Ищущий Темнодейство (джен)

Лес дрожал в серой пелене ливня. Вода, мириадами лезвий пронзавшая толщу воздуха, шумно врезалась в хилые листья и ветви, стекала тонкими струйками на холодную тёмную землю и скапливалась в мелких ямках и неровностях. Холодный ветер — предвестник зимних стуж — рыскал среди деревьев с хищным, но одиноким завыванием и, кружась, улетал прочь. Среди ветвей перекошенного тиса, раскинувшегося не столько в высоту, сколько в ширину, виднелись пятна оранжевых фонарей, мерцающих и видных даже сквозь стену дождя. Редкие из них время от времени гасли, когда случайные капли падали на га’хуулские свечи, и ждали своего пробуждения в темноте. Нижние ветви тиса были удалены, а листья аккуратно отстрижены. Перед залитым светом дуплом повисла на уголке деревянная табличка: «Пьяное дерево». Изнутри доносились громкие голоса и шум заведения.

Здесь собралось весьма немало разношёрстных сов. От маленьких и юрких сычиков-эльфов с короткими хвостиками и встопорщенными штанишками до могучих неясытей с белыми дугообразными крестами над клювом. Поздней осенью это дерево наполняется суматохой и становится последним пристанищем отчаянных путешественников, направляющихся в тёплые Клювы в предвестии белых холодов. Постоянных клиентов нет, да и откуда им появиться? Кто-то просто пережидает дождь и в одиночестве видит грёзы о сладких краях кто-то пытается запить беспокойство перед грядущими опасностями крепким молочковым элем, а некоторые залетели послушать истории из далёких мест или даже рассказать их.

— А я тебе говорю, что это сова! — чей-то пьяный крик надрывно перекрыл все остальные.

Крупная бородатая неясыть, давно обменявшая свои серые мазки на седину, вскочила на один из широких столов, сгорбившись под обшитым ровными панелями потолком, и, сопровождая слова неуклюжими движениями крыльев, низким и гудящим голосом заполнила всё дупло.

— Это сова! Я её видел! Похожая на осколок ночи она принадлежит всем видам сразу и никому отдельно!

— Врёшь ты всё! — воскликнуло сразу несколько голосов. Вокруг засмеялись.

— Ничего ты не знаешь и уж точно не видел. И как это: всем сразу и никому отдельно?

— Ага, — вклинился маленький сычик и стал раскладывать деревянные черепки с элем, — все знают, что это сипуха. Говорят, у неё отменный слух и тёмные глаза, как сама бездна. У кого ещё могут быть такие ужасно злые глаза?

Совы вокруг задрожали с мелодичным чур-р… — совиным смехом.

— Глаукс! Это же у какой сипухи глаза как бездна? — поднялась пепельная сипуха и неодобрительно посмотрела на толпу. Бедный сычик вздрогнул, задел отпивающего филина и под громкий кашель поспешил раствориться за спинами. Все смолкли, и лишь дождь стучал снаружи.

Вскоре тишину нарушил робкий голос ушастой совы:

— Но она же не сипуха, ведь так? Если она сипуха, то жди беды.

— Какой такой беды? — в чёрных глазах сипухи недобрым светом отразились свечи.

— А такой, — неясыть вытянула шею, — что все беды от сипух! В лунном свете Сант-Эголиуса сияли сипушиные перья! А потом ещё Чистые — целая армия сипух, против которых мы сражались. И что ещё? И уголь тоже короля того до добра не довёл.

— А уголь ты зачем приплёл?

— А кто его достал? Сипуха!

И дерево вновь загудело в спорах.

В этих краях частым обсуждением была та загадочная сова. Быть может, недалеко от тлетворных Клювов она воспринималась как что-то естественное, ведь где ещё встречаться всякой загадке, как не вблизи от Клювов?

Но так кто же она, эта чёрная как осколок ночи сова без вида?

