На взлет (джен)

Первым, что учинил в статусе начальства мистер Экхарт — сразу же по возвращении Линды из отдела кадров повелевший звать его Перси и предложивший перейти на «ты», чем вызвал очередной шок — была экскурсия по отделу.

Все ещё не отошедшая от волны впечатлений Линда была молчалива и лишь смотрела по сторонам круглыми, как у совёнка, глазами. Но Перси это, похоже, совершенно не смущало. С разговорами он успешно справлялся за двоих, и был чрезвычайно красноречив.

—…А эти фрезеровочные станки! Уникальная точность, в этом КБ больше таких не найдешь! Три года назад выписал из Европы, там в Швейцарии открылся новый завод, совсем небольшой, но если будут так же строить — развернутся ещё дай бог каждому!

— …Монтажные дроиды последнего поколения! ИИ высокого класса, прецизионные манипуляторы, заберутся куда хочешь! Сейчас, правда, показать не могу, они в режиме консервации, как видишь. Но вот когда начнем собирать!..

—…А здесь у нас участок гальванотехники. Нам нужны особые требования к покрытию, это ведь не просто защита от коррозии: должна быть сопротивляемость жёстким внешним условиям, защита от износа при упругоэластической деформации, ведь при трансформационных перестроениях всегда повышенные нагрузки… А, так ведь ты ещё не знаешь!

Перси вдруг остановился на полушаге и перебил сам себя на полуслове, хлопнув со смехом по лбу.

— Совсем забыл, ты все ещё не в курсе, чем мы тут занимаемся. Пойдем-ка лучше в конструкторскую. Железки подождут.

Несмотря на то, что Линда была как раз-таки в курсе, она отнеслась к предложению Экхарта с немалым воодушевлением. Ей было интересно, как прозвучит из уст самого Перси все то, что пересказывали ей другие. То, о чем так презрительно отзывался когда-то Кавасаки. Все, что она успела увидеть и услышать до этого момента, производило завораживающее впечатление. С одной стороны, прямого опровержения сплетням об отделе Экхарта не было: конструктор объективно был странным, отдел действительно пустовал, насчитывая — как успела узнать Линда заочно — одного техника, двоих младших инженеров, лаборанта, охранника и ещё одного молчаливого усатого дядьку, совмещавшего функции уборщика, курьера, завхоза и айтишника. Но теперь Линда видела все это совершенно в другом свете. Что казалось глупым, неуместным, неадекватным при взгляде со стороны — теперь пробуждало интерес, будоражило воображение, приобретало оттенок даже некой романтики. Осталось выяснить только, для чего все это. Эта работа в условиях, по меркам того же Кена считавшихся невыносимыми, эта вечная борьба за ресурсы и эти бодания с министерством. Наверняка у Экхарта есть причины жертвовать многим ради своей идеи. Создание летающего трансформера… Быть может, и в этом существует смысл? Быть может, не так уж это и нереально?..

— Лучше всего, если ты будешь задавать наводящие вопросы. Тогда мне станет понятнее, что ты уже знаешь из области мехастроительства, а что нужно пояснить, — объявил Перси, когда они вдвоем оказались в небольшой комнате, слегка затемнённой для того, чтобы лучше было видно большой экран над приборной консолью. На этот экран конструктор в пару движений вывел картинки: ещё не сборочные чертежи, просто эскизы разных видов: проекции, изометрия. На всех — одно и то же, с небольшими конструктивными вариациями. Пилотируемая боевая человекоподобная машина, носящая исторически сформировавшееся название «мех». Оснащённая помимо искусственного интеллекта также и рукотворной личностью — так называемой «душой», что отличает любого меха от бота или дроида. Вершина инженерного искусства, выход за грань всего, что достигли учёные предыдущих поколений.

Как завороженная, Линда уставилась на чертежи, наметанным глазом прикидывая, как изображенное выглядело бы в реальности. Несмотря на то, что вблизи она мехов не видела ни разу, она неплохо разбиралась в их конструкции по фото-, видео— и голосправочникам. То, что показал Перси, было средне-легким молдом, пропорционально сложенным, не лишенным своего рода грации и изящества. И — что отличало его от всего виденного ранее, прежде всего бросалось в глаза — со сложенными за спиной, но все же выступающими за габариты крыльями реактивного истребителя.

Именно об этом Линда и решила задать первый вопрос. Сразу к сути, что уж там.

— Я правильно понимаю, то что вы… ты проектируешь — оно должно трансформироваться в джет?

— Да! — горячо произнес Перси, и обернулся. Казалось, он сейчас зааплодирует догадливости нового сотрудника.

— Моя мечта — в том, чтобы разумные существа наконец покорили небо. Не с помощью каких-то приспособлений, какими являлись для людей летательные аппараты со времён воздушного шара и дирижабля — а сами по себе, по своему желанию взлетая под облака и опускаясь обратно. Только подумай, какие возможности это даст обороне страны! У нас будут идеальные бойцы, способные в прямом смысле свалиться на голову противнику. И им даже не нужна посадочная полоса: трансформация может происходить прямо в полете! Но да… что-то я уже увлекся, извини.

— Ничего страшного, — подбодрила конструктора Линда. Она и сама прониклась идеей боевых машин, которые можно доставлять куда угодно без специальных средств, одним лишь приказом. Но вот идея идеей, а реализация ее по-прежнему виделась… ну, как минимум очень туманной перспективой. Что ж… для Перси это, по-видимому, не совсем так.

