Долгая дорога домой (джен)

За вечером у Телвина закрепилось звание самого нелюбимого времени дня в Самване.

Он подпоясался ножнами и убрал в них подготовленный с утра кинжал. Сегодня лишь вечер наблюдения, но без кинжала выходить всё равно неразумно.

Стёганку, замаскированную под повседневную одежду, Телвин оставил в сундуке, вырядившись в купеческого слугу и накинув на плечи короткий плащ. Плащ он застегнул особой металлической фибулой с длинным шипом. Ходить в стёганке в климате Аттрики было невыносимо жарко, да и местная стража не гнушалась арбалетов и шипастых алебард. Против стальных болтов стёганка оказалась бы бесполезна, так что после прибытия Телвина в Самван этот доспех видел свет крайне редко.

К поясу он прикрепил кошель с гречкой, изображающей монеты, — пускай лучше воры зарятся на него, чем на кинжал.

Телвин шагнул за порог таверны, махнув на прощание рукой Олафу, и, вдохнув непередаваемый аромат городских трущоб, поспешил закрыть за собой дверь, пока многочисленные мухи не налетели на запах стряпни.

На улице сделалось уже прохладнее, закат тронул багрянцем небо — солнце, наверное, висело уже почти над горизонтом.

Эльф окунулся в мир улиц большого города, враждебных ко всему и каждому и наполненных запахом помоев.

Телвин и так не слишком любил вечера в этом городе, но сегодня выдался какой-то особенно безумный. Обычно на улицах встречались прохожие, спокойно идущие по своим делам, однако сейчас над городом словно витало беспокойство. Казалось, будто некий незримый кукловод дёргал за ниточки кукол-людей на потеху невидимой публике. Они то и дело возникали то слева, то справа от Телвина, и каждый норовил как-нибудь отвлечь его или досадить ему.

Первым по пути из трущоб в центр попался старый дед с гнилыми зубами и распухшим языком, которым он еле ворочал. Он потащился за Телвином от порога своего дома, намотав на кулак длинную косу дочери или внучки, которой приходилось тоже семенить за ним. Всю одежду девушки составляла лишь простая длинная белая рубаха, и городскую грязь она месила босыми ногами.

— Добрый господин, вы богаты, я уж вижу. Возьмите мою внучку, а? Она уже в самом расцвете.

Телвин остановился и повернулся к старику, чтобы резко ему ответить, но тот поспешно поднял руку, останавливая его.

— Подождите, не торопитесь. Посмотрите — сиськи во! — он распахнул рубашку девушки, обнажив не слишком большую, но уже чётко обозначившуюся грудь. — Ну что, купите, а?

— Пошёл ты нахер! — зло сказал ему Телвин, замахиваясь кулаком.

— Всё, понял, понял, не серчайте, господин, я уже ухожу, — прикрывая голову одной рукой, бормотал дед, таща внучку за собой.

Следующий эпизод случился уже ближе к торговому кварталу. Из дома выходила какая-то зажиточная семейная чета, а проезжающая мимо телега окатила их обувь уличной грязью. Глава семейства заорал на возницу:

— Смотри, куда прёшь, шлюхин сын! Хватит в носу ковырять, на дорогу смотри!

Возница, лениво вытащив из носа палец и улыбаясь, сделал этим самым пальцем неприличный жест в его сторону и отправился дальше по своим делам. Тогда зажиточный мужчина начал злиться и дал хорошую затрещину какому-то дворовому мальчишке, стоящему в сторонке и с заливистым смехом наблюдающему за этой картиной. Такую хорошую затрещину, что у мальчишки пошла кровь. Супруги вернулись в дом, а Телвин подошёл к мальчику, чтобы дать ему тряпицу зажать нос.

— Збазибо, дядедька, — глядя на Телвина ангельским взором ясных голубых глаз, промычал мальчик. В качестве благодарности он попытался стянуть у Телвина кошель с «золотом», но эльф, почувствовав на завязках кошеля чужие руки, хлопнул по ним ладонью и цыкнул на мальчика. Тот отбежал, обернулся, показал Телвину язык и скрылся в какой-то подворотне.

Чуть позже Телвину встретилась группка эльфов, которая смотрела на него как-то странно и неодобрительно. Некогда гордые жители собственного королевства ныне опустились до того, что недолюбливали тех, кто выделялся из их общей нищей массы, а особенно — если он состоял на службе у людей.