Именно такая сидела под верхушкой пьяного дерева и сохла после сильного дождя. Скрытая в густой листве, уже не зелёной, но всё ещё не оранжевой, слегка пожелтевшей и немного истончённой, она смазывала жиром свои перья — цвета вовсе не ночи, а гораздо темнее. Встопорщенные, они острыми кольями тянулись в разные стороны, не желая ровно приглаживаться даже после того, как намокли. Лицевые перья спутались — слишком длинные, чтобы аккуратно лечь, и тёмными ночами глаза утопали в их глубине. Клюв с расколотым кончиком прочистил вполне совиные крылья, средних размеров хвост, но с аномально одиннадцатью рулевыми перьями. И вот сова — чернее самой первозданной тьмы — вскинула голову. Его звали Эдуси.

Нескладный стук ливня приглушал голоса пьяного дерева — особенно здесь, ближе к внешним листьям дерева. Но, как верно заметили, у Эдуси отменный слух, впрочем, не столь острый, как у сипух, но он слышал каждое слово внутри, конечно, если кто-то говорил громче остального гомона пьяных восклицаний и разговоров. Слышать подобное о себе ему было тяжело. Вот и сейчас он с потяжелевшим желудком вслушивался в пререкания двух сов с сильными голосами, чьи угрозы в скором времени перетекут в действия. Под влиянием молочковых ягод, которым хозяин дерева даёт настояться не меньше полугода, совы не редко ведут себя опрометчиво. Однажды они увидели Эдуси и гоняли его половину ночи, пока обессиленные не свалились на другом пьяном дереве. Любопытно, насколько быстро страх в глазах встречных меняется на абсолютную ненависть, стоит только собраться в одном месте нескольким совам, и не поспеешь махнуть крыльями, как один уже достанет большую ветку, а второй камень, и уноси крылья — только пёрышки и собирай.

Внизу раздался треск и громкие визги. Эдуси напрягся, но мигом смекнул, что ему там лучше не появляться. Если кого-то ранят, то хозяин отправит одного из помощников — он держит их в сильных когтях и не позволяет напиваться собственными напитками. Драка внизу сменилась едва слышными голосами и бурчанием. Шум дождя стих. Эдуси моргнул и выглянул в щель между листьями: ливень всё ещё поливал лес, казалось, даже сильнее. Шелест листвы и вой ветра сменились совершенной тишиной — только тонкий звон буравом впился в слух. С окаменевшим желудком Эдуси затрясся и завертелся. Лапы задрожали, а слова, услышанные на пьяном дереве, вылетели из головы и забылись. Он знал, что сейчас произойдёт, и всё же не был готов. Он, оглушённый, ожидал.

«СОВСЕМ РЯДОМ!» — как расколовший мир шёпот, словно грохот, возникший в его голове, заставил Эдуси подпрыгнуть. Лапа соскользнула с ветки, но он удержался. Звуки вернулись. Он не сразу осознал это. Дождь с прежней силой барабанил по деревьям, плескался в лужах на земле, а на дереве слышался громкий смех. Совы наконец отвлеклись и теперь под похабную песню распивали молочковый эль сорта га’хуул. Но Эдуси глубоко вздохнул, вновь выглянул из-за листьев, и нехотя расправил крылья.

Не прошло и десяти секунд как он промок насквозь. Совам, как и всем остальным птицам, нельзя летать в такую погоду, недовольно думал он. Перья потяжелели и облепили его. С каждым новым взмахом с кончиков его крыльев срывались в плавных узорах совсем не капли, а целые струи воды. Стволы деревьев выныривали из тёмной мглы ночного дождя, поэтому Эдуси летел медленно и осторожно, внимательно всматриваясь вперёд. Он не знал, куда лететь, и если бы был уверен, то поднялся над верхушками. Там сейчас бушуют ветра, но хотя бы нет деревьев.

Долго лавировать не пришлось. Под собой он услышал тихую возню и сначала решил, что это ночное зверьё, но затем вполне совиный голос приглушённо крикнул:

— Помоги мне, я внизу!

Эдуси опешил и помедлил. Какая сова решится спуститься на землю, да ещё в дождь?

