За океаном и ближе (джен)

Персивалю Грейвзу,

Нью-Йорк, США.

20 февраля 1907

Марсель, Франция.

Милостивый государь,

Коль скоро ваша настойчивость представляется мне не лишённой искреннего интереса к высказываемым мною мыслям, я постараюсь как можно подробнее ответить на волнующие вас вопросы.

Говоря без лишних экивоков — положение представляется мне ужасающим, и я не слишком сгущаю краски, как может вам показаться. Я наслышан о прогрессивной магической Америке, но не могу судить о ней, так как мне не приходилось бывать за океаном; европейское же сообщество выглядит уродливо в своей закоснелости.

Вместо того, чтобы открыться магглам, показать им свою силу и поработить их, как они того заслуживают, маги прячутся от них, словно чувствуя за собой какую-то вину! Да, страх и подспудная вина за обладание магической силой — вот что они чувствуют по отношению к магглам! Скажите мне, любезный мистер Грейвз, разве мы должны чувствовать вину по отношению, скажем, к кошке, что мы ходим на двух ногах и пользуемся руками, в то время как ей приходится довольствоваться хождением на четырёх лапах? Разве мы испытываем вину за то, что нам доступны суждения, совершенно чуждые её разуму? Нет! Там почему мы должны пресмыкаться перед обделёнными магией, в то время как они даже не подозревают даже о нашем существовании? Почему нам не показать себя во всей красоте, мощи и величии, перед которой они упадут ниц? Почему нам не принять их на положении домашних зверьков, не слишком умелых слуг или рабочей силы, производящей блага тяжким трудом, раз уж им доступно только это?

Но разве этим заняты величайшие умы магической Европы? Нет, их так называемый величайший ум не простирается дальше обсуждения прошлогодних сплетен, фасонов мантий и сборников заклинаний столетней давности! И эти люди, которые могли бы перевернуть мир, не интересуются им вовсе, не видят своих возможностей, не представляют своих возможностей!

Спрашивается, кому это было выгодно тогда, когда принимался Статут? Или глупцы, которые думали, что он спасёт магический мир, даже не предполагали, чем всё обернётся?

Любезный мистер Грейвз, вы не можете представить, какой гнев и бессилие клокочет в моей груди, едва я только представляю это положение вещей, о котором вы меня так настойчиво вопрошаете и которое вы видите сами. Увы! наши воззрения схожи, а не бывает так, чтобы двоим мерещилось одно и то же, если, конечно, это не специально наведённый морок.

А каково было моё отчаяние, когда я понял, что многие маги не только не видят в магглах опасности, но даже весьма смутно подозревают об их существовании! В этом месте вы, возможно, решите, что мной движут исключительно возвышенные чувства и я желаю спасти своих соплеменников. Да, но не только это, прагматизм мне также не чужд. Магглов можно было бы уничтожить, пока это всё ещё нам под силу, однако я предлагаю всего лишь завоевать их, поработить, и поверьте, Империус это меньшее, что можно применить к этой заразе, расселившейся по миру и притесняющей нас!

Вы говорите о государственном устройстве. Но помилуйте, какое может быть у подданных государственное устройство помимо того, что они будут знать — ими правят сильнейшие? Разве вы, собирая муравьиный яд, ставите себе задачу установить в муравейнике управление по своему вкусу и заставить муравьёв выполнять не свои задачи, поклоняться не своей матке, а чему-то иному?

Страх и сила — вот что будет управлять магглами в новом мире, который я намереваюсь создать. Незачем рушить все эти королевства, империи и диктатуры, которые во множестве расплодились на земном шаре. Просто все люди на земле будут знать, кто их настоящий хозяин. Разумеется, следует принять некоторые меры, чтобы привести их к этой мысли. Явления, которые они не смогут объяснить, не в силах постичь магию. Разрушения со множеством жертв, словно удар молнии, который нельзя предотвратить и предугадать, — вот что заставит их пасть ниц. И тогда, поверьте мне, их игрушки, которые они мнят передовыми плодами технического прогресса, снова станут тем, чем и являются — только игрушками, бессильными против настоящего оружия.

Надеюсь, что картина, которую я нарисовал вам, достаточно вас впечатлила для того, чтобы я не потерял собеседника, который в кои-то веки разделяет мои убеждения.

Жду ваших соображений по этому поводу.

С уважением,

Геллерт Гриндевальд.

Геллерту Гриндевальду,

Марсель, Франция.

