На взлет (джен)

В комнате пахнет канифолью и разогретым металлом. Дым поднимается над столом, клубясь в конусе света от настольной лампы. В больших, на полголовы, наушниках гремит музыка: классика XX века, AC/DC. Линда любит классический рок за его удивительную полноту и живость, за искренность, с которой музыканты наполняли каждый трек рычанием перегруженных гитар и невообразимыми каскадами соло, не боясь выглядеть вычурными или наивно-смешными. Сейчас такое не в моде. Сейчас не в моде многое из того, что нравится Линде. Но не это не огорчает. Плевать она хотела на все, что так заботит ее одноклассниц: на форму бровей, принятую в этом сезоне, и на туфли из распоследней коллекции самого раскрученного бренда. А уж в данный момент так особенно. Под АС/DC хорошо думается, и и можно прямо в уме рассчитать сопротивление резисторов, чтобы понять, какие выбрать и как лучше расположить их на плате. Если идти вот от этого контакта…

Стук в дверь. Линда не слышит его за музыкой, но давно выработала в себе особое свойство: когда на голове наушники, резко обостряется тактильная чувствительность, и любая вибрация — шаг или стук, даже этажом ниже — чувствуется всем телом. Линда кладет паяльник на подставку, выключает музыку — ей всегда кажется, что оставлять песню играть, когда ее никто не слушает, является неуважением к музыкантам, — и только после этого стаскивает наушники. Прядь черных прямых волос, до того державшаяся за ухом, соскальзывает на лоб, и Линда отбрасывает ее, разворачиваясь вместе с креслом к двери.

— Кто там?

Но спрашивать поздно. На пороге уже стоит маман собственной персоной. Линда поджимает губы. Действительно, зачем дожидаться разрешения войти — ты же уже проявила вежливость, постучалась. Молодец какая.

— Доченька, ужинать будем через пятнадцать минут, спускайся. А что это тут у тебя?

Ну вот. Начинается. Что-что, вязание крючком, не видно что ли.

— Радио.

— Радио? Опять? Ты же делала уже в прошлом месяце.

Какая внимательность, браво.

— Это другое.

— Да что в них может быть другого… Железки — они железки и есть, — мама снисходительно смеется, проходя в комнату и оставив за собой нараспашку дверь. Заглядывает через плечо, видит дымящийся паяльник и озабоченно цокает языком.

— Зачем тебе это все, я вот не понимаю. Радио какое-то древнее… Ну заработает оно, ну и что? Если хочется музыку послушать, можно и просто подкаст включить, зачем такие сложности?

Линда уже даже не хмурится. Такие разговоры она слышит, сколько помнит себя. Она отворачивается к столу и снова берет паяльник.

— Мама, я приду через четверть часа.

Та качает головой. Всегда она так делает. Линда, кажется, уже затылком видит каждый ее жест, исполненный возвышенной скорби.

— Опять же, сколько сил на это тратится… Мы с папой тебе на день рождения дарили деньги, чтобы ты себе купила коммлинк — у всех твоих девочек в классе уже есть, а ты что? А ты пошла и потратила все на эту… паяльную установку.

— Паяльную станцию.

— Какая разница! Ещё и ездила за ней куда-то к черту на рога. Слушай, почему бы тебе и правда не попробовать какое-нибудь нормальное хобби? Я все понимаю, это я виновата, — в ее голосе начинают появляться нотки слезливого покаяния, — с этими командировками дома-то не бывала, бросила тебя на отца, он и научил чему мог.

Ну да, не бывала. Если считать за это отъезды на три дня раз в пару недель. А отец… он отличается только тем, что хотя бы лет до десяти не выносил мозг. Давал копаться в гараже, отвечал на вопросы, рассказывал, как устроен мобиль и всякие другие штуки, от вольтметра до газонокосилки. А потом в какой-то момент вдруг вспомнил, что ему в роддоме вынесли дочку, а не пацана… и началось. Вернее продолжилось, теперь уже на два голоса.

Впрочем, разговоры про командировки и про собственную вину — это что-то новенькое. Интересно, куда она клонит?

— Но ты ведь уже большая… и мы можем попробовать вместе что-то исправить. Мы можем быть подругами, как положено маме и дочке. Говорить обо всем, делать что-то вместе. Знаешь… завтра будет такой замечательный мастер-класс, «Цветы из нано-пенки», я видела фотографии — такая красота! Я уже записала нас обеих. В шесть часов, как раз после школы, и все материалы дают на месте…

Линда молча надевает наушники. Без музыки. Просто чтобы отгородиться, не сорваться, не ответить, в какое место достопочтимая матушка может засунуть свою пенку. Не наорать, не потребовать просто оставить ее в покое, если уж понять, что значат для нее эти железки, не представляется возможным.

— Я приду к ужину через пятнадцать минут, — повторяет она ровным голосом.

«Неблагодарная ты эгоистка! Ты как обращаешься с матерью! Кого мы только вырастили, боже ты мой!» — раздается словно издалека, сквозь толщу звукоизоляции. А потом хлопок двери.

Вдох.

Выдох.

И снова музыка.

* * *

Линда Майлз ушла из дома, когда ей было семнадцать. В старых кедах, клетчатой рубашке и черных джинсах, с черным же потертым рюкзаком. На второй день после получения школьного аттестата и на следующий день после грандиозного скандала в семье.

Отец орал, что не даст ни кредита на учебу. Что мыслящие машины, обвешанные оружием — самая страшная угроза нашего времени, что человечество своими руками роет себе могилу, и что он не допустит, чтобы кто-то из их семейства приложил руку к этому преступлению. Мать ревела белугой, умоляла одуматься, обещала даже оставить в покое ее хобби — пусть копается на здоровье в своих микросхемах и моторчиках, лишь бы получила нормальную профессию. Ведь у тебя такие мозги, увещевали они хором. Нравится тебе математика — учись на экономиста, на финансового аналитика… да хоть бы даже и на инженера, на проектировщика чего угодно — только не меха! Потом отец снова орал, мать рыдала, и все повторялось заново. Раз за разом. Линде казалось, что все их слова и фразы она выучила за этот вечер наизусть. А вот ее негромких, непреклонных слов о том, что она видит своё призвание, и будет работать только там, где ее навыки найдут самое лучшее применение, будто бы никто и не слышал. Все закончилось тем, что отец заявил, саданув по столу кулаком: у него больше нет дочери. И увел заливающуюся слезами супругу в их спальню на втором этаже. Линда полночи сидела в гостиной, глядя в одну точку, обкусывая заусенцы с жёстких, пропахших машинным маслом пальцев. А потом поднялась к себе — но лишь затем, чтобы побросать в рюкзак самые нужные вещи и ценные инструменты, достать из тайника кредитку, на которой она копила деньги на немецкий сварочный аппарат, и переодеться. Рано утром она покинула дом мужчины и женщины, с которыми ее теперь ничего не связывало.