— Эй, наверху, я тебя слышу! Помоги же мне, да поскорее!

Приземление было не самым лёгким. Рваный боковой ветер в редком лесу сбивал с пути, а нечётное число хвостовых перьев с трудом позволяли держать выверенный курс. Лапы тяжело опустились и тут же утопли в разжиженной земле. Брызги грязи тут же запятнали его. Эдуси быстро огляделся, но рядом никого не было. Ему казалось, будто, опустившись на землю, он повесил на себя фонарь для каждого хищника, и уж точно ни один из них не пройдёт мимо совиного мяса. Совам нечего делать внизу.

— Я тут, — донеслось из-под поваленного дерева.

Одним рывком Эдуси приблизился. Он ожидал найти дупло в старом дереве, но ничего такого там не оказалось. Из-под земли послышалось кряхтение и Эдуси наконец разглядел нору. Широкий вход уже размылся и скрылся в зарослях куманики. Померкшая от холодов и воды трава была вытоптана. Повсюду лежали сгнившие репейники, раздавленные неосторожной лапой, и их слабую вонь не смог прибить даже ливень.

— Да помоги же мне, ради всего святого, не могу выносить такую толщу над собой.

Эдуси стал аккуратно разгребать землю. Повсюду была вода — и неосторожное движение могло разрушить размокшую нору.

Вскоре сплошная грязь сменилась круглым проходом. Ровные стенки оказались полым деревом, сгнившим снаружи, но не тронутым внутри. Ствол уходил глубоко под землю. Что здесь делает это дерево?

Внутри — совсем рядом с ним — светлым пятном лежала сова. Эдуси было открыл клюв, но та заёрзала и поползла.

— Вы что делаете? — Эдуси отскочил и с расширенными от удивления глазами смотрел на странную сову, забавно виляющую телом совсем как змея.

С виду это была сипуха, во всяком случае светлый лицевой диск в виде сердечка и тёмные глаза, которые виднелись даже в такой кромешной тьме, указывали на это весьма ясно. Он вдруг осознал, что эта сипуха замерла. Оба пятна на лицевом диске уставились на него.

— Ты… ты почему такой чёрный? — обеспокоенные нотки в голосе. — И что у тебя с клювом?

Эдуси миролюбиво раскрыл крылья и на всякий случай сделал шаг назад. Дождь немного утих. Вода заливалась внутрь. Он разглядел настороженность в глазах сипухи, но в то же время они выглядели заинтригованными.

— Я просто такой, вот и всё, — терпеливо ответил Эдуси и даже улыбнулся. — Причуда природы.

— Вот уж так подшутили над тобой. А перья почему такие длинные? Тоже причуда?

Эдуси кивнул:

— Я не собираюсь вас есть или порабощать — и ничего подобного, что делали бы хагсмары. В любом случае, я обычная сова, а вовсе не они.

Он уловил в своих словах нотки обиды и тут же смутился.

— Есть? — удивилась сипуха и громко рассмеялась. — Вот уж не ожидал. А кто такие хагсмары?

Эдуси от неожиданности даже подскочил.

— Впрочем, неважно, давай я сейчас отсюда выберусь, а там уж поговорим.

Это не заняло много времени. Эдуси наблюдал, как сипуха подбиралась всё ближе, а затем помог преодолеть последние сантиметры.

Он оказался совершенно белым, будто сама луна окрасила его перья в своих призрачных лучах. И хотя серые крапинки с намёком на бурые оттенки покрыли всю спину, его голова оставалась совсем чиста. Аккуратные перья, за которыми старательно ухаживают, плотно облегали тело, и не было ни одного изъяна. Глаза, как и полагается сипухам, тёмные, но с отливом цвета поздних сумерек. Жилистые когти без оружия сминали грязь. Вода коснулась только брюха и макушки, но всё остальное оставалось сухим. Но вот что интересно, Эдуси не смог более-менее определить его возраст. Точно не птенец, решил он.

