Горькая наука (джен)

Дверь была массивной, тёмной и высокой. Снег неровным слоем лежал на земле, едва скрывая старые следы. Мрачные древние сосны неподвижными исполинами устремлялись ввысь, немыми Атлантами поддерживая потолок пещеры.

Ничего тут не изменилось со времени последнего посещения. Санс неспешно подошел к выходу из Руин, неосознанно следя за тем, чтобы шаги совпадали с его прежними следами.

— «Тук-тук», — костяшки пальцев отбили знакомый ритм точь-в-точь в том месте, где и в прошлый раз. Когда-то Санс читал о том, что повторяющиеся действия позволяют снизить тревогу, переключая внимание с объекта волнения на очерёдность жестов. — Догадаешься, кто это? Доставка странных новостей!

Ответом ему была привычная уже тишина. Санс со вздохом опустился в сугроб, не слишком беспокоясь о возможности испачкаться.

— Знаю, я уже успел надоесть. Если ты меня слышишь, конечно. Но если бы я был тобой, наверное, я бы хотел получить все эти новости.

С того дня, как Фриск поселилась в их доме, прошло по меньшей мере недели две. Санс честно старался преодолеть лень и заниматься чем-то полезным каждый день, но считать время, отслеживая очередной возможный скачок, было болезненным признаком застарелой паранойи, лицом к лицу с которой он пока не был готов столкнуться. Он доверил этот вопрос Папирусу, благо младший брат мистическим образом успевал абсолютно везде.

Что же касается Андайн…

— Ты бы только видела, какой царил хаос, — Санс улыбнулся ещё шире, предаваясь воспоминаниям. — Я, честно тебе признаюсь, думал, что она нас всех поубивает. И не человека в первую очередь, а Папируса! За отчаянные попытки подружить её с тем, чью душу она как глава Королевской Стражи должна принести Королю! Ты представляешь, Папирус решил познакомить их, устроив им свидание. Свидание! Я так не хохотал целую вечность! Бежал и плакал, бежал и плакал!

В конце, конечно, Андайн сменила гнев на милость. Дар убеждения Папируса был ничуть не меньшим, чем его эго, да и Фриск не уступала, взявшись рьяно следовать каждому слову своего нового друга и кумира, словно десяти заповедям. Шанса у Андайн против такой ударной силы дружбы не было никакого. Крепость была взята на первом же совместном уроке готовки — Санс умудрился это пропустить, о чём жалел, так как пожар тушить, говорят, прибежало всё население Водопадья…

— Ты знаешь, а ведь из всего этого я вынес для себя очень важный урок, — Санс не знал, слышала ли его слова подруга за дверью, но продолжал говорить. — Если бы Фриск сдалась, то наш Король заполучил бы её душу, и все мы бы сейчас уже оказались на Поверхности. Мы жили бы на Поверхности, а люди — все до единого — неминуемо погибли бы.

Вот причина, по которой Фриск упрямо возвращалась к жизни раз за разом, сохраняя свою Решительность. Даже не зная, куда ей идти, она до последнего избегала единственного решения, которое принесло бы ей облегчение, решения, которое подписало бы приговор тому миру, который некогда отверг её.

Она не сдавалась даже тогда, когда говорила, что не заслуживает жизни.

— Знаешь, какой это урок, Ториэль?..

Да, теперь Санс знал имя старой леди, живущей в Руинах. Фриск рассказала ему всё, стоило ей немного отойти от болезни. То, как она не смогла выдержать доброту монстрихи, желавшей принять её в качестве своей дочери, ведь считала себя недостойной материнской заботы. То, как возненавидела её родная мать и выбросила в нескольких километрах от города в порыве гнева — поразительное фамильное сходство. Фриск много рассказывала им с Папирусом о своей жизни и переживаниях, не стесняясь делиться с парочкой скелетов даже тем, чем, возможно, не стала бы делиться даже с хорошо припрятанным дневником.

Она ведь уже доверила им самое страшное, что у неё было.

— Не оставаться в стороне. Идти с широко раскрытыми глазами. Я помню, как ты просила меня дать обещание… и я сдерживаю его каждый день. Знаю, знаю, возможно, ты не слышишь меня, я опять пришёл не в то время и не застал тебя здесь. Я уверен, если бы ты всё это услышала, ты бы ответила мне.

Санс приходил сюда уже в четвёртый раз. Он пересказывал одни и те же новости, дополняя их новыми событиями, и не прекращал надеяться. Терпение, как-никак, тоже было его добродетелью.

— Фриск, кажется, не намерена покидать Подземелье. Что скажет Король Пушистик?.. А, чёрт его знает.

Возможно, Санс поступал опрометчиво, не обращая на этот вопрос должного внимания. Ворчания Андайн ему и так хватало с лихвой. Азгор никогда не был суровым правителем, и Санс полагал, что просьбы сразу нескольких — а может, и нескольких десятков — его подданных не смогут пройти мимо ушей Короля.

— Но я уверен, что она была бы рада встретить тебя снова. Сегодня она сожгла нашу плиту, пытаясь приготовить ирисково-коричный пирог. Пёс-поменьше с мелким надоедливым щенком теперь единственные полностью чёрные монстры во всей округе, так как решили, что помочь человеку готовить по методике Андайн будет просто шикарной идеей.

Санс замолчал ненадолго, прислушиваясь к звукам за дверью, но ничего не смог различить. Он шумно вздохнул, переборол мимолетное желание уснуть прямо в сугробе — и медленно поднялся, кряхтя и высыпая талый снег из карманов.

— Ладно, мне пора. Я обязательно приду ещё. Ты от меня не отделаешься, энтузиазм заразен, знаешь ли.

Санс вырос над собой, пусть и не в такой степени, как Фриск. Он подождёт и со временем, когда Ториэль соберётся с мыслями, сумеет спасти и её тоже.

Он будет пытаться. Пытаться раз за разом, пока у него не отвалятся конечности. Может, он и считал себя в чём-то благоразумнее Папируса, но больше не собирался терять приобретённую веру в счастливый конец.

И когда Санс уже возвращался обратно той же тропой, которой пришёл сюда, ступая след в след, он различил еле слышный скрип.

Старая дверь Руин раскрылась, чтобы больше никогда не закрываться.

И всё было хорошо.