На взлет (джен)

В комнате пахнет канифолью и разогретым металлом. Дым поднимается над столом, клубясь в конусе света от настольной лампы. В больших, на полголовы, наушниках гремит музыка: классика XX века, AC/DC. Линда любит классический рок за его удивительную полноту и живость, за искренность, с которой музыканты наполняли каждый трек рычанием перегруженных гитар и невообразимыми каскадами соло, не боясь выглядеть вычурными или наивно-смешными. Сейчас такое не в моде. Сейчас не в моде многое из того, что нравится Линде. Но не это не огорчает. Плевать она хотела на все, что так заботит ее одноклассниц: на форму бровей, принятую в этом сезоне, и на туфли из распоследней коллекции самого раскрученного бренда. А уж в данный момент так особенно. Под АС/DC хорошо думается, и и можно прямо в уме рассчитать сопротивление резисторов, чтобы понять, какие выбрать и как лучше расположить их на плате. Если идти вот от этого контакта…

Стук в дверь. Линда не слышит его за музыкой, но давно выработала в себе особое свойство: когда на голове наушники, резко обостряется тактильная чувствительность, и любая вибрация — шаг или стук, даже этажом ниже — чувствуется всем телом. Линда кладет паяльник на подставку, выключает музыку — ей всегда кажется, что оставлять песню играть, когда ее никто не слушает, является неуважением к музыкантам, — и только после этого стаскивает наушники. Прядь черных прямых волос, до того державшаяся за ухом, соскальзывает на лоб, и Линда отбрасывает ее, разворачиваясь вместе с креслом к двери.

— Кто там?

Но спрашивать поздно. На пороге уже стоит маман собственной персоной. Линда поджимает губы. Действительно, зачем дожидаться разрешения войти — ты же уже проявила вежливость, постучалась. Молодец какая.

— Доченька, ужинать будем через пятнадцать минут, спускайся. А что это тут у тебя?

Ну вот. Начинается. Что-что, вязание крючком, не видно что ли.

— Радио.

— Радио? Опять? Ты же делала уже в прошлом месяце.

Какая внимательность, браво.

— Это другое.

— Да что в них может быть другого… Железки — они железки и есть, — мама снисходительно смеется, проходя в комнату и оставив за собой нараспашку дверь. Заглядывает через плечо, видит дымящийся паяльник и озабоченно цокает языком.

— Зачем тебе это все, я вот не понимаю. Радио какое-то древнее… Ну заработает оно, ну и что? Если хочется музыку послушать, можно и просто подкаст включить, зачем такие сложности?

Линда уже даже не хмурится. Такие разговоры она слышит, сколько помнит себя. Она отворачивается к столу и снова берет паяльник.

— Мама, я приду через четверть часа.

Та качает головой. Всегда она так делает. Линда, кажется, уже затылком видит каждый ее жест, исполненный возвышенной скорби.

— Опять же, сколько сил на это тратится… Мы с папой тебе на день рождения дарили деньги, чтобы ты себе купила коммлинк — у всех твоих девочек в классе уже есть, а ты что? А ты пошла и потратила все на эту… паяльную установку.

— Паяльную станцию.

— Какая разница! Ещё и ездила за ней куда-то к черту на рога. Слушай, почему бы тебе и правда не попробовать какое-нибудь нормальное хобби? Я все понимаю, это я виновата, — в ее голосе начинают появляться нотки слезливого покаяния, — с этими командировками дома-то не бывала, бросила тебя на отца, он и научил чему мог.

Ну да, не бывала. Если считать за это отъезды на три дня раз в пару недель. А отец… он отличается только тем, что хотя бы лет до десяти не выносил мозг. Давал копаться в гараже, отвечал на вопросы, рассказывал, как устроен мобиль и всякие другие штуки, от вольтметра до газонокосилки. А потом в какой-то момент вдруг вспомнил, что ему в роддоме вынесли дочку, а не пацана… и началось. Вернее продолжилось, теперь уже на два голоса.

Впрочем, разговоры про командировки и про собственную вину — это что-то новенькое. Интересно, куда она клонит?

— Но ты ведь уже большая… и мы можем попробовать вместе что-то исправить. Мы можем быть подругами, как положено маме и дочке. Говорить обо всем, делать что-то вместе. Знаешь… завтра будет такой замечательный мастер-класс, «Цветы из нано-пенки», я видела фотографии — такая красота! Я уже записала нас обеих. В шесть часов, как раз после школы, и все материалы дают на месте…

Линда молча надевает наушники. Без музыки. Просто чтобы отгородиться, не сорваться, не ответить, в какое место достопочтимая матушка может засунуть свою пенку. Не наорать, не потребовать просто оставить ее в покое, если уж понять, что значат для нее эти железки, не представляется возможным.

— Я приду к ужину через пятнадцать минут, — повторяет она ровным голосом.

«Неблагодарная ты эгоистка! Ты как обращаешься с матерью! Кого мы только вырастили, боже ты мой!» — раздается словно издалека, сквозь толщу звукоизоляции. А потом хлопок двери.

Вдох.

Выдох.

И снова музыка.

* * *

Линда Майлз ушла из дома, когда ей было семнадцать. В старых кедах, клетчатой рубашке и черных джинсах, с черным же потертым рюкзаком. На второй день после получения школьного аттестата и на следующий день после грандиозного скандала в семье.

Отец орал, что не даст ни кредита на учебу. Что мыслящие машины, обвешанные оружием — самая страшная угроза нашего времени, что человечество своими руками роет себе могилу, и что он не допустит, чтобы кто-то из их семейства приложил руку к этому преступлению. Мать ревела белугой, умоляла одуматься, обещала даже оставить в покое ее хобби — пусть копается на здоровье в своих микросхемах и моторчиках, лишь бы получила нормальную профессию. Ведь у тебя такие мозги, увещевали они хором. Нравится тебе математика — учись на экономиста, на финансового аналитика… да хоть бы даже и на инженера, на проектировщика чего угодно — только не меха! Потом отец снова орал, мать рыдала, и все повторялось заново. Раз за разом. Линде казалось, что все их слова и фразы она выучила за этот вечер наизусть. А вот ее негромких, непреклонных слов о том, что она видит своё призвание, и будет работать только там, где ее навыки найдут самое лучшее применение, будто бы никто и не слышал. Все закончилось тем, что отец заявил, саданув по столу кулаком: у него больше нет дочери. И увел заливающуюся слезами супругу в их спальню на втором этаже. Линда полночи сидела в гостиной, глядя в одну точку, обкусывая заусенцы с жёстких, пропахших машинным маслом пальцев. А потом поднялась к себе — но лишь затем, чтобы побросать в рюкзак самые нужные вещи и ценные инструменты, достать из тайника кредитку, на которой она копила деньги на немецкий сварочный аппарат, и переодеться. Рано утром она покинула дом мужчины и женщины, с которыми ее теперь ничего не связывало.

В столице штата у нее был друг. Кеннет Кавасаки был студентом мехатехнического колледжа, подрабатывал в конструкторском бюро и казался Линде, общавшейся с ним только по сети, почти небожителем. Переступить через себя, чтобы позвонить ему с вокзала, было очень непросто. Пришлось ещё раз напомнить себе о цели, которая привела ее сюда, ради которой она пожертвовала спокойствием и безопасностью в родительском доме, и которой была намерена достичь во что бы то ни стало. Кеннет был единственной тропинкой к этой цели.

— Привет, Кен, — выдохнула она, когда на экране суперфона появилось знакомое лицо.

— Привет, Мышонок! — радостно разулыбался Кавасаки, помахав в камеру рукой. — Что-то рано ты сегодня… но как раз вовремя, я ещё не на парах. Слушай, помнишь мы говорили про инверсивную систему охлаждения? Ты знаешь, я кажется придумал, как это должно работать! Даже прототип сляпал, хочешь, прямо сейчас покажу?

— Отлично, здорово, обязательно покажешь… но я сейчас не совсем за этим. Просто… слушай, мне нужна твоя помощь. Нужно где-то вписаться тут… на некоторое время. Я подумала, у тебя ведь при КБ есть общага для сотрудников, и если я, например…

— Погоди-погоди… — перебил Кеннет. Его азиатские глаза приобрели сходство с европейскими от удивления. — Тут — это здесь? В смысле…

— Да, здесь, — кивнула Линда, внутренне досадуя на себя: надо было с этого начинать, но от волнения все мысли сбились. — Я сейчас на вокзале. Мы можем где-нибудь встретиться сегодня?

— Ого… Могла бы и предупредить, — с шутливой досадой покачал головой Кен. — Так ты поступать приехала? Сразу после выпускного?

— Ну… можно сказать и так.

— Хм. Ну что ж, я только за. Давай пересечёмся в центре… но я до восьми на учебе, ты сможешь где-нибудь пока походить?

— Да конечно, без проблем.

— Тогда лови ссылку.

Бродить в одиночку по чужому, почти незнакомому городу оказалось скорее утомительно, чем увлекательно. Все же одно дело глазеть по сторонам, зная, что в любую минуту можешь вернуться к себе в гостиницу или на квартиру, если устанешь от впечатлений… и совсем другое — оказаться в гуще городской жизни без всяких планов и без крыши над головой. Но несмотря на все это — на тревогу, усталость, прошедшую бессонную ночь — Линда чувствовала странную легкость. Как будто какая-то часть ее отделилась, отвалилась, осталась далеко позади — и только сейчас стало ясно, какой эта часть была обременительной. Тяжёлой, каменной, уже давно неживой. Линда ходила по улицам до самого вечера, дважды подкрепилась самой дешёвой уличной едой — деньги нужно было экономить, пока неизвестно, сколько времени ей предстоит прожить на эти несколько сотен кредитов, — и к полдевятому уже сидела за столиком того самого кафе неподалеку от колледжа, которое ей указал приятель.

— Да, Мышь… попала ты изрядно, — протянул Кеннет, ероша свои высветленные волосы, облокотившись на стол и разглядывая собеседницу. Линда, закончив свой рассказ, сидела молча, хмуро вцепившись в свой рюкзак. Сейчас, видя Кена вживую, она впервые поняла, как резко отличается от него. Он — взрослый, спокойный, весёлый, холеный. У него неброская одежда, качество которой видно невооружённым глазом, легкий приятный парфюм, модные фенечки на запястьях, недешевый кофе. А она — со стаканом негазированной воды, в мятой рубашке и дурацкой шапочке, без косметики… да что там, без душа последние двое суток. Ещё и с брекетами, в последние полтора года приучившими ее улыбаться, не размыкая губ, даже в одиночестве.

Впрочем, сейчас все равно было не до улыбок.

— Может всё-таки ещё не поздно помириться? Родители всё-таки… небось сейчас места себе не находят, в розыск подали. Ну хочешь, я сам им позвоню? И даже с тобой съезжу…

— Нет, — отрезала Линда, и сильнее нахмурилась. — Мне это не нужно. Если это все, чем ты можешь помочь, то спасибо, я пойду. Извини, что потратила твоё время.

— Стой, Мышонок! — Кен ловко перехватил ее за локоть, когда она порывисто шагнула из-за столика. Опешив, Линда отдернула руку и от неожиданности снова села. — Ну ты чего… я же просто так предложил. Давай подумаем, что можно сделать… если уж ты так серьезно настроена.

План Кеннета был простым и по большей части совпадал с тем, до чего успела додуматься сама Линда. Своего жилья у парня не было, поэтому поселить хотя бы временно подругу из глубинки он не мог. Но сотрудникам того мехастроительного КБ, в котором он зарабатывал опыт и небольшую, но заметную для студента денежку, полагалось корпоративное жилье, каждому по своей мерке — от просторных квартир до коек в общем блоке. Линду более чем устраивало последнее. А значит все, что нужно было сделать — устроиться в конструкторское бюро хоть уборщицей, хоть судомойкой в столовой… а дальше положиться на удачу и искать нормальную работу. Такую, которая позволит оплачивать самостоятельно учебу мечты. От природы обладая аналитическим трезвым умом, Линда не могла не понимать, сколько в этом плане подводных камней, сколько неопределённостей и рисков… но лучшего варианта не предлагалось. Спасибо что есть хотя бы такой шанс. Искренне поблагодарив Кена, Линда распрощалась с ним и отправилась добывать койкоместо в близлежащем дешёвом хостеле, который нашла по карте ещё днём. Завтра Кен отведет ее не собеседование и похлопочет перед начальством, чтобы ее взяли в обход всех бюрократических процедур и хотя бы на испытательный срок. А значит, нужно хотя бы выспаться как следует.

Что она и проделала, едва донеся голову до подушки и рухнув на кровать, даже забыв снять шапочку. Мелькнула мысль о том, что проделать это все-таки стоит… но сон навалился раньше, чем удалось заставить себя пошевелить рукой.

* * *

Так Линда стала сотрудником конструкторского бюро корпорации «Вайн и Розенберг» — одного из признанных лидеров отрасли, с богатой историей, превышающей историю меха как сформировавшегося феномена. И впервые смогла взглянуть вблизи на давно покорившие ее сердце «машины-с-душой».

Конечно, «живых» меха ей никто не показал. Те были далеко, на активационно-испытательном полигоне. В КБ — только детали, узлы, составные части, чертежи и голограммы. Даже сборочная линия находилась в другом крыле необъятного здания, куда у Линды не было пропуска. Но и то, что было, вводило ее в состояние, близкое к экстазу. Она бродила по своему отделу, как по музею, с благоговением оглядывала прототипы, и украдкой, торопливо — как иные извращенцы раздевают взглядом попутчиц в транспорте — мысленно разбирала на детали механизмы и модули. Иногда, когда никто не смотрел, осторожно трогала ладонью толстенные бронелисты и жёсткие извилистые шланги. А один раз даже увидала, как из ворот КБ в сопровождении кучи мобилей с мигалками торжественно выплывает грузовая платформа с громадой полностью собранного, готового к отправке на активацию меха. Очертания огромной человекоподобной фигуры просматривались сквозь полимерный тент. И Линда почувствовала себя причастной к священнодействию. Именно здесь, в этих стенах творилось величайшее таинство, ставшее возможным лишь в нынешнем веке: сотворение жизни из неживого. То, о чем мечтали алхимики средневековья, о чем слагали легенды племена и народы на заре времён. Чего так боятся невежды и на что возлагает ожидания все прогрессивное человечество. И она, Линда Майлз, участвует в этом настолько, насколько позволяют обстоятельства.

В ее обязанности входило, помимо обыкновенного мытья полов и вытирания пыли, поддержание практически стерильной, хирургической чистоты во вверенных ей лабораториях. Тот факт, что Линда была знакома с электроникой и электротехникой, в итоге сыграл решающую роль: руководству отдела, в котором трудился Кен, импонировал тот факт, что новая уборщица не будет возить где попало мокрыми тряпками и хвататься за все подряд, рискуя запороть тонкие детали статикой. Ее приняли на испытательный срок длиной в месяц. Но Линда не беспокоилась о том, что может не задержаться по истечении этого времени. У начальника она была на хорошем счету, обязанности выполняла исправно, более того — почти каждый день задерживалась сверхурочно, чтобы побродить по отделу, поглазеть на всякие чудеса, послушать разговоры инженеров и техников. Как-то раз, стоя в своём стерильном комбинезоне, напоминающем скафандр, в одной из лабораторий электроники и делая вид, будто крайне поглощена замерами запылённости воздуха, она прислушивалась к спору двоих младших конструкторов о том, выдержат ли две платы ЭМ-фон друг друга, если их взаимно расположить так, как предусматривал сборочный чертеж. Были упомянуты разные способы экранирования, но ничего не подходило — а разнести платы в стороны никак не удавалось: мешал то один, то другой элемент. К счастью, спор был слишком напряжённым, чтобы на двадцатой его минуте заметить, что девочка-уборщица уже давно не занимается своими прямыми обязанностями, а беззастенчиво пялится в чертеж из-за спин инженеров, шевеля губами под прозрачным щитком шлема.

— Мистер Маккензи… — весь персонал Линда давно знала по именам, тогда как ее собственное имя вряд ли помнил кто-то, кроме Кена. И сейчас обращение вырвалось прежде, чем Линда успела осознать идиотизм ситуации. Она, малявка без образования и опыта, вздумала советовать двоим настоящим конструкторам! Но теперь отступать было поздно, и пришлось продолжить.

— А если сюда, и повернуть вот так? — она потянулась к чертежу, изобразив хитрый жест над одним из его участков. — Сумма полей тогда будет более равномерная, а ключевые узлы для подключения пси-контура сохраняются. Не придется даже ничего серьезно переделывать, максимум пересчитать баланс немного…

Оба инженера обернулись и смотрели на нее так, будто она в своём белом комбинезоне походила на привидение. Тот второй, что не Маккензи, фыркнул и отвернулся первым — но уже через несколько секунд разглядывания чертежа озадаченно замер.

А спустя полторы минуты Маккензи тряс Линде руку и белозубо смеялся сквозь такой же прозрачный пластиковый щиток.

— Нет, Грэг, ты видел? Ну ты видел? Она нас уделала! — он то и дело оборачивался к своему собеседнику, куда более хмурому, но уже смирившемуся с судьбой. — Как тебя зовут, ещё раз? … а, Линда! Слушай, какого черта ты тут делаешь вообще с этими тряпками? Тебе как минимум в младших техниках место, и это только для начала! Я вот завтра же пойду к боссу, чтобы перевел тебя. Честное слово, возьму и пойду! Ну какая же голова, а?.. Грэг, не смотри так, сам же вечно ноешь, что толковых техников не хватает! И откуда только таких берут… Ты же еще учишься, да? Или закончила?

У Линды екнуло сердце. Если во время всей предыдущей речи говорливого инженера она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, чем дальше тем выше, и даже улыбалась, позабыв про скобки на зубах — то сейчас будто подломились крылья, и километровая пустота внизу напомнила о себе первой секундой ускорения свободного падения.

И предчувствие не обмануло. Узнав о том, что Линда не заканчивала ни университета, ни колледжа, и даже более того — ещё не начинала, Маккензи как-то разом сдулся и скукожился. Поулыбался ещё немного для приличия, а после сослался на невозможную занятость и вернулся к рабочему столу, пообещав обязательно сообщить, если удастся выторговать для Линды должность техника. Его извиняющийся тон не оставлял сомнений. И Линда совсем не удивилась, когда ни на следующий день, ни через три дня от него не было никаких вестей. А через неделю в одном из коридоров отдела, встретившись с ней взглядом, он поспешно отвёл глаза.

И тогда Линда поняла, что действовать нужно самой. Предположим, в этом отделе ей ничего не светит… но ведь в КБ полно других конструкторов, каждый из которых располагает полным штатом для проектирования и сборки меха, и решения о комплектации этого штата принимает самостоятельно. Просто надо добиваться личной встречи, а не доверять кому-то другому рассказывать о себе и своих умениях. Конечно, шанс призрачный. Но опять же, вся эта затея изначально была безумной — однако работала до сегодняшнего дня… так почему не продолжить эксплуатацию своей удачи?

Она составила список конструкторов, возглавляющих отделы. Аарон Андерсон, Саймон Бойл, Джон Бриггс, Персиваль Экхарт, Айзек Финкельмайер, Билл Маллиган, Сэмюэл Нортон, Эмма Пит, Стивен Роджерс, Майкл Сэлинджер, Артур Соколов, Бартоломью Теннесси, Эндрю Вонг. Многие фамилии — овеянные славой, знакомые каждому, кто вообще хоть что-то слышал о проектировании меха. Другие известны только знатокам, а некоторые — вовсе никому. Как было бы здорово работать в отделе, например, у того же Нортона — живой легенды, автора множества патентов и разработок, создателя первого меха сверхтяжелого класса и почти десятка его «младших братьев». Или у Вонга, прославившегося, напротив, стремительными лёгкими молдами. Читая и перечитывая список, Линда заносила в него факты о каждом из глав отдела, составляя своеобразное досье. Оно должно было помочь найти подход к каждому из конструкторов. Убедить взять в свою команду техника без образования, но с большим желанием профессионально расти и вкладывать в свое дело душу.

Иногда к ней в общежитие заглядывал Кеннет. В основном в выходные, когда соседки по блоку разъезжались по домам — в такие же, как у Линды, захолустные городки. С Кеннетом они ужинали и болтали, делились разработками и достижениями, пересказывали друг другу истории с работы, пили привезенное им дорогое крафтовое пиво, читали список потенциальных начальников и строили планы.

