В следующей жизни, когда я стану кошкой... (джен)

Док напрасно беспокоился. Они не только не опоздали к началу небесного представления, а прибыли даже чуть-чуть раньше. Едва машина, чихая и фыркая, словно вечерняя роса простудила ее, вкатилась на дорожку, ведущую вглубь сада, Бобби выступил из темноты, освещая себе путь чадящим факелом.

— Доброй ночи, доктор, — голос его был торжественным словно перед Рождеством. — Мисс Алиса, доброй ночи!

Он галантно предложил ей руку, хотя Алиса сама была в состоянии спуститься по металлической лесенке, что проделывала бессчетное количество раз.

Она не стала возражать и, приняв помощь, спрыгнула на землю, опираясь на руку вечного студента. Все-таки, несмотря на мальчишечий костюм, Алиса была настоящей леди — по крайней мере так утверждал ее отец, а отцу нельзя было не верить.

— Не поздновато ли для прогулок? — озабоченно произнес Бобби, поглядывая на часы. — Алисе не надлежит ли быть сейчас в своей постели под присмотром гувернантки?

— Чушь! — отмахнулся док. Он искренне считал, что гувернантки ничему хорошему научить не могут, только портят все и закатывают истерики. Поэтому он сам взялся за воспитание и обучение дочери. Надо ли говорить, что отец с дочерью вели образ жизни, который многие посчитали бы странным и неприличным? Но они отмахивались и от слов осуждения, и от косых взглядов.

— Толпа — это дикий безголовый зверь, — говорил док. — Он умеет лаять, кусаться и кричать, но не способен мыслить. Так зачем слушать толпу?

— Ах, как тонко вы это подметили! — восхищенно вскрикивал на это Бобби, и в его косых глазах зажигался неподдельный восторг. — Как это верно!

Алиса в очередной раз громко чихнула и зашмыгала носом, а Бобби, нервно потирая руки в предвкушении, произнес:

— Капельку бренди, может быть? Для укрепления?

— Не отказался бы, — ответил док, набрасывая на плечи дочери свой теплый пиджак, пропахший дымом. — И Алисе, если можно.

Наблюдать затмение предстояло из старой беседки, которая скрывалась в глубине запущенного, заросшего бурьяном сада — сорняки почему-то не отказывались расти на удобренной машинным маслом земле. Свет тусклой масляной лампы, прикрепленной под крышей беседки, все кругом окрашивал в красивый желтоватый оттенок, бликами играл на брошенном в траве старом выцветшем мяче и витках медной проволоки, запутавшейся в кривых ветвях давно не стриженных кустов с какими-то сухими бурыми листьями.

Колонны беседки, поддерживающие ветхую крышу, были сложены из камня, кое-как скрепленного строительным раствором, пол, на котором был установлен телескоп, представлял собой круглую каменную плиту, порядком истертую дождями и временем.

Здесь же, рядом с телескопом, был установлен столик с угощением — печенье, чай со сливками и кое-что покрепче для мужчин. Алиса, хлебнув предложенного бренди, с ногами залезла в кресло и затихла там, отогреваясь под отцовским пиджаком.

У Бобби было интересно; несмотря на то, что для гостей он приготовил самый красивый сервиз из тончайшего фарфора, а накрытый белоснежной салфеткой чайник с чаем был натерт до блеска, на столе кроме угощения было полным-полно всяческого хлама, который Бобби просто сдвинул в сторону. Между чашек, прямо на парадной накрахмаленной салфетке, пристроилась черная кошка — маленький лоснящийся зверек. Свернувшись в клубок, она мирно спала, негромко мурлыча. Ее черный нос влажно поблескивал, и, судя по равнодушию, которое кошка демонстрировала к соседствующему с ней молочнику, она уже отпробовала из него сливок и осталась ими весьма довольна.

Бобби суетился, потирая руки в предвкушении. Выпитый бренди подействовал на него самым наилучшим образом — круглое лицо вечного студента покраснело и залоснилось, на лбу, под упавшими на него гладко причесанными рыжеватыми прядями, заблестели капельки пота.

— Соня, ну-ка, брысь, — скомандовал он, подпихнув развалившуюся на столе кошку под бок. Та лениво подняла голову и нахально зевнула, показав влажный лепесток язычка и острые белые зубки, бесцеремонно комкая мягкими лапками белоснежную салфетку. — Беда с этими кошками. Расплодились и заполонили весь сад.

— Зато, держу пари, они избавили вас от крыс, мышей и землероек, — отозвался док, устраивая свой цилиндр на том самом месте, откуда Бобби только что согнал кошку.

Кошке такое обращение совсем не понравилось, и она отправилась искать новое пристанище в кресле, где устроилась порядком уставшая Алиса. Она внимательно обнюхала одежду дока, брезгливо подергивая белоснежными усами, но в конце концов решила, что от его пиджака пахнет совсем точно так же, как от вещей ее хозяина, а потому без дальнейших церемоний забралась на колени Алисе и улеглась там, довольно фырча.

Пока мужчины возились с оптикой, Алиса и безо всяких линз заметила, что с ночным светилом что-то происходит. Полная луна, светившаяся до того бледно-желтым цветом, вдруг начала тускнеть, наливаясь зловещим багрянцем.

— Отлично, превосходно! — покрякивал док.

Порывом налетевшего ветра качнуло заскрипевшую лампу, сбило тонкий лепесток пламени — и исчез круг спасительного желтоватого света, проливавшийся из беседки наружу и отгораживающий наблюдателей от ночного мрака.

