Долгая дорога домой (джен)

Тёмный угол, в который он забился, впервые придя сюда, и который теперь считался «его», пах деревом, кожей и металлом — на стене над столом висел декоративный щит со скрещёнными мечами. Светлый эль плескался на дне кружки, но идти за добавкой Телвину не хотелось: хозяин заведения обсуждал что-то с клиентом, а точнее — с клиенткой в алом бархатном плаще, стоящей у барной стойки.

Таверна, в которой он выпивал, пряталась в глубине трущоб большого торгового города Самвана. В этот город стекались товары, деньги и люди (и нелюди) самого разного толка. И представители самых разных ремёсел.

В таверну вело два входа. Один — для простых посетителей, иначе говоря, клиентов, второй — для постояльцев, профессионалов. Вход для вторых начинался за городскими стенами и был надёжно укрыт кустарниками и замаскирован под большой кусок скалы. Несмотря на то, что хозяин таверны «улаживал» все вопросы со стражниками, непредвиденные обстоятельства могли приключиться в любой день, и это стоило бы не только всего дела, но и жизни обитателей таверны. Так что рисковать никто не собирался. Притом был предел, до которого мог подняться хозяин таверны в своём «улаживании», и это был далеко не градоначальник и не начальник стражи, а кто пониже. Это были «верные» глаза и уши начальника стражи, да, но кто их знает, этих продажных капитанов? Сегодня они взяли у тебя мешочек с деньгами, предавая свой долг, а что завтра? Могут и тебя предать. А мёртвый ты к их совести не воззовёшь.

Самван — город купцов, золотодобытчиков, покорителей нового континента, Аттрики1, и просто тех, кто решил сбежать подальше от имперского ока. Конкуренция среди первых двух категорий порой переходила рамки, в пределах которых можно было бы решить дело миром, и тогда в ход шёл кинжал, яд или арбалет наёмного убийцы. Поэтому господа профессионалы — постояльцы заведения — никогда не оставались без работы надолго. Изредка обращались и бандиты, но они в основном предпочитали решать вопросы между собой своими силами, потому что находились опытные убийцы и в их рядах. С другой стороны, и они порой заглядывали в эту таверну, спрашивали насчёт работёнки.

Поскольку клиентами обычно становились люди состоятельные, они могли позволить себе посредника, который и заходил через основной вход в таверну. Конечно, все рисковали — и клиенты, и их посредники, и хозяин заведения со своими профессионалами, но жажда наживы — как первых, так и последних — пересиливала страх. Так что редкий день проходил без визита хотя бы одной фигуры в тёмно-зелёном, сером или коричневом плаще. Это были излюбленные цвета посредников — якобы помогающие им «слиться с толпой». Посредники приносили с собой записки с именами, суммой, которую их хозяева предлагали за выполнение работы, приметами и прочим, что могло бы помочь найти того, кого они хотели увидеть покинувшим этот свет. Приносили мешочки с деньгами — хозяин таверны брал половину денег за работу вперёд. По выполнении работы тот же посредник приходил и приносил остаток суммы. В противном случае его хозяин присоединялся на том свете к тому, кого он просил убить. Благодаря связям хозяина таверны их не спасало и бегство на другой континент. К слову, порой и работа уводила профессионалов на другие континенты, чаще всего — на «Старый свет», в Имрикку2.

Именно поэтому сейчас все сидели по своим углам и не хотели подходить — если клиент пришёл сюда сам, значит, дело гнилое. Ещё более поганое, чем обычно.

Хозяин таверны посмотрел на Телвина, сидящего в углу и болтающего остатки эля на дне кружки. Тот неторопливо допил эль, аккуратно вытер рот платком и секунду спустя оказался возле них. Движения Телвина завораживали тех, кто наблюдал за ним — вот он только что поднялся со стула, тень скрыла его, и вот он уже совсем рядом с барной стойкой. Хозяин таверны, старый Олаф, скривил рот, но ничего не сказал. «Пускай. Хочет покрасоваться перед клиентом — его дело».

По волосам Олафа было видно, что он когда-то был кучерявым брюнетом — судя по остаткам чёрного в его сединах. Глаза его, некогда голубые, теперь казались серыми и слезились, от уголка правой губы к скуле тянулся старый шрам, который когда-то зашивали грубыми нитками, а нос был красным в любое время суток и при любом уровне трезвости владельца. Несмотря на сомнительный статус заведения, утром, в обед и вечером, торча за барной стойкой, он не снимал белый фартук и подвязывал волосы, чтобы они не лезли в еду. Жареную картошку со свининой он, кстати, готовил отменно. Чего не скажешь о рыбе. Но находились охочие и до неё…

— Телвин, — прочистив горло, произнёс Олаф, — к нам обратилась юная леди. Родители выдали её за отвратительного старика вроде меня, только ещё и при деньгах. — Он усмехнулся, а девушка зарделась. — Он ни во что её не ставит, а по ночам заставляет выполнять свои отвратительные причуды. Не оставим леди в беде, ну? — он незаметно подмигнул.

Телвин — так звали мужчину, подошедшего к трактирщику, — вгляделся в кажущееся невинным веснушчатое девичье личико. Она смотрела на него с надеждой и чуть ли не слезами в глазах. Проблема в том, что она именно казалась невинной. Он же видел её насквозь, видел испорченность, алчность и жестокость. Не исключено, что она уже давно планировала выйти за богача, а затем — стать «несчастной вдовой». И именно она придумала этот план, а не её родители. Телвин был профессионалом давно, и ему наскучили даже подобные истории. На его памяти это была уже десятая или одиннадцатая подобная схема. Чаще всего такие клиенты встречались в крупных городах и столицах.

Телвин откинул с головы тёмно-зелёный капюшон, обнажая острые уши. Он хотел посмотреть на реакцию девушки. Реакция оказалась безукоризненной — в её лице не поменялось ровным счётом ничего. Ничто не выдавало презрения к «низшей расе» — эльфам.

Девушка протянула ему свою записку — аккуратно сложенный лист тонкой розовой бумаги. На такой бумаге пристало писать записки любовникам (может, она их и писала), а не просить об убийстве мужа.

— Нехорошо оставлять подобные улики, госпожа, — тихо сказал Телвин. Как он и ожидал, девушка удивлённо уставилась на него. Многим из них нравились его голос и внешность. Он мог бы стать самым ценным приобретением для любого борделя в любом городе, да хоть бы и в Самване, но избрал путь убийцы. Потому что у него была возможность выбирать, что было крайне редким исключением для эльфа. — Что если стража наведалась бы в нашу тихую заводь, нашла бы записку с именем вашего мужа, которое, думаю, известно здесь каждому, а потом обыскала вашу комнату? Не нашли бы они у вас такой бумаги?

Олаф нахмурился, мол, нечего отпугивать щедрого клиента, но Телвин не обратил на него внимания. Передавая записку, девушка ещё несколько секунд, словно невзначай, не опускала руки, на самом деле позволяя убийце рассмотреть следы от верёвок на её запястьях. «След свежий, — отметил про себя Телвин. — Либо старику захотелось утех сегодня утром, либо она это сделала сама, а может, её любовник-сообщник ей помог».

— Сир, я в отчаянии, — со слезами на глазах простонала она, — глубокое несчастье застилает рассудок человека, и он ищет любой способ избавиться от его источника.

Её маленький носик покраснел от слёз, как и уголки глаз. Одинокая слезинка скатилась к губам. Сердце Телвина оставалось холодным. «Прекрасная актёрская игра». Если девушка и читала в зелёных глазах Телвина его мысли о ней, то не обращала на них внимания.

Она сняла с пояса тяжёлый кошелёк, набитый монетами.

— Прошу вас, сир! Мне некуда больше идти, некуда бежать! Я просила помощи в отчем доме, но меня прогнали оттуда, сказав, что я женщина и должна терпеть! Но я не могу терпеть! — она устроила настоящую сцену. Все взгляды находящихся в таверне были прикованы к ним. — Если вы меня не спасёте, — «Боги, какое слово в логове убийц!» — с иронией подумал Телвин, — то я сама прерву свою жизнь!

Девушка, держа кошелёк в одной руке, другой вытащила из аккуратных ножен на бедре новенький кинжал, скорее даже длинный нож для писем. Её плечи сотрясались, она стояла, держа в одной руке кошелёк, а в другой — кинжал. Если бы не заплаканное лицо, вышло бы эдакое олицетворение разбойницы с большой дороги.

«Сатас Тарин», — гласила записка. Впрочем, Телвин и так знал клиентку в лицо — наблюдал когда-то издалека за церемонией венчания. Телвина передёрнуло от воспоминаний о её муже. Об этом существе, недочеловеке.

Олаф же, выглядывая из-за спины клиентки, выразительно посмотрел на кошелёк, а потом ещё и кивнул на него, как бы подсказывая Телвину, что нужно выбрать. Эльф тяжело вздохнул и, осторожно взяв руку девушки, сжимающую кинжал, опустил её.

— Здесь вам оружие не понадобится, госпожа. Я исполню то, о чём вы просите.

Девушка улыбнулась. В её глазах почти не осталось и следа слёз.

— Здесь вся сумма вперёд, — произнесла она спокойным голосом, без намёка на рыдания.

Она убрала кинжал и протянула кошелёк Телвину, но тот покачал головой. Чуть растерявшись, девушка повернулась к Олафу, тот сделал приглашающий жест, и она положила кошель на стойку. Телвин, вновь взяв девушку за руку, отвёл её в свой угол, в то время как кошель быстро исчез где-то под прилавком. Эльф обратил внимание, что рука девушки была тёплой, почти горячей, но самое главное — она ни малость не дрожала.

— Меня зовут Ория, — произнесла она, присаживаясь. Заметив на лице Телвина сердитое выражение, она поспешила добавить: — Естественно, это выдуманное имя, просто так нам проще будет общаться — ты хотя бы сможешь звать меня по имени.

Телвин пожал плечами, отмечая про себя, что она сразу перешла с ним на «ты», как только они приступили к обсуждению дела.

— Я бы и так прекрасно обошёлся. Ладно, Ория — так Ория. Мне нужны подробности распорядка дня вашего мужа, Ория.

Она кивнула и принялась охотно рассказывать. Девушка оказалась настоящим кладезем знаний. Телвин узнал, что её муж, будучи консулом Обейна, с недавних пор согласился сотрудничать с Семьёй — бандой, или, как они любили именовать себя, синдикатом, держащим большую часть борделей, игорных заведений и единственную подпольную арену в Самване.

Телвину эта новость не понравилась. Обейн — одно из пяти государств Имрикки, континента к северо-западу от Аттрики, второе по размеру и первое по численности армии на континенте. Если консул такой страны налаживает контакты с бандитами в имперском городе (пускай он и считается имперским чисто номинально) — жди беды.

— Сатас частенько ходит на встречи с членами Семьи, а в последнее время — вообще каждый день. Встречи проходят где-то у арены. Но там мало места, — озабоченно произнесла Ория, как будто они обсуждали примерку платьев, а не убийство, — неоткуда выстрелить из лука так, чтобы тебя тут же не сцапали их головорезы.

— Из лука? Моя милая госпожа, я предпочитаю работать кинжалом, — улыбнулся Телвин.

Как он и рассчитывал, Ория побледнела и опустила взгляд.

— Только не мучай его слишком сильно, ладно? Он хоть и сволочь, но всё-таки мой муж, не всегда у нас было только плохое.

— Да ну? — удивился Телвин.

— Да, поначалу он был очень добрым и заботливым, я ходила к подружкам и хвасталась, какой у меня замечательный муж, и они тоже, как и ты, не верили. Собачку мне подарил вот, — она всплакнула, на этот раз, кажется, искренне — её губы задрожали, — не кричал, не бил… первый месяц или полтора. А потом…

Телвин поднял ладонь, останавливая её, — он знал о наклонностях её мужа.

— Не мучить — так не мучить. В какое время дня он обычно встречается с Семьёй?

— Ближе к вечеру. С ним уходят двое здоровенных стражников, и ещё один, неприметный, крадётся позади — следит, чтобы со спины никто не напал. Я узнала об этом как раз от одного из стражей мужа.

