Принадлежащая туману (гет)

Он провёл меня в обеденный зал, меблированный в стиле одновременно величественном и гнетущем, тесно заставленный мебелью из чёрного дерева и разными антикварными штуковинами. Огромный стол из красного дерева простирался по всей длине комнаты, и в его блестящей поверхности тускло отражались огни трёх низко висящих люстр.

Большую часть одной стены занимал камин. Его яркое мерцающее пламя было единственным во всей этой комнате, что вызвало у меня оживление.

Пошатываясь, я подошла к камину и, опустившись на колени, протянула руки к золотисто-красным языкам огня настолько близко, насколько осмелилась. Закрыв глаза, я позволила теплу охватить меня, не обращая внимания на незнакомца и его эксцентричное поведение, не обращая внимания ни на что, кроме совершенной красоты тепла, ласкающего мою кожу.

— Как вас зовут, молодая леди? — мягкий, протяжный голос мужчины прозвучал намного ближе, чем я ожидала.

Резко втянув воздух от удивления, я распахнула глаза. Он стоял надо мной, опустив руку на мраморную каминную полку, хотя я не слышала его приближения.

— Кто вы?

«Кто я?»

По какой-то причине я не хотела признаваться, что понятия не имела, кем являюсь. Казалось, что незнание собственного имени делало меня невыносимо, ужасно уязвимой. Почему я не помнила его? Как было возможно не помнить ничего о собственной личности, если моё сознание было настолько ясным сейчас, если я с такой лёгкостью осознавала всё происходящее вокруг? Моя память напоминала бабочку, порхавшую совсем рядом, но ускользавшую прочь, cтоило мне попытаться поймать её...

От ощущения тревоги и безвыходности положения на глазах выступили слёзы, но усилием воли я загнала их обратно.

— Э-э… меня зовут… Алиса, — неубедительно сымпровизировала я. — А-Алиса Кэрролл.

По глазам мужчины я поняла, что он распознал мою ложь, и все же он выглядел странным образом довольным.

— Алиса Кэрролл, — пробормотал он. — Это имя напомнило мне об одной маленькой ма… девочке, которая однажды упала в кроличью нору. Неужели то же самое случилось и с вами?

— Не знаю, — ответила я, смущенная странным блеском в его глазах. — Думаю, я попала в аварию и ударилась головой или что-то в этом роде. Я не могу вспомнить… некоторые вещи.

— Неужели? — выражение его лица было абсолютно бесстрастным. — Какое несчастье… Быть может, вы помните, где живёте? Или, возможно, контактные данные ваших родных?

Я неохотно покачала головой.

— Нет, моя память кажется немного… размытой в данный момент.

— А как насчет ваших друзей? — это слово он произнес легко, но тембр его голоса стал резким, словно скрежет металла. — Вы помните их имена, адреса… хоть что-нибудь?

Не желая вновь давать отрицательный ответ, я сказала:

— Может быть, если вы позвоните в полицию, они смогут помочь мне…

Он улыбнулся, хотя я не смогла понять, почему.

— Очень жаль сообщать это, но у меня нет… — он сделал паузу, словно пытался подобрать верное слово, — э-э… телефона.

— Даже мобильного? — спросила я.

Он покачал головой из стороны в сторону, но лёгкая улыбка по-прежнему приподнимала уголки его губ.

— Да, не думаю, что это место входит в зону мобильного покрытия, — ответила я на собственный вопрос.

— Как скажете.

— Не могли бы вы хотя бы отвезти меня к ближайшему телефону?

Мужчина чуть слышно вздохнул, словно разговор успел надоесть ему. Покинув свой пост у камина, он начал вышагивать по комнате, гулко стуча каблуками сапог по деревянному полу.

— Боюсь, об этом не может быть и речи, Алиса. Это очень отдаленный район, от которого до цивилизации несколько часов езды. Вам придётся остаться на ночь, а завтра мы посмотрим, что можно предпринять.

Кивнув, я тихо сказала:

— Хорошо. Спасибо вам.

Конечно, спорить я не могла. Мое горло все еще болело от сокрушительного давления его трости, и осознание этого вызывало дрожь. Этот мужчина, по его словам, принял меня за кого-то другого, но мысль о том, что он в состоянии хладнокровно придушить какую-то девушку, отнюдь не утешала меня.

«Кто же он?» — подумала я и сразу же кое о чём вспомнила...

— Эээ… Простите, сэр…

— Да? — то, как он протянул это слово, придало его голосу однозначно покровительственный тон..

— Я… Я бы хотела знать, как зовут вас.

Он пристально взглянул на меня, на мгновение, казалось, задумавшись, что ответить. Затем, отвесив лёгкий элегантный поклон, всё же ответил:

— Люциус.

— О… — это имя идеально походило ему. В нём чудилось что-то серебристое, могущественное и необычное. — Что же, благодарю вас за помощь… Люциус, — произнеся это имя вслух, я застенчиво покраснела.

