Ищущий Темнодейство (джен)

Эдуси присел на одной из толстых ветвей дерева, росшего на краю скального обрыва. Под ним раскинулись верхушки деревьев Тёмного леса, считавшегося самым разнообразным из всех. Его северная половина посеребрилась слоем инея, пихты и лиственницы застыли от холодных ветров севера. Южная же часть всё ещё готовилась к зиме. Лиственные деревья сбросили наряды, а широкая река, берущая начало из-подо льдов в Северном Королевстве и тянущаяся до самой Серебристой Мглы, понемногу заворачивалась в лёд. Прозрачная ночь озаряла своим бледным светилом голые ветви южной стороны леса — пусть сильно тонкие, но столь густые, что цеплялись друг за друга. Место, где он сел, находилось ни там, ни в другой части Тёмного леса. На западном берегу материка властвовали сильнейшие бризовые ветра, и буреломный лес со временем расползался всё дальше на юг. Некоторые совы даже прозвали это место с беспощадными потоками Ветровым полем боя. Если оно так, то сегодня явно одержали победу северные ветра, думал Эдуси на подлёте, когда морозный ветер проник сквозь длинные перья и пух. Он потерял счёт, сколько раз за эту ночь ёжился. Зима для него всегда была особенно сурова. Если он радовался тёмному окрасу, так удобно скрывающего даже в самой незначительной неровности, где есть тончайшая полоса тени, то в отместку природа наградила его скудным пухом, способным защитить лишь от лёгкого дуновения.

Он услышал Цеда за миг до того, как тот неуклюже приземлился над ним. Ветка качнулась и задела его макушку.

— Там ужасные ветра, — доложил он, — бросают в стороны и едва хватает сил противиться.

Эдуси кивнул и внимательно осмотрел друга: на тонких ворсинках бахромы, которая у него самого отсутствовала, тонкой пыльцой образовался иней; кроющие перья слегка помялись, а на брюхе распушились, отчего и так на редкость крупная сипуха выглядела ещё больше. Крылья стали влажными от густого облака, и от Цеда неясными кружевами исходил едва уловимый дымок. На спине плотно сидел тёмный мешок, пока что сморщенный и пустой, а внутри позванивали старые боевые когти, прозванные так скорее по традиции, а не из-за их опасной остроты — эти когти бесполезны против хищников, а в охоте лишь утяжелят участь жертвы, потому Цед снял их ещё в Серебристой Мгле. Конечно, будь дело года назад во времена шествия Чистых, подобное было бы неразумно, да впрочем и год назад, когда самая крупная стычка между Ночными Стражами и Чистыми унесла несколько жизней. Но ныне вороны в этих местах дружелюбны, а разбойники давно улетели в Даль, и блеск оружия только привлекает ненужное внимание.

Они остановились на самой границе между спокойными как течение реки потоками и бурными, жестокими завихрениями. Чуть дальше поваленные и сломленные деревья, павшие под натиском ветров и отпугивающие всякую сову, — нет более верного предупреждения о безлётной зоне, чем буреломные леса. Только Ночные Стражи способны летать сквозь них и без особых усилий укрощать разбушевавшийся воздух. Но они ими не были, и поэтому Цед продолжил:

— Если мы пересечём реку и облетим их, скажем… — он задумчиво замолк, повернувшись к северу.

Эдуси прикрыл глаза, недовольно щёлкнул клювом, и заметил:

— На северной стороне ветра слишком холодные. Ты ведь знаешь, Тёмный лес словно когтем прочертили. Одна половина холодная, а вот другая именно такая, какая нам и нужна.

На самом деле с южной стороны лес слишком густой — каждая ветка что паутина оплетала воздух. Цеду это известно, и он, конечно же, не преминул сказать об этом.

— И ещё мы не можем лететь поверх верхушек, — бурая голова завертелась и покачалась из стороны в сторону. — И кроме того, Ветровое поле боя с каждым годом всё дальше движется на юг — и там мы потратим значительно больше времени, — Цед вновь качнул головой и посмотрел на распушившийся тёмный шар, коим стал Эдуси. Недовольство излучалось столь явно, что он даже мог не оборачиваться.

— О, Глаукс, спасибо, — пробурчал Эдуси и постарался туже закутаться в крылья — скорее не для того, чтобы защититься от мороза, а чтобы напомнить другу, насколько он уязвим. — Всё-то ты продумал, а о друге позабыл.