— И ты решил не просто приделать меху какой-нибудь ракетный ранец, а именно что сделать ему альтформу истребителя? Но почему?.. Трансформеры до сих пор редки, и большинство экспериментов кончается ничем. И неудивительно — попробуй еще продумай механизм так, чтобы ключевые точки ЭМ-полей после трансформации были в нужном порядке. Один пси-контур и две конфигурации… это же фактически нереально!

Мысли о технической стороне дела увлекли ее, как бывало, сразу и полностью, вытеснив из головы все остальное. Даже присутствие собеседника. Линда рассуждала вслух, уставившись на эскизы, активно жестикулируя, и увлеклась до такой степени, что не сразу обратила внимание на собственный тон. Фактически, она только что высказала Экхарту то же, что и все остальные — что его разработки являются чушью на постном масле. Прикусив язык, Линда замолкла и виновато покосилась на Перси.

Но тот, похоже, совершенно не обиделся. Наоборот, пришел в какое-то странное воодушевление, будто только и ждал этих слов.

— А вот и нет! — торжествующе провозгласил он. И метнулся к консоли, сдвигая и сменяя изображения. Потом прервался на половине движения, пробежал куда-то в дальний угол и выкатил оттуда кресло на колесиках — даже в полумраке было видно, насколько пыльное и покосившееся. Пододвинул его к Линде и театральным жестом пригласил присесть. Линда удивилась, но уселась, оказываясь прямо напротив большого, чуть вогнутого экрана консоли — будто в кинотеатре, построенном для единственного зрителя.

А Перси тем временем закончил возиться с изображениями. На экране теперь демонстрировалась другая фигура меха: как можно было судить, некая условная, абстрактно-усредненная, лишенная каких-то опознавательных черт. Внутри контура светились разными оттенками точки: крупные, поменьше, совсем небольшие, будто схема созвездия на ночном небе. Их расположение было знакомо Линде. Это были ключевые узлы конструкции, в которых — опять же усредненно, без поправки на особенности молда — обычно располагались точки подключения пси-контура. Того самого связующего звена между корпусом и «душой», что обеспечивал воплощение личности меха в отдельно взятом «теле» из металла, пластика и кремния.

— Ты ведь наверняка знаешь, — начал Экхарт торжественно, поворачиваясь к Линде и опираясь бедром на край консоли, — почему меха человекоподобны. Почему им придают именно такие очертания… хотя с точки зрения проходимости, устойчивости, огневой мощи, технологичности производства и прочих параметров есть масса других, более выигрышных конструкций машин.

Линда удивилась снова. На сей раз тому, что конструктор употребил слово «наверняка». Откуда ему знать, что она знает, а что не знает? Он ведь так и не провел никакого собеседования, не выяснил уровня ее технических навыков… а во время ходьбы по отделу она все время молчала. Однако, не видя смысла отрицать истину, она кивнула.

— Знаю. С одной стороны, меха предназначены для работы в паре с пилотом — а человеку психологически проще найти контакт с тем, что похоже на человека. Но это не главная причина. Главная — в том, что максимально успешное внедрение личности в искусственно созданное существо должно производиться по определенным схемам. Человеческая личность зависит от многих факторов, и ученые давно доказали, что основное вместилище сознания — мозг — не определяет ее целиком. Большое влияние оказывают и другие факторы, в том числе до сих пор неизученные… но одним из них является тело. На состояние психики воздействуют гормоны, физическое состояние и тонус, и так далее. У меха — то же самое. Психика неразрывно связана с тем, каким образом «душа» внедряется в нейросеть корпуса. Это тонкая и ответственная работа… на нее приходится основная доля времени, затраченного на конструирование меха. Если бы пришлось идти в этом деле наобум — могли бы уйти столетия, прежде чем был бы получен первый действующий образец. Поэтому еще двадцать пять лет назад, когда только обсуждались первые попытки создания машины с «душой», конструкторы нашли решение: исследовать схему биополей человека, чтобы впоследствии воссоздать ее при помощи электромагнитных полей техники. Так и появились человекоподобные машины. И именно поэтому так сложно построить трансформера: ведь в альтмоде у него будет уже не человеческая анатомия полей, — Линда пожала плечами, несколько удивленная собственной разговорчивостью. Раньше ей редко доводилось произносить такие монологи, даже с теми, кто готов был ее слушать — например с Кеном. Но Перси… он не просто слушал. Он слушал как-то по-особенному. Под его лучистым взглядом рассеивались все сомнения и страхи, наступало странно тихое, торжественное спокойствие. Становилось совершенно ясно: то, что ты говоришь, важно. Интересно. Нужно не просто кому-то, вообще, а конкретному собеседнику прямо здесь и сейчас.

— Именно, — произнес Перси с придыханием. — Восхитительно. Такое лаконичное и точное определение… Ты еще умнее, чем я думал.

Линда зарделась. И чтобы скрыть смущение, принялась увлеченно рассматривать собственные коротко остриженные ногти, вычищая из-под них следы машинного масла и нагара. Бесполезное занятие: в любом случае максимум часа через два под каждым все равно будет черный ободок.

А Экхарт тем временем продолжал, предварительно еще немного покопавшись в консоли.

— А теперь смотри.

На экране возник другой эскиз в трех проекциях. На сей раз — реактивный истребитель с хищным, заостренным носом, с агрессивным углом развернутых крыльев. И снова точки, сетью покрывающие пространство внутри контура.

— Ошибка конструкторов прошлого… да и настоящего, и строго говоря, не вполне ошибка, всего лишь недоработка и некоторая узость видения… Словом, единственное, что ограничивает возможности разработки принципиально новых типов меха — это слишком узкая ориентированность в выборе анатомии. Почему только человек? Почему изучают лишь его биополя в качестве паттернов распределения?