В столице штата у нее был друг. Кеннет Кавасаки был студентом мехатехнического колледжа, подрабатывал в конструкторском бюро и казался Линде, общавшейся с ним только по сети, почти небожителем. Переступить через себя, чтобы позвонить ему с вокзала, было очень непросто. Пришлось ещё раз напомнить себе о цели, которая привела ее сюда, ради которой она пожертвовала спокойствием и безопасностью в родительском доме, и которой была намерена достичь во что бы то ни стало. Кеннет был единственной тропинкой к этой цели.

— Привет, Кен, — выдохнула она, когда на экране суперфона появилось знакомое лицо.

— Привет, Мышонок! — радостно разулыбался Кавасаки, помахав в камеру рукой. — Что-то рано ты сегодня… но как раз вовремя, я ещё не на парах. Слушай, помнишь мы говорили про инверсивную систему охлаждения? Ты знаешь, я кажется придумал, как это должно работать! Даже прототип сляпал, хочешь, прямо сейчас покажу?

— Отлично, здорово, обязательно покажешь… но я сейчас не совсем за этим. Просто… слушай, мне нужна твоя помощь. Нужно где-то вписаться тут… на некоторое время. Я подумала, у тебя ведь при КБ есть общага для сотрудников, и если я, например…

— Погоди-погоди… — перебил Кеннет. Его азиатские глаза приобрели сходство с европейскими от удивления. — Тут — это здесь? В смысле…

— Да, здесь, — кивнула Линда, внутренне досадуя на себя: надо было с этого начинать, но от волнения все мысли сбились. — Я сейчас на вокзале. Мы можем где-нибудь встретиться сегодня?

— Ого… Могла бы и предупредить, — с шутливой досадой покачал головой Кен. — Так ты поступать приехала? Сразу после выпускного?

— Ну… можно сказать и так.

— Хм. Ну что ж, я только за. Давай пересечёмся в центре… но я до восьми на учебе, ты сможешь где-нибудь пока походить?

— Да конечно, без проблем.

— Тогда лови ссылку.

Бродить в одиночку по чужому, почти незнакомому городу оказалось скорее утомительно, чем увлекательно. Все же одно дело глазеть по сторонам, зная, что в любую минуту можешь вернуться к себе в гостиницу или на квартиру, если устанешь от впечатлений… и совсем другое — оказаться в гуще городской жизни без всяких планов и без крыши над головой. Но несмотря на все это — на тревогу, усталость, прошедшую бессонную ночь — Линда чувствовала странную легкость. Как будто какая-то часть ее отделилась, отвалилась, осталась далеко позади — и только сейчас стало ясно, какой эта часть была обременительной. Тяжёлой, каменной, уже давно неживой. Линда ходила по улицам до самого вечера, дважды подкрепилась самой дешёвой уличной едой — деньги нужно было экономить, пока неизвестно, сколько времени ей предстоит прожить на эти несколько сотен кредитов, — и к полдевятому уже сидела за столиком того самого кафе неподалеку от колледжа, которое ей указал приятель.

— Да, Мышь… попала ты изрядно, — протянул Кеннет, ероша свои высветленные волосы, облокотившись на стол и разглядывая собеседницу. Линда, закончив свой рассказ, сидела молча, хмуро вцепившись в свой рюкзак. Сейчас, видя Кена вживую, она впервые поняла, как резко отличается от него. Он — взрослый, спокойный, весёлый, холеный. У него неброская одежда, качество которой видно невооружённым глазом, легкий приятный парфюм, модные фенечки на запястьях, недешевый кофе. А она — со стаканом негазированной воды, в мятой рубашке и дурацкой шапочке, без косметики… да что там, без душа последние двое суток. Ещё и с брекетами, в последние полтора года приучившими ее улыбаться, не размыкая губ, даже в одиночестве.

Впрочем, сейчас все равно было не до улыбок.

— Может всё-таки ещё не поздно помириться? Родители всё-таки… небось сейчас места себе не находят, в розыск подали. Ну хочешь, я сам им позвоню? И даже с тобой съезжу…

— Нет, — отрезала Линда, и сильнее нахмурилась. — Мне это не нужно. Если это все, чем ты можешь помочь, то спасибо, я пойду. Извини, что потратила твоё время.

— Стой, Мышонок! — Кен ловко перехватил ее за локоть, когда она порывисто шагнула из-за столика. Опешив, Линда отдернула руку и от неожиданности снова села. — Ну ты чего… я же просто так предложил. Давай подумаем, что можно сделать… если уж ты так серьезно настроена.

План Кеннета был простым и по большей части совпадал с тем, до чего успела додуматься сама Линда. Своего жилья у парня не было, поэтому поселить хотя бы временно подругу из глубинки он не мог. Но сотрудникам того мехастроительного КБ, в котором он зарабатывал опыт и небольшую, но заметную для студента денежку, полагалось корпоративное жилье, каждому по своей мерке — от просторных квартир до коек в общем блоке. Линду более чем устраивало последнее. А значит все, что нужно было сделать — устроиться в конструкторское бюро хоть уборщицей, хоть судомойкой в столовой… а дальше положиться на удачу и искать нормальную работу. Такую, которая позволит оплачивать самостоятельно учебу мечты. От природы обладая аналитическим трезвым умом, Линда не могла не понимать, сколько в этом плане подводных камней, сколько неопределённостей и рисков… но лучшего варианта не предлагалось. Спасибо что есть хотя бы такой шанс. Искренне поблагодарив Кена, Линда распрощалась с ним и отправилась добывать койкоместо в близлежащем дешёвом хостеле, который нашла по карте ещё днём. Завтра Кен отведет ее не собеседование и похлопочет перед начальством, чтобы ее взяли в обход всех бюрократических процедур и хотя бы на испытательный срок. А значит, нужно хотя бы выспаться как следует.

Что она и проделала, едва донеся голову до подушки и рухнув на кровать, даже забыв снять шапочку. Мелькнула мысль о том, что проделать это все-таки стоит… но сон навалился раньше, чем удалось заставить себя пошевелить рукой.

* * *

Так Линда стала сотрудником конструкторского бюро корпорации «Вайн и Розенберг» — одного из признанных лидеров отрасли, с богатой историей, превышающей историю меха как сформировавшегося феномена. И впервые смогла взглянуть вблизи на давно покорившие ее сердце «машины-с-душой».

