Когда король спасает Францию (джен)

Франция, ноябрь 1356 года

Я бы мог стать Папой. Ну как забыть, как не вспомнить, что трижды я держал в руках папскую тиару, трижды! Будь то Бенедикт XII, будь то Климент VI, будь то наш теперешний Папа, это я, я после ожесточенной борьбы решал, чье именно чело в конце концов увенчает тиара. Мой друг Петрарка недаром зовет меня делателем пап… Не такой уж искусный делатель, раз тиара ни разу не досталась мне. Впрочем, на то воля Божья…

А что стало причиной? Конечно, в первый раз я был чересчур молод. Тридцать три года, возраст Христа; и в Авиньоне пошел об этом шепоток, когда стало известно, что Иоанн XXII… Во второй раз, на конклаве 1342 года… ох, я ведь в этот второй раз имел все шансы, если бы… если бы не личная неприязнь ко мне короля Иоанна. Просто Его Величество меня всегда недолюбливал.

Я, безусловно, племянник, стал бы папой, если бы не проклятый граф Артуа. В жизни не видел большего смутьяна и негодяя! К несчастью, король Иоанн слишком сильно любил его. Нет-нет, я не спорю, племянник, король Иоанн — великий государь, а его победный въезд в Бордо прославит его в веках. Помня, каким он получил Королевство, я никогда не посмею его осуждать или упрекать. Но его слепая привязанность к графу Артуа меня всегда раздражала. Как мог король Иоанн, Государь такого ума, не видеть в нем человека без чести и совести, нечистоплотного мерзавца? И вот представьте, племянник, он даже прослезился на похоронах графа Артуа. «Природа плачет», — бросил он, глядя на дождь. Как часто выдающиеся Государи подвержены простым слабостям…

Вы спрашиваете меня, Аршамбо, как выглядит вблизи король Иоанн, который так прославил Францию и которого так славит народ? Внешне он — почти точная копия отца Людовика Сварливого. Мутноватый бесцветный взгляд, острый нос, слабые руки, легкая сутулость… Недавно у него появился кашель, как и у его отца, за которым мы все наблюдаем с тревогой. От матушки королевы Клеменции он унаследовал только высокий рост и длинные ноги. Но разума и решительности в нем столько, что хватило бы и на его деда, короля Филиппа. Решил — сделал. Правда, как настоящий король, всегда посоветуется со своим окружением, трижды обдумает, семь раз отмерит, а потом режет. Но уж если решил, то сломит любые препятствия на пути.

У короля Иоанна есть одно интересное качество: если вокруг все плохо, то он шутит, смеется, подбадривает всех юмором. А вот если вокруг все хорошо, то он обычно мрачен и задумчив. Когда я напрямик спросил его об этом, то он ответил: «Я не доверяю ситуациям, когда все хорошо. Это значит, мы что-то перестали понимать». И еще король Иоанн мне симпатичен тем, что не выносит лести. Причем не выносит из чисто прагматических соображений. «Кто больше всех льстит, тот первый и продаст в опасности». Равно как и тех, кто любит произносить правильные слова. «Первый предаст», — всегда махал рукой король.

И главное: король Иоанн всегда умеет выслушать другого и использовать его таланты. Граф Артуа подбрасывал нередко самые сумасбродные идеи. Король Иоанн всегда выслушивал дядю, и каким-то образом умел оформить их в весьма мудрые указы. Или возьмите, к примеру, меня. Если я сейчас напишу королю какие-то предложения, то Иоанн охотно прочитает их, взвести все за и против, и отдаст их на выполнение. Даже поблагодарит меня от всей души. Но лично к Святому престолу не подпустит ни под каким видом. Так уж он устроен: или доверяет человеку, или нет. Этим, кстати, отличались его отец и мать: если доверяли, то приближали к себе, а если нет…

