Sugar Water (гет)

Лимузин, сегодняшний день

Лимузин остановился перед зданием, и с улицы в салон тут же проник шум. Дверцы ещё не распахнулись, а вспышки камер уже засверкали. Драко мысленно прикинул расстояние от места водителя до своего. И теперь считал шаги, которые тот должен был сейчас делать.

Драко вытер ладони об одежду — будто чрезмерная шероховатость кожи могла растрепать пряди — и поправил волосы. В животе зарождались пузыри, которые, поднимаясь, лопались в груди. Водитель начал открывать дверцу, и Малфой почувствовал, что времени взять себя в руки у него совсем не осталось. Он тихо, но явственно выругался, и звук собственного голоса его удивил — вышло слишком уж грубо.

Малфой, прекрати быть засранцем. А ему это нравилось. Нравилось выплёскивать эмоции вслух в те моменты, когда собственное поведение казалось неподобающим. Драко отказывался становиться злейшим врагом самому себе⁽¹⁾. Гораздо проще было обвинить кого-то или что-то ещё.

Дверца распахнулась: Драко казалось, что он выглядит невозмутимым, самой невозмутимости при этом не испытывая, и в этом как раз таилась огромная разница. Но он мог ошибаться… Вдруг в эту секунду он был похож на потный, раскрасневшийся комок нервов, чью подноготную в два счёта мог разглядеть каждый. Стоило Драко выскользнуть из нутра машины, как пространство озарилось непрерывной чередой вспышек, которые будто бы прожигали сетчатку, пожирая зрение. Гул усилился, пока не превратился в торопливые выкрики.

Сначала Драко пытался подражать отцу, но быстро отказался от своей идеи — это было последнее, чего бы ему хотелось. Поэтому он максимально возможно отстранился от происходящего и мысленно представил себе, что толпа безмерно его обожает. Людей могла ошарашить его очаровательная улыбка в ответ на ненормальное количество вспышек, направленных прямо в лицо, но лучше уж пусть боятся они, чем поймут, что напуган он сам.

«Ответь на несколько вопросов. Малфой, это твой единственный шанс произвести впечатление и показать общественности, что ты изменился. Упустишь его — и что бы ни случилось, ты до конца жизни останешься для них своим отцом», — проговорила в его голове Грейнджер.

— Мистер Малфой! Мистер Мал… Каково это: быть сыном Пожирателя Смерти и получать Орден Мерлина третьей степени за помощь Ордену во время войны?

Прыткопишущее перо порхало прямо перед его носом, в ожидании ответа балансируя на блокноте. Драко кивнул стоявшей напротив женщине и улыбнулся — ему показалось, будто зубы во рту стали слишком большими.

— Принять эту награду сегодня — большая честь.

Она уставилась на него, похоже, ожидая продолжения, но тут же выпалила следующий вопрос, и Малфою потребовалась секунда, чтобы расшифровать услышанное.

— Вы считаете, что заслуживаете эту награду, учитывая ваше прошлое?

— Я считаю, что каждый человек имел на этой войне свою задачу. Я делал свое дело, не ожидая никакого признания, но меня решили наградить за мой вклад. Я много трудился, чтобы выполнить задания Ордена, и, судя по всему, мои старания были оценены. Этого для меня достаточно.

— Да, но…

— Мистер Малфой, прошу вас! — мужской голос наконец-то пробился сквозь общий гул.

Драко улыбнулся и снова кивнул женщине.

— Благодарю.

— Мистер… — начала было она, но Драко уже отошёл. Едва он приблизился к другой стороне прохода, как его ослепило ещё больше вспышек.

— Мистер Малфой! Когда произошла такая разительная перемена? От мальчика, пытавшегося убить всеми любимого директора, до человека, предоставляющего информацию стороне, деятельность которой раньше старался саботировать?

Этот вопрос был грубым. Прямым, без прикрас, лишённым смягчающих и сглаживающих формулировок. И дело не в том, что мысленно Драко выбирал какие-то другие слова — сам он оперировал выражениями и похуже. Малфой старательно ковырялся в своих ошибках — просто чтобы напомнить себе, каким же придурком он был. Но никто и никогда не разговаривал с ним так, и сейчас Драко невольно испытывал досаду от слов, выбранных журналистом.

Но он же знал, что именно так всё и будет. Понимал всю неизбежность и заранее продумал свой ответ. Толика извинений в голосе, но без фальши, искренне, но не приторно.

— Я думаю, в юности все совершают ошибки, а та среда, в которой родился я, лишь повысила эту вероятность. Будучи ребенком, я лишь пытался соответствовать тому, чего от меня ожидали. Только долгое время спустя я начал сам задавать вопросы. И я очень сожалею обо всём, что мог сделать, и о том, чему мог поспособствовать.

— А переломный момент?

— Я осознал свои ошибки. Старался исправить их, как только мог, и отдал всё ради этого.

— Вы считаете, этого достаточно?

— Нет, — никакой праведности не будет достаточно… Никогда.

— Мистер Малфой! — закричал кто-то за его спиной.

— Благодарю, — поймав взгляд журналиста, Драко кивнул.

Пока всё шло лучше, чем он надеялся. Или так: всё шло лучше, чем он рассчитывал. Надеялся Драко на то, что все репортеры разойдутся к моменту его приезда. Или что водитель лимузина припаркуется у заднего входа или хоть что-то ещё. Как бы там ни было, никто не задал вопросов, ответы на которые у него не были заготовлены. По крайней мере, пока — и Драко снова развернулся.

В сопровождении бесконечных ослепляющих вспышек он зашагал дальше.

Франция, после Башни: 2 года

— Ты что делаешь? — с тревогой в голосе спросил Драко.

Она просто стояла возле обочины и всматривалась в темноту. Её внимание было явно к чему-то приковано, но к чему именно, Драко не имел ни малейшего представления. Никаких двигавшихся фигур, приближавшихся авроров, маршировавших по полю Пожирателей Смерти.

— Смотрю, — прошептала она. Драко отвёл глаза от погружённого в тень лица и вновь вгляделся в сумрак.

Он уже собирался снова задать свой вопрос, когда Грейнджер двинулась с места: послышался шорох её одежды, и Гермиона исчезла. Малфою потребовалась пара секунд, чтобы разглядеть её тёмную фигуру — чёрное пятно на тёмно-сером фоне: она быстро шла по направлению к тому, чего он не видел.

— Грейнджер, — шёпотом позвал он, осматриваясь вокруг в попытке понять, что же она творит.