Конечно, «живых» меха ей никто не показал. Те были далеко, на активационно-испытательном полигоне. В КБ — только детали, узлы, составные части, чертежи и голограммы. Даже сборочная линия находилась в другом крыле необъятного здания, куда у Линды не было пропуска. Но и то, что было, вводило ее в состояние, близкое к экстазу. Она бродила по своему отделу, как по музею, с благоговением оглядывала прототипы, и украдкой, торопливо — как иные извращенцы раздевают взглядом попутчиц в транспорте — мысленно разбирала на детали механизмы и модули. Иногда, когда никто не смотрел, осторожно трогала ладонью толстенные бронелисты и жёсткие извилистые шланги. А один раз даже увидала, как из ворот КБ в сопровождении кучи мобилей с мигалками торжественно выплывает грузовая платформа с громадой полностью собранного, готового к отправке на активацию меха. Очертания огромной человекоподобной фигуры просматривались сквозь полимерный тент. И Линда почувствовала себя причастной к священнодействию. Именно здесь, в этих стенах творилось величайшее таинство, ставшее возможным лишь в нынешнем веке: сотворение жизни из неживого. То, о чем мечтали алхимики средневековья, о чем слагали легенды племена и народы на заре времён. Чего так боятся невежды и на что возлагает ожидания все прогрессивное человечество. И она, Линда Майлз, участвует в этом настолько, насколько позволяют обстоятельства.

В ее обязанности входило, помимо обыкновенного мытья полов и вытирания пыли, поддержание практически стерильной, хирургической чистоты во вверенных ей лабораториях. Тот факт, что Линда была знакома с электроникой и электротехникой, в итоге сыграл решающую роль: руководству отдела, в котором трудился Кен, импонировал тот факт, что новая уборщица не будет возить где попало мокрыми тряпками и хвататься за все подряд, рискуя запороть тонкие детали статикой. Ее приняли на испытательный срок длиной в месяц. Но Линда не беспокоилась о том, что может не задержаться по истечении этого времени. У начальника она была на хорошем счету, обязанности выполняла исправно, более того — почти каждый день задерживалась сверхурочно, чтобы побродить по отделу, поглазеть на всякие чудеса, послушать разговоры инженеров и техников. Как-то раз, стоя в своём стерильном комбинезоне, напоминающем скафандр, в одной из лабораторий электроники и делая вид, будто крайне поглощена замерами запылённости воздуха, она прислушивалась к спору двоих младших конструкторов о том, выдержат ли две платы ЭМ-фон друг друга, если их взаимно расположить так, как предусматривал сборочный чертеж. Были упомянуты разные способы экранирования, но ничего не подходило — а разнести платы в стороны никак не удавалось: мешал то один, то другой элемент. К счастью, спор был слишком напряжённым, чтобы на двадцатой его минуте заметить, что девочка-уборщица уже давно не занимается своими прямыми обязанностями, а беззастенчиво пялится в чертеж из-за спин инженеров, шевеля губами под прозрачным щитком шлема.

— Мистер Маккензи… — весь персонал Линда давно знала по именам, тогда как ее собственное имя вряд ли помнил кто-то, кроме Кена. И сейчас обращение вырвалось прежде, чем Линда успела осознать идиотизм ситуации. Она, малявка без образования и опыта, вздумала советовать двоим настоящим конструкторам! Но теперь отступать было поздно, и пришлось продолжить.

— А если сюда, и повернуть вот так? — она потянулась к чертежу, изобразив хитрый жест над одним из его участков. — Сумма полей тогда будет более равномерная, а ключевые узлы для подключения пси-контура сохраняются. Не придется даже ничего серьезно переделывать, максимум пересчитать баланс немного…

Оба инженера обернулись и смотрели на нее так, будто она в своём белом комбинезоне походила на привидение. Тот второй, что не Маккензи, фыркнул и отвернулся первым — но уже через несколько секунд разглядывания чертежа озадаченно замер.

А спустя полторы минуты Маккензи тряс Линде руку и белозубо смеялся сквозь такой же прозрачный пластиковый щиток.

— Нет, Грэг, ты видел? Ну ты видел? Она нас уделала! — он то и дело оборачивался к своему собеседнику, куда более хмурому, но уже смирившемуся с судьбой. — Как тебя зовут, ещё раз? … а, Линда! Слушай, какого черта ты тут делаешь вообще с этими тряпками? Тебе как минимум в младших техниках место, и это только для начала! Я вот завтра же пойду к боссу, чтобы перевел тебя. Честное слово, возьму и пойду! Ну какая же голова, а?.. Грэг, не смотри так, сам же вечно ноешь, что толковых техников не хватает! И откуда только таких берут… Ты же еще учишься, да? Или закончила?

У Линды екнуло сердце. Если во время всей предыдущей речи говорливого инженера она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, чем дальше тем выше, и даже улыбалась, позабыв про скобки на зубах — то сейчас будто подломились крылья, и километровая пустота внизу напомнила о себе первой секундой ускорения свободного падения.

И предчувствие не обмануло. Узнав о том, что Линда не заканчивала ни университета, ни колледжа, и даже более того — ещё не начинала, Маккензи как-то разом сдулся и скукожился. Поулыбался ещё немного для приличия, а после сослался на невозможную занятость и вернулся к рабочему столу, пообещав обязательно сообщить, если удастся выторговать для Линды должность техника. Его извиняющийся тон не оставлял сомнений. И Линда совсем не удивилась, когда ни на следующий день, ни через три дня от него не было никаких вестей. А через неделю в одном из коридоров отдела, встретившись с ней взглядом, он поспешно отвёл глаза.

И тогда Линда поняла, что действовать нужно самой. Предположим, в этом отделе ей ничего не светит… но ведь в КБ полно других конструкторов, каждый из которых располагает полным штатом для проектирования и сборки меха, и решения о комплектации этого штата принимает самостоятельно. Просто надо добиваться личной встречи, а не доверять кому-то другому рассказывать о себе и своих умениях. Конечно, шанс призрачный. Но опять же, вся эта затея изначально была безумной — однако работала до сегодняшнего дня… так почему не продолжить эксплуатацию своей удачи?

Она составила список конструкторов, возглавляющих отделы. Аарон Андерсон, Саймон Бойл, Джон Бриггс, Персиваль Экхарт, Айзек Финкельмайер, Билл Маллиган, Сэмюэл Нортон, Эмма Пит, Стивен Роджерс, Майкл Сэлинджер, Артур Соколов, Бартоломью Теннесси, Эндрю Вонг. Многие фамилии — овеянные славой, знакомые каждому, кто вообще хоть что-то слышал о проектировании меха. Другие известны только знатокам, а некоторые — вовсе никому. Как было бы здорово работать в отделе, например, у того же Нортона — живой легенды, автора множества патентов и разработок, создателя первого меха сверхтяжелого класса и почти десятка его «младших братьев». Или у Вонга, прославившегося, напротив, стремительными лёгкими молдами. Читая и перечитывая список, Линда заносила в него факты о каждом из глав отдела, составляя своеобразное досье. Оно должно было помочь найти подход к каждому из конструкторов. Убедить взять в свою команду техника без образования, но с большим желанием профессионально расти и вкладывать в свое дело душу.

Иногда к ней в общежитие заглядывал Кеннет. В основном в выходные, когда соседки по блоку разъезжались по домам — в такие же, как у Линды, захолустные городки. С Кеннетом они ужинали и болтали, делились разработками и достижениями, пересказывали друг другу истории с работы, пили привезенное им дорогое крафтовое пиво, читали список потенциальных начальников и строили планы.

