Мщение (гет)

Некоторые из них хотят использовать тебя,

Некоторые из них хотят, чтобы ты использовал их.

* * *

Он проснулся с ноющей болью в виске и долго ещё пролежал в кровати. Солнечный зайчик бегал по стене, иногда бросая тень на лицо, а Альбус, внимательно наблюдая за ним, ощущал внутри странное безразличие. Он просыпался так каждый день: обречённый на бесполезно проведенное время, Поттер пытался оттянуть минуты, прежде чем встать — что угодно, лишь бы намеренно опоздать на работу.

Сегодня почему-то было совсем тошно. То ли дело было в головной боли, то ли в его настроение, но Альбус с трудом сдерживался, чтобы не взвыть от отчаяния.

Ему казалось, что он делает не то, что должен был; что вся его жизнь показное лицемерие, попытка быть таким, каким он и должен был быть — гриффиндорцем Поттером, у которого желание броситься в пекло превалировало над инстинктом самосохранения. Но проблема и заключалась в том, что, примеряя маску заранее продуманной социальной модели, Альбус забивал себя и делал все больше ошибок.

Стать аврором…было ли это его желание? Или это лишь пыль в глаза родственников, чтобы убедить их, что, смотрите, я могу находиться с вами и не ощущать отчуждения. А было ли это отчуждение? Не выдумал ли он все те мнимые упрёки в глазах, недосказанные слова?

Альбус не знал. И внутри ему было так пугающе безразлично, как бывает, когда все чувства выгорели, но мысли…мысли остались ещё с ним.

Сидеть больше не было сил, поэтому он вышел из комнаты и стал спускаться по старинной лестнице. Семья Поттеров жила на Гриммо 12, в родовом доме Блэков, где до сих пор висел выцветший противно-зеленый гобелен, а портреты, частично сложенные на чердаке, а частично висевшие на стенах, демонстративно игнорировали новых хозяев. Альбус никогда не понимал, почему отец остался в этом доме, мрачном и давящем, но что-то мелькало в его глазах, когда он иногда внимательно смотрел на гобелен. Наверное, Гарри Поттер отдавал дань чему-то внутри себя.

Если Джеймс ненавидел этот дом и почти сразу съехал от родителей, то Альбус и Лили обожали эти старинные ступени, обвитые ковром; стены в темно-синих и изумрудных тканях, натянутых настолько прочно, что когда мама попытался было поменять их на что-то светлое, то они не поддались никакой магии. Поместье Блэков тщательно оберегало свою историю.

Когда Альбус спустился в кухню, на столе уже лежали свежие тосты и банка джема, а Лили, с завязанными волосами и с самым серьезным лицом на свете, наводила порядок. Он на мгновение остановился, наслаждаясь представшей картиной, подмечая, насколько его сестра выросла и как сильно повзрослела. Почему-то раньше Поттер не видел этого; почему-то ему казалось, что Лили навсегда останется маленькой девочкой, нуждающейся в поддержке.

«Мама бы гордилась…», — промелькнуло в сознание, и его вновь затошнило.

Джинни Поттер умерла чуть больше пяти лет назад, так и не увидев, как он надел аврорскую форму и начал взрослую жизнь. Мама покинула его так неожиданно и скоротечно, что Альбус так и не смог смириться с потерей. Драконья оспа — страшная вещь, и страшнее она потому, что никогда не сможешь сказать точно: коснется тебя или нет.

А ее коснулось.

С уходом Джинни дом в начале полностью потерял домашний уют, а когда съехал Джеймс, и он остался с отцом наедине, стало совсем ужасно. Лили тогда была на седьмом курсе Хогвартса, и ее-то не хватало этому дому. Смотреть каждый день на отца, у которого все валилось из рук, а в глазах была пугающая пустота, порой было просто невыносимо. За их столом поселилось то самое отягощающее молчание, которое уничтожало быстрее слов, но Альбус ничего не мог поделать: Гарри Поттер был безутешен, его невозможно было вернуть из транса, в котором он прибывал.