Гермиона не ответила, и, помявшись в нерешительности, Драко шагнул с дороги за ней следом. Грязь захлюпала под ногами, трава оказалась высотой выше колен. Наверняка здесь водились змеи и всякая мелкая живность, но Грейнджер безрассудно продолжала свой путь.

Что-то метнулось из-под подошвы Драко, и он едва не споткнулся, решая, как поступить: остановиться, дёрнуться вперёд или отпрыгнуть.

— Чёрт. Грейнджер, — снова позвал он, избегая участка с шевелившейся травой.

— Это удивительно, — замерев посреди поля, прошептала она, едва только Драко подошёл ближе.

— Ты что вообще творишь? — Малфой понятия не имел, почему тоже шепчет, но когда он встал за её спиной и Гермиона отклонила голову, то подался ей навстречу.

— Посмотри на эти огоньки.

Драко медленно моргнул и сконцентрировался на вспышках света вокруг — на маленьких цветных точках, светившихся в траве и небе.

— Светлячки?

В его голосе сквозил скептицизм, и Гермиона повернула голову, чтобы посмотреть на него. Малфой увидел сначала её щёки и лишь потом разглядел в темноте глаза.

— Да, светлячки. Посмотри на них. Я столько много не видела… никогда.

Сотни и сотни мерцающих огоньков вспыхивали в высокой траве. Они испещрили беззвёздное небо, на их фоне казавшееся чёрным пологом. Один жучок сел Грейнджер на плечо, погасил свой огонёк и вновь загорелся уже у неё на руке.

— Ты не заметил?

— Нет.

— Знаешь, Малфой, тебе бы стоило иногда останавливаться и осматриваться вокруг. Подмечать происходящее. Если бы не я, ты бы всё пропустил.

— Грейнджер, это не вопрос жизни или смерти, — фыркнул он, наблюдая за тем, как огонёк снова вспыхивает в волосах Гермионы.

Малфой смахнул его прочь, подумав, что без его помощи Грейнджер бы обнаружила насекомое только несколько дней спустя. Она снова повернулась — наверное, потому, что Драко к ней прикоснулся. Но вглядевшись в её лицо, Малфой заметил, что она скорее сосредоточена, нежели рассержена.

— А это и не должно им быть.

Гермиона сверлила его глазами до тех пор, пока не решила, что Малфой уяснил серьёзность её заявления, и снова вернулась к созерцанию светлячков. Драко последовал её примеру: зрелище и вправду было красивым и стоило того, чтобы сохранить его в памяти.

— Жаль, у меня нет фотоаппарата, — пробормотала Грейнджер и сделала было шаг вперёд, но вдруг остановилась.

Драко понаблюдал за тем, как она дергается, и сообразил, что её ботинок, похоже, застрял в грязи. Гермиона снова рванулась, на этот раз не рассчитав силу, и вскрикнула, едва не рухнув лицом вниз. Драко выбросил вперёд руку, хватая Грейнджер за футболку, — ткань громко затрещала, прежде чем Гермиона сумела восстановить равновесие.

Она раздражённо заворчала, и Драко уже приготовился доказывать свою невиновность в появлении дырки у горловины, когда она откинула назад голову.

— У меня слетел ботинок.

Малфой пару секунд осмыслял её слова и жалостливое выражение лица, а затем громко рассмеялся, нарушая царившее вокруг спокойствие.

— Твой ботинок до сих пор в грязи?

Она сердито уставилась на него — Драко не столько увидел, сколько почувствовал это.

— Не понимаю, что здесь смешного.

— Это потому, что ботинок слетел у тебя.

— Заткнись, — огрызнулась она. — Придурок.

Он тихо присвистнул.

— Ругаешься? Я впечатлен. Немного грязи, и вся добродетель тут же испаряется, да?

Гермиона что-то забормотала, и, даже сумев кое-что разобрать, Драко так и не понял, был ли это список ингредиентов смертельно опасного зелья. Грейнджер стянула с ноги носок и, помедлив, запихнула его в карман. Она прыгала на одной ноге, при этом странно подёргиваясь и растопыривая руки в стороны для равновесия.

— Ну? — рявкнула она.

— Что?

— Ты собираешься помочь его найти или так и будешь пялиться на меня?

— Грейнджер, я любуюсь светлячками, как ты мне и советовала.

Эта ненормальная в одном ботинке зарычала.

— Я не могу его отыскать, стоя на одной ноге.

— Вот только не говори, что не испачкала ногу перед тем, как перестала шататься. Какой теперь смысл её поджимать?

— На ней был носок...

— Ну так верни его на место.

— …И если я поставлю её на землю без носка, то смысла в том, чтобы надевать ботинок, не будет вообще. Он прямо здесь, просто наклонись и достань его. Пожалуйста.

Драко никогда раньше не слышал, чтобы Грейнджер его о чём-нибудь просила. А, может, и слышал, но не мог сейчас такого припомнить. Так что он перевёл взгляд на поблескивавших у их ног светлячков, тяжело вздохнул и, наклонившись, принялся шарить по земле. Он нащупал ботинок кончиками пальцев, но, подавшись вперёд, обнаружил, что собственные ноги отказываются двигаться. Драко потерял равновесие, и его накрыла паника: одной рукой он опёрся о найденный ботинок, а второй — в попытке удержаться и не рухнуть, — потянувшись, схватил Гермиону за рубашку. Грейнджер, и так-то неловко балансировавшая на одной ноге, закричала и, издав странный звук — что-то среднее между писком и хрипом, — плюхнулась на спину.

Застигнутый врасплох внезапной сменой событий, Драко посмотрел в темноту туда, где должно было быть её лицо. Он прижал руку к животу Гермионы — та сделала вдох, и тело под его ладонью изогнулось — и оттолкнулся, попутно выуживая из грязи её ботинок.

— Э… Ты там в порядке?

Она молчала, и Драко застыл, не уверенный, что ему теперь делать. По крайней мере, Грейнджер дышала. Пытаясь выбраться из жижи, Малфой наклонился и потянул свою обувь за задники, шевеля при этом стопами. Второй ботинок не желал даже двигаться с места.

Зачавкала грязь, Драко перевёл взгляд на Гермиону и еле успел отпрыгнуть, когда она, по-прежнему лёжа на земле, резко дёрнулась вперёд. Ступня Малфоя выскользнула из ботинка, и ему пришлось наступить в грязь, чтобы удержаться.

— Ты что делаешь? — возмутился он, снова отшатываясь, едва Грейнджер, рванувшись, встала на ноги.