— К Нортону, боюсь, без шансов, — авторитетно заявлял Кавасаки. По своей работе, которая заключалась в составлении и систематизации каких-то неведомых, но очень важных документов, он много пересекался с сотрудниками других отделов, и по праву мог считаться знатоком внутренней кадровой кухни конструкторского бюро. — Он, говорят, даже от уборщиков требует диплома из колледжа. Вонг… с Вонгом может быть более реально. Главное вести себя вежливо до тошноты, оформить все бумаги, дождаться аудиенции по всем правилам. Не умереть бы от старости в процессе… Так, кто там у нас ещё?

Он отхлебнул из бутылки, потянулся к планшету в руках Линды и перелистнул страницу.

— Теннесси… можно попробовать. Мало что о нем знаю, но вроде бы он мужик нормальный. Соколов сейчас на полигоне, не вернётся ещё недели две, а когда приедет — ему не до сотрудников будет. Сэлинджер — не советую. У него в отделе сейчас разработок толковых нет, будешь какие-нибудь бронепластины модернизированные шлифовать, и все.

Линда делала быстрые пометки. Однако слова Кена местами повторяли то, что ей уже удалось раскопать самой. И, заскучав, она перелистнула файл ближе к началу алфавитного списка — к тому пункту, о котором у нее пока было меньше всего информации.

— А Экхарт? — спросила она, тоже отпивая пару глотков между делом.

— Даже не думай! — неожиданно сделал Кен страшные глаза. — Он же долбанутый на всю голову… и это ещё мягко сказано.

— Это в каком же смысле?

— Сидит в своём отделе днями и ночами, неизвестно, уезжает ли вообще оттуда домой. И занимается все время какой-то фигнёй. Придумывает летающего трансформера, представляешь? Мех — и чтобы летал! Может, ещё и телепортацию заодно изобрести, что мелочиться-то, — Кеннет засмеялся, взмахнув бутылкой. Линда застучала по голографической клавиатуре, конспектируя услышанное, и отчего-то нахмурилась.

— От него все сотрудники бегут, кому охота с психом возиться. Ни разработок, ни грантов, ни результатов… в общем, не суйся к нему ни под каким предлогом. Дальше кто у нас… а, Финкельмайер. Ну вот это совсем другое дело.

На самом деле гладко все шло только в разговорах. Линда не признавалась никому — даже себе — какой ужас испытывает от мысли, что придется ходить по чужим отделам, добиваться внимания незнакомых людей — и не кого попало, а выдающихся конструкторов, наверняка не имеющих ни времени на разговоры, ни желания тратить это время на какую-то пигалицу, — а потом расхваливать себя и выпрашивать работу. Но деваться было некуда. Это был замкнутый круг: на зарплату уборщика не оплатишь учебу, а без диплома другая должность не светит. Вырваться из этого круга можно было только приложив экстраординарные усилия. И стиснув зубы, собрав волю в кулак, в один прекрасный день Линда все же отправилась на первое — с позволения сказать — собеседование.

Кеннет помог и здесь. Он выписывал бумажки с какими-то мелкими поручениями, по которым в других отделах давали разовые пропуска на вход. Не везде это требовалось: в некоторых отделах относились спокойно к чужакам в административных помещениях, и пропускали свободно. Но было и по-другому. В отдел Роджерса, например, ей разрешили пройти только после того, как двое охранников на входе с четверть часа расспрашивали ее о цели визита и разглядывали пропуск, потом звонили ее собственному руководству, потом обыскали и просветили насквозь рентгеном, отобрали все приборы и гаджеты. Конструктора-параноика, установившего такие порядки, конечно, можно было понять: все же обилие секретной информации, что военной, что коммерческой, да интеллектуальная собственность, да конкуренты, которые спят и видят, как въехать в рай на чужом горбу… Но все же Линда была неприятно удивлена. И даже испытала облегчение, когда Роджерс недвусмысленно отказал ей в просьбе о разговоре.

Вообще такой исход был наиболее стандартным среди всех ее попыток пообщаться с руководителями отделов. Лишь только узнав тему потенциальной беседы, отловленный где-нибудь в коридоре конструктор взмахивал руками: «Нет-нет, вакансий нет и не будет». Как вариант — говорили, что вакансий нет именно сейчас, и вежливо предлагали заглянуть через полгодика.

Чуть менее половины опрошенных, тем не менее, соглашались выслушать заготовленную специально для них речь. Линда очень старалась. С кем-то была напористой и амбициозной, с кем-то вежливой и скромной; кого-то старалась с ходу подкупить знаниями, озвученными как бы между делом, невзначай, кого-то — воодушевлением и преданностью делу. А исход везде был, по большому счету, один. Либо конструктор прерывал на середине и спрашивал про диплом, либо спрашивал, дослушав и благосклонно покивав. И тогда кто-то говорил прямо, что внутренние предписания отдела не позволяют принимать на работу людей без профильного образования, кто-то обещал подумать и перезвонить, если найдется подходящее место — конечно же, не перезванивал. Джон Бриггс, добрая душа, как единственный вариант предложил вакансию уборщика — но менять шило на мыло, понятно, не интересовало. Снова и снова Линда уходила ни с чем. И сначала полдня приходила в себя, чувствуя себя запятнанной и грязной от собственной наглости, от неодобрительных взглядов конструктора и его сотрудников. А потом звонила Кену и докладывала об исходе очередного маневра, чтобы выслушать утешения и подбадривания. Впрочем, с каждым разом слова о том, что нельзя опускать руки, и что все обязательно получится, звучали все более и более натужно.

Список таял. Когда до конца испытательного срока оставалось меньше недели, невычеркнутыми остались только четыре фамилии.

В это же самое время произошло ещё одно событие. Кеннет Кавасаки сдал сессию. Это случилось в четверг, а в пятницу вечером — точнее ближе к ночи, когда Линда наслаждалась тишиной и одиночеством, и под любимую музыку в наушниках перебирала доставшийся ей по случаю моторчик от неисправного дроида — он возник на пороге блока с широкой и явно нетрезвой улыбкой.

— Мышонок! Я теперь свободный человек! — провозгласил он, раскинув руки, и без всякого приглашения шагнул в комнату, принимаясь выставлять из пакетов на стол, прямо рядом с инструментами, бутылки и разную деликатесную снедь.

— Здорово, поздравляю, — растерянно пробормотала Линда, от неожиданности посторонившись и позволив ему войти. — Впрочем, мы вроде вчера уже об этом поговорили…

— Ну поговорили и поговорили, а отметить? — с наигранным возмущением отозвался Кавасаки. — Однокурсники — это само собой, с ними мы уже пробежались по клубам… но не могу же я не поделиться радостью с лучшей подругой! С единственной подругой, если уж на то пошло. Так что давай, сворачивай свою мастерскую… или так оставь, оно в общем-то не мешает.

Линда не ждала гостей. Вообще через какое-то время она собиралась спать — другое дело что время это за возней с техникой вполне могло сдвинуться к рассвету, но главное же намерение. Поэтому она была в довольно-таки затрапезном виде: пижамные штаны, майка на тонких бретельках, босые ноги. В последние дни в городе установилась настоящая летняя жара, так что даже по вечерам при открытом окне было жарковато для чего-то более фундаментального. Ее редко смущал ее внешний вид — но сейчас, после слов Кеннета о единственной подруге, она почему-то вновь застеснялась. Тем более что сам Кен был как раз, судя по всему, только что из клуба — со всем причитающимся случаю лоском.

— Да не тушуйся ты, садись, — засмеялся вдруг он, и Линда вспыхнула: неужели заметил, как она машинальным движением натягивает подол короткой маечки? Однако не подала виду, небрежно сдернула со стула и накинула безразмерную рубашку, и уселась обратно на свой стул — тогда как Кен беззастенчиво плюхнулся на кровать возле стола.

— Ну давай, раз такое дело, рассказывай. Как списывал, как валили, — таким же подчеркнуто-небрежным жестом она потянулась к ближайшей бутылке, но осеклась, чуть не отдернув руку: на сей раз Кеннет притащил не пиво, а виски, ром и ещё какую-то непонятную бурду с этикеткой на незнакомом языке — но тоже, судя по всему, не слабоалкогольную. И что, он собирается вдвоем с ней все это выпить? Учитывая, что сам уже под градусом?

— Стаканы есть, не боись, — истолковал Кен по-своему ее замешательство и, подмигнув, достал из пакета стопку пластиковых одноразовых ёмкостей. — Ты что будешь?

— М-м… ну наверное это, — нерешительно ткнула она пальцем в горлышко ромовой бутылки. Вообще-то ей было все равно, лишь бы Кен налил уже что-то и успокоился, а дальше ведь можно и не пить. Однако планам не суждено было сбыться: Кавасаки лично проследил за тем, чтобы Линда выпила до дна несколько глотков обжигающего пойла — дескать, за его успех, нельзя же проявлять неуважение — и радостно смеялся над ее скукоженной физиономией.

— Мышонок, ты такая милая, — сообщил он, выставив далеко вперёд локоть и мечтательно подперев ладонью подбородок. Линда беззвучно вздохнула: прозвище приклеилось к ней со времён текстовой конференции, где у нее на аватарке была большая черная крыса с зачищенными проводами в лапах. Против такой розовосопельной трактовки она всегда возражала — но переубедить Кена так и не удалось по сей день.

— Как я рад, что ты теперь тут, — продолжал Кен тем временем, подливая в стаканчики алкоголь. На робкие попытки Линды возразить замахал руками: — Нет-нет, даже и не думай соскочить! Мы же ещё только разгоняемся. Давай теперь за тебя, умницу и красавицу. И смотри, закусывать не забывай, а то развезет.

На «красавице» Линда недоуменно вытаращилась и почувствовала, как краснеет до кончиков ушей. И чтоб не выдать себя, загородилась стаканом, теперь уже без уговоров.

Спустя полчаса — несмотря на то, что Кена всё-таки удалось убедить снизить интенсивность тостов и наливать по чуть-чуть — комната уже ощутимо плыла перед глазами. Стало жарко, и Линда — не то что позабыв о своём виде, но как-то самопроизвольно отодвинув в дальний угол стеснение — сняла рубашку, кинув ее на кровать рядом с Кеном. Они болтали без умолку, порой оба одновременно, не слушая друг друга, наперебой обсуждали новинки науки и техники, собственные опыты и исследования. Кен встал, нависнув у нее над плечом, и заглядывал вместе с ней во внутренности раскуроченного мотора, то и дело порываясь там что-нибудь подкрутить, споря о технологичности и КПД, на что Линда горячо возражала, размахивая руками и приводя на память известные ей цифры. И за этим как-то в первые секунды пропустила момент, когда стало совсем жарко и тяжело: когда Кен навалился на нее, обхватив за голые плечи, задышав в шею.

А когда осознала — замерла, похолодев, с бешено колотящимся сердцем.

— Кен, ты… ты чего? — только и смогла она выдавить, судорожно проталкивая под его руки свои крепкие ладошки.

— Мышь… — счастливо промурлыкал Кеннет, даже и не думая ее отпускать. — Ты же… такая! Мне бы такую жену, как ты…

— Э… спасибо конечно, но я… вроде пока не собираюсь. Лучше пусти, а?

— Да брось, Мышонок, ну к чему все это кокетство? Тебе не идёт, уж я-то тебя знаю.

— Это не… — реплика была прервана новым ощущением. Горячие, мокрые губы вжались куда-то между шеей и ключицей, принялись орудовать там, смещаясь к плечу. Это было так неожиданно, так… неправильно. Ведь Кеннет — друг! Ведь они доверяли друг другу, сидели по ночам, порой даже валялись рядом на узкой койке, смотря какой-нибудь фильм или разглядывая чертежи. Получается, все это время он…

— Пусти! — одновременно со сдавленным воплем откуда-то взялся всплеск сил, и Линда сумела сбросить чужие руки. Оттолкнуть, вскочить со стула — спиной к столу, словно неосознанно загораживая самое дорогое от потенциальной опасности.

— Я не хочу! Не надо! Уходи, Кен, поговорим завтра, когда протрезвеешь!

Кеннет плотоядно ухмыльнулся. И Линде впервые пришла в голову страшная мысль что он, возможно, не только пьян, но ещё и — после этих своих клубов — под какими-то веществами.

— Не хочешь, значит? А нахрена тогда звала меня в гости все это время? Открывала дверь, впускала, вертела тут передо мной своими маленькими сиськами, прижималась по-всякому? Думаешь я не вижу, что нравлюсь тебе?

— Нравишься, но… как друг. Только друг, ничего больше! Ты этого до сих пор не понял?

— Френдзонить, значит, решила? — Кен сделал шаг, оказываясь почти вплотную, нависая над ней. — Не пройдет со мной этот номер, Мышонок. Ты же знаешь, что ты здесь только из-за меня. Неужели я не заслужил хоть немного благодарности?

Он шагнул ещё, сгреб ее в охапку, слюнявым ртом — в губы, потом в шею, в плечо. Жёсткие, как стальные оковы, руки, ладони уже под майкой. И свистящий, глумливый шепот с запахом алкоголя:

— Ну ты чего, ну, расслабься… все будет хорошо, Мышка, Мышенька моя…

Снова рот в рот, скользкий верткий язык проталкивается, разжимая зубы. И Линда с силой кусает этот комок мокрой живой плоти. Беззвучно, яростно, абсолютно осознанно стремясь причинить боль. Взвыв, Кеннет отталкивает ее от себя, прямо на стол, опрокидывая детали мотора и остатки пиршества, мешая их в одну кучу.

— С-сука… — ощупывая рот и разглядывая пальцы, прошипел он, сгорбившись, бросая взгляды искоса.

— Вон отсюда, — голос Линды неожиданно для нее самой прозвенел металлом. Успев подняться, она выпрямилась, сжав кулаки.

— Значит так, да?.. Вот такая она, твоя благодарность? За все то время, что я на тебя потратил, за то что рисковал, выписывая тебе эти липовые путевки по отделам, за то что слушал твои бредни? Вот так, значит? — он говорил монотонно, размеренно, будто сам ещё не мог поверить в то, что произошло, и убеждал себя. А Линда с каждым словом все острее ощущала поднимающуюся тошноту.

— Да и пожалуйста… кому ты вообще нужна, мышь серая, — из-за распухшего языка слова звучали невнятно, а усмешка была кривой. — Скоро все у тебя там зарастёт напрочь. Вспомнишь тогда ещё, но поздно будет…

Продолжая бросаться оскорблениями, он понемногу отступал ко входной двери. Затем вдруг снова сделал несколько резких шагов вперёд, и Линда обмерла от ужаса — но он всего лишь подхватил за горлышки недопитые бутылки, и с ними направился на выход.

— Можешь паковать вещички, обратно к маме в село, — осклабился он напоследок, и вышел, грохнув дверью. Выждав две секунды и прислушиваясь к удаляющимся шагам, Линда метнулась к двери и заперла ее на все замки — и магнитный, и механический. А после сползла по этой двери на пол. И через минуту в комнате раздался глухой заунывный вой: сдавленные рыдания человека, который никогда не умел плакать.

Было противно и страшно. Страшно выйти из комнаты — хотя больше всего сейчас хотелось вымыться в душе, смыть с себя слюну Кеннета и пот с его ладоней. Кое-как Линда оттерла лицо, шею и рот вонючими горькими салфетками. Продукты, которые притащил Кен, она выкинула прямо в окно, наплевав на штрафы. И до утра вздрагивала под одеялом, иногда забываясь рваным сном. Страх был иррациональным: умом Линда понимала, что вернуться сюда и причинить ей вред Кеннет уже не сможет. И уж конечно не верила в его угрозы вышибить ее с работы. С чего вдруг? Откуда у мелкой конторской сошки возьмётся такая власть? Руководство отдела ее ценит, и не пойдет навстречу ничем не обоснованным просьбам, а в других отделах Кавасаки вообще никто. И поэтому уж за что-что, а за свое профессиональное будущее Линда была спокойна.

Она ошибалась.

Уже в понедельник, минуя проходную отдела после рабочего дня, она заметила непривычный ажиотаж. Сотрудники толпились, ожидая своей очереди на проверку: куда более тщательную и оттого медленную, чем обычно. Шепотом она поинтересовалась у ближних коллег, что стряслось.

— Да вроде кто-то что-то спер в лабораториях, — лениво процедил толстый техник, перекатывая во рту жвачку. — А может и не в лабораториях, нам толком не рассказывают. Вот и шмонают всех. Тут ещё и не такое бывает, расслабься.

Линда послушно расслабилась. Добросовестно отстояла очередь, сняла рюкзак и водрузила его на ленту для просветки рентгеном, а сама шагнула в специальную кабинку, подняла руки в стороны и стала ждать, пока умное оборудование закончит водить вокруг нее своими сенсорами. И когда собралась было со спокойной душой подхватить вещи и направиться восвояси, ее поманил к себе один из сотрудников службы безопасности.

— Мисс, пожалуйста, откройте рюкзак.

Без задней мысли Линда расстегнула выставленный на специальный стол рюкзак, потом, по требованию того же безопасника — все внутренние отделения. И едва успела заметить, как рука сотрудника быстро скользнула внутрь, возвращаясь с какой-то блестящей вещицей, зажатой в пальцах. Кажется, маленькой катушкой.

— Это то, что мы искали, — ровная реплика безопасника была обращена к его коллегам. И уже Линде: — Мисс, пройдёмте.

Все ещё до конца не осознавая, что происходит, Линда с остекленевшим взглядом побрела под конвоем в какую-то каморку. Там было ещё несколько охранников, а среди них — начальник лаборатории Стивен Паркер и главный конструктор отдела, Джулиан Янг собственной персоной.

— Ни разу! — выкрикнул он в ту же секунду, как Линду ввели в помещение, и вскочил на ноги, подлетая к ней. Линда рефлекторно отшатнулась, но почувствовала, как спина упирается в грудь одного из крепких парней охраны.

— Ни разу за все время работы отдела, за двенадцать лет! Ни разу у нас не было такой наглой кражи!

Линда успела мельком подумать, что это заявление странно согласуется со словами техника о том, что «еще и не такое случается». Но легче ей от этого не стало. Искаженное лицо мистера Янга было совсем рядом, и было даже не злым, не яростным, а каким-то… болезненным, что ли. Будто несправедливость мира причиняла ему физические страдания. И от этого, пожалуй, было только жутче.

— Сэр, я… я могу все объяснить, — залепетала Линда, и сама поняла, как глупо это звучит: как в плохом кино, где герои умудряются наделать миллион глупостей только лишь оттого, что не хватило терпения выслушать что им говорят. — Мне подбросили, это… один человек, который хочет, чтобы меня выставили с работы…

— Серьезно? Ты только сейчас это сочинила, так что даже не успела придумать, на кого именно сваливать? — ядовито усмехнулся конструктор.

Линда осеклась и замолкла. Выдавать Кеннета Кавасаки она не хотела. Не потому, что жалела или оправдывала его. Просто вероятность того, что ей поверят на слово, была исчезающе мала — а значит, будет очная ставка, расспросы, от которых Кен, разумеется, будет отнекивать, выяснение причин. Вываливание на публику сугубо личного. Долгие и отвратительные разбирательства, которые, несомненно, убьют то единственное, что Линда получила от Кена, и что хотела бы сохранить: воспоминания о том, что их когда-то связывало, о беззаботной дружбе и общих увлечениях, о счастье быть понятой и принятой. А в итоге, скорее всего, все окажется без толку. Так какой смысл?

Всего этого, конечно, Линда в тот момент осознать не могла. Просто молчала, кусая губы, разглядывая вместо собеседника то пыльную ножку стола, то сигнализацию под потолком.

А мистер Янг продолжил бушевать. Судорожно жестикулируя, он расхаживал туда и обратно по тесной каптерке, казалось, даже позабыв про Линду — за своими пылкими речами о том, как важно взаимное доверие в коллективе, как тяжело жить и работать в мире, где каждый думает только о себе, как современная молодежь катится в пропасть, забывая о моральных идеалах человечества.