2 мая 1907

Нью-Йорк, США.

Милостивый государь,

Отдаю должное вашему красноречию: описанная вами картина и впрямь ужасает. Пожалуй, человека более впечатлительного она могла бы и вовсе ввергнуть в глубочайшее отчаяние. Во мне же, признаться, взыграло чувство противоречия, требующее доказать вам, что не все потеряно, что не время ещё сдаваться и терять надежду.

Будь у меня хоть малейшие к тому основания, я с радостью последовал бы этому порыву — даже сознавая, что мне едва ли удастся превзойти вас в красочности описаний и яркости образов. Но увы, я вынужден с сожалением признать, что славой прогрессивного государства магическая Америка во многом обязана тому, что успевает опередить Европу в совершении тех же самых ошибок. Справедливости ради я все же должен отметить, что поводов упрекнуть магическое сообщество своей родины в косности у меня и впрямь найдется немного: столкнувшись с какой-либо угрозой своей безопасности, оно немедля дает ответ… вот только я не могу назвать это достоинством, помня о том, каким чаще всего этот ответ становится.

Закон Раппапорт является, по моему скромному мнению, ярчайшим примером этой закономерности. История его возникновения по-своему поучительна и напоминает нам о том, к чему может привести неумение — или нежелание — подумать о последствиях; однако отчего-то все мигом забывают об этом, когда речь заходит о последствиях самого закона Раппапорт.

И самым тревожным из них я полагаю возводимое в ранг добродетели невежество. Глупо было бы отрицать, что не-маги, в европейской традиции именуемые магглами, являются частью нашего мира — и, несмотря на ограниченность их восприятия и возможностей, весьма существенной частью. Многие же из моих законопослушных знакомых склонны пренебрегать этим фактом, словно бы полагая, что за стенами Вулворт-билдинг в принципе не может обнаружиться ничего достойного внимания. Будь это единичный случай, я просто не стал бы беспокоиться, сочтя всего лишь особенностью личных вкусов собеседника. Однако набирающая обороты мода на пренебрежение не-магами кажется мне столь же чреватой, как и её неразлучная сестра-близнец — мода на преклонение перед ними.

Говоря откровенно, меня порой настигает искушение счесть, что эти два столь удачно дополняющих друг друга явления — плод чьего-то недоброго разума, вознамерившегося надеть на магическое сообщество узду и играть им, дергая то за один повод, то за другой. Однако стоит секундной слабости миновать, и я с печалью признаю, что никакого злого гения нет, и причиной всему лишь леность мысли и духа тех, кому природой дана была возможность править самой реальностью.

И поверьте мне, для этого вовсе нет нужды тратить столько сил на то, чтобы внушить тем же не-магам трепет и почтение к магии. Вспомните: ведь это именно в их культуре — любой из них, какую ни возьми — неизменно присутствует некая внешняя воля, устанавливающая законы и правила. В свое время меня глубоко поразила столь любимая ими концепция греха: я долго не мог постичь, как можно подменять осознанность и понимание сухими формулировками религиозных догматов — многие из которых к тому же совершенно абсурдны. Но тем не менее вполне очевидно, что каким-то образом не-маги все же чувствуют несовершенство своего восприятия — и пытаются посильными им средствами разрешить эту проблему. Магам следовало бы проникнуться сочувствием к тщетности их попыток и явить им ту высшую силу, отсутствие которой порождает в их душах эту яростно требующую заполнения пустоту. Однако волшебное сообщество который век бежит от этой ответственности, изобретая все более и более нелепые оправдания своей вялости.

Вы говорили о чувстве вины за собственную силу — но я едва ли могу представить даже самого забитого из знакомых мне магов стыдящимся именно этого. Однако в нашем сообществе по неведомым мне причинам прижилась ещё одна совершенно нелепая немажеская идея, гласящая, что следует стыдиться отличия — и именно наше отличие от не-магов теперь смущает и сбивает с толку наших сородичей.

Хотелось бы мне знать, когда же из тех, кто являл собой право и закономерность, мы превратились в детей, ждущих указаний со стороны.

Возвращаясь к вашему письму, должен сказать, что сравнение с кошками и муравьями, при всей его выразительности, кажется мне недостаточно точным. В отличие от упомянутых вами созданий, не-маги все же наделены разумом, хотя помнящему о своей истинной сущности волшебнику он и кажется весьма своеобразным. Полагаю, низводить их до положения домашних животных было бы попросту непрактично, хотя позволять им те вольности, какими пользуются, скажем, гоблины, тоже едва ли стоит.