Она была перемазана по уши — на щеке виднелись пятна жижи, а вид в целом не предвещал ничего хорошего. Волосы прилипли к лицу спутанным месивом, Гермиона подняла руку — в кулаке был зажат ком грязи.

— Грейнджер… — Малфой поперхнулся, отскакивая в сторону, когда снаряд полетел прямо в него.

Он угодил ему в бок — футболка в этом месте тут же отяжелела и стала ледяной.

— Грейнджер! Я же не специально… — Драко снова прыгнул.

— Малфой, идиот, ты за это поплатишься, — прошипела она, ткнув в него пальцем.

— Не обзывайся… — очередная грязная плюха приземлилась ему на плечо, и Драко отступил ещё дальше, держа ботинок Гермионы, как оружие. — Эй!

— Отдай его!

— Положи грязь!

— Верни мой ботинок!

— По… Грейнджер!

Она бросилась к нему, и Малфой рванул прочь от сумасшедшей гряземетательницы. Она кричала на него, он орал что-то в ответ — оба неслись по полю, каждый — в одном ботинке. Попав ему в затылок грязью в третий раз, Гермиона начала хохотать, а когда сама Грейнджер в четвёртый раз плюхнулась лицом вниз раньше Малфоя, засмеялся уже он.

Вокруг мерцали сотни и сотни светящихся точек, а они продолжили бегать, пока ночь не пошла на убыль.

Банкетный зал, сегодняшний день

Люди обсуждают тебя не меньше репортеров. Работа журналистов — задавать вопросы, озвучить которые никто больше не осмелится, но ответы на которые все хотят знать. По крайней мере, такие, какие не решится задать большинство. Но это не играло значения, потому что Драко отличался наблюдательностью. И даже не будь он таким, то всё равно бы заметил, как на него смотрят люди. Это были взгляды любопытные, презрительные и неприкрыто враждебные. Эмоции зависели от жизненной позиции людей, их истории взаимоотношений с Малфоями и того, как много они знали о Драко.

Не будь это столь значительным общественным событием, на котором каждая мелкая перебранка раздувалась до невероятных масштабов, Драко бы инстинктивно занял место в углу. Спиной к стене, лицом к толпе — так, чтобы никто не подкрался. Но учитывая уровень приёма, Малфой спокойно шёл сквозь шепотки и взгляды, всем своим видом выражая гораздо больше высокомерия, чем ему было позволено. Больше, чем в нём вообще существовало.

Когда-то давно он был привычен к подобного рода мероприятиям. К балам, ужинам, вечерним нарядам и шушукающимся мужчинам и женщинам. Слухи распространялись не так открыто — аристократы и дебютантки вели себя более элегантно, хитро и прилично, — но сути это не меняло. С невозмутимым видом Малфой пробирался сквозь гостей. Однажды, когда Драко было шестнадцать, мать заметила, что одним лишь взглядом у него отлично получается заставлять людей чувствовать себя так, словно они не существуют для Малфоя-младшего. Он тогда не признался, что просто напился и старался, чтобы никто не догадался об этом. Теперь же он пользовался этим умением. Ни в коем случае не показывать, что они тебя волнуют… Драко не сомневался — это одно из пяти главных правил выживания.

Он выбрал цель — расположенный сбоку длинный стол с закусками — и направился прямо к нему. Драко оглядывал лица в поисках кого-нибудь знакомого, выражая готовность к беседе с тем, кто был бы в этом заинтересован, — чтобы не навязываться самому, если собеседники не расположены к общению. И тем не менее он продолжал неторопливо вышагивать, всем своим обликом демонстрируя наличие цели. Он не собирался оставаться посреди толпы в полном одиночестве, без компании.

Завидев его приближение, половина гостей отступила, другие же либо проигнорировали его, либо открыто наблюдали за его перемещениями. Драко уже почти добрался до стола, когда вдруг наткнулся глазами на человека, который не только не отвёл взгляд в сторону, но ещё и вопросительно приподнял брови. Мужчина хранил молчание, тем не менее Драко понял: тот ждал, что Малфой остановится. Он поколебался, сделал ещё два шага и всё-таки решился завязать разговор.

— Мистер Вилкис, — за секунду в голове у Драко промелькнуло множество фактов, связанных с этим именем, но он не смог остановиться на чём-нибудь одном.

— Мистер Малфой, — кивнул тот, протягивая руку. — Как поживаете?

Этот господин вёл дела с его отцом — по большей части связанные с Тёмными Искусствами. Подростка в них не посвящали, но суть Драко знал. В ту весну, когда ему было пятнадцать, отец подозревал, что Вилкис сотрудничает с Орденом: Крэбб, Гойл и сам Малфой проходили летом по Лютному переулку и видели, что его магазин закрыт. Драко полагал, что отец расправился с бывшим партнером, пока сейчас не встретил его.

— Всё хорошо, — Драко пожал протянутую руку, готовый к сопровождавшим приветствие пристальному взгляду и связанной с войной неловкости. — Как вы? Как поживает ваша супруга Роузи?

— Она умерла, — Вилкис, нахмурившись, высвободил ладонь — его лоб пересекли десятки морщин.

— Мои соболезнования.

Грейнджер появилась десятью минутами позже, остановилась вдалеке за спиной собеседника Драко и теперь улыбалась окружавшим её людям. Малфой не понимал: то ли она нанесла макияж, то ли ей было жарко — никто из толпившихся вокруг идиотов не удосужился снять с её плеч мантию. Хотя, решил он, Грейнджер была из тех, кто в состоянии сделать это самостоятельно.

Пусть и немного, но она умудрилась усмирить свою шевелюру, хотя Драко подозревал, что укладка продержится лишь до конца ужина, а потом локоны снова станут неуправляемыми. Даже чары не могли укротить её волосы — он видел это своими глазами. Платье подчёркивало изгибы тела, ещё не вернувшего довоенные формы, обнажало плечи и верх груди. Драко неприкрыто пялился: его взгляд задержался на некоторых местах гораздо дольше, чем то приличествовало джентльмену, но Малфой и раньше им особо не был. Вырез оказался модным, но более открытым, чем того ожидал Драко. Хотя ни для кого из пыхтевших рядом с Грейнджер мужчин это проблемой не являлось — например, для неуклюжего придурка, стоявшего рядом с Гермионой и державшего руку на её талии. Конечно же, он был не прочь полапать свою спутницу, но так и не сообразил снять с неё эту гребаную мантию.

Драко и не понял, как долго таращился на Грейнджер, пока недовольное покашливание Вилкиса не вернуло его к реальности. Малфой покосился на него, перевёл глаза на Грейнджер, затем снова посмотрел на своего собеседника.