«Что значит почему», — захотелось возразить Линде. Но в первую секунду перечить старшему не позволило воспитание, а во вторую она вдруг поняла и сама: действительно, почему? Ведь и у животных есть своя нервная система и свои энергетические контуры организма. Но… какой в этом толк?

— С другой стороны, не все живые существа могут быть полезны в этой роли, — словно подслушав ее мысли, продолжил Перси. — Какой смысл строить меха по образцу… ну к примеру, лошади, или дельфина? Четыре ноги ничем не лучше двух, а водоплавающий альтмод — чрезмерно узкая специфика. К счастью, человечество решило вопрос того, по чьему образу и подобию делать наиболее высокотехнологичные механизмы. И решило уже давно.

Триумфальным жестом Экхарт нажал кнопку на консоли. И изображение вновь изменилось: на горизонтальную проекцию самолета наложился другой силуэт. Силуэт летящей птицы с расправленными сильными крыльями. Точки и узлы заняли свое место внутри новой фигуры. И выглядело это, если экстраполировать весь свой умозрительный опыт, вполне… правдоподобно.

Все еще недоверчиво хмурясь, Линда подалась вперед и медленно встала. Сделала пару шагов к консоли, не отрывая взгляда от схемы, задумчиво шевеля губами.

— И все же… — произнесла она негромко с полминуты спустя; все это время Персиваль Экхарт терпеливо ждал, не встревая, давая ей время сосредоточиться. — Как рассчитать все так, чтобы узлы после трансформации приходились на нужные места? Ведь это потребует нестандартного расположения и в исходной форме, в рутмоде…

— А вот над этим мы как раз здесь и работаем, — так же тихо, но уверенно ответил Перси. В его голосе была слышна улыбка, и когда Линда покосилась в его сторону, она убедилась: конструктор улыбался. Спокойно, радостно, тепло. Невольно уголки рта у Линды тоже поползли вверх: медленно, криво, один выше другого, губы по привычке плотно сомкнуты. Но Перси отреагировал на это так, будто ему улыбнулась в тридцать два идеальных зуба какая-нибудь голливудская дива. В мгновение ока разулыбался вовсю, подхватился, всплеснув руками, засуетился возле консоли.

— Кое-какие разработки уже есть, мы даже провели моделирование в первом приближении… сейчас я тебе все покажу. Ну вот, к примеру, плечевой пояс…

К вечеру этого дня Линда явственно ощущала, как гудит изнутри голова, набитая до отказа новой информацией. Новыми знаниями, новыми впечатлениями, чем-то совершенно непохожим на все, что было раньше в ее жизни. И, черт возьми, это было восхитительное чувство.

Она едва не забыла зайти до конца рабочего дня в отдел кадров, забрать новый пропуск. Но все же справилась с этой задачей. И, заглянув еще раз в отдел — свой отдел, как она впервые назвала его мысленно, получив от этого неожиданное удовольствие, — попрощалась с Перси и отчалила в общежитие.

На выходе с территории она встретила Кавасаки. Ну как встретила — увидала издалека. Но даже с расстояния в двадцать ярдов было видно, как он, заметив ее, озадачился и остановился, вглядываясь. Еще бы. Линда вдруг поняла, что идет едва ли не вприпрыжку, тогда как по всем расчетам Кена, должна была бы ползти, убитая горем и придавленная сумкой с личными вещами. Осознав это, она рассмеялась беззвучно, запрокинув голову. Подняв руки повыше, чтобы хорошо видно было над головами прохожих, одной показала свеженькую магнитную карточку, а другой — оттопыренный средний палец. А после, сунув их в карманы, направилась своей дорогой. Больше Кеннета Кавасаки она не видела ни разу… и не особенно задумывалась, почему.

С этого дня Линда Майлз стала полноправным членом команды Экхарта. Перси не обманул: делать пришлось действительно все, и причем порой — одновременно. В отделе напрочь отсутствовали любые штатные расписания, планы работ, графики проектов. Проект, по сути, был один-единственный, и в обязанности сотрудников отдела — всех восьмерых, включая главного конструктора, в противовес девяноста шести человекам в отделе Янга, — входило делать все возможное, чтобы он хоть как-то двигался вперёд, не загнувшись на полдороге. Линда работала на станках, вытачивая детали для прототипов и действующих моделей, потом их же мучила на испытательных стендах — сперва под присмотром коллег, но уже через пару дней самостоятельно. Училась управляться с погрузчиком, сборочными механизмами, шлифовальным и измерительным оборудованием, плазменным резаком и плавильной печью. Изучала виды покрытий и проводила анализ топлива. Меняла воздухоочистительные фильтры в лабораториях и снимала с потолка паутину в кабинете Перси. Заказывала бумагу для чертежей и пластины для микросхем. Посменно с коллегами бегала за китайской лапшой на обед, варила кофе на старенькой электроплитке прямо в цеху. За пару недель разобрала бардак в архиве документов, чем заслужила полный обожания взгляд конструктора и очередную хвалебную оду. Успела отметить чей-то день рождения и оформить для Перси командировку на конференцию в Детройте. А в его отсутствие отвечала по рабочему телефону, разруливая вопросы с инстанциями на предмет какой-то очередной недовысланной бумажки.

В свободное время — которое выдавалось совершенно неожиданно, урывками в водовороте дел — она изучала технические системы меха: от нейросети до моторного каркаса. Много читала, составляла списки вопросов, с которыми бегала по отделу за коллегами, много практиковалась — благо в использовании рабочего оборудования и материалов ее никто не ограничивал. Быстро стало ясно, что заниматься своими делами удобнее здесь, чем в общежитии, поэтому Линда перевезла в пустующий угол цеха и собственные технические пожитки — к вящей радости соседок, которые устали объяснять заглядывающим к ним порой кавалерам, что делают в женском блоке паяльная лампа и дрель. Да и в целом в общежитии Линда теперь появлялась куда меньше прежнего. Вечера, а случалось что и ночи проходили в цехах, лабораториях и кабинетах — если не в возне с очередными железяками, то в увлекательных разговорах с Перси.