А на улочке между рядом домов и городской стеной, всего в нескольких шагах от Торговой площади, Телвина нашли они. Самые худшие для эльфов жители Самвана, из-за которых эльфы в основном и держались группами хотя бы по пятеро-шестеро.

Уличная шпана — подростки между четырнадцатью и шестнадцатью годами, дети местной прослойки мелких купцов, цеховых рабочих и золотодобытчиков. Родителям не было до них дела, работать они не хотели, потому и сбивались в ватаги, как псы собираются в свору, и тиранили прохожих на улицах города. Особенно эльфов. Ведь так приятно издеваться над проигравшими.

Но сегодня они нарвались не на того эльфа.

Телвин покосился через плечо — подростки зашли с обеих сторон улицы — молодцы, он и глазом моргнуть не успел, как его начали окружать.

— Ну что, эльф, — к нему шагал самый рослый из этой шайки, видимо, главарь — рыжий и кучерявый, широкий в плечах детина, — сейчас мы наглядно покажем тебе, что значит «проигравшая сторона».

Остальные встретили эти слова недобрым смехом.

Телвин на всякий случай слегка сдвинул плащ, демонстрируя кинжал.

— Ого, хороша игрушка, — присвистнул главарь. — Что, хочешь, чтоб мы его тебе в задницу запихали, остроухий? Тебе как больше нравится — рукояткой вперёд или…

Не дав ему закончить эту невероятно остроумную реплику, Телвин ловко расстегнул плащ, оставив фибулу в руке, и кинул его в главаря. Пока тот барахтался, Телвин повернулся и подбежал к двум парням, заходившим сзади. Тот, который оказался ближе к Телвину, успел встать в подобие стойки борца, но эльф просто резко пнул его ногой в живот и добавил шпилькой фибулы по щеке, когда парень согнулся пополам.

Со вторым он разобрался ещё быстрее — на пару шагов взбежал на городскую стену, обегая нападающего, и оттуда обрушил на парня сокрушительный резкий удар по затылку.

Подбежавший сзади главарь шайки и двое его оставшихся приспешников попытались окружить Телвина, но он им этого не позволил. Он оказался слишком быстр и проворен для них. Резко отскочил в сторону, одного опрокинул на землю, второму нанёс несколько колющих ударов в область груди и живота.

Теперь они остались один на один с главарём. Рыжий, взревев, попытался схватить Телвина, но тот ускользнул от захвата, обошёл его сзади и ударил ногой под колено. Главарь шайки рухнул лицом в грязь. Телвин несколько раз пнул всех желающих подняться с земли, а потом уселся сверху на их главаря.

— Ну что, кажется, я наглядно показал вам, что такое «проигравшая сторона», — он вынул кинжал из ножен и приложил холодную сталь к шее главаря в том месте, где пульсировала ярёмная вена. — Я предпочитаю проталкивать кинжал лезвием вперёд. В горло недоноскам вроде тебя.

Рыжий только всхлипнул.

— Я рассчитываю на то, что ты и твои бандиты возьмётесь за ум и перестанете досаждать эльфам, — наставительно произнёс Телвин. — Через пару дней зайду, проверю.

Он поднялся, на прощание отвесив рыжему хороший пинок по бедру, от которого тот ойкнул. Телвин подобрал с земли плащ и, отряхнув его, накинул на плечи. Фибула немного погнулась, но, повозившись несколько мгновений, он смог застегнуть её и отправился дальше по делам.

— Простите нас, пожалуйста, — послышался сзади слабый дрожащий голос кого-то из шпаны. Телвин не стал оборачиваться и отвечать — времени оставалось мало. Но отделать этих мерзавцев оказалось приятно и полезно. Да, пожалуй, улицы пора чистить.

* * *

Телвин, стараясь не попадаться на глаза стражникам, обходил дом Сатаса, он же консульство Обейна — уродливый трёхэтажный особняк из серого камня, ничем не украшенный и больше напоминающий тюрьму. Двор отделяло от улицы ограждение из чёрных металлических прутьев, увенчанных пиками. Через равные промежутки ограду украшал герб Обейна. Во двор вели широкие ворота, а сзади, со стороны сада, примостилась калитка для прислуги.