С приездом Лили в их мир вновь пробился свет. Она была такая улыбчивая, светящаяся, будто бы ее вообще не волновал уход матери, и только глубокие темные круги, которые порой не выходило скрыть даже магией, выдавали ее — Лили пыталась быть сильной ради своей семьи, поэтому никогда не опускала руки и уголки своих губ.

Пожертвовав карьерой и желаниями, о которых, правда, никто толком не знал, она полностью занялась домашними делами и отцом. Пожалуй, если бы не ее постоянные напоминания о приеме пищи, сне и прочих необходимых вещах, Гарри Поттер быстро бы слег в могилу, но сила ее характера, которая пробивалась в каждом жесте и слове, не позволили семье окончательно развалиться.

И Альбус действительно любил свою младшенькую сестру, этот ласковый лучик солнца, чье тепло согревало и его.

— Доброе утро! — весело проговорила Лили, заметив его присутствие. Она устало провела рукой по лбу, надув щеки, а потом выдохнула воздух. Было видно, что Лили уже с утра на ногах и у нее не было ни минутки покоя. — Садись завтракать, у нас с тобой сегодня много дел.

— Ты-то сама ела? — пропуская мимо ушей последние слова, проговорил Альбус, отодвигая стул. Он забыл, что сегодня была суббота и ему не нужно идти на работу.

— Когда уж там. Кричер совсем постарел, ничего у него не выходит. Жалко мне его, — залепетала она, левитируя палочкой противень с пирогом, от которого заманчиво пахло вишней, — я говорю ему, что могу со всем справиться, но он не в какую, из-за чего дел у меня становится априори в два раза больше. Но сказать ему, что мешает, а не помогает… не хочется… жаль же, беднягу…

— Ты слишком добра к тем, кто это не заслуживает.

— Ты про это про эльфа или про Скорпи?

Альбус на мгновение перестал накладывать себе тосты и серьезно посмотрел на сестру. О ее романе со своим лучшим другом он знал уже давно, но окончательно так и не смог в это поверить. Казалось бы, к этому не было никаких предпосылок: Скорпиус был слишком расчетливым и насмешливым, он всегда пренебрежительно относился к ней, всячески подтрунивал, зная, что она была влюблена в него почти с того самого момента, как увидела. Для нее он был недосягаемым идеалом, а ее Скорпиус старался игнорировать, и если не выходило, то очень жесткого показывал, что ему нет до нее дела.

Непонятно было, когда случился этот переломный момент, но однажды, как раз в тот год, когда умерла мама, к ним в срочном порядке приехала на неделю Лили. Он думал, что она будет плакать, биться в истерике или просто рвать и метать, но сестренка была эталоном спокойствия: она ворвалась в комнату в гриффиндорской форме и с непроницаемым лицом, полностью водрузив на себя все дела. В те дни не восхищаться Лили не мог никто, однако Альбус подумать не смел, что Скорпиус Малфой, этот холодный чурбан по определению, сможет растаять.

В общем их отношения закрутились быстро и бурно: не было ни дня, когда они не сталкивались из-за различий в характерах, но также быстро, как ссорились, Лили и Скорпиус возвращались в мирное русло. Непонятно было только одно: какие перспективы были у этих отношений, и это немного раздражало Альбуса.

— Лили, — заговорил он, — на что ты надеешься?

Она закатила глаза, плюхнувшись напротив него, и немигающим взором уставилась прямо в душу. Обоим было понятно, что никакой светлой перспективы впереди нет: рано или поздно Скорпиус женится на чистокровной волшебнице, а Лили придется улыбаться в два раза шире, чтобы хоть как-то заставить окружающих поверить в то, что ей а-б-с-о-л-ю-т-н-о все равно.

— Я уже давно ни на что не надеюсь. Я плыву по течению.

— Потом будет больно.

— Больно будет в любом случае, — очень серьезно произнесла она, и Альбус на мгновение вздрогнул. В этих словах было слишком много личного, отчего его тошнотворное ощущение внутри вновь напомнило о себе.