— Давно ты всем этим занимаешься? — спросила она как-то раз, когда поздним вечером они закончили обсуждения очередной конструкторской идеи — кажется, это была новая схема распределения хладагента — и наслаждались заслуженным бездельем. Линда сидела, разувшись и скрестив по-турецки ноги в полосатых носках, прямо на столе у дальней стены; перед ней стояла открытая коробка с пиццей и банка пива. Точно такой же натюрморт красовался рядом с Перси, полулежавшим в своём кресле с откинутой на максимум спинкой. Горела настольная лампа под покосившимся зеленым абажуром; в кабинете было полутемно и очень уютно.

— Свой отдел я выбил три года назад, — охотно начал рассказывать конструктор. Линде нравилось, что из него никогда не нужно было тянуть слова, и не нужно было формулировать для него исчерпывающие вопросы. Достаточно задать направление, а уж порасскажет он обо всем сам.

— А до этого… да наверное, сколько себя помню. Что-то сооружал еще в детсаду, из кубиков, резинок и проволоки. Потом заинтересовался машинами и механизмами, потом роботами… По первой специальности учился на инженера служебных дроидов. Только спустя три года после того, как начал работать, японцы собрали первого в мире меха. Шуму тогда было… — он хохотнул и рукой с пивной банкой очертил в воздухе широкий круг — очевидно, призванный изображать масштабы столпотворения и бестолковую зацикленную суету. Линда только качнула головой и хмыкнула: и теперь встречаются личности, для которых все эти двадцать лет — не аргумент, а меха по прежнему мировое зло.

— Я тогда понял, что вот она, перспектива. Что если взяться за это прямо сейчас, то можно успеть запрыгнуть на подножку. Сделать что-то такое, чего раньше никогда не было, о чем даже никто не мечтал. Душа, которая дается не откуда-то свыше, а рождается прямо при тебе, возникает у тебя в руках… — он задумчиво вздохнул, и Линда мысленно подивилась тому, как созвучны их с Экхартом мысли. — Она от этого не становится менее загадочной. И в этом-то весь и смысл.

Линда тихонько улыбнулась краем губ. Пожалуй, любой другой конструктор взялся бы говорить о том, как важно раскрыть, разгадать эту тайну, как это может помочь узнать больше и о глубинных свойствах человеческой психики, и так далее, и тому подобное. Перси был не таким. Он не стремился расчленить на составляющие и разложить по полочкам все на свете, образмерить и просчитать то, что не может быть просчитано, сделать вид, что он, как великий ученый, подчинил себе саму природу и законы мироздания. Для него романтика непознанного была ценна сами по себе. И это нравилось Линде.

— Пришлось, конечно, еще учиться, стажироваться, потом ходить годами в младших инженерах… Бывшая моя супруга тогда не вынесла такой жизни. Все ждала, когда я деньги начну зашибать, пилила меня днем и ночью… да так ничего и не добилась, и ушла со всеми своими вещами, еще и моих прихватила. В порядке, как она говорила, компенсации морального ущерба, — Перси пожал плечами с беззаботной усмешкой, будто пересказывал бог весть какую забавную историю. Линда нахмурилась. Но Экхарт, всегда с легкостью перескакивавший с темы на тему, снова увел свой монолог в другую сторону.

— В конце концов я стал вторым конструктором в отделе. Начал работать с настоящими мехами, ездил на полигон для активации, смотрел, как потом они учатся, общаются с людьми, как вписываются в наш мир. Как просыпается в каждом личность. И вот тогда-то я и понял… — он вдруг посерьезнел, тон его голоса неуловимо изменился: в нем зазвенел несгибаемый металл, какого прежде не доводилось слышать Линде, — что на эту самую личность людям в массе своей наплевать. Это просто уму непостижимо… Они создают существо, наделенное душой, и никак не интересуются, что будет происходить с этой душой потом! Им важно только выполнение приказов, только эффективность в боевых условиях. А ведь для этого достаточно самого завалящего ИИ, вот уж кто будет по указке открывать и прекращать огонь по целям. Они просто сами не понимают, что они сделали и для чего… Ну может быть не все, но мой бывший начальник точно. Саймон Бойл, ты наверняка его видела тут. Представляешь, он, например, до сих пор собирает мехов с неподвижным фейсплейтом! Хотя есть уже все технологии для нормальной реализации мимики — но ему это, видишь ли, излишество! А представь, каково было бы жить человеку, который не может выражать свои эмоции? Ни нахмуриться, ни улыбнуться. От такого недолго и крышей поехать. У него, правда, еще ни разу такого не было… формально — статистика идеальная, ни одного аутлайера за все время работы. А ведь наших крючкотворов в министерстве только это и интересует. Цифры, галочки и подписи. Поставлен на вооружение — и чудесно. Даже формулировка-то какая… не «поступил на службу», а «поставлен», видите ли, как вещь! А что происходит с теми, кто не поставлен — это вообще разговор отдельный…

Перси снова вздохнул, на этот раз горько, и Линде стало неуютно. Захотелось прервать его тяжкие мысли, перенаправить разговор в позитивную сторону — тем более что она чувствовала, как и сама начинает медленно, но верно закипать при мысли о твердолобых конструкторах, которые так тупо разбрасываются доставшимся им в руки ресурсом.

— И тогда ты решил… — осторожно начала она с вопросительной интонацией.