— Прошу прощения. Так о чём вы говорили?

Франция, после Башни: 2 года, 4 месяца

В дверь отрывисто постучали, а когда Малфой поднял голову, по створке уже барабанили кулаком. Слышались женские голоса, кто-то что-то сказал: торопливые, приправленные паникой французские слова слились в кашу, разобрать смысла которой Драко не мог.

Он решил, что в доме начался пожар, или что у одного из клиентов сорвало башню, или же что Дома хватил сердечный приступ. Драко встревоженно бросился к двери и распахнул её — женщины, уставившись на него, замерли за порогом. Но сообразив, что Малфой не торопится шевелиться, впились в его предплечье длинными накладными ногтями и дёрнули вперёд.

— Venez! Venez! Vôtre amie nuisîmes dehors! Venez, dépêchent, emmerdeur!

— Что? — он в замешательстве нахмурился, прокручивая в голове то, что ему сказали.

Иди, что-то там, друг… что-то там.

Они продолжали с криком толкать Драко к входной двери, и он отпихнул их рукой:

— Прекратите, хватит.

По пути к выходу ему не встретилось ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, так что он вышиб створку, руководствуясь принципом «беги или сражайся» и лишь потом разглядел то, что должен был увидеть. Кто-то в белокуром парике повернулся, и Драко заметил знакомые черты лица — девушка метнулась в его сторону, предоставляя лучший обзор.

Вид у Гермионы Грейнджер был диким. Судя по её одежде, этим вечером она выглядела совсем иначе, и, возможно, даже приоделась для какого-то официального мероприятия. Дождь лился прямо на Гермиону, и её порванная мантия промокла от дождя. Волосы облепили её голову, а по лицу стекал макияж. На щеке виднелся порез, ещё один начинался на ключице и скрывался в складках мантии. На фоне бледности кожи и темноты за грейнджеровской спиной кровь казалось ярко-алой. Красная, красная кровь. Застыв в оцепенении, Драко наблюдал за тем, как она стекала по девичьей щеке и челюсти.

Грейнджер набросилась на него с оскорблениями. Припоминала то, кем он являлся раньше, то, кем никогда не был и не станет, пока Малфой смотрел на неё с обидой. Она орала на него, стоя посреди улицы, и Драко не сомневался, что если бы не ливень, вокруг бы уже собралась толпа зевак. Гермиону трясло — дрожали её тело, голос, а она сама выглядела столь же испуганной, сколь и сумасшедшей.

— Где они? — спросила она, когда Малфой отклеился от дверного проема и осторожно вышел из-под закрывавшего от дождя козырька.

— Кто?

Она опять повторила вопрос, стукнула Драко ладонями по плечам и всем своим весом толкнула его назад. Она толкала его снова и снова, пока Малфой не оказался под козырьком. Не скрылся от дождя, который будто градинами лупил по коже. Но Драко шагнул вперёд, промокая не меньше Гермионы — отяжелевшая одежда пристала к коже, а волосы облепили голову.

Устав от чужих взглядов, Малфой потянулся и попытался поймать её руки. Гермиона его оттолкнула, и краем глаза Драко заметил что-то красное; её скользкие запястья вывернулись из его захвата. Он опустил глаза, чувствуя как капли воды лупят по его открытым ладоням, перепачканным кровью Грейнджер. В груди разлилась тяжесть, что-то сжалось, а потом распрямилось.

Стук, стук, стук, билось в своей клетке сердце, пульсировало шумом в ушах. Он смотрел, как разбавленная водой кровь стекала к запястьям вдоль линий на ладони, убегала сквозь пальцы, пока дождь не смыл её полностью.

— Где они! — выкрикнула Гермиона ему прямо в лицо, её собственное раскраснелось, вены на нём набухли, мышцы и кости отчётливо проступили под кожей сначала от гнева, потом от страха и наконец от отчаяния.

Малфой смог вновь сосредоточиться на происходящем и на ней — этой ненормальной, бесновавшейся перед его носом.

— О чём, мать твою, ты говоришь?

Она ударила его. Открытой ладонью по губам, обжигая холодную кожу. Почувствовав жжение, Драко шокированно уставился на Гермиону. Он высунул кончик языка и облизал открытую, с металлическим привкусом, ранку.

— Не лги мне! Твою мать, не лги мне! — давясь и плача, закричала она.

— Ты сбрендила!

— Ответь мне, где, — она билась в истерике.

— Не знаю! — заорал Драко в ответ, схватил Гермиону за плечи и встряхнул так сильно, как только смог.

Её влажная кожа легко выскальзывала из захвата, но Малфой продолжал сжимать пальцы, стараясь удержать Гермиону. Её голова замоталась из стороны в сторону, Грейнджер широко распахнула глаза и вцепилась руками в его рубашку, будто бы пытаясь устоять. Она откинулась назад, вытягивая шею, и приоткрыла губы, обнажая зубы. Гермиона издала странный звук; выдавила из себя такой крик, будто бы её горло перехватило, сдавило, сломало. «Н-ахахаха-а-ах», протянула Грейнджер, и её лицо исказилось так, словно это было самым болезненным, что она когда-либо делала.

Она обессилела. Её плечи выскользнули из его хватки, и, не выпуская из пальцев малфоевскую футболку, Гермиона рухнула на колени прямо на асфальт. Разжав кулаки, она закрыла руками голову — все её тело содрогалось от рыданий.

Однажды так сделала Панси. Её колени подогнулись, и она просто упала, заходясь перед Драко в девчачьей истерике. Но Грейнджер не Панси. Ни капли на неё не похожа. И Грейнджер не срывалась. Было неким правилом то, что она злилась или уходила. Гермиона никогда не плакала перед Драко, что бы тот ни натворил и ни сказал, что бы ни происходило. Так что пока дождь барабанил по его коже, заливая эту ночь, Малфой лишь очень долго всматривался в Грейнджер.

Он нагнулся, чтобы схватить Гермиону за руки, но та отшатнулась, будто Драко намеревался сделать что-то плохое.

— Грейнджер, хватит.

— Отвали.

— Идёт дождь. Тут холодно и ветрено. Шикарные условия для гипотермии. А мне совсем не хочется, чтобы ты умерла перед моей дверью и порушила мою безупречную репутацию, ясно? Так что поднимайся.

— Я же сказала, отвали! — выплюнула Гермиона. Она сидела, склонив голову, её голос звучал глухо от слёз, но Грейнджер хотя бы перестала заходиться в рыданиях.