Телвин покивал, дослушав Орию, и несколько секунд молчал, а затем посмотрел ей прямо в глаза и спросил вопреки своему обыкновению:

— Госпожа, вы уверены, что хотите, чтобы ваш муж умер?

Она ответила без колебаний:

— Да, я уверена.

— Тогда он умрёт.

— Как скоро?

— Мне нужно подготовиться, проследить за его маршрутом хотя бы раз. Думаю, трёх дней мне вполне хватит. Потерпите столько?

— Конечно, потерплю, — Ория отвела взгляд, её щёки слегка тронул румянец. — Да, и ещё вопрос: ты не женат? — протараторила она.

Телвин не удержался и рассмеялся. Господин профессионал за соседним столиком покосился на него через плечо. Что бы Телвин ни думал об этой Ории, его сердце забилось чаще из-за её интереса. Пусть даже это и могла быть уловка.

— Нет, я не женат, моя госпожа. Эльфу с таким ремеслом опасно обрастать длительными связями, — ему ещё хотелось добавить, что, по его опыту, ничего хорошего из этого не выходит, но он вовремя остановил себя. В обмен на откровенность часто хочется ответить откровенностью, но не с клиенткой… не с такой клиенткой. «Она опасна», — напомнил он себе. «Хотя с чего я это взял?» — возразил он своей же мысли.

Ория молча кивнула и, не глядя на Телвина, поднялась с табурета.

— Что ж, до свидания, Телвин, — её щёки окрасились в тот же цвет, что и плащ.

— До свидания, Ория.

Телвин проводил девушку взглядом, пока та покидала таверну, а потом встал и, прихватив с собой кружку, подошёл к Олафу.

— Плесни-ка.

Олаф наклонился к бочонку с самым дорогим элем, который только у него имелся — так он поощрял профессионалов, отхвативших особо денежный контракт. Олаф поставил кружку перед Телвином и хлопнул того по плечу.

— Молодчина! Теперь смотри, не прозевай личную награду от этой девчонки.

— Личную? — не понял Телвин.

— Ох, дурень, — усмехнулся Олаф, — ладно, пей давай, для тебя мне сегодня ничего не жалко.

— Угу, — пробубнил Телвин и вернулся в свой угол, чтобы прикончить эту кружку эля. После он собирался пойти к себе и как следует выспаться, а с утра начать править оружие. В ближайшие три дня ему к спиртному притронуться не доведётся.

Только вернувшись в свою комнату, эльф наконец обратил внимание на небольшую рану на внутренней стороне ладони на правой руке. Ниже начинался застарелый шрам. Сморщившись, он перевязал ладонь куском чистой ткани с прикроватной тумбы и рухнул на кровать, ругая себя за позёрство. Комната кружилась перед глазами, поэтому он закрыл их и вскоре крепко уснул.

* * *

Таверну Олафа Телвин про себя называл не иначе как домом. Он уже сбился со счёта, сколько сменил домов за свою долгую жизнь, но нигде ещё он не чувствовал себя настолько на месте.

Да, Олаф оставлял себе небольшой процент от клиентских денег за ночлег, еду и выпивку для постояльцев (коих было всего восемь человек — остальные завсегдатаи-профессионалы жили в других частях города), но не жадничал, а часть средств пускал на ремонт, отраву для крыс, чистые подушки и матрасы без клопов да вполне приличное спиртное и мясо.

— Олаф, — спросил как-то хозяина таверны Телвин, — а почему ты никак не назовёшь это место? Хотя бы, что ли, «У Олафа», я не знаю. А то неудобно.

Мужчина рассмеялся такой банальщине, явно показывая, что слышит подобное предложение уже не впервые.

— Имена — опасная штука, друг мой, — назидательно подняв палец, произнёс Олаф, — стоит мне дать имя таверне, как оно войдёт в оборот. Скажем, назову я её «Злобный гусь». Ну, к примеру. И сразу же все начнут спрашивать: «А что там? А где это?» Слухи разойдутся, популярность появится, какой-нибудь простак решит, что надо бы зайти сюда, отведать моей картошки со свининой, потом друзьям расскажет, и вот у моих ворот уже толпа. Оно мне надо? Либо просто двое в разговоре, намекая на то, что пора кого-то «заказать», скажут: «Я в «Злобный гусь», — а третий будет подслушивать за стеной. И сразу же узнает, куда и зачем они пошли и что затеяли! А так просто скажет кто: «Я в таверну», — и всё, прикрытие обеспечено — у нас в Самване таверн как грязи. Так что нет, дружище, ты называй её как хочешь, а я просто буду звать её про себя «дом».

В этом мнения Телвина и Олафа сходились.

Небольшая комната — сундук, кровать, тумбочка у кровати да свечка на ней — всё было настолько привычным Телвину, будто он всегда здесь и жил. Под кроватью вытаскивалась половица — там лежали его кинжалы.

Один — стальной, человечьей работы, но очень неплохой. Телвин заказал его почти в самом начале своего пути наёмного убийцы.

Два эльфийских — один старый, ещё времён расцвета эльфийского королевства, второй — новый, реплика старого. Качество металла и ковки реплики оставляли желать лучшего в сравнении с оригиналом, но Телвину очень уж хотелось иметь парные эльфийские кинжалы, как у королевских Когтей. Когти были шпионами и убийцами короля эльфов, но Телвину никогда не доводилось видеть их в действии.

Четвёртый кинжал был подарком воеводы одного из племён кентавров с юга — он имел изогнутую форму и резную рукоятку из бивня лаути — крупного четырёхрогого и шестилапого зверя. Телвин никогда не видел подобных зверей, поэтому пришлось поверить описанию кентавра на слово. Кинжал достался ему в награду за выполнение первой и пока что единственной работы на кентавров. Они до сих пор оставались для всего мира загадочными и полудикими существами.

Телвин открыл деревянную ставню, позволяя солнечному свету проникнуть в комнату. В нос ударил запах нечистот, но к нему эльф уже давно привык, так что вскоре перестал замечать. Он выбрал самый простой кинжал — не следовало привлекать к себе излишнего внимания — и вынул его из ножен. Рукоять была новой, а вот сталь — настолько хороша, что он не хотел её менять, да и привык уже к длине. Телвин проверил лезвие на остроту и убедился, что оно не нуждается в дополнительной заточке. Обмакнув тряпицу в масло, он как следует протёр кинжал, затем другой стороной тряпки вытер пыль и песок с ножен. После этого Телвин убедился, что кинжал выходит из ножен почти бесшумно, и положил его на столик. Остальные кинжалы он тоже смазал маслом и убрал обратно под кровать.

Сполоснув руки в тазу, он закрыл окно и вышел в коридор второго этажа таверны, который заканчивался лестницей, ведущей к общему залу. До вечера, когда его цель пойдёт на переговоры, ещё было много времени, так что Телвин мог спокойно позавтракать и узнать новости.

Олаф разместил над очагом большую металлическую решётку на ножках и жарил на стоящей на ней сковороде яйца, посыпая их зеленью. Пшеничный хлеб к завтраку и ужину в таверну доставляли через весь город с пекарни Милтонов. Однажды успешно выполненный контракт помог братьям Милтонам стать самыми крупными и успешными владельцами хлебопекарен в Самване — потому что они долгое время оставались единственными. После подобной услуги братья не остались в долгу, поэтому убийцы в таверне в трущобах трапезничали хлебом высшего качества, поставляемым в Самване лишь к столу наместника. Запах в зале стоял необыкновенный, кое-кто уже вовсю уплетал яичницу с зеленью.

Телвин махнул рукой Олафу, показав на их общего знакомого, сидящего в углу, а Олаф кивнул в ответ, и через пару минут подал эльфу две тарелки с ещё шкворчащей едой.

Взяв завтрак, Телвин подсел к старику Скиверсу. Одноглазый, плешивый и специфически пахнущий, он мог бы показаться странной компанией для статного эльфа. Везде, кроме этой таверны.

Скиверс не был убийцей, но, тем не менее, считался постоянным посетителем заведения Олафа, и никто не возражал против его присутствия. Поговаривали, что у него имелось достаточно золота, чтобы построить себе каменный дом в городе, но он предпочитал ходить в рванье из мешковины вперемешку с остатками одежды, выброшенной горожанами на помойку, а деньги то ли прятал, то ли тратил не пойми на что. Но Телвин не верил этим слухам — кому в здравом уме придёт в голову отказываться от относительно нормальной жизни в пользу свалки и крыс? «Мне», — с усмешкой подумал Телвин, вспоминая свою историю. Откуда начал и к чему пришёл.

Скиверса можно было назвать информатором их небольшого «цеха» профессиональных убийц, и перед важным заданием Телвин решил не пренебрегать его услугами. Он поставил перед стариком тарелку с вилкой, а сам уселся напротив.

Скиверс наклонился над едой, чуть не уткнувшись в неё носом, и понюхал.

— Добро! — усмехнулся он.

Телвин разломил краюху белого хлеба пополам и передал ему. Скиверс взял её скрюченными, но относительно чистыми пальцами и принялся, шамкая, пережёвывать своими двумя оставшимися зубами.

— Знаешь, эльф, почему я сюда хожу? — проскрипел он.

Телвин, улыбнувшись, покачал головой, в ответ Скиверс приподнял уменьшившийся уже наполовину кусок.

— Вот из-за этого мягкого хлебушка. У старика осталось всего два зуба, а чёрствые корки, которые я нахожу на свалке, не прожуёшь, даже если их целый день в луже мочить! — он рассмеялся, Телвин же сдержанно улыбнулся.

— Какие новости, Скиверс? — вежливо поинтересовался он.

Старик вздохнул, отправил в рот хорошую порцию яичницы и продолжил, только тщательно прожевав.

— Кроме нашего скромного обиталища, почти по всему городу стали чистить улицы.

Телвин подумал, что это такой оборот речи для облав городской стражи, и поспешил уточнить:

— То есть?

— То есть в буквальном смысле. Не прошло и ста лет, как наместник всё-таки решил, что пора бы выгнать на улицы людей с мётлами и лопатами и заставить их прибираться в городе, — Скиверс кивал в такт словам, а его глаза чуть не блестели от слёз. — Гордость берёт за наш город. Теперь у нас почти цивилизация, — рассмеялся он.

Телвин вздохнул с облегчением, и не только потому, что речь шла не об усилении стражи. Ему и самому до ужаса надоело пробираться среди куч конского дерьма по улицам, больше похожим на степные дороги — комья земли, налипшие на колёса бесконечных повозок, въезжающих в Самван, с годами образовали такой слой грязи, что докопаться до некогда проложенной здесь брусчатки можно было только с помощью лопаты. В центр города и квартал богачей повозки не пускали, так что там дела обстояли получше, но в тех частях города прибирались слуги важных господ, а вот на улицах «для всех остальных» лучше было не ходить без сапог, натянутых по самые уши…

«Чистые улицы помогут и мне убегать от стражи, и страже гнаться за мной, — размышлял Телвин, — а ещё метельщики — это глаза и уши. И тоже могут помочь как мне, так и им. В общем, двоякая новость, но то, что дерьма на улице станет меньше, — всё равно добро».

— А насчёт Сатаса Тарина ничего не слышал? — решил сменить тему Телвин.

Скиверс перестал жевать, его передёрнуло. Он хотел было плюнуть на пол, но вовремя спохватился, заметив на себе убийственный взгляд мигом почувствовавшего неладное Олафа, и снова взялся за вилку.

— Эта тварь что-то замышляет. Ты знаешь, с тех пор, как он тут объявился, ребята стали пропадать с улиц, а потом мы узнали, что он тащил их к себе в застенки, чтобы поиздеваться, — Телвин кивнул, и Скиверс мрачно продолжил. — Так вот, это пару месяцев уже как прекратилось. Видно, поважнее себе занятие нашёл, шлюхин сын.

Эта новость подтверждала слова Ории. Телвин вздохнул, понимая, что Тарина пора убирать, и как можно скорее. Даже на роли посла чужого государства он заставлял страдать целый город. Не пристало, конечно, наёмному убийце размышлять о благополучии других, но возможность своим ремеслом принести пользу кому-то кроме заказчика подворачивалась столь редко, что её не стоило упускать.