— Зачем тебе это? — вдруг спросил он, резко обернувшись к Линде, заставив ее снова вздрогнуть. — Продала бы ты эту катушку на лом, получила бы тысячу кредитов… на что ты собиралась их тратить? Наркотики? Тусовки? Модные гаджеты? Или что там сейчас вас, молодых, интересует?

Что ж, философски подумала Линда, по крайней мере стало ясно, что именно ей подкинул Кен. Какая-то проволока из драгметаллов, судя по всему, платино-иридиевый сплав. И подняла тяжелый взгляд на конструктора.

— Ничего из этого мне не нужно, — произнесла она очень тихо и ровно, едва шевеля губами.

Янг смотрел ей в глаза с десяток секунд. А после сам отвернулся и продолжил шагать по комнате, но уже медленнее, как-то поникнув и ссутулившись.

— По закону я сейчас должен вызвать полицию. Это уголовное дело, следствие, суд. Я этого делать не буду. Каждый человек, если даже он оступился — по глупости, или на спор, или зачем вы все делаете вот это — должен иметь шанс. Но пусть он будет где-нибудь в другом месте. Подвергать риску отдел и бюро в целом я не могу и не буду. Твой испытательный срок кончается в четверг, и ты его не прошла. Более того, я сообщу в другие отделы, чтобы не вздумали тебя брать ни по протекции, ни без. Иди. У тебя два дня, чтобы собрать вещи. В четверг утром пропуск будет аннулирован.

Линда не помнила, как добралась в общежитие. Только смутно припоминала бессонную ночь над исчерканным списком главных конструкторов. Нортон, Соколов, Сэлинджер, Экхарт. К первому она не пошла по совету Кена, раз без диплома точно нет шансов. Соколов ещё на полигоне. Сэлинджер… сейчас бы Линду не смутило и отсутствие нормальной работы, но ведь Янг выразился ясно: не возьмут. Не то что техником, даже сортиры мыть. Ни в один отдел.

Кроме, быть может…

«От него все сотрудники бегут». Ну, а она, Линда — не сбежит. Некуда. Будет терпеть все, что потребуется: ночные смены, бессмысленную тяжелую работу за троих, истерические припадки безумного конструктора, дурацкие задания, ругань и ор. Зато потом, через годик или два, если повезет — все подзабудется, и можно будет перевестись в какой-нибудь нормальный отдел. Опять же, будет и какой-никакой опыт… Теперь Линда понимала очень четко и остро: она не может, просто не может бросить меха-индустрию. Плевать теперь уже на амбиции, на учебу… Она согласна хоть всю жизнь смахивать пыль с бронепластин, лишь бы только знать: где-то там, на охваченной огнем войны границе, несут службу разумные создания из металла — непобедимые, грозные и прекрасные. И среди них есть тот, к чьим деталям прикасалась ее рука.

Назавтра в самом начале рабочего дня, даже не заходя на своё место, Линда Майлз отправилась разыскивать отдел Персиваля Экхарта.

Это оказалось непросто. Здания на территории КБ стояли отдельно, в своём порядке, не особенно ясном непосвящённым. Прежде Кен подробно рассказывал ей, как добраться до нужной точки — теперь же приходилось справляться самой. Спустя полчаса блужданий кто-то из встречных курьеров наконец ткнул пальцем куда-то в малозаметный переулок между корпусами. Лицо у него при этом было такое, точно его попросили указать дорогу в преисподнюю. Линда хмыкнула и свернула в узкий полутемный закуток, в дальнем конце его обнаруживая железную дверь безо всяких опознавательных знаков.

По дороге она опасалась, что без путевки с поручением ее не впустят, а отдел. Но это оказалось излишне. Единственный охранник сидел внутри у входа, покачиваясь на своём вращающемся стуле напротив мониторов видеонаблюдения, и увлеченно рубился в какую-то игрушку на суперфоне. Гонки, судя по тому, как он раскачивался из стороны в сторону, входя в воображаемые повороты. Линда прошла мимо него не таясь; в какой-то момент он смерил ее отсутствующим взглядом, и на этом общение со службой безопасности было исчерпано.

Давно не ремонтированные коридоры были пустынны. Линда примерно знала типовое расположение помещений в каждом отделе: на первом этаже экспериментально-производственные цеха, над ними лаборатории, а ещё выше — администрация, включающая делопроизводство, архивы и рабочие места конструкторов, в том числе главного. Но, поднявшись сразу на третий этаж, ничего похожего на кабинет начальника отдела она не нашла. Пришлось поблуждать ещё какое-то время, уже без возможности спросить дорогу: отдел будто вымер, все помещения были либо закрыты, либо пусты, и Линда начала думать, будто в описании взаимоотношений Экхарта и его команды слово «все» не было художественным преувеличением.

Наконец в конце коридора почему-то первого этажа обнаружилась дверь с надписью «Главный конструктор» — без фамилии. Линда постучалась. С той стороны двери раздалось невнятное шебуршение, но ответа так и не послышалось. Выждав несколько секунд, Линда осторожно потянула дверь на себя.

В открывшемся ее взгляду помещении, заваленном бумагами самого разного размера — от свёрнутых в рулоны чертежей до обычных распечаток — она увидела странного человека. Ему было лет сорок на вид, он был невысок ростом, и одет так, будто ограбил винтажную лавку, нацепив на себя все, что не смог унести в руках. Его черные курчавые волосы, тронутые ранней сединой, торчали в беспорядке, свисая ниже плеч. Стоя у стола, он склонился над ним, очень сосредоточенно, но совершенно хаотично перебирая какие-то документы в архивной папке.

— Э-э… здравствуйте, — пробормотала Линда, оглядывая комнату. Вот та дверь, видимо, ведёт из приемной в кабинет. Однако же, если у Экхарта такой секретарь — каков же сам главный конструктор?..

— Да-да, добрый день, — ответил человек у стола, не поднимая головы. Опешив от такого, Линда помолчала ещё полминуты, ожидая, что на нее все же обратят внимание. Но не дождавшись, была вынуждена продолжить:

— Скажите, могу я видеть мистера Экхарта?

— Это я, — будто бы ничуть не удивившись, отозвался человек у стола, и наконец поднял лицо, взглянув решительно и весело. — Чем могу вам помочь?

У него оказались удивительно ясные глаза: светло-карие с чайной желтизной, цепкие и быстрые, с тёплым, внимательным и располагающим выражением. Ничуть не похожие на мутный взгляд сумасшедшего.

— Мистер Экхарт, — не давая себе опомниться от шока, выпалила Линда, — я хочу у вас работать!

— Потрясающе! — человек у стола всплеснул руками, обрадовавшись — Линда могла поклясться — абсолютно искренне. И продолжил без перехода: — Подайте-ка мне ту коробку.

Линда поморгала. Машинально перевела взгляд в указанную Экхартом сторону, где стоял целый штабель коробок. И снова взглянула на конструктора, у которого — слухи все же не врали — явно были не все дома.

— Какую? — только и смогла выдавить она, мечась взглядом туда и обратно.

— Ну, ту, — махнул рукой Экхарт, не отрываясь от своей папки. — Где документы.

Ещё бы это как-то помогло. Как минимум в половине картонных коробок было не что-то, а папки с документами. Чувствуя себя как в дурацком бредовом сне, Линда прошла вглубь комнаты и наугад подняла одну из коробок, подтащив ее к столу и водрузив перед конструктором. Тот накинулся на нее, как на добычу, запустил внутрь длинные подвижные пальцы. «Так, хм-м, угу, ага…» — бормотал он колдовские заклинания, и наконец заключил:

— Нет, не то. Дайте теперь вот эту.

Жест был таким же неопределенным, как и предыдущие, но Линда не стала спорить. Мельком она вгляделась в содержимое папки, которую потрошил Экхарт изначально. Не чертежи, не спецификации, скорее какие-то бухгалтерские документы. Оглядев следом близлежащей коробки, Линда выбрала ту, в которой сверху лежала папка с надписью «платежные поручения».

— Вот оно! — провозгласил Экхарт счастливо, спустя полминуты выудив из недр какого-то скоросшивателя потрепанный листик, и торжествующе помахав им в воздухе. — Теперь никто не обвинит меня ни в какой растрате бюджетных средств! Спасибо вам… о, мисс, прошу прощения, не знаю вашего имени.

— Линда Майлз, — отрекомендовалась Линда Майлз, наблюдая, как конструктор пристраивает найденный лист в какую-то другую папку, ворча о том, что на дворе двадцать второй век, а приходится, как в средневековье, возиться с бумажками, вместо того чтобы цивилизованно шифровать все документы в цифровом виде, как в той же Японии.

— И да, я прошу прощения… — продолжила она, набравшись храбрости, — но не могли бы мы вернуться к теме моего трудоустройства в вашем отделе?

— А что с этой темой не так? — обеспокоенно поднял голову Экхарт. — Вы сказали, что хотите работать здесь — вы здесь работаете. И между прочим, отлично справляетесь!

Он улыбнулся очень искренне, как-то совершенно обезоруживающе. Без этой улыбки его слова воспринимались бы как форменное издевательство, теперь же Линда будто бы сама была не уверена, что адекватно воспринимает реальность.

— Но я имею в виду — работать по-настоящему, — терпеливо повторила она. — С трудоустройством, должностью в штатном расписании, с пропуском на территорию. Поймите, мистер Экхарт, мне очень надо, дело даже не в зарплате, я…

— А, вы об этом… — устало протянул Экхарт, и у Линды упало сердце: сейчас он скажет, что это невозможно, ведь сообщение от мистера Янга получили все отделы, и никто не будет держать у себя воровку…

— Вы бы знали, мисс Майлз, как я ненавижу бюрократию! Все эти формы, запросы, допуски, отчётности… Давайте так: я покажу, где лежат бланки, а вы сами заполните все и отправите в отдел кадров КБ. Раньше это за меня делала секретарша, но она уволилась полгода назад, новую все никак не подберу, а этим оболтусам разве что доверишь, — он горестно махнул рукой куда-то в сторону коридора и лестницы на второй этаж. А Линда стояла, открыв рот, и хлопала глазами. Что же это такое, так не может быть, тут какой-то подвох…

— Мистер Экхарт, — выговорила она наконец, уже когда конструктор, приняв затянувшееся молчание за знак согласия, полез в ворох коробок за бланками. — Но как же я могу заполнять… без вас? Вам что, неинтересно, какую я себе напишу должность, и действительно ли смогу ей соответствовать? Вы не дадите мне тестового задания, или чего-то в этом роде?

Персиваль Экхарт к тому моменту как раз вынырнул из своих залежей, удовлетворенно оглядывая найденную папку. Казалось, будто он вовсе не слушает Линду, витая где-то в своих воображаемых мирах. Но когда она договорила, он повернулся к ней, расслабленно облокотившись на верхний ящик из штабеля, и снова взглянул на нее пристально и ясно.

— Мисс Майлз, я не в том положении, чтобы разбрасываться сотрудниками, — объяснил он просто. И Линда поняла окончательно, что невменяемость Экхарта — не более чем слух. Очень распространенный и живучий, попортивший немало крови его предмету. А конструктор меж тем продолжал:

— Если у вас есть две ноги и две руки — это уже хорошо. Если ещё и хотя бы какие-то технические знания — то вообще прекрасно. Я вижу что вы интеллектуальный, развитый человек, готовы учиться и расти. В таких условиях вы быстро возьмёте любые знания, необходимые для работы. А что касается должности… Мне самому приходится и считать, и чертить, и говорить с министерством, и заказывать воду в кулеры. Все мои сотрудники волей-неволей совмещают множество должностей. Так какая разница, что написано в личном деле? Я плачу не больше и не меньше, чем могу, и мне важны не бумажки, а человек и его дела. Однако, если же вы не готовы к такой организации труда…

— Я готова, — поспешно перебила его Линда, быстро закивав. — Давайте бланки, я разберусь, что там нужно написать.

Просияв, Экхарт вручил ей папку, а сам вновь углубился в какие-то раскопки на столе. Линда примостилась на сломанном кресле у незаваленного краешка другого стола, и взялась за дело.

Это оказалось ещё проще, чем представлялось: в папку была подшита инструкция, подробно описывавшая состав и порядок заполнения пакета документов на нового сотрудника. К тому же она видела, как это делали при ней в отделе Янга. Стараясь, чтобы почерк выглядел как можно разборчивее, она все же торопилась: а вдруг Экхарт передумает? Такой шанс нужно хватать зубами и держать крепко, иначе потом никогда себя не простишь. В графе «должность» Линда с упоением вывела «техник», и побежала дальше по строчкам и полям.

А когда все анкеты и формы были наконец заполнены, Линда выпрямилась, обвела взглядом комнату, задержавшись на пёстрой фигуре своего будущего начальника, и глубоко вздохнула. Шанс шансом, но проявить подлость в отношении человека, оказавшего ей такое доверие, она не могла.

— Мистер Экхарт, у меня почти все готово. Но… — она вдруг смутилась, когда конструктор вновь повернулся к ней с таким выражением лица, будто никогда в жизни не слышал ничего интереснее ее слов. — Но я должна вас предупредить кое о чем. Вы, возможно, ещё не слышали, но на предприятии было объявление обо мне. Что якобы я украла из лаборатории Джулиана Янга моток платиновой проволоки. И что меня запрещено брать на работу в любой из отделов. Но я просто хочу, чтобы вы знали: это не так, я ничего не воровала, это просто недоразумение…

— Конечно не так, — неожиданно легко согласился Экхарт, и улыбнулся. — Вы совершенно не похожи на воровку. А запретить мне что бы то ни было может только руководство КБ, а уж никак не Янг или ещё кто-то из этих чистоплюев. Так что, мисс Майлз, заканчивайте документы и отправляйтесь в отдел кадров, если успеете в ближайшие пару часов — возможно уже сегодня получите новый пропуск. Я позвоню и скажу, что это от меня пришли. С нашими ребятами там обычно стараются разделаться побыстрее, на всякий случай.

Так Линда Майлз получила работу, которая изменила ее судьбу навсегда.

Первым, что учинил в статусе начальства мистер Экхарт — сразу же по возвращении Линды из отдела кадров повелевший звать его Перси и предложивший перейти на «ты», чем вызвал очередной шок — была экскурсия по отделу.

Все ещё не отошедшая от волны впечатлений Линда была молчалива и лишь смотрела по сторонам круглыми, как у совёнка, глазами. Но Перси это, похоже, совершенно не смущало. С разговорами он успешно справлялся за двоих, и был чрезвычайно красноречив.

—…А эти фрезеровочные станки! Уникальная точность, в этом КБ больше таких не найдешь! Три года назад выписал из Европы, там в Швейцарии открылся новый завод, совсем небольшой, но если будут так же строить — развернутся ещё дай бог каждому!

— …Монтажные дроиды последнего поколения! ИИ высокого класса, прецизионные манипуляторы, заберутся куда хочешь! Сейчас, правда, показать не могу, они в режиме консервации, как видишь. Но вот когда начнем собирать!..

—…А здесь у нас участок гальванотехники. Нам нужны особые требования к покрытию, это ведь не просто защита от коррозии: должна быть сопротивляемость жёстким внешним условиям, защита от износа при упругоэластической деформации, ведь при трансформационных перестроениях всегда повышенные нагрузки… А, так ведь ты ещё не знаешь!

Перси вдруг остановился на полушаге и перебил сам себя на полуслове, хлопнув со смехом по лбу.

— Совсем забыл, ты все ещё не в курсе, чем мы тут занимаемся. Пойдем-ка лучше в конструкторскую. Железки подождут.

Несмотря на то, что Линда была как раз-таки в курсе, она отнеслась к предложению Экхарта с немалым воодушевлением. Ей было интересно, как прозвучит из уст самого Перси все то, что пересказывали ей другие. То, о чем так презрительно отзывался когда-то Кавасаки. Все, что она успела увидеть и услышать до этого момента, производило завораживающее впечатление. С одной стороны, прямого опровержения сплетням об отделе Экхарта не было: конструктор объективно был странным, отдел действительно пустовал, насчитывая — как успела узнать Линда заочно — одного техника, двоих младших инженеров, лаборанта, охранника и ещё одного молчаливого усатого дядьку, совмещавшего функции уборщика, курьера, завхоза и айтишника. Но теперь Линда видела все это совершенно в другом свете. Что казалось глупым, неуместным, неадекватным при взгляде со стороны — теперь пробуждало интерес, будоражило воображение, приобретало оттенок даже некой романтики. Осталось выяснить только, для чего все это. Эта работа в условиях, по меркам того же Кена считавшихся невыносимыми, эта вечная борьба за ресурсы и эти бодания с министерством. Наверняка у Экхарта есть причины жертвовать многим ради своей идеи. Создание летающего трансформера… Быть может, и в этом существует смысл? Быть может, не так уж это и нереально?..

— Лучше всего, если ты будешь задавать наводящие вопросы. Тогда мне станет понятнее, что ты уже знаешь из области мехастроительства, а что нужно пояснить, — объявил Перси, когда они вдвоем оказались в небольшой комнате, слегка затемнённой для того, чтобы лучше было видно большой экран над приборной консолью. На этот экран конструктор в пару движений вывел картинки: ещё не сборочные чертежи, просто эскизы разных видов: проекции, изометрия. На всех — одно и то же, с небольшими конструктивными вариациями. Пилотируемая боевая человекоподобная машина, носящая исторически сформировавшееся название «мех». Оснащённая помимо искусственного интеллекта также и рукотворной личностью — так называемой «душой», что отличает любого меха от бота или дроида. Вершина инженерного искусства, выход за грань всего, что достигли учёные предыдущих поколений.

Как завороженная, Линда уставилась на чертежи, наметанным глазом прикидывая, как изображенное выглядело бы в реальности. Несмотря на то, что вблизи она мехов не видела ни разу, она неплохо разбиралась в их конструкции по фото-, видео— и голосправочникам. То, что показал Перси, было средне-легким молдом, пропорционально сложенным, не лишенным своего рода грации и изящества. И — что отличало его от всего виденного ранее, прежде всего бросалось в глаза — со сложенными за спиной, но все же выступающими за габариты крыльями реактивного истребителя.

Именно об этом Линда и решила задать первый вопрос. Сразу к сути, что уж там.

— Я правильно понимаю, то что вы… ты проектируешь — оно должно трансформироваться в джет?

— Да! — горячо произнес Перси, и обернулся. Казалось, он сейчас зааплодирует догадливости нового сотрудника.

— Моя мечта — в том, чтобы разумные существа наконец покорили небо. Не с помощью каких-то приспособлений, какими являлись для людей летательные аппараты со времён воздушного шара и дирижабля — а сами по себе, по своему желанию взлетая под облака и опускаясь обратно. Только подумай, какие возможности это даст обороне страны! У нас будут идеальные бойцы, способные в прямом смысле свалиться на голову противнику. И им даже не нужна посадочная полоса: трансформация может происходить прямо в полете! Но да… что-то я уже увлекся, извини.

— Ничего страшного, — подбодрила конструктора Линда. Она и сама прониклась идеей боевых машин, которые можно доставлять куда угодно без специальных средств, одним лишь приказом. Но вот идея идеей, а реализация ее по-прежнему виделась… ну, как минимум очень туманной перспективой. Что ж… для Перси это, по-видимому, не совсем так.

— И ты решил не просто приделать меху какой-нибудь ракетный ранец, а именно что сделать ему альтформу истребителя? Но почему?.. Трансформеры до сих пор редки, и большинство экспериментов кончается ничем. И неудивительно — попробуй еще продумай механизм так, чтобы ключевые точки ЭМ-полей после трансформации были в нужном порядке. Один пси-контур и две конфигурации… это же фактически нереально!

Мысли о технической стороне дела увлекли ее, как бывало, сразу и полностью, вытеснив из головы все остальное. Даже присутствие собеседника. Линда рассуждала вслух, уставившись на эскизы, активно жестикулируя, и увлеклась до такой степени, что не сразу обратила внимание на собственный тон. Фактически, она только что высказала Экхарту то же, что и все остальные — что его разработки являются чушью на постном масле. Прикусив язык, Линда замолкла и виновато покосилась на Перси.

Но тот, похоже, совершенно не обиделся. Наоборот, пришел в какое-то странное воодушевление, будто только и ждал этих слов.

