Гермиона его не любила (гет)

Если бы у Гарри Джеймса Поттера, почти сорокалетнего мага, бессменного главы Аврората, спросили, кто вызывает у него наибольшее раздражение, и если бы он честно ответил, то его слова сильно удивили бы спрашивающего, потому как в этом списке было только одно имя. Имя его «лучшего друга». Рональда Биллиуса Уизли.

А сильнее всего из себя его выводило упоминание в разговорах их прошлого с Гермионой Поттер, в девичестве Грейнджер. Просто потому, что они еще раз напоминали Гарри об эпизоде их далекого прошлого. О его слабости. О том, что он чуть ли не впервые в жизни решил пойти в сторону того, что легко. И до сих пор до конца не знал, было ли это правильно.

С момента близкого знакомства с троллем Гермиона была неотъемлемой частью жизни Гарри, их отношения крепли и развивались, но насколько они были важны для него — он понял только в середине третьего курса, при эпизоде с метлой.

А вот то, что эти чувства не были вполне дружескими, он, к сожалению, понял только на балу, пялясь как балбес на Гермиону, кружащуюся в танцах с Крамом, забыв дышать от сильной боли где-то в районе груди.

Через год, почти потеряв Гермиону в Отделе Тайн, он уже совсем было решился на признание, но разговор с Дамблдором все изменил. Зачем этой великолепной девушке ходячий мертвец?

Весь шестой год прошел в желании если не убить, то до полусмерти избить Рона Уизли. Останавливало только то, что, скорее всего, и отношения с Гермионой, которая с какого-то перепугу на него запала, могли тоже сильно пострадать. Как Рон мог так доводить Гермиону, Гарри решительно не понимал. Он, конечно, пытался ее успокоить и отвлечь, не переходя определенную грань, а ведь так хотелось! Но нет, он не мог, она и так была мишенью как его подруга, а как его девушка была бы в двойной опасности. Да и нужна ли девушка смертнику, точнее нужен ли ей смертник? А ведь тогда она сама уже начала что-то подозревать.

Когда Рон ушел от них, только приобретенная за десять страшных лет у Дурслей привычка удерживать чувства глубоко внутри стальными скрепами сдерживала его желание обнять, крепко прижать к груди и целовать, целовать… целовать так, как будто от этого зависит (жизнь? Что ему, полуинферналу, жизнь…) судьба мира и счастье Гермионы. Когда вернулся Рон и отвлек на себя внимание, Гарри почти вздохнул с облегчением.

Но все его — без преувеличения — стальные стены воли рухнули, как ржавый забор, в день последней битвы.

Когда Гермиона, заметив упадок его духа, бросилась к нему и отчаянно поцеловала, поцеловала не как друга, а как любовника или жениха, это его порвало в клочья и снова собрало вместе.

Поцелуй Гермионы перед боем придал ему сил и надежды на будущее, и он до сих пор не знал, смог бы он выжить без этого вдохновляющего напутствия, от которого у него, казалось, выросли крылья. Он думал, что это было немного нечестно, он совершенно ясно понимал, что Гермиона его не любила, точнее влюблена была совсем не в него, но он просто был не в силах отказаться. В конце концов, мог же он хоть раз в своей несчастной жизни побыть эгоистом!

И он ей ответил, ответил так, что у них обоих перехватило дыхание. Всю свою нерастраченную, тщательно скрываемую любовь и нежность, все развивающиеся уже семь лет чувства, всё свое желание жить, выжить и сделать ее счастливой.

И он сделал ее счастливой. Это заняло немало времени, потребовало много усилий, но у него получилось. И когда это произошло, он стал абсолютно счастлив сам. Но воспоминания о том дне все равно раздражали его, и он до сих пор так не решил для себя точно, было ли это легко или правильно.