— А так больше ничего особенно интересного не происходит. Цеха цапаются с золотодобытчиками за места в совете, но пока всё на словах. Уличные банды что-то притихли, по улицам шастает только шпана, которая всегда была сама за себя. Я вот недавно золотой самородок в куче тряпья нашёл, — похвастался Скиверс.

— Да? И что ты с ним сделал? — поинтересовался Телвин.

— Хе-хе, секре-ет, — протянул старый бродяга. Может, слухи и не врали насчёт него.

Телвин поблагодарил его за новости и понёс пустую тарелку к барной стойке. Возле неё он обнаружил двух господ профессионалов, которые о чём-то спорили. Телвин приблизился к ним и прислушался к разговору. Это оказались Сиплый, заядлый любитель собак, и Верзила — известный кошатник. Спорили они, как обычно, кто же лучше — собаки или кошки. Сегодня выясняли, кто умнее.

— Да говорю я тебе, — брызгал слюной, пытаясь, несмотря на особенности голоса, переспорить собеседника Сиплый, — собака втрое умнее твоего кота. Они и многих людей умнее.

— И коты умнее людей. Были б глупыми — ходили б строем да носили алебарды, — пробасил, усмехаясь, Верзила.

— Вот смотри, ухарь, ты видел, как пёс и кот дорогу перебегают? Пёс, не будь дурак, подождёт, пока телеги проедут, и спокойно трусит на другую сторону по своим делам. Не каждый людь так делает, вечно ведь под колёсами путаются, дебилы, особенно мальки. А коты что? Они как специально ждут, когда телега подъедет поближе и, сука, бросаются под неё, словно вот чтоб их наверняка раздавило. Ты сам посмотри как-нибудь.

— Ага, — рассмеялся Верзила, — пусть твоя собака попробует мышь поймать. Это ж хитрющие твари! Кошка умеет устроить на них засаду, обождать, а потом внезапно прыгнуть. А пёс может только бежать. Может вперёд бежать, а может вбок бежать. И кусать. Всё. А пусть он ещё попробует на крышу забраться…

— Ну, так не честно, — запротестовал Сиплый, — мы об уме говорили, а ты теперь о ловкости…

— Так вот я и говорю. Коты — они ближе к нам, убийцам. А собаки ближе к тем оглоедам, которые в дозорах вино хлещут. Вот оттого и понятно, почему ты собак больше любишь, — оскалился Верзила, намекая на происхождение Сиплого из семьи потомственных городских стражников.

Сиплый бахнул кулаком по барной стойке так, что тарелки и кружки подпрыгнули. Олаф резко обернулся к ним.

— Ну, ты знаешь, устраивать резню здесь я не буду, но очень хочется… — угрожающе произнёс Сиплый.

Верзила только усмехнулся.

— Вот опять в тебе собачья кровь говорит.

Сиплый в ответ выхватил откуда-то из-за пазухи ножик, а Верзила, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, резко отпрыгнул, словно спружинив, едва не сбив с ног шаркающего к стойке Скиверса. Верзила тоже выхватил кинжал и ждал нападения Сиплого. Народ повскакивал из-за своих столов, готовясь вмешаться, но тут в дело вмешался Олаф. Никто не заметил его движений, кроме, разве что, Телвина. Вот он вроде бы только что стоял и спокойно жарил яичницу, а вот он уже перемахивает, несмотря на свой небольшой рост, через барную стойку и сразу пускает в ход кулаки. Сначала в челюсть получает Сиплый, а через мгновение уже лежит на полу, хватая ртом воздух, Верзила, которому хозяин таверны прописал под дых. И вот уже Олаф стоит над ними, переводя дыхание, весь побагровев и трясясь от злости.

— Зубы потом соберёшь, Сиплый, — ворча, поднимал он баламутов за шкирку, словно нашкодивших мальчишек, — а может, я их Скиверсу подарю — пусть себе в рот воткнёт, чтоб было, чем мясо жевать.

Он вытолкал их обоих на улицу и одновременно окунул головой в корыто с дождевой водой.

— Остудились? Впредь разборки свои устраивайте на улице, мне это осточертело уже всё выслушивать каждый грёбаный день.

Верзила оттолкнул Олафа и, пошатнувшись, упал на землю, а Сиплый стоял, согнувшись и кашляя водой. Верзила вытер лицо, сплюнул и как ни в чём не бывало произнёс:

— Между прочим, я видел, как собаки тоже под колёса бросались.

Олаф закатил глаза и простонал, воздев кулаки к небу, а затем развернулся и зашёл обратно в таверну. Там он с удивлением обнаружил Телвина у огня, ножом поддевающего со сковороды яичницу.

— У тебя тут всё начало подгорать, так что я спас твои яйца, — с ухмылкой ответил эльф на немой вопрос в глазах Олафа.

---

1. Аттрика — недавно открытый южный континент, названный в честь старого языческого бога людей, олицетворяющего солнце, Аттра. На Аттрике распространены степи, перемежающиеся горными хребтами, южнее степей раскинулась пустыня, а земли за её пределами не изведаны.

2. Имрикка — континент к западу от Аттрики, родина людей, названа в честь языческой богини плодородия Имры.

За вечером у Телвина закрепилось звание самого нелюбимого времени дня в Самване.

Он подпоясался ножнами и убрал в них подготовленный с утра кинжал. Сегодня лишь вечер наблюдения, но без кинжала выходить всё равно неразумно.

Стёганку, замаскированную под повседневную одежду, Телвин оставил в сундуке, вырядившись в купеческого слугу и накинув на плечи короткий плащ. Плащ он застегнул особой металлической фибулой с длинным шипом. Ходить в стёганке в климате Аттрики было невыносимо жарко, да и местная стража не гнушалась арбалетов и шипастых алебард. Против стальных болтов стёганка оказалась бы бесполезна, так что после прибытия Телвина в Самван этот доспех видел свет крайне редко.

К поясу он прикрепил кошель с гречкой, изображающей монеты, — пускай лучше воры зарятся на него, чем на кинжал.

Телвин шагнул за порог таверны, махнув на прощание рукой Олафу, и, вдохнув непередаваемый аромат городских трущоб, поспешил закрыть за собой дверь, пока многочисленные мухи не налетели на запах стряпни.

На улице сделалось уже прохладнее, закат тронул багрянцем небо — солнце, наверное, висело уже почти над горизонтом.

Эльф окунулся в мир улиц большого города, враждебных ко всему и каждому и наполненных запахом помоев.

Телвин и так не слишком любил вечера в этом городе, но сегодня выдался какой-то особенно безумный. Обычно на улицах встречались прохожие, спокойно идущие по своим делам, однако сейчас над городом словно витало беспокойство. Казалось, будто некий незримый кукловод дёргал за ниточки кукол-людей на потеху невидимой публике. Они то и дело возникали то слева, то справа от Телвина, и каждый норовил как-нибудь отвлечь его или досадить ему.

Первым по пути из трущоб в центр попался старый дед с гнилыми зубами и распухшим языком, которым он еле ворочал. Он потащился за Телвином от порога своего дома, намотав на кулак длинную косу дочери или внучки, которой приходилось тоже семенить за ним. Всю одежду девушки составляла лишь простая длинная белая рубаха, и городскую грязь она месила босыми ногами.

— Добрый господин, вы богаты, я уж вижу. Возьмите мою внучку, а? Она уже в самом расцвете.

Телвин остановился и повернулся к старику, чтобы резко ему ответить, но тот поспешно поднял руку, останавливая его.

— Подождите, не торопитесь. Посмотрите — сиськи во! — он распахнул рубашку девушки, обнажив не слишком большую, но уже чётко обозначившуюся грудь. — Ну что, купите, а?

— Пошёл ты нахер! — зло сказал ему Телвин, замахиваясь кулаком.

— Всё, понял, понял, не серчайте, господин, я уже ухожу, — прикрывая голову одной рукой, бормотал дед, таща внучку за собой.

Следующий эпизод случился уже ближе к торговому кварталу. Из дома выходила какая-то зажиточная семейная чета, а проезжающая мимо телега окатила их обувь уличной грязью. Глава семейства заорал на возницу:

— Смотри, куда прёшь, шлюхин сын! Хватит в носу ковырять, на дорогу смотри!

Возница, лениво вытащив из носа палец и улыбаясь, сделал этим самым пальцем неприличный жест в его сторону и отправился дальше по своим делам. Тогда зажиточный мужчина начал злиться и дал хорошую затрещину какому-то дворовому мальчишке, стоящему в сторонке и с заливистым смехом наблюдающему за этой картиной. Такую хорошую затрещину, что у мальчишки пошла кровь. Супруги вернулись в дом, а Телвин подошёл к мальчику, чтобы дать ему тряпицу зажать нос.

— Збазибо, дядедька, — глядя на Телвина ангельским взором ясных голубых глаз, промычал мальчик. В качестве благодарности он попытался стянуть у Телвина кошель с «золотом», но эльф, почувствовав на завязках кошеля чужие руки, хлопнул по ним ладонью и цыкнул на мальчика. Тот отбежал, обернулся, показал Телвину язык и скрылся в какой-то подворотне.

Чуть позже Телвину встретилась группка эльфов, которая смотрела на него как-то странно и неодобрительно. Некогда гордые жители собственного королевства ныне опустились до того, что недолюбливали тех, кто выделялся из их общей нищей массы, а особенно — если он состоял на службе у людей.

А на улочке между рядом домов и городской стеной, всего в нескольких шагах от Торговой площади, Телвина нашли они. Самые худшие для эльфов жители Самвана, из-за которых эльфы в основном и держались группами хотя бы по пятеро-шестеро.

Уличная шпана — подростки между четырнадцатью и шестнадцатью годами, дети местной прослойки мелких купцов, цеховых рабочих и золотодобытчиков. Родителям не было до них дела, работать они не хотели, потому и сбивались в ватаги, как псы собираются в свору, и тиранили прохожих на улицах города. Особенно эльфов. Ведь так приятно издеваться над проигравшими.

Но сегодня они нарвались не на того эльфа.

Телвин покосился через плечо — подростки зашли с обеих сторон улицы — молодцы, он и глазом моргнуть не успел, как его начали окружать.

— Ну что, эльф, — к нему шагал самый рослый из этой шайки, видимо, главарь — рыжий и кучерявый, широкий в плечах детина, — сейчас мы наглядно покажем тебе, что значит «проигравшая сторона».

Остальные встретили эти слова недобрым смехом.

Телвин на всякий случай слегка сдвинул плащ, демонстрируя кинжал.

— Ого, хороша игрушка, — присвистнул главарь. — Что, хочешь, чтоб мы его тебе в задницу запихали, остроухий? Тебе как больше нравится — рукояткой вперёд или…

Не дав ему закончить эту невероятно остроумную реплику, Телвин ловко расстегнул плащ, оставив фибулу в руке, и кинул его в главаря. Пока тот барахтался, Телвин повернулся и подбежал к двум парням, заходившим сзади. Тот, который оказался ближе к Телвину, успел встать в подобие стойки борца, но эльф просто резко пнул его ногой в живот и добавил шпилькой фибулы по щеке, когда парень согнулся пополам.

Со вторым он разобрался ещё быстрее — на пару шагов взбежал на городскую стену, обегая нападающего, и оттуда обрушил на парня сокрушительный резкий удар по затылку.

Подбежавший сзади главарь шайки и двое его оставшихся приспешников попытались окружить Телвина, но он им этого не позволил. Он оказался слишком быстр и проворен для них. Резко отскочил в сторону, одного опрокинул на землю, второму нанёс несколько колющих ударов в область груди и живота.

Теперь они остались один на один с главарём. Рыжий, взревев, попытался схватить Телвина, но тот ускользнул от захвата, обошёл его сзади и ударил ногой под колено. Главарь шайки рухнул лицом в грязь. Телвин несколько раз пнул всех желающих подняться с земли, а потом уселся сверху на их главаря.