Вы спросите, меня, племянник, отчего же я ссорюсь с таким талантливым Государем? Это правда, в отношениях между мной и королем Иоанном давно пробежала чёрная кошка. Почему? Для этого я должен буду рассказать вам всю историю царствования короля Иоанна Посмертного. Вот ведь глупое прозвище у выдающегося короля! И сделаю это охотно — благо путешествие нам предстоит долгое…

* * *

Свое дурацкое прозвище король Иоанн получил потому, что его отец Людовик Сварливый помер за… Дайте-ка посчитать… Пять месяцев до его Рождения. Ходили тогда слухи, что его отравила как крысу графиня Матильда (она же Маго) Артуа. У этой Грозной мужеподобной дамы были как минимум две причины это сделать. Первая — Людовик явно отбирал у нее графство Артуа и собирался передать его Роберу. Вторая — ее дочка Жанна, между нами. — отпетая развратница, была замужем за принцем Филиппом, братом Сварливого. Маго не терпелось расчистить дорогу к трону зятю с дочкой. Кто-то из ее придворной челяди слышал, как она сказала про Людовика: «Но мне надо, чтобы он сдох сейчас, немедля. Не успокоюсь, пока не провожу его в Сен-Дени!»

И через неделю проводила. Как отравила — одному Господу известно. Потом говорили, будто подсунула отравленное драже. Но не тут-то было! План графини дал сбой. Сначала обнаружили, что пес, лизнувший простыни короля, тотчас умер, и догадались, что это был яд. Затем Робер Артуа, давний враг графини, протолкнул в регентши беременную королеву Клеменцию при поддержке Регентского совета во главе с Карлом Валуа. Это была блестящая комбинация шахматиста! Споров о регентстве больше не было, ибо никто не посмеет возразить, почему регентшей после смерти короля стала королева. Ну а, кроме того, Валуа сохранил власть в своих руках, да еще на легальной основе.

Вы только представьте себе ярость Маго, если действительно отравила она! Маго убрала Людовика, но регентом стал фактически Карл Валуа — ближайший друг Робера. Филипп сидел в Лионе, как барсук, и был только формально членом Регентского совета. И главное, графини было нечего делать! Отравить королеву с наследником? Ну, во-первых, подобраться к ней было не просто: толстяк Бувилль окружил Ее Величество почти военной стражей. Во-вторых, после истории с умершим псом, Маго вела себя осторожно: вокруг все шептались, что она убила короля Людовика. А в-третьих, чтобы ее отравление дало Маго? Регентом автоматически стал бы Валуа, как глава Регентского совета, и тут уж гарантированно прощай графство Артуа. А на Клеменцию у нее было влияние через дочку Жанну и зятя Филиппа. По слухам, племянник, там у них с Филиппом что-то было; то ли он ей нравился, то ли она ему… То ли полунравился… Не понимаете? Ну да вы еще молоды, Аршамбо.

Филиппу впрочем было не до Маго с ее графством. Уезжая срочно из Лиона, он велел запереть кардиналов в соборе до тех пор, пока не выберут Дюэза. Просто во время службы собор заложили кирпичом. По мне так это было верхом тупости: Клеменция, воспитанница Дюэза, сразу велела французским кардиналам голосовать за него. Конклав роптал, но французы быстро сошлись на кандидатуре старца. Да и другие кардиналы проголосовали за него из желания поскорее выбраться из западни или в надежде, что семидесятилетний старец долго не проживет. Так мы и получили папу Иоанна XXII, моего благодетеля. Забавно, не правда ли, Аршамбо? Иоанн, возвысившей меня, стал папой, а Иоанн, отодвинувший меня от Святого престола, лежал во чреве королевы Клеменции.