— И тогда я решил, что будущее надо создавать своими руками. В отделе Бойла у меня фактически не было права голоса. Я ничего не мог поделать с тем, какая судьба уготована мехам его сборки… значит, единственная для меня возможность уменьшить процент несчастных искусственных личностей в мире — это поднять процент счастливых. Ведь они же все чувствуют, они живые, они тоже хотят полноценной жизни. Хотят, чтобы их понимали и принимали такими, какие они есть. Почему-то когда родители решают завести ребенка, то само собой разумеется, что он должен быть желанным и любимым, еще до рождения — а почему здесь должно быть по-другому? Когда-нибудь человечество это поймет. Но кто-то ведь должен положить начало! И я решил, что сам сконструирую меха, который придет в этот мир, зная, что его любят. Который сможет выражать себя так же полно, как любой человек, который будет счастлив и свободен. Как птица в полете. Как раз тогда мне пришло в голову соединить мечту о небе и конструкторские разработки. Идея пошла удачно, в министерстве в ней увидели очевидную пользу и дали грант на формирование отдела. И теперь… — он развел руками, обводя окружающее пространство, и вновь дружелюбно улыбнулся, — мы все здесь.

— Аминь, — заключила Линда с ответной улыбкой, и приложилась к банке, одновременно выковыривая из коробки кусок пиццы посочнее.

— Алюминь, — отозвался Перси, салютуя своей банкой, и у Линды от неожиданного смеха чуть не пошло пиво носом. Впрочем, насторожиться и замереть ей пришлось немедленно, после следующей же фразы Экхарта, оброненной вроде бы мимоходом: — Ну, а ты? Тоже с детства мечтала о такой работе?

Времени на раздумья у Линды было ровно столько, сколько требовалось, чтобы сделать глоток, потом откусить и прожевать кусок теста с ветчиной и сыром. И за это время она успела решить, что отделается общими словами. Оставлять совсем без ответа такой вопрос, после того как сам Перси раскрыл ей всю свою подноготную, было бы невежливо — а грузить его рассказами о своей придурочной семье… как-то неловко, пожалуй.

— Угу, с детства. Самое первое воспоминание — как отец мне дает ключ и просит завернуть какую-то гайку под капотом у мобиля. Я стою на табуретке, иначе не дотянуться… и такая гордость была невозможная, это ж надо, самому папе помогаю!..

Линда так и не поняла, как и почему выложила всё. Всю свою историю, с детскими увлечениями, с подростковыми скандалами, с уходом из дома и приездом в город. Рассказала и про Кеннета, и в эти минуты глаза Перси метали молнии не хуже, чем во время его собственного монолога про издевательства над мехами. Рассказала про то, как обивала пороги отделов, и про то, что, запуганная россказнями, до последнего избегала идти в его, Экхарта, обиталище. Честно покаялась, что решилась на этот шаг от безысходности — отчасти для того, чтобы перекантоваться до ближайшего нормального шанса, отчасти в пику Кену. Перси только радостно смеялся: он, конечно, знал, что сейчас Линда воспринимает все происходящее тут совсем по-другому. А мнение толпы на свой счет его никогда особенно не интересовало.

Когда таким вот манером, с шутками и прибаутками они добрались до конца повествования, Линда почувствовала необыкновенную легкость и радость. Так, должно быть, чувствуют себя религиозные люди после исповеди, призванной очистить душу. А Перси, отсмеявшись и помолчав немного, следом задумчиво произнес:

— Да… И все-таки учиться тебе нужно. Пойми меня правильно, на бумажки мне наплевать, но знания… Не все их можно получить сразу на практике, в лаборатории или цеху. А ведь у тебя талант, я сразу это понял, его нужно развивать…

— Да знаю я, знаю… — перебила его Линда с деланным раздражением, на деле же — просто смущаясь от очередной похвалы. — Я ведь за этим сюда и шла. Нынешний год уже пролетел, а в следующем буду подавать документы. Как раз успею накопить с зарплаты на первый семестр. Учиться буду на вечернем, работу не брошу. Все уже рассчитано, не волнуйся.

— Это хорошо, — улыбнулся конструктор. Снова сделал паузу и добавил: — Знаешь, я никогда этого не говорил… я вообще не большой мастер расточать комплименты…

Линда скептически изогнула бровь: ой ли?

— Но я чертовски счастлив, что ты здесь. Ты — тот, кто в меня верит. Верит в то, что я пытаюсь сделать. По-настоящему. Таких, кроме тебя, всего пара человек… и они сейчас далеко отсюда.

Линда молчала, прислушиваясь к своим ощущениям. И понимала: действительно верит. Тогда, в самом начале — еще не особо. Тогда ей просто нравился Перси, нравилась обстановка в отделе, а возможность копаться сколько влезет в каких угодно железках приводила в восторг. Она согласна была провести сколько угодно времени, занимаясь всем этим — но не слишком задумывалась, зачем это нужно. Да, есть проект, да, под ним есть остроумное решение, до которого не додумался еще никто. Получится — хорошо, а не выйдет — ну займется Перси чем-нибудь другим. А теперь… Теперь по всему выходило, что дороги назад нет. Первый мех конструктора Экхарта должен появиться именно таким, каким он задуман. Потому что на самом деле он уже существует. Он есть в идеях, мыслях, мечтах, и за месяцы общей работы и бесед эти мечты стали жить в сознании более чем одного человека. Он есть, и сама Линда теперь не хуже Перси представляла грациозные обводы его крыльев, блеск солнца на полированной обшивке, живую и такую человеческую улыбку на оснащенном мимическими приводами фейсплейте. Он есть, и он уже любим. Последнюю фразу Линде было сложно произнести даже мысленно: слишком неуместными, нелепыми, смешными казались ей всегда в ее собственном исполнении теплые чувства к кому бы то ни было. А уж если этот кто-то не являлся человеком…

Но не суть важно. Важно то, что она готова бороться за него. За его появление на свет, за воплощение той мечты, что так тихо и незаметно стала ее собственной. За то, чтобы мех, созданный умом Персиваля Экхарта и ее, Линды, руками, в один прекрасный день поднялся в небо. Даже если разработка затянется на всю их жизнь. А с учетом мизерного состава отдела это было, увы, вполне реальной перспективой…

* * *

Но оказалось, что и этот прогноз может расцениваться как чрезмерно оптимистичный.