Дом особенно выделялся из-за возведённой на противоположной стороне площади Церкви Справедливости, украшенной орнаментами, изображениями бога и инкрустациями с основными заповедями. В позолоченном остроконечном шпиле играли лучи солнца, они отражались в окнах и разлетались в разные стороны по площади, слепя прохожих и зевак. Особняк Сатаса смотрелся словно тяжёлый выщербленный солдатский шлем, примостившийся на столе подле изысканной диадемы. Не совсем понятно, кто разрешил возвести на центральной площади города такое уродство. Точнее, непонятно, за какие деньги было получено это разрешение.

На площади, так и именуемой — Церковной, вечером всегда собиралась большая толпа, так что Тарин выбрал наилучшее время, чтобы незаметно покидать особняк.

Пока Телвин ждал свою цель, стоя среди толпы, он успел услышать отрывок публичной проповеди настоятеля церкви. Вера людей эльфа не слишком интересовала — он предпочитал верить только в себя и свой клинок. Но из-за острого слуха он не мог пропустить мимо длинных ушей крики проповедника. Вонь гниющего мяса, доносящаяся с соседней, Торговой, площади, как-то не добавляла словам проповедника убедительности.

— Братья и сёстры! — вещал бородатый низенький человечек в белом с золотом одеянии и со знаком весов и меча на мантии. — Все вы знаете, что только Справедливость может спасти наш мир! Только справедливым воздастся на том свете, а нечестивые будут гореть в одном из шести адов. Каким грехам они больше предавались, в такой ад и попадут. Канон Церкви гласит, что наш единственный оставшийся бог вынужден противостоять шести диаволам, что некогда считались его братьями. Являясь олицетворением главной и непорочной благодетели человека — Справедливости, он один не подвергся падению через развращение людских нравов. Да-да! Именно род людской виноват в извращении формы его братьев. Ведь изначально существовали семь добродетелей, кои есть и поныне, но грехи людей извратили их и превратили в диаволов, противников бога нашего, и каждый из диаволов олицетворяет свой грех. Так, щедрость превратилась в мотовство и неумеренность. Мужество приняло облик жестокости. Великодушие преобразилось во вседозволенность. Дружественность стала кумовством, а порой и блудом. Благоразумие исказилось, превратившись в недоверие и страх. А мудрость — казалось, непоколебимая добродетель — стала заносчивостью. И одна лишь Справедливость, что борется с ними, может восстановить в людях эти добродетели, чтобы вновь олицетворяющие их духи стали божествами. И каждого грешника после смерти ждёт праведный суд Справедливости. Но и при жизни каждый из вас может прийти в Церковь и исповедаться в своих грехах, и мы, служители Справедливости, поможем вам вернуться на путь истинный, отпустить ваши грехи, дабы не попали вы в пламя адское и суд праведный помиловал вас!..

«Любопытная теория, — подумал Телвин, — только вот не видно что-то в нашем мире справедливости. Кажется, ваш бог давно уже пал и присоединился к диаволам, коих теперь семеро. А за отпущение грехов, как я слышал, просят кругленькую сумму, что очень удобно для церкви».

Проповедник продолжал разглагольствовать, но Телвин моментально забыл о нём, когда увидел свою цель. Сердце пропустило удар — вот он, тот человек, которому уготована смерть от его руки. И человек не простой, а довольно высокопоставленный. Телвин сразу узнал Сатаса — всё та же жиденькая бородка, залысина, окружённая висящими патлами седых волос, такими же жидкими, как и борода. Вечно бегающий взгляд и неприятная ухмылочка, будто он один знает, что происходит вокруг на самом деле.

С Тарином шли трое охранников, и вся их процессия направлялась в сторону Торговой площади — всё, как и говорила Ория. Оставалось только следовать за ними, не спуская со всех четверых глаз.

По пути группа разделилась: три крупных широкоплечих фигуры — Тарин и двое охранников — шагали вместе, а худая фигура в тёмно-синем плаще с накинутым на голову капюшоном отстала от них шагов на тридцать и крадучись шествовала позади. Не разглядеть эту уловку мог бы только слепец или глупец, но она вполне работала, ведь слепцов и глупцов в Самване собралось предостаточно. Вода из реки Кароны, на берегу которой возвели Самван, считалась непригодной для питья, поэтому народу приходилось довольствоваться вином и самогоном, отчего многие теряли остроту зрения. А отсутствие хотя бы одной школы, не говоря уж об университетах, привело к повальной безграмотности среди местных жителей, которые в большинстве своём не могли позволить себе частного учителя с северного континента.