Цед глубоко вздохнул и посмотрел прямо в его тёмные глаза. Любой другой даже не увидел бы, где в мешанине длинных, спутанных и взлохмаченных перьев два прекрасных глаза, таких же сплошные чёрных, как у сипух, но он-то умел их различать: они темны лишь в глубине, но по краям отливают тёмно-синей каймой. Именно в них он смотрел и дружелюбно ответил:

— Прости, Эдуси. У меня порой вылетают из головы простые вещи: не упомнишь всего, особенно когда тут такое случилось.

Он обвёл крылом предполагаемую сторону, где находился замок. Эдуси прищурился и слегка опустил голову.

— Мы можем сделать большой крюк и миновать опасные потоки, но тогда нам нужно будет отдохнуть после долгого…

— Нет! — воскликнул Эдуси. — Хорошо, убедил! Никакого отдыха в Тёмном лесу, — и повысил голос, не давая Цеду возразить. — Мы не будем здесь останавливаться.

Цед закрыл клюв и ответил едва заметной улыбкой, которая не коснулась его желудка. Внутри он оставался серьёзным.

— Но не вздумай воображать, — преувеличено спокойно сказал Эдуси, в голосе которого улавливалась нить холода, — будто твоя уловка осталась незамечена, иначе в следующий раз одной улыбкой ты не отделаешься.

Сипуха хрипло расхохоталась и спрыгнула на ветку друга.

— Я совсем поглупел, друг мой, — смеялся Цед и похлопал друга по крылу. — Считал себя тонким лезвием, а оказался громилой-молотом! Прости меня.

Эдуси подозрительно смотрел, затем тоже улыбнулся:

— Простить нелепую попытку водить меня за клюв или простить твою глупость?

— Но ведь это сработало? Так что не такая уж и не нелепая, верно ведь? Ты улыбаешься. Значит ли это, что я сделал правильно?

— Не паясничай. Больше я этого от тебя не потерплю. Скажи лучше, мы на правильном пути?

Ветка снова покачнулась, когда Цед ступил на самый край и спрыгнул с прогнувшегося конца, плавно слетев с обрыва на дерево ниже. Эдуси неясной тенью последовал за ним. Светлая сипуха дождалась его и когтем ткнула прямо сквозь деревья.

— Вон там большая котловина, а в ней то, что мы ищем, — Цед поколебался, былая серьёзность вновь вернулась на его лицо. — Ты уверен, что хочешь лететь туда?

Он выглядел не встревоженным, но слегка обеспокоенным. От весёлости не осталось ни следа.

— Я хочу сказать, если там что-то обнаружится о духах… или о тебе?

— Я размышлял об этом весь путь сюда, — нехотя признался Эдуси.

В этих словах не было ничего особенного, и, кроме того, эта внутренняя борьба должна была проступить на его лице, именно потому Цед об этом и спрашивал. Но тогда почему ему так тяжело в этом признаваться? Может, он боялся узнать, что вся его жизнь будет отмечена путешествиями из одной страны в другую, и эти короткие перелёты отсчитывают подобно часам весь его срок на этом свете? Может, он боится узнать, что мог иметь другую жизнь — жизнь нормальной совы, но некое проклятие испортило его перья? Кем бы тогда он был? Чуткой сипухой или юрким сычом? Ему симпатизировали ушастые совы — так может по природе он задуман именно ею? Полетел бы тогда он на Древо, чтобы стать Ночным Стражем, или стал бы ремесленником? А может целителем? Ему нравится помогать другим. Или даже это чувство навязано?

Эдуси вздрогнул, когда почувствовал прикосновение. Цед заботливо наклонился и стал чистить ему перья. Это был один из самых добрых и сочувствующих жестов в арсенале сов, и потому он благодарно кивнул и отстранился.

— Думаю, мне всё же следует увидеть то, что там будет.

На глазах проступили слёзы, и отвернувшись, Эдуси смахнул их прозрачным веком. Нормальная сова.