Филипп Пуатье явился в Париж мрачнее тучи, что было понятно: власть ускользнула буквально из рук. Хуже того, Филипп опозорился в Лионе. Узнав от кардинала Дюэза о смерти короля, он велел запереть городские ворота и зачитать указ о своем назначении регентом. Но тут как раз прибыл гонец из Парижа, зачитавший указ о регентстве королевы Клеменции. Прав оспорить его у Филиппа Пуатье не было. С тех пор все вокруг его презрительно звали «Филипп Запри Ворота».

Филипп встретился в Париже с дядей Валуа, о чем-то долго спорили, ругались, но, видимо, в конце концов сплотились против бургундов: в Регентский совет пока ввели Людовика д’Эврэ, дядю покойного короля и коннетабля Гоше де Шатийона, бравого вояку. Трое на трое из партии Валуа и партии Филиппа. И вот тут-то впервые резко выросло значение королевы Клеменции! Если голоса разделятся поровну, решающее слово будет за Ее Величеством. Впрочем, Валуа считал, что племянница у него в руках, и та не спешила разочаровывать дядю в этом.

Королева Клеменция… Мне лично она не нравилась, и это, думаю, стало дополнительной причиной нашей взаимной нелюбви с королем Иоанном. Большинство видело в королеве Клеменции почти святую, а я видел в ней хитрую изнеженную итальянку, которая отменно манипулировала окружающими. Ее главным оружием были показная святость и кроткая улыбка. О, племянник, кроткая улыбка этого ангела была пострашнее холодного взгляда короля Филиппа Красивого. Ибо кто же осмелиться обидеть или оскорбить такую милую, славную, набожную девушку, да еще и сиротку? Почти каждый хотел сделать ей что-то хорошее и милое. Причем тут король Иоанн? Ну, а кому, племянник, понравится, что ты видишь его маменьку насквозь? Такое, знаете ли, не прощают.

Королева Клеменция была до невероятности забалована бабушкой Марией Венгерской. Вы только представьте: Клеменции было двадцать два года, когда к ней сватался Людовик, а бабушка держала ее за ручку на переговорах в присутствии Бувилля! По мне так это просто ужасно! Потом королеву Маргариту задушили, мадам Клеменцию посадили на корабль и отправили во Францию. Впрочем, неаполитанская принцесса была не в душе не робкого десятка: во время бури она к ужасу капитана расхаживала по палубе, демонстрируя, что ей, самой Клеменции Венгерской, никакая буря нипочем. Тщеславная актриса, как все итальянки. И там-то она якобы и дала обет назвать сына Иоанном. Корабль спасся, Клемнцию на носилках доставили до места свадьбы, и мы получили Иоанна Посмертного. Французы не в обиде, но королю Иоанну не нравилось, что я знал цену святости его маменьки.

Людовик окружил Клеменцию тысячью забот. Рядом с ней постоянно находилось не меньше трех придворных дам, выбранных из самых благородных семейств королевства. Они выполняли любое ее желание, предупреждали любое ее движение, подавали, вдергивали нитку в иголку, держали перед ней зеркало, причесывали ее, набрасывали ей на плечи накидку, как только становилось прохладнее. Самые прославленные менестрели, сменяя друг друга, рассказывали ей о приключениях короля Артура, рыцаря Ланселота и Золотую легенду, повествующую о житии святых. Десяток гонцов несли лишь одну службу: они скакали из Неаполя в Венсенн и обратно и отвозили ее письма к бабке, к дяде — королю Роберту и прочим родственникам. Ну, а чтобы королеве утром вставать и идти на молитву, постелили дорожки из бархата: а то нежным ножкам Ее Величества будет холодно.

Помните, племянник, как говорят бургундцы? «Знаем мы ваших ягнят: пусти их втроем — волка съедят!»

Кстати, о птичках, то есть о бургундцах. Едва Филипп вернулся в Париж, как сразу в июле торжественно провели Ассамблею по вопросу о престолонаследии. Накануне этой Ассамблеи передрались буквально все подряд. Все было просто, ежели королева Клеменция родит сына, тот, само собой разумеется, будет королем, а сама королева останется регентшей вплоть до его совершеннолетия. Но если Клеменция родит дочь… Вот тут-то и начинались главные трудности. Ибо по справедливости следовало бы короновать в этом случае маленькую Жанну Наваррскую, дочь Сварливого от первого брака.