— А вот и нет! — торжествующе провозгласил он. И метнулся к консоли, сдвигая и сменяя изображения. Потом прервался на половине движения, пробежал куда-то в дальний угол и выкатил оттуда кресло на колесиках — даже в полумраке было видно, насколько пыльное и покосившееся. Пододвинул его к Линде и театральным жестом пригласил присесть. Линда удивилась, но уселась, оказываясь прямо напротив большого, чуть вогнутого экрана консоли — будто в кинотеатре, построенном для единственного зрителя.

А Перси тем временем закончил возиться с изображениями. На экране теперь демонстрировалась другая фигура меха: как можно было судить, некая условная, абстрактно-усредненная, лишенная каких-то опознавательных черт. Внутри контура светились разными оттенками точки: крупные, поменьше, совсем небольшие, будто схема созвездия на ночном небе. Их расположение было знакомо Линде. Это были ключевые узлы конструкции, в которых — опять же усредненно, без поправки на особенности молда — обычно располагались точки подключения пси-контура. Того самого связующего звена между корпусом и «душой», что обеспечивал воплощение личности меха в отдельно взятом «теле» из металла, пластика и кремния.

— Ты ведь наверняка знаешь, — начал Экхарт торжественно, поворачиваясь к Линде и опираясь бедром на край консоли, — почему меха человекоподобны. Почему им придают именно такие очертания… хотя с точки зрения проходимости, устойчивости, огневой мощи, технологичности производства и прочих параметров есть масса других, более выигрышных конструкций машин.

Линда удивилась снова. На сей раз тому, что конструктор употребил слово «наверняка». Откуда ему знать, что она знает, а что не знает? Он ведь так и не провел никакого собеседования, не выяснил уровня ее технических навыков… а во время ходьбы по отделу она все время молчала. Однако, не видя смысла отрицать истину, она кивнула.

— Знаю. С одной стороны, меха предназначены для работы в паре с пилотом — а человеку психологически проще найти контакт с тем, что похоже на человека. Но это не главная причина. Главная — в том, что максимально успешное внедрение личности в искусственно созданное существо должно производиться по определенным схемам. Человеческая личность зависит от многих факторов, и ученые давно доказали, что основное вместилище сознания — мозг — не определяет ее целиком. Большое влияние оказывают и другие факторы, в том числе до сих пор неизученные… но одним из них является тело. На состояние психики воздействуют гормоны, физическое состояние и тонус, и так далее. У меха — то же самое. Психика неразрывно связана с тем, каким образом «душа» внедряется в нейросеть корпуса. Это тонкая и ответственная работа… на нее приходится основная доля времени, затраченного на конструирование меха. Если бы пришлось идти в этом деле наобум — могли бы уйти столетия, прежде чем был бы получен первый действующий образец. Поэтому еще двадцать пять лет назад, когда только обсуждались первые попытки создания машины с «душой», конструкторы нашли решение: исследовать схему биополей человека, чтобы впоследствии воссоздать ее при помощи электромагнитных полей техники. Так и появились человекоподобные машины. И именно поэтому так сложно построить трансформера: ведь в альтмоде у него будет уже не человеческая анатомия полей, — Линда пожала плечами, несколько удивленная собственной разговорчивостью. Раньше ей редко доводилось произносить такие монологи, даже с теми, кто готов был ее слушать — например с Кеном. Но Перси… он не просто слушал. Он слушал как-то по-особенному. Под его лучистым взглядом рассеивались все сомнения и страхи, наступало странно тихое, торжественное спокойствие. Становилось совершенно ясно: то, что ты говоришь, важно. Интересно. Нужно не просто кому-то, вообще, а конкретному собеседнику прямо здесь и сейчас.

— Именно, — произнес Перси с придыханием. — Восхитительно. Такое лаконичное и точное определение… Ты еще умнее, чем я думал.

Линда зарделась. И чтобы скрыть смущение, принялась увлеченно рассматривать собственные коротко остриженные ногти, вычищая из-под них следы машинного масла и нагара. Бесполезное занятие: в любом случае максимум часа через два под каждым все равно будет черный ободок.

А Экхарт тем временем продолжал, предварительно еще немного покопавшись в консоли.

— А теперь смотри.

На экране возник другой эскиз в трех проекциях. На сей раз — реактивный истребитель с хищным, заостренным носом, с агрессивным углом развернутых крыльев. И снова точки, сетью покрывающие пространство внутри контура.

— Ошибка конструкторов прошлого… да и настоящего, и строго говоря, не вполне ошибка, всего лишь недоработка и некоторая узость видения… Словом, единственное, что ограничивает возможности разработки принципиально новых типов меха — это слишком узкая ориентированность в выборе анатомии. Почему только человек? Почему изучают лишь его биополя в качестве паттернов распределения?

«Что значит почему», — захотелось возразить Линде. Но в первую секунду перечить старшему не позволило воспитание, а во вторую она вдруг поняла и сама: действительно, почему? Ведь и у животных есть своя нервная система и свои энергетические контуры организма. Но… какой в этом толк?

— С другой стороны, не все живые существа могут быть полезны в этой роли, — словно подслушав ее мысли, продолжил Перси. — Какой смысл строить меха по образцу… ну к примеру, лошади, или дельфина? Четыре ноги ничем не лучше двух, а водоплавающий альтмод — чрезмерно узкая специфика. К счастью, человечество решило вопрос того, по чьему образу и подобию делать наиболее высокотехнологичные механизмы. И решило уже давно.

Триумфальным жестом Экхарт нажал кнопку на консоли. И изображение вновь изменилось: на горизонтальную проекцию самолета наложился другой силуэт. Силуэт летящей птицы с расправленными сильными крыльями. Точки и узлы заняли свое место внутри новой фигуры. И выглядело это, если экстраполировать весь свой умозрительный опыт, вполне… правдоподобно.

Все еще недоверчиво хмурясь, Линда подалась вперед и медленно встала. Сделала пару шагов к консоли, не отрывая взгляда от схемы, задумчиво шевеля губами.

— И все же… — произнесла она негромко с полминуты спустя; все это время Персиваль Экхарт терпеливо ждал, не встревая, давая ей время сосредоточиться. — Как рассчитать все так, чтобы узлы после трансформации приходились на нужные места? Ведь это потребует нестандартного расположения и в исходной форме, в рутмоде…

— А вот над этим мы как раз здесь и работаем, — так же тихо, но уверенно ответил Перси. В его голосе была слышна улыбка, и когда Линда покосилась в его сторону, она убедилась: конструктор улыбался. Спокойно, радостно, тепло. Невольно уголки рта у Линды тоже поползли вверх: медленно, криво, один выше другого, губы по привычке плотно сомкнуты. Но Перси отреагировал на это так, будто ему улыбнулась в тридцать два идеальных зуба какая-нибудь голливудская дива. В мгновение ока разулыбался вовсю, подхватился, всплеснув руками, засуетился возле консоли.

— Кое-какие разработки уже есть, мы даже провели моделирование в первом приближении… сейчас я тебе все покажу. Ну вот, к примеру, плечевой пояс…

К вечеру этого дня Линда явственно ощущала, как гудит изнутри голова, набитая до отказа новой информацией. Новыми знаниями, новыми впечатлениями, чем-то совершенно непохожим на все, что было раньше в ее жизни. И, черт возьми, это было восхитительное чувство.

Она едва не забыла зайти до конца рабочего дня в отдел кадров, забрать новый пропуск. Но все же справилась с этой задачей. И, заглянув еще раз в отдел — свой отдел, как она впервые назвала его мысленно, получив от этого неожиданное удовольствие, — попрощалась с Перси и отчалила в общежитие.

На выходе с территории она встретила Кавасаки. Ну как встретила — увидала издалека. Но даже с расстояния в двадцать ярдов было видно, как он, заметив ее, озадачился и остановился, вглядываясь. Еще бы. Линда вдруг поняла, что идет едва ли не вприпрыжку, тогда как по всем расчетам Кена, должна была бы ползти, убитая горем и придавленная сумкой с личными вещами. Осознав это, она рассмеялась беззвучно, запрокинув голову. Подняв руки повыше, чтобы хорошо видно было над головами прохожих, одной показала свеженькую магнитную карточку, а другой — оттопыренный средний палец. А после, сунув их в карманы, направилась своей дорогой. Больше Кеннета Кавасаки она не видела ни разу… и не особенно задумывалась, почему.

С этого дня Линда Майлз стала полноправным членом команды Экхарта. Перси не обманул: делать пришлось действительно все, и причем порой — одновременно. В отделе напрочь отсутствовали любые штатные расписания, планы работ, графики проектов. Проект, по сути, был один-единственный, и в обязанности сотрудников отдела — всех восьмерых, включая главного конструктора, в противовес девяноста шести человекам в отделе Янга, — входило делать все возможное, чтобы он хоть как-то двигался вперёд, не загнувшись на полдороге. Линда работала на станках, вытачивая детали для прототипов и действующих моделей, потом их же мучила на испытательных стендах — сперва под присмотром коллег, но уже через пару дней самостоятельно. Училась управляться с погрузчиком, сборочными механизмами, шлифовальным и измерительным оборудованием, плазменным резаком и плавильной печью. Изучала виды покрытий и проводила анализ топлива. Меняла воздухоочистительные фильтры в лабораториях и снимала с потолка паутину в кабинете Перси. Заказывала бумагу для чертежей и пластины для микросхем. Посменно с коллегами бегала за китайской лапшой на обед, варила кофе на старенькой электроплитке прямо в цеху. За пару недель разобрала бардак в архиве документов, чем заслужила полный обожания взгляд конструктора и очередную хвалебную оду. Успела отметить чей-то день рождения и оформить для Перси командировку на конференцию в Детройте. А в его отсутствие отвечала по рабочему телефону, разруливая вопросы с инстанциями на предмет какой-то очередной недовысланной бумажки.

В свободное время — которое выдавалось совершенно неожиданно, урывками в водовороте дел — она изучала технические системы меха: от нейросети до моторного каркаса. Много читала, составляла списки вопросов, с которыми бегала по отделу за коллегами, много практиковалась — благо в использовании рабочего оборудования и материалов ее никто не ограничивал. Быстро стало ясно, что заниматься своими делами удобнее здесь, чем в общежитии, поэтому Линда перевезла в пустующий угол цеха и собственные технические пожитки — к вящей радости соседок, которые устали объяснять заглядывающим к ним порой кавалерам, что делают в женском блоке паяльная лампа и дрель. Да и в целом в общежитии Линда теперь появлялась куда меньше прежнего. Вечера, а случалось что и ночи проходили в цехах, лабораториях и кабинетах — если не в возне с очередными железяками, то в увлекательных разговорах с Перси.

— Давно ты всем этим занимаешься? — спросила она как-то раз, когда поздним вечером они закончили обсуждения очередной конструкторской идеи — кажется, это была новая схема распределения хладагента — и наслаждались заслуженным бездельем. Линда сидела, разувшись и скрестив по-турецки ноги в полосатых носках, прямо на столе у дальней стены; перед ней стояла открытая коробка с пиццей и банка пива. Точно такой же натюрморт красовался рядом с Перси, полулежавшим в своём кресле с откинутой на максимум спинкой. Горела настольная лампа под покосившимся зеленым абажуром; в кабинете было полутемно и очень уютно.

— Свой отдел я выбил три года назад, — охотно начал рассказывать конструктор. Линде нравилось, что из него никогда не нужно было тянуть слова, и не нужно было формулировать для него исчерпывающие вопросы. Достаточно задать направление, а уж порасскажет он обо всем сам.

— А до этого… да наверное, сколько себя помню. Что-то сооружал еще в детсаду, из кубиков, резинок и проволоки. Потом заинтересовался машинами и механизмами, потом роботами… По первой специальности учился на инженера служебных дроидов. Только спустя три года после того, как начал работать, японцы собрали первого в мире меха. Шуму тогда было… — он хохотнул и рукой с пивной банкой очертил в воздухе широкий круг — очевидно, призванный изображать масштабы столпотворения и бестолковую зацикленную суету. Линда только качнула головой и хмыкнула: и теперь встречаются личности, для которых все эти двадцать лет — не аргумент, а меха по прежнему мировое зло.

— Я тогда понял, что вот она, перспектива. Что если взяться за это прямо сейчас, то можно успеть запрыгнуть на подножку. Сделать что-то такое, чего раньше никогда не было, о чем даже никто не мечтал. Душа, которая дается не откуда-то свыше, а рождается прямо при тебе, возникает у тебя в руках… — он задумчиво вздохнул, и Линда мысленно подивилась тому, как созвучны их с Экхартом мысли. — Она от этого не становится менее загадочной. И в этом-то весь и смысл.

Линда тихонько улыбнулась краем губ. Пожалуй, любой другой конструктор взялся бы говорить о том, как важно раскрыть, разгадать эту тайну, как это может помочь узнать больше и о глубинных свойствах человеческой психики, и так далее, и тому подобное. Перси был не таким. Он не стремился расчленить на составляющие и разложить по полочкам все на свете, образмерить и просчитать то, что не может быть просчитано, сделать вид, что он, как великий ученый, подчинил себе саму природу и законы мироздания. Для него романтика непознанного была ценна сами по себе. И это нравилось Линде.

— Пришлось, конечно, еще учиться, стажироваться, потом ходить годами в младших инженерах… Бывшая моя супруга тогда не вынесла такой жизни. Все ждала, когда я деньги начну зашибать, пилила меня днем и ночью… да так ничего и не добилась, и ушла со всеми своими вещами, еще и моих прихватила. В порядке, как она говорила, компенсации морального ущерба, — Перси пожал плечами с беззаботной усмешкой, будто пересказывал бог весть какую забавную историю. Линда нахмурилась. Но Экхарт, всегда с легкостью перескакивавший с темы на тему, снова увел свой монолог в другую сторону.

— В конце концов я стал вторым конструктором в отделе. Начал работать с настоящими мехами, ездил на полигон для активации, смотрел, как потом они учатся, общаются с людьми, как вписываются в наш мир. Как просыпается в каждом личность. И вот тогда-то я и понял… — он вдруг посерьезнел, тон его голоса неуловимо изменился: в нем зазвенел несгибаемый металл, какого прежде не доводилось слышать Линде, — что на эту самую личность людям в массе своей наплевать. Это просто уму непостижимо… Они создают существо, наделенное душой, и никак не интересуются, что будет происходить с этой душой потом! Им важно только выполнение приказов, только эффективность в боевых условиях. А ведь для этого достаточно самого завалящего ИИ, вот уж кто будет по указке открывать и прекращать огонь по целям. Они просто сами не понимают, что они сделали и для чего… Ну может быть не все, но мой бывший начальник точно. Саймон Бойл, ты наверняка его видела тут. Представляешь, он, например, до сих пор собирает мехов с неподвижным фейсплейтом! Хотя есть уже все технологии для нормальной реализации мимики — но ему это, видишь ли, излишество! А представь, каково было бы жить человеку, который не может выражать свои эмоции? Ни нахмуриться, ни улыбнуться. От такого недолго и крышей поехать. У него, правда, еще ни разу такого не было… формально — статистика идеальная, ни одного аутлайера за все время работы. А ведь наших крючкотворов в министерстве только это и интересует. Цифры, галочки и подписи. Поставлен на вооружение — и чудесно. Даже формулировка-то какая… не «поступил на службу», а «поставлен», видите ли, как вещь! А что происходит с теми, кто не поставлен — это вообще разговор отдельный…

Перси снова вздохнул, на этот раз горько, и Линде стало неуютно. Захотелось прервать его тяжкие мысли, перенаправить разговор в позитивную сторону — тем более что она чувствовала, как и сама начинает медленно, но верно закипать при мысли о твердолобых конструкторах, которые так тупо разбрасываются доставшимся им в руки ресурсом.

— И тогда ты решил… — осторожно начала она с вопросительной интонацией.

— И тогда я решил, что будущее надо создавать своими руками. В отделе Бойла у меня фактически не было права голоса. Я ничего не мог поделать с тем, какая судьба уготована мехам его сборки… значит, единственная для меня возможность уменьшить процент несчастных искусственных личностей в мире — это поднять процент счастливых. Ведь они же все чувствуют, они живые, они тоже хотят полноценной жизни. Хотят, чтобы их понимали и принимали такими, какие они есть. Почему-то когда родители решают завести ребенка, то само собой разумеется, что он должен быть желанным и любимым, еще до рождения — а почему здесь должно быть по-другому? Когда-нибудь человечество это поймет. Но кто-то ведь должен положить начало! И я решил, что сам сконструирую меха, который придет в этот мир, зная, что его любят. Который сможет выражать себя так же полно, как любой человек, который будет счастлив и свободен. Как птица в полете. Как раз тогда мне пришло в голову соединить мечту о небе и конструкторские разработки. Идея пошла удачно, в министерстве в ней увидели очевидную пользу и дали грант на формирование отдела. И теперь… — он развел руками, обводя окружающее пространство, и вновь дружелюбно улыбнулся, — мы все здесь.

— Аминь, — заключила Линда с ответной улыбкой, и приложилась к банке, одновременно выковыривая из коробки кусок пиццы посочнее.

— Алюминь, — отозвался Перси, салютуя своей банкой, и у Линды от неожиданного смеха чуть не пошло пиво носом. Впрочем, насторожиться и замереть ей пришлось немедленно, после следующей же фразы Экхарта, оброненной вроде бы мимоходом: — Ну, а ты? Тоже с детства мечтала о такой работе?

Времени на раздумья у Линды было ровно столько, сколько требовалось, чтобы сделать глоток, потом откусить и прожевать кусок теста с ветчиной и сыром. И за это время она успела решить, что отделается общими словами. Оставлять совсем без ответа такой вопрос, после того как сам Перси раскрыл ей всю свою подноготную, было бы невежливо — а грузить его рассказами о своей придурочной семье… как-то неловко, пожалуй.

— Угу, с детства. Самое первое воспоминание — как отец мне дает ключ и просит завернуть какую-то гайку под капотом у мобиля. Я стою на табуретке, иначе не дотянуться… и такая гордость была невозможная, это ж надо, самому папе помогаю!..

Линда так и не поняла, как и почему выложила всё. Всю свою историю, с детскими увлечениями, с подростковыми скандалами, с уходом из дома и приездом в город. Рассказала и про Кеннета, и в эти минуты глаза Перси метали молнии не хуже, чем во время его собственного монолога про издевательства над мехами. Рассказала про то, как обивала пороги отделов, и про то, что, запуганная россказнями, до последнего избегала идти в его, Экхарта, обиталище. Честно покаялась, что решилась на этот шаг от безысходности — отчасти для того, чтобы перекантоваться до ближайшего нормального шанса, отчасти в пику Кену. Перси только радостно смеялся: он, конечно, знал, что сейчас Линда воспринимает все происходящее тут совсем по-другому. А мнение толпы на свой счет его никогда особенно не интересовало.

Когда таким вот манером, с шутками и прибаутками они добрались до конца повествования, Линда почувствовала необыкновенную легкость и радость. Так, должно быть, чувствуют себя религиозные люди после исповеди, призванной очистить душу. А Перси, отсмеявшись и помолчав немного, следом задумчиво произнес:

— Да… И все-таки учиться тебе нужно. Пойми меня правильно, на бумажки мне наплевать, но знания… Не все их можно получить сразу на практике, в лаборатории или цеху. А ведь у тебя талант, я сразу это понял, его нужно развивать…

— Да знаю я, знаю… — перебила его Линда с деланным раздражением, на деле же — просто смущаясь от очередной похвалы. — Я ведь за этим сюда и шла. Нынешний год уже пролетел, а в следующем буду подавать документы. Как раз успею накопить с зарплаты на первый семестр. Учиться буду на вечернем, работу не брошу. Все уже рассчитано, не волнуйся.

— Это хорошо, — улыбнулся конструктор. Снова сделал паузу и добавил: — Знаешь, я никогда этого не говорил… я вообще не большой мастер расточать комплименты…

Линда скептически изогнула бровь: ой ли?

— Но я чертовски счастлив, что ты здесь. Ты — тот, кто в меня верит. Верит в то, что я пытаюсь сделать. По-настоящему. Таких, кроме тебя, всего пара человек… и они сейчас далеко отсюда.