Вы совершенно правы в том, что нет нужды в уничтожении уже созданных ими общественных структур: в каждой из них уже есть для нас есть место, достойное наших возможностей. Все, что нам остается — доказать, что оно наше по праву… и в первую очередь не не-магам, а нашим собственным сородичам. А они, увы, не слишком жаждут прислушиваться к отличающимся от привычного мнениям по данному вопросу.

Полагаю, вы обнадежите меня тем, что решение и этой проблемы вполне для вас очевидно, и с нетерпением жду этого момента.

С уважением,

Персиваль Грейвз.

Персивалю Грейвзу,

Нью-Йорк, США.

8 августа 1907

Лиллехаммер, Норвегия.

Милостивый государь,

не скрою, что ждал вашего письма с некоторым опасением, что нарисованные мной картины могут вас отпугнуть и побудить закрыться с тем, чтобы не видеть тех ужасов, которые неизбежно возникнут в вашем воображении, ведь вы уже показались мне человеком, который умеет смотреть вперёд и просчитывать последствия.

Итак, мы с вами уже более-менее сошлись в видении роли магглов, единственно, что я не согласен с вами в том, что им нужно давать какие-то права и свободы в принципе. Разве не волшебники станут полноправными хозяевами в новом мире, свободном от предрассудков? В таком случае и всё, что ранее принадлежало магглам, будет принадлежать магам. Вы скажете, а как же частная собственность, как же право на жизнь, работу, жилище? Что же, отвечу вам: то, что представляется мне, это мир, в котором магглы по-прежнему невидимы для магов, с той лишь разницей, что теперь маги будут знать о них и полноправно владеть всем, что у них есть, как бы из милости отдавая им во временное пользование. Это касается жилищ, пастбищ, угодий и всего, что представляет собой движимое и недвижимое имущество. Проблемы же магглов и сейчас волнуют меня лишь в той мере, в какой они способны стать проблемами магов. А что касается их собственных, личных проблем, то это их частное дело, которым они будут заниматься сами, ведь хозяину нет никакой нужды вникать в проблемы раба, который к тому же почти бесполезен. Разумеется, для поддержания нужного трепета и уважения стоит периодически устраивать судебные процессы, на которых маги будут решать споры между магглами, которые те сами рассудить не смогут; признаюсь, приятно будет оказаться последним приютом справедливости в глазах этих несчастных. Всё это, разумеется, будет сделано лишь для того, чтобы напоминать о своей власти и разуме, превосходящем маггловский, и для того, чтобы удерживать под надёжным контролем некоторую их часть из тех, кому особенно будет нужна сильная рука.

Более того, все благодеяния, которые волшебники будут оказывать своим подданным, будут нацелены лишь на это — на то, чтобы магглы преклонялись перед нашей силой. Если для этого потребуется исцеление больных — пожалуйста, если разрушение и убийства — за этим тоже дело не станет.

Однако вы говорите о том, что запугать магглов и заставить их повиноваться — это только полдела. Необходимо встряхнуть магическое сообщество и показать ему настоящую опасность, а это сделать много труднее. Что же, кое-какие идеи у меня есть. Я немного знаком с историей Салемского процесса (несомненно, вы сможете просветить меня несоизмеримо подробнее) и в общих чертах имею о нём представление. Так вот, мистер Грейвз, представьте себе, что уже в наши дни по всей Америке вспыхнут сотни таких же процессов, где магов и волшебниц будут судить за колдовство, за то, что они посмели жить рядом с простецами, тем самым тая в себе огромную для них опасность, а толпы разгневанных не-магов будут требовать немедленной смерти носителей столь странного и опасного дара. Представьте себе переполненные залы суда и суды Линча, которые, как мне известно, у вас практикуют до сих пор (хотя могу и ошибаться — даже если нет, думаю, американцы быстро вспомнят столь славную традицию). Представьте себе детей, отнятых у родителей и разбросанных по отдалённым и неприветливым церковным приютам с тем, чтобы заставить их перестать быть теми, кем они родились по праву; представьте себе павшие чары, которые откроют магглам ваши жилища и публичные здания, представьте горящие библиотеки, полные бесценных книг, — и вы поймёте, что тот самый Салемский процесс был только единичным симптомом одной тяжёлой и долгой болезни. Закон Раппапорт лишь отсрочил наступление кризисной фазы, но не излечил совсем.