— Ну что, кажется, я наглядно показал вам, что такое «проигравшая сторона», — он вынул кинжал из ножен и приложил холодную сталь к шее главаря в том месте, где пульсировала ярёмная вена. — Я предпочитаю проталкивать кинжал лезвием вперёд. В горло недоноскам вроде тебя.

Рыжий только всхлипнул.

— Я рассчитываю на то, что ты и твои бандиты возьмётесь за ум и перестанете досаждать эльфам, — наставительно произнёс Телвин. — Через пару дней зайду, проверю.

Он поднялся, на прощание отвесив рыжему хороший пинок по бедру, от которого тот ойкнул. Телвин подобрал с земли плащ и, отряхнув его, накинул на плечи. Фибула немного погнулась, но, повозившись несколько мгновений, он смог застегнуть её и отправился дальше по делам.

— Простите нас, пожалуйста, — послышался сзади слабый дрожащий голос кого-то из шпаны. Телвин не стал оборачиваться и отвечать — времени оставалось мало. Но отделать этих мерзавцев оказалось приятно и полезно. Да, пожалуй, улицы пора чистить.

* * *

Телвин, стараясь не попадаться на глаза стражникам, обходил дом Сатаса, он же консульство Обейна — уродливый трёхэтажный особняк из серого камня, ничем не украшенный и больше напоминающий тюрьму. Двор отделяло от улицы ограждение из чёрных металлических прутьев, увенчанных пиками. Через равные промежутки ограду украшал герб Обейна. Во двор вели широкие ворота, а сзади, со стороны сада, примостилась калитка для прислуги.

Дом особенно выделялся из-за возведённой на противоположной стороне площади Церкви Справедливости, украшенной орнаментами, изображениями бога и инкрустациями с основными заповедями. В позолоченном остроконечном шпиле играли лучи солнца, они отражались в окнах и разлетались в разные стороны по площади, слепя прохожих и зевак. Особняк Сатаса смотрелся словно тяжёлый выщербленный солдатский шлем, примостившийся на столе подле изысканной диадемы. Не совсем понятно, кто разрешил возвести на центральной площади города такое уродство. Точнее, непонятно, за какие деньги было получено это разрешение.

На площади, так и именуемой — Церковной, вечером всегда собиралась большая толпа, так что Тарин выбрал наилучшее время, чтобы незаметно покидать особняк.

Пока Телвин ждал свою цель, стоя среди толпы, он успел услышать отрывок публичной проповеди настоятеля церкви. Вера людей эльфа не слишком интересовала — он предпочитал верить только в себя и свой клинок. Но из-за острого слуха он не мог пропустить мимо длинных ушей крики проповедника. Вонь гниющего мяса, доносящаяся с соседней, Торговой, площади, как-то не добавляла словам проповедника убедительности.

— Братья и сёстры! — вещал бородатый низенький человечек в белом с золотом одеянии и со знаком весов и меча на мантии. — Все вы знаете, что только Справедливость может спасти наш мир! Только справедливым воздастся на том свете, а нечестивые будут гореть в одном из шести адов. Каким грехам они больше предавались, в такой ад и попадут. Канон Церкви гласит, что наш единственный оставшийся бог вынужден противостоять шести диаволам, что некогда считались его братьями. Являясь олицетворением главной и непорочной благодетели человека — Справедливости, он один не подвергся падению через развращение людских нравов. Да-да! Именно род людской виноват в извращении формы его братьев. Ведь изначально существовали семь добродетелей, кои есть и поныне, но грехи людей извратили их и превратили в диаволов, противников бога нашего, и каждый из диаволов олицетворяет свой грех. Так, щедрость превратилась в мотовство и неумеренность. Мужество приняло облик жестокости. Великодушие преобразилось во вседозволенность. Дружественность стала кумовством, а порой и блудом. Благоразумие исказилось, превратившись в недоверие и страх. А мудрость — казалось, непоколебимая добродетель — стала заносчивостью. И одна лишь Справедливость, что борется с ними, может восстановить в людях эти добродетели, чтобы вновь олицетворяющие их духи стали божествами. И каждого грешника после смерти ждёт праведный суд Справедливости. Но и при жизни каждый из вас может прийти в Церковь и исповедаться в своих грехах, и мы, служители Справедливости, поможем вам вернуться на путь истинный, отпустить ваши грехи, дабы не попали вы в пламя адское и суд праведный помиловал вас!..

«Любопытная теория, — подумал Телвин, — только вот не видно что-то в нашем мире справедливости. Кажется, ваш бог давно уже пал и присоединился к диаволам, коих теперь семеро. А за отпущение грехов, как я слышал, просят кругленькую сумму, что очень удобно для церкви».

Проповедник продолжал разглагольствовать, но Телвин моментально забыл о нём, когда увидел свою цель. Сердце пропустило удар — вот он, тот человек, которому уготована смерть от его руки. И человек не простой, а довольно высокопоставленный. Телвин сразу узнал Сатаса — всё та же жиденькая бородка, залысина, окружённая висящими патлами седых волос, такими же жидкими, как и борода. Вечно бегающий взгляд и неприятная ухмылочка, будто он один знает, что происходит вокруг на самом деле.

С Тарином шли трое охранников, и вся их процессия направлялась в сторону Торговой площади — всё, как и говорила Ория. Оставалось только следовать за ними, не спуская со всех четверых глаз.

По пути группа разделилась: три крупных широкоплечих фигуры — Тарин и двое охранников — шагали вместе, а худая фигура в тёмно-синем плаще с накинутым на голову капюшоном отстала от них шагов на тридцать и крадучись шествовала позади. Не разглядеть эту уловку мог бы только слепец или глупец, но она вполне работала, ведь слепцов и глупцов в Самване собралось предостаточно. Вода из реки Кароны, на берегу которой возвели Самван, считалась непригодной для питья, поэтому народу приходилось довольствоваться вином и самогоном, отчего многие теряли остроту зрения. А отсутствие хотя бы одной школы, не говоря уж об университетах, привело к повальной безграмотности среди местных жителей, которые в большинстве своём не могли позволить себе частного учителя с северного континента.

Олаф ещё любил шутить на эту тему, говоря, что грамотны в Самване только знать и эльф-убийца.

Телвин осторожно двинулся за ними, ступая мягко, крадучись. Тарин прошёл через торговую площадь, на которой тухлое мясо кидали прямо на землю возле прилавка, а какой-то не шибко богатый крестьянин до хрипоты спорил с купцом, чтоб тот располовинил для него индюшачье бедро.

Затем они вышли на Цеховую улицу, но быстро свернули с неё в какой-то переулок, пройдя мимо ссущего на углу пьяницы, одной рукой держащегося за стену дома.

Процессия понемногу приближалась к порту. По пути на одной из узких улочек Тарина едва не облила из таза с помоями какая-то толстая тётка, высунувшаяся из окна второго этажа. Тарин страшно выругался.

— Неча тут расхаживать на ночь глядя! — заворчала женщина.

Один из охранников Сатаса пригрозил ей кулаком.

— Закрой пасть, а то я к тебе поднимусь сейчас!

Женщина прикрыла рот рукой, едва не выронив таз, и поспешила ретироваться и закрыть за собой ставню.

Пока их процессия двигалась, Телвин успел заметить, что двое охранников, шествующих подле хозяина, ни разу не обернулись на своего товарища. Это было правильно — если бы кому-то вдруг взбрело в голову проследовать за Тарином, он не должен был заметить идущего сзади «неприметного». А задача того, в свою очередь, состояла в ликвидации нежелательного «хвоста». Всё-таки Ория здорово помогла советом.

«Значит, этот умрёт первым, — решил для себя Телвин. — А потом — сблизиться с целью и три быстрых удара кинжалом. В сердце со спины одному охраннику. Второй начнёт оборачиваться, и я полосну его по горлу. А третий удар, опять же, в спину Тарину, когда тот попытается сбежать».

План выглядел простым, но на самом деле редко обходилось без непредвиденных сложностей. Что-то могло пойти не так в любой момент. Один из передних охранников мог всё-таки не удержаться и, обернувшись, заметить, как их товарищу режут горло. Или из-за угла во время расправы мог выйти, бряцая оружием, ночной городской патруль. Или какой-нибудь бродячий пёс, в конце концов, мог бы броситься на эльфа, облаять или ещё как-то выдать его. Всякое может случиться. Поэтому у Телвина была припасена пара козырей в рукаве.

Тарин с охранниками подошли к деревянной калитке между двумя домами. Сатас постучал, и спустя минуту калитка открылась, пропуская троих из них внутрь. Четвёртый остался на улице, спрятавшись в тени и наблюдая за прохожими. Улица казалась практически безлюдной, лишь какой-то пьяница, шаркая ногами, волочился мимо той самой калитки, куда зашёл Тарин. Оставшийся снаружи охранник пару секунд пристально наблюдал за ним, но потом отвёл взгляд.

«Не догадался», — понял Телвин, заходя за угол и снимая иллюзию. Обучение у королевских Когтей давало свои преимущества при работе убийцей, хотя он и успел узнать всего пару заклинаний. Это даже сложно было назвать заклинаниями — просто концентрация воли и направление энергии из окружающего мира в нужное русло. Его наставник из Когтей объяснял, что такое под силу каждому эльфу и даже человеку, нужно только знать, что и как делать, и, конечно, тренироваться. Телвин надеялся, что до второго изученного им «заклинания» дело не дойдёт, потому что за него уже приходилось платить кое-чем большим, чем просто головной болью, как от иллюзии.

Пока он ждал, когда Тарин наболтается со своими бандитами, Телвин, пытаясь отвлечься от боли и головокружения, невольно вспоминал рассказ наставника из Когтей.

Они тогда расположились во внутреннем дворе отведённого специально для Когтей массивного здания на краю утёса, неподалёку от королевского замка. Внизу, словно море, шумел лес, полоща на ветру ветками. Он простирался до самого горизонта, а вдали вздымалась горная цепь.

Артейн, его тогдашний наставник, успевший потерять на одной из стычек с людьми глаз и приобрести несколько шрамов, с трудом шёл на уступки. Но Телвин проявлял завидную настойчивость в своём стремлении узнать что-нибудь из секретных приёмов, и, наконец, старик сдался. Но прежде чем начать обучение, он предостерёг молодого эльфа:

— За «шаг сквозь тень» приходится платить. Когда ты шагаешь сквозь тень, Тот-кто-живёт-в-тени замечает тебя и начинает рассекать твою кожу. Он всегда начинает с ладони на правой руке, ведёт своё острое лезвие к подмышке, потом вдоль бока к голени, а оттуда снова вверх к паху. За каждый пройденный шаг он делает порез длиннее на ширину ногтя. Самая дурная рана, которую я видел — была как раз такой длины, что заканчивалась на внутренней стороне бедра. Это один из агентов пытался убежать как можно дальше от имперских солдат. Потом остальным пришлось тащить его на себе. Он не выкарабкался, умер от потери крови — нам некогда было останавливать её.

От услышанного кровь застыла в жилах Телвина. Артейн немного помолчал, а потом продолжил, словно сказанного было мало.

— Ладно, это не самая страшная рана. Не люблю я об этом рассказывать, — он угрюмо посмотрел на Телвина и вздохнул, — но тебя, горячая голова, наверное, стоит предупредить. Когда я был молод, как ты, проходил обучение у Когтей. А один мой товарищ, такой же балбес, как и я тогда, решил применить «шаг», толком не научившись возвращаться из тени, просто чтобы покрасоваться перед всеми, потому что он, видишь ли, считал себя гением. Мы пытались его остановить, но он только рассмеялся нам в лицо, а потом исчез. Наставники быстро обо всём узнали и, подгоняя нас затрещинами, отправили искать пропавшего товарища. Мы облазили весь наш проклятый особняк, — Артейн показал пальцем в сторону здания позади себя, — но всё-таки нашли его к концу дня. Сидел в одной из подсобок, прислонившись к бочке с рисом, мирно так. Мы ничего не заметили поначалу, потому что он был одет во всё чёрное. Но потом почувствовали этот запах — запах мертвеца. Когда его раздели… дьявол, мы увидели, что он был полностью освежёван. За исключением лица — голова осталась нетронутой. Как и одежда. Его как будто специально оставили там для нас, причём в таком виде, чтобы мы могли опознать его. По моему разумению, это произошло, когда наш товарищ ушёл в тень, и его связь с нашим миром разорвалась — а там он попал в лапы Того-кто-живёт-в-тени, который, вдоволь наигравшись с ним, зачем-то вернул его нам.

