Принадлежащая туману (гет)

«Должно быть, на какое-то время ты просто потеряла сознание».

Я сидела на кровати, обняв колени руками, и пыталась найти хоть какое-то объяснение тому, что произошло на третьем этаже.

Нет, скорей даже не так. Я не пыталась найти объяснение, я надеялась опровергнуть саму возможность того, что испытала только что.

«Да, именно так всё и произошло. Должно быть, в коридоре ты потеряла сознание. Пока Люциус нёс тебя в столовую, ты ничего не чувствовала, а, придя в себя, подумала, что каким-то непонятным образом переместилась туда мгновенно».

Детали этой версии не желали складываться в логичную картину, но я не захотела копаться в них дальше. В моём нынешнем состоянии замешательства и смятения любого объяснения, каким бы слабым оно не выглядело, было достаточно. К тому же оно звучало вполне правдоподобно, не так ли? В первую ночь моего пребывания здесь я уже теряла сознание, так что с большой вероятностью что-то подобное могло случиться со мной вновь. В конце концов я определённо перенесла травму головы, об этом свидетельствует амнезия и прочие признаки.

Легче было полагать, что всё происходящее — симптомы незначительного повреждения мозга, которые спустя какое-то время исчезнут. Потому что мне оставалось либо это объяснения, либо то, что я окончательно спятила

«Какая же тайна, чёрт побери, скрывается за той дверью? — я невольно стиснула правую руку в кулак, вспомнив болезненный удар током, который, должно быть, пронзил меня при соприкосновении с дверной ручкой. — Неужели там действительно кричала женщина?

Тело непроизвольно покрылось мурашками при воспоминании о том жутком вое. Он показался мне женским, но в то же время настолько… нечеловеческим, что вполне мог принадлежать кому угодно, может быть даже какому-нибудь животному.

«И что насчёт той неистовой страшной силы, что сотрясала дверь? Разве может ей обладать женщина? Ведь дверь прогибалась и даже чуть не треснула!»

Я не могла сдержать дрожь, хотя мне не было холодно. Взяв подушку, я крепко прижала её к себе, пытаясь создать хоть какое-то ощущение уюта.

Нельзя было отрицать того, что что-то… кто-то был заперт на третьем этаже. Был ли это когда-то такой же злополучный потерявшийся человек, как и я? Искал ли этот человек приюта и защиты, чтобы найти лишь ужас и мучения? Быть может, его подвергали манипуляциям, обману и пыткам, пока он просто не… сошёл с ума?

«Ждёт ли тебя такая же судьба, Алиса? — ужаснулась я. — Вдруг ты тоже станешь узницей? Или сумасшедшей? — потом пришла внезапная, непрошеная мысль: — Привидением?»

Яростно тряхнув головой, я подумала:

«Нельзя выдумывать смехотворные сверхъестественные теории только для того, чтобы объяснить каждое странное или пугающее событие, как бы сильно мне этого не хотелось. Я не ребёнок, чтобы заселять все тёмные места этого дома монстрами и гоблинами. Даже если я не понимаю происходящего, это ещё не значит, что его невозможно объяснить. Не так ли?»

Мысли вернулись (как слишком часто случалось в последнее время) к тому человеку, который неявно, медленно, но неуклонно становился центром моей вселенной:

«Кто же он? С тех пор, как я впервые появилась в этом доме, я не узнала о нём почти ничего нового, однако, будучи единственным человеком, который был мне знаком (пусть и несколько дней), он имел надо мной невероятно сильную власть. Это ли привлекало меня в нём? Из-за этого он казался мне таким чертовски… притягательным? Потому ли я, несмотря на нескончаемые оскорбления и запугивания, по-прежнему нахожу его неотразимым? Лишь о нём я думаю перед тем, как заснуть, и только его лицо занимает мои мысли, когда я просыпаюсь… Неужели поэтому?..»

«А может быть, всему виной его убийственная красота, которую невозможно не заметить?.. Нет, не думаю. Она действительно обладает своей собственной, неоспоримой силой, но в нём есть что-то ещё… что-то более глубокое… Ведь даже если бы он постоянно носил маску, я бы всё равно лежала здесь, взволнованно стискивая подушку и думая о нём. О его гипнотических глазах, мерцающих, словно ртуть…»

Плюхнувшись на кровать боком, я свернулась вокруг подушки в позе эмбриона и задумалась о тех мужчинах, что присутствовали в моей жизни… в той, настоящей моей жизни, которую я не помнила.

«Какие они? Мой отец, родные, друзья… может быть, у меня есть бойфренд?»

