Вектор жизни (гет)

Ранним утром прибыл дроид доставки, нахальное и беспардонное создание. Асажж выпуталась из одеяла, натянула майку и, ёжась от холода, открыла дверь. Дроид не стал ждать, когда ему освободят дорогу, влетел в комнату, чуть не сшибив Асажж с ног, и сгрузил на ещё тёплую постель коробку с провизией.

— Будь я твоей хозяйкой, давно бы выкинула чип личности на помойку, — проворчала Асажж.

Обычно она не отличалась склонностью к беседам с дроидами — за время войны наобщалась на годы вперёд, — но за отсутствием лучшего годилась и эта железная чушка.

— Я рада, что ты не моя хозяйка, — заявил дроид. — Декса вот всё устраивает. Жаль только, что он не желает прислушиваться к моим советам.

— Каким ещё советам?

— Прекратить якшаться со всякими там джедаями и другими подозрительными личностями. Давно бы уж сдали тебя и получили хорошую награду. Кафе бы отремонтировали.

Асажж оскалилась.

— Ситх с ним, с чипом личности. Пожалуй, я выдеру динамик из твоей ржавой башки. И память отформатирую.

Дроид испуганно отшатнулся, немного помолчал и почти вежливо сказал:

— Декс просил узнать: будет ли нужно ещё что-нибудь?

От того, кто приторговывал информацией, Асажж нужно было многое. Раз уж друг Кеноби сам напрашивался, то грех было бы не воспользоваться его услугами, и Асажж назвала то, чего нельзя было найти в голонете.

На пороге дроид замешкался, повернулся и всё тем же любезным тоном сообщил:

— А ведь в следующий раз по дороге сюда я могу просто уронить коробку в пропасть.

На этом уровне ночи отличались от дней лишь разноцветьем неоновых огней. Каждый раз, когда напротив отеля загоралась вывеска с томно изгибающейся танцовщицей, рекламирующей какую-то кантину, Асажж начинала испытывать странную, первобытную тоску, заставляющую подрываться из-за каждого транспорта, проехавшего мимо её логова, а в минуты затишья — глухо выть в подушку или метаться по комнате как обозлённая нексу.

Просто так, без причины.

Раньше Асажж думала, что привыкла к одиночеству. Она была одинока на Раттатаке, когда пришлось буквально выгрызать себе право на жизнь, а после гибели Кая — подминать планету под свою власть, поскольку не рассчитывала на соратников, только и ждущих, как ударить в спину. Тогда одиночество было залогом выживания.

Она была одинока на службе у Дуку. Малейшее проявление слабости, жажды тепла — и ситх преподавал свой урок, выжигая нервы и остатки человечности. У него это почти получилось.

Она была одинока среди Сестёр. Они приняли Асажж, сильного и талантливого бойца, в клан, но она росла вне культуры Датомира и осталась чужой для них. Будь у неё больше времени, она бы смогла стать своей, но…

Она была одинока как наёмник, избегая работать в группах — одной было проще. Не нужно было переживать, что этот салага подведёт в самый ответственный момент, а тот жулик кинет с дележом оплаты.

Она была одинока сейчас — но никогда прежде ей не было так тоскливо.

А ещё этот плащ из неприметной бурой ткани, который мог принадлежать кому угодно, и бродяге из ночлежки, и… джедаю. Плащ, так неосторожно забытый в прошлый его визит. Мягкую материю, пахнущую чистотой, было так приятно гладить, сминать в пальцах, и тоска на время отступала, чтобы вскоре вновь захлестнуть с новой силой.

Однажды она не выдержала и, накинув этот плащ на себя, вышла из комнаты.

Нет, Асажж не бросилась очертя голову в суету столичных улиц. По голонету каждую четверть часа демонстрировали портреты преступников со списком особых примет и суммой вознаграждения, и светить этими самыми особыми приметами у неё не было никакого желания.

