Через Вселенную (джен)

Words are flying out like

Endless rain into a paper cup,

They slither while they pass

They slip away across the universe.

The Beatles — Across The Universe

Ночь на пустынной жаркой Ио совсем как на бывшей Земле. Темная, тихая и таинственная. Шелестят в саду деревья, мерцают на небе маленькие звездочки.

Домик четы Коббов в этот час — сонное царство.

На кровати свернулась калачиком старая кошка Ингрид. Разнежилась, полуприкрыв глаза, мурчит что-то себе под нос. Её длинные усы щекочут пятку мистера Кобба, спящего рядом. Сладко похрапывая, он бессознательно подтягивает ногу к себе, но тут же расслабляется. И пытка щекоткой повторяется вновь и вновь. Мистер Кобб улыбается, ему снится, что он ходит босиком по свежескошенной лужайке.

Спит в своей комнатке Мэгги. Дрожат во сне ресницы, тёмные волосы разметались по подушке… Она все ещё слабая и бледная, но доктор говорит, что её состояние улучшается. Больше не мучает её сухой, чахоточный кашель. Не терзает бессонница.

Спит кенарь на шкафу в клетке, закрытой желтым палантином. Спят цветы в глиняных разноцветных горшочках. Не спит одна лишь Марта.

Тихо поскрипывает кресло-качалка, шуршит бумага, миссис Кобб поправляет очки на носу. Вот он, главный подарок, счастье, добравшееся наконец до неё через всю Вселенную.

— Марта! Марта! Вам письмо!

Письмо принесли утром.

Когда миссис Кобб забирала его у почтальонши, у неё дрожали руки, и внутри замирало сердце. И так каждый раз. Получать письма от сына и радостно, и страшно, ведь никогда не знаешь, о чем там пойдет речь…

В спешке разорвав замызганный конверт, подписанный знакомым размашистым почерком, она читала жадно, бегло, не вдаваясь в подробности. Все они осознаются, прочувствуются потом, когда уляжется волнение. А тогда... Звенели в душе колокольчики счастья, Марта блаженно улыбалась: живой!

— Ай да Дженни! — приговаривает мистер Кобб, слушая о подвигах сына.

— Да врет он всё, папа! — хохочет Мэгги.

Потом Марта читала письмо вслух мужу и дочке. Медленно, нараспев, смакуя каждую строчку. Мистер Кобб гладил её морщинистую руку и тихо посмеивался в бороду. Мэгги, совсем обессилев, откинулась назад на подушки. Уставшая, но такая довольная и счастливая.

Ингрид, расположившись в кресле напротив и положив голову на лапки, хитро посматривала то на довольных хозяев, то на кенаря. «Вы только послушайте, — говорил её вид, — ох уж этот Джейн Кобб! Герой и покоритель космоса! А дома ведь — шкодливый мальчишка, так и норовит дернуть меня за хвост!»

«Ага! — весело насвистывал кенарь, — наш проказник и лежебока! Интересно, как живется этому герою без любимых булочек с маком, испеченных Мартой?» Кенарь знает Джейна не так хорошо, как Ингрид, ведь он появился в этом доме сравнительно недавно. Но уж то, что младший Кобб любит сдобные булочки, — в этом сомнений у него нет. Сам видел, как они волшебным образом исчезают в руках Джейна, когда он появляется дома.

— Как там твой разбойник? — спрашивает миссис Стюарт.

Вечером о подвигах Джейна Кобба слушала соседка. Уж кто-кто, а она знает этого хулигана как облупленного!

Сколько крови он ей попортил, сколько перетаскал яблок из сада и сколько слопал спелой вкусной клубники, которая предназначалась совсем не ему! А сколько раз миссис Стюарт вытаскивала его за ухо из малинника?! Не перечесть. Но после крепкой взбучки Джейн все равно уплетал кусок свежеиспеченного пирога и рассказывал ей местные байки. Они не были друзьями, нет. С Джейном вообще сложно было бы подружиться, слишком себе на уме, слишком хитер и пронырлив, но все-таки и слишком обаятелен, чтобы уйти домой без сладкого.

С тех пор, конечно, много воды утекло. Юркий, дерзкий мальчишка превратился в огромного, сурового громилу. А миссис Стюарт стала насмешливой сухонькой старушкой. Но она всегда рада послушать, что там нового у её «заклятого врага», и всегда просит передать ему «привет и подзатыльник». «Зачем подзатыльник?» — наивно удивлялась раньше Марта. «Как это зачем?! — усмехалась миссис Стюарт — Этот паршивец наверняка уже что-нибудь да натворил!» Марта вздохнув, кивала. Конечно же, натворил.

— Малыш, — шепчет миссис Кобб, — мой малыш…

И вот только сейчас, покончив со всеми дневными хлопотами, немного отдохнув и успокоившись, Марта опять достала заветное письмо, чтобы перечитать вновь. Уже только для себя.

Казалось бы, дешевая желтая бумага, всего две странички текста, но сколько видит она сквозь эти небрежные строчки!

Джейн пишет, что здоров, что последний рейс был успешным. Привычно ворчит на капитана и совсем недоволен местной едой. Незнакомые планеты, новые попутчики, странные истории. Сколько бы Джейн не писал, все равно его новая жизнь — загадка для миссис Кобб. Она толком не знает, чем живет её сын. Тем более все его рассказы и истории нужно умножать на четыре и делить на два. Едва ли в них есть хоть малая толика правды.