— Как хорошо вновь оказаться снаружи, — прокурлыкала сипуха с видимым удовольствием и даже прикрыла глаза. — О, подожди, пожалуйста, мне нужно кое-что достать.

С этими словами он схватил невесть откуда взявшуюся прямо под лапами сосновую ветку и просунул её внутрь норы. Эдуси наблюдал за копошением и время от времени оглядывался вокруг. Всё это время его слух был напряжён до предела.

— Достал! — радостно воскликнула сипуха и полезла назад под землю — лишь хвост остался снаружи.

— Подождите, куда же вы?

Но тот уже вылез, а в клюве сжимал тонкую книжку с простым бумажным переплётом. Посеребрённая надпись складывалась из незнакомых символов.

— Как хорошо, что ливень закончился.

Эдуси приоткрыл клюв — он не заметил этого. Ему казалось, что ещё мгновение назад тяжёлые капли падали на его голову, но быть может он слишком увлёкся.

— Итак, — заявила сипуха и претенциозно встала рядом с ним, — меня зовут Марк. Как же тебя?

Эдуси недоумённо отшагнул. Марк в нетерпении склонил голову и подтянул шею, заглядывая в глаза снизу вверх. В чёрных сипушиных глазах затаилось любопытство, которое Марк стремился скрыть, и получалось это едва ли.

— Эдуси, — произнёс он неуверенно, но не потому что сомневался в своём имени.

Что-то было в этой белой сипухе, что-то глубоко потаённое, из-за чего желудок отвергал Марка. Нечто едва уловимое, словно дымка воспоминания, постоянно маячащее перед внутренним взором, но стоит обратить внимание — как тут же скользкой водой вытекает в небытие. Он внимательно оглядел его. Всё те же перья, такой же совиный клюв, хрупкая фигура, но сильные лапы, и кроме светлого оперения не было в этой сипухе ничего отвергающего. Разве что…

— Но ты ведь сова! — воскликнул Марк и обошёл вокруг Эдуси — наваждение тут же развеялось. — Ты определённо должен быть совой. Я слышу твоё совиное сердце и желудок.

— Было бы вежливо с вашей стороны не рассматривать меня так пристально, — Эдуси прыжком развернулся к незнакомцу, готового просунуть клюв ему под крыло — совы и раньше осматривали его подобным образом, и порой разожжённое любопытство не утихало довольно долго, поэтому стоит сразу это прекратить.

— Так не учтиво, — извиняюще сказал Марк, — но теперь и ты можешь посмотреть на меня!

И к потрясению Эдуси белая сипуха завертелась вокруг своей оси. Брызги грязи полетели во все стороны, что ему пришлось прикрыться крыльями.

Марк наконец замер, забавно подняв крылья, словно вот-вот собирающийся спрыгнуть с ветки и в последний миг взмыть в воздух. Он ожидал вердикта. Но Эдуси привлекло совсем другое. Пригляделся внимательнее, прищурился. Марк довольно улыбнулся. Это будто увидеть запах, осенило его. Чёрная сова, склонив голову, приблизилась к белой, стараясь смотреть чуть в сторону. Да, вот так, если скосить взгляд, то кажется…

— Я хочу увидеть Мглу, — заявил Марк.

Улыбка ещё не сошла с его белоснежного лицевого диска, но слава Глауксу, подобрался и присел. Эдуси вздрогнул и поспешил отойти. Он был настолько близок, что Марк, должно быть, чувствовал его дыхание.

— Извините за это, — виновато покачал головой Эдуси. — Мгла далеко отсюда. Вам нужно лететь по меньше мере день и следующую ночь.

Он поднял голову. Небо, всё ещё затянутое тучами, светлело.

— Если вы устали… — неуверенно начал Эдуси, но его перебили.

— Вовсе нет! Я провёл слишком много часов в том полене, чтобы спать. Я полон сил!

Марк расхохотался совсем как безумный. Громкий чур-р иногда прерывался неприятными хриплыми визгами — именно так смеются сипухи в порыве несдерживаемого хохота, близкого к истерике.

Кому же он помог, во имя Глаукса?