Как-то раз, спустя еще четыре месяца после того памятного разговора, Линда пришла на работу и не застала Перси в кабинете. Поначалу это не удивило ее. Конструктор имел обыкновение срываться без предупреждения куда угодно и в любое время, если считал, что какое-то важное дело должно быть улажено без промедления прямо сейчас. Для очистки совести она прошлась по цехам и лабораториям, не нашла его и там. Номер был недоступен, и в этом тоже не было ничего удивительного: Перси все время забывал заряжать суперфон. Оставалось только смириться и отложить все вопросы, которые она хотела обсудить, на вторую половину дня.

Но Экхарт не появился ни к обеду, ни после него. Только вечером, когда официальный рабочий день близился к исходу, он вошел в кабинет. Буквально ввалился, прислонившись обессиленно к дверному косяку. На нем не было лица. Весь он посерел, скулы заострились, а глаза, прежде такие яркие и живые, будто ввалились куда-то вглубь черепа и поблескивали оттуда темными догорающими угольками.

Линда, что, задрав ноги на стол, листала на датападе очередную энциклопедию, вскочила как ужаленная. Случилось что-то страшное. Сердце, или, может, инсульт? Они, конечно, не в двадцатом веке, и такого не случается, как правило, лет до девяноста — но с Перси ведь станется забыть о себе напрочь, и медосмотр игнорировать годами, и поддерживающие импланты, стоявшие у каждого едва не с рождения, забывать обслуживать…

— Перси. Что. Такое, — предельная строгость и внешняя собранность были прямым следствием внутреннего смятения и ужаса. Шагнув к двери, Линда подхватила конструктора под руку, чтобы довести его хотя бы до кресла. Тот принял помощь безропотно, но по его движениям Линда поняла, что это не требуется: терять сознание или падать без сил он не собирался. Не хромал и не морщился при ходьбе. Боль, что сковывала его движения, была, по всей видимости, другого свойства.

— Что случилось, Перси, ну?.. — продолжила Линда уже участливее, присев на корточки перед креслом и теребя его безвольно повисшую на подлокотнике руку. Один только вид конструктора, вечно с порога осыпавшего всех присутствующих новостями, а теперь угрюмо молчавшего, навевал на нее почти панический страх. Произошла катастрофа? Кто-то погиб? — Ну скажи уже хоть что-нибудь!

Экхарт вздохнул. Провел ладонью по лицу, сминая его в горсти, словно хотел оторвать и выбросить эту скорбную, стылую маску. Потер большим и указательным пальцем уголки глаз. И, не отрывая руки от лица, глядя мимо Линды, неразборчиво пробормотал из-под пальцев:

— Программу не продлили.

— Что? — непонимающе переспросила Линда. Но где-то внутри нее утих тревожный зуммер, заглушавший все вокруг и путавший мысли. Перси в порядке, не болен, не ранен. Все остальное можно преодолеть. А сам конструктор как-то окончательно обмяк и скукожился в кресле, будто вытащили подпорку, на которой он худо-бедно, вкривь и вкось, но держался последние минуты и часы. Зато заговорил, так же глухо, глядя куда-то в сторону:

— Грантовая программа. Я говорил тебе, помнишь. По ней финансируют работу отдела. Она действует четыре года, через два месяца как раз окончание. И меня убедили, что продление будет автоматическое, пока не будет построен молд, что мне не о чем беспокоиться, что от таких проектов в министерстве не отказываются…

Он осекся и снова замолк. Договаривать и не было нужды. Медленно, двигаясь так же скованно, как недавно Перси, Линда встала. Отошла в угол, где стояли возле кулера кружки и прочий посудный скарб, выбрала ту, что почище и кинула в нее чайный пакетик. Кипятка до половины, чтобы было покрепче. Размешав пару кусков сахара, вернулась к Экхарту, молча сунула кружку ему в руки и проследила, чтобы держал крепко. А следом снова отступила, на сей раз недалеко, по привычке устроившись на краю стола и свесив ноги.

Перси машинально пригубил, чуть поморщился от горячего: первое движение на его безжизненном лице. И снова подал голос.

— Я был сегодня в этом министерстве. По нашему направлению сменилось начальство, совсем недавно, и теперь они пересматривают всю политику инноваций. Вызвали узнать, как продвигается проект. Но похоже, все решили еще до того, как мне позвонить, только взглянули на тему разработок. Я рассказывал, объяснял, показывал все наши чертежи… Просил перекинуть нас на какое-нибудь другое грантовое направление, раз уж здесь все урезают так жестко… Бесполезно, — он впервые поднял на Линду взгляд, и в его глазах кипящей лавой сверкнуло отчаяние вкупе с бессильной злостью. — Они так разговаривали, знаешь… как с умственно отсталым ребенком: ласково, тихо. Да, работа важная. Да, идея замечательная. Вы прямо-таки опережаете свое время, мистер Экхарт. Но вы же понимаете, что на такие разработки уйдут еще десятилетия. Вы же понимаете, что мы не можем финансировать пожизненно проект, который принесет результат неведомо когда. Да не понимаю я! Ничего не понимаю в ваших тухлых перестраховочных планах, и понимать не хочу! Слепота, идиотизм, каменный век!