Олаф ещё любил шутить на эту тему, говоря, что грамотны в Самване только знать и эльф-убийца.

Телвин осторожно двинулся за ними, ступая мягко, крадучись. Тарин прошёл через торговую площадь, на которой тухлое мясо кидали прямо на землю возле прилавка, а какой-то не шибко богатый крестьянин до хрипоты спорил с купцом, чтоб тот располовинил для него индюшачье бедро.

Затем они вышли на Цеховую улицу, но быстро свернули с неё в какой-то переулок, пройдя мимо ссущего на углу пьяницы, одной рукой держащегося за стену дома.

Процессия понемногу приближалась к порту. По пути на одной из узких улочек Тарина едва не облила из таза с помоями какая-то толстая тётка, высунувшаяся из окна второго этажа. Тарин страшно выругался.

— Неча тут расхаживать на ночь глядя! — заворчала женщина.

Один из охранников Сатаса пригрозил ей кулаком.

— Закрой пасть, а то я к тебе поднимусь сейчас!

Женщина прикрыла рот рукой, едва не выронив таз, и поспешила ретироваться и закрыть за собой ставню.

Пока их процессия двигалась, Телвин успел заметить, что двое охранников, шествующих подле хозяина, ни разу не обернулись на своего товарища. Это было правильно — если бы кому-то вдруг взбрело в голову проследовать за Тарином, он не должен был заметить идущего сзади «неприметного». А задача того, в свою очередь, состояла в ликвидации нежелательного «хвоста». Всё-таки Ория здорово помогла советом.

«Значит, этот умрёт первым, — решил для себя Телвин. — А потом — сблизиться с целью и три быстрых удара кинжалом. В сердце со спины одному охраннику. Второй начнёт оборачиваться, и я полосну его по горлу. А третий удар, опять же, в спину Тарину, когда тот попытается сбежать».

План выглядел простым, но на самом деле редко обходилось без непредвиденных сложностей. Что-то могло пойти не так в любой момент. Один из передних охранников мог всё-таки не удержаться и, обернувшись, заметить, как их товарищу режут горло. Или из-за угла во время расправы мог выйти, бряцая оружием, ночной городской патруль. Или какой-нибудь бродячий пёс, в конце концов, мог бы броситься на эльфа, облаять или ещё как-то выдать его. Всякое может случиться. Поэтому у Телвина была припасена пара козырей в рукаве.

Тарин с охранниками подошли к деревянной калитке между двумя домами. Сатас постучал, и спустя минуту калитка открылась, пропуская троих из них внутрь. Четвёртый остался на улице, спрятавшись в тени и наблюдая за прохожими. Улица казалась практически безлюдной, лишь какой-то пьяница, шаркая ногами, волочился мимо той самой калитки, куда зашёл Тарин. Оставшийся снаружи охранник пару секунд пристально наблюдал за ним, но потом отвёл взгляд.

«Не догадался», — понял Телвин, заходя за угол и снимая иллюзию. Обучение у королевских Когтей давало свои преимущества при работе убийцей, хотя он и успел узнать всего пару заклинаний. Это даже сложно было назвать заклинаниями — просто концентрация воли и направление энергии из окружающего мира в нужное русло. Его наставник из Когтей объяснял, что такое под силу каждому эльфу и даже человеку, нужно только знать, что и как делать, и, конечно, тренироваться. Телвин надеялся, что до второго изученного им «заклинания» дело не дойдёт, потому что за него уже приходилось платить кое-чем большим, чем просто головной болью, как от иллюзии.

Пока он ждал, когда Тарин наболтается со своими бандитами, Телвин, пытаясь отвлечься от боли и головокружения, невольно вспоминал рассказ наставника из Когтей.

Они тогда расположились во внутреннем дворе отведённого специально для Когтей массивного здания на краю утёса, неподалёку от королевского замка. Внизу, словно море, шумел лес, полоща на ветру ветками. Он простирался до самого горизонта, а вдали вздымалась горная цепь.