— К Нортону, боюсь, без шансов, — авторитетно заявлял Кавасаки. По своей работе, которая заключалась в составлении и систематизации каких-то неведомых, но очень важных документов, он много пересекался с сотрудниками других отделов, и по праву мог считаться знатоком внутренней кадровой кухни конструкторского бюро. — Он, говорят, даже от уборщиков требует диплома из колледжа. Вонг… с Вонгом может быть более реально. Главное вести себя вежливо до тошноты, оформить все бумаги, дождаться аудиенции по всем правилам. Не умереть бы от старости в процессе… Так, кто там у нас ещё?

Он отхлебнул из бутылки, потянулся к планшету в руках Линды и перелистнул страницу.

— Теннесси… можно попробовать. Мало что о нем знаю, но вроде бы он мужик нормальный. Соколов сейчас на полигоне, не вернётся ещё недели две, а когда приедет — ему не до сотрудников будет. Сэлинджер — не советую. У него в отделе сейчас разработок толковых нет, будешь какие-нибудь бронепластины модернизированные шлифовать, и все.

Линда делала быстрые пометки. Однако слова Кена местами повторяли то, что ей уже удалось раскопать самой. И, заскучав, она перелистнула файл ближе к началу алфавитного списка — к тому пункту, о котором у нее пока было меньше всего информации.

— А Экхарт? — спросила она, тоже отпивая пару глотков между делом.

— Даже не думай! — неожиданно сделал Кен страшные глаза. — Он же долбанутый на всю голову… и это ещё мягко сказано.

— Это в каком же смысле?

— Сидит в своём отделе днями и ночами, неизвестно, уезжает ли вообще оттуда домой. И занимается все время какой-то фигнёй. Придумывает летающего трансформера, представляешь? Мех — и чтобы летал! Может, ещё и телепортацию заодно изобрести, что мелочиться-то, — Кеннет засмеялся, взмахнув бутылкой. Линда застучала по голографической клавиатуре, конспектируя услышанное, и отчего-то нахмурилась.

— От него все сотрудники бегут, кому охота с психом возиться. Ни разработок, ни грантов, ни результатов… в общем, не суйся к нему ни под каким предлогом. Дальше кто у нас… а, Финкельмайер. Ну вот это совсем другое дело.

На самом деле гладко все шло только в разговорах. Линда не признавалась никому — даже себе — какой ужас испытывает от мысли, что придется ходить по чужим отделам, добиваться внимания незнакомых людей — и не кого попало, а выдающихся конструкторов, наверняка не имеющих ни времени на разговоры, ни желания тратить это время на какую-то пигалицу, — а потом расхваливать себя и выпрашивать работу. Но деваться было некуда. Это был замкнутый круг: на зарплату уборщика не оплатишь учебу, а без диплома другая должность не светит. Вырваться из этого круга можно было только приложив экстраординарные усилия. И стиснув зубы, собрав волю в кулак, в один прекрасный день Линда все же отправилась на первое — с позволения сказать — собеседование.

Кеннет помог и здесь. Он выписывал бумажки с какими-то мелкими поручениями, по которым в других отделах давали разовые пропуска на вход. Не везде это требовалось: в некоторых отделах относились спокойно к чужакам в административных помещениях, и пропускали свободно. Но было и по-другому. В отдел Роджерса, например, ей разрешили пройти только после того, как двое охранников на входе с четверть часа расспрашивали ее о цели визита и разглядывали пропуск, потом звонили ее собственному руководству, потом обыскали и просветили насквозь рентгеном, отобрали все приборы и гаджеты. Конструктора-параноика, установившего такие порядки, конечно, можно было понять: все же обилие секретной информации, что военной, что коммерческой, да интеллектуальная собственность, да конкуренты, которые спят и видят, как въехать в рай на чужом горбу… Но все же Линда была неприятно удивлена. И даже испытала облегчение, когда Роджерс недвусмысленно отказал ей в просьбе о разговоре.

Вообще такой исход был наиболее стандартным среди всех ее попыток пообщаться с руководителями отделов. Лишь только узнав тему потенциальной беседы, отловленный где-нибудь в коридоре конструктор взмахивал руками: «Нет-нет, вакансий нет и не будет». Как вариант — говорили, что вакансий нет именно сейчас, и вежливо предлагали заглянуть через полгодика.

Чуть менее половины опрошенных, тем не менее, соглашались выслушать заготовленную специально для них речь. Линда очень старалась. С кем-то была напористой и амбициозной, с кем-то вежливой и скромной; кого-то старалась с ходу подкупить знаниями, озвученными как бы между делом, невзначай, кого-то — воодушевлением и преданностью делу. А исход везде был, по большому счету, один. Либо конструктор прерывал на середине и спрашивал про диплом, либо спрашивал, дослушав и благосклонно покивав. И тогда кто-то говорил прямо, что внутренние предписания отдела не позволяют принимать на работу людей без профильного образования, кто-то обещал подумать и перезвонить, если найдется подходящее место — конечно же, не перезванивал. Джон Бриггс, добрая душа, как единственный вариант предложил вакансию уборщика — но менять шило на мыло, понятно, не интересовало. Снова и снова Линда уходила ни с чем. И сначала полдня приходила в себя, чувствуя себя запятнанной и грязной от собственной наглости, от неодобрительных взглядов конструктора и его сотрудников. А потом звонила Кену и докладывала об исходе очередного маневра, чтобы выслушать утешения и подбадривания. Впрочем, с каждым разом слова о том, что нельзя опускать руки, и что все обязательно получится, звучали все более и более натужно.

Список таял. Когда до конца испытательного срока оставалось меньше недели, невычеркнутыми остались только четыре фамилии.

В это же самое время произошло ещё одно событие. Кеннет Кавасаки сдал сессию. Это случилось в четверг, а в пятницу вечером — точнее ближе к ночи, когда Линда наслаждалась тишиной и одиночеством, и под любимую музыку в наушниках перебирала доставшийся ей по случаю моторчик от неисправного дроида — он возник на пороге блока с широкой и явно нетрезвой улыбкой.

— Мышонок! Я теперь свободный человек! — провозгласил он, раскинув руки, и без всякого приглашения шагнул в комнату, принимаясь выставлять из пакетов на стол, прямо рядом с инструментами, бутылки и разную деликатесную снедь.

— Здорово, поздравляю, — растерянно пробормотала Линда, от неожиданности посторонившись и позволив ему войти. — Впрочем, мы вроде вчера уже об этом поговорили…

— Ну поговорили и поговорили, а отметить? — с наигранным возмущением отозвался Кавасаки. — Однокурсники — это само собой, с ними мы уже пробежались по клубам… но не могу же я не поделиться радостью с лучшей подругой! С единственной подругой, если уж на то пошло. Так что давай, сворачивай свою мастерскую… или так оставь, оно в общем-то не мешает.