Охотники за головами искали высокую, лысую, светлоглазую женщину с характерными узорами на лице. Но отросший ёжик белых волос легко выдать за седину, рост скрыть сутулостью, а фигуру — безразмерной хламидой. Капелька косметики, еле заметная иллюзия — и в зеркале отразилась морщинистая старуха с выцветшими от времени глазами. Безликое и бесполое существо, нищенка, до которой никому нет дела — тьма их на нижних уровнях Корусканта. А от камер наблюдения спасёт тень капюшона.

В конце концов, получилось же у Асажж заморочить голову самому графу Дуку.

У вылазки было две цели. Первая — утоление любопытства. Асажж было недостаточно того, что писали в прессе: выхолощенные, ложно-нейтральные тексты правительственных журналистов не давали полной картины происходящего, а живые, перемежаемые солёными словечками слухи можно поймать лишь на многолюдном рынке.

Рынок идеально подходил и для второй, более приземлённой цели. Асажж намеревалась обзавестись небольшой заначкой на случай, если по какой-либо причине не получится договориться с Орденом. Оставалось лишь вспомнить детский навык срезания кошельков у зазевавшихся олухов.

И держаться подальше от популярных у наёмников кантин.

Когда-то богато украшенная станция ныне была разграблена. Мозаики разобрали на сувениры, оставив на стенах словно бы выжженные силуэты, в которых смутно угадывалось древнее предание о похищенной царевне, причине очередной войны. Угадывалось лишь потому, что кто-то попытался восстановить тень прежнего величия, старательно, но грубо заполнив силуэты дешёвой краской. На уровне глаз всё было залеплено объявлениями, рекламой и плакатами «Разыскиваются» с портретом Вентресс в числе прочих.

Асажж с удовлетворением отметила, что цена за её голову повысилась.

Вскоре к перрону подошёл поезд, идущий до ближайшего рынка. Пассажирский поток подхватил Асажж, протащил вглубь вагона и оставил виснуть на поручнях над душой сидевших пассажиров. Пассажиры эти — молодая женщина с короной из тёмных кос и коротких рожек и серокожий паренёк лет одиннадцати с точно такими же рожками, венчавшими безволосую голову — казались матерью и сыном, но мелочи выдавали действительность. Слишком умиротворённое лицо женщины, не измученной тяжёлым бытом. Слишком сдержанное для такого возраста любопытство в глазах мальчишки. Добротная, слишком аккуратная для этих мест одежда.

При виде «старухи» малец подскочил, уступая место, а его учитель с извечным, постылым уже состраданием покосилась на Асажж. «Старуха» проскрипела подобие благодарности, мысленно порадовавшись тому, что испытание маскировки на джедаях прошло как надо, и словно бы задремала.

Рогатая парочка вышла за перегон до рынка. Поезд, дребезжа и покачиваясь, доковылял до следующей остановки, открыл двери — и толпа вынесла Асажж в средоточие хаоса, орущее, стрекочущее, булькающее на всех известных языках галактики, несущееся по своим делам во все стороны, пахнущее жареными нунами, гнилыми милуранами и немытыми телами. Асажж, несколько дней сидевшая взаперти, растерялась от такого сенсорного удара, запаниковала, метнулась в пустую подворотню — и уже там разозлилась на себя за накатившую слабость.

Злость всегда помогала ей вернуть самообладание.

И тут же донёсся разговор двух торговцев, чьи лотки стояли неподалёку.

— …опять новые истребители закупили…

— Зажрались.

— …правда, вроде как канцлер сам это предложил.

— Да ну тебя — сам! Он же под их дудку пляшет. Когда ж эта война треклятая закончится…

Шумное семейство проплыло мимо, заглушив дальнейшие реплики, и Асажж, выскользнув из укрытия, двинулась вдоль торговых рядов. Поток вновь подхватил её, понёс мимо яростно торгующихся покупателей, заваленных всевозможным барахлом ларьков, тележек разносчиков, кричащих зазывал… Она лавировала в этом течении, ища себе жертв и улавливая обрывки бесед.