Очень скоро деревья словно ухнули вниз. Их острые тёмные очертания глубоко провалились, но, несмотря на это, с высоты то было совсем незаметно. А если принять во внимание, что мало кто из сов отваживается летать в места с такими перемалывающими ветрами, становилось ясно, как оно так долго оставалось незамеченным. Совы короткими перелётами, крайне осторожно выбирая путь, всё ближе подлетали к строению других, чьи стремления строить самые невероятные вещи в самых невероятно скрытых местах поражали нутро. К радости Эдуси они нашли путь в той самой середине, словно невидимой нитью разделявшая северные и южные границы Тёмного леса. Широкий ручей, по северный берег называемый Белой, а с южной — Каменной, как раз и был той условной чертой. По правую сторону высокие и стройные хвойные деревья, а по левую широкие, голые и невзрачные лиственные. О, ветра досаждали им и здесь, когда ни по́падя обрушиваясь сверху, и случайные обрывки ледяных потоков севера всё же долетали до них; и всё-таки Эдуси не успел промёрзнуть насквозь. Мрачные мысли быстро улетучились, ведь слёзы на глазах вкупе с прохладным воздухом нещадно щипали глаза. Цед время от времени оборачивался на него, будто бы убеждая себя, что друг всё ещё летит за ним, и ободряюще улыбался.

И вот они тут. За паутиной дерева скрывался большой силуэт слишком правильной формы для естественной породы. Прямые линии и чёткие прямоугольные возвышенности выдавали каменные стены и башни. Его всегда привлекала эта красота. Было что-то пугающе магическое в этом, внушающее такое благоговение и трепет, что никакой широты мышления не хватит в полной мере всё осознать. Каждый раз, когда он в маленьких библиотеках смотрел на рисунки, его перья подымались и Эдуси чувствовал холод, но не тот неприятный, словно страх или жестокое осознание, — скорее наоборот, холод понимания, что в мире существуют настолько загадочные вещи. Это история их мира. Мира, которым владели предыдущие полноправные хозяева. Которые знали так много и превзошли в развитии так далеко, что даже и половины вещей совы до сей поры не разгадали. И что-то заставило их исчезнуть, что-то вычеркнуло их из общего полотна жизни и оставило лишь блеклые следы, отмечающие их былые достижения. Стали они жертвой собственных знаний? не они ли довели их до катастрофы? — вот какие вопросы пугали Эдуси, ведь совиные учёные идут по следу вымершего вида.

Луна уже прошла значительный путь по звёздному небу, её прямые лучи падали точно сверху вниз на реликт прошлых эпох, словно приглашали поскорее войти внутрь. Уже подлетев ближе, он различил тонкую резьбу на каменных стенах. Искусный барельеф витиевато кружился в завихрениях на потускневшем с изрядными трещинами камне; плитка, несмотря на время, выглядела всё так же надёжно, как должна была выглядеть в ночь своего создания. Это были прямые стены, вовсе не зубчатые, и небольшой парапет на верхушке тянулся вдоль всего периметра. Ровный квадрат — вот чем были эти стены. А по углам пирамидальные башни с острыми кольями на верхушках. Должно быть, некогда там реяла ткань с символами родовой принадлежности, которые, насколько Эдуси помнил, назывались не то флагами, не то флоком. Внутри, отступая от стен всего на несколько махов, возвышалась цитадель. Прямая и суровая — строгая, не терпящая промедления и глупости. Вот как описал мысленно Эдуси это строение. В литературе архитектуры других было подходящее слово для этого стиля, начинавшееся на букву «Г»⁽¹⁾, но, к сожалению, он забыл его. Пустые, вытянутые ввысь глазницы отмечали место, где некогда было стекло. Объёмные линии, похожие на тот же барельеф, тянулись от основания до самой крыши, такой же пирамидной, что и настенные башенки. Но во всём это была какая-то фальшь, и Эдуси запоздало понял, в чём она заключалась: витиеватые стены не вписывались в общую картину неприступной цитадели с прямыми словно дротики линиями.

Они поднялись выше и теперь зависли высоко над стенами. Оказалось, что цитадель имела внутренний двор, вымощенный камнем. Они опустились точно в центре и осмотрелись. По периметру возвышалась бесчисленная колоннада и образовывала длинный портик, раскинувшийся вокруг подобно раскрытым крыльям. С четырёх сторон виднелись большие проходы во внутренние галерейные коридоры. За колоннами зияли чернотой разбитые витражные стёкла; местами цветные острые куски держались в проёмах, но большинство из них разбились, и их яркая кроша виднелась даже отсюда. Цед судорожно вдохнул, увидев их. Процесс изготовления стекла совам давался очень тяжело, а такого искусно вылитого тем более. Ремесленнику от макушки до самых когтей было тяжело смотреть на испорченные труды других, каждое изделие которых приравнивалось к бесценному сокровищу.