Линда молчала, прислушиваясь к своим ощущениям. И понимала: действительно верит. Тогда, в самом начале — еще не особо. Тогда ей просто нравился Перси, нравилась обстановка в отделе, а возможность копаться сколько влезет в каких угодно железках приводила в восторг. Она согласна была провести сколько угодно времени, занимаясь всем этим — но не слишком задумывалась, зачем это нужно. Да, есть проект, да, под ним есть остроумное решение, до которого не додумался еще никто. Получится — хорошо, а не выйдет — ну займется Перси чем-нибудь другим. А теперь… Теперь по всему выходило, что дороги назад нет. Первый мех конструктора Экхарта должен появиться именно таким, каким он задуман. Потому что на самом деле он уже существует. Он есть в идеях, мыслях, мечтах, и за месяцы общей работы и бесед эти мечты стали жить в сознании более чем одного человека. Он есть, и сама Линда теперь не хуже Перси представляла грациозные обводы его крыльев, блеск солнца на полированной обшивке, живую и такую человеческую улыбку на оснащенном мимическими приводами фейсплейте. Он есть, и он уже любим. Последнюю фразу Линде было сложно произнести даже мысленно: слишком неуместными, нелепыми, смешными казались ей всегда в ее собственном исполнении теплые чувства к кому бы то ни было. А уж если этот кто-то не являлся человеком…

Но не суть важно. Важно то, что она готова бороться за него. За его появление на свет, за воплощение той мечты, что так тихо и незаметно стала ее собственной. За то, чтобы мех, созданный умом Персиваля Экхарта и ее, Линды, руками, в один прекрасный день поднялся в небо. Даже если разработка затянется на всю их жизнь. А с учетом мизерного состава отдела это было, увы, вполне реальной перспективой…

* * *

Но оказалось, что и этот прогноз может расцениваться как чрезмерно оптимистичный.

Как-то раз, спустя еще четыре месяца после того памятного разговора, Линда пришла на работу и не застала Перси в кабинете. Поначалу это не удивило ее. Конструктор имел обыкновение срываться без предупреждения куда угодно и в любое время, если считал, что какое-то важное дело должно быть улажено без промедления прямо сейчас. Для очистки совести она прошлась по цехам и лабораториям, не нашла его и там. Номер был недоступен, и в этом тоже не было ничего удивительного: Перси все время забывал заряжать суперфон. Оставалось только смириться и отложить все вопросы, которые она хотела обсудить, на вторую половину дня.

Но Экхарт не появился ни к обеду, ни после него. Только вечером, когда официальный рабочий день близился к исходу, он вошел в кабинет. Буквально ввалился, прислонившись обессиленно к дверному косяку. На нем не было лица. Весь он посерел, скулы заострились, а глаза, прежде такие яркие и живые, будто ввалились куда-то вглубь черепа и поблескивали оттуда темными догорающими угольками.

Линда, что, задрав ноги на стол, листала на датападе очередную энциклопедию, вскочила как ужаленная. Случилось что-то страшное. Сердце, или, может, инсульт? Они, конечно, не в двадцатом веке, и такого не случается, как правило, лет до девяноста — но с Перси ведь станется забыть о себе напрочь, и медосмотр игнорировать годами, и поддерживающие импланты, стоявшие у каждого едва не с рождения, забывать обслуживать…

— Перси. Что. Такое, — предельная строгость и внешняя собранность были прямым следствием внутреннего смятения и ужаса. Шагнув к двери, Линда подхватила конструктора под руку, чтобы довести его хотя бы до кресла. Тот принял помощь безропотно, но по его движениям Линда поняла, что это не требуется: терять сознание или падать без сил он не собирался. Не хромал и не морщился при ходьбе. Боль, что сковывала его движения, была, по всей видимости, другого свойства.

— Что случилось, Перси, ну?.. — продолжила Линда уже участливее, присев на корточки перед креслом и теребя его безвольно повисшую на подлокотнике руку. Один только вид конструктора, вечно с порога осыпавшего всех присутствующих новостями, а теперь угрюмо молчавшего, навевал на нее почти панический страх. Произошла катастрофа? Кто-то погиб? — Ну скажи уже хоть что-нибудь!

Экхарт вздохнул. Провел ладонью по лицу, сминая его в горсти, словно хотел оторвать и выбросить эту скорбную, стылую маску. Потер большим и указательным пальцем уголки глаз. И, не отрывая руки от лица, глядя мимо Линды, неразборчиво пробормотал из-под пальцев:

— Программу не продлили.

— Что? — непонимающе переспросила Линда. Но где-то внутри нее утих тревожный зуммер, заглушавший все вокруг и путавший мысли. Перси в порядке, не болен, не ранен. Все остальное можно преодолеть. А сам конструктор как-то окончательно обмяк и скукожился в кресле, будто вытащили подпорку, на которой он худо-бедно, вкривь и вкось, но держался последние минуты и часы. Зато заговорил, так же глухо, глядя куда-то в сторону:

— Грантовая программа. Я говорил тебе, помнишь. По ней финансируют работу отдела. Она действует четыре года, через два месяца как раз окончание. И меня убедили, что продление будет автоматическое, пока не будет построен молд, что мне не о чем беспокоиться, что от таких проектов в министерстве не отказываются…

Он осекся и снова замолк. Договаривать и не было нужды. Медленно, двигаясь так же скованно, как недавно Перси, Линда встала. Отошла в угол, где стояли возле кулера кружки и прочий посудный скарб, выбрала ту, что почище и кинула в нее чайный пакетик. Кипятка до половины, чтобы было покрепче. Размешав пару кусков сахара, вернулась к Экхарту, молча сунула кружку ему в руки и проследила, чтобы держал крепко. А следом снова отступила, на сей раз недалеко, по привычке устроившись на краю стола и свесив ноги.

Перси машинально пригубил, чуть поморщился от горячего: первое движение на его безжизненном лице. И снова подал голос.

— Я был сегодня в этом министерстве. По нашему направлению сменилось начальство, совсем недавно, и теперь они пересматривают всю политику инноваций. Вызвали узнать, как продвигается проект. Но похоже, все решили еще до того, как мне позвонить, только взглянули на тему разработок. Я рассказывал, объяснял, показывал все наши чертежи… Просил перекинуть нас на какое-нибудь другое грантовое направление, раз уж здесь все урезают так жестко… Бесполезно, — он впервые поднял на Линду взгляд, и в его глазах кипящей лавой сверкнуло отчаяние вкупе с бессильной злостью. — Они так разговаривали, знаешь… как с умственно отсталым ребенком: ласково, тихо. Да, работа важная. Да, идея замечательная. Вы прямо-таки опережаете свое время, мистер Экхарт. Но вы же понимаете, что на такие разработки уйдут еще десятилетия. Вы же понимаете, что мы не можем финансировать пожизненно проект, который принесет результат неведомо когда. Да не понимаю я! Ничего не понимаю в ваших тухлых перестраховочных планах, и понимать не хочу! Слепота, идиотизм, каменный век!

Он занес было руку, чтобы садануть кулаком по подлокотнику, но взгляд его упал на кружку, и он, явно боясь расплескать содержимое, сдержался и вновь сник. Опять отхлебнул чаю и продолжил после долгой паузы.

— Нас закрывают, Линда. Нет, конечно, физически отдел не закроют, ведь все, что здесь есть, приобретено на уже освоенные грантовые средства. Я могу распродать станки и валить с деньгами куда-нибудь в теплые края, валяться там под пальмой, пока окончательно не покроюсь мхом. Я этого, конечно, не сделаю. Буду работать один. Сколько смогу. На жизнь мне хватит, я ведь могу, например, заниматься репетиторством, преподавать по вечерам черчение. Но Линда… через два месяца я уже не смогу содержать штат. Тебе придется перейти в другой отдел… тебе и всем остальным. Мне больше нечем вам платить.

Линда молчала и думала. Перси не перебивал ее мыслей: он знал, как тяжело заставить себя смириться с неизбежным. Линда спустилась со стола и прошлась по кабинету. Остановилась у единственного окна, выходящего на задворки чьих-то чужих цехов. Оперлась локтями на подоконник, постояла так, помолчала и подумала ещё. А потом медленно распрямилась, подошла к Перси. Наклонилась над ним, сложила обе его ладони на кружке с подостывшим чаем, и накрыла их своими.

— Перси. Послушай меня, пожалуйста, очень внимательно, — начала она негромко и ровно, глядя ему в глаза. Такой прямой и долгий зрительный контакт с кем бы то ни было был для нее непривычен, не сказать бы — неприятен. Но она справлялась, не отводила глаз. Потому что знала откуда-то: это сейчас очень важно, важнее всего.

— Один ты ничего не добьешься, и надо это признать. Даже если оставить в стороне тот факт, что одному работать за десятерых и ещё преподавать невозможно… ты все равно должен будешь платить за электричество для своих станков и компьютеров, за производственную площадь и коммуникации. Или ты думаешь, что КБ тебе все это просто так подарит?

Она заметила, как Экхарт упрямо стиснул губы, явно сдерживая какие-то рвущиеся наружу слова. Его брови сдвинулись и приподнялись одновременно, как у ребенка, который изо всех сил пытается выглядеть грозным и не заплакать от страха перед обидчиками. И это было выражение эмоций — хоть каких-то на прежде безжизненном лице. А Линда тем временем продолжила:

— Но. Не знаю как остальные, а лично я никуда не уйду. Даже не думай. Этот вопрос закрыт. У меня… кое-что накоплено, можно пережить, перекантоваться какое-то время. А потом мы найдем деньги. Не может быть такого, чтобы никто не клюнул на этот проект. Мы пройдем по всем этим гребаным кабинетам и выбьем финансирование. Вот скажи, что ты им сегодня показывал?..

Явно не ожидавший такой реакции Перси растерялся, забормотал что-то про все возможные материалы, завозился, пытаясь достать из кармана пиджака — сегодня он был не красно-зеленый в клеточку, а однотонный синий с голубой рубашкой, что, видимо, отвечало представлениям Перси о строгом официальном стиле одежды, — планшетку с данными. Линда отпустила его, отошла и стала смотреть, как он выводит картинки на самый большой монитор в кабинете, радуясь, что удалось увести разговор от ее потенциального увольнения из отдела Экхарта. И только диву давалась — сопровождая это беззастенчивыми и красноречивыми приложениями длани к челу, — наблюдая, как конструктор демонстрирует сборочные чертежи, спецификации и сводные таблицы.

— И ты считаешь, что они все это поняли? — задала она в итоге риторический вопрос, привалившись к краю стола и глядя на своего начальника сверху вниз, как на несмышленыша. — Эти бюрократы, конторские крысы, которые болт от шурупа не отличают — они что-то поняли в твоих чертежах?

— Но я же все объяснил! — попытался защититься Перси. — Рассказал, как это важно, и…

— И всем было по барабану, — безжалостно констатировала Линда. — Никто нас не будет слушать, пока у нас не будет чего-то, что цепляет внимание и внушает доверие. Для первого пункта сделаем хорошую такую презентацию. Чтобы с картинками, анимацией, всей этой ерундой, которая гипнотизирует хомячков. Для второго надо собрать все, что у нас есть, и подать в максимально простом виде. Чтобы идиоту было ясно, что ты четыре года не в потолок плевал, а много чего добился, и что такими темпами это выйдет на результат в самом ближайшем будущем. И будет нам грант, даже ещё круче прежнего… вот увидишь.

Никто не знал, отчего Линда была так уверена в своих словах и обещаниях. Ей не было известно ничего о министерстве, о его внутренней кухне, о схемах финансирования опытно-конструкторских работ. Со всем этим ей довелось познакомиться днем позже, когда совместно с Перси они уселись бороздить всемирную сеть на предмет грантовых программ в сфере наукоемких и оборонных технологий.

Сразу же стало ясно: «собрать все что есть» — задача куда сложнее, чем представлялось. У каждого фонда, государственного или частного, были свои требования к составу документов и процедуре подачи. Часто эти требования приходилось искать днём с огнем, выбивать по специальному запросу, который тоже необходимо было оформить соответствующим образом. А когда наконец удавалось получить инструкции — сформулированные, как нарочно, самым запутанным и неоднозначным способом, — волосы на голове шевелились от количества анкет, справок и бумажек. Перси закатывал глаза и пытался дезертировать под более или менее благовидными предлогами; приходилось его отлавливать, водворять на место и продолжать терзать расспросами: все же Линда не была специалистом в конструкторских разработках, и порой не имела ни малейшего понятия, что подразумевается под тем или иным названием документа. Плюс помесячный, а где-то и понедельный план реализации, с перечнем всех зарплат и прочих расходов… И это только обязательные требования! Чтобы получить конкурентное преимущество, нужно было подготовить те самые описания в лицах и красках — а они тоже должны были здорово различаться между собой, в зависимости от направления грантовой программы и того, на чем необходимо было делать акцент. Это у конструктора получалось куда лучше. Жаль, что только в устном варианте, или как максимум в виде коротких заметок, которые ещё долго предстояло доводить до уровня полноценных текстов. А уж их впоследствии — до готового продукта.

На все про все у Перси с Линдой были только их собственные четыре руки. Сотрудники отдела вовсе не горели желанием вникать в бюрократические тонкости, и конструктор справедливо решил, что переделывать за ними потом будет сложнее, чем делать самим с нуля. Вместо этого работа отдела была реорганизована таким образом, чтобы к исходу последних двух месяцев грантовой программы накопить как можно больше заготовок, деталей и прочих полуфабрикатов: останавливать разработку Экхарт не собирался.

Когда последняя зарплата была перечислена на кредитки сотрудников, отдел ожидаемо опустел. Разбежались все, кроме, как ни странно, молчаливого уборщика. Перси написал всем самые лучшие рекомендации и отпустил с миром, а Линда держала его за руку, когда закрывалась дверь за последним из инженеров.

Наступили тяжёлые времена.

Арендную плату за цеха несуществующему отделу удалось отсрочить: руководство КБ согласилось принять гарантийное письмо об оплате в счёт будущего гранта, под залог оборудования и материалов. Но электроэнергию и коммуникации пришлось оплачивать из своего кармана. Сбережения, в которых не хватало всего пары сотен кредитов для оплаты первого семестра учебы, таяли медленно, но верно. Как, разумеется, и содержимое без того скудного счета Перси: конструктор не откладывал на черный день, предпочитая вкладывать все свободные средства в оснащение отдела. Экономили на еде — приносили в отдел и готовили на той же самой электроплитке самые дешёвые продукты на двоих. И писали, писали, писали. Стоило собрать пакет документов для одной инстанции — торопливо, пока не прошел срок подачи заявки, по ночам слипающимися глазами перепроверяя по тысяче раз каждую графу, каждый эскиз, каждый кадр видеопрезентации, — как начинал поджимать срок в другой, и все повторялось сначала. Еще не так сложно было описывать имеющийся на данный момент результат работы, как команду проекта. Всякий раз приходилось идти на новые ухищрения, чтобы не выдать напрямую, что судьба будущего шедевра высоких технологий сейчас держится в руках всего двоих человек. Это казалось несправедливым. Почему нельзя сказать прямо о том, что ты готов работать за пятерых и пятидесятерых, лишь бы увидеть свою идею воплощённой? Но и Линда, и Перси понимали, что во внешнем мире люди живут по другим принципам — и старательно обходили стороной щекотливый вопрос.

Когда от строчек и цифр начинал мутиться рассудок, Линда выпивала очередную чашку кофе и шла в цех, а Перси — за кульман. Привычная работа словно напоминала им, кто они такие. Помогала почувствовать себя настоящими, живыми, способными на реальные дела — в противовес непрекращающейся борьбе, все больше похожей на бросание сил и времени в пустоту. Они не оставили проект: разработка джетформера двигалась, пусть и микроскопическими шажками, с каждым днём. Казалось, стоит остановиться, прерваться хоть на пару дней — и все прекратится насовсем. Упадет, как переставшее катиться колесо, и больше не поднимется никогда.

И когда пришел ответ о том, что проект попал в шорт-лист конкурсантов и конструктор приглашается для финального этапа защиты проекта, Перси и Линда не поздравляли друг друга. По молчаливому соглашению — словно боялись сглазить — отнеслись к этому как к части рутинной работы. Новой и очень ответственной части, но все же. Линда помогла Экхарту выбрать костюм для встречи, вручила новую красивую папку с материалами презентации, и долго ходила вокруг, стряхивая несуществующие пылинки. Перси уехал. Вернулся вечером, рассказал, что его очень внимательно выслушали, задали несколько грамотных вопросов, пообещали в течение двух недель дать ответ об окончательном решении.

Ответ был отрицательным.

Главное — что начало положено, говорили они друг другу. Главное, что нами заинтересовались. Надо продолжать. И они продолжили. Ещё два раза Перси ездил на переговоры в разные учреждения. Последним было то же министерство обороны, только другой его департамент — связанный не с меха, а с военно-воздушными силами. Эти думали дольше всего. Почти месяц, в течение которого не поступало новых вызовов. Перси и Линда ели консервированную фасоль, сидели в темноте, чтобы сэкономить на электричестве, продали часть инструмента.

Когда на очередной встрече в министерстве Экхарту торжественно объявили, что его проект выиграл финансирование ещё на четыре года, тут же на месте дали подписать контракт и пожелали удачи — ни у него, ни у Линды не хватило сил даже радоваться. Они просто взяли бутылку шампанского, поднялись на крышу цеха — хмурый уборщик дал им ключи, но праздновать вместе отказался, — и сидели там, прислонившись к трубе вентиляции, молча глядя на разгорающийся над городом закат, передавая друг другу бутылку и привалившись плечом к плечу.

А потом началась новая жизнь.

— Его будут звать Мерлин!

Таким известием огорошил Линду Перси, как-то поутру влетев в кабинет с сияющей улыбкой.

— Кого? — от неожиданности переспросила Линда. И тут же поняла. О ком еще может здесь идти речь в будущем времени.

— А… Перси, ты чего, фэнтези обсмотрелся? Может, сразу Гэндальфом тогда?

— Да нет, ты не поняла… — конструктор резво пробежал через кабинет и сунул ей под нос датапад с фотографиями. — Кречет! [1] Хищная птица! То что надо для истребителя! Смотри какой красивый…

— А… — снова протянула Линда. И призадумалась, чуть склонив голову набок, разглядывая на фото развернутые крылья в серебристо-пестром оперении. Действительно красивый. Стремительный, легкий, опасный. В общем-то действительно то что нужно. Но вот эти ассоциации из другой оперы…

Перси только отмахнулся, когда Линда поделилась с ним опасениями: мол, если я первым делом подумала про короля Артура, то что же все остальные?

— Да ладно тебе! Наоборот, весело будет, — Экхарт подмигнул, и Линда невольно задалась вопросом, насколько будет весело противнику, когда он узнает имя волшебной стальной птички, только что покрошившей в щебенку его стратегические укрепления. Перси, однако, истолковал молчание как знак согласия, и без перехода принялся болтать про какие-то новые сплавы, которые стоит использовать для облегчения конструкции. Линде ничего не оставалось, кроме как включиться в дискуссию, и вопрос с именем для джетформера сошел на тормозах в пользу Экхарта. А уже через неделю идея перестала казаться такой дурацкой: великая все же сила — привычка.

С момента, когда проект был спасен, прошло два года. Многое изменилось за это время. В отдел вернулись почти все старые работники (Линда скрипела зубами при встрече с ними, но понимала, что формально осуждать их не за что: работать бесплатно никого не обяжешь, особенно тех, кому приходится кормить семью) и пришло множество новых. Сказать за это спасибо следовало, как ни странно, тупоголовым чиновникам. Презентации, которых Перси и Линда успели настрогать в избытке, теперь пригодились для продвижения в профессиональном сообществе. Перси ездил на конференции, симпозиумы и форумы — как меха-, так и авиастроителей, — делал публикации в научных изданиях, провел серию лекций для выпускников колледжей. Проект постройки джетформера получил огласку. О нем стали вести дискуссии уже не только в духе «еще один сумасшедший изобретатель на нашу голову», а конструктор Экхарт начал приобретать в своих кругах определенный, пусть и весьма спорный авторитет. Мало-помалу в его отдел потянулись энтузиасты. Некоторые приезжали даже из других штатов. Образовался конкурс на вакансии, и у Перси с Линдой появилась новая, невиданная доселе головная боль. Не раз и не два они ругались вдрызг по поводу очередного кандидата, которого Линда готова была отсеять с порога — несмотря на свой затворнический характер, она неплохо разбиралась в людях, по крайней мере в том, что касалось их рабочих качеств, — а Перси защищал, требуя предоставить ему шанс. За глаза их дразнили добрым и злым полицейскими. Но всегда они, вдоволь напрепиравшись и насидевшись по разным углам, приходили в итоге к согласию. Примирение скрепляли чашечкой кофе — сваренного на той самой старой электроплитке, по негласному уговору ставшей чем-то вроде памятного талисмана.