Артейн, его тогдашний наставник, успевший потерять на одной из стычек с людьми глаз и приобрести несколько шрамов, с трудом шёл на уступки. Но Телвин проявлял завидную настойчивость в своём стремлении узнать что-нибудь из секретных приёмов, и, наконец, старик сдался. Но прежде чем начать обучение, он предостерёг молодого эльфа:

— За «шаг сквозь тень» приходится платить. Когда ты шагаешь сквозь тень, Тот-кто-живёт-в-тени замечает тебя и начинает рассекать твою кожу. Он всегда начинает с ладони на правой руке, ведёт своё острое лезвие к подмышке, потом вдоль бока к голени, а оттуда снова вверх к паху. За каждый пройденный шаг он делает порез длиннее на ширину ногтя. Самая дурная рана, которую я видел — была как раз такой длины, что заканчивалась на внутренней стороне бедра. Это один из агентов пытался убежать как можно дальше от имперских солдат. Потом остальным пришлось тащить его на себе. Он не выкарабкался, умер от потери крови — нам некогда было останавливать её.

От услышанного кровь застыла в жилах Телвина. Артейн немного помолчал, а потом продолжил, словно сказанного было мало.

— Ладно, это не самая страшная рана. Не люблю я об этом рассказывать, — он угрюмо посмотрел на Телвина и вздохнул, — но тебя, горячая голова, наверное, стоит предупредить. Когда я был молод, как ты, проходил обучение у Когтей. А один мой товарищ, такой же балбес, как и я тогда, решил применить «шаг», толком не научившись возвращаться из тени, просто чтобы покрасоваться перед всеми, потому что он, видишь ли, считал себя гением. Мы пытались его остановить, но он только рассмеялся нам в лицо, а потом исчез. Наставники быстро обо всём узнали и, подгоняя нас затрещинами, отправили искать пропавшего товарища. Мы облазили весь наш проклятый особняк, — Артейн показал пальцем в сторону здания позади себя, — но всё-таки нашли его к концу дня. Сидел в одной из подсобок, прислонившись к бочке с рисом, мирно так. Мы ничего не заметили поначалу, потому что он был одет во всё чёрное. Но потом почувствовали этот запах — запах мертвеца. Когда его раздели… дьявол, мы увидели, что он был полностью освежёван. За исключением лица — голова осталась нетронутой. Как и одежда. Его как будто специально оставили там для нас, причём в таком виде, чтобы мы могли опознать его. По моему разумению, это произошло, когда наш товарищ ушёл в тень, и его связь с нашим миром разорвалась — а там он попал в лапы Того-кто-живёт-в-тени, который, вдоволь наигравшись с ним, зачем-то вернул его нам.

Телвина передёрнуло.

— Н-да, — заключил Артейн, — вот такая скверная штука, эти шаги сквозь тень. Живущий-в-тени всегда берёт свою плату. Поэтому важно стать хорошим агентом с хорошей реакцией — чтобы не приходилось пользоваться такими гнусными вещами и гробить себя ни за что.

По спине Телвина от воспоминаний о том разговоре до сих пор бегали мурашки, хотя и прошло уже очень-очень много лет. Ему не хотелось лишиться руки или ещё чего-нибудь, поэтому к трюку с тенями он прибегал крайне редко, стараясь быть хорошим убийцей и не гробить себя ни за что.

«Пусть лучше всё пройдёт по плану», — подумал он, невольно сжимая рукоять кинжала.

Наконец, когда солнце уже совсем спряталось за горизонтом и застрекотали сверчки, калитка вновь открылась, и из неё вышел Тарин со своей свитой. Один из охранников высек из кресала, висевшего у него на поясе, искру на трут, и они со вторым охранником разожгли от него факелы. Процессия двинулась в обратном направлении.

Телвин с удовлетворением заметил, что обратно они идут в точности тем же путём, а это значило, что и послезавтра, когда он приведёт план в исполнение, неожиданного изменения маршрута ждать не придётся. Ближе к дому Сатаса Телвин ещё раз повторил про себя ориентиры, мимо которых они проходили, представляя по очереди все отрезки пути, и наметил пару-тройку подходящих мест для засады. Оставалось только дождаться послезавтра и сделать всё на обратном пути с территории Семьи.

Телвин смотрел вслед удаляющимся факелам и вдруг почувствовал что-то непонятное в груди. Его сознание будто пронзила шальная, сумасшедшая мысль. Прежде такого не случалось. Неведомая сила подтолкнула его вперёд — дальше, за этим жутким человеком, прямо в его логово. Конечно, об убийстве цели в её же доме не шло и речи — живым эльф едва ли оттуда выбрался бы, но почему-то ему захотелось узнать, увидеть своими собственными глазами, подтвердить для себя то, о чём говорила Ория. Зачем? Телвин и сам не мог ответить на этот вопрос, но ноги уже несли его вперёд.