— Будет ли кощунством забрать образцы витража? — медленно протянул Цед с мукой в голосе.

Ему непременно хотелось забрать часть с собой — вовсе не затем, чтобы перепродать торговому движению сорок, а чтобы изучить и, возможно, если он ничего не обнаружит, сдать Глауксовым Братьям на хранение.

Эдуси указал вглубь проёмов.

— Думаю, они охраняют это место.

Во внутренних коридорах виднелись светлые фигуры из камня. Одетые в широкие пластины и вытянутые шлема с гребнем, они держали в нелепых лапах длинные копья. Их лица смотрели перед собой; прямая и уверенная стойка кричала о скрытой опасности, и Эдуси ожидал, что эти статуи вполне могут ожить и не пустить их внутрь. Он вдруг осознал, что весь съёжился, а дрожащие лапы едва сохраняли твёрдость. Взглянув на пристыженного Цеда, он увидел трепещущие перья. Виноватый взгляд направлен на изваяния.

— Я вовсе не думал на самом деле… — пробормотал Цед и замолчал, осознав, насколько это глупо звучит.

Статуи были лишь камнем, и, даже если они изображают других, камень не может ожить, ведь так? Но на то они и другие, чьи истинные возможности и легенды с течением времени слились воедино.

Узкая арка таила в себе темноту, казалось, целой бездны. Ряды статуй-воинов тянулись вглубь и растворялись вдали.

— Быть может, — протянул Эдуси, — нам следовало взять огонь? Или в таком месте его нельзя использовать?

— Не думаю, что они видели в темноте лучше нас, — ответил Цед и указал на одну из стен, — там есть выемки для подставок факелов. А ещё я видел разбитые фонари, когда мы были сверху.

Эдуси с сомнением посмотрел на друга, но предпочёл не рассказывать, что люди, как они сами себя называли, ходили под ярким солнечным светом, а значит, могли делать свои дома без лишних отверстий внутри, ведь днём и так светло, а ночью полагались совсем не на тусклый свет луны. И всё же, нам бы не помешал огонь.

Совы так и стояли перед входом, не решаясь войти. Время от времени поглядывая друг на друга, они дружно вертели головами, когда ощущение незримого взгляда прошивало насквозь, вторгаясь прямо в их желудки. И унылое завывание ветра, пусть они его не чувствовали, слышалось всё сильнее. К Эдуси пришло неприятное сравнение, что это подобно топоту зверя, неотвратимо подбирающегося всё ближе.

— Ты весь сжался, — вдруг произнёс Цед, своими словами заставив вздрогнуть Эдуси: мысли о звере всё ещё вертелись в его голове.

— Думаю, это лучше, чем распушиться, — огрызнулся Эдуси, но тут же смутился своих резких слов. — Прости. Меня нервирует это место.

Цед понимающе кивнул, и на короткий миг Эдуси заметил страх в его глазах. Лапы друга едва уловимо дрожали.

Серые камни, старые и потрескавшиеся, видели многое. Цитадель, не находясь ни на южной стороне, ни на северной, не имела ни белого песка снега, ни тонкого слоя зелени. Однажды — бесчисленные десятки лет назад — здесь могли стучать нелепыми лапками детёныши других. Здесь неуклюже вышагивали вытянутые существа, так сильно любившие накинуть на себя отрезы ткани вместо меха, которого они не имели, — и всему этому стены, полы и крыши были свидетелями. Как может что-то сохраняться так долго? Как может обычная порода пережить целый вид и своим существованием прокладывать нить через всё время? Эдуси чувствовал не только всё то, что делало замок замком — каменные плитки, кирпичи, проёмы, сгнившие деревянные двери и разбитые витражи — он чувствовал, будто погрузился в мысли и знания других, будто они вовсе не исчезали, а лишь стали дымкой, которую можно увидеть. Поэтому он сейчас одновременно дрожал в страхе и трепетал в благоговении. Он принял уважение к могущественным существам.

Кажется, его друг думал о чём-то похожем. Сипуха замерла и смотрела в пустоту перед собой, клюв беззвучно шевелился в тихом шёпоте. Его лапы всё ещё дрожали. Эдуси хотел было окликнуть его, но передумал, когда особо сильное завывание вторгнулось во двор и вскружило каменную пыль. В такие моменты редко хотелось подавать голос.