А тем временем Линда училась в колледже. Как только дали грант, Перси выпихнул ее бегом сдавать вступительные тесты, не слушая никаких «да здесь работы куча, как ты будешь один» и «может на следующий год». Линда еле успела на подачу документов, прошла испытания — с блеском, как и предполагалось, — и очень удивилась, когда в бухгалтерии колледжа сообщили, что ее обучение оплачено вперёд. Целиком, на все четыре года. Она вначале решила, что это какая-то ошибка, взялась разбираться — но увидев в платежных документах знакомую фамилию, только тяжело вздохнула, извинилась и отправилась к себе в отдел.

Ну, а что такого, пожимал плечами Перси, изображая непонимание — но глаза его при этом блестели лукавой радостью: он явно был доволен, что сюрприз удался. В смете ведь заложено повышение квалификации сотрудников, вот я, мол, и повышаю. Линда составляла эти сметы самолично, и точно помнила, что статья расходов на весь период для всех работников едва дотягивала до половины стоимости колледжа. Ясное дело, Перси добавил из фонда оплаты своего же труда. Линда открыла было рот пообещать, что к концу второго года вернёт эту сумму с зарплаты. Но посмотрела на конструктора и молча закрыла, только махнув рукой.

«Ни кредита на твои железяки!» — звучали у нее в ушах крики отца. Пробубнив что-то про дела, Линда развернулась и выскользнула в коридор, чтобы Перси не увидал ее покрасневших глаз на мокром месте.

Учиться оказалось безумно интересно. Не так легко, как можно было бы предположить, но в этом и была вся суть. Что-то из учебной программы было Линде уже хорошо известно и сдавалось экстерном, однако со многими вещами она сталкивалась впервые — и вот здесь уже приходилось поломать голову. Со свойственной ей дотошностью Линда вкапывалась в учебники и справочники, донимала вопросами преподавателей, сопоставляла все услышанное с собственным опытом. И часто, приходя на следующий день в отдел, чуть не бегом бежала в цех, чтобы немедленно применить новые знания на практике.

Однажды на первом курсе ей позвонили родители. Номер на экране суперфона — который ещё давно был тщательно вытерт из всех баз данных — казался тем не менее странно знакомым, и Линда подняла трубку. Чтобы тут же ее бросить, услышав приторное «доченька, здравствуй, дорогая!». Впрочем, это не помогло. Мама, и, судя по всему, регулярно отнимавший у нее аппарат отец принялись слать сообщения. Оказалось, что они с самого начала в курсе, где она и чем занимается. Кеннет Кавасаки, что знал ее домашний номер, сообщил им. Он же доложил, что Линда попала в отдел к сумасшедшему конструктору. Потом донес слухи о том, что отдел закрывают. Родители не говорили напрямую, но становилось ясно: все это время они выжидали, когда затея Линды прогорит сама собой, и блудная дочь вернётся обратно. Но не дождались, и решили подсказать. Исподволь, издалека начали выяснять, как у нее дела, не надо ли чем-то помочь. Линда не отвечала. Сообщения шли. И тогда, дождавшись перерыва в занятиях, Линда вышла в главный холл, украшением которого был полноразмерный макет тяжеловооруженного меха. Очень удачно над его плечами помещались эмблемы колледжа и Министерства обороны. На фоне всей этой красоты Линда с приветливой улыбкой сделала селфи, держа в руке две именные магнитные карточки: пропуск в колледж и в отдел. Без комментариев отправила на родительский номер. И в ответ не получила ничего. Сообщения прекратились — теперь уже, похоже, насовсем.

На учебе у нее появились друзья. Вернее, конечно, было бы назвать их приятелями: все же ни к кому из них она особенно не привязывалась, почти не встречалась с ними за пределами учебных корпусов. Но тем не менее ей теперь всегда было с кем обсудить и новости из мира техники, и собственные открытия. Ею интересовались — особенно после того как узнали, что она в составе команды Экхарта строит летающего трансформера, — ее уважали, у нее спрашивали совета. Немногочисленные девушки в группе приняли ее в свой круг, научили подбирать косметику и одеваться. А потом у нее даже завелся парень. Сперва один, потом другой. Немало радостных моментов было пережито на первых свиданиях, немало грусти доставили расставания. Но все же ничему Линда не посвящала столько душевных сил, времени и внимания, как работе над проектом «Мерлин».

Будущий джетформер обретал свой облик все яснее месяц от месяца. Спасибо новым конструкторам, которые поступили под начало Перси и с энтузиазмом взялись за дело. Каждый из них был специалистом в каких-то отдельных системах — моторный каркас, электроника, нейросети, броня, — а двое и вовсе были авиационными инженерами. На первый взгляд им сложно было найти общий язык, но Экхарт каким-то образом сумел выстроить внутри команды взаимопонимание и объединить усилия таких непохожих друг на друга специалистов, постепенно укладывая все их наработки в общую концепцию. В техническом персонале недостатка тоже не было. День и ночь гудели станки и испытательные стенды. Заработали наконец расконсервированные сборочные дроиды. В расширенном помещении цеха стали появляться уже не отдельные детали, и даже не узлы, а модули, фактически составные части будущего меха. В еще не обшитых броней конструкциях, возвышавшихся над станками, опытный глаз техника узнавал то ступню и голень с коленным шарниром, то плечо и предплечье, то кисть руки с множеством ее тонких, чутких сервоприводов. Броня создавалась отдельно: несметное количество изогнутых, пригнанных друг к другу до микрона кусков металлической скорлупы, пронизанных, как кожа нервами, всевозможными сенсорными и тепловыми датчиками. Одни массивные, цельнолитые, размером с корпус мобиля, другие — внутренние, прикрывающие суставы — порой не больше человеческой ладони. Едва ли не каждый день Линда обходила эту анатомическую выставку, оглядывала безжизненные пока детали, и сладкий трепет заполнял все ее существо. Скоро, совсем скоро они смогут встретиться с Мерлином. А уж когда команда техников во главе с ней смогла отформовать на специальном оборудовании светло-серую лицевую панель, и соединить ее, подвижную и гибкую, с мимическими приводами… слов от волнения не было ни у нее, ни у Перси. Они просто стояли, разглядывая эту гигантскую маску, и чувствовали себя у колыбели безмолвного, спящего ребенка.

Нетрудно было догадаться, что стало дипломным проектом Линды Майлз. Она закончила четырехлетнюю программу обучения в три года, и когда сокурсники на защите рассказывали каждый о какой-то отдельной системе или даже модуле — особенности строения, обслуживания, ремонта, — она презентовала меха целиком. Перед глазами изумлённой комиссии лёгкая карбоновая модель масштаба 1:10 (не голограмма и не 3D, в которых ничего не стоит обмануть глаз наблюдателя) складывалась, выворачивая и прижимая свои составные части, из человекоподобной фигуры в истребитель и обратно. Линда честно рассказала о всех текущих недоработках и недочетах, и поведала, как преодолевали предыдущие трудности. О повышенных требованиях, которые предъявляет к технике такая сложная конструкция, о специальных материалах и способах их обработки. Ее выступление заняло час с лишним вместо привычной четверти часа, и последние сорок пять минут она отвечала на вопросы, которые сыпались один за другим. Нет, никто не хотел ее завалить — хоть до защиты Линда и слыхала краем уха, что некоторые преподаватели ее недолюбливают, считая выскочкой и фантазеркой. В тот момент всем просто было интересно, и азартный, мальчишеский блеск в глазах появлялся даже у седых профессоров. После защиты диплома двое бывших одногруппников Линды пришли стажироваться в проект «Мерлин», а в лице преподавателей у отдела прибавилось внештатных научных консультантов.

Едва Линда отгуляла свою честно положенную вечеринку с архаическими мантиями и шапочками, на следующий же день Перси отдал приказ о ее повышении до главного техника отдела. Она пыталась воспротивиться. Но конструктор объяснил: не за горами завершение проекта. Сборка, активация, потом недели на испытательной базе, где вновь явленного миру меха тестируют на соответствие заявленным характеристикам и, конечно же, психическую адекватность. А параллельно учат жить в непростом человеческом мире — по факту воспитывают, как ребенка, хоть в полном смысле детской личность активированного меха назвать нельзя.

— Я отказываюсь заниматься всем этим без тебя, — со свойственной ему горячностью заявил Экхарт. — А кого попало на станцию активации и на полигон не пускают. Главный техник, как правило, имеет доступ: кому как не ему вмешаться, если что-то пойдет не так. А вот рядовой персонал — шиш с маслом. Перестраховщики, секретчики, черт бы их побрал…

Доводы Линда признала разумными и громкую должность приняла. Хотя и было в этом что-то непередаваемо грустное — знать, что не твои родители закатят вечеринку с домашней стряпней в честь повышения, не твой отец на радостях откроет бутылку старинного коньяка, и не твоя мама будет хвастаться через забор соседке о том, какая умная и талантливая у нее выросла дочка.

Впрочем, это все было неважно. Давно уже неважно.

Сборка джетформера началась спустя два месяца.

Под этим подразумевалась уже не сборка отдельных модулей и составных частей. А тот финальный, самый ответственный этап, когда эти части соединяются воедино, и нейросеть связывает их в одно целое, в подобие человеческого организма — сбалансированную, выверенную до мелочей систему. Стоит где-то ошибиться, сдвинуть любую из деталей и электронных плат на дюйм, или забыть подключить нейродатчики к самому распоследнему цилиндру и шлангу — все, конец. Электромагнитное поле «поплывет», и подключить к нему пси-контур будет невозможно. Или возможно, но с печальным результатом. Сходным — если продолжать проводить аналогии с развитием ребенка, — с последствиями тяжелых родовых травм.

Для подобных жертв конструкторско-технических ошибок существовал термин «аутлайер». На жаргоне — «глюк». Они отличались нарушением функций (иногда) и, в большей или меньшей степени, психической нестабильностью (всегда). Именно по причине последней их невозможно было использовать по прямому наначению. Ведь каждому меху в бою полагался пилот, с которым они, объединив разумы и души, должны были достигать результатов куда больших, нежели каждый из них по отдельности и даже в простой сумме. Эффект синергии. Говоря попросту — «одна голова хорошо, а две лучше». Можно было только догадываться, какие последствия ждут пилота, если одна из голов их тандема будет непоправимо ущербной.

О судьбе «глюков» Линде было известно немного. В колледже об этом повествовали общими фразами, Перси же говорил мало и неохотно — казалось что он, подобно суеверному пещерному человеку, боится накликать беду одним произнесением ее имени. Все, что знала Линда о глючных мехах — это то, что по решению специальной комиссии их отправляют на дезактивацию. Фактически, умерщвление: прекращение функционирования сложнейшего программного комплекса, называемого «душой», и разъединение пси-контура с нейросетью корпуса. После такого повторно подключить новый пси-контур невозможно. Все как у людей: разделение души и тела ведет к прекращению функционирования и одного, и другого. Корпус становится бесполезной кучей металла, годного только на переплавку, ну, а вложенные в его производство деньги, соответственно, улетают в трубу. Это неизбежный риск для всех организаций, финансирующих разработку меха: застраховаться от подобного невозможно, даже если все просчитал и выполнил подключение безупречно правильно. Как нельзя гарантировать на сто процентов рождение здорового ребенка, даже если оба родителя не имели наследственных патологий, вели максимально здоровый образ жизни, а роды прошли идеально. Это просто рулетка. То, что иногда в нее проигрывают, не снижает ценность выигрыша. И министерство готово мириться с некоторыми неудачами — лишь бы производство меха не останавливалось, лишь бы обороноспособность страны не снижалась, лишь бы соседи не успели обогнать нас по боевой мощи подразделений.

Проекту Экхарта многие сулили именно такой плачевный итог. Еще в колледже некоторые сокурсники, а то и преподаватели, не стеснялись заговаривать об этом с Линдой. Тогда она отмахивалась, отговаривалась общими словами, и ее душевное равновесие нисколько не страдало от неверия в их с Перси силы. Однако теперь многое изменилось. Чем ближе подходило время к предварительно назначенной дате активации, тем ярче она представляла себе все возможные проблемы, неожиданности и катастрофы. Вдобавок всевозможные издания, специализированные и не очень, вдруг клюнули на горячую новость: грядет явление миру первого летающего меха. То там, то здесь в средствах массовой коммуникации появлялись упоминания об этом. С каждым днем прибавлялось комментариев от экспертов и «экспертов» всех мастей. От конструкторов, оценивавших вероятность удачного совмещения анатомии ЭМ-полей в двух разных формах корпуса — до религиозных фанатиков, требующих немедленного усмирения гордыни тех, кто осмелился посягнуть на образ ангела Господня. Если Перси умел найти в каждой такой новости либо рациональное зерно, либо повод посмеяться — то Линду они нервировали. Какого черта нужно говорить под руку? Тогда, когда все внимание и силы должны быть сосредоточены на том, чтоб не допустить ошибки, чтобы соблюсти все технологические условия, идеально воплотить в жизнь то, что прежде существовало лишь в чертежах. Всякий раз она заставляла себя успокоиться — самостоятельно или с помощью Перси, — и снова и снова возвращаться к делу. А дел, признаться, было невпроворот.

Как и других мехов КБ, Мерлина собирали в специально оборудованном помещении. Оно было одно на всех: учитывая, что в среднем разработка и постройка меха занимали около двух лет, а финальная сборка — пару-тройку недель, было бы нерационально заводить в каждом отделе свой сборочный участок. Здесь были погрузчики и краны, мостики, леса и подъемники, фиксаторы и крепления для установки будущего меха в полный рост и его размещения на транспортировочной платформе. Но главное, чего не было в отделе — сложное и дорогостоящее оборудование для нейропрограммирования. Сверхчувствительные датчики полей, монтажные инструменты для нейромагистралей, консоль. Все это поступило в распоряжение главных конструктора и техника, пока младший персонал, переселившись сюда из отдела почти всем кагалом, занимался закручиванием гаек и пайкой электроники.

Работа была кропотливой. Каждое подключение просчитывали и перепроверяли по нескольку раз, общую картину мониторили непрерывно. Несколько раз находили недочёты и ошибки, которые смогли просочиться сквозь этап проектирования и выявились только в реальной сборке. Приходилось пересчитывать и заново балансировать всю систему — к счастью, в каждом случае это удавалось сделать без изменений в конструкциии, иначе сборка грозила бы отложиться на месяцы. Линда нервничала. Ведь если в рутмоде обнаруживается столько сюрпризов — то что будет в другой, летной форме? А ведь ее увидят лишь потом, после активации меха. Когда будет уже поздно что-то менять. Перси подбадривал ее как мог, утверждал, что все продумано, что все возможные ошибки будут исправлены сейчас, и новым возникнуть попросту неоткуда. Но оба они знали, что это лишь полуправда. Риск есть всегда. И вечерами, когда сотрудники расходились по домам, Линда порой видела, как Перси подолгу сидит за консолью, ссутулившись, запустив пальцы в свою беспорядочную прическу. Ему тоже было страшно. Но подавать вида он не мог, не имел права. На его энтузиазме и вере в успех держался весь проект. Держались люди, которые поверили в его сумасшедшую идею и вложили все что могли в ее осуществление. Показать сейчас неуверенность и волнение — означало посеять тревогу среди всего отдела. На той стадии, когда волноваться ни в коем случае нельзя. И Перси держался. Линда держалась тоже. Не подходила, не нарушала уединение конструктора, потому что знала — успокоить его, отвлечь разговором или шуткой все равно не сможет, лишь даст понять, что со своей задачей держать переживания в тайне от всех он не справился.

Заговорить она решилась лишь накануне отправки на активационный полигон. Когда все было закончено. Когда Мерлин — вернее то, что должно было в скором времени им стать: полностью собранный и обшитый броней корпус, со всеми подключенными системами, с загруженными в память первичными данными, но ещё безжизненный и бесчувственный — зачехленный и притянутый креплениями к транспортировочной платформе, возвышался серой громадой посередине сборочного цеха. Когда Линда, сменив рабочий комбинезон на цивильную одежду, выглянула с балкона в опустевшее и полутемное пространство, и ожидаемо увидела внизу Перси. Конструктор не смотрел на своё творение. Он мерил шагами пол у ног меха, изредка останавливаясь и затем снова принимаясь ходить взад-вперед. Оттягивал прядь волос и накручивал ее на палец, будто стремясь сделать свою шевелюру ещё более курчавой.

Линда тихонько спустилась по лестницам — подъемники уже не работали в этот поздний час, их отключили вместе с основным освещением — и приблизилась к нему.

— Мы это сделали, Перси, — сказала она негромко. Подняла голову, обозревая фигуру ростом с двухэтажный дом, и шагнула вперёд, осторожно — как впервые, годы назад — тронув сквозь плотный чехол броню меха. Своего собственного меха, построенного ее руками. Воплощённого в жизнь из чертежей гениального конструктора, сойтись с которым ей когда-то выпала великая удача.

Обернувшись, она поймала его взгляд. В этом взгляде, в усталой улыбке, в морщинках возле лучистых глаз были теплота, благодарность и горечь.

— Сделали не до конца, — он качнул головой, вновь опуская глаза. И Линда поняла: это было признание. Исповедь в собственной бессильной тревоге, просьба о помощи.

— Сделали, — твердо повторила Линда. — Сделали все, что смогли. Дальше мы уже ни на что не сможем повлиять. Все пойдет так, как задумано, как заложено в… в этом всем. Работа окончена. Выдыхай.

Перси шумно вздохнул, будто послушался команды, и снова улыбнулся. Уже смелее, задорнее. А потом тоже запрокинул голову, становясь плечом к плечу с Линдой.

— Нет, работа только начинается, — в его тоне появились мечтательные нотки. — После активации будет то, для чего я затеял это все. Нам придется воспитывать его, Линда. Нам обоим. Воспитывать и любить, безусловно, безоговорочно. А ведь он может оказаться непростым подопечным. Может быть вздорным, агрессивным, самовлюблённым. Как и человек.

Линда покивала, заметив, как в очередной раз улыбка Перси заставила изогнуться и ее собственные губы. Слегка хмыкнула и продолжила в тон:

— Но человек появляется в семье в виде ребенка, и личность раскрывается постепенно. У родителей есть время понять, что им подсунули, смириться и свыкнуться. А у нас не будет. Мы получим то, что получим. Сразу.

— Может, так оно в чем-то и проще, — пожал плечами Перси, и усмехнулся. — Я не уверен, что справился бы с ребенком. Опыта не было, знаешь ли.

Линда только согласно кивнула и развела руками: понятно, что данный факт относился и к ней. Помолчала немного, продолжая разглядывать фигуру под серым чехлом. Когда-то давно она впервые испытала благоговение, увидев подобную картину. И сейчас это чувство, трепетное и священное, никуда не делось. Не ушло, сменяясь привычкой, не ослабло оттого, что каждая деталь внутри меха была знакома и понятна. Чудо сотворения новой жизни все равно оставалось чудом. Только к нему теперь прибавилась какая-то неведомая прежде болезненная нежность. Ответственность за эту жизнь и ее счастье, готовность встать на ее защиту, что бы ни случилось.

— Я думаю, что каким бы он ни был — он все равно очень хороший, — тихо, будто ни к кому не обращаясь, проговорила Линда. — Он наш. Свой.

И Перси только молча сжал пальцы на ее плече в знак понимания и согласия.

**

Установка для активации с виду напоминала вертикальный солярий — только, конечно, под нечеловеческий рост. Гигантский полый цилиндр с толстыми стенками, начиненными электроникой, передняя половина раскрывается на две створки, внутри подсветка и приборы. Провода, контакты, датчики. Глядя на то, как платформа с прикованным к ней Мерлином медленно погружается в это жерло, и техники — уже местные, специализированные на активации — сноровисто присоединяют штекеры к портам на руках и шее меха, Линда нервно стиснула пальцами стальной поручень. Ведь она не знает ничего о том, какими ощущениями для меха сопровождается «появление на свет». Вот для человеческого ребенка, говорят, это очень больно. Просто потом никто из нас этого не помнит.