Должен вам сказать, племянник, что в отношении маленькой Жанны существовали тяжелые подозрения, и именно на ее незаконное происхождение особенно напирал Карл Валуа, устраивая второй брак Людовика X, да и Филипп при случае не прочь был намекнуть на это обстоятельство. Сопоставление дат рождения Жанны и начала преступной связи ее матери наводило на кое-какие мысли. Равно как и то непонятное отвращение, с каким Людовик относился к своей дочери, которой запрещено было даже показываться на глаза отцу. И не удивительно поэтому, что при дворе прошел слух: Жанна дочь Филиппа д’Онэ.

А знаете, племянник, кто настоял на том, чтобы на Ассамблее председательствовала королева Клеменция? Нипочем не угадаете. Та сначала отнекивалась — то ссылалась на плохое здоровье, то жаловалась, что хочет в Венсен. Но потом все же дала себя уговорить. королева заранее начала готовиться к своему первому торжественному выходу с невольным чувством любопытства, интереса и нетерпения; в эти дни ей даже стало казаться, что в душе ее вновь просыпается вкус к жизни. Ни граф Валуа, ни граф Пуатье не горели желанием отстаивать ее права, но у королевы нашелся рьяный защитник по имени Робер Артуа. Тут уж он трупом лег, чтобы королева лично вела Ассамблею.

Робер, как вы сами понимаете, действовал не просто так. Сначала он ждал, что Людовик отберет графство Артуа у Маго и отдаст его ему, Роберу. Теперь он ждал того же от Клеменции. Ему нужна была ситуация, когда королева и регентша ни в чем не сможет ему отказать. В благодарность за власть и регентство королева Клеменция должна будет передать ему графство. Робер открыто так, понятно, не говорил. Но это как бы подразумевалась само собой. Впрочем, Жанна Бургундская, дочка Маго, всегда то ли дружила с Клеменцией, то ли изображала дружбу, что частично блокировало Робера. Пакости этого баламута, племянник, еще выйдут на свет божий, уж поверьте мне… Родня Робера зря так торжествует — король Иоанн не вечен…

Итальянка быстро сообразила что к чему. Она будет сидеть регентшей при трех условиях. Штамповать любые законы и указы, которые ей принесет на подпись ее дядя Валу. По крайней мере пока. Слушать Робера Артуа и мило ему улыбаться, ибо он единственный защитник ее прав. И еще пока есть Регентский совет. Убрать Клеменцию — это автоматически посадить регентом Валуа. Ну, а этого не хотели ни граф Пуатье, ни бургундцы.

О, это волшебное слово «пока»… Одно из любимых слов короля Иоанна и его покойной матушки. Люди мало обращают внимание на то, как король говорит «пока невозможно», «пока это мало реалистично», «пока не стоит»… Именно что пока. Он всегда оставляет лазейку однажды пересмотреть свое решение. Пока так. Ну, а когда ситуация переменится, сами понимаете…

И вот тут-то племянник возник невообразимый альянс — графа Пуатье и Робера Артуа. Да-да, вы не ослышались. Филипп Пуатье прорубал себе дорогу к трону. Если отстранить от власти и Жанну Наваррскую, и дочь Клеменции, то становится королем он, то есть Филипп. Для этого коннетабль Гоше де Шатийон изобрел формулу: «Негоже Лилиям прясть». То есть Францией не может управлять женщина. Решили, что был некий Салический закон у франков, по которому женщина — только вдумайтесь племянник — не может править королевством, но может управлять ленными владениями. А Робер Артуа вцепился в закон двумя руками: мол, раз так, то и графиня Маго не может владеть графством Артуа.