Линда не ждала гостей. Вообще через какое-то время она собиралась спать — другое дело что время это за возней с техникой вполне могло сдвинуться к рассвету, но главное же намерение. Поэтому она была в довольно-таки затрапезном виде: пижамные штаны, майка на тонких бретельках, босые ноги. В последние дни в городе установилась настоящая летняя жара, так что даже по вечерам при открытом окне было жарковато для чего-то более фундаментального. Ее редко смущал ее внешний вид — но сейчас, после слов Кеннета о единственной подруге, она почему-то вновь застеснялась. Тем более что сам Кен был как раз, судя по всему, только что из клуба — со всем причитающимся случаю лоском.

— Да не тушуйся ты, садись, — засмеялся вдруг он, и Линда вспыхнула: неужели заметил, как она машинальным движением натягивает подол короткой маечки? Однако не подала виду, небрежно сдернула со стула и накинула безразмерную рубашку, и уселась обратно на свой стул — тогда как Кен беззастенчиво плюхнулся на кровать возле стола.

— Ну давай, раз такое дело, рассказывай. Как списывал, как валили, — таким же подчеркнуто-небрежным жестом она потянулась к ближайшей бутылке, но осеклась, чуть не отдернув руку: на сей раз Кеннет притащил не пиво, а виски, ром и ещё какую-то непонятную бурду с этикеткой на незнакомом языке — но тоже, судя по всему, не слабоалкогольную. И что, он собирается вдвоем с ней все это выпить? Учитывая, что сам уже под градусом?

— Стаканы есть, не боись, — истолковал Кен по-своему ее замешательство и, подмигнув, достал из пакета стопку пластиковых одноразовых ёмкостей. — Ты что будешь?

— М-м… ну наверное это, — нерешительно ткнула она пальцем в горлышко ромовой бутылки. Вообще-то ей было все равно, лишь бы Кен налил уже что-то и успокоился, а дальше ведь можно и не пить. Однако планам не суждено было сбыться: Кавасаки лично проследил за тем, чтобы Линда выпила до дна несколько глотков обжигающего пойла — дескать, за его успех, нельзя же проявлять неуважение — и радостно смеялся над ее скукоженной физиономией.

— Мышонок, ты такая милая, — сообщил он, выставив далеко вперёд локоть и мечтательно подперев ладонью подбородок. Линда беззвучно вздохнула: прозвище приклеилось к ней со времён текстовой конференции, где у нее на аватарке была большая черная крыса с зачищенными проводами в лапах. Против такой розовосопельной трактовки она всегда возражала — но переубедить Кена так и не удалось по сей день.

— Как я рад, что ты теперь тут, — продолжал Кен тем временем, подливая в стаканчики алкоголь. На робкие попытки Линды возразить замахал руками: — Нет-нет, даже и не думай соскочить! Мы же ещё только разгоняемся. Давай теперь за тебя, умницу и красавицу. И смотри, закусывать не забывай, а то развезет.

На «красавице» Линда недоуменно вытаращилась и почувствовала, как краснеет до кончиков ушей. И чтоб не выдать себя, загородилась стаканом, теперь уже без уговоров.

Спустя полчаса — несмотря на то, что Кена всё-таки удалось убедить снизить интенсивность тостов и наливать по чуть-чуть — комната уже ощутимо плыла перед глазами. Стало жарко, и Линда — не то что позабыв о своём виде, но как-то самопроизвольно отодвинув в дальний угол стеснение — сняла рубашку, кинув ее на кровать рядом с Кеном. Они болтали без умолку, порой оба одновременно, не слушая друг друга, наперебой обсуждали новинки науки и техники, собственные опыты и исследования. Кен встал, нависнув у нее над плечом, и заглядывал вместе с ней во внутренности раскуроченного мотора, то и дело порываясь там что-нибудь подкрутить, споря о технологичности и КПД, на что Линда горячо возражала, размахивая руками и приводя на память известные ей цифры. И за этим как-то в первые секунды пропустила момент, когда стало совсем жарко и тяжело: когда Кен навалился на нее, обхватив за голые плечи, задышав в шею.

А когда осознала — замерла, похолодев, с бешено колотящимся сердцем.

— Кен, ты… ты чего? — только и смогла она выдавить, судорожно проталкивая под его руки свои крепкие ладошки.

— Мышь… — счастливо промурлыкал Кеннет, даже и не думая ее отпускать. — Ты же… такая! Мне бы такую жену, как ты…

— Э… спасибо конечно, но я… вроде пока не собираюсь. Лучше пусти, а?

— Да брось, Мышонок, ну к чему все это кокетство? Тебе не идёт, уж я-то тебя знаю.

— Это не… — реплика была прервана новым ощущением. Горячие, мокрые губы вжались куда-то между шеей и ключицей, принялись орудовать там, смещаясь к плечу. Это было так неожиданно, так… неправильно. Ведь Кеннет — друг! Ведь они доверяли друг другу, сидели по ночам, порой даже валялись рядом на узкой койке, смотря какой-нибудь фильм или разглядывая чертежи. Получается, все это время он…

— Пусти! — одновременно со сдавленным воплем откуда-то взялся всплеск сил, и Линда сумела сбросить чужие руки. Оттолкнуть, вскочить со стула — спиной к столу, словно неосознанно загораживая самое дорогое от потенциальной опасности.

— Я не хочу! Не надо! Уходи, Кен, поговорим завтра, когда протрезвеешь!

Кеннет плотоядно ухмыльнулся. И Линде впервые пришла в голову страшная мысль что он, возможно, не только пьян, но ещё и — после этих своих клубов — под какими-то веществами.

— Не хочешь, значит? А нахрена тогда звала меня в гости все это время? Открывала дверь, впускала, вертела тут передо мной своими маленькими сиськами, прижималась по-всякому? Думаешь я не вижу, что нравлюсь тебе?

— Нравишься, но… как друг. Только друг, ничего больше! Ты этого до сих пор не понял?

— Френдзонить, значит, решила? — Кен сделал шаг, оказываясь почти вплотную, нависая над ней. — Не пройдет со мной этот номер, Мышонок. Ты же знаешь, что ты здесь только из-за меня. Неужели я не заслужил хоть немного благодарности?

Он шагнул ещё, сгреб ее в охапку, слюнявым ртом — в губы, потом в шею, в плечо. Жёсткие, как стальные оковы, руки, ладони уже под майкой. И свистящий, глумливый шепот с запахом алкоголя:

— Ну ты чего, ну, расслабься… все будет хорошо, Мышка, Мышенька моя…

Снова рот в рот, скользкий верткий язык проталкивается, разжимая зубы. И Линда с силой кусает этот комок мокрой живой плоти. Беззвучно, яростно, абсолютно осознанно стремясь причинить боль. Взвыв, Кеннет отталкивает ее от себя, прямо на стол, опрокидывая детали мотора и остатки пиршества, мешая их в одну кучу.

— С-сука… — ощупывая рот и разглядывая пальцы, прошипел он, сгорбившись, бросая взгляды искоса.