Почему-то я была уверена, что они совершенно не похожи на Люциуса. Ни одна здравомыслящая женщина (а я откуда-то точно знала, что, несмотря на то, что сейчас немного… не в себе, обычно отличаюсь завидным здравомыслием) не отдала бы себя добровольно на милость столь властного, надменного деспота. Вот только у меня выбора не было: я находилась здесь не по собственной воле. Поэтому, зачарованная и в то же время полная ужаса, я продолжала наблюдать за тем, как меня всё сильней и сильней, всё глубже и глубже затягивало в необъяснимое, безрассудное увлечение этим скрытным, полным ненависти мужчиной… мужчиной, который использовал свою ненависть целенаправленно и умело, словно смазанный ядом меч.

«Почему ты позволила случиться чему-то подобному, Алиса? Ведь ты понимаешь: это неравная битва. Все преимущества на его стороне. Вся власть в его руках. Ты ему даже не нравишься. По сути, он едва переносит тебя. Ничего хорошего из этого не выйдет».

Его образ вспыхнул в моей голове настолько ярко, словно я увидела его наяву.

Его белые, как снег, волосы, ни одна прядь которых никогда не выбивалась из причёски… Бывали ли они когда-то взлохмачены: от сна или физического усилия, или… Я покраснела.

«Нет, Алиса, — выругала я саму себя. — Давай просто предположим, что они всегда превосходно уложены, и на этом оставим данную тему».

Я снова вспомнила его глаза. Такие светлые и холодные, что взгляд казался жестоким, они являли собой разительный контраст с обрамлявшими их чёрными ресницами и тёмными бровями… Но всё же их необычная форма, со слегка приподнятыми кверху уголками, придавала его лицу постоянное выражение ласковой насмешки. Я заметила ту же черту в форме его рта. Уголки губ загибались кверху, смягчая даже самую жестокую ухмылку и приводя меня в замешательство.

«Потому ли он настолько привлекателен? Всего-лишь из-за этой причудливой внешней особенности?»

Однозначно, этот мужчина состоял из контрастов — как его внешность, так и его личность. Он был утончённым и обходительным, но в то же время злым и даже жестоким. Элегантным, с великолепными манерами, но вспыльчивым и свирепым. Его голос звучал шелковистым мурлыканьем, но слова впивались, словно ядовитые клыки. Его красота причиняла боль, но в то же время он выглядел поистине мужественно… слишком мужественно: он настолько подавлял физически, что иногда выглядел устрашающе.

Колокольчики в моей голове тревожно звенели, без устали повторяя, что его нельзя подпускать близко, предостерегая от того, чтобы сознательно поддаться глупости и превратится в жертву.

«Неужели ты действительно мечтаешь влюбиться в такого мужчину? — спрашивала я себя. — Нет, нет, нет, нет, нет. Ты не можешь. Ты не должна».

Проблема состояла в том, что я не знала, как остановиться.

* * *

Если Люциус считал, что его угрозы каким-то образом охладили мою любознательность, то он очень ошибался. Наоборот: она стала ещё сильнее.

Я просто хотела узнать… что-нибудь. Неважно что. Среди сотен вопросов я вряд ли смогла бы выбрать какой-то один, на который желала бы получить ответ в первую очередь.

Правда, я вовсе не горела желанием сломя голову мчаться на третий этаж, чтобы лично взять интервью у завывавшей за дверью леди. Но я часто гадала, когда же представится новая возможность исследовать этот дом (или, как сказал бы Люциус, сунуть свой нос, куда не следует). И хотя я боялась Люциуса, с каждым днём мой страх перед ним ослабевал. Не оттого, что менялся он, а потому, что менялась я… Казалось, мои усиливающиеся чувства создавали буфер, ограждавший меня от его ярости. Словно они значили что-то. Опасное заблуждение, но такое приятное…

Тем не менее, в течение нескольких дней после случая на третьем этаже я изо всех сил старалась вести себя «хорошо». Я действительно пыталась следить за своими манерами и быть вежливой, послушной, даже почтительной. Я была похожа на ребёнка Викторианской эпохи: подавляющего свои порывы, говорящего лишь тогда, когда к нему обращались, всё замечающего, но не издающего ни звука. Я даже чавкать перестала.

Но ни разу, ни разу Люциус не пошёл мне навстречу.

Он обращался со мной точно так же, как и всегда: словно я причиняла ему одни лишь неудобства и вызывала лишь презрение. И совсем скоро его предвзятое отношение вновь начало вызывать во мне негодование, и мы возобновили наши воинственные, враждебные споры, но теперь я принимала его оскорбления близко к сердцу. Мне так хотелось увидеть хоть малейший признак того, что он начинает относиться ко мне теплее. Но этот мужчина, казалось, был сделан из льда.