Он занес было руку, чтобы садануть кулаком по подлокотнику, но взгляд его упал на кружку, и он, явно боясь расплескать содержимое, сдержался и вновь сник. Опять отхлебнул чаю и продолжил после долгой паузы.

— Нас закрывают, Линда. Нет, конечно, физически отдел не закроют, ведь все, что здесь есть, приобретено на уже освоенные грантовые средства. Я могу распродать станки и валить с деньгами куда-нибудь в теплые края, валяться там под пальмой, пока окончательно не покроюсь мхом. Я этого, конечно, не сделаю. Буду работать один. Сколько смогу. На жизнь мне хватит, я ведь могу, например, заниматься репетиторством, преподавать по вечерам черчение. Но Линда… через два месяца я уже не смогу содержать штат. Тебе придется перейти в другой отдел… тебе и всем остальным. Мне больше нечем вам платить.

Линда молчала и думала. Перси не перебивал ее мыслей: он знал, как тяжело заставить себя смириться с неизбежным. Линда спустилась со стола и прошлась по кабинету. Остановилась у единственного окна, выходящего на задворки чьих-то чужих цехов. Оперлась локтями на подоконник, постояла так, помолчала и подумала ещё. А потом медленно распрямилась, подошла к Перси. Наклонилась над ним, сложила обе его ладони на кружке с подостывшим чаем, и накрыла их своими.

— Перси. Послушай меня, пожалуйста, очень внимательно, — начала она негромко и ровно, глядя ему в глаза. Такой прямой и долгий зрительный контакт с кем бы то ни было был для нее непривычен, не сказать бы — неприятен. Но она справлялась, не отводила глаз. Потому что знала откуда-то: это сейчас очень важно, важнее всего.

— Один ты ничего не добьешься, и надо это признать. Даже если оставить в стороне тот факт, что одному работать за десятерых и ещё преподавать невозможно… ты все равно должен будешь платить за электричество для своих станков и компьютеров, за производственную площадь и коммуникации. Или ты думаешь, что КБ тебе все это просто так подарит?

Она заметила, как Экхарт упрямо стиснул губы, явно сдерживая какие-то рвущиеся наружу слова. Его брови сдвинулись и приподнялись одновременно, как у ребенка, который изо всех сил пытается выглядеть грозным и не заплакать от страха перед обидчиками. И это было выражение эмоций — хоть каких-то на прежде безжизненном лице. А Линда тем временем продолжила:

— Но. Не знаю как остальные, а лично я никуда не уйду. Даже не думай. Этот вопрос закрыт. У меня… кое-что накоплено, можно пережить, перекантоваться какое-то время. А потом мы найдем деньги. Не может быть такого, чтобы никто не клюнул на этот проект. Мы пройдем по всем этим гребаным кабинетам и выбьем финансирование. Вот скажи, что ты им сегодня показывал?..

Явно не ожидавший такой реакции Перси растерялся, забормотал что-то про все возможные материалы, завозился, пытаясь достать из кармана пиджака — сегодня он был не красно-зеленый в клеточку, а однотонный синий с голубой рубашкой, что, видимо, отвечало представлениям Перси о строгом официальном стиле одежды, — планшетку с данными. Линда отпустила его, отошла и стала смотреть, как он выводит картинки на самый большой монитор в кабинете, радуясь, что удалось увести разговор от ее потенциального увольнения из отдела Экхарта. И только диву давалась — сопровождая это беззастенчивыми и красноречивыми приложениями длани к челу, — наблюдая, как конструктор демонстрирует сборочные чертежи, спецификации и сводные таблицы.

— И ты считаешь, что они все это поняли? — задала она в итоге риторический вопрос, привалившись к краю стола и глядя на своего начальника сверху вниз, как на несмышленыша. — Эти бюрократы, конторские крысы, которые болт от шурупа не отличают — они что-то поняли в твоих чертежах?

— Но я же все объяснил! — попытался защититься Перси. — Рассказал, как это важно, и…

— И всем было по барабану, — безжалостно констатировала Линда. — Никто нас не будет слушать, пока у нас не будет чего-то, что цепляет внимание и внушает доверие. Для первого пункта сделаем хорошую такую презентацию. Чтобы с картинками, анимацией, всей этой ерундой, которая гипнотизирует хомячков. Для второго надо собрать все, что у нас есть, и подать в максимально простом виде. Чтобы идиоту было ясно, что ты четыре года не в потолок плевал, а много чего добился, и что такими темпами это выйдет на результат в самом ближайшем будущем. И будет нам грант, даже ещё круче прежнего… вот увидишь.

Никто не знал, отчего Линда была так уверена в своих словах и обещаниях. Ей не было известно ничего о министерстве, о его внутренней кухне, о схемах финансирования опытно-конструкторских работ. Со всем этим ей довелось познакомиться днем позже, когда совместно с Перси они уселись бороздить всемирную сеть на предмет грантовых программ в сфере наукоемких и оборонных технологий.