— Вон отсюда, — голос Линды неожиданно для нее самой прозвенел металлом. Успев подняться, она выпрямилась, сжав кулаки.

— Значит так, да?.. Вот такая она, твоя благодарность? За все то время, что я на тебя потратил, за то что рисковал, выписывая тебе эти липовые путевки по отделам, за то что слушал твои бредни? Вот так, значит? — он говорил монотонно, размеренно, будто сам ещё не мог поверить в то, что произошло, и убеждал себя. А Линда с каждым словом все острее ощущала поднимающуюся тошноту.

— Да и пожалуйста… кому ты вообще нужна, мышь серая, — из-за распухшего языка слова звучали невнятно, а усмешка была кривой. — Скоро все у тебя там зарастёт напрочь. Вспомнишь тогда ещё, но поздно будет…

Продолжая бросаться оскорблениями, он понемногу отступал ко входной двери. Затем вдруг снова сделал несколько резких шагов вперёд, и Линда обмерла от ужаса — но он всего лишь подхватил за горлышки недопитые бутылки, и с ними направился на выход.

— Можешь паковать вещички, обратно к маме в село, — осклабился он напоследок, и вышел, грохнув дверью. Выждав две секунды и прислушиваясь к удаляющимся шагам, Линда метнулась к двери и заперла ее на все замки — и магнитный, и механический. А после сползла по этой двери на пол. И через минуту в комнате раздался глухой заунывный вой: сдавленные рыдания человека, который никогда не умел плакать.

Было противно и страшно. Страшно выйти из комнаты — хотя больше всего сейчас хотелось вымыться в душе, смыть с себя слюну Кеннета и пот с его ладоней. Кое-как Линда оттерла лицо, шею и рот вонючими горькими салфетками. Продукты, которые притащил Кен, она выкинула прямо в окно, наплевав на штрафы. И до утра вздрагивала под одеялом, иногда забываясь рваным сном. Страх был иррациональным: умом Линда понимала, что вернуться сюда и причинить ей вред Кеннет уже не сможет. И уж конечно не верила в его угрозы вышибить ее с работы. С чего вдруг? Откуда у мелкой конторской сошки возьмётся такая власть? Руководство отдела ее ценит, и не пойдет навстречу ничем не обоснованным просьбам, а в других отделах Кавасаки вообще никто. И поэтому уж за что-что, а за свое профессиональное будущее Линда была спокойна.

Она ошибалась.

Уже в понедельник, минуя проходную отдела после рабочего дня, она заметила непривычный ажиотаж. Сотрудники толпились, ожидая своей очереди на проверку: куда более тщательную и оттого медленную, чем обычно. Шепотом она поинтересовалась у ближних коллег, что стряслось.

— Да вроде кто-то что-то спер в лабораториях, — лениво процедил толстый техник, перекатывая во рту жвачку. — А может и не в лабораториях, нам толком не рассказывают. Вот и шмонают всех. Тут ещё и не такое бывает, расслабься.

Линда послушно расслабилась. Добросовестно отстояла очередь, сняла рюкзак и водрузила его на ленту для просветки рентгеном, а сама шагнула в специальную кабинку, подняла руки в стороны и стала ждать, пока умное оборудование закончит водить вокруг нее своими сенсорами. И когда собралась было со спокойной душой подхватить вещи и направиться восвояси, ее поманил к себе один из сотрудников службы безопасности.

— Мисс, пожалуйста, откройте рюкзак.

Без задней мысли Линда расстегнула выставленный на специальный стол рюкзак, потом, по требованию того же безопасника — все внутренние отделения. И едва успела заметить, как рука сотрудника быстро скользнула внутрь, возвращаясь с какой-то блестящей вещицей, зажатой в пальцах. Кажется, маленькой катушкой.

— Это то, что мы искали, — ровная реплика безопасника была обращена к его коллегам. И уже Линде: — Мисс, пройдёмте.

Все ещё до конца не осознавая, что происходит, Линда с остекленевшим взглядом побрела под конвоем в какую-то каморку. Там было ещё несколько охранников, а среди них — начальник лаборатории Стивен Паркер и главный конструктор отдела, Джулиан Янг собственной персоной.

— Ни разу! — выкрикнул он в ту же секунду, как Линду ввели в помещение, и вскочил на ноги, подлетая к ней. Линда рефлекторно отшатнулась, но почувствовала, как спина упирается в грудь одного из крепких парней охраны.

— Ни разу за все время работы отдела, за двенадцать лет! Ни разу у нас не было такой наглой кражи!

Линда успела мельком подумать, что это заявление странно согласуется со словами техника о том, что «еще и не такое случается». Но легче ей от этого не стало. Искаженное лицо мистера Янга было совсем рядом, и было даже не злым, не яростным, а каким-то… болезненным, что ли. Будто несправедливость мира причиняла ему физические страдания. И от этого, пожалуй, было только жутче.

— Сэр, я… я могу все объяснить, — залепетала Линда, и сама поняла, как глупо это звучит: как в плохом кино, где герои умудряются наделать миллион глупостей только лишь оттого, что не хватило терпения выслушать что им говорят. — Мне подбросили, это… один человек, который хочет, чтобы меня выставили с работы…

— Серьезно? Ты только сейчас это сочинила, так что даже не успела придумать, на кого именно сваливать? — ядовито усмехнулся конструктор.

Линда осеклась и замолкла. Выдавать Кеннета Кавасаки она не хотела. Не потому, что жалела или оправдывала его. Просто вероятность того, что ей поверят на слово, была исчезающе мала — а значит, будет очная ставка, расспросы, от которых Кен, разумеется, будет отнекивать, выяснение причин. Вываливание на публику сугубо личного. Долгие и отвратительные разбирательства, которые, несомненно, убьют то единственное, что Линда получила от Кена, и что хотела бы сохранить: воспоминания о том, что их когда-то связывало, о беззаботной дружбе и общих увлечениях, о счастье быть понятой и принятой. А в итоге, скорее всего, все окажется без толку. Так какой смысл?

Всего этого, конечно, Линда в тот момент осознать не могла. Просто молчала, кусая губы, разглядывая вместо собеседника то пыльную ножку стола, то сигнализацию под потолком.

А мистер Янг продолжил бушевать. Судорожно жестикулируя, он расхаживал туда и обратно по тесной каптерке, казалось, даже позабыв про Линду — за своими пылкими речами о том, как важно взаимное доверие в коллективе, как тяжело жить и работать в мире, где каждый думает только о себе, как современная молодежь катится в пропасть, забывая о моральных идеалах человечества.

— Зачем тебе это? — вдруг спросил он, резко обернувшись к Линде, заставив ее снова вздрогнуть. — Продала бы ты эту катушку на лом, получила бы тысячу кредитов… на что ты собиралась их тратить? Наркотики? Тусовки? Модные гаджеты? Или что там сейчас вас, молодых, интересует?