— Я сказал, поднимайся, — он наклонился, стискивая ее, и почувствовал, как руки зарываются в мокрую мягкую ткань ее мантии.

Она протестующе фыркнула, безуспешно стараясь отпихнуть Малфоя, когда тот, поднатужившись и ворча, потянул её вверх.

— Отпусти!

Но он выпрямился прежде, чем она успела закончить предложение, и, потеряв опору, оступился.

— Чокнутая сучка.

— Я не чокнутая.

Драко хмыкнул и развернулся ко входу в дом, чтобы убраться с улицы. Он слышал за спиной возню и сопение, шорох мантии по цементу, а затем вдруг почувствовал на лопатках чужие ладони — Гермиона его толкнула.

— Не смей вести себя так, будто ты лучше меня, или… — развернувшись, он поймал её здоровую руку и крутанул Гермиону так, что та оказалась впереди — ей даже пришлось перебрать ногами, чтобы не упасть.

— Шагай.

Грейнджер ощетинилась, готовая дать отпор.

— Я…

— Грейнджер, на кухню.

Она повиновалась через секунду. Может, только для того, чтобы увеличить расстояние — он пихнул её в плечо, заставляя двигаться. Она застыла в кухне — Драко порылся в кладовке и бросил на стол коробку.

— Вытрись.

— Малфой, мне нужны места.

— Места, — повторил он.

— Пыточные, подземелья. Базы, где они держат пленных.

— Здесь бинты, мазь...

— Малфой, — в её голосе прозвучало нечто такое, что заставило Драко отвлечься от аптечки и поднять глаза.

— Грейнджер, это не входит в наше соглашение.

— Знаю.

Они сверлили друг друга взглядами, пока возле его предплечья не появилась чужая рука — в покрытых рубцами пальцах было зажато полотенце. Драко схватил его, бросил Грейнджер, и женщина подошла к аптечке.

— Ничего страшного, — улыбнулась она, промакивая тканью порез на щеке Гермионы.

— Ой, вам не стоит этого делать, — Грейнджер с грустной улыбкой помотала головой.

— Тише, — послышалось в ответ, длинные ногти вдавились в лицо — женщина сжала подбородок Гермионы.

Грейнджер послушалась, встречаясь глазами с Малфоем поверх женского плеча и не отводя взгляда до тех пор, пока Драко сам не прервал зрительный контакт. Закусив пораненную губу, Драко снова покосился на Гермиону, и та заговорила:

— Всего лишь места. Ты спасёшь множество невинных жизней…

— Грейнджер, я не герой. И никогда им не был.

— Тебе и не надо им быть. Это только места, Малфой. Названия. Слова. Вот и всё. От тебя больше ничего не требуется, — судя по голосу, Гермиона опять собиралась расплакаться.

Он вздохнул, наблюдая за тем, как щёку Грейнджер заклеивают пластырями. И снова встретился с Гермионой взглядом.

— А ты больше не будешь набрасываться на меня посреди ночи?

Она горько улыбнулась, и он задумался о том, что же произошло. Что там творилось, пока он отсиживался здесь, что же он пропускал. Не похоже, чтобы Малфой горел желанием в этом участвовать. По крайней мере, активнее, чем сейчас.

— Грейнджер, у меня нет свежих данных. Уверен, появился десяток новых мест.

— Просто расскажи о том, что знаешь.

Малфой втянул губу, проходясь языком по ранке слева, — Гермиона не спускала с него взволнованных глаз.

— Ладно.

Банкетный зал, сегодняшний день

Драко действительно не понимал, как ему надо было реагировать на сообщение Грейнджер о том, что ему вручат Орден Мерлина. Малфой отдавал себе отчёт в том, что снабжал их информацией и продолжил предоставлять сведения даже тогда, когда в этом больше не было его личной выгоды, но он не сомневался, что это будет воспринято, как оплата его грехов. Будто бы он им многое должен — и твою ж мать, так оно и было. Драко никогда не действовал бескорыстно — подобное не в его натуре. Сначала он поставлял сведения ради матери, потом ради своего освобождения и продолжал это делать после выхода на свободу просто потому, что не представлял, куда себя деть. В конце концов он признал свои поступки… Признал наличие в своей жизни как Пожирателей Смерти, которые пытались добраться до него в камере, чтобы убить из мести, так и Министерства, которое его в эту самую клетку и засадило. Но Драко никогда полностью не осознавал всех событий, продолжая действовать, движимый внешними факторами и своими личными мотивами в равной степени.

И он уступил. Сдался под напором Министерства и собственной вины и выдал Грейнджер все секреты, которые обнаружил в отцовском кабинете и семейных хранилищах. Драко также сделал большое пожертвование, выделив кровавые деньги на кровавую войну — и в его представлении это было наиточнейшим совпадением. И это немного помогло. Он сомневался, что это сработает, но ему стало легче. Он утешал себя мыслью, что если вещи меняются, то и людям такое под силу. Что изменить прошлое немыслимо, но можно попытаться его искупить. И, кто знает, вдруг его попытки зачтутся.

Драко не рассчитывал на то, что Министерству будет до него дело, и он так и не определился: стала ли эта награда результатом усилий Грейнджер или так уж сложилось само собой. Возможно, это являлось каким-то политическим ходом, смысл которого он ещё не успел разгадать.

Малфой бесчисленное множество раз был близок к тому, чтобы сбежать, но он переживал и гораздо худшие моменты в своей жизни, нежели встречи с суетливыми министерскими чинушами и высокомерными аврорами. Его отказ присутствовать лишь доставил бы им удовольствие и позволил думать то, что не соответствовало действительности.

И поэтому теперь он сидел за столом в компании людей, которых либо не знал, либо считал недостойными собеседниками, и слушал объявление имён. Высокопоставленные министерские чиновники рядком восседали за столом на сцене, а Грейнджер со своими чудо-дружками устроилась в центре. Все они получили ордена первой степени на церемонии, которая имела место две недели назад. Церемония вручения наград второй степени была на прошлой неделе, и вот наконец дошла очередь до третьей. Трио посещало все послевоенные праздничные и торжественные мероприятия. Для Драко этот выход был первым и единственным.

Едва только чиновники добрались до буквы «Л», Драко занервничал и не мог найти себе места до тех пор, пока не назвали его имя. Он пытался успокоиться — удостовериться, что не сбил стул, не поторопился подойти к сцене, не выглядел так, словно ему подпалили хвост. Он всячески старался не выдать своей нервозности. И лишь дойдя до ступеней, Драко понял, что ему аплодируют. Не так громко и активно, как другим награждаемым, без возгласов одобрения, но всё же вежливо. Вот так. А ведь Драко уже сотни раз проиграл в голове сценарий того, что он будет делать, если воцарится ожидавшаяся им тишина. Вероятно, гости были воспитаны лучше, чем думал Малфой.