Как можно назвать ощущение, когда вроде бы все хорошо, но внутри тебя разрывает на части? Как можно смотреть на близких людей и понимать, что они обречены? Как можно оставаться таким равнодушным, видя, как все валится?

Альбус был ничтожным человеком, которого почему-то никогда не волновали чужие чувства, он не мог их прочувствовать, понять, что-то внутри ограждало его ото всех.

— Где отец? — наконец проговорил, чтобы хоть как-то уничтожить эту тишину. Если сегодня была суббота, то он тоже должен быть дома. И в подтверждении своих мыслей, бросив взгляд на вешалку, он заметил отцовскую мантию.

— Он пришел часа три назад и выглядел крайне уставшим, — Лили медленно протянула последнее слово, вперив свой взгляд в потолок. Она была не здесь, и Альбус догадывался, о ком ее мысли. — Не слышал? — наконец, вынырнув из дремоты, проговорила и стала искать что-то на столе. Вскоре она вытащила свежий номер Пророка и передала ему. — Он проводил операцию по ликвидации Магической мафии.

На газете был очередной броский заголовок: «Магическая мафия наконец-то потерпела полное поражение». Альбус ехидно усмехнулся, сколько он себя помнил, столько и была борьба с так называемой мафией, которая стала проблемой номер один после смерти Волан-де-Морта. Имея связи по всему аппарату правительства, она ловко манипулировала властью магической Британии и с такой же завидной легкостью вводила многих волшебников в нешуточные долги, за которые в случае неуплаты уничтожала. Борьба с ними была мнимая: его отец, конечно, был обеспокоен это группой, но в действительности для остальных они являлись отличной причиной, которой объяснялись все проблемы магического мира. К тому же, не было никакой вероятности, что само правительство не является членами мафии, просто прикрываясь так называемой борьбой.

Эта группировка отчасти была неуловима: никогда точно нельзя было сказать, не убивала ли она того или иного человека, потому что ни следов, ни каких-либо зацепок не оставалось. Единственное, что могло выдать ее деятельность, это окружение убитого, которое при допросе рассказывало про проблемы с деньгами и каких-то помощников, которые называли себя Черными Капюшонами. И, как можно было понять по названию, никто не знал ни их лиц, ни места нахождения: они появлялись сами, заведомо выслеживая жертву.

— Очередная пыль в глаза, — презрительно проговорил Альбус, откинув газету. Аппетит окончательно пропал, поэтому он отодвинул тарелку подальше, положив локти на стол и сжав свои руки в кулак.

— Отец крайне обеспокоен, он говорит, что если Министерство не будет предпринимать меры, то они перестанут даже скрываться, и тогда может нагрянуть как минимум конфликт.

— Сколько лет Черные Капюшоны существуют, и ничего не было. Правительство заинтересовано в них, возможно, все эти министры и есть мафия. Все будет как обычно: в один прекрасный день отца просто отстранят от работы, списав на его состояние или здоровье.

— Не получится. Это выльется в конфликт, ты же знаешь, как общественность обожает героя Гарри Поттера, в их глазах он выше всех.

— Ты так уверена в общественном мнение? — Поттер откинулся на спинку стула и немного насмешливо усмехнулся. — Их мыслями так легко управлять, если сегодня они и любят отца, то не значит, что завтра тоже. Вытащат какие-нибудь «факты» и все.

Лили тяжело вздохнула, молча соглашаясь с ним. После смерти жены, Гарри Поттер выглядел крайне неважно, и если сейчас это всеми возносилось, то потом они могут просто сказать, что он недееспособен. И кто может быть уверена на все сто, что этому не поверят?

— Мне всегда так сильно хочется верить в то, что наш мир после войны изменился к лучшему, что мы избавились от предрассудков и манипуляций со стороны верхушки, но чем больше я живу, тем сильнее понимаю: проблема изначально была не в Волан-де-Морте. Она заключалась в волшебниках, которые всегда жили предубеждениями и покупались на красивые лозунги, когда в реальности за ними такая фальшь, — она грустно посмотрела на брата, поджав губы.