Телвина передёрнуло.

— Н-да, — заключил Артейн, — вот такая скверная штука, эти шаги сквозь тень. Живущий-в-тени всегда берёт свою плату. Поэтому важно стать хорошим агентом с хорошей реакцией — чтобы не приходилось пользоваться такими гнусными вещами и гробить себя ни за что.

По спине Телвина от воспоминаний о том разговоре до сих пор бегали мурашки, хотя и прошло уже очень-очень много лет. Ему не хотелось лишиться руки или ещё чего-нибудь, поэтому к трюку с тенями он прибегал крайне редко, стараясь быть хорошим убийцей и не гробить себя ни за что.

«Пусть лучше всё пройдёт по плану», — подумал он, невольно сжимая рукоять кинжала.

Наконец, когда солнце уже совсем спряталось за горизонтом и застрекотали сверчки, калитка вновь открылась, и из неё вышел Тарин со своей свитой. Один из охранников высек из кресала, висевшего у него на поясе, искру на трут, и они со вторым охранником разожгли от него факелы. Процессия двинулась в обратном направлении.

Телвин с удовлетворением заметил, что обратно они идут в точности тем же путём, а это значило, что и послезавтра, когда он приведёт план в исполнение, неожиданного изменения маршрута ждать не придётся. Ближе к дому Сатаса Телвин ещё раз повторил про себя ориентиры, мимо которых они проходили, представляя по очереди все отрезки пути, и наметил пару-тройку подходящих мест для засады. Оставалось только дождаться послезавтра и сделать всё на обратном пути с территории Семьи.

Телвин смотрел вслед удаляющимся факелам и вдруг почувствовал что-то непонятное в груди. Его сознание будто пронзила шальная, сумасшедшая мысль. Прежде такого не случалось. Неведомая сила подтолкнула его вперёд — дальше, за этим жутким человеком, прямо в его логово. Конечно, об убийстве цели в её же доме не шло и речи — живым эльф едва ли оттуда выбрался бы, но почему-то ему захотелось узнать, увидеть своими собственными глазами, подтвердить для себя то, о чём говорила Ория. Зачем? Телвин и сам не мог ответить на этот вопрос, но ноги уже несли его вперёд.

* * *

Обстановка на первом этаже, как он и думал, оказалась богатой. Эльф устроился под лестницей и наблюдал оттуда. Слуги уже погасили все свечи, но он хорошо видел в темноте. Охранники Тарина ушли куда-то наверх, а он сам отправился в одну из комнат. Через некоторое время послышались женские шаги. Служанка вела Орию вниз. Когда Телвин увидел её, его сердце, казалось, почерствевшее за столько лет жестокого ремесла, сжалось. Ория плакала, прижимая к уголку глаза платок и кусая себя за палец, служанка же словно не замечала этого. Из комнаты вышел ещё один стражник, по пояс раздетый и сжимающий в руке светильник. Он повёл девушку за собой, а служанка вернулась обратно наверх.

Телвин последовал за Орией. Стражник закрыл за ними дверь, но не запер. Телвин осторожно отворил её и увидел перед собой ещё одну лестницу, ведущую вниз, в кромешную темноту. Подождав, пока полоса света не удалится на приличное расстояние, Телвин осторожно прокрался за ними. Внизу, в подвале, обнаружился широкий коридор. Возле лестницы стояло несколько бочек и ящиков. А дальше виднелся ряд металлических дверей с окошками из решёток, словно в тюрьме. Из-за некоторых из них доносились стоны, всхлипы и болезненные вскрики. Охранник отвёл Орию к дальней двери, зашёл вместе с ней, а спустя пару минут вышел и зашагал обратно к лестнице. Телвин нырнул за ящик и, дождавшись, когда дверь наверху хлопнет, тихо подошёл к той двери, в которую зашла Ория. По пути он заглянул в несколько камер… Лучше бы не заглядывал. От представших его глазам картин на ум приходило только одно слово — «скотобойня».

Подойдя к последней двери, он заглянул внутрь через прутья решётки. Комната оказалась больше камер, мимо которых он проходил, и обставлена она была изящнее. Освещение давали четыре позолоченных светильника по углам комнаты. Однако то, что там происходило, трудно было сразу осознать.

В комнате находились двое. В центре, спиной к Телвину, стояла полностью обнажённая девушка. Её руки и ноги были привязаны верёвками к крючьям на полу и потолке так, словно её собирались четвертовать. А слева от неё… стояла невеста. Белоснежные чулки, туфельки, перчатки и пышное белое платье, венец на голове и чёрная плеть в руках. «Невеста» медленно, почти ласково поглаживала девушку свёрнутой плетью.

— Любимый мой, мой прекрасный, дорогой мой жених, как же долго я тебя ждала, — прошептал сквозь фату Сатас Тарин. Он целовал шею, плечи, спину Ории — тоже через фату. — Я так долго ждала тебя, я мечтала о тебе весь день. Завтра мы с тобой поженимся, завтра небеса соединят нас, и мы будем вместе, ты и я, ты и я!

Он, хихикая, взял со стола рядом с Орией нож и приложил его холодное лезвие к заду девушки.

— Я разрежу тебя на кусочки, и ты станешь моим навсегда! Мы с тобой будем единым целым!

Ория, не выдержав, зарыдала во весь голос.

— Заткнись! — Тарин, бросив нож на пол, затрясся от бешенства и, развернув плеть, со всей силы хлестнул её по спине. Она заплакала ещё громче, чем раззадорила ублюдка ещё сильнее. В его глазах отражался огонь светильников. Он вошёл в раж, снова и снова хлеща её плетью и повторяя: «Заткнись! Заткнись! Заткнись!» — пока половину спины Ории не покрыли узкие багровые полосы, и она, обессилев от боли, не повисла на верёвках.

После этого Тарин полез под подол платья. Ему хватило всего нескольких секунд, чтобы удовлетворить свою похоть, после чего его искажённое бешенством лицо вдруг перестало что-либо выражать, огонь в глазах погас, он положил плеть на стол и начал переодеваться.

Телвина била мелкая дрожь от омерзения и ненависти. Он отвернулся и поспешил к лестнице.

«Никаких трёх дней. Завтра. Я убью его завтра же. И ему будет очень больно».

Сон Телвина в эту ночь оказался беспокойным. Ему снилась картина, которую он увидел в подвале особняка Сатаса Тарина. Только во сне Ория, обернувшись через плечо, жалобно смотрела прямо на него, словно заглядывала в душу, звала его. Просила, чтобы он её спас, избавил от мучений, и рыдала, рыдала… А вместо Тарина ему приснился скелет с пылающими алым глазами, в фате и платье, с кинжалом в руке. Скелет занёс кинжал для удара, и тут Телвин проснулся.

Утро ещё не наступило окончательно, в окно проникали лишь слабые бледные лучи пробуждающегося дня. Уснуть Телвину больше не удалось, поэтому он встал с кровати, умылся в тазу и зажёг свечу.

Чтобы как-то сосредоточиться, он достал из лежащего под столом заплечного мешка колоду карт, развязал тесёмку, держащую их вместе, и принялся раскладывать пасьянс. Этой нехитрой забаве он научился очень давно, ещё до того, как встал на путь убийцы. Во время первого путешествия в Аттрику.

Матросы научили его играть в карты, и, естественно, будучи совсем молодым и самоуверенным эльфом, он проигрался в пух и прах. Едва не оставшись без сапог, Телвин попросил научить его «какой-нибудь карточной игре для одного», и боцман показал ему, как раскладывать несколько разных пасьянсов.

Сейчас Телвин не находил это занятие интересным, потому что он помнил почти все карты из своей колоды по их рубашкам. Из-за этого открываемые карты не оказывались неожиданностью, так что он просто механически перекладывал их с места на место. Его мысли, хоть он сам того и не хотел, вновь и вновь возвращались к нынешней работе и к тому, что он увидел вчера. Ещё он представлял, как будет резать Тарина.

Умелые рыбаки в Самване порой устраивали настоящие представления, прилюдно потроша рыбу лёгкими ловкими движениями. Чик — головы нет, раз — и брюхо вспорото, а рыбьи кишки отправляются в таз. Ещё пара взмахов, едва различимых взглядом — и отсечены все плавники. «Вот и с Сатасом нас ждёт настоящее кровавое представление».

Всё это, конечно, лишь фантазия. На деле он не мог позволить себе терять время, рискуя нарваться на патруль. Следовало быстро и, по возможности, незаметно перерезать цели глотку и бросить в канаву.

«Нести возмездие — это не моё, как я уже убедился по молодости, — напомнил он себе. — Мстить за незнакомую девушку — не моя задача. Влезать в политику — тоже. Мне заплатили, назвали цель и уточнили, что мучить не надо. Не надо — значит не надо. Если она захочет поменять условия, то придёт сегодня».

«А вдруг он держит её взаперти? — возразил он сам себе пару мгновений спустя. — Что, если побои настолько ослабили её, что она не может встать? А наверняка так и есть. Эта сволочь била её со всей силы».

Телвин в сердцах сгрёб не желающие складываться карты и кинул в стену. Приятного стука не послышалось — карты просто веером разлетелись в разные стороны. Выдохнув, эльф встал с кровати и смиренно принялся собирать их.

К завтраку он спустился в скверном расположении духа. Олаф подавал свежий хлеб, масло, сыр и разбавленное вино, но Телвину кусок в горло не лез, поэтому он ограничился одним вином. Он понимал, что не сможет есть, пока не разделается с заданием, и злился на себя за это. Он считал ревность уделом сопляков, которые, вооружившись ножом с кухни, идут резать конкурента за право задрать подол какой-нибудь крестьянской девке. А у них с клиенткой ничего не было и быть не могло. Она просто посмотрела на него и задала один вопрос. Она просто была хрупка и беззащитна под ударами плети…

Его раздумья, опять начавшие перетекать в ненужное русло, прервал подсевший к нему за столик Шинн.

Олафа Телвин, пожалуй, мог считать своим единственным другом, но и компании других профессионалов в таверне эльф тоже не гнушался.

— Привет, Телв, — тихо произнёс Шинн, пожимая протянутую эльфом руку. — Ты какой-то ещё более мрачный, чем обычно. Курицу хочешь? — спросил он, глядя на пустой стол перед Телвином.

Шинн никогда не ел стряпню Олафа — всегда только то, что готовил сам. Олафу это не нравилось, но он разрешал профессионалу пользоваться кухней. Он вообще отличался редкой терпимостью к заскокам своих подопечных, как он любил их называть.

Телвин покачал головой.

— Задание дурацкое.

— Я слышал, — кивнул Шинн, откусывая от куриной ноги хороший кусок. — Сатас Тарин, милейший старикан на свете. Я бы выпил с ним по кружке пива.

Шинн обожал пользоваться ядами, добавляя их в пищу или питьё целей — впрочем, большинство убийц так и поступали. Телвин усмехнулся.

— Ладно, я разберусь с ним. Какие у тебя новости?

— Так-то никаких, работаю потихоньку. — Шинн доел курицу и потянулся к своей фляге с вином. Родом он был с Имрикки, кажется, из какой-то деревни, так что происхождение сказывалось на говоре. Хуже всего — этот его говор легко цеплялся к собеседникам. Общался он всегда охотно. — Я слышал, что церковники придумали новую вещицу для аристократии. Новый амулет, только в этот раз — отгоняющий жару. Для жителей Аттрики то бишь. Надеваешь его, и на тебя начинает дуть прохладный ветерок из ниоткуда. Так-то, я думаю, простолюдин себе позволить такое не сможет. А я вот себе когда-нибудь смогу, опосля того, как в Дем-Каре дом построю, м?

