Красота, мой друг, не вечна (джен)

Профессор Снейп сидел в своем кабинете, склонив голову на руку и уставившись на два листа пергамента, смутно белевшие в полумраке на темно-зеленом сукне столешницы. Рядом с чернильницей возвышалась стопка проверенных работ. Остались только эти два листа… Уже стемнело, но профессор не зажигал свечей. Полумрак постепенно скрывал рисунок на одном листе и столбик стихотворных сточек — на другом. В тишине кабинета раздавалось лишь тихое хмыканье — эхо легкой улыбки, блуждавшей по тонким губам профессора. Воспоминания об уроке, который закончился двойным курьезом — вот этими листами, вдруг отступили перед более давними и гораздо более грустными воспоминаниями…

Поймав себя на том, что он слишком уж расслабился, в то время как дела не ждут, профессор зажег свечи и принялся за работу. Надо было составить еще один вариант проверочной — для Малфоя и Финнигана, которые должны будут пересдать ее послезавтра. Потому что эти два молодых идиота вручили ему вместо ответов на задания нечто невообразимо лиричное и до неприличия личное.

Малфой, судя по всему, ошибся листом — и оставил свою работу у себя (что вовсе не избавляет его от необходимости пересдавать эту работу, уже с новыми заданиями). А своего педагога он по рассеянности осчастливил… портретом Грейнджер.

Так вот что Малфой там вычерчивал у себя на пергаменте, вот почему он так часто поглядывал на эту гриффиндорскую зазнайку! Ну что ж, сходство с оригиналом у рисунка определенно есть. И характер Грейнджер передан блестяще — скупыми, но точными штрихами, подчеркивающими черты лица. У Малфоя явно имеется художественный талант. Жаль только, что со вкусом в выборе модели у этого юноши большие проблемы…

Что же касается Финнигана, то этот бездельник вообще не принимался за проверочную работу. На листе были записаны только задания — на ответы у этого парня, как обычно, не хватило мозгов. Мог бы хоть списать у кого-нибудь… Что, даже на это сообразительности не хватило? Или чертова гриффиндорская гордость не позволяет?

А то, что профессор принял за строки из старинного трактата, оказалось явно собственным творением Финнигана. И к зельеварению оно не имело ни малейшего отношения. Снейп, ухмыляясь, перечитал косые, уползающие вверх строчки, написанные угловатым почерком Финнигана:

Лаванды свет во мраке подземелья

Горит, как пламя под котлами с зельем.

Люблю тебя, как солнце, как луну,

Тебя, тебя, только тебя одну!

Но ты не смотришь на мои страданья,

И не видать с тобою мне свиданья.

Красива ты, но красота пройдет,

Не забывай того, кто верно ждет.

Ну, хоть ритм не хромает, и на том спасибо… А все-таки первые две строчки сильно смахивают на цитату из старинного сборника рецептов. И как он, Снейп, мог забыть, что эту безмозглую Браун зовут Лаванда? Как он вообще мог подумать, что у Финнигана хватит терпения искать в библиотеке старинные сборники рецептов ради шпаргалки к одной-единственной проверочной работе? Да на такой подвиг не способна даже Грейнджер! Впрочем, Грейнджер и не нужны шпаргалки.

А сколько пафоса… «Не забывай того, кто верно ждет». Интересно, надолго ли хватит твоей верности, мальчик? Да что ты вообще знаешь о верности…

Профессор небрежно отшвырнул два листа к общей стопке работ и некоторое время сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Потом поднялся, взяв со стола подсвечник с тремя горящими свечами. Подошел к книжному шкафу. Осветив полки, вытащил большую, очень старую книгу. Положил ее на стол и раскрыл (от страниц поднялось облачко пыли). Неспешно полистал — и нашел нужное. Примерно на середине между страницами старинного фолианта были заложены лист пергамента и старая колдография. А еще — засохший лепесток когда-то яркой, а ныне поблекшей и выцветшей тигровой лилии.

Осторожно, чтобы не рассыпался в прах и без того хрупкий лепесток, Снейп вытащил лист пергамента из книги и положил перед собой. Это была запись рецепта зелья Мнемосины (для улучшения памяти). Под ним шли беспорядочные, вкривь и вкось начертанные пометки, типа: «Заменить женьшень розмарином? Обойдется почти в 8 раз дешевле. Но тогда увеличить пропорцию в 2,7 раза!»

А в самом низу листка шли стихотворные строчки, выведенные тем же самым четким мелким почерком, каким сейчас заполнялись журналы по предмету зельеварения и административные документы факультета Слизерин. Правда, на этом старом пергаменте почерк был еще не таким уверенным. Местами, особенно в стихотворных строках, у автора словно дрожала рука. А может, он просто подолгу задумывался над каждой новой строчкой своего юношеского стихотворения, идущего от самого сердца…

Мое сердце, милый друг, у тебя в плену.

Почему не хочешь ты на меня взглянуть?

Ты капризна и беспечна, но не забывай:

Красота, мой друг, не вечна, ею не играй.

Снейп вытащил из книги колдографию и задумчиво посмотрел на нее. На залитых солнцем широких ступенях парадного входа Хогвартса сидели двое подростков. Тощий носатый мальчишка с длинными темными волосами, нервно сцепив руки, исподлобья смотрел в объектив, но в глазах у него светилась затаенная радость. Девочка с пышными рыжими волосами держала в руке огромную тигровую лилию и широко улыбалась, поблескивая белоснежными зубами. Ее зеленые глаза искрились от счастья. Мальчишка на секунду потупился, а девочка задорно тряхнула огненной гривой волос. Потом они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга — и беспричинно рассмеялись.

Профессор долго глядел на них. Потом произнес неслышно, одними губами: «Красота, мой друг, не вечна…» И бережно убрал колдографию обратно в книгу. Положил туда же, между страниц, старый лист пергамента. Взяв двумя пальцами, подержал на весу безжизненно-коричневый лепесток лилии — и осторожно опустил его поверх колдографии и пергамента. Затем захлопнул книгу и убрал ее обратно в шкаф.