Сразу же стало ясно: «собрать все что есть» — задача куда сложнее, чем представлялось. У каждого фонда, государственного или частного, были свои требования к составу документов и процедуре подачи. Часто эти требования приходилось искать днём с огнем, выбивать по специальному запросу, который тоже необходимо было оформить соответствующим образом. А когда наконец удавалось получить инструкции — сформулированные, как нарочно, самым запутанным и неоднозначным способом, — волосы на голове шевелились от количества анкет, справок и бумажек. Перси закатывал глаза и пытался дезертировать под более или менее благовидными предлогами; приходилось его отлавливать, водворять на место и продолжать терзать расспросами: все же Линда не была специалистом в конструкторских разработках, и порой не имела ни малейшего понятия, что подразумевается под тем или иным названием документа. Плюс помесячный, а где-то и понедельный план реализации, с перечнем всех зарплат и прочих расходов… И это только обязательные требования! Чтобы получить конкурентное преимущество, нужно было подготовить те самые описания в лицах и красках — а они тоже должны были здорово различаться между собой, в зависимости от направления грантовой программы и того, на чем необходимо было делать акцент. Это у конструктора получалось куда лучше. Жаль, что только в устном варианте, или как максимум в виде коротких заметок, которые ещё долго предстояло доводить до уровня полноценных текстов. А уж их впоследствии — до готового продукта.

На все про все у Перси с Линдой были только их собственные четыре руки. Сотрудники отдела вовсе не горели желанием вникать в бюрократические тонкости, и конструктор справедливо решил, что переделывать за ними потом будет сложнее, чем делать самим с нуля. Вместо этого работа отдела была реорганизована таким образом, чтобы к исходу последних двух месяцев грантовой программы накопить как можно больше заготовок, деталей и прочих полуфабрикатов: останавливать разработку Экхарт не собирался.

Когда последняя зарплата была перечислена на кредитки сотрудников, отдел ожидаемо опустел. Разбежались все, кроме, как ни странно, молчаливого уборщика. Перси написал всем самые лучшие рекомендации и отпустил с миром, а Линда держала его за руку, когда закрывалась дверь за последним из инженеров.

Наступили тяжёлые времена.

Арендную плату за цеха несуществующему отделу удалось отсрочить: руководство КБ согласилось принять гарантийное письмо об оплате в счёт будущего гранта, под залог оборудования и материалов. Но электроэнергию и коммуникации пришлось оплачивать из своего кармана. Сбережения, в которых не хватало всего пары сотен кредитов для оплаты первого семестра учебы, таяли медленно, но верно. Как, разумеется, и содержимое без того скудного счета Перси: конструктор не откладывал на черный день, предпочитая вкладывать все свободные средства в оснащение отдела. Экономили на еде — приносили в отдел и готовили на той же самой электроплитке самые дешёвые продукты на двоих. И писали, писали, писали. Стоило собрать пакет документов для одной инстанции — торопливо, пока не прошел срок подачи заявки, по ночам слипающимися глазами перепроверяя по тысяче раз каждую графу, каждый эскиз, каждый кадр видеопрезентации, — как начинал поджимать срок в другой, и все повторялось сначала. Еще не так сложно было описывать имеющийся на данный момент результат работы, как команду проекта. Всякий раз приходилось идти на новые ухищрения, чтобы не выдать напрямую, что судьба будущего шедевра высоких технологий сейчас держится в руках всего двоих человек. Это казалось несправедливым. Почему нельзя сказать прямо о том, что ты готов работать за пятерых и пятидесятерых, лишь бы увидеть свою идею воплощённой? Но и Линда, и Перси понимали, что во внешнем мире люди живут по другим принципам — и старательно обходили стороной щекотливый вопрос.

Когда от строчек и цифр начинал мутиться рассудок, Линда выпивала очередную чашку кофе и шла в цех, а Перси — за кульман. Привычная работа словно напоминала им, кто они такие. Помогала почувствовать себя настоящими, живыми, способными на реальные дела — в противовес непрекращающейся борьбе, все больше похожей на бросание сил и времени в пустоту. Они не оставили проект: разработка джетформера двигалась, пусть и микроскопическими шажками, с каждым днём. Казалось, стоит остановиться, прерваться хоть на пару дней — и все прекратится насовсем. Упадет, как переставшее катиться колесо, и больше не поднимется никогда.

И когда пришел ответ о том, что проект попал в шорт-лист конкурсантов и конструктор приглашается для финального этапа защиты проекта, Перси и Линда не поздравляли друг друга. По молчаливому соглашению — словно боялись сглазить — отнеслись к этому как к части рутинной работы. Новой и очень ответственной части, но все же. Линда помогла Экхарту выбрать костюм для встречи, вручила новую красивую папку с материалами презентации, и долго ходила вокруг, стряхивая несуществующие пылинки. Перси уехал. Вернулся вечером, рассказал, что его очень внимательно выслушали, задали несколько грамотных вопросов, пообещали в течение двух недель дать ответ об окончательном решении.

Ответ был отрицательным.

Главное — что начало положено, говорили они друг другу. Главное, что нами заинтересовались. Надо продолжать. И они продолжили. Ещё два раза Перси ездил на переговоры в разные учреждения. Последним было то же министерство обороны, только другой его департамент — связанный не с меха, а с военно-воздушными силами. Эти думали дольше всего. Почти месяц, в течение которого не поступало новых вызовов. Перси и Линда ели консервированную фасоль, сидели в темноте, чтобы сэкономить на электричестве, продали часть инструмента.

Когда на очередной встрече в министерстве Экхарту торжественно объявили, что его проект выиграл финансирование ещё на четыре года, тут же на месте дали подписать контракт и пожелали удачи — ни у него, ни у Линды не хватило сил даже радоваться. Они просто взяли бутылку шампанского, поднялись на крышу цеха — хмурый уборщик дал им ключи, но праздновать вместе отказался, — и сидели там, прислонившись к трубе вентиляции, молча глядя на разгорающийся над городом закат, передавая друг другу бутылку и привалившись плечом к плечу.

А потом началась новая жизнь.