И снова он улыбнулся, но на этот с насмешливым, почти издевательским выражением, отчего я залилась краской ещё сильнее.

— Не стоит благодарности, мисс Кэрролл, — ответил он с нескрываемым сарказмом. — Служить вам — это глубочайшее удовольствие.

C усилием сглотнув, я отвернулась, задетая его язвительным тоном. Я ведь просто пыталась быть вежливой! Этот мужчина, определённо, или женоненавистник, или шовинист... Отлично, раз он с таким презрением отнёсся к моим словам, пусть с этого момента сам и ведёт разговор.

Поджав губы, я уставилась на огонь.

Переждав примерно минуту моего оскорблённого леденящего молчания, Люциус вновь обратился ко мне, теперь уже тоном скучающим и небрежным.

— Вы голодны, Алиса? Может, велеть приготовить для вас что-нибудь?

— Нет, благодарю, — кратко ответила я, хотя желудок скручивали голодные спазмы. Я даже не помнила, когда ела в последний раз.

— Хорошо. Тогда давайте выпьем.

— Мне действительно ничего не нужно. Благодарю.

«Я не хочу обременять вас ещё больше, поскольку совершенно ясно, что вы уже считаете меня достаточно тяжёлым бременем», — c обидой подумала я.

Не обращая внимания на мои возражения, Люциус подошёл к шкафчику для напитков из розового дерева и вынул графин, внутри которого плескалась жидкость богатого оттенка жжёной умбры, и два бокала в форме тюльпанов на короткой ножке. Он щедро плеснул в каждый и, грациозно держа их в руках, приблизился к тому месту, где я по-прежнему стояла на коленях.

— Hors d’Age Bas-Armagnac, 1910, — продекламировал он, протягивая мне бокал. — Превосходный напиток.

По выражению его лица стало понятно, что он не примет отказа, поэтому я осторожно приняла бокал, стараясь не коснуться его пальцев, хотя сама не знала почему.

— Не стоит растрачивать столь дорогой коньяк на меня, — заявила я прямо, удивлённая собственным упрямством. — Мне не нравятся спиртные напитки.

Как странно, что я знала это, в то время как ничего о себе не помнила!

— Вам понравится, — кратко возразил Люциус.

Казалось, он ждал, пока я сделаю первый глоток.

У меня было представление о том, как следовало пить подобные напитки: маленькими глоточками, медленно, наслаждаясь различными оттенками вкуса… Но я не собиралась манерничать лишь из-за того, что этот невыносимый сноб нависал надо мной.

Поднеся бокал к губам, я сделала большой неуклюжий глоток и закашлялась, как только обжигающая жидкость попала в горло.

«Надеюсь, он не подсыпал туда какую-нибудь гадость» —подумала я, вытирая проступившие слёзы.

Я не была уверена, понравился ли мне вкус, который оказался ужасно крепким, пряным и как будто отдавал дымком. Но потом прекрасное тепло разлилось по всему моему телу, согревая внутренности так же хорошо, как огонь согрел кожу.

— О… — благодарно прошептала я, тая от блаженства. — Это… это как… — я была не в состоянии подобрать слова.

Я посмотрела на Люциуса, и на краткий миг мне показалось, что я увидела вспышку той же лютой ненависти, какая была в них раньше. Но я моргнула, и эта вспышка тут же исчезла.

Издевательская улыбка играла в уголках его рта, но в глазах не было ненависти — лишь насмешка.

«Должно быть, привиделось».

Он поднял бокал к полыхающим языками пламени, медленно покручивая его.

— Как жидкий огонь или чистейшее совершеннейшее проклятье, — сказал он мягким голосом, очевидно, цитируя.

Я кивнула. Это было верное описание.

Теперь я практически засыпала. Невыносимая усталость затягивала меня, растекаясь по конечностям, наполняя их неподъёмной тяжестью, затуманивая мозг. Я довольно неудачно попыталась подавить зевок.

— Можно мне… Я… Я имею в виду… Есть ли у вас какая-нибудь свободная кушетка или что-то вроде этого, на чём я могла бы провести ночь? — я невольно скривилась, потому что у меня заплетался язык, и фраза прозвучала довольно неуклюже.

— Тут есть гостевые апартаменты, — ответил Люциус. — Сейчас я вас туда отведу.

Я чувствовала себя такой неуклюжей. Такой уставшей...

«Возможно, он действительно подмешал что-то в коньяк…»

Качнувшись вперёд, я оказалась слишком близко к огню, но твердая рука тут же схватила меня за плечо и оттащила назад.

— Осторожно, мисс Кэрролл. Мы же не хотим, чтобы вы упали в пламя, не так ли? Эта участь уготована лишь для… — он остановился, не закончив свою мысль.

— Ведьм? — спросила я сонно.

Он не ответил.