— Ну, полетели? — тихо выдавил Эдуси, словно боясь кого-то разбудить.

Вокруг, кроме них, никого не было, но следовало сохранять тишину. Незримый наблюдатель подкрался ближе и теперь отчаянно буравил затылок.

Внезапно, Цед рванул внутрь. От неожиданности он даже подпрыгнул и взмыл в воздух на возникших потоках воздуха. Громкие хлопки крыльев разнеслись по двору, и, прежде чем светлые очертания сипухи растворились в глубине, Эдуси услышал неразборчивый крик друга, обращённый ему. Великий Глаукс!

Недолго думая, он отправился следом.

~ ※ ※ ※ ~

Группа сипух пролетала над Серебристой Мглой. Эти края всегда опережают прочие и оголяются раньше, может, поэтому некоторые и называют местных жителей выскочками, раз даже страна их такова. Впереди на самом горизонте виднелись сплошные пики Тёмного леса, и туда они направлялись. Уставшие, злые, расстроенные. Позади остальных летел Дарран, поддерживаемый воздушными потоками впереди летящих. Немногим ранее с его лица стекала собственная кровь, а сейчас она страшным багровым пятном засохла от клюва до грудки и окропляла лапки и крылья. Лишь чудом она не задела неброский браслет из простого металла, плотно застёгнутого на лапе. В светлой ночи браслет не отражал лунный свет, но вкраплённая частичка ярко блестела и внушала необъяснимую тревогу всякой сове, бросившей на неё неосторожный взгляд.

Вооружённые совы смотрели только вперёд, не оглядываясь по сторонам. Им нечего было бояться — наоборот, бояться следовало всякому, кто встретится на их пути.

Но в этот раз всё иначе. В их желудке неприятно скреблись, будто там поселились тысячи жуков. Всё прошло не так, как должно было, и почти всё из того, о чём их предупреждали, этой помётной ночью произошло. Для полноты катастрофы не хватало только Ночных Стражей. О, он с удовольствием бы выместил весь свой гнев на них.

К нему подлетел заместитель и тихо прошептал:

— Даррану становится хуже.

Он оглянулся. Рана вновь открылась, капли медленно стекали под перьями к лапам и с них срывались к земле. Дарран нехорошо заваливался в стороны, даже потоки ему не помогали. Он окликнул самого хилого с хвоста клина, и тот поддержал бедолагу.

— Дарран не жилец, — бросил он и поймал вопросительный взгляд. — В замке такой боец никому не нужен, но и бросаться трупами у всех на виду я не намерен.

— Но ведь… — слабая попытка возразить, но он взглядом заставил сову умолкнуть.

— Мы бросим его в реку, как только доберёмся Тёмного леса, ты понял меня? — осведомился он и, дождавшись кивка, приказал: — И прежде чем это произойдет, убедись, что адант останется у нас.

Заместитель вновь кивнул и отстал, заняв своё место.

Совы летели в своё убежище, и до Тёмного леса оставалось всего несколько лиг. Где-то далеко поднялся ветерок.

~ ※ ※ ※ ~

Обнаружить Цеда так и не удалось. За первым же поворотом оказалось сразу несколько проходов и лестница в нижние помещения. Внутри деревянные двери сгнили не столь сильно как снаружи, и некоторые коридоры оказались запертыми. Каменная стража, одного вида которой было достаточно, чтобы броситься куда глаза глядят, осталась позади, и теперь их сменила цепочка гобеленов с самыми невообразимыми сюжетами. В одних изображались шестилапые существа с двумя головами, одна из которых имела длинные загривки; в других вспышки огня и гороподобные камни, не то взлетающие ввысь, не то наоборот падающие. А некоторые искажались во тьме и пугали своими причудливыми узорами. Через редкие щели струя лунного света выхватывала из тьмы отдельные предметы, которые Эдуси не узнавал, даже прочитав многочисленные книги.

