Горькая наука (джен)

Этот день в округе Сноудина выдался особенно холодным. Как такое вообще возможно? Откуда в мрачных подземельях взялись снега и хвойный лес? В остальном мире подобное природное чудо давно не могло произойти, ведь магия, жизнь и дыхание каждого монстра были заключены здесь, под горой Эббот. Самим своим присутствием монстры постепенно изменяли местность, приспосабливая её под свои нужды. По той же причине, почему в Сноудине из-под сводов пещеры шёл снег, в Хотленде раскалённая лава не выжигала механизмы Ядра и не грозила всему Подземелью спонтанным катастрофическим извержением.

Санс не мог найти причину такому резкому похолоданию. Хотя, скорее, попросту не искал. Он предпочитал большую часть времени не размышлять, даже не пытаться анализировать то, что происходило вокруг.

Папирус выглядел счастливым и смущённым одновременно. Его любимый братишка никогда не умел замечать что-то столь незначительное, по его великому мнению, как изменения погоды.

— Так, Санс? Когда же, когда же появится человек? — Папирус то вспыхивал от радостного предвкушения, то моментально сникал, опускал косточку носа и тревожно осматривал себя. — Я желаю произвести на него сногсшибательное впечатление! Хотя о чем это я? Моё «боевое тело» великолепно!

— Я уверен, что, когда человек увидит твой наряд, его не удержат ноги и он сшибётся, как миленький, — ему ничего не стоило подбодрить Папируса перед волнительным моментом.

Это, собственно, было единственным, что Санс мог для него сделать.

— В крайнем случае, — Папирус вновь оживился. — я успею сделать новую прическу!

— Оу, — на долю секунды Санс улыбнулся от всей души. — Да, и впрямь. Ты прав.

Санс любил своего непутёвого младшего брата. Он никогда не менялся, даже когда менялся сам Санс: чрезмерно светлый Папирус, который не видел, не ощущал неправильности окружающего мира. Слишком добрый и мягкий, он так часто пылал энтузиазмом и желанием занять себя и брата чем-то новым и интересным, даже если большинство его порывов Санс видел уже много-много раз! Как можно было его не любить, не ценить сердечные попытки расшевелить ту бесполезную кучку костей, в которую Санс превратился… когда? Одну, две жизни назад — или ещё раньше?

Нет, это хорошо, что он ничего не понимает, его младший брат. Санс не хотел вырывать его из мира детских грёз, не хотел раскрывать ему глаза на действительность. Реальность шла вперёд и возвращалась обратно, застывшая, замкнутая во времени, как и вечная зима Сноудина, но не менялся, не рос и Папирус, оставаясь всегда самим собой — добрым и славным малым. И это определённо было хорошей константой в бессмысленной жизни Санса.

Краем глазницы он заметил движение дальше по тропе. Явилась всё-таки…

— Почему бы тебе не посмотреть туда? — его брат хотел встретить человека, как же мог Санс не помочь ему?

Папирус обернулся, увидел замерший в отдалении силуэт — и завертелся на одном месте.

— Мой бог! Санс! — он резко остановился и зашептал, трепеща от волнения. — Что я только что увидел?

И ведь на самом деле — что? Санс оглянулся на человеческую девчонку, стоявшую посередине дороги, и не сразу нашёлся с ответом.

— Смотри сам.

Папирус пригляделся внимательнее… к крупному заснеженному валуну позади девчонки.

— Почему ты заставляешь меня смотреть на камень?

Слова Папируса укололи предчувствием скорой беды. А ведь точно, ха! Этот человек и впрямь походил на камень: такой же безразличный, блеклый, лишённый любого намека на переживания.

Хорошая шутка, Папирус. Очень хорошая шутка.

— Эй, а что впереди камня?.. — даже если девчонка была так себе человеком, она всё ещё могла обрадовать его брата хотя бы одним своим существованием.

— Боже мой! — Папирус уставился на неё, ужасно смутился и сразу же развернулся обратно. — Я без понятия, что это!

Санс глубоко вздохнул про себя. Именно этого он опасался больше всего.

— Ну, дам тебе подсказку. Это не камень.

— Не камень?.. О нет! Методом исключения перед нами…

Девчонка никак не реагировала на их разговор. Папирус тем временем, наконец, признал в ней человека и восторженно закричал, приветствуя:

— Человек! Приготовься к высоким уловкам и подлым трюкам! Опасности, головоломки и проказы! Приключения и плен! Ну и прочие увеселительные мероприятия ждут тебя!

Но никакого отклика его пылкая речь не встретила. Хотел бы Санс знать, какие мысли крутились в голове девчонки, но в то же время испытывал невольное облегчение от того, что слова Папируса не смогли до неё достучаться: его брат не заслуживал ощутить на себе силу человеческой ярости.

— Угощения тоже включены… если ты дерзнёшь идти дальше! Нья-ха-ха!

Удостоверившись, что человек действительно существует, Папирус убежал. Таким радостным Санс не видел его как минимум последние полмесяца.

Санс повернулся к девчонке, желая прокомментировать произошедшее, может, даже отпустить какую-нибудь колкость, но запнулся и не смог вымолвить ни слова, столкнувшись с её абсолютно безразличным взором. Ни тени улыбки, ни намёка на раздражение — только пустота в мёртвых глазах. Счастье одного монстра не задело этот ледяной кокон, не пробилось внутрь, даже если сам человек и был причиной столь бурной радости. Санс поспешил за младшим братом, желая как можно скорее уйти от этого взгляда. И пусть он не хотел признаваться даже себе, но отчётливо осознавал, что совершил самое настоящее бегство.

Холодало.