Немного иначе обстоит дело в Европе: здесь миры магов и магглов связаны теснее, чем у вас, и магглорожденный волшебник не разрывает все связи с семьёй, становясь сиротой при живых родителях. Но количество магглов, которые хранят тайну своих родственников, ничтожно, а вот число тех из них, кто предпочёл отвернуться от члена семьи, который не соответствует их представлениям о том, каким должно быть сообразно их морали, тем не менее, велико.

Таким образом можно считать разницу в отношениях между магическим и маггловским сообществами Европы и Америки довольно ничтожной. В то же время осмелюсь вам напомнить, что именно в Европе зародилось такое явление, как инквизиция, и не стоит обольщаться нынешней терпимостью и способностью принимать иное, якобы свойственной современным европейцам. Ничего этого нет и в помине; до сих пор человек с иным цветом кожи, появившийся в обществе, вызовет недоумение и брезгливость, если только он не высокопоставленное лицо — в таком случае большинство магглов постараются закрыть глаза на его непоправимый недостаток. Что тогда говорить о магах, которые отличаются от магглов гораздо большим, чем цвет кожи? Инквизиция восстанет, дай только повод, и не всякий маг похож на Венделину Странную, чтобы относиться к этому несерьёзно.

Так вы спрашиваете меня, как бы я решил проблему трусости магов перед большим миром, который они не знают и не понимают, но который они способны взять, как трофей, стоит им захотеть? Итак, я отвечу — это должно быть действие, прямо подводящее черту под старым миропорядком, такое, чтобы у седобородых приверженцев того, чтобы всё оставалось как есть, не было ни малейшего шанса вернуть всё назад. Это должна быть всемирная катастрофа и революция, подобная той, о которой сейчас говорят адепты коммунизма. Признаюсь, я, хоть и отстранённо, но изучаю мир магглов и примерно представляю, какие идеи сейчас царят в их умах, чтобы использовать по-своему; видите ли, некоторые из них захотели равенства для всех, благ для всех и уничтожение классового общества, как будто опыт прошлых революций их ничему не научил. Как будто никто не понимает, что стоит поставить рядом двух случайно выбранных людей — и тут же окажется, что один из них умнее другого, другой богаче первого и так далее.

К слову сказать, та война, которая грезится мне, будет последней войной, ибо далее я собираюсь искоренить сам предмет того, за что стоит воевать, а именно — собственность и власть, ведь они больше не будут доступны магглам, способным устроить войну из-за неосторожно сказанного слова.

И тогда в мире будет царить только магия, которую больше не будет нужды скрывать, и каждая из этих магий будет иметь право на существование, и классическая, которую изучают в школах, и национальная, как, допустим, магия североамериканских индейцев (здесь я также смею надеяться на некоторые сведения, которые вам могут быть известны, в отличие от меня), и осколки древних ритуальных культов, ещё бытующие в некоторых полудиких общностях арабского Востока и Африки, и почти забытая на территории Европы специальная женская магия, в которую ни одна ведьма, её практикующая, не посвятит ни одного мужчину — я и сам догадался о её существовании лишь по косвенным признакам; также говорю я и об изменении реальности с помощью глубочайших медитаций, как принято в Азии, и о более похожей на классическую азиатской магии, в которой, впрочем, волшебной палочкой служит сорванная свежая ветвь, — итак, я говорю обо всём этом, и, мысленно окинув взглядом земной шар, вы поймёте, что магия наполняет мир так же, как наполняют его воздух и вода, и пытаться прятать магию — величайшее из кощунств, какие только можно представить.

Так что же скажете вы в ответ на мои излияния, довольно откровенные с учётом того, что мы так мало знаем друг друга и друг о друге? Подвергнете ли их критике, отшатнётесь в ужасе и предпочтёте вести прежнюю жизнь или последуете за мной на пути к новому миру?

С уважением,

Геллерт Гриндевальд.

Геллерту Гриндевальду,

Лиллехаммер, Норвегия.

19 ноября 1907

Нью-Йорк, США.

Милостивый государь,

Вы, право слово, склонны преувеличивать как мою впечатлительность, так и моё малодушие. Раз уж передо мной встала проблема, явно требующая решения, я не стану ни бежать от неё в ужасе, надеясь, что она разрешится сама собой, ни отмахиваться, полагая, что обязанность найти решение возьмут на себя другие.