Рассматривать интерьер было легче и интереснее, но где-то в глубине желудка что-то слабо призывало лететь дальше и искать Цеда. Он боялся всматриваться во тьму бесконечно длинных коридоров. Настойчивая мысль, что стража наблюдает за ним даже здесь, постоянно вертелась в голове и вовсе не желала её оставлять. Сводчатый потолок навис сверху, и его опорные арки казались голыми рёбрами, а мрачные узоры — сосудами каменного зверя. Воздух сгущался, становилось труднее дышать, крылья тяжелели с каждым взмахом. Вокруг было совершенно тихо, и только невидимые глаза были ему сопровождающим.

Когда Эдуси развернулся, то тут же заметил нечто, что едва не бросило его на пыльный камень. Лишь отчаянным усилием воли он заставил себя сделать несколько лишних взмахов, посмотрел на крылья, сгруппировался и безвольно опустил их, рухнув вниз. В позвонок через лапу стрельнула боль, но Эдуси не обратил на это внимания. Вытянутый гобелен, растянувшийся от самого потолка, на первый взгляд не отличался от остальных ничем. Всё те же нити, та же толстая окантовка по краям из переплетённых верёвок, и несколько искусно вышитых сюжетов. На самом верхнем толстый другой в пёстрых одеяниях и с широко раскрытой пастью вышагивал по прекрасному ковру. Чуть ниже их детёныши, занимающиеся чем-то своим, очень довольные на вид. Но вот о чём был третий — Эдуси не мог сказать, потому что поверх его краской изобразили совсем другую картину. Над большой скалой с распростёртыми крыльями висела светлая сова, а сразу за ней, на чистом, светлом небе, ровный шар из тьмы втягивал свет солнца внутрь, вместе с облаками, деревьями и горами. Ниже, на голом камне со шрамами разломов, окружённые огнём, стояли две совы. Невозможно что-то сказать о них, кроме того, что одна крупная и бурая, вторая поменьше и светлее. Их ровные спины не прогнулись под натиском потоков, умело изображённые движением кисти. Распушившиеся совы стояли с боевыми когтями и наклювным шипом, облачённые в сияющие шлема и пластины подобно другим, и смотрели в сторону. Художник не пожелал оставить четвёртую сову и скрыл её толстыми чёрными мазками, оставив лишь вытянутую тень на скалах.

Эдуси внимательно рассмотрел рисунок, отметил капли крови на месте пятна краски, а затем устремил взор в правый уголок на то, что и заставило его шмякнуться. Холод прошёлся по его телу, а перья волной подымались и опускались. Желудок хранил молчание.

Он опустил свои глаза на собственные лапы, медленно их поднял и приложил к картине. Туда, где был белый отпечаток совиной лапы. А ниже на хуульском языке: «Элли».

~ ※ ※ ※ ~

Цед влетел в одну из комнат и, не теряя ни единого мига, кинулся в угол, где вытянутая тень шкафа скроет его от лишних взглядов. Никогда прежде он не проклинал себя за то, что, родившись сипухой, мог слышать самые потайные звуки очень далеко от себя. Но в этот раз шёпот доносился отовсюду, куда бы он ни сбегал. Он плотно закрыл ушные щели, но от этого слова стали лишь отчётливее, и тогда, чтобы отвлечься, обратился к зрению.

Мягкий свет свечи озарял комнату, и на безжизненные стены падали мерцающие блики. Сипуха, со смесью страха и любопытства, высунула голову. На столе лежало множество маленьких инструментов, не похожих ни на что. Некоторые были одинаковые, а другие отличались лишь размером. Опытный глаз кузнеца тут же определил превосходный сплав металлов, а ещё, что из трёх негнущихся зубьев, которые тянулись с верхней части рукояти, выйдут очень плохие щипцы. Со всех них совсем недавно стёрли пыль, и они теперь сверкали яркими искрами, словно сам воздух посеребрился и завертелся в танце. Что-то смутно откликнулось в глубине оцепеневшего желудка. Кокон страха дрогнул. Цед отчётливо почувствовал тяжесть на своей спине и уловил едва слышный звон. Глаза расширились, а клюв приоткрылся, когда Цед вспомнил, что есть в его сумке.

Шёпот стал громче, страх сгустился. Его бурая фигура шагнула глубже в тень и прижалась к самой стене. Трепещущие в дрожи перья казалось облепили его, и в тот момент, когда Цед почти полностью отчаялся, где-то поблизости послышалось тихий, умиротворённый вой, а затем ласковый тёплый ветерок прошёлся по его напряжённым крыльям, будто в своём исполненном покое приветствии свеча даровала ему свой единственный подарок. Кузнец понял, что огонь и железо обитают не только в горниле.