«Предрассудки… предрассудки» — пронеслось в голове, а потом Альбус вспомнил свой факультет, к которому хоть и не показывали ненависти, но на который всегда смотрели настороженно. Будто каждый ученик там был потенциальным убийцей. Если сам Хогвартс пестрит предубеждениями, вешая ярлыки, чего можно ожидать от общества в целом?

— Ладно, оставим это, — сняв с себя фартук, проговорила Лили, — ты же не забыл, что мы сегодня втроем идем в Косой Переулок? Мне нужны специи, а тебе мантия, к тому же, надо обновить ингредиенты. Даже бадьян закончился!

— Ну, Мерлин, Лили, — вяло протянул, нахмурившись. — Почему именно сегодня?

— Я смотрю, ты уже забыл: нас завтра пригласили на званый ужин в Министерство. Отец всю неделю только об этом и напоминал. Так что собирайся, Скорпиус будет ждать нас у Гринготтса.

Обреченный, он мысленно чертыхнулся, вставая. Бросив безразличный взгляд в окно, Альбус заметил, что тучи сгущаются: ну, право, неужели эти покупки не могли подождать более приветливой погоды?

* * *

Он ненавидел гулять с ними. Наблюдать за тем, с каким отчаянием они сцепливают свои руки и болтают на отвлеченные темы, никогда не затрагивая самого главного вопроса: а что будет потом? Его никак не покидала мысль, что все, что Скорпиус и Лили делают, лишь игра, в которой оба заинтересованы и не искренни. Они друг друга определенно стояли: с таким усилием прятать самое важное, накидывая на все шелуху.

Но что могло быть потом? У них нет даже будущего, уже завтра Скорпиус мог бы сообщить о решении своих предков и никогда больше не подходить к Гриммо 12. Может, поэтому они так отчаянно веселились, шептали на ухо какие-то нежности и обсуждали совместные планы.

Альбус поморщился, отведя взгляд от парочки, пытаясь выбросить все эти ненужные мысли из головы. Но не мог. И Скорпиус, и Альбус, да даже Лили находились в оковах чужих мыслей и желаний, и никто из них не был собой по-настоящему: Малфой никогда бы не переступил через традиции своего рода, Лили не смогла бы перейти через него, потому что ей с детства привили благородство души и принятие любых поступков любимых. А Альбус просто не знал даже себя, чтобы понять, что именно он делает не так: то ли притворяется великодушным, когда внутри плюет на всех; то ли идет на аврора не потому, что его интересует судьба волшебного сообщества, а из-за того, что об этом мечтала мать и весь магический мир ждал очередного аврора Поттера.

И мог ли он поступить иначе? Мог ли стерпеть в ином случае все эти скользкие взгляды, которые так ненавидел и в которых так и читалось: у Гарри Поттера не может быть такого сына.

А были ли в конце концов эти взгляды?

Его опять затошнило. Грудь сдавило словно от спазма, и на мгновение Альбус подумал, что сейчас точно закричит. Он прислонился к стене, прикрыв глаза. Лили и Скорпиус уже давно вырвались вперед, у них на сегодня целый план под названием «казаться самыми беззаботными», и он не мог им мешать своим реализмом. Немного отдышавшись, Поттер вновь вернулся к реальности, поежившись от холодного порывы ветра, и почти вплотную прижался к стене. Людей было немного, что было странно, учитывая, что сегодня выходной день, но даже те, что были, могли бы, как минимум, смести его. Рисковать не было смысла, поэтому Альбус завернул в переулок, устремляясь вперед. Его не особо интересовало, куда идти, он просто шел и думал обо всем сразу: о своей жизни и о самых важных людях в ней: о Лили и Скорпиусе, об отце и немножко вспоминал Джеймса. Мысли путались, Альбус терял логическую нить, все больше углубляясь в какие-то дебри, не замечая дороги.