Все кругом утонуло во тьме, а красная тень между тем начала подбираться к самой серединке луны. Алисе стало почему-то невероятно тоскливо и даже капельку страшно, она крепче прижала к себе теплое тельце мурлыкающей кошки, круглыми глазами наблюдая как привычный ей мир неумолимо погружается в густую тень. Потемневшая луна словно впитывала с затихшей земли все цвета и звуки; Алиса испытала легкое головокружение — будто заглянула в глубокий темный колодец, испытывая при этом непреодолимое желание упасть вниз. Все знакомые предметы, окружающие ее, вдруг стали казаться Алисе зловещими и вовсе не теми, какими были прежде. Они словно ожили, но не превратились в забавных дружков, как это случается с игрушками и куклами, а стали пристанищем тварей, которым лишь ненадолго позволено взглянуть на мир людей. Алиса съежилась в комочек от их хитрых и злобных взглядов.

В неверном свете багровой луны ей казалось, что тени, отбрасываемые колоннами, поддерживающими крышу беседки, дрожат и качаются, словно беседка на самом деле древний каменный слон, с которого при малейшем шевелении с тихим шорохом падают мелкие камешки и тонкая крошка застывшего раствора и песка.

Витки медной проволоки в чахлых, словно полузадушенных листьях, казалось, сочатся багровой кровью и медленно движутся, словно кольца прячущейся змеи, а кресло под нею, обтянутое роскошным бардовым бархатом, почему-то стало бурым, рыжеватым, словно бархат вмиг стал старым-старым, облизанным пламенем пожара и готовым лопнуть от легчайшего прикосновения.

Из чернильных озер густых теней тонкие ручьи трещинок неумолимо быстро и коварно взбежали вверх по лакированным ножкам мебели, и, казалось, раскололи их, заставили мгновенно растрескаться, да так, что Алиса и вздохнуть боялась. Одно легкое движение, и кресло, — да что там кресло — весь мир разлетится осколками в багровой пустоте.

— Словно Господь Бог отвернулся от нас, — прошептала Алиса.

— А? — тотчас отозвался док. — Что? Чушь! Господь Бог... это всего лишь обычное космическое явление, дорогая. Довольно редкое, это правда, но в нем нет ничего дьявольского. Если бы гипотетический Бог существовал, да еще и решил напугать человечество таким способом… — док не закончил фразу и расхохотался, выказывая свое презрение к божественным методам устрашения.

— Вы не верите в Бога, дорогой доктор? — прогудел из темноты Бобби.

— Какой в том толк, Роберт?! — уже строго ответил док. В его голосе появились сухие, неприятно карябающие слух нотки. — Разрази меня гром, если я не вижу толка в этом. Что даст мне вера? Зачем она? Ммм? Я верю в человеческий разум, в его могущество, — он многозначительно постучал костлявым пальцем по морщинистому лбу. — Разум — вот мой Бог! Нет, нет, и еще раз нет! Сказано же — не сотвори себе кумира, и отчего-то эти умники тотчас этого самого кумира нам и подсовывают! А знаете, почему творить кумиров опасно? А я скажу! Когда идол рушится со своего пьедестала, тем, кто его туда возвел, становится невероятно больно! Да-с, больно! И если я, уповая на Господа Бога, не получу желаемого, что будет? Я разочаруюсь. Будет чудовищное разочарование и боль!

— Ах, как это великолепно сказано! — в очередной раз разразился восторгами Бобби, и мужчины продолжили свои наблюдения, записывая все этапы лунного затмения в большую, заляпанную чернилами и маслом тетрадь Роберта при неясном свете масляного тусклого фонаря, с которым тот выходил встречать гостей, да после так и не потушил.

— А мне кажется, — не уступала Алиса, — что это похоже... на преисподнюю. Где томятся души умерших, — она снова уставилась на наливающуюся тенью луну. — Интересно, каково это — путешествовать там, между мирами?..

— Боюсь огорчить тебя, дорогая, — все тем же скрипучим неприятным голосом ответил док, — но и посмертного существования тоже нет. Ничего нет. Человек оканчивает свой путь земной тут, когда на крышку его гроба лопатами швыряют комья земли. Прозаично, но это единственно верная правда.

— Не верю, — упорствовала Алиса. — Посмотри, сколько звезд! Сколько там миров! В чем смысл творить их, если человек даже увидеть всего не может?

Док ничего не ответил, недовольно похмыкивая.

Алиса знала, отчего отец так говорит — говорит горячо, пылко, словно читая лекцию перед большим количеством людей, стараясь в их головах посеять семена им самим выдуманной истины.

Когда умирала ее мать, отец молился, много молился, но его просьба услышана не была, и он ожесточился, потеряв свое драгоценное сокровище. Тогда он считал, что самое страшное, что может произойти с ним, уже произошло — он потерял верную спутницу, друга и единственную любовь. Что оставил ему Бог взамен? Потрясая кулаками, док много раз спрашивал об этом небо. Паровые машины вместо человеческого тепла? Косого Бобби, готового с охотой поддакнуть любому слову своего учителя? Что?!

...Маленький бунт крохотного человека против всемогущего мироздания. Не ему ли док теперь пытается доказать что-то?..

... Должно быть, Алиса, пригревшись, задремала под нестихающее уютное мурлыкание кошки, потому что, когда она открыла глаза, в небе сияла свежеумытая приветливая светлая луна, а мужчины, отложив тетрадь и чернильницу, попивали бренди и тихонько переговаривались, как показалось Алисе, заговорщически и таинственно, склонив головы друг к другу.

Затмение окончилось.