Паренёк с наивными глазами покупает детали к протокольному дроиду. Чистенький, одет хорошо, торгуется плохо. Деньги на поясе не последние, а мир ещё успеет не раз обкусать его. Пусть уж так: малой ценой, заплаченной карманнице-бродяжке.

— …у знакомого троюродной сестры отобрали ребёнка. Поганец, конечно, весь дом к ситховой матери разнёс. Ну воспитали бы уж как-нибудь…

Дородный мужчина обманчиво беспечен, может и за руку поймать. Пробный камень: столкновение и содранный значок, корпоративная эмблема. Невнимателен. Вероятно, рассчитывает на маячок в кошельке. С такой добычей вор и с рынка убраться не успеет, как его засекут, но пропажа пары-тройки кредитов обнаружится намного позднее.

— …налоги опять повысили. Больше половины жалованья отдаю на содержание…

Три девицы — надменные и презрительные лица, богатая ткань одежд. Юные аристократки в поисках приключений. Таких и обчистить не грех — за тем и пришли.

— …говорят, бросил всё и к любовнице улетел. Долг? Да я вас умоляю!..

Мать небольшого семейства судорожно цепляется за сумку, выдавая, где лежат ценности. Можно незаметно прорезать боковину и вытащить, но отбирать последнее не позволяют остатки совести. Слегка толкнуть, привлекая внимание к сумке — пусть перехватит понадёжнее.

— …все места роднёй заняты, не пробиться. Так и придётся гнить тут. Где ж справедливость их хвалёная?..

Река неслась дальше, к центру рынка, где на импровизированном помосте какой-то голенастый гуманоид орал протестные лозунги — а скопившаяся толпа с радостью и яростью подхватывала его слова, эхом разносила их дальше. Ощущение приближающейся беды сдавило виски, потребовало убраться подальше. Раздавшийся вой сирен, треск полицейских дубинок на противоположном конце площади тут же подтвердили: предчувствиям надо верить.

Асажж поспешила уйти, пока волна паники не захлестнула площадь. Вслед доносились механический бубнёж полицейских дроидов и вопли. Люди и нелюди шли всё быстрее, потом перешли на бег. Кто-то упал, вскрикнул от боли. Кто-то опрокинул стол — со звоном покатились дешёвые игрушки. Вдалеке прогрохотал взрыв, и все разом оглушающе заголосили.

Асажж выругалась. Удача опять подвела её, рынок наверняка оцеплен.

На выходе скопилась толпа, а сзади напирали, толкали в спину, до хруста сжимали рёбра. Асажж, подобрала повыше подол плаща, чтоб на него не наступили, и ввинтилась в самый центр потока, выходящего с рынка. У всех вокруг был стеклянный, бездумный взгляд обречённого на забой скота, и, когда ворота проплывали мимо, она увидела на возвышении давешнюю джедайку — уже без падавана. Платье забрачки было порвано, испачкано кровью и копотью, а на лице явно читалась усталость. Она сдерживала толпу: хоть её сил не хватало на большой радиус, но те, кто уже миновали ворота, стряхивали с себя оцепенение и уже без паники спешили покинуть беспокойный район.

Узкими улочками, завешанными сохнущим бельём и полными разнокалиберной шпаной, Асажж пробралась к дальней станции. Шпана постарше проигнорировала её — видимо, решив, что у неё нечем поживиться, — но пожелавшая самоутвердиться за счёт «слабой старухи» мелюзга заставила подобрать подвернувшуюся под ноги арматуру. Отбиваться, впрочем, не пришлось: обошлось оскорблениями издалека и брошенными вслед ей огрызками.

Уже дома она осмотрела добычу — небогатый улов, которого хватит разве что на неделю скромной жизни.

Зато хоть проветрилась.