Внезапно я осознала, что Люциус по-прежнему сжимает моё плечо, и застыла, чувствуя, как горячий покалывающий румянец заливает лицо. В какой-то момент он снял перчатки, и тёперь его обнажённая рука согревала кожу между шеей и бретелью платья. Она оказалась неожиданно тёплой, особенно в сравнении с его ледяными манерами. Я жаждала вывернуться или стряхнуть его руку, но не потому, что столь долгий контакт вызывал тревогу, а именно потому, что не вызывал. Наоборот, я с беспокойством ощутила, что по телу растекаются пронизывающие электрические импульсы, покалывая кожу, погружая меня в состояние необычной восхитительной гиперчувствительности.

Я уронила бокал…

Это случилось словно в замедленной съёмке: дрожащая рука отпустила ножку бокала, отчего тот наклонился в мою сторону, проливая остатки напитка на платье, прежде чем упасть на пол и разбиться о мраморную плитку очага на множество осколков.

Я вскрикнула от ужаса. Огорчённая случившимся, еле сдерживая слёзы, от которых щипало глаза, я быстро наклонилась и начала собирать осколки, бормоча извинения.

— Что ты делаешь, глупая девчонка?! — рявкнул Люциус скорее раздражённо, чем обеспокоенно. — Ты поранишь пальцы!

Опустившись на колени, он схватил мои руки, не позволяя ещё больше порезаться об осколки.

— Прошу прощения за бокал, — сказала я, потупившись. — Я заплачу, конечно…

— Не говори глупостей, — резко оборвал он мои жалкие извинения. — Покажи свои руки.

Он заставил меня разжать стиснутые кулаки. На пальцах левой руки было несколько небольших царапин, а на правой ладони — глубокий кровоточащий порез, в котором пульсировала боль. Хотя, на самом деле, всё было не так страшно, как выглядело.

Вздохнув, Люциус покачал головой, словно моя неуклюжесть не только не удивила его, но уже успела порядком надоесть. Он пробормотал какое-то слово сквозь зубы, которое я не расслышала, однако было очевидно, что ничего лестного оно не значило.

Он вынул из моей ладони пару осколков. Я едва ощущала боль, внезапно захваченная этой новой интимной близостью: тело Люциуса почти вплотную к моему, деликатность его прикосновений, железная хватка пальцев на моём запястье... Сердце бешено колотилось, и я была уверена, что он ощущает удары пульса большим пальцем. Буря чувств захлестнула меня, пленила гипнотической сложностью запахов: дорогой тонкий, свежий аромат его лосьона для бритья. Древесная пряность арманьяка в его дыхании. И кожа. Она пахла… теплом.

«Может ли кожа (или что угодно еще) пахнуть теплом? — я прикусила губу. — Что, чёрт возьми, творится со мной?!»

Я была в ужасном состоянии: потерявшаяся, лишённая памяти, покрытая царапинами и синяками, с застрявшими осколками стекла в ладони, залившая кровью всё вокруг… И единственным, о чём я думала, оказался потрясающий запах этого мужчины?! Мужчины, который, к тому же, совсем недавно пытался задушить меня?!

«Должно быть, я ударилась головой очень сильно».

Вынув из кармана шелковый носовой платок, Люциус ловко обернул его вокруг моей ладони и надежно завязал. Затем поднялся, по-прежнему крепко удерживая меня за руку и заставляя встать на ноги.

— Пойдёмте, Алиса, — сказал он сочащимся презрением голосом. — Я проведу вас в вашу комнату.

Я покачнулась от внезапного головокружения, чувствуя себя глупым ребенком, которому сделали выговор.

Он привёл меня обратно в холл. Теперь я увидела, что стены украшены роскошными гобеленами и огромными картинами в позолоченных рамах. Но, несмотря на всё великолепие и колоссальные размеры, он казался тёмным и очень мрачным.

Мы прошли мимо портрета женщины в средневековой одежде с бледной, словно изнутри светящейся кожей и заострёнными чертами лица. Её красота была изящной, ледяной, а выражение лица  бесконечно надменным.

В том, что она — его родственница, жившая в давние времена, не могло быть никакого сомнения.

Художник изобразил её настолько искусно, что казалось, будто её глаза следят за нами… Они были настолько неотразимыми… зачаровывающими, что я не могла отвести от них взгляд. Внезапно, к моему ужасу, глаза её закатились, а когда вернулись в прежнее положение, зрачки вытянулись в узкие чёрные щели, зиявшие на пожелтевших, испещрённых красными прожилками белках. Потом портрет оскалил заострённые, испачканные кровью зубы и по-змеиному зашипел на меня.

Завопив, я споткнулась и упала прямо на идущего за мной Люциуса. Тихо выругавшись, он толчком вернул меня в вертикальное положение, но я уже не могла восстановить равновесие, потому что голова кружилась, а горло стиснула судорога чистейшего ужаса. Лёгким не хватало воздуха, ноги стали ватными, и я начала падать.

Я пыталась ухватиться за что-нибудь, что угодно, но вокруг не было ничего, кроме воздуха и пустоты, и я стремительно падала всё ниже и ниже во всепоглощающую черноту…