— А, — наконец остановился Марк и внимательно посмотрел на съёжившегося Эдуси; в глазах плясали смешинки, — полагаю, это ты устал и отдых требуется тебе. Так где эта Мгла, говоришь?

— Серебристая Мгла на северо-западе. Вам необходимо пересечь Амбалу и Пустоши.

— Точно! Серебристая? Почему серебристая?

— Она…

— Впрочем не отвечай, я догадываюсь. Итак, друг, ты помог мне, спасибо! И ты, я вижу, смелый малый, только посмотри! Столько времени провёл на земле — не каждая сова выдержит!

Земля? Земля! Он ужаснулся. Столько раз на него могли наброситься, а он даже позабыл об этом. Видимо что-то отразилось на его лице — впрочем, он и не пытался скрыть — потому что Марк снова рассмеялся, но, слава Глауксу, как нормальная сипуха. По-доброму.

— Что же, лети своей дорогой, а я своей. Полтора суток говоришь? А тёплых потоков тут не водится?

Эдуси покачал головой:

— Сомневаюсь, что после дождя они будут.

— Так и быть. Когда в следующий раз мы встретимся я отплачу тебе. Даю слово.

Марк поднял книжку, которую держал прижатой к земле, и отсалютовал ею, а затем, после переброшенных друг другу слов, он подождал, пока Эдуси скроется за деревьями. Затем поднялся высоко над тучами, повернувшись в сторону ночной мглы на западе, где светлый лик солнца ещё не раскрасил своим светом небо. Эдуси оказался прав: тёплых потоков тут не было.

~ ※ ※ ※ ~

Ко времени, когда Эдуси опустился на землю, солнце преодолело половину пути на расчищенном небе. Вход в пещеру был защищён листвой и жёсткими кустами ежевики. Амбала считалась опасной страной — и причина тому не только звери или дневные птицы, но и змеи — маленькие и ядовитые — проникающие в любую щель и наносящие оттуда смертоносные уколы. Обложенный гладким камнем проход зиял тёмной пастью в скалистой земле. В этой части Амбалы обосновалось много мирных кузнецов, чьи прославленные изделия прочно вошли в хозяйственный быт сов. Войны миновали, когти стали никому не нужны — разве что простые для защиты от хищников. Здешние совы достигли такого мастерства, что на ежегодном собрании кузнецов делились знаниями с совами из самого Га’Хуула.

— На одних когтях ничему не научишься, — говорил как-то старый филин, которому давно пора бы прогревать кости на уютной жёрдочке, чем срываться в долгие полёты с Га’Хуула. — У нас быть может лапы черны как темень, но душа горяча и светла, а потому бросай свои концы и хватит точить лезвия! Они и так повсюду, куда погадку не плюнь.

Амбала стала настоящим пристанищем кузнецов, и поговаривают даже, что скоро построят кузнечный двор — школу, где совам будут рассказывать об этом ремесле. Недалека та ночь, когда совы сами станут ковать себе всё необходимое. По крайне мере в это верят совы Амбалы.

Место, куда прибыл Эдуси, было жилищем его друга Цеда — кузнеца до самых костей. Ещё при подлёте он заметил лёгкий дым горнила, который выводился из пещеры через сложную систему вентиляции в стороне от входа, чтобы дым не стал сигналом хищникам. Здесь было темно — только чуть дальше виднелся мерцающий свет, отбрасывающий тени от неровных стенок. Гулкие удары молота о наковальню приглушённо отдавались в голове. Сразу за поворотом ухоженная пещера, насколько она может быть таковой для пещеры, гостеприимно встретила уставшую сову крупной полёвкой, сиротливо ожидающей своего едока в нише для дичи. По бокам висело несколько закрытых свечей с отражателем. Здесь пахло лёгкой мятой и жжёными углями — сочетание, к которому Эдуси привыкал долго. Пол устлан мхом, не самым мягким, какие встречаются в Серебристой Мгле, но всё ещё лучше, чем голый камень и земля. Пожалуй, заметил Эдуси, глядя на проросшие выросты по краям, местами нужно заменить ковёр. В Амбалу в скором времени должны прилететь торговцы, наверняка у них что-нибудь найдётся.