Линда украдкой скосила взгляд. Перси стоял рядом, такой же напряжённый и сосредоточенный, неестественно прямой. Его лицо в ярком свете люминесцентных ламп заострилось, постарело. На нем, как и на самой Линде, был лабораторный халат, выданный на месте: идеально отутюженный, белоснежный, стерильный. Несмотря на то, что технически меха суть боевые машины, не боящиеся ни грязи, ни дождя, ни огня — активация, тем не менее, всегда очень деликатный процесс. И любая пылинка на датчиках может стать причиной сбоя.

Кроме них двоих и бригады техников в помещении никого не было. Но Линда знала, что за стеной из толстого стекла, деликатно покрытого снаружи односторонним зеркальным слоем, помещается целая комиссия — покрупнее дипломной. Были в ней и чиновники из минобороны, и командующие подразделений меха-войск, и эксперты-конструкторы, и специалисты по нейрофунционалу, и робопсихологи. Если любой из них забьет тревогу — в дело вступят отряды, находившиеся сейчас за раздвижными воротами по обеим сторонам зала. Группы подавления, вооруженные специальными средствами для обездвиживания мехов и, как это говорилось в официальных бумагах, «нейтрализации агрессии». Подобные меры предосторожности можно было понять. Все же с ощутимой долей вероятности из установки может шагнуть наружу неуправляемый, неуравновешенный аутлайер, даже без оружия опасный не только для присутствующих, но и для всей округи. И все же Линда ощущала это как нечто унизительное. Эту презумпцию виновности, эту готовность по одному щелчку пальцев накинуться, сковать, укротить, словно дикого зверя, едва осознавшее себя существо — притом без всякого разрешения его создателя… Оставалось только догадываться, что по этому поводу чувствовал Перси, всегда особенно остро воспринимавший тему подчинённости и несвободы.

Линда вздохнула и в который раз огляделась по сторонам. Они с Экхартом стояли на балконе, что опоясывал все помещение примерно на высоте груди меха, и выдавался вперёд небольшим пирсом по центру, прямо напротив активационной установки. Возле нее как раз в этот момент шли последние приготовления. Чехол, закрывавший корпус меха все это время, сняли, и наконец стало видно во всей красе его лёгкую, стройную фигуру со сложенными за спиной остроконечными крыльями. Для брони Мерлина Перси выбрал фиолетовый цвет с ярко-бирюзовыми вставками — Линде так и не удалось убедить его остановиться на чем-нибудь менее вызывающем. На все предложения подумать о маскировке, взглянуть, на худой конец, на оперение кречета и соотнести фантазии с реальностью, Перси надувал губы и заявлял, что так неинтересно. Не в силах вынести этого обиженного взгляда, Линда сдалась. А теперь смотрела, и не узнавала тогдашнего великовозрастного ребенка в мужчине, стоявшем рядом с ней. Строгом, решительном, несгибаемом. Сама того не заметив, Линда сделала полшага назад и вбок, оказываясь за плечом у Экхарта, когда установка для активации закрылась, медленно и тяжело, подобно саркофагу.

— Запускайте, — сопроводив слова взмахом руки, скомандовал техникам Перси со своего капитанского мостика. И добавил гораздо тише, уже для одной только Линды: — Ну, с богом.

Это были последние слова, которые прозвучали в зале. Свечение внутри огромного цилиндра усилилось, загудели кулеры, запахло озоном. Совершенно некстати Линде вспомнилось древнее кино о монстре Франкенштейна. Там сумасшедший профессор оживлял созданное им тело, пропуская сквозь него разряд молнии. Если бы все было так просто!.. Активация — собственно процесс внедрения в созданный аппаратный комплекс сложнейшего программного кода, называемого «душой», и соединения их в неразрывное целое, в результате чего формируется самосознание и личность меха — длилась не менее часа для молда такой весовой категории. Миллиарды программных нейронов, имитирующих человеческую нервную систему, заполняли отведенные им хранилища, осваивали магистрали, находили контакт с каждым сенсором и датчиком, взаимодействовали с предустановленными файлами. Процесс шел в автоматическом режиме, на консоли установки лишь высвечивались данные статистики. И к этому большому экрану, возле которого дежурил главный техник бригады, были прикованы взгляды Линды и Перси.

Время летело непрерывной чередой надписей, цифр и шкал прогресса. Натянулось, как струна, и будто замкнулось на самое себя в бесконечную петлю. Каждое мгновение, каждая доля секунды были ознаменованы страхом и облегчением. Страхом услышать тревожный сигнал и увидеть среди зелёных строчек отвратительно-красную, облегчением от того, что этого не случилось, и тут же следующим страхом. Колебаниями с сумасшедшей амплитудой и частотой, дребезгом расшатанных нервов. Нельзя отвернуться, нельзя отвлечься даже на миг. Забываешь моргать, и глаза высыхают и болят, а потереть их, поднять для этого руку — страшно: вдруг от лишнего движения, от слишком резкого вздоха или даже неосторожной мысли что-нибудь собъется в тонких настройках системы, что-нибудь пойдет наперекос. Суеверный, ничем не обоснованный страх. Один на двоих замерших на мостике, прильнувших друг к другу людей.

«Завершено — 100%».

Увидев эту надпись, Линда долгие несколько секунд не могла поверить глазам. Перси, судя по всему тоже. Но пошевелился он всё-таки первым, прерывисто вздохнув и обернувшись к Линде, обменявшись с ней короткими взбудораженными взглядами. А затем оба уставились на раскрывающиеся створки «саркофага», вновь позабыв дышать.

Ничего не изменилось. Корпус все так же оставался неподвижным. Лишь щёлкнули, расстегнувшись и втягиваясь, фиксаторы на платформе. Теперь Мерлин стоял на собственных ногах и, казалось, спал стоя.

— Это происходит не сразу, — хриплым шепотом пояснил Экхарт Линде. — Системы должны откалиброваться, прежде чем запустятся двигатели и мех выйдет в онлайн.

Линда молча судорожно кивнула. В теории ей это было известно. Но ожидание теперь, когда не было возможности сосредоточиться даже на бегущих рядах цифр, стало невыносимым. Неотрывным взглядом она гипнотизировала фейсплейт Мерлина, ловя момент, когда начнут светиться оптические датчики, свидетельствуя об онлайне.

В какой-то момент ей показалось, что от пристального внимания начались галлюцинации. В глубине темного стекла, что заменяло меху глаза, ей почудились слабые голубоватые огоньки. Но уже пару секунд спустя стало ясно: не почудились. Свечение становилось все ярче, постепенно заполняя все пространство оптосенсоров. Вслед за ним начала разгораться подсветка корпуса — линии в стыках брони, такого же светло-голубого цвета. А потом рыкнул мотор, и Линда чуть не подскочила на месте от неожиданности. Сердце сорвалось куда-то в подвздошье и бешено там затрепыхалось. Сейчас все решится. Сейчас!

Мерлин запустил кулеры, разгоняя по системе заправленный загодя хладагент. И шумно фыркнул подогретым воздухом сквозь приоткрывшиеся вентиляционные заслонки. Как будто вздохнул со сна. Моргнул пару раз подсветкой, и наконец пошевелился. Голова, увенчанная шлемом с заострёнными антеннами, склонилась чуть вперёд и вбок, а мимические механизмы придали фейсплейту озадаченное выражение. Линда знала назубок, какие детали и приводы отвечают за эти движения, монтировала их своими руками… но все равно, увидев их в действии, потеряла дар речи. Настолько невероятно, почти неприлично человеческими выходили жесты ожившего стального гиганта.

Первого, увиденного ею в жизни.

А под сводом здания раздался голос. Пока ещё надтреснутый, с явственными призвуками цифровых помех: очевидно, вокалайзер успел откалиброваться не полностью. Но уже слышно было, какой приятный у него тембр — живой, звучный тенор. А губы во время речи двигались совсем по-человечески…

— Где я?

Линда подавила внезапный нервный смешок. С этого вопроса всегда начиналась сцена с выходом из обморока или комы в каких-нибудь фильмах. В плохих, штампованных фильмах.

— Ты — на полигоне активации, — заговорил Перси с широкой, торжественной улыбкой, делая два шага вперёд по мостику. — Ты только что впервые осознал себя. Тебя зовут Мерлин.

— Мерлин… — повторил Мерлин. И снова задумчиво помигал, склонив голову уже в другую сторону. Эти световые сигналы обычно сопровождали у мехов напряженный мыслительный или эмоциональный процесс. А подумать «новорожденному» сейчас определенно было о чем.

— Я знаю, — вдруг просиял он, взглянув прямо на Перси. — Я помню. Кречет… это птица. Я как птица! Я умею летать!

— Умеешь и обязательно будешь. Только не прямо сейчас. Сейчас ещё не время, — ласково, но твердо заявил Перси, подходя к краю мостика. Линда наблюдала за этим со стороны и чувствовала себя попавшей в сказку, где люди запросто разговаривают с животными и деревьями. У нее уже даже не осталось сил удивляться. Да и страх вдруг моментально ушел куда-то. Просто испарился. Забылось, что где-то там сбоку за каждым их движением и словом внимательно наблюдает десяток пар глаз, что прямо сейчас принимается решение — считать ли творение Экхарта адекватным и подходящим для службы. Сейчас существовали только они втроём. Линда, Перси и их Мерлин.

— Хорошо, — легко согласился джетформер, и очередным невообразимо человечным жестом пожал плечами. А потом сделал шаг вперёд. Сервоприводы зажужжали стройным хором. Мерлин немного покачнулся с непривычки, но восстановил равновесие и шагнул ещё раз. Теперь он возвышался над мостиком, и тёплый ветерок из воздуховодов обдувал Линде лицо, шевелил волосы во время каждого вент-цикла, похожего на выдох.

— И тебя я знаю, — сосредоточенно проговорил мех, чуть наклоняясь к конструктору. — Ты — тот, кто меня сделал. Сконструировал. Тебя зовут Перси.

Джетформер вытянул вперёд палец, указывая на Экхарта. И на последних словах легонько ткнул его этим пальцем в плечо. Точнее, самому меху наверняка казалось, что легонько — а Перси от этого толчка не удержался на ногах, и с коротким вскриком повалился назад, на рифлёный металлический настил. К счастью, успел вовремя выставить руки.

— Эй! — Линда сама не заметила, как оказалась между Перси и Мерлином, уперев руки в бока и насупившись. В этот момент ее нисколько не пугала перспектива агрессии со стороны многотонного меха. Она попросту забыла о том, что такое возможно. И уж тем более не стремилась что-то доказать давно позабытой комиссии за стеклом.

— Нельзя ли повежливее? Имей уважение к своему создателю!

На фейсплейте Мерлина явственно читалось огорченное выражение.

— Не рассчитал… — он с искренним расстройством взглянул на собственную руку. А потом сфокусировал оптику на лице стоящей перед ним девушки.

— А ты — Линда, — заключил он удовлетворенно. И вдруг улыбнулся так радостно и тепло, что у Линды ёкнуло сердце.

— Это я, — кивнула она, впрочем, сохраняя нарочито-суровое выражение лица. Ещё не хватало прослезиться от счастья прямо тут, посреди отсека активации.

Мысль о том, где она находится, немного вернула Линду к реальности. По крайней мере она вспомнила, зачем они с Перси здесь. И что ждёт их теперь, после того, как созданное ими живое существо из металла и пластика впервые назвало их по именам.

— Когда обидел кого-то нечаянно, надо говорить «извини», — сообщила она уже куда более мягким тоном, по-прежнему глядя на Мерлина снизу вверх. Джетформер моргнул, и снова склонил голову к плечу.

— Извини, — повторил он с видимым удовольствием и интересом. Ему явно нравилось узнавать новое о мире, в котором он оказался. И в целом что-то подсказывало, что он — то ли в силу юного возраста, то ли просто по характеру — жизнерадостен и чрезвычайно любопытен.

— Ничего страшного, все в порядке, — махнул рукой Перси, как раз успевший подняться с пола и вернуться к Линде, отряхивая полы халата. — У него ещё не очень хорошо работает координация движений, это дело наживное… Мерлин, что говорят данные системы? Все в норме?

Мех сделал короткую паузу, сверяясь с показаниями своих внутренних датчиков. И к удивлению Линды, без запинки выдал длинный список технических терминов, отрапортовав о состоянии каждого контура и модуля, об уровне топлива и хладагента, и прочих важных показателях. Должно быть, для мехов это так же естественно, как для человека — ощущать бодрость или сонливость, или, к примеру, чувство сытости. Этому не надо учить.

— Прекрасно, просто прекрасно… — Перси взбудораженно потирал руки. Линда была с ним согласна: все цифры в пределах нормы для данного этапа, ситуация полностью штатная. Обо всем этом она подумала отстранённо, как во время лабораторной работы в колледже. И поймала себя на мысли: ей до сих пор не верится, что это происходит с ней. В реальности. Что цель, к которой она шла долгие годы, сейчас стоит напротив и приветливо улыбается ей.

— Да, — кивнула она, испытывая потребность хоть чем-то ответить на это дружелюбное внимание. — Через несколько часов гироскопы и приводы полностью включатся в работу, ты сможешь выйти отсюда, и…

— А летать? — перебил Мерлин, и подсветка его оптики усилилась от воодушевления: в прямом смысле «загорелись глаза». — Когда я смогу летать?

Линда замялась. «Когда разрешат дяди из министерства» ей самой казалось не очень утешительным ответом. И она не знала, как отреагирует молодая психика меха на первый в жизни запрет.

На помощь пришел Перси.

— Видишь ли, до того как это случится, я должен буду познакомить тебя ещё кое с кем. Это люди, которые вместе с нами наблюдали за твоей постройкой и активацией. Ты их не знаешь, но им очень интересно пообщаться с тобой. Они видели в своей жизни много мехов, но никогда — похожих на тебя. Некоторые из них управляют тем, что происходит в небе. И им нужно убедиться, что для тебя там будет безопасно.

Линда неслышно выдохнула: похоже, объяснение удовлетворило джетформера. Он только покрутил головой по сторонам, заинтересованно озираясь:

— А где эти люди? Когда они придут?

— Когда ты выйдешь на режим, — Перси мельком оглянулся на зеркальное стекло. Он знал по опыту и рассказал Линде, что первые часы после активации посвящены окончательному приходу в норму всех процессов — а вот уже после этого начинаются сканирования и тесты. От функциональных до психологических. Обычно этот этап длится несколько дней, с перерывами на отдых и простое общение с создателем, прежде чем меха окончательно признают годным к постановке на вооружение, проект объявляют завершенным, а конструктору торжественно вручают какой-нибудь значок за какие-нибудь заслуги. А дальше продолжение образовательной и воспитательной работы, поиск совместимого пилота, и так далее, и тому подобное. Однако в их случае имелся серьезный нюанс. Мерлин был трансформером, а таких на сегодняшний день было слишком мало, чтобы по ним успели выработать стандартизированные протоколы. Одно было ясно: в альтформе ему придется пройти новую серию тестов. И вряд ли министерские копуши допустят его до них раньше, чем через полторы-две недели.

А пока за ними продолжали наблюдать из-за стекла. И судя по тому, что в первые минуты после активации ничего не произошло, показатели удовлетворяли и комиссию тоже. Перси говорил, что в девяноста пяти процентах случаев конструктивного аутлайера видно сразу. И даже предпосылки к тому. А это значило что Мерлин — нормальный. Нормальный! Осознание этого только сейчас накатило волной пьянящего веселья. Они, Линда и Перси, были правы, а все остальные ошибались! Линда поняла, что улыбается, не слушая толком, о чем болтают мех и его конструктор. И очнулась только тогда, когда Мерлин поднял руку ладонью вверх на уровень мостика, и пальцы звякнули об ограждение. А Экхарт двинулся навстречу, и от того, как решительно поставил он ногу на нижнюю перекладину перил, сомнений в его намерениях не оставалось.

— Перси! Ты куда? Ты же сам говорил, что координация движений… — она прикусила язык, запоздало подумав, что может оскорбить Мерлина таким недоверием к нему. Но и за Перси было страшно. В самом деле, новорожденный мех ещё не слишком умело владел своими сервоприводами… а ну как уронит?

Перси обернулся с обезоруживающей, счастливой улыбкой.

— Я ждал этого двадцать лет, — просто объяснил он. И, легко перемахнув через перила, спрыгнул на гигантскую металлическую ладонь.

Вот ведь псих ненормальный.

— Все будет путем, — ничуть не обидевшись, отозвался со своей высоты Мерлин. И вдруг легко и задорно подмигнул, притушив на мгновение правый оптосенсор. Линде оставалось только диву даваться, откуда все это взялось. И наблюдать, как Перси, пригнувшись и держась за большой палец джетформера, взмывает вверх к его лицу. А тот разглядывает конструктора со смесью интереса, уважения, симпатии и едва ли не умиления на подвижном, выразительном фейсплейте. Осторожно подняв вторую руку, гладит пальцем по плечу и спине: можно предположить, что по ощущениям такие поглаживания — как бревном по хребту, но Перси счастливо улыбается и зовёт своё детище «хорошей птичкой». А потом Мерлин поднимает руку ещё выше и помогает Экхарту перебраться на плечо.

— Линда, давай к нам! — помахал рукой Перси, а Мерлин снова протянул ладонь. Но главный техник проекта лишь покачала головой, скрестив руки на груди, с деланной строгостью.

— Нет уж, спасибо, обойдусь. Мне ещё техобслуживанием заниматься, диагностировать, если что чинить этого красавца… Если расшибусь, кто за меня это делать будет?

* * *

— Мистер Экхарт, мисс Майлз, поздравляю вас. Вот официальное заключение экспертной комиссии, — какой-то генерал, фамилии которого Линда не запомнила, своей широкой ладонью по столешнице придвинул к ним бумагу с гербом и печатью, и улыбнулся. — Согласно нему, модель «Мерлин» признана успешно прошедшей базовую серию тестов, и допущена к испытаниям в альтернативной конфигурации. Проще говоря — теперь полетаем!

Линда и Перси переглянулись с затаенным торжеством во взгляде. Это были слова, которых они с трепетом ждали последние две недели. Каждый из этих дней был поделен на неравные части: часа три-четыре с Мерлином занимались специалисты, остальное время было отведено на социализацию в свободной форме, иными словами — на разговоры и возню конструктора с его созданием. Линда тоже принимала участие в процессе, иногда включаясь в беседу — особенно хорошо ей удавалось излагать меху правила и законы, по которым взаимодействуют между собой люди, и объяснять в этом ключе различные культурные явления. Но по большей части она просто слушала. С удовлетворением отмечала, как день ото дня личность джетформера обретала законченную форму, как росло его самосознание. Юный разум, поначалу простоватый и наивный, получал способность к критическому мышлению, учился составлять собственное мнение по разным вопросам, осваивал чувство юмора. И как бы Линда ни старалась быть сдержанной — порой всерьез опасаясь, что Перси банально избалует свою птичку, если не будет противовеса в виде строгого, но справедливого подхода, — глубоко внутри ее восхищение Мерлином не терялось на фоне привычки, а лишь росло и крепло день ото дня.

И теперь, глядя на заветный документ, она понимала, как чувствуют себя родители на выпускном своего ребенка, получив на руки его аттестат с отличием.

Летные испытания назначили на завтра, на два часа пополудни.

На аэродром полигона — специально для такого случая освобожденный от местных транспортных самолетов, — Перси явился, сидя на плече Мерлина. Линда, как обычно, предпочла не искушать судьбу, и приехала в служебном мобиле с водителем. Воссоединились они только на трибунах, наспех сооруженных перед взлетно-посадочной полосой.

Все остальные уже были в сборе. Генерал — тот же самый, который выдавал допуск на испытания — начал зачитывать в микрофон вступительную речь о том, какое колоссальное значение имеет сегодняшний день для науки, армии и Отечества, какой гениальный прорыв совершил конструктор Экхарт, какие возможности открываются в этом перспективном направлении разработок, и тому подобном. Перси не слушал его, это было очевидно. Его взгляд, задумчивый и немного тревожный, был устремлен на Мерлина.