Время между объявлением его имени, выходом на сцену и моментом, когда Министр пожал Драко руку и надел ему на шею металлическую цепочку, ненормально ускорилось. Будто Малфой проснулся на следующее утро, помня лишь обрывки и вспышки, оставшиеся от прошлой ночи. Ему было жарко, голова кружилась, и когда он встал с другими кавалерами в ряд вдоль сцены, то пожалел, что не посмотрел на Грейнджер. До этого момента он и не понимал, действительно ли хочет так поступить, но после всего произошедшего она, наверное, заслужила от него жест признательности.

И он посмотрел прямо на нее — слишком поздно, как и всё, что он делал в своей жизни. Малфой, не слушая, захлопал следующему объявленному имени и повернул голову, отмечая, что Гермиона ловит его взгляд. Она улыбнулась, и Драко криво усмехнулся в ответ. Отворачиваясь, он в последнюю секунду заметил глаза Уизли, но тут же выкинул это из головы.

Франция, после Башни: 2 года, 8 месяцев

Выйдя из комнаты, Драко с удивлением обнаружил Грейнджер, стоявшую в другом конце коридора и неуклюже пытавшуюся проигнорировать счастливого, довольного мужика, выуживавшего из кармана деньги. Девица, с которой тот расплачивался, окинула Гермиону неприязненным взглядом — обычным для тех случаев, когда появлявшаяся в поле зрения другая женщина не была потенциальным клиентом. Сжатые губы и напряжённая линия плеч Грейнджер свидетельствовали о том, что она всячески старалась сойти «за свою», но весь её облик кричал об инородности.

Ни вид, ни поза Гермионы не изменились, пока они пробирались по трущобам: психи, мрачные улицы, ветхие дома. Тот факт, что Грейнджер чужая в этом мире, был болезненно очевидным. И Драко не сомневался: не будь его рядом, её бы уже ограбили или сотворили что похуже.

В прачечной наличествовали только три стиральные машины и две сушилки. Воспользоваться и тем, и другим за раз можно было лишь ночью, именно в это время суток сюда и отправился Драко. Он не стал дожидаться, пока Грейнджер огласит цель своего визита, так что ей пришлось последовать за ним.

Она наблюдала за Малфоем, сидя на длинной деревянной скамье, шедшей почти вдоль всего помещения. И Драко то и дело косился на Грейнджер, тем самым давая понять, что замечает её внимание. Она всякий раз отводила взгляд, но уже несколько секунд спустя таращилась на него снова.

Машинку потряхивало каждые десять секунд цикла, и эта вибрация напомнила Драко о нескольких вещах. Например, о том заброшенном доме, в который они проникли с друзьями в детстве. Дафна тогда твердила, что к ней кто-то прикасается, хотя вокруг никого не было, и Панси тут же вспомнила о злых духах — в то лето она нашла в шкафу книгу Прорицаний, принадлежавшую матери, и размышляла о смерти и знаках, так до конца в них и не разобравшись. Девчонки очень испугались, Крэбб притих, а Малкольм стал жаловаться на скуку. И вот тогда Блейз и Драко принялись трясти дом — это заклинание они вычитали в старом школьном учебнике брата Блейза и испытали его на деревьях. Драко был чрезмерно взволнован возможностью применить его к чему-то существенному, его будоражил сам факт использования такого волшебства, поэтому он всё никак не останавливался. Девчонки кричали, было смешно, и они с Блейзом трясли и трясли дом, не успокоившись даже тогда, когда в воздух поднялась пыль, древесина заскрипела, камни поехали в стороны, а стены пошли трещинами. Всё казалось шуткой, пока они не услышали громкий треск. И крыша не обвалилась прямо на голову Миллисенте.

Драко потребовалась пара секунд, чтобы это заметить. Когда метнувшаяся к подруге Панси отпрянула, вся её новая блузка была залита красным. Выражение её лица он до сих пор помнил так же ясно, как своё собственное отражение — а в некоторые дни даже лучше. Перепачканные красным поднятые руки, шок и ужас в глазах — Панси смотрела прямо на него. Со страхом и обвинением во взгляде. Он никогда раньше не испытывал такого. И внезапно Драко начало тошнить, но он сдержался. Вместе с Малкольмом они бросились раскидывать камни и обломки дерева, продолжая разговаривать с Миллисентой, хоть та и не отвечала. Повсюду на полу была кровь, и Гойл не с первой попытки, но сумел вытащить Булстроуд — её затылок казался кровавым месивом с проросшими из него волосами. Они принесли подругу домой, и туда тут же примчались семейные целители. Девочки рыдали, а Драко просто стоял в коридоре за дверью, опустив голову и ожидая, что придет хоть кто-нибудь и избавит его от угнездившейся внутри тяжести.

Вибрация машины напомнила ему ещё кое о чём. О тряске плеч и рук первой магглорожденной, которую он видел стоявшей перед Волдемортом — она несла какую-то околесицу дрожащим голосом. Или о том моменте, когда он узнал о своём задании и сквозь приоткрытую дверь в спальню заметил мать — её плечи и руки ходили ходуном. Тогда Драко впервые задумался о сравнении магглорожденных и чистокровных, подмечая лишь сходства и не находя различий. Именно это стало толчком для его размышлений и сопоставлений в последующий год.

— О чём ты думаешь?

Драко поднял глаза, сбрасывая оцепенение и отрывая взгляд от крышки стиральной машины: её сильно трясло под его ладонями. Грейнджер пялилась на него так, как случалось с ней в классе, когда Гермиона не понимала предназначение того или иного предмета.

— Грейнджер, ты получаешь от меня информацию. Остальное тебя не касается.

Кажется, подобный ответ её не слишком смутил. Она лишь прислонилась к стене и скрестила ноги, сложив руки на коленях. Драко моргнул — пусть это была мелочь, но он не помнил, чтобы Гермиона когда-либо принимала такую позу. Грейнджер выглядела непривычно.

— Мне нравится запах прачечных, — поделилась она.

— Что? — Драко перевёл взгляд с этикетки на порошке на Гермиону, сбитый с толку тем, что она пытается завязать непринужденную беседу и что ей нравится здешний запах.

— Он напоминает мне о моём детстве, когда я навещала тетю. Она жила в доме с прачечной в подвале — я ходила туда с ней вместе и складывала для неё носки.