Эдуси расправился с полёвкой и направился в кузню. Пещера считалась не самой большой, хотя в Серебристой Мгле предпочитали жить отдельно, а кузни устраивать в небольших нишах, но в Амбале встречались настоящие катакомбы, украшенные каменным кирпичом и инсталляциями, призванные продемонстрировать мастерство кузнеца. За следующим поворотом мох сменился тонким слоем рыхлой земли, ещё не успевшей истоптаться, а свечи простыми факелами. Крупная фигура амбарной сипухи с молотом в лапе отбрасывала сразу несколько теней, но самая большая из них растянулась на потолке, удивительно ровном для естественной пещеры.

— Здравствуй, Эдуси.

Цед не зря был сипухой — даже постоянные спутники кузнецов-молотобойцев не испортили его слух.

Эдуси ответил на приветствие. Тёмно-бурая полоса на спине Цеда ползла от хвоста, расширяясь к голове, и растеклась на его плечах. Сильные, жилистые лапы, полные копоти и местами обожжённые, практически оголены — перьевые штанишки немного обгорели ближе к когтям и, судя по всему, бросили попытки обрасти назад. Крылья расправлены и время от времени обмахивали изделие, раздувая огонь в горне.

— Эдуси, — напряжённо позвал Цед, — передай мне, пожалуйста, газовый камень. Он укатился куда-то.

Эдуси быстро нашёл один из тех гладких камней, отпугивающих змей у входа, и передал его. Тут же разнёсся противный запах горечи, во многом схожий с семенами горчицы.

— Знаешь, всё не поверю, что ты решился их использовать, — недовольно пробурчал Эдуси, опершись на стену — камень весьма удачно впитал жар горна. — Хотел отдохнуть, а тут такое. Ох, что за ночь, что за ночка!

— Неприятности с Шёпотом? — учтиво спросил Цед, не прекращая молотить по железу — по виду это были когти для маленького сычика, почти готовые к выпуску.

— Даже больше, Цед. На обратной дороге они отправили ещё к одному бедняге.

Беднягами Эдуси называл тех сов, которых он спасал по зову Шёпота.

— Как же ты на лапах держишься? — воскликнул Цед и тут же спохватился, когда пламя вспыхнуло и рассеялось о потолок. — А я всё думал: где же ты? И решил было, что до завтрашней ночи тебя не ждать. Прости за всё это. Знал бы — подкинул упитанного кролика. Как раз такой повстречался.

Друзья перебросились парой слов, а затем Эдуси рассказал о белой сове, застрявшей в загадочном дереве, которого и быть не должно, во всяком случае под землёй. О происшествии в Клювах он упомянул лишь вскользь, а об услышанных словах на пьяном дереве и вовсе умолчал.

— Белая сипуха, говоришь? — хохотнул Цед. — Совсем как ты, вот только…

— Наоборот, — подхватил Эдуси и опустил взгляд на свои перья — даже оранжевый отсвет нисколько не прибавил им иного окраса, кроме как тёмной пустоты. — Но знаешь, он очень странный. Посмотришь на него — в какой-то момент покажется, что рядом что-то есть. Не то свет, не то тень, Глаукс и то не поймёт. Это похоже на обрывки прозрачных перьев, кружащие вокруг.

Цед задумчиво прищёлкнул клювом. Стойкие удары полнились, отражаясь от стен, и проникали в самый желудок, где-то внутри дрожа затихающим эхом. Кузнец остановился и взялся за массивные щипцы, с силой дёрнул и резким движением бросил в железный чан с холодной водой. Железо тут же сердито зашипело.

— Забавные вещи порой подкидывает жизнь, — промолвил Цед. — Вот со мной, бывает временами, вроде знаешь, что куёшь и зачем, а в иной раз выходит совсем другое — и ладно если вместо вилки получилась ложка, но когда вместо чашки когти, — он задумчиво посмотрел на своё изделие сквозь помутнённую воду, — вот что интересно. Так и сова твоя, вроде сипуха, а как вылезла — не пойми что. Не скрум ли случайно это был?