А когда единственный знакомый человек ненавидит тебя, мир кажется ужасно одиноким местом.

* * *

«Фрида… Грета… Хейли… Хелен… Ингрид…»

Я сидела в библиотеке на куче подушек, которые принесла из своей комнаты, чтобы соорудить что-то наподобие гнезда. Оно казалось мне предпочтительнее внушительно громадного письменного стола в центре комнаты и прилагающегося к нему кожаного кресла, которое выглядело довольно неудобным.

Теперь я всё больше времени проводила в библиотеке. С того дня, как на нас обрушился снежный шторм, прошло уже более трёх недель, и собственная комната казалась мне тюремной камерой. Несмотря на то, что девяносто девять процентов книг оказались пусты, в их окружении я чувствовала себя более комфортно, словно между нами установилась какая-то естественная связь.

Обычно я что-нибудь читала или лежала, свернувшись клубком, погружённая в раздумья (чаще всего о нём), или же просто дремала. Или, как сегодня, могла пялиться в потолок, шёпотом перечисляя вереницу имён в глупой надежде отыскать среди них собственное.

В конце концов, добравшись до имени «Зара», я вздохнула и позволила взгляду бесцельно блуждать по бесценному хранилищу прекрасных книг. Я не могла не испытывать раздражения и разочарования при виде грандиозного количества настоящих сокровищ, которые были совсем рядом, только руку протяни, но оставались для меня недоступными.

Я страстно желала разгадать секрет их молчания.

«Так почему бы не попытаться?» — вспыхнула искушающая мысль в моей голове, как это случалось почти каждый день.

«Потому что, — начала я убеждать саму себя, — если Люциус вновь поймает меня, на этот раз мне не отделаться лишь пучком выдранных волос».

«Не поймает, он ведь никогда не заходит в библиотеку… Кроме того, он сам разрешил тебе находиться здесь. А значит, позволил исследовать её… или, скажем так, «внимательно рассмотреть и прочитать» содержимое».

Сегодня голос искушения оказался сильнее голоса осторожности. Только что я лежала на куче подушек и вот уже вскочила, выбрала первую попавшуюся книгу, побежала к выходу и подсунула её в щель под дверью, таким образом заблокировав ту сымпровизированным замком.

Я приблизилась к переполненным полкам, выбрала книгу наугад и отнесла её к столу. Обложка была сделана из красивой тёмно-красной кожи, окаймлённой по краям золотистым орнаментом. Но то место, где должно было находиться имя автора и название, оказалось пустым. Я повернула книгу к свету свисающего с потолка канделябра, пытаясь разглядеть оттиски букв или текстуру высохших чернил — хоть что-нибудь. Но ничего не обнаружила.

Обложка тихо скрипнула, когда я открыла её, чтобы взглянуть на первую страницу, которая тоже оказалась пустой. Я пролистала ещё несколько страниц. Всё были чистыми.

Почти оцепенев от собственной дерзости (я едва могла дышать, не то что думать!), начала медленно и осторожно отрывать страницу от корешка. Для моего насторожённого слуха звук показался невыносимо громким, и я время от времени замирала, оглядываясь на дверь, почти уверенная в том, что в любую секунду разъярённый Люциус распахнёт её. Торчащая под ней книга вдруг показалась смехотворно слабой преградой и лишним свидетельством моей вины.

Наконец страница оторвалась. Дверь так и осталась плотно закрытой, так что я с облегчением выдохнула.

Поднеся обрывок ближе к свету, я стала пристально его разглядывать. И вновь ничего не обнаружила. Стыдясь самой себя, плюнула на бумагу и размазала влагу пальцами. Опять ничего.

Настенные керосиновые лампы располагались слишком высоко. Стоя на полу, до них невозможно было дотянуться. Поэтому, с трудом передвинув от письменного стола к ближайшей лампе тяжёлый стул, я взобралась на него. Сначала я прижала бумагу к горячему стеклу, затем подержала её над открытой верхушкой плафона, но страница лишь тускло осветилась: никакой реакции не происходило. Наконец я оторвала от страницы уголок и бросила его в пламя. На мгновение он вспыхнул, вверх потянулась спираль дыма, над которой в течение нескольких минут я и держала бумажный лист, словно зонтик. Страница чуть выцвела, но никаких тайных символов на ней не появилось

Вздохнув, я спустилась со стула и оттащила его обратно к столу. Осторожно вложив страницу туда же, откуда оторвала, я некоторое время задумчиво её созерцала. Раз невидимые чернила не проявились под действием влаги, света, тепла или дыма, тогда… можно было предположить, что для их обнаружения требуется что-то вроде ультрафиолетового цвета или проявителя.