~ ※ ※ ※ ~

— Рассредоточиться!

Холодный шёпот полный гнева сорвался с его клюва, и приказ тут же распространили по всему отряду. Стороннему наблюдателю понадобилось бы два удара сердца, чтобы потерять сипух из вида. Они спрятались на самой опушке леса, и будь сейчас лето, он бы не переживал. До Тёмного леса совсем близко: всего лишь перелететь пустырь, и может, будь они не сипухами, то смогли бы затаиться и среди тусклой травы. Но тогда мы не были бы Чистыми и прятаться не пришлось. Он всегда чувствовал гордость за то, что он сипуха, что даже сейчас — в период упадка их армии — остался верен делу самого чистого и благородного совиного вида, и тем не менее, сейчас не время для этого. Он выжидал, зная: где-то поблизости были его товарищи.

Он услышал своего заместителя, но вовсе не его громкий полёт — сипухи всегда летали бесшумно, пусть даже в прошлом Чистые не могли этим похвастаться, — а спокойное биение сердца. Ветка мягко качнулась.

— Я верно понял сигнал? — шёпотом произнёс заместитель. — Мы обнаружили Ночных Стражей?

Он распушился лишь от одного упоминания этих лживых и двуликих сов, и его вид заставил заместителя отступить на шаг.

— Да, — процедил он, — и, будь моя воля, я бы оторвал их поганые клювы и накидал туда погадок.

— Так чего мы ждём?

— Глупец! Нам велено остерегаться любых сов, не говоря уже о Ночных Стражах! Енотий помёт! Я не позволю разрушить ещё один приказ Лидера.

Его лапы дрожали в безумной и бессильной ярости. Он расцарапал ветку, отчего им пришлось перелететь выше, когда та заскрипела и прогнулась. Он представлял хрупкие шеи врагов, их кровь и вопли. Он упивался видениями, как отрывает им перья, хвосты, он…

— Я вижу их, вон там!

Страшный клёкот — совсем не совиный, а скорее подобный рычанию рыси — сорвался с его клюва. Крылья дважды поднимались, словно в рывке рубаки, и опускались.

— Не сметь! — шептал он на самой грани скорее себе, и тем не менее заместитель жестами передал его приказ остальным.

— Испепели меня Глаукс и будь свидетелем, как же я мечтаю расквитаться с ними, но ничего, время ещё придёт. А сейчас мы будем ждать.

— Как долго?

— Сколько потребуется! — всё же его голос сорвался в крике. — День, месяц, до скончания веков — а именно столько, сколько тут будут эти дурни со сказками в голове и бессмысленными улыбками. А знаешь почему? — и, не дожидаясь съёжившуюся сипуху, продолжил. — Потому что нам так приказали!

Он услышал смеющиеся голоса врагов и просто-таки завизжал от ярости. Невероятная волна бурлила внутри и грозилась разорвать его мышцы. Последнее, что он помнил перед тем как алая пелена застлала ему глаза, это свой страшный визг:

— Держи меня крепко!

~ ※ ※ ※ ~

Эдуси резко обернулся и вздрогнул. Из клюва вырвался вскрик испуга.

Перед ним стояла ушастая сова в том возрасте, когда последние черты молодости пропадают из внешности, но старость ещё не явилась. Сильные крылья и жилистые когти выдавали в нём бойца. Перья изобиловали бурой пестротой, пожалуй, гораздо ярче, чем то свойственно представителям его вида. Хохолки ушек высоко торчали; белые полосы низко нависали над оранжевыми цепкими глазами. На спине он заметил светлый балахон, накинутый подобно одеянию других, а на лапе светлела повязка с перекрученным железом, которое сверкало даже в темноте. Ушастая сова смотрела на рисунок позади него.

— Ты смотришь на древнейшие картины, незнакомец. Многие из их картин представляют собой загадку. Целое хранилище загадок. Увы, если у них и был замысел, то он давно утрачен, — он закрыл глаза и покачал головой; затем поднял любопытный взгляд на Эдуси. — Но вот тебя разгадать гораздо легче — здесь таким видом ты никого не обманешь, — сова прищурилась и на шаг приблизилась, голова закачалась из стороны в сторону, как это умели делать совы. — И всё же я не могу понять — кто ты?

Эдуси попятился.