Но против выступили бургундцы! Эд Бургундский отстаивал на Ассамблее права своей племянницы Жанны Наваррской. Честно, мне ее жалко, Аршамбо. Тихая, несчастная, всеми гонимая. Людовик ее не считал своей дочерью и даже видеть не желал, крича, что она незаконнорожденная. За ним это повторяли все подряд. Клеменции, а потом и ее сыну, она была не нужна тем более. Иоанн потом сколько раз ей говорил, что Людовик Х — его батюшка, а она — дочь конюшего и бургундки. Тоскливое детство, племянник, поверьте…

Хотя Робер там изрядно подебоширил, Ассамблея завершилась в пользу Филиппа Пуатье. «Пока», — как любит говорит король Иоанн. Постановили, что если королева Клеменция родит дочь, то подождут до совершеннолетия Жанны Наваррской, а там проведут новую Ассмаблею. Что если новая Ассамблея подтвердит салический закон, то корона перейдет к ближайшему родственнику мужского пола, то есть к Филиппу Пуатье. Впервые его назвали претендентом на престол. Но обставили это столькими условиями, что сами понимаете, это было слишком призрачно.

Эда Бургундского умаслил Филипп Пуатье. Он женил его на своей восьмилетней дочке Жанне и пообещал место в Регентском совете. И намекнул на то, что Жанне может достаться Наварра. В общем, с бургундцами худо бедно договорились. Эд Бургундский охотно закусил удила. Ведь если умрет графиня Маго, то графство Бургундской перейдет к ее дочке Жанне, а потом и к внучке Жанне. Объединить Дольский и Дижонский дворы было мечтой герцогов Бургундских.

Неурегулированным оставался вопрос с графством Артуа. Робер баламутил воду и поднимал сеньоров. С Маго никто не снял запрет Людовика Х возвращаться в Артуа. Маршала Юга де Конфлана, назначенного Людовиком, бароны с помпой прогнали. И вот тут нежная святая королева Клеменция в первый раз показала зубки. Весьма острые, племянник, уж поверьте.

В октябре Робер Артуа и Жанна Бургундская со своим мужем Филиппом вошли в покои королевы в Венсенне. Она туда все-таки уехала из Парижа — пожить в тишине, на природе. Графиню Маго Юг де Бувилль не подпускал к Государыне ни под каким видом, поэтому ее интересы представляла Жанна Пуатье. Это семейство было счастливо: недавно у них родился сын. Королева Клеменция, порядком раздобревшая на последнем месяце беременности, ласково им улыбнулась и предложила компромиссный вариант. Мол, давайте пока подпишем предварительное соглашение по Артуа сроком на два года. А там вернемся к этому вопросу снова. Союзники путь выдвинут обвинения против ее канцлера Тьерри д’Ирсона епископу Терруанскому, но он пока может жить в Артуа, как и его родня. А графиня пусть вернет сеньорам Артуа спорные земли.

Все оказались довольными. Маго решила, что победила, и торжественно вернулась в Артуа, где сеньоры разгромили ее замок Геден. А Робер был уверен, что через два года Артуа вернется к нему. Ему как раз удалось отыскать даму поставлявшую яд графине Маго. Изабелла Ферьенн с сыном были застигнуты на месте преступления — отмеривали покупателю зелье, чтобы напускать порчу. Люди Робера без лишнего шума убрали соглядатаев графа Пуатье, и теперь колдунья находилась под стражей в одном из замков Артуа, где и продиктовала подробную и очень содержательную исповедь своих злодеяний.

«Ничего, вы у меня еще попляшете! — думал Робер, искоса поглядывая на Филиппа и Жанной. — Я прикажу Жану де Варенну привести ко мне эту даму, возьму ее с собой на Совет пэров, а она расскажет, как ты велел убить своего братца! И даже дражайший твой папа не поможет!»

На том пока и порешили.