Отчего-то загрустив, миссис Кобб задумчиво смотрит в окно. Там высоко, в бездонной черноте, летит сквозь пространство её Дженни. Усталый, чем-то явно недовольный и в то же время счастливый. С детства бредящий путешествиями и опасными приключениями. Разве можно было удержать его дома? Конечно нет! Только оперившись, при первой же возможности он удрал из-под родительской опеки. Вот такой уж он уродился — неприкаянный и неусидчивый бунтарь по жизни.

Марта знает, как непросто живется ему на свете, как противоречивы и непоследовательны порывы его души, как сам он страдает от своей вспыльчивости и дерзости. Она понимает все это интуитивно, не мучая сознание длинными замысловатыми фразами.

«Такие как он долго не живут…»

Её тревожат неясные предчувствия.

Давным-давно на бывшей Земле родителям так страшно было отпускать своих малышей в большой непредсказуемый мир. Столько городов, столько людей, столько опасностей! Сейчас одна планета кажется деревней по сравнению с необъятным космосом, ставшим доступным человеку. Маленький шарик, который легко помещается в ладошке.

Человек стал мобильнее и свободнее. Его жизнь наполнилась странствиями и приключениями. Грустят только мамы, за своими малышами им совсем не уследить. Разлетаются во все концы бесконечной галактики, не догонишь, не поймаешь. Остается только сидеть дома у окна и всматриваться в звездное небо…

Марта вздыхает. Прочь тревоги и сомнения! Прочь из головы, из сердца и души! Она точно знает — Джейн вернется. Куда бы ни занесла его беспринципность и наглость, невежество и безрассудство, его железная летающая тарахтелка. Вернется. Прилетит через всю Вселенную. Грубовато обнимет, чмокнет в щеку и завалится на диван, положив ноги на стол.

— Мне бы чего — нибудь пожр… хм, поесть!

Вернется, потому что знает, что только дома его любят таким, какой он есть. Без прикрас и выдумок, на которые он горазд в своих письмах. Дома он становится чуть добрее, чуть нежнее и покладистее. Совсем немножко, но Марте достаточно и этого. Для Джейна дом — это островок постоянства в этом изменчивом мире, в его изменчивой душе.

Ей сложно описывать свои чувства словами. Они ускользают сквозь пальцы, растворяются в бесконечности космоса. Конечно, она напишет, что любит его и скучает. Что у них все более-менее хорошо. Но это всего лишь ничего не значащие фразы, с которыми Марте так сложно обращаться.

Другое дело мягкая пряжа.

Марта ещё не знает точно, что это будет. Свитер? Носки? Жилетка? Руки действуют сами по себе, шустро мелькают спицы, разноцветные нитки послушно ложатся в узор. Любовь и нежность переплетаются с шерстью.

Пройдет ещё тысячелетие, а за ним ещё и ещё. Будет меняться мир, люди свергнут нынешнюю власть и сотворят себе новых кумиров, придумают новые космические корабли и покорят неизвестные планеты, но материнская любовь останется прежней. Простая и незамысловатая как платочная вязка, крепкая как морской узел. И это правильно. Чтобы мир существовал, в нём должно быть хоть что-то надежное, прочное, вечное.

«Nothing's gonna change my world…»

Ингрид, приоткрыв один зеленый глаз, заинтересовано следит, за пушистыми клубочками, рассыпанными по полу. Оп! Вот и попался!

— Не мешай! — прогоняет её Марта. Но сама же в скором времени устало трет переносицу и выключает торшер. Хватит.

Потом она ещё долго не может уснуть, сидя на краешке кровати и всматриваясь в черноту неба. Размышляет, что же нужно Джейну для счастья. И совсем уже решив, что стоит отложить эту проблему на завтра, вдруг понимает.

Шапка!

Это будет шапка. С помпоном и кисточками. Веселая, желто-оранжевая, как настурции в палисаднике. Чтобы не мерзли уши. Чтобы дурные мысли не лезли в голову. Такая точно ему пригодится.

Вот и все. Марта легонько отпихивает мистера Кобба, который оккупировал всю кровать, зарывается в теплое одеяло. Муж полупроснувшись, бормоча под нос что-то невнятное, обнимает её, прижимая к себе. Теперь в домике Коббов спят все.

Была тихая и таинственная ночь. Летели сквозь Вселенную светлячки, фонарики, кометы, сверкали в темноте словно маленькие звездочки. Несли на себе людей. Старых и молодых, умных и не очень, серьезных и веселых, рассудительных и беспечных, вооруженных до зубов, напичканных до отказа страстями и пороками. Люди — такие сложные конструкции! Уж посложнее космических кораблей. Но только не для мам. Для мам, что бы мы ни делали и что бы в своей жизни ни творили, мы все равно малыши. Смешные, славные, наивные. И, конечно, любимые.

Мамы ждут нас домой, вяжут нам шапки, пишут письма. Прощают нам грубость и забывчивость. Хорошо, что мы есть у мам, ведь иначе без всех этих волнений и тревог, иногда до безумия навязчивых и нелепых, им просто нечем бы было заняться. Хорошо, что в этом безумном мире у нас есть мамы. Просто так, безо всяких на то причин.

— Ну как вам? — довольно улыбается Джейн Кобб. — Прикольная шапка, да?