Драко ухмыльнулся, не сумев на выдохе подавить смешок.

— Ты складывала носки?

Гермиона посмотрела прямо на него, её брови опустились.

— А ты нет?

— Грейнджер, это называется нездоровой дотошностью.

— Ой, заткнись. Складывать носки — нормально.

— Ну да.

— Это так по-мужски, — глядя на потолок, она покачала головой.

— Потому что все женщины считают складывание твоих носков обычным делом? Таков твой аргумент?

— Мой аргумент заключается в том, что в этом нет никакого вреда. Они аккуратные, чистые и выглядят мило… По сравнению с большинством муж…

— Полная чушь.

— Прошу прощения?

— Я знаю огромное количество мужчин, которые были озабочены своей внешностью сильнее женщин.

— Малфой, я имею в виду большинство. Я не знаю точное число, но уверена: процент менее ленивых и более чистоплотных по сравнению с мужчинами женщин поражает.

— Никогда не думал, что ты одна из мужененавистниц…

— Я не ненавижу мужчин. Просто большинство из них не складывает носки.

— А что с этим не так?

Гермиона помолчала.

— Это ж каким ленивым надо быть, чтобы не желать потратить две секунды на то, чтобы они выглядели аккуратно.

— И насколько надо быть ненормальной, чтобы пять минут спорить по поводу преимуществ складывания носков только лишь потому, что так они аккуратно выглядят.

Она покачала головой.

— Малфой, это как курение табака. Кто-то может стоять и разглагольствовать о том, что эта привычка помогает расслабиться и снять напряжение, способствует пищеварению и отлично сочетается с чашечкой кофе. Но в итоге это приводит к больным лёгким и раку. Ты сколько угодно можешь спорить, но конечный результат…

— Грейнджер, — оборвал её Драко и замолчал, дожидаясь пока все её внимание не будет сосредоточено на нём. — Мы говорим о носках. О том, как мило и аккуратно они смотрятся в ящике, а ты сравниваешь их с раком?

— Это пример.

— Дерьмовый пример.

Гермиона отвела взгляд в сторону, теребя шнурки на ботинках.

— Это лишь способ выразить суть. В конце концов, в сложенном виде они выглядят лучше. Почему бы не потратить на это время?

— Потому что мне плевать на то, как они выглядят.

— Потому что это мужская точка зрения.

— Почему ты повторяешься?

Грейнджер пожала плечами.

— Ты не опроверг мои предположения, так что всё вернулось к тому, с чего мы начали.

— Твои предположения — тоже полная хрень.

— Они справедливы.

— Они стереотипны. Ты объединила всех мужчин в одну группу, приписав им одинаковые черты. И не согласна с тем, что они делают, лишь потому, что сама состоишь в другой группе. Знаешь, Грейнджер, как это называется?

Малфой уставился прямо на неё — впился тяжёлым взглядом, чтобы лучше донести свою мысль, и Гермионе пришлось на секунду отвести глаза, прежде чем опять посмотреть на Драко. Румянец пополз от ворота её футболки вверх и от кончиков ушей вниз.

— Малфой, у меня нет предрассудков.

Это прозвучало серьёзным предупреждением. Будто разговор мог обернуться взрывом и стать худшим походом в прачечную за всю историю. Драко при желании мог бы продолжить спор, но не собирался этого делать. Не хотел давать волю всем тем словам, что вертелись на языке, ведь два месяца назад Грейнджер так сильно на него орала, что он до сих об этом думал. По дороге домой следил за тем, как его ноги отталкиваются от асфальта, таращился в потолок ночью, наблюдал за тем, как свет отражается от столешницы, и размышлял о том, что она тогда ему сказала. Повторение подобного не нужно. Нельзя было снова злиться и расстраиваться до такой степени; выплёскивать в ответ свои сокровенные переживания, выкрикивать личные мысли о том, что он отлично знает, насколько сильно облажался.

— Грейнджер, ты не рядишься в пожирательскую хламиду, но у всякого есть какие-то проблемы с другими людьми. С каждой группой, с которой у нас когда-либо был плохой опыт или члены которой доставили нам неприятности. Ты не призываешь к их смерти или притеснению, но стоит им сделать хоть что-то, противоречащее твоим представлениям, ты тут же припомнишь им навешенный тобою ярлык. Немедленно обвинишь их в отличиях от тебя так, словно в этом кроется что-то плохое.

— Малфой, это общепризнанный факт: нечистоплотность и неопрятность — не лучшие привычки. Мы говорим об обычных мужчинах.

Вовсе нет. Они говорили о её склонности к предубеждению и лицемерном поведении. Говорили о том, что причиняло Гермионе дискомфорт, вызывало румянец и заставляло её подергивать ботинком будто бы в бессознательном желании сбежать.

— Общий подход к ситуации не всегда уместен, — он окинул её внимательным взглядом, попутно отмечая то, что стиральная машина сменила цикл стирки. — Не суди всех мужчин по тем привычкам, что присущи лишь некоторым из них, и по тому, что думают окружающие тебя женщины. Грейнджер, большую часть своей жизни я не встречал ни одного нечистоплотного мужчины, зато видел бессчётное количество тех, кто был ненормально озабочен выбором одежды и формой приглашения. Делая выводы о целой группе, ты проявляешь пристрастность, чем бы ты при этом ни руководствовалась. Единственный способ этого избежать — отталкиваться от характера человека, а не от тех черт и качеств, что позволяют тебе его как-то классифицировать. В противном случае ты всего лишь лицемеришь.

Гермиона свирепо уставилась на него и выпрямила ноги, лицо её по-прежнему пылало.

— Ладно, Малфой. Ты не складываешь носки, потому что это ты ленив и нечистоплотен.

— А теперь мы докатились до высказывания мнения, основанного лишь на том, что я назвал тебе дотошной и обвинил в неправоте.

Грейнджер хмыкнула и надолго замолчала. Драко решил, что она всё ещё обдумывает его слова, потому что был готов побиться об заклад: никто не говорил ей такого раньше. Это было ясно по отразившимся на лице Гермионы шоку и ужасу.

— Я есть хочу.

Драко вскинул голову: он поднимал крышку машинки, и внезапно раздавшийся голос почти его испугал.

— Это так по-женски, — откликнулся он, открывая одну из работавших сушилок.

— Что?

Малфой ухмыльнулся.