Что ж, философски подумала Линда, по крайней мере стало ясно, что именно ей подкинул Кен. Какая-то проволока из драгметаллов, судя по всему, платино-иридиевый сплав. И подняла тяжелый взгляд на конструктора.

— Ничего из этого мне не нужно, — произнесла она очень тихо и ровно, едва шевеля губами.

Янг смотрел ей в глаза с десяток секунд. А после сам отвернулся и продолжил шагать по комнате, но уже медленнее, как-то поникнув и ссутулившись.

— По закону я сейчас должен вызвать полицию. Это уголовное дело, следствие, суд. Я этого делать не буду. Каждый человек, если даже он оступился — по глупости, или на спор, или зачем вы все делаете вот это — должен иметь шанс. Но пусть он будет где-нибудь в другом месте. Подвергать риску отдел и бюро в целом я не могу и не буду. Твой испытательный срок кончается в четверг, и ты его не прошла. Более того, я сообщу в другие отделы, чтобы не вздумали тебя брать ни по протекции, ни без. Иди. У тебя два дня, чтобы собрать вещи. В четверг утром пропуск будет аннулирован.

Линда не помнила, как добралась в общежитие. Только смутно припоминала бессонную ночь над исчерканным списком главных конструкторов. Нортон, Соколов, Сэлинджер, Экхарт. К первому она не пошла по совету Кена, раз без диплома точно нет шансов. Соколов ещё на полигоне. Сэлинджер… сейчас бы Линду не смутило и отсутствие нормальной работы, но ведь Янг выразился ясно: не возьмут. Не то что техником, даже сортиры мыть. Ни в один отдел.

Кроме, быть может…

«От него все сотрудники бегут». Ну, а она, Линда — не сбежит. Некуда. Будет терпеть все, что потребуется: ночные смены, бессмысленную тяжелую работу за троих, истерические припадки безумного конструктора, дурацкие задания, ругань и ор. Зато потом, через годик или два, если повезет — все подзабудется, и можно будет перевестись в какой-нибудь нормальный отдел. Опять же, будет и какой-никакой опыт… Теперь Линда понимала очень четко и остро: она не может, просто не может бросить меха-индустрию. Плевать теперь уже на амбиции, на учебу… Она согласна хоть всю жизнь смахивать пыль с бронепластин, лишь бы только знать: где-то там, на охваченной огнем войны границе, несут службу разумные создания из металла — непобедимые, грозные и прекрасные. И среди них есть тот, к чьим деталям прикасалась ее рука.

Назавтра в самом начале рабочего дня, даже не заходя на своё место, Линда Майлз отправилась разыскивать отдел Персиваля Экхарта.

Это оказалось непросто. Здания на территории КБ стояли отдельно, в своём порядке, не особенно ясном непосвящённым. Прежде Кен подробно рассказывал ей, как добраться до нужной точки — теперь же приходилось справляться самой. Спустя полчаса блужданий кто-то из встречных курьеров наконец ткнул пальцем куда-то в малозаметный переулок между корпусами. Лицо у него при этом было такое, точно его попросили указать дорогу в преисподнюю. Линда хмыкнула и свернула в узкий полутемный закуток, в дальнем конце его обнаруживая железную дверь безо всяких опознавательных знаков.

По дороге она опасалась, что без путевки с поручением ее не впустят, а отдел. Но это оказалось излишне. Единственный охранник сидел внутри у входа, покачиваясь на своём вращающемся стуле напротив мониторов видеонаблюдения, и увлеченно рубился в какую-то игрушку на суперфоне. Гонки, судя по тому, как он раскачивался из стороны в сторону, входя в воображаемые повороты. Линда прошла мимо него не таясь; в какой-то момент он смерил ее отсутствующим взглядом, и на этом общение со службой безопасности было исчерпано.

Давно не ремонтированные коридоры были пустынны. Линда примерно знала типовое расположение помещений в каждом отделе: на первом этаже экспериментально-производственные цеха, над ними лаборатории, а ещё выше — администрация, включающая делопроизводство, архивы и рабочие места конструкторов, в том числе главного. Но, поднявшись сразу на третий этаж, ничего похожего на кабинет начальника отдела она не нашла. Пришлось поблуждать ещё какое-то время, уже без возможности спросить дорогу: отдел будто вымер, все помещения были либо закрыты, либо пусты, и Линда начала думать, будто в описании взаимоотношений Экхарта и его команды слово «все» не было художественным преувеличением.

Наконец в конце коридора почему-то первого этажа обнаружилась дверь с надписью «Главный конструктор» — без фамилии. Линда постучалась. С той стороны двери раздалось невнятное шебуршение, но ответа так и не послышалось. Выждав несколько секунд, Линда осторожно потянула дверь на себя.

В открывшемся ее взгляду помещении, заваленном бумагами самого разного размера — от свёрнутых в рулоны чертежей до обычных распечаток — она увидела странного человека. Ему было лет сорок на вид, он был невысок ростом, и одет так, будто ограбил винтажную лавку, нацепив на себя все, что не смог унести в руках. Его черные курчавые волосы, тронутые ранней сединой, торчали в беспорядке, свисая ниже плеч. Стоя у стола, он склонился над ним, очень сосредоточенно, но совершенно хаотично перебирая какие-то документы в архивной папке.

— Э-э… здравствуйте, — пробормотала Линда, оглядывая комнату. Вот та дверь, видимо, ведёт из приемной в кабинет. Однако же, если у Экхарта такой секретарь — каков же сам главный конструктор?..

— Да-да, добрый день, — ответил человек у стола, не поднимая головы. Опешив от такого, Линда помолчала ещё полминуты, ожидая, что на нее все же обратят внимание. Но не дождавшись, была вынуждена продолжить:

— Скажите, могу я видеть мистера Экхарта?

— Это я, — будто бы ничуть не удивившись, отозвался человек у стола, и наконец поднял лицо, взглянув решительно и весело. — Чем могу вам помочь?

У него оказались удивительно ясные глаза: светло-карие с чайной желтизной, цепкие и быстрые, с тёплым, внимательным и располагающим выражением. Ничуть не похожие на мутный взгляд сумасшедшего.

— Мистер Экхарт, — не давая себе опомниться от шока, выпалила Линда, — я хочу у вас работать!

— Потрясающе! — человек у стола всплеснул руками, обрадовавшись — Линда могла поклясться — абсолютно искренне. И продолжил без перехода: — Подайте-ка мне ту коробку.

Линда поморгала. Машинально перевела взгляд в указанную Экхартом сторону, где стоял целый штабель коробок. И снова взглянула на конструктора, у которого — слухи все же не врали — явно были не все дома.

— Какую? — только и смогла выдавить она, мечась взглядом туда и обратно.

— Ну, ту, — махнул рукой Экхарт, не отрываясь от своей папки. — Где документы.