«Волнуешься?» — сбросила Линда сигнал на его коммлинк. Управление новым для нее прибором еще давалось ей сложно, но молчать казалось неправильным, а разговаривать одновременно с генералом — неприличным.

«Немного, — пришел ответ вместе с благодарным взглядом. — Совсем немного. Мы ведь все продумали, что может случиться? Скорее… я в нетерпении. Мечта должна исполниться окончательно. Мы должны покорить небо».

«Так и будет», — помедлив, пообещала Линда. И слегка коснулась его руки.

Вовремя: как раз к этому моменту генерал закончил вступительное слово. Над аэродромом повисла чуткая тишина. Даже Мерлин молчал как-то торжественно. Только громкое гудение вентсистем и пульсация подсветки иногда выдавали его волнение.

— Мистер Экхарт, командуйте, — предложил генерал. Перси поднес к губам мегафон, которым снабдили его при входе на трибуны. Но вместо команды или приказа только произнес негромко:

— Ну, дружок… давай.

И произошло то, что все видели не раз на голограммах и моделях, но никогда — в реальности. В мгновение ока фигура Мерлина сложилась, перегнулась пополам с громким жужжанием приводов и щелканьем деталей, вытянулась, перегруппировывая и разворачивая модули. Вышли из пазов шасси, крылья расправились по бокам. Одна целая пятьдесят шесть сотых секунды — в точном соответствии с расчетами, именно столько времени прошло, прежде чем вместо двуногого гиганта перед зрителями оказался боевой самолет. Яркий, блестящий истребитель, грациозный и хищный одновременно, притягивающий взгляды и покоряющий сердца каждой линией своих изящных обводов.

Над трибунами прокатился всеобщий глухой вздох.

— Мерлин, как ты себя чувствуешь? — первым нарушил тишину Перси. Голос, усиленный рупором, заметно подрагивал.

Ответом было долгое молчание. Мерлин не подавал признаков активности, будто был обыкновенным самолетом, просто машиной без собственного разума и личности. Линда внезапно ощутила холод в подреберье: еще невнятный, необъяснимый страх, предчувствие катастрофы.

Наконец истребитель ожил. Двинулись, пробуя себя, закрылки, загудели турбины. Подвижные сопла сжались и расширились — как будто у хищника, принюхивающегося к жертве, дернулись ноздри. Очень медленно самолет прокатился вперед на несколько метров, развернулся по дуге, оказываясь нацеленным прямо на трибуны своим острым клювом.

— Где я? — спросил Мерлин.

Голос был сухим и напряженным.

— Слушай, приятель, не шути так, — после паузы с усилием выдавил Перси, сопроводив фразу нервным смешком. — Ты на аэродроме, мы собрались здесь, чтобы посмотреть, как ты будешь летать. Ты же сам этого так ждал, ну, Мерлин!..

Джетформер молчал. Только осматривал их — уже не живыми светящимися оптосенсорами, а камерами, скрытыми в углублениях обшивки. Оттого казалось, будто смотришь в никуда, в незрячее, недвижимое лицо.

— Мерлин… — повторил он наконец после паузы. — Это я. Меня так зовут. А ты Перси. Ты — Линда.

Линда чувствовала себя как в дурном сне, где повторяются события прошедших дней — но в странном ключе, в искаженном, кривом варианте. И отчаянно хотелось проснуться. Но только безжалостный разум выносил свой приговор: все это наяву. Это знакомство — как после активации, только заново, с какой-то уже совершенно другой личностью, непохожей на их жизнерадостного и ласкового Мерлина.

Неужели он все забыл? Неужели трансформация стерла его память и характер?

Как это могло случиться?

На трибунах зашумели. Генерал, опомнившийся следом за Перси, призвал всех к порядку. Но поздно: кто-то уже требовал немедленно задействовать бригаду иммобилизации, а кто-то, подхватившись со своих мест, вжав голову в плечи и стараясь не переходить на бег, спешил к выходам. Перси и Линда наперебой в один мегафон задавали Мерлину вопросы, напоминали события прошедших дней, цитировали его любимые шутки — пытались достучаться хоть до каких-то воспоминаний. Но бесполезно. Ничего. Ничего кроме того, что было заложено в базовой прошивке при активации — основные сведения о нем самом, о создателях, о роли и функциях джетформера.

Перед ними был чистый лист. И совсем другой характер. Было видно, что Мерлин отвечает через силу, подавляя раздражение и растерянность. А еще — что люди теперь интересуют его лишь постольку поскольку, в силу их функций.

— Довольно, — постановил наконец генерал, и в его раскатистом командном голосе больше не было и толики того благодушия, с которым он начинал сегодняшнее мероприятие. — На правах командующего данного полигона я прерываю испытание. Модель «Мерлин», приказываю немедленно вернуться в базовую конфигурацию.

Снова пауза.

— Не хочу, — отозвался джетформер, и в его голосе теперь явственно слышался вызов. — Я должен летать. Запрашиваю разрешение на взлет.

— Запрос отклонен! — грохнул генерал. И занес ладонь над кнопкой, что располагалась перед ним на трибуне. Линда и Перси знали, что это за кнопка. Сигнал для немедленного вмешательства иммобилизационной команды. «Нейтрализация агрессии». Так положено, если что-то идет не по плану, но…

— Нет! — рявкнул Перси, и оцепеневшие люди на трибунах вздрогнули, когда по ушам ударил многократно усиленный рупором крик. Вздрогнул и генерал, непривычный к такому обращению. Рука замерла над кнопкой.

— Мистер Экхарт!

— Не надо! — Перси немного справился с собой, и повторил уже просительно: — Пожалуйста, не надо этого делать. Мы справимся сами. Мерлин, ведь правда?..

— Мистер Экхарт, не препятствуйте исполнению протокола!

— Мерлин, пожалуйста, — уже не слушая генерала, Перси рванулся вперед, перегнулся через ограждение. — Ты будешь летать. Обязательно будешь. Только немного попозже, не в этот раз. Я все улажу, со всем разберусь. Ты хороший, ни в чем не виноват, это я где-то ошибся — но я все исправлю, чтобы ты мог летать свободно. Но сначала мне нужно, чтобы ты вернулся в рутмод. Прошу тебя. Это очень важно.

Линда покачнулась, прислонившись к перилам. У нее кружилась голова, в ушах колотился пульс. Она знала, что Экхарт лжет. Ничего уже не исправить. Аутлайера нельзя переделать после активации. Этот чертов сбой, эта фатальная ошибка, которая просочилась сквозь все тесты в рутмоде, эта катастрофа… она необратима. И в лучшем случае Мерлина сейчас обездвижат, запрут, возможно погрузят в стазис… а в худшем уничтожат на месте. Но из стазиса у него тоже есть только один выход — как у агрессивного, неуправляемого, не подчиняющегося приказам меха. Господи боже… как же хочется проснуться…

Но, сжавшись в ожидании неизбежного, Линда вдруг осознала, что происходит нечто иное. Выдержав паузу и раздраженно рыкнув турбинами, джет запустил трансформацию. Спустя секунду и пятьдесят шесть сотых на полосе аэродрома перед ними стоял Мерлин в рутмоде. С живым и очень озадаченным лицом.

— Перси, Линда… что сейчас происходило? Я вроде бы трансформировался, но вот… снова… — он оглядел себя недоуменным взглядом, удивляясь собственным рукам и ногам.

Трибуны снова вздохнули, на сей раз куда громче и дружнее. Генерал хмыкнул и убрал руку с кнопки.

Перси бессильно закрыл глаза.

Потом было заседание комиссии.

За круглым столом Линде почему-то не досталось места. Но ей было все равно. Упав в одно из кресел, что рядами стояли вдоль стен, она зажмурилась и прижалась лбом к запястью. Как сквозь вату до нее долетали обрывки разговора.

— Диссоциативное расстройство идентичности — крайне редкий диагноз даже среди людей, — вещала дама-психиатр. После испытания она провела какое-то время в отсеке, где заперли Мерлина и куда не пускали сейчас даже конструктора с техником. Вероятно, это был звездный час в ее карьере. — Случаев среди представителей искусственного интеллекта до настоящей поры выявлено не было. Тем не менее, у меня есть все основания утверждать…

— Ребята, это просто не смешно! — заявлял, не церемонясь, какой-то усатый в погонах, судя по всему — боевой офицер высокого ранга. — Как я посажу своих бойцов в эту сумасшедшую железяку? Да первый же сеанс нейросвязи им мозги наизнанку вывернет! А мех без пилота…

— Не говоря уже о том, что решение тактических задач в условиях такой частичной амнезии становится невозможным, — замечал более мягко уже другой, явно штабной. — Вы предлагаете проводить боевой инструктаж дважды, сперва до трансформации, потом после? Простите, но в подобных условиях сама идея использования джетформера теряет всякий смысл…

— Нет никакого сомнения в том, что множественная личность модели «Мерлин» спровоцирована наличием механизма трансформации, — это уже голос со стороны экспертов-конструкторов, негромкий и деланно-доброжелательный. — Этого следовало ожидать, предполагая для одного меха две попеременно существующие конфигурации. В некотором смысле, мистер Экхарт, вас можно поздравить: вам удалось сконструировать не одного, а двоих мехов разом. Этакого рода, хе-хе, близнецы…

— Господа, я признаю все прозвучавшие выше замечания, — когда заговорил Перси, его голос был неожиданно ровным. Линда отняла руку от лица, чтобы взглянуть на своего напарника. Друга. Учителя. Неужели он спокоен? Неужели сдался так легко, без колебаний признал тот факт, что его любимому — казалось бы — детищу уготована верная смерть?..

— Более того, перед началом заседания у меня было время сделать некоторые выкладки. И сейчас я хотел бы ими поделиться. Я действительно допустил одну очень серьезную ошибку, проектируя механизм трансформации. Но теперь мне ясно, в чем дело. В будущих моделях этого легко можно будет избежать, и сейчас я покажу, как именно…

Перси держал речь почти час, выслушивая оппонентов, отвечая на вопросы. Он говорил правильные, логичные вещи: краем сознания Линда понимала, что подобный подход действительно может решить проблему. Понимала, что в интересах отдела сейчас сделать упор на то, что разработки не должны прекращаться. Но почему же ни слова о Мерлине? Почему Перси не вступится за него, не докажет, что джетформер на самом деле не агрессивен, не опасен? Ведь все они это видели! Видели, как Мерлин — даже тот, другой Мерлин, который в альтформе не помнил своих симпатий и не знал человеческих законов — послушался, подчинился, когда его попросили по-хорошему, без нападок. Ведь значит, его тоже можно научить жить в обществе. Можно объяснить все то, что объяснили Мерлину-1, и что-то сделать, применить его куда-нибудь, даже без пилота…

— Что ж, мистер Экхарт, — взял слово председательствующий генерал. Он больше не был ни раздражён, ни чересчур добродушен. Было ясно, что, выслушав все стороны, он принял решение, и решение это взвешенное. Перси встал. Линда насторожила уши.

— Нельзя не признать объективную важность разработки такого оружия, как мех-истребитель. Идея уже вышла в мир. Если его не сделаем мы — сделает кто-то другой. И поверьте, если это окажутся, например, китайцы с их одним большим оборонным заводом по всей стране… никому из нас это не понравится. Учитывая все это, прилагая к материалам испытаний ваши сегодняшние комментарии, мы будем ходатайствовать о продолжении финансирования ваших разработок. Разумеется, при условии того, что созданный вами нынешний нестабильный прототип будет дезактивирован в срок, обозначенный стандартным протоколом.

Народ за столом одобрительно зашушукался. Перси помолчал немного.

— Я согласен, — ответил он.

Линда не помнила, как ноги вынесли ее из зала заседаний. Сжав кулаки, не видя перед собой белого света, она бежала, не обращая внимания на оклики. Злые горячие слезы оставляли дорожки на скулах, брызгали из глаз, стоило зажмуриться. Пробежав единым духом через половину территории полигона, она вдруг осознала, что явилась привычным маршрутом к воротам ангара, где поселился Мерлин. Но теперь раздвижные тяжёлые створки были плотно запечатаны, возле них дежурила тяжёлая техника и целый отряд вооруженных бойцов. Сбивчивые уговоры, угрозы, ругательства не помогли: «Мисс Майлз, у вас нет полномочий для проникновения на территорию вверенного нам объекта», — было единственным ответом. Зарычав в голос, Линда снова сорвалась с места. На сей раз путь привел ее к бетонным укреплениям, которые когда-то использовались для тренировки тяжёлых моделей, а теперь выработали свой ресурс, были полуразрушены, окружены молодой порослью деревьев и заброшены. Здесь они с Перси и Мерлином любили сидеть в последние дни: бетонные глыбы для меха были как скамеечки, да и людям находилось где разместиться. Здесь совсем недавно они вели разговоры о мире и природе, о чуде создания искусственной жизни, о том, есть ли на свете бессмертная душа, и может ли душа меха считаться таковой.

Совсем недавно…

Здесь Перси нашел ее сидящей на краю серой скалы. Нашел, несмотря на выключенный комм, и подошёл со спины, и окликнул по имени.

— Предатель! — она вскочила на ноги, вскинулась с яростью загнанной в угол крысы. — Дрянь!

— Линда, подожди. Послушай… — он шагнул навстречу, но она оттолкнула его обеими руками, сама при этом пошатнувшись и чуть не свалившись с высоты.

— Не хочу ничего слушать! Ты предал его! Отказался от него! Не рассказывай мне, я все видела!

— Линда…

— Теперь он сидит там и просто ждёт, пока его убьют! Сидит один! И ничего не понимает, не знает что делать! Лучше бы уж тогда, на аэродроме, сразу…

— Линда, послушай меня! — Перси двумя быстрыми шагами преодолел разделявшее их расстояние. А когда Линда подняла руки для нового тычка, схватил ее в охапку, сжал крепко, прижимая к себе. Это тепло было таким знакомым, таким успокаивающим… тем горше было осознавать, что все кончено. Все, что объясняло присутствие этого человека в ее жизни — все это было разрушено, сломано… никогда на самом деле не существовало.

— Пусти меня! — она затрепыхалась, попыталась дотянуться зубами до его плеча. — Ты подлая грязная сволочь, ты обманул его! Глюк не лечится, ты ничего не исправишь, и ты знаешь это! Уйди вон!

Своим тяжелым ботинком она что было силы пнула его по голени. Перси охнул, но не разжал объятий.

— Я… — выговорил он сквозь стон, — я обманул. Но не его. Их. Он будет жить, Линда! Он будет летать! Просто послушай меня…

И она замерла в его хватке. Подняла глаза — все ещё заплаканные, неверящие.

— Как? — только и смогла она выдавить, с трудом переводя дыхание. Перси выдержал короткую паузу и начал:

— То, что мы оба знаем о мехах, Линда… об их жизни, функциях и законах, по которым они существуют — ещё не всё. Один мой знакомый… можно было бы сказать — друг, если бы он дружил напрямую хоть с кем-то… Он собрал все свои средства и создал фонд. «Фонд свободной воли» — так это назвали. Он даёт право на жизнь тем мехам, которым нет места в системе. Которые не хотят или не могут воевать. Как, например, аутлайеры. У них есть своя территория, там обитают те, кого нельзя выпускать во внешний мир — остальным переправляют серийные номера, выдают за собственное производство и трудоустраивают там, где они нужны. Это не только армия. Любые тяжёлые условия: стройка, разведка территорий, опасные производства… Фонд получает деньги с этого, а ещё, конечно, с пожертвований добровольцев. Я сам вносил туда кое-что, с тех пор как узнал о них. Работал там. У меня хорошие отношения с тамошним руководством. Мерлина примут там, не могут не принять. У нас есть связи на станциях дезактивации. Мы подстроим все так, чтобы по документам он проходил уничтоженным… а на самом деле отправился в Фонд. Понимаешь?

Он слегка встряхнул ее, осторожно и бережно, и улыбнулся, заглядывая ей в глаза. В широко распахнутые глаза с бездной горечи и проблеском надежды.

— Но ты даже не попытался поговорить… с этими, — она слабо кивнула в сторону, где виднелось вдали здание полигонного штаба. — Ты просто согласился на дезактивацию, и…

— Это бесполезно, Линда, — Перси качнул головой, посерьёзнев. — Их не уговорить. Они сделали бы это, с моим согласием или без. Мех без пилота для них — бесполезный материал, негодный для применения в войсках. А других применений они не признают.

— Тогда почему ты не сказал мне сразу?

— По той же причине. Фонд работает в большом секрете. Формально законом не запрещено выкупать мехов для собственного использования. Но военные уже не раз и не два давали понять: если пройдёт слух, что каждый мех наделён свободой воли, свободой выбора — воевать или нет… тогда рухнет все. Вся оборона мировых государств, которая сейчас держится на том, под чьим флагом больше механических солдат. И они найдут повод сравнять Фонд с землёй. Я не мог рисковать таким количеством чужих жизней. Ведь казалось, что все обойдется, что впутывать их не потребуется. А ты… ты могла бы где-то проговориться, просто случайно…

— Я что, похожа на бестолковую болтушку? — тут же вновь взъерепенилась Линда. Но уже совсем по-другому, без настоящего гнева. Глубоко внутри ее души затеплилась радость — пока ещё недоверчивая и робкая, но растущая с каждым мгновением.

— Ну что ты. Конечно нет. Ты умница, ты мой самый лучший, верный друг. Прости меня, дурака, — Перси отпустил одну руку, осторожно погладил Линду по волосам. Она не стала вырываться. Только прерывисто вздохнула, нахмурилась, помолчала с минуту.

— А что если ничего не получится? — проговорила она наконец, глухо и неразборчиво. — Если не сработают эти твои… связи? Мы можем не успеть его спасти.

— Мы успеем, Линда. Мы все сможем. Я сейчас же позвоню в Фонд, там все решат. Поверь мне, — Перси снова провел ладонью по ее затылку, осторожно поддержал под подбородок, призывая поднять лицо. И посмотрел ей в глаза тем своим особенным искристым взглядом, от которого всегда становилось тепло и спокойно на душе. — Ты верила мне столько раз. Я не знаю, чем отблагодарить тебя за это. Так будь добра, вгони меня в долги окончательно — поверь мне и сейчас.

Линда вздохнула снова, шмыгнула носом и опустила взгляд. Высвободилась из рук Экхарта, но осталась стоять рядом, спрятав лицо у него на плече.

— Перси… А я смогу навещать его там?

— Конечно сможешь. Мы оба и сможем, и будем. Мы увидим, как он взлетит.

— Ох, Перси…

И, вжавшись в его плечо, вцепившись в рукава его куртки, Линда наконец разревелась совсем по-девчачьи, хлюпая носом, не сдерживаясь — устало и облегченно.

* * *

Линда Майлз смотрит в небо, приложив ладонь козырьком ко лбу. Там, под сводом высоких перистых облаков, почти незаметные отсюда, скользят три точки. Это три истребителя, образовавшие здесь, в Фонде, дружную стаю. Ведущий — Мерлин, правый ведомый — Финч, второе детище Перси, и левый — приемный сын полка, Икар, джетформер другого конструктора, вдохновившегося опытом Экхарта. Все они аутлайеры. Здесь с ними работают психотерапевты, нейротехники и обычные инженеры. А еще их здесь просто любят, безоглядно и безусловно, десятки людей, положивших жизнь на помощь таким как они. Для Мерлина, глубоко расстроенного тем, что в рутмоде он забывает, как рассекал небо, придумали простую вещь: подробные записи всего происходящего в альтмоде с последующим выводом на консоль для симуляции. Другие мехи Фонда, особенно летуны, легко сошлись с ним в обеих конфигурациях, и помогают ему осознавать собственную цельность. А Перси в последнее время стал говорить о своей новой идее: дополнительном связующем модуле, который хотя бы частично поможет преодолеть разрыв между личностями.

Линде Майлз двадцать восемь лет. Она работает над третьим проектом отдела Экхарта: джетформером по имени Робин. Она не знает, насколько удачной будет новая попытка, удастся ли ее новой птичке покорить все небо мира. Ей немного печально от этого. Но теперь она знает, что никогда не будет одна. Она не бросит своих мехов, какими бы странными они ни вышли, сколько бы ни доставляли проблем. Перси тоже не бросит. И Фонд будет на их стороне. А значит, жизнь — что бы ни подразумевалось под этим словом — еще только начинается.