— Дем-Кар? — скептически нахмурился Телвин.

— Ну, у всех такое выражение лица, когда я про него говорю, — Шинн закатил глаза, — а я считаю, что гроблы — ещё не самые плохие соседи. У них преступности так-то вообще нет.

— Ты, значит, хочешь стать первым преступником там? — улыбнулся Телвин, изо всех сил стараясь не добавить к какой-нибудь фразе «так-то».

— Нет, — улыбнулся в ответ Шинн, — я уж позабочусь, чтоб в моём доме всё тихо было.

Они с Телвином выпили за это вина. Дем-Кар — единственный город гроблов, коренных обитателей Аттрики, к которым ещё относятся кентавры и ха’ат. Удивительно, что гроблы не чурались чужаков и разрешали им жить в своём городе, если те знали язык и могли внести в их казну определённый взнос золотом. Дем-Кар раскинулся вдоль северо-восточного берега континента — как раз там было бы удобнее расположить ещё какой-нибудь город-порт вроде Самвана. Потому казалось странным, что его ещё не сравняли с землёй. Скорее всего, из-за того, что все стычки с гроблами, маленькими зубастыми и хитрыми созданиями, заканчивались в их пользу. Телвин, однако, не сомневался, что Империя и на них найдёт управу.

— Думаешь, гроблам светит долгая и счастливая жизнь под боком у Империи? — с сомнением в голосе спросил эльф в продолжение своих мыслей. — Я слышал, у Императора в ближайшей свите есть какой-то очень сильный маг. Пару лет назад он стёр с лица земли целый остров.

Шинн задумался.

— Пока он сюда не явится, думаю, поживу спокойно. Мага этого, по-моему, Арано зовут, или как-то так. И не остров он стёр, так-то, а только то, что на острове было.

— Арано? — удивился Телвин. — Его зовут Арано?

— Да, а что такое? Имя стрёмное, конечно, но вроде это особо никого не удивляло, так-то, — заметил Шинн. — Скорее странно то, что он маску никогда не снимает. Даже в бане, говорят.

— Понятно, что имя никого не удивляло. На свете осталось не так много двухсотлетних эльфов, — усмехнулся Телвин. — Вообще-то «арано» — это такой эльфийский архаизм для слова «время». Когда эльфы познакомились с людьми, мы переняли множество слов из вашего языка, и «арано» заменилось на просто «время». Но замена оказалась не совсем корректной, потому что «арано» — более широкий термин, время в целом, непрерывное в своём течении. А у людей нет такого понимания времени. Для вас время — это единица. Один день, один месяц, одна жизнь — и так далее.

— Понятно, — протянул Шинн, — кроме половины того, что ты сейчас зачехлил. Что такое «архаизм», мать его за ногу?

— Слово, вышедшее из употребления, — задумчиво ответил Телвин. — Так ты говоришь, он никогда не снимает маску?

— Ну да, — Шинн снова воодушевился, когда речь зашла о понятных вещах. — Никто ни разу не видел его без маски на людях. Так-то, наверное, кто-нибудь уже рассказал бы, как он выглядит. Говорят, колдовство как-то раз пошло не так, и у него вся кожа на лице сгорела. Бр-р, — Шинна передёрнуло.

— Думаешь, он не смог бы её залечить? Мазями там всякими или той же магией? — усмехнулся Телвин.

Шинн пожал плечами.

— Не знаю, но зачем-то он в маске ходит, да? К тому же все знают, коль от магии человек займётся, то до конца его ожоги уж не вылечить ничем.

— А никому в голову не приходило, что под маской может прятаться эльф? — самодовольно спросил Телвин, осенённый своей догадкой.

Шинн презрительно усмехнулся, сводя на нет радость Телвина.

— Да хоть бы и кентавриная задница там пряталась, это уже не важно — всё равно это ничего не меняет. Арано, или ещё какой ахренизм, так-то он всё равно остаётся верной шавкой Императора. Бегает за ним по всему миру и там, где он появляется, везде несёт с собой беду. А что эльфы делают с перебежчиками и предателями?

— За предательство — отсечение головы, — сухо ответил Телвин. — По крайней мере, так было во времена королевства. Только теперь мы все предателями считаемся, наверное.

— Почему это?

— Ну, мы же не стали все до единого отдавать всю свою кровь до последней капли и свои жизни, защищая родину, — иронично усмехнулся Телвин, цитируя призывы эльфийских герольдов военных лет.

— Да брось ты, — наморщил лоб Шинн, — вы живы, вы спасали собственные шкуры, а это главное, что у человека есть, — мгновение спустя Шинн поспешил поправить себя, заметив ухмылку на лице Телвина — Ну, или эльфа, ты меня понял, Телв. Так-то никому не стало бы лучше, если б вы самоубились о железный кулак Империи.

Телвин улыбнулся и кивнул, но подумал про себя, что жизнь — возможно, не самое главное, однако спорить дальше не стал.

Двери открылись, и в таверну зашёл человек. На нём был тёмно-серый плащ с капюшоном, скрывающим лицо, так что невозможно было даже определить пол незнакомца. Типичный посредник, в общем. Не глядя по сторонам, он торопливо направился прямо к барной стойке. Казалось, что он здесь не впервые. Олаф, заметив его, подошёл к стойке и спокойно кивнул вошедшему. Тот, приблизив губы к уху Олафа, что-то прошептал, в ответ Олаф несколько раз кивнул. Незнакомец передал ему записку, а Олаф, взглянув на неё, взамен вручил этому человеку монету.

Незнакомец раскланялся и направился к выходу. Олаф молча провожал его взглядом, ожидая, пока тот покинет здание. Затем он, взяв пустую деревянную кружку, трижды громко постучал ею по барной стойке.

— Господа профессионалы, важное сообщение! — зычно крикнул он. Давало о себе знать его армейское прошлое. Все присутствующие в зале тут же замолчали — когда Олаф вот так обращался к ним, это было что-то и правда важное. Прочистив горло, хозяин таверны с серьёзным видом продолжил: — Так. Мне всё это надоело. Я закрываю таверну, выметайтесь все отсюда.

В зале повисла гробовая тишина. Кое-кто едва не уронил на стол челюсть.

— Шутка! — несколько мгновений спустя не менее зычно объявил он, совершенно не меняясь в лице. Кое-кто шумно выдохнул, кто-то рассмеялся. — А теперь серьёзно. Мне рассказали, что через три дня здесь будет шмон. Просьба передать новость всем, кого сейчас нет в этом зале. Завалится большая толпа бестолочей, я буду угощать их всех бесплатно пивом, а они будут обыскивать наш с вами дом на предмет подозрительных лиц. Всё как всегда, короче. Поэтому кроме меня в таверне в этот день и до следующего полудня после шмона они никого встретить не должны — до полудня наши доблестные стражи должны будут уже достаточно протрезветь, чтобы суметь встать на ноги и доковылять до казарм. Будут проверять стены, полы и потолки, так что всем очистить свои схроны! И коровье дерьмо туда не класть, как в прошлый раз!

— А чьё можно? — раздался гнусавый голос откуда-то из дальнего угла. Кто-то расхохотался.

— Ничьё нельзя! — серьёзно ответил Олаф. — Убирать потом сами за собой будете, и лишние деньги на взятку стражникам с вас потом сдеру.

Телвин только вздохнул.

— Ну и где мне теперь залечь на дно после дела с Тарином? — спросил эльф у Шинна.

Тот лишь пожал плечами.

— Так-то и мне особо податься некуда.

— Если что найдёшь, свистни мне, ладно? — попросил Телвин. Шинн кивнул.

— Не волнуйся и пока не думай об этом. У тебя задание. А я покумекаю и, как только что найду, сразу к тебе.

На том они и порешили, пожали руки и разошлись по своим делам.

* * *

День прошёл незаметно, Телвин не покидал свою комнату. Разминался, готовясь к вечерней вылазке, проверял и перепроверял оружие, выбирал, в кого нарядиться в этот раз — привлекать внимание тем же нарядом, что и вчера, не стоило.

Эльф решил, что в этот раз станет простым рабочим. Он надел серые шаровары и кожаный дублет поверх рубахи без рукавов. Кинжал в ножнах спрятался в потайном кармане шаровар. В другой карман Телвин убрал чёрную повязку, призванную скрыть черты его лица. На голову он повязал тюрбан на манер жителей городов Аттрики, полностью закрыв свои длинные уши синей тканью. Так поступали многие эльфы, стесняясь выдавать свою расу перед людьми.

С наступлением вечера Телвин, не глядя ни на кого, покинул таверну. Все знают, что прощаться — дурная примета, а сегодня был слишком важный день, чтобы отмахиваться от примет.

Выйдя за порог и закрыв за собой дверь, эльф, одетый в рабочего, первым делом наклонился и зачерпнул немного грязи с земли, а затем часть её размазал по лицу. Немного потёр грязью и одежду. Простой работяга, вымотался за целый день тяжкого труда в доках, например. К поясу он прикрепил только флягу с водой да небольшой плоский кошель — всего на несколько монет.

На небо сегодня набежали тучи, дул прохладный ветер. Где-то, надрываясь, лаяла чья-то дурная собака.

Повернув за угол, Телвин увидел перед собой ха’ат, по своему обыкновению роющегося в мусоре.

Про этих падальщиков было известно ещё меньше, чем про кентавров и гроблов. Иначе говоря, кроме внешнего вида — ничего. Приличному человеку, да даже и эльфу, на них смотреть было противно. Ха’ат — низенькие существа, такие же, как гроблы, но на этом сходства их заканчивались. Падальщики не носили одежду или украшения, больше напоминали скелет, обтянутый серой кожей — настолько они были тощими, даром что постоянно жрали мусор. Отсутствия одежды не стеснялись — то ли из-за того, что безмозглые, то ли из-за того, что бесполые. Откуда они брались в городах, если учесть, что стражники никого из них никогда бы за стены не пустили — не ясно. Открытым оставался и вопрос о том, как они размножаются — кроме рта, рук и ног на теле больше ничего не было.

Канс Тристиан в своём двухтомнике «Разумные существа Аттрики» писал о более пяти десятках неудачных попыток проследить за ха’ат до их предполагаемого логова. Казалось, что они, набив брюхо, раздувающееся до невероятных для такого тельца размеров, исчезали, стоило только на миг отвести от них взгляд.

Несмотря на полные мелких острых зубов пасти, они никогда ни на кого не нападали и не проявляли ни малейшей агрессии в адрес тех, кто их обижал. А к ним с презрением относились совершенно все, учитывая их повадки и внешний облик. Порой казалось, что присутствие других жителей города они воспринимали как испытание, которое необходимо было вытерпеть. «Ха’ат» — единственный звук, который они издавали в ответ на любые вопросы или насилие. Умерщвлённые ха’ат исчезали так же, как и их сытые собратья. Тристиан, поручавший своим ассистентам не сводить с трупов глаз, писал, что однажды один из его помощников, занятый слежкой, рассматривал труп существа, а потом почувствовал сильное утомление и внезапно уснул, хотя на дворе был ясный день. Перед тем, как провалиться в сон, его помощник вроде бы видел какую-то тень, но очень смутную. Естественно, рассерженный учёный не обнаружил в палате никого, кроме дрыхнущего помощника.

Наместники всех людских городов Аттрики издавали указы, согласно которым любому жителю, будь то мужчина, женщина, ребёнок или эльф, дозволялось безнаказанно убивать этих тварей. А при наличии доказательства убийства можно было явиться в канцелярию города и получить в награду серебряную монету. Здесь крылась хитрость — предоставить доказательство оказывалось невозможным, потому имперские деньги и не тратились на выведение этих паразитов. Поговаривали, что отношение к ним у гроблов в Дем-Каре точно такое же. А вот у кентавров проблем с ха’ат никогда не было, как и самих городов, в которых те водились.

Не стоит и говорить, сколь тщательно проверялись корабли, отбывающие от пристаней Аттрики, на наличие забравшихся в трюм ха’ат. Иногда их находили и, не церемонясь, выкидывали за борт с чем-то тяжёлым, привязанным к тощей шее. «Этой заразы только ещё на Олиордане1 не хватало», — официальная позиция имперской власти.