— Я сова без вида, и могу слышать…

Эдуси испуганно щёлкнул клювом. С широко раскрытыми глазами он уставился на ушастую сову, на лице которой расползлась хищная улыбка. Та сделала ещё шаг и одобрительно махнула крылом:

— Договаривай, дружок. Мы ведь оба знаем, что от меня нет никаких секретов.

Эдуси пятился, пока спиной не упёрся в холодную стену. Он не моргал, а клюв был плотно сжат. Он боялся даже вскрикнуть.

Было совершенно тихо; звук собственного сердца где-то затерялся, и Эдуси не слышал даже его. Только ветер завывал где-то далеко.

— Отвечай мне.

Глаза стали холодными, голос обрёл металл и угрозу. Эдуси увидел, как ушастая сова указала когтем с частичкой железа на него. Он рванул прочь прежде, чем та успела сделать что-то ещё. Глубокие махи растолкали застоявшийся воздух, и тот неохотно раздвинулся. Мгновенно вернулось ощущение невидимых глаз, только в этот раз их было больше, гораздо больше. В затылок ударила острая боль, будто дротик пробил череп и пронзил мозг, но, конечно же, ничего такого на самом деле не было. Эдуси летел и кричал от боли, но ни разу не обернулся.

Коридоры стремительно сменяли друг друга. Картины, статуи, ковры, мебель — всё это мелькало перед ним, и в любое другое время Эдуси с большим интересом бы их изучал. Но сейчас он не удостаивал их даже случайным касанием взгляда. Замок внутри оказался бесконечным — целый лабиринт из пыли и камней. Он блуждал тут очень долго — внутренние часы кричали, что день должен был давно настать и подойти к концу, и тем не менее вокруг по-прежнему оставалось темно. Все двери были закрыты, а лестницы вели в те же самые коридоры. Он пытался составить в голове карту, но быстро бросил эту затею: коридоры получались слишком перекрученными и запутанными. Однажды Эдуси пытался оставлять каменные крошки, деревяшки и прочий мусор, но ещё ни разу не наткнулся на собственный след, потому быстро бросил это занятие. Внутренний компас, который помогает совам в далёких полётах, совершенно обезумел и менял стороны света даже тогда, когда стоял неподвижно.

В какой-то миг Эдуси решил остановиться. Он опустился вниз, прислонился к стене коридора, оба конца которого терялись в дымке черноты, и, оглянувшись, растеряно рухнул на пол. Он весь дрожал. На глазах выступили слёзы.

Он не видел Цеда с тех самых пор, как залетел в это ужасное место, и тогда он не понял, почему его друг сделал это. Сейчас же он стал понимать происходящее. Хроники Ночных Стражей содержат все события со времён легенд и до сегодняшних дней. Эта многотомная история хранилась только на острове Га’Хуул, куда он однажды не смог попасть, но копия одной из глав находилась в небольшой библиотеке в лесу Тито среди развалин, которые раньше сипухи называли своим жилищем. И там было то, что действовало сейчас против него и Цеда. Крупинки! Вот что было на лапе той совы и вот как их водят за клюв. Эдуси судорожно вдохнул, задержал воздух в легких и очень медленно выдохнул. Дрожь не унялась, но сознание немного прояснилось. Он поднял голову: потолок навис ещё ниже, а стены продолжали сужаться. Посмотрев в стороны, он отметил, что коридор стал короче: мрак в обоих концах подкрался ближе. Сплошной камень окружал его. Далеко, настолько тихо, что его можно было принять за дымку миража, выл ветер.

Чёрная сова сливалась с окружением. Тени тянулись к нему, мрачные стены напоминали сетку наслоённых друг на друга камней. В пустом голом коридоре было страшно и неспокойно, но его вдруг охватило понимание, что он пропадает, личность размывает. Зачем сопротивляться? Ради чего сражаться? В голове появилась холодная мысль, ровная как штиль, как стекающий ручей, как плавный поток ветра, не способная замолчать.

Они победили.

~ ※ ※ ※ ~

Сильнейший ветер ворвался во двор и своей силой разбил остатки витража. Похищенные листья, травы и обломанные ветви шлейфом тянулись за ним. Этот ветер в гневе разметал все двери, раскидывал и рвал картины, и по всем коридорам на всех этажах разнёсся немилосердный рёв природы.

1) «Г» — Готический.

Вернуться к тексту