Ещё бы это как-то помогло. Как минимум в половине картонных коробок было не что-то, а папки с документами. Чувствуя себя как в дурацком бредовом сне, Линда прошла вглубь комнаты и наугад подняла одну из коробок, подтащив ее к столу и водрузив перед конструктором. Тот накинулся на нее, как на добычу, запустил внутрь длинные подвижные пальцы. «Так, хм-м, угу, ага…» — бормотал он колдовские заклинания, и наконец заключил:

— Нет, не то. Дайте теперь вот эту.

Жест был таким же неопределенным, как и предыдущие, но Линда не стала спорить. Мельком она вгляделась в содержимое папки, которую потрошил Экхарт изначально. Не чертежи, не спецификации, скорее какие-то бухгалтерские документы. Оглядев следом близлежащей коробки, Линда выбрала ту, в которой сверху лежала папка с надписью «платежные поручения».

— Вот оно! — провозгласил Экхарт счастливо, спустя полминуты выудив из недр какого-то скоросшивателя потрепанный листик, и торжествующе помахав им в воздухе. — Теперь никто не обвинит меня ни в какой растрате бюджетных средств! Спасибо вам… о, мисс, прошу прощения, не знаю вашего имени.

— Линда Майлз, — отрекомендовалась Линда Майлз, наблюдая, как конструктор пристраивает найденный лист в какую-то другую папку, ворча о том, что на дворе двадцать второй век, а приходится, как в средневековье, возиться с бумажками, вместо того чтобы цивилизованно шифровать все документы в цифровом виде, как в той же Японии.

— И да, я прошу прощения… — продолжила она, набравшись храбрости, — но не могли бы мы вернуться к теме моего трудоустройства в вашем отделе?

— А что с этой темой не так? — обеспокоенно поднял голову Экхарт. — Вы сказали, что хотите работать здесь — вы здесь работаете. И между прочим, отлично справляетесь!

Он улыбнулся очень искренне, как-то совершенно обезоруживающе. Без этой улыбки его слова воспринимались бы как форменное издевательство, теперь же Линда будто бы сама была не уверена, что адекватно воспринимает реальность.

— Но я имею в виду — работать по-настоящему, — терпеливо повторила она. — С трудоустройством, должностью в штатном расписании, с пропуском на территорию. Поймите, мистер Экхарт, мне очень надо, дело даже не в зарплате, я…

— А, вы об этом… — устало протянул Экхарт, и у Линды упало сердце: сейчас он скажет, что это невозможно, ведь сообщение от мистера Янга получили все отделы, и никто не будет держать у себя воровку…

— Вы бы знали, мисс Майлз, как я ненавижу бюрократию! Все эти формы, запросы, допуски, отчётности… Давайте так: я покажу, где лежат бланки, а вы сами заполните все и отправите в отдел кадров КБ. Раньше это за меня делала секретарша, но она уволилась полгода назад, новую все никак не подберу, а этим оболтусам разве что доверишь, — он горестно махнул рукой куда-то в сторону коридора и лестницы на второй этаж. А Линда стояла, открыв рот, и хлопала глазами. Что же это такое, так не может быть, тут какой-то подвох…

— Мистер Экхарт, — выговорила она наконец, уже когда конструктор, приняв затянувшееся молчание за знак согласия, полез в ворох коробок за бланками. — Но как же я могу заполнять… без вас? Вам что, неинтересно, какую я себе напишу должность, и действительно ли смогу ей соответствовать? Вы не дадите мне тестового задания, или чего-то в этом роде?

Персиваль Экхарт к тому моменту как раз вынырнул из своих залежей, удовлетворенно оглядывая найденную папку. Казалось, будто он вовсе не слушает Линду, витая где-то в своих воображаемых мирах. Но когда она договорила, он повернулся к ней, расслабленно облокотившись на верхний ящик из штабеля, и снова взглянул на нее пристально и ясно.

— Мисс Майлз, я не в том положении, чтобы разбрасываться сотрудниками, — объяснил он просто. И Линда поняла окончательно, что невменяемость Экхарта — не более чем слух. Очень распространенный и живучий, попортивший немало крови его предмету. А конструктор меж тем продолжал:

— Если у вас есть две ноги и две руки — это уже хорошо. Если ещё и хотя бы какие-то технические знания — то вообще прекрасно. Я вижу что вы интеллектуальный, развитый человек, готовы учиться и расти. В таких условиях вы быстро возьмёте любые знания, необходимые для работы. А что касается должности… Мне самому приходится и считать, и чертить, и говорить с министерством, и заказывать воду в кулеры. Все мои сотрудники волей-неволей совмещают множество должностей. Так какая разница, что написано в личном деле? Я плачу не больше и не меньше, чем могу, и мне важны не бумажки, а человек и его дела. Однако, если же вы не готовы к такой организации труда…

— Я готова, — поспешно перебила его Линда, быстро закивав. — Давайте бланки, я разберусь, что там нужно написать.

Просияв, Экхарт вручил ей папку, а сам вновь углубился в какие-то раскопки на столе. Линда примостилась на сломанном кресле у незаваленного краешка другого стола, и взялась за дело.

Это оказалось ещё проще, чем представлялось: в папку была подшита инструкция, подробно описывавшая состав и порядок заполнения пакета документов на нового сотрудника. К тому же она видела, как это делали при ней в отделе Янга. Стараясь, чтобы почерк выглядел как можно разборчивее, она все же торопилась: а вдруг Экхарт передумает? Такой шанс нужно хватать зубами и держать крепко, иначе потом никогда себя не простишь. В графе «должность» Линда с упоением вывела «техник», и побежала дальше по строчкам и полям.

А когда все анкеты и формы были наконец заполнены, Линда выпрямилась, обвела взглядом комнату, задержавшись на пёстрой фигуре своего будущего начальника, и глубоко вздохнула. Шанс шансом, но проявить подлость в отношении человека, оказавшего ей такое доверие, она не могла.

— Мистер Экхарт, у меня почти все готово. Но… — она вдруг смутилась, когда конструктор вновь повернулся к ней с таким выражением лица, будто никогда в жизни не слышал ничего интереснее ее слов. — Но я должна вас предупредить кое о чем. Вы, возможно, ещё не слышали, но на предприятии было объявление обо мне. Что якобы я украла из лаборатории Джулиана Янга моток платиновой проволоки. И что меня запрещено брать на работу в любой из отделов. Но я просто хочу, чтобы вы знали: это не так, я ничего не воровала, это просто недоразумение…

— Конечно не так, — неожиданно легко согласился Экхарт, и улыбнулся. — Вы совершенно не похожи на воровку. А запретить мне что бы то ни было может только руководство КБ, а уж никак не Янг или ещё кто-то из этих чистоплюев. Так что, мисс Майлз, заканчивайте документы и отправляйтесь в отдел кадров, если успеете в ближайшие пару часов — возможно уже сегодня получите новый пропуск. Я позвоню и скажу, что это от меня пришли. С нашими ребятами там обычно стараются разделаться побыстрее, на всякий случай.

Так Линда Майлз получила работу, которая изменила ее судьбу навсегда.