Телвин довольно часто встречал в трущобах ха’ат, но никогда не видел больше одного зараз. И все они казались совершенно одинаковыми. Потому и Тристиан, отметивший то же самое, писал, что все ха’ат, возможно, есть одно и то же существо. «Проекция одного и того же создания, существующего где-то между нашим миром и каким-то иным, чем и объясняется их неуловимость, неистребимость и вездесущность». Поэтому название существа у него в книге не склонялось. Вообще раздел его двухтомника, посвящённый эти существам, был самым коротким, скупым на доводы и изобиловавшим предположениями и лирическими отступлениями больше, чем остальные части.

Эльф подошёл к ха’ат, сидящему спиной к нему и разгребающему какое-то старое тряпьё. Существо поднялось на ноги и повернулось к нему «лицом». В том месте, где должны быть глаза, у него виднелся лишь гладкий серый череп, но Телвину показалось, что ха’ат изучающее смотрит на него. Или, может быть, смиренно ждёт пинка или смертельного удара сталью.

Вместо этого эльф неожиданно для себя поздоровался с ним.

— Здравствуй, приятель.

Ха’ат склонил голову на бок и, по своему обыкновению, чуть приоткрыв пасть, прохрипел:

— Ха’ат.

Телвин криво усмехнулся.

— Крепко вам достаётся, бедолагам, да?

— Ха’ат, — ответило существо.

— Правда, что вы все — на самом деле одно и то же создание? — Телвин понимал, что сходит с ума, но ему почему-то казалось, что вытянуть у ха’ат хоть какой-то другой ответ перед столь важным заданием стало бы добрым предзнаменованием.

— Ха’ат, — ответ не изменился.

— Ну ладно, бывай, — Телвин с немного печальной улыбкой помахал существу. Он уже собрался уходить, как вдруг заметил, что оно повернуло «лицо» так, будто посмотрело на свою правую руку. А затем, к полнейшему изумлению эльфа, ха’ат поднял руку и неуклюже помахал ему в ответ, словно делая это впервые, после чего сразу вернулся к своему занятию.

Телвин ликующе рассмеялся про себя, а потом посмотрел по сторонам. Хвала всем богам, рядом не оказалось никого, кто мог бы заметить их «разговор» — окна всех окружающих домов смотрели на другие улицы, что и понятно, ведь здесь находилась самая настоящая свалка. Господа профессионалы, наверное, не оценили бы такую странность.

После встречи с ха’ат Телвин благополучно добрался до дома Сатаса Тарина. Большинство встреченных им людей не удостаивали его даже беглым взглядом, а эльфы смотрели куда более дружелюбно, чем вчера, благодаря его сегодняшнему маскараду.

На рыночную площадь привезли медведя в клетке на потеху публике. Он плясал под дудку, а толпа, собравшаяся вокруг него, смеялась.

Кто-то выкрикнул:

— Фоля, Фоля, любимая моя, вылезай из шкуры! Бросай прикидываться, я тебя по танцу узнал — это ты!

Поднялся всеобщий хохот.

Под него Телвин и миновал Торговую площадь, оказавшись на Церковной. Хоть ему и хотелось пройти по тому переулку, где вчера он наткнулся на шпану, тратить на них время не стоило.

Смешавшись с толпой, он ждал выхода цели из дома.

--

Олиордан — материк к северу от Аттрики, родина эльфов («Олиордан» на их языке — «родная земля») и место, где возникла новая Империя людей. На Олиордане расположена также и столица Империи, Коннелли.

Долго ждать ему не пришлось — скоро около ограды вновь показались четверо вчерашних знакомцев, покинувших дом через заднюю калитку. Телвин последовал за ними.

В этот раз, когда он крался за процессией, каждый шорох казался ему подозрительным. Однако путь до логова Семьи прошёл без проблем — Телвин уже начал было верить в добрые предзнаменования, одним из которых стал сегодняшний ха’ат.

Телвин укрылся в тенях выступающей части дома, достал из кармана чёрную повязку и закрыл ей нос и рот. Благодаря всеобщему комендантскому часу в Самване, по улицам в такое время мало кто из гражданских рисковал бродить — разве что бездомные да люди, задумавшие недоброе, вроде них с Тарином.

Подходящее для исполнения задуманного место находилось в трёх сотнях шагов отсюда. Там улица сужалась, и Тарину с двумя громилами и их четвёртому провожатому пришлось бы идти цепочкой. Чем и собирался воспользоваться Телвин. Впрочем, детали он успел продумать ещё вчера, а сегодня ему оставалось лишь действовать по обстановке.

Время тянулось мучительно долго. Эльф даже начал волноваться, не убили ли Тарина там бандиты за него, пока он тут ждёт. Но ничьи предсмертные крики не нарушали тишину. Из-за туч показалась луна, и Телвин выругался про себя — волчья спутница была ему сейчас не нужна, чем темнее, тем лучше для исполнения задуманного. Телвин начал уже прикидывать, какую иллюзию на себя накинуть, чтобы напрямую подобраться к Тарину поближе, раз лунный свет не позволял ему действовать скрытно, но тут ворота скрипнули, и из них, наконец, вышел Сатас Тарин.

Двое стражников, как и вчера, зажгли факелы. Сатас постоял немного у ворот, почему-то в сердцах стукнул кулаком о стену, сплюнул, и они отправились домой.

Процессия двинулась в обратный путь. Эльф преследовал их, словно охотник, и его сердце билось всё чаще с каждой сотней шагов, что оставалась до намеченного им места.

Ночной холодный ветер заставил эльфа поёжиться, но несмотря на это, его ладони слегка вспотели. Небо было утыкано звёздами, словно подушечка для игл. Где-то выли псы, откуда-то доносилась то ли ругань, то ли пьяная песня, но все эти звуки находились далеко отсюда. На самом деле здесь и сейчас Телвин и его цели находились в небольшом замкнутом пространстве, отрезанные от остального мира тем, что должно было произойти. Он оставался верен ремеслу убийцы последние несколько лет именно из-за таких моментов. Когда опускается тишина, и ты остаёшься один на один с целью, и она не знает, что её ждёт — только ты знаешь. Знаешь, но всё же сомневаешься — что-то может пойти не так, ситуация может обернуться против тебя, и тогда тебя поймают и уничтожат в мгновение ока. Твоё существование висит на волоске, а преимущество зиждется на внезапности. И вот в чём вопрос — сумеешь ли ты подобраться к ним так, чтобы они ничего не почуяли или ситуация обернётся против тебя? В сердце загорается дикий азарт и желание, как ни странно, жить. Жить, но ради этого нужно победить, лишить кого-то жизни, словно ты — кровосос, существующий за счёт крови других. Такие ситуации стали для Телвина подобны алкоголю для заядлого пьяницы.

Телвин вытащил из потайного кармана кинжал, пристально всматриваясь в укрытую плащом спину третьего стражника Сатаса Тарина.

Эльф облизал пересохшие губы, вздохнул и перешёл на тихий бег.

Если несчастный ублюдок, замыкавший процессию, и успел что-то услышать, то было уже слишком поздно. Всё, что он мог, — потянуться за своим кинжалом, а затем с удивлением обнаружить, что некто позади него зажимает ему рот одной рукой, а второй, держащей острое лезвие, протыкает его насквозь. Сталь на короткий миг вошла в тело стражника, найдя сердце, а затем вновь показалась, когда Телвин вынул кинжал. Он постарался осторожно положить мертвеца на землю, а потом, подгоняемый стуком крови в висках, осторожно побежал дальше. Все его мышцы неестественно напряглись, словно от спазма.

Убийство третьего охранника заняло больше времени, чем он рассчитывал, — не так далеко впереди от головы процессии уже маячил свет факелов широкой улицы, к которой примыкал этот переулок.

Телвин побежал быстрее. «Надо торопиться», — сказал он себе.

Однако в этот момент произошло неожиданное. Непредвиденное обстоятельство, которого так боялся Телвин и которое моментально разрушило его веру в добрые предзнаменования.

Тьму рассеял яркий свет, словно здесь, в тёмном переулке, засиял маяк. Сначала Телвин не понял, откуда он исходит, но, справившись с резью в глазах, сообразил, что источник света — Сатас Тарин.

Тарин повернулся и с тревогой посмотрел назад. Свет, как оказалось, исходил из амулета, висящего у него на шее. Вероятнее всего — какая-то магическая побрякушка, предупреждающая хозяина об опасности. Он осветил всю картину убийства в переулке — бегущего к ним мужчину в тёмной одежде и с кинжалом в руке и труп охранника, лежащий на земле чуть дальше.

Свет амулета, практически ослепивший Телвина, понемногу начал угасать, превращаясь в тусклое янтарное сияние. Мигом сообразив, что происходит, Сатас Тарин развернулся и в панике побежал прочь. Один охранник кинулся за ним на случай, если на выходе из переулка их ждала засада, а второй остался стоять на месте, вытаскивая меч.

Впереди послышались истошные вопли Тарина: «Стража! Где стражники, твою мать?» Телвину казалось, что земля уходит у него из-под ног, и чем дольше он колебался, тем стремительнее она ускользала. Шансы на выполнение задания и на то, чтобы остаться в живых после его выполнения, таяли с каждым мгновением.

Телвин рванул вперёд как никогда прежде, пока охранник ещё не успел вытащить меч и встать в боевую стойку — тогда его кинжал оказался бы бесполезен. Это был единственный шанс Телвина обернуть ситуацию в свою пользу.

Заметив, что убийца бежит к нему, охранник занервничал, развернулся к нему боком, а меч всё не желал выходить из ножен.

Бросив бороться с ножнами, охранник попытался схватить оказавшегося возле него Телвина, но тот ловко увернулся от его лапищ, оказавшись за его спиной, и резко воткнул кинжал ему между лопаток, левее позвоночника.

Охранник закричал и начал поворачиваться, поэтому Телвин поспешно вынул кинжал из его тела и, не глядя больше на раненого им человека, побежал дальше, надеясь, что рана не позволит тому тягаться с Телвином в беге на длинные дистанции.

Тарин убегал всё дальше. Разум Телвина заполнил багровый туман страха, сердце готово было вот-вот выпрыгнуть из груди. Давно всё не оборачивалось так скверно. «Проклятая магия. Вот ведь шлюхины дети, — подумал эльф, — похоже, мне придётся шагнуть».

Кричащий позади охранник, убегающий в сторону спасительных огней впереди Тарин, второй охранник между Телвином и его целью — всё это стало неважно. Эльф отключился от всего происходящего, концентрируя силу воли. Если бы время замедлилось, то сторонний наблюдатель разглядел бы, как тени, словно голодные бесплотные духи, обвивают тело Телвина, начиная с ног, снизу вверх. Однако это произошло всего за долю мгновения, после чего эльф исчез.

Телвин не слышал больше ничего, кроме учащённого биения своего сердца, гулко отдающегося в висках. Он перестал ощущать запахи города и земную твердь под ногами, даже лёгкое дуновение ветра не проникало туда, где он оказался. Часть его взора застилал чёрный туман. Сейчас он находился в совершенно ином мире, связанный с тем, из которого он ушёл, лишь тонкой нитью, сотканной из его воли.

Сцена, которую он наблюдал, остановилась. Раззявленные рты охранника и Сатаса Тарина, движения их рук, колебание огня факела — всё замерло на том моменте, когда он шагнул в тень, и казалось теперь картиной кисти до жути умелого художника, запечатлевшего нападение в переулке.

Зная, что его ждёт, Телвин перехватил кинжал другой рукой и, стараясь двигаться широкими шагами, пошёл вперёд. Стоило его правой ноге опуститься на землю, как он ощутил острую боль в правой руке — Тот-кто-живёт-в-тени начал взимать свою плату.