Говоря откровенно — даже будь я склонен поступать подобным образом, вы пока не убедили меня в том, что и впрямь готовы возложить на себя это бремя. Хотел бы я вернуть вам ваши же комплименты, но, увы, не нахожу в себе мужества для столь бессовестной лести — ибо стоит перейти от общей картины к деталям, как становится ясно, сколь идеалистичны ваши представления о человеческом обществе и логике его существования.

Вы говорите, что волшебники станут полновластными хозяевами нового мира — и тут же предлагаете им вести себя так, что потеря обретенной наконец власти станет лишь вопросом времени. Отдаете ли вы себе отчет в том, что власть нужно не только взять, но и удержать? И это проблема не только силы — за нею, полагаю, дело не станет, — но также труда, благоразумия и внимательного, вдумчивого отношения к своему имуществу. И неважно, каким оно будет — движимым или недвижимым, одушевленным или нет, разумным или же неспособным даже на примитивную мысль — поверьте мне, никакое, даже самое незначительное хозяйство не прощает небрежения.

Безусловно, здесь необходим разумный подход, поскольку, как вы справедливо заметили, правитель не обязан и, более того, не должен вникать во все без исключения проблемы своих подданных. Однако оставлять оные вовсе без внимания — по небрежности или же неумению — совершенно недопустимо.

Кроме того, тот трепет, который потребно внушить упомянутым подданным, должен быть не самоцелью, но инструментом. И как любой инструмент, применять его нужно будет взвешенно и с умом, не поддаваясь искушению использовать его лишь потому, что у вас появилась такая возможность.

Увы, но я слишком часто вижу, сколь малая часть магов способна уяснить этот несложный, казалось бы, принцип.

Что же до вероятности повторения Салемского процесса, пусть даже и в не столь чудовищных, как в вашем описании, масштабах… я был бы трусом и глупцом, если бы вздумал утверждать, что это совершенно невозможно. И это тот исход событий, который я — чего бы это от меня ни потребовало — намерен предотвратить.

Мне жаль вас разочаровывать, но в некоторых отношениях волшебники и не-маги схожи куда более, чем предполагает описанная вами картина всеобщего мира и благоденствия. Пускай у не-магов не останется личной собственности; однако о том, чтобы лишить магов того, чем они владеют, вы не заговаривали — да вам это и не удастся. А значит, предмет возможного конфликта никуда не исчезнет. Будьте уверены, волшебники не хуже немажи умеют делить земли, власть и фамильные секреты.

Я нахожу вполне здравой вашу мысль о том, что нельзя оставлять приверженцам прежнего порядка никакой возможности для отступления. Однако глобальная катастрофа, полное уничтожение всего, за что они могли бы уцепиться, всё же кажется мне инструментом не слишком подходящим. В конце концов, даже в нашем несовершенном мире — как вы писали в последних строках своего письма — есть множество вещей, достойных существования. Кроме того, вы рискуете некоторое время спустя обнаружить, что на месте ушедших в прошлое связей и обычаев выросло вовсе не то, что вы ожидали.

К примеру… возможно, вы сейчас в гневе отбросите моё письмо и обратите его в кучку пепла (о чем, возможно, позже пожалеете — восстанавливать уничтоженное огнём та ещё морока), но не всякое разделение магии есть всего лишь плод недомыслия, что требует немедленного искоренения. Я не говорю сейчас об упомянутых вами школах традиционного чародейства, и даже не о разделении магии на темную и светлую (разделение это, на мой взгляд, надуманно и во многом абсурдно, но это предмет отдельного, весьма продолжительного разговора) а о том, что любая магия — не только благо, но и оружие. В том идеальном мире, в котором каждый маг остро чувствует и осознает свою созвучность и сопричастность Вселенной, волноваться об этом не пришлось бы. Однако сейчас я то и дело вижу, что даже опытные чародеи глухи и неспособны прислушаться ко Вселенной, а потому совершенно не отличают магию, которую они клеймят темной лишь потому, что не понимают её законов, от той, что и в самом деле недопустима к применению, ибо искажает скрепы мироздания. Вопрос с чарами и ритуалами, предназначенными для причинения вреда, и того сложнее: я не настолько наивен, чтобы полагать, что в новом мире маги враз избавятся от этих искушений, однако численность волшебного сообщества слишком мала для того, чтобы мы могли оставить подобные явления совершенно без надзора.

Увы, в ваших речах я все ещё вижу больше вопросов, чем путей к решению, но все же не оставляю надежды переменить сию закономерность.

С уважением,

Персиваль Грейвз.