Когда же он поднял глаза, то увидел бар. «Мщение». В голове что-то пронеслось, какая-то стремительная мысль, а потом Поттер вспомнил, как неделю назад здесь был найден труп и как он сетовал на бессмысленность заданий, что вечно поручают ему. Воспоминания окружили его: побитые лампочки над вывеской, роскошный дом на убогой улочке, женщина с выцветшими волосами — все это, казалось, было не с ним. Он будто наблюдал со стороны.

Резко покачав головой, Альбус решил больше ни о чем не вспоминать, поэтому просто огляделся. Людей сегодня было намного больше, чем в тот день, а сам бар выглядел уже не таким романизованным, как тогда. Самая обычная забегаловка для волшебников: в ней не было никакого шарма. Еще немного поразглядывав ее, Поттер развернулся и медленно пошел назад.

Вдруг поднялся крик: люди необычно громко загудели, и в начале Альбус подумал, что это просто пьяная толпа вывались наружу, но потом он услышал какой-то треск и сильный грохот, как будто кого-то повалили на землю. В нем проснулся какой-то инстинкт. Развернувшись, Поттер нащупал под мантией палочку и протиснулся вперед, отодвигая людей со своего пути: он по-прежнему был аврором, поэтому имел полное право вмешаться. В конце концов, ему тоже хотелось адреналина в жизни, поэтому, почему бы не броситься в омут с головой, даже если это вовсе не чрезвычайная ситуация, а обыкновенная бытовуха?

Люди так громко кричали, что Альбус никак не мог распознать, что именно, лишь отдельные слова: девушка, зелье, кислота. Хмурясь еще больше, он напрямик пошел против толпы и наконец протиснулся в самый центр, где увидел странное зрелище: на земле лежала молодая и очень красивая темноволосая девушка с ярко накрашенными губами. Весь ее вид говорил о каком-то величие, а глаза, в которых плескался мощной силы огонь, внимательно смотрели на свою оппонентку: высокую рыжеволосую женщину, которую с двух сторон скрутили двое мужчин в черном, судя по униформе, можно было предположить, что работники бара.

И женщина эта была Кларисса Сэлинджер, вдова, которую он навещал неделю назад. В ее руке была стеклянная колба, а ее содержание, мутно-белая вода, стекало по камням, от которых, правда, остались только жалкие кусочки — было ясно, что это сильная кислота, которую варят специально для утилизации мусора в крупных учреждениях.

— Расступитесь, расступитесь, — услышал он издалека голос своего куратора, мистера Джонаса, а потом появился и он сам, как всегда беззаботно поглядывая на происходящее.

Что-то внутри подсказало ему, что лучше как можно быстрее покинуть место происшествия, потому что иначе можно опять схлопотать лишнюю работенку, но тут он наткнулся на взгляд потерпевшей, которая, почему-то, не отрываясь, смотрела прямо на него. Какие это были глаза! Светло-карие, в которых лучился такой силы огонь, что дрожь начинала ходить по рукам. От одного ее взгляда Альбус полностью оробел, забыв обо всем на свете. Они были настолько притягательными и манящими, что, не обладай он такой выдержкой, тотчас бы упал или сделал что угодно, о чем бы его не попросили. Глаза гипнотизировали.

Нервно сглотнув и сжав руку в кулак, будто убеждаясь, что он не спит, Поттер с усилием воли оторвал свой взгляд и быстро пошел назад, испытывая странное желание: ему хотелось стиснуть девушку в своих руках и ни за что не отпускать.

Только когда он вновь вернулся в Косой переулок, Альбус смог выдохнуть.

А потом опять пред ним предстали эти карие глаза, которые смотрели так, будто весь мир расположился в одних только их зрачках. И наваждение это было настолько сильным, что, трансгрессируя, он все никак не мог сконцентрироваться на месте своего прибытия, постоянно возвращаясь к тем секундам, когда он смотрел в ее глаза.

И это уже казалось совсем немыслимым. И от того ужасным.