От ширины шагов не зависела длина разреза — Телвин знал это и перешёл на прыжки. Его шаги в этом месте оставались беззвучными, он слышал лишь шум крови в ушах. Порез становился всё длиннее по мере приближения к Тарину. Требовалось мужество, чтобы не прекращать терзать своё тело и двигаться вперёд. Телвину казалось, что он кожей чувствует прикосновение костлявых пальцев Живущего-в-тени, его отвратительное холодное дыхание. Телвин не видел его и не мог вообразить, где он сейчас находится и как может резать его, но, не первый раз пользуясь шагом сквозь тень, он уже давно начал рисовать для себя портрет этого чудовища — что-то вроде безобразного серого скелета. Сегодняшний сон добавлял к этой картине ещё и пылающие алым огнём глаза.

Телвин находился всего в паре шагов от Сатаса, а разрез на руке уже достиг внутренней стороны локтя. Телвин решил, что этого достаточно. К тому же, если ему не удастся вовремя зашить и залечить эту рану, он может лишиться руки. Вести прежний образ жизни, будучи калекой, он не смог бы. На лбу Телвина проступил пот от мучительной боли, он выл сквозь стиснутые зубы — такого длительного забега в тенях у него никогда прежде не было.

Левой рукой он управлялся с кинжалом почти так же ловко, как и правой. Остановившись возле Тарина и утерев застилающий глаза пот, Телвин перекинул кинжал в левую руку, потому что пальцы правой уже начинали неметь. Мысленно потянув на себя сотканную из его воли нить, соединяющую миры, он вышел из тени. Он не мог больше оставаться там, поскольку чувствовал, как боль от разреза разрушает связь между реальным миром и тенью, словно Живущий-в-тени на самом деле режет не тело Телвина, а ту нить, которую он поддерживал, цепляясь за привычную реальность. Как будто Живущий-в-тени хотел, чтобы Телвин оказался в ловушке в тени без возможности сбежать оттуда обратно в мир живых, и тогда-то уж он бы позабавился с ним как следует.

В момент выхода Телвина из тени глаза Сатаса настолько округлились, что, казалось, сейчас повылезают из орбит. Возможно, в этот миг он испортил свои штаны — подумать только, убийца мгновение назад находился где-то далеко позади, между ними встал охранник, который должен был защитить Тарина, и спасение было уже близко, но все надежды в один миг разбились вдребезги. Убийца, видимо, применивший какой-то подлый трюк, исчез, а после оказался рядом с уже занесённым для удара кинжалом!

Секунду спустя рука с кинжалом опустилась, и запятнанная кровью сталь вошла в горло Сатаса Тарина.

Телвин успел в течение одной долгой секунды насладиться предсмертным булькающим хрипом этого отвратительного недочеловека, запытавшего и покалечившего множество ни в чём не повинных людей ради своей потехи, а затем вырвал кинжал из его горла и поспешил отступить по заранее подготовленному маршруту. Телвин позволил себе один раз оглянуться через плечо — он уже добежал до угла ближайшего здания и впереди его ждал безлюдный переулок, а единственный оставшийся невредимым охранник только сейчас подоспел к остывающему телу своего хозяина.

— Будь ты проклят, выродок, я до тебя доберусь и кишки выпущу! — в сердцах выкрикнул он проклятие в адрес Телвина, держа на руках тело хозяина. — Стража! Убийство!

Телвин уже слышал топот бегущих к ним патрульных, поспешно на ходу перевязывая руку заранее заготовленной тканью. Он не хотел оставить за собой кровавый след, по которому его могли бы вычислить их ищейки.

Телвин скрылся за углом и побежал прочь, вглубь трущоб. Почувствовав себя более-менее в безопасности, он вновь смог рационально мыслить.

Это было громкое убийство, причём очень плохо исполненное. Ему нельзя оставаться в городе, и если он и зайдёт сейчас в таверну Олафа, то только затем, чтобы забрать оттуда самое необходимое, включая кинжалы из-под половицы, и сразу бежать.

Пока непонятно куда.

Рана на руке невозможно саднила, её следовало промыть, прижечь и заштопать. Но прямо сейчас этим заниматься было некогда. Импровизированный бинт Телвина практически сразу пропитался кровью, да и был намотан на ходу и не слишком плотно.

Всё это было скверно, очень скверно. Оставалось надеяться, что таверну не придут обыскивать немедленно и что Шинн нашёл, где им спрятаться.

Боевой азарт начал понемногу спадать, кровь в жилах остывала, и с каждым шагом бежать становилось всё труднее. Сапоги увязали в уличной грязи, дыхание становилось труднее поддерживать ровным.

«Почему эти чёртовы уборщики на улицах до сих пор не начали делать свою работу?» — подумал Телвин. Боль и невозможность позаботиться о ране пробуждали в нём злость. К счастью, на улице, по которой он бежал, не оказалось прохожих, хотя свидетели вряд ли чем-то могли бы помочь страже. Самван, как, возможно, и прочие города Аттрики, отличался от городов старого континента тем, что здесь было очень много приезжих. Коренных жителей и тех, кто приехал по делам, было примерно поровну, да и те, кто сейчас считался коренными, обосновались здесь не больше года назад. Поэтому маскировки, которой пользовался Телвин на этом деле, должно было хватить, чтобы сбить со следа стражу.

Наконец он добрался до таверны. Пальцы на правой руке уже слушались довольно плохо. Телвин забежал внутрь и сразу же привлёк внимание всех, кто там находился. В зале, помимо Олафа, за одним столом сидели Бард, Осиф и Киррол, играющие в карты — тоже, как и Телвин, постояльцы таверны. Бард, в своём вечном сером облачении, никогда не снимающий шляпу, тоже был эльфом. Он помахал Телвину, но, заметив его состояние, тут же посерьёзнел.

— Мать честная, — округлив глаза и вытирая мигом вспотевший лоб платком, произнёс Олаф, вышедший из-за своей стойки. — Эк тебя угораздило, — он присвистнул, увидев бинты, и при этом неодобрительно покосился на капающую с них на пол кровь. — Давай-ка мы тебя чутка подлатаем.

Он махнул Телвину, веля следовать за собой. Трое профессионалов явно напряглись, почувствовав неладное. Переглянувшись, они бросили карты и поспешили в свои комнаты, чтобы приготовиться к неожиданностям.

В одной из подсобок у Олафа находился импровизированный лазарет. Здесь горел небольшой камин, и кто-то из помощников принёс ему железный прут. Телвин, которому становилось всё хуже, рухнул на стул, в то время как Олаф раскалял прут на огне. Кто-то справа сунул Телвину в зубы какую-то деревяшку, и тот закусил её. Бинты начали осторожно снимать с его руки, и от вида раны, как и от потери крови, у эльфа закружилась голова, поэтому он закрыл глаза и постарался собрать свою волю и мужество в кулак.

Тут в комнату зашёл Бард, держа в руке бутылку.

— У меня тут водка, — объяснил он Телвину, — могу дать тебе её выпить, а могу просто дать тебе по морде, чтобы ты вырубился. Выбирай.

Голос Барда доносился как будто бы откуда-то издалека. Телвин покачал головой, отказываясь как от первого, так и от второго.

— Что ты сюда припёрся, — жёстко высказал Барду Олаф. — Водку принёс, хочешь, чтобы он ещё проблевался здесь? И вырубать его тоже не надо, только хуже сделаешь. Всё, кыш, у меня операция.

Телвин снова закрыл глаза, чтобы не видеть, как раскалённый прут приближается к его ране.

В следующее мгновение он ощутил боль ещё более жуткую, чем от ножа Живущего-в-тени. Он взвыл и закусил деревяшку что было мочи, ему казалось, что зубы вот-вот раскрошатся. Он застучал ногами по полу, из глаз покатились слёзы. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Олаф убрал от его кожи свой пыточный инструмент и взял иглу с нитками.

— Нет, я не могу, — выдохнул хозяин таверны, обращаясь ко всем и в особенности к своему помощнику, — у меня руки трясутся уже, давай ты, Ходвин. Где там твоя водка, Бард? Дай-ка мне её сюда.

Ходвин принял из вспотевших рук Олафа швейные принадлежности, сел на корточки возле Телвина и начал осторожно сшивать вместе края раны. Колющая и тянущая боль, возникающие по мере зашивания раны, тоже были крайне неприятны, но по сравнению с раскалённым железным жгутом казались мелкими неприятностями. Телвин, протерев глаза, перевёл взгляд на Олафа, пьющего водку прямо из горла. Тот поймал его взгляд, отнял бутылку от губ и, поморщившись, спросил Телвина:

— Будешь?

Тот вытащил левой рукой у себя деревяшку изо рта и судорожно кивнул. Его бросало то в жар, то в холод, и не помешало бы немного притупить чувства.

Холодная водка, только что из ледника таверны, обожгла горло. Поначалу, как и всегда, было очень противно, но по мере питья горло немело, а сознание наполнял блаженный шум. После того, как Телвин в четвёртый раз приложился к бутылке, рука практически перестала беспокоить его. Он откинулся на спинку стула и протянул слабеющей рукой почти пустую бутылку Олафу. Тот отдал её Барду, а сам взял смоченную водой тряпицу и протёр лицо Телвина. Тот благодарно улыбнулся. Ходвин как раз заканчивал зашивать его.

— Так, — задумчиво пробормотал Олаф, — тебе надо отсюда текать. Ходвин сейчас сходит в твою комнату и соберёт пожитки. Ты нашёл, где спрячешься?

Телвин не сразу понял, что обращаются к нему. Он сфокусировал взгляд на Олафе, затем посмотрел на руку, на которой красовались кривоватые стежки чёрных ниток.

— Шинн, — прохрипел он.

— Ах, да. Я не видел его с самого утра. Но я не советую ждать его слишком долго, — Олаф кивнул в сторону койки. — Приляг пока, а как отдохнёшь немного, я тебя отправлю к моему другу. К нему не должны нагрянуть, по идее.

Поддерживаемый с одной стороны Олафом, а с другой — Бардом, Телвин доковылял до койки и прилёг на неё, осторожно положив рядом с собой руку, которая казалась отделённой от остального тела. Он попытался сжать пальцы в кулак, но они слушались неохотно.

— Не напрягайся и дай ране зажить, — посоветовал ему Олаф. — Я пойду в зал. Бард, подставь ему ведёрко на всякий случай. Ох-ох-ох, — простонал хозяин таверны.

Бард послушался Олафа и ногой пододвинул деревянное ведёрко ближе к краю кровати, на которой лежал Телвин. Тот, к счастью, не чувствовал, что прямо сейчас оно ему может понадобиться. Бард опустился на стул, обеспокоенно глядя на собрата-эльфа.

— Плохо всё прошло? — участливо спросил он, хотя ответ находился прямо перед его глазами.

Телвин только хмуро кивнул. Сейчас, под водкой, всё не казалось ему таким страшным, но голова кружилась невообразимо, и очень хотелось спать, поэтому он прикрыл глаза и, сам того не заметив, уснул.

Проснулся он от лёгкого толчка в плечо. Голова ещё кружилась, но уже меньше — прошло, вероятно, около часа. Над ним возвышался Шинн, явно не знающий, улыбаться ему или тревожиться.

Он остановился на первом и радостно сообщил ещё не пришедшему в себя Телвину:

— Я нашёл, где нам спрятаться, только придётся ехать верхом. Ты как, в состоянии?

Вместо ответа Телвин резко перегнулся через край лежанки и склонился над ведёрком. Минуту спустя ему стало полегче.

— Понятно, — заключил Шинн. — Ну, ничего, так-то с моей помощью доберёшься.

Всё остальное Телвин помнил смутно, словно в тумане. Вот его поднимают с постели, они шагают по таверне, а под ногами скрипят знакомые половицы. Дальше они подходят к двери, за которой начинается длинный туннель, вырытый в земле, ведущий за пределы городских стен. Внутри пахнет плесенью и почему-то морковью, а корни растущих наверху деревьев задевают его голову. Потом несколько минут сплошной черноты, запах лошади. Кажется, его привязали к седлу, чтобы он не упал. От тряски его стошнило ещё раз. Потом они остановились, и он снова услышал скрип половиц, ощутил запах соломы и рыбы и, наконец, почувствовал мягкую подушку под головой, после чего провалился в сон без сновидений и, как потом узнал, провалялся так два дня.