«Желаю, чтобы ты открыла мне свои тайны, — подумала я. — Желаю… желаю…»

Я уже собиралась закрыть книгу, когда (готова поклясться!) внезапно увидела, что на странице вспыхнул похожий на паутину серебристый текст, написанный изящным вытянутым почерком.

Я моргнула, ахнула, схватила страницу и поднесла её к глазам но… текст исчез!

Оставалось лишь предположить, что, как обычно, мой разум подшучивал надо мной.

* * *

— Люциус, могу я спросить вас кое о чём?

Я раздумывала о таинственных книгах весь день, и теперь, когда наступил вечер, не смогла удержаться от того, чтобы не завести разговор о них с моим вечно насмехающимся компаньоном.

— Если только без этого никак не обойтись.

— Эмм… обещаете не сердиться?

Ему не было нужды отвечать отказом: тот был ясно написан на его лице.

— Книги в библиотеке. Они написаны невидимыми чернилами, не так ли? Я не пытаюсь ничего разнюхать, — быстро добавила я. — Это не любопытство. Просто хочется поговорить о том, что занимает мои мысли.

Его холодные глаза ничего не выражали.

— И?

— И теперь я жду, чтобы вы подтвердили или опровергли мою теорию.

Откинув голову назад, он растянул губы в скупой слабой улыбке.

— Твоя дерзость не знает границ, дорогая.

— Значит, я права?

— Нет…

— Значит, я ошибаюсь?

Его взгляд скользнул по моему лицу, на невыносимо длинное, томительное мгновение задержавшись на губах, и молниеносно вернулся к глазам. От этого обманчиво-нежного взгляда у меня перехватило дыхание.

— Ты… последовательно неразумна.

Я лишь пожала плечами. Я зашла довольно далеко, не вызвав его гнева, и это сделало меня немного безрассудной.

— О, просто скажите мне, Люциус. Обещаю, что не буду шокирована.

— Ты не должна обещать то, что не в состоянии выполнить.

— Хорошо. Тогда шокируйте меня.

На этот раз он даже обнажил в улыбке зубы.

— У меня нет привычки потакать мелким капризам глупых девчонок, Алиса. Достаточно сказать одно: «Тот, кто в состоянии завладеть этим великим сокровищем, поистине был рождён достойным его».

Я поморщилась, потому что была не настолько глупа, чтобы не распознать оскорбление, пусть даже и завуалированное под цветистую цитату.

«Значит, я по какой-то причине недостойна», — догадавшись, я попыталась сделать вид, будто меня его шпилька никоим образом не задела.

Но это было не так. Возможно, именно поэтому я оказалась не в состоянии сдержать слова, которые выплюнула с угрюмым видом:

— Интересно, что же вы такого натворили.

Его улыбка испарилась, а я сглотнула при виде внезапного холода в его глазах.

— О чём это ты говоришь, Алиса? — его голос был таким же ледяным, как и выражение лица. — Будь осторожна, выбирая ответ.

В тот же миг я вспомнила, каким жестоким, даже безжалостным может быть этот мужчина.

«Как я могла забыть о том, на что он способен?»

Внезапно с ужасающей ясностью воскресло воспоминание, как он душил меня тростью, как неистово тряс, как безжалостно хватал за волосы, угрожая «последствиями».

Меня пробрала крупная дрожь, и я ответила запинаясь:

— Я… я лишь имела в виду…

— Да?

— Я… я имела в виду… Думаю, из-за этого вы и не желаете говорить мне, где мы находимся, — объяснила я, молясь про себя, чтобы мой ответ попал под определение «осторожного». — Должно быть, вы скрываетесь от кого-либо или… Должна же быть какая-то причина того, что вы не желаете, чтобы я смогла оп… определить ваше местонахождение, когда вернусь домой.

— Ах, когда ты вернёшься домой… — тихо сказал он, и я почувствовала облегчение, поняв, что он смягчился. — Действительно…

Я не рискнула сказать что-либо ещё, но, к моему удивлению, он продолжил:

— Значит, ты считаешь, что я беглец, не так ли? — казалось, он почти развеселился, но под слоем этого внезапного веселья, чувствовалось что-то недоброе, тёмное. — Интересно, какие неоплаченные преступления, из-за которых я нахожусь в бегах, твоё богатое воображение приписало мне?

Пялясь на свою тарелку, я уклончиво пожала плечами. Я не посмела встретиться с ним взглядом, опасаясь, что он немедленно увидит в нём то воспоминание, что сейчас крутилось в моей голове. Как он яростно тряс меня, рыча: «Знаешь ли ты, что я убивал за меньшее, чем-то, что написано на твоём лице?!»