Они могли препираться друг с другом поразительно долго. Драко считал, это связано с тем, что обычно они имели в виду больше, чем озвучивали. Дело было не только в носках, а ещё в уверенности Грейнджер, будто бы все, кому не нравится их складывать, неправы. Предмет их перепалки обычно оказывался лишь метафорой или символом чего-то более глубокого и сильно их задевавшего. Или же они цапались из-за какой-нибудь глупости просто ради самой ссоры. Будучи в компании друг друга, это они делали лучше всего.

Когда с сушкой было покончено, Малфой специально просто зашвырнул носки в корзину. Они отправились обратно, не сделав остановку на перекус. Что-нибудь перехватить Грейнджер могла и позже — когда не будет отнимать его время. Не то чтобы у Драко было чем заняться, просто ему не хотелось сидеть и смотреть, как она ест.

Драко потребовалось несколько долгих секунд на осознание того, что стоны и хрипы раздаются не из спальни. В доме были тонкие стены, и обычно, находясь в своей комнате, в коридоре или на кухне, Малфой мог расслышать всё, чем занимались девочки. Прожив тут достаточно долго, он к этому привык. И пропускал мимо ушей, если только соседки не проявляли чрезмерный энтузиазм. По крайней мере, так было до тех пор, пока рядом не начала ошиваться Грейнджер. Когда она была поблизости, происходившее иногда казалось мучительным.

Шедшая впереди Гермиона застыла и шокированно уставилась на пару в коридоре. Её рот открылся, глаза широко распахнулись, спина окаменела. Грейнджер сделала шаг назад, налетела на Драко и быстро развернулась, мазнув пальцами по рукаву его футболки.

— Ой, прости... Я просто…

Теперь женщина стонала громче, голова её билась об стену в такт хрипам, что издавал её клиент при каждом толчке. Грейнджер отчаянно покраснела, и Драко почувствовал, что кончики его собственных ушей тоже вспыхнули.

Несмотря на свою репутацию, Драко расстался с девственностью летом перед шестым курсом и спал всего лишь с одной девушкой. В самом начале, до того, как он получил своё задание и всё изменилось. Это была Панси — та, с кем и должно было всё случиться. Чистокровные девушки не должны вступать в сексуальные отношения до свадьбы, но Панси была так уверена в их совместном будущем, что твёрдо стояла на своём. Миллисента сделала это с Малкольмом неделю назад, а значит, можно и ей, заявила она тогда. Времена изменились, к тому же она не отдаёт свою невинность абы кому. Но Драко отказался: его отец — а значит, и сам Драко — верил в традиции. Но тогда Панси принялась вытворять все эти… штуки: двигала бедрами, трогала его согласно инструкциям, полученным из женских книг, которые она стащила из шкафа матери. Это было неловко и неуклюже, сам Драко продержался минуту, прежде чем всё закончилось. Он причинил Панси боль, потому что слишком поторопился, едва разобравшись с тем, что должен делать, и не зная нюансов. После того раза, до того, как всё переменилось, они ещё занимались сексом, но раз десять от силы. А потом Драко был занят планированием убийства директора или же находился в бегах. И времени на секс больше не было.

Так что несмотря на то, что, учитывая своё место жительства, Малфой привык к подобным звукам, ему было по-прежнему неловко наблюдать совокупление перед самым носом, словно он сам являлся участником процесса. Смущение усугублялось наличием в неподходящий момент под боком Грейнджер или любой другой особы женского пола.

Он посмотрел на Гермиону, поудобнее перехватил под мышкой корзину с одеждой, чтобы вытащить из кармана ключ. Явно терзавшаяся неловкостью Грейнджер смотрела на дверь, как на путь к избавлению. Драко откашлялся раз, другой.

— Так что тебе понадобилось?

Мужчина застонал громче, до них доносились звуки шлепков кожи о кожу и грязные словечки.

— Что? — Гермиона подняла руку ко лбу и встретиться с Малфоем глазами не могла.

— Ты зачем пришла? Что-то понадобилось? — Драко закусил губу, делая всё возможное, чтобы игнорировать происходящее и всецело сосредоточиться на стоявшей перед ним Грейнджер.

— О, я, э-э…— она прижала ладонь к груди и перевела взгляд с двери на Малфоя. — Я забыла.

— А-а.

— Я... Мне надо идти.. Я вернусь, когда…

— Когда вспомнишь?

— Да, — она кивнула, нервно облизала губу и снова мотнула головой. — Да.

Драко кивнул в ответ, и Грейнджер пару секунд молча таращилась на него — женщина взвыла в экстазе. Лицо Гермионы стало таким красным, что Драко подумал, что у нее могут лопнуть сосуды, и понадеялся, что жар, который ощущал он сам, был незаметен по сравнению с таким румянцем.

— Прошу прощения, — пробормотала она, нарушая молчание, и Малфой удивлённо вздрогнул.

— Ой, — Драко подвинулся в сторону, как можно крепче прижимаясь спиной к стене и позволяя Гермионе протиснуться мимо.

Она добралась до двери и, прежде чем исчезнуть, обернулась. Драко проследил взглядом за захлопнувшейся створкой, перевёл взгляд на свою дверь и обогнул парочку, чтобы добраться до комнаты.

Позже, когда Драко лежал в кровати, огни за окном уже погасли, а напряжение тела давало понять, что Малфой мается уже какое-то время, в соседней комнате начала стучать спинка кровати. Раньше она была с другой стороны, сейчас же, казалось, примыкала прямо к его стене. Спустя несколько минут стонов и всхлипов, доносившихся из смежной спальни, Малфой стянул боксеры на бёдра. Он облизал ладонь, провёл ею по члену, второй рукой хватаясь за изголовье и вдавливая костяшки в стену так, чтобы чувствовать удары соседской спинки. Он прислушивался к звукам и вжимал голову в подушку, ускоряя темп и прикрывая глаза — представляя себе руку, соскользнувшую с головы и обхватившую груди. Он бы ощущал ладонью их тяжесть — рядом со своим торсом, — пока трахал партнершу. Её лицо было бы жарко-красным, волосы — растрёпанными, а глаза — широко распахнутыми.

Малфоя накрыл сильный оргазм, его вскрик смешался со звуками, раздававшимися в соседней комнате и в доме, бёдра инстинктивно вскинулись навстречу руке. Выровняв дыхание и успокоившись, Драко привел себя в порядок и вернулся в кровать, стараясь не задумываться о произошедшем. Все о ком-то да фантазируют, так уж выходит, и в этом нет ничего особенного. Это вообще ничего не значит. Удовлетворённый, Драко зарылся лицом в подушку и наконец заснул.

1) Человек часто сам себе злейший враг. Цицерон

Вернуться к тексту