* * *

Обстановка на первом этаже, как он и думал, оказалась богатой. Эльф устроился под лестницей и наблюдал оттуда. Слуги уже погасили все свечи, но он хорошо видел в темноте. Охранники Тарина ушли куда-то наверх, а он сам отправился в одну из комнат. Через некоторое время послышались женские шаги. Служанка вела Орию вниз. Когда Телвин увидел её, его сердце, казалось, почерствевшее за столько лет жестокого ремесла, сжалось. Ория плакала, прижимая к уголку глаза платок и кусая себя за палец, служанка же словно не замечала этого. Из комнаты вышел ещё один стражник, по пояс раздетый и сжимающий в руке светильник. Он повёл девушку за собой, а служанка вернулась обратно наверх.

Телвин последовал за Орией. Стражник закрыл за ними дверь, но не запер. Телвин осторожно отворил её и увидел перед собой ещё одну лестницу, ведущую вниз, в кромешную темноту. Подождав, пока полоса света не удалится на приличное расстояние, Телвин осторожно прокрался за ними. Внизу, в подвале, обнаружился широкий коридор. Возле лестницы стояло несколько бочек и ящиков. А дальше виднелся ряд металлических дверей с окошками из решёток, словно в тюрьме. Из-за некоторых из них доносились стоны, всхлипы и болезненные вскрики. Охранник отвёл Орию к дальней двери, зашёл вместе с ней, а спустя пару минут вышел и зашагал обратно к лестнице. Телвин нырнул за ящик и, дождавшись, когда дверь наверху хлопнет, тихо подошёл к той двери, в которую зашла Ория. По пути он заглянул в несколько камер… Лучше бы не заглядывал. От представших его глазам картин на ум приходило только одно слово — «скотобойня».

Подойдя к последней двери, он заглянул внутрь через прутья решётки. Комната оказалась больше камер, мимо которых он проходил, и обставлена она была изящнее. Освещение давали четыре позолоченных светильника по углам комнаты. Однако то, что там происходило, трудно было сразу осознать.

В комнате находились двое. В центре, спиной к Телвину, стояла полностью обнажённая девушка. Её руки и ноги были привязаны верёвками к крючьям на полу и потолке так, словно её собирались четвертовать. А слева от неё… стояла невеста. Белоснежные чулки, туфельки, перчатки и пышное белое платье, венец на голове и чёрная плеть в руках. «Невеста» медленно, почти ласково поглаживала девушку свёрнутой плетью.

— Любимый мой, мой прекрасный, дорогой мой жених, как же долго я тебя ждала, — прошептал сквозь фату Сатас Тарин. Он целовал шею, плечи, спину Ории — тоже через фату. — Я так долго ждала тебя, я мечтала о тебе весь день. Завтра мы с тобой поженимся, завтра небеса соединят нас, и мы будем вместе, ты и я, ты и я!

Он, хихикая, взял со стола рядом с Орией нож и приложил его холодное лезвие к заду девушки.

— Я разрежу тебя на кусочки, и ты станешь моим навсегда! Мы с тобой будем единым целым!

Ория, не выдержав, зарыдала во весь голос.

— Заткнись! — Тарин, бросив нож на пол, затрясся от бешенства и, развернув плеть, со всей силы хлестнул её по спине. Она заплакала ещё громче, чем раззадорила ублюдка ещё сильнее. В его глазах отражался огонь светильников. Он вошёл в раж, снова и снова хлеща её плетью и повторяя: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!» — пока половину спины Ории не покрыли узкие багровые полосы, и она, обессилев от боли, не повисла на верёвках.

После этого Тарин полез под подол платья. Ему хватило всего нескольких секунд, чтобы удовлетворить свою похоть, после чего его искажённое бешенством лицо вдруг перестало что-либо выражать, огонь в глазах погас, он положил плеть на стол и начал переодеваться.

Телвина била мелкая дрожь от омерзения и ненависти. Он отвернулся и поспешил к лестнице.

«Никаких трёх дней. Завтра. Я убью его завтра же. И ему будет очень больно».