— Скрум? — вытянулся Эдуси и обеспокоено ответил: — Но скрумы не из-под земли являются, да и зачем бы ему я? Хочу сказать, ничего важного он мне не сообщил, ни на какой путь не наставил и не пытался вроде.

Цед пожал плечами.

— Всякое бывает. Вот ко мне недавно Ночной Страж прилетал, так почему бы теперь и скруму не явиться?

Шипение прекратилось; клубы пара ещё витали в воздухе, когда Цед вытащил щипцы и осмотрел железные когти.

— Рядом с ним у меня словно мысли расползлись. Я даже позабыл, что стою на земле. Совам там совсем не место.

Эдуси широко зевнул. Голова ненароком повернулась в сторону, где мягчайший мох отмечал место для сна. Цед кивнул и вновь замолотил, заверив, что осталось совсем немного.

— И всё же странно это, — вдруг сказал кузнец через какое-то время. — У него должно быть лучшее зрение из всех, кого я встречал.

Эдуси нахмурился:

— Почему это?

— Да потому, что в такой кромешной тьме, он сумел разглядеть тебя.

— Верно, он видел мою фигуру, да и перья нетрудно подметить. Ты же знаешь, я чернее ночи.

— Эдуси, но как он увидел твой клюв?

Он застыл. Действительно, как? Клюв — такой же тёмный, словно с отколовшимся кончиком — едва ли отличался от сплошной тёмной фигуры, и все прочие совы старательно щурились в ночь, подобную этой, чтобы просто его увидеть. А Марк видел его совершенно спокойно, будто смотрел на него под лунным светом.

— А ещё интересно то, как эта сипуха говорит. «Ради всего святого». Это не совсем по-совиному.

— И правда, как же я сам не заметил? Кто-нибудь сказал бы «ради Глаукса», но не он, — тут Эдуси вспомнил ещё кое-что. — Цед, он не знает, кто такие хагсмары!

Теперь настала очередь Цеда застыть. Молот завис в воздухе. Но кузнец тут же опомнился и продолжил немилосердно стучать, будто намереваясь наверстать упущенные удары.

— Что ж, признаю, это и в самом деле удивительно. Но это добавляет огня в наших жизнях. Без него было бы скучно, верно?

Цед оказался прав. Впоследствии друзья часто вспоминали эту сову и не раз её обсуждали, но, конечно же, ни к каким выводам не пришли. Это скорее было забавой, пустыми разговорами, дабы разбавить обыденные дни.

Молот наконец затих. Цед маленькими щипцами аккуратно взял когти для сычика-эльфа, прилетевшего издалека, оценивающе осмотрел и кивнул, удовлетворённый своей работой. Чуткий слух уловил равномерное дыхание друга и спокойное биение сердца. Он огляделся. Эдуси, помятый и местами грязный в местах особо скрытых длинными перьями, спал прислонившись к стене прямо под факелом. Длинные перья с брюха свисали до земли и подрагивали в такт дыхания. Подрагивающие язычки огня отбрасывали танцующие тени, и веяло теплом, уютом. Такой одинокий, растрогался Цед, он всех спасает, а в ответ получает оскорбления и загадки. Хорошо, что во всём мире есть одна сова, которая могла бы позаботиться о нём.

Цед отложил когти к остальным, взял чистый мох и окунул в нагретую воду.

Эдуси не проснулся, когда кузнец удивительно аккуратными движениями отмыл его от грязи, и даже когда Цед принялся чистить перья от насекомых и прочего мусора, чёрная сова без вида, похожая на отколовшийся осколок ночи, видела лишь беспокойные сны, сотканные из событий прошлой ночи, где были лица всех тех сов на пьяном дереве, кричащих и гонящих его. Но одно лицо выделялось среди всех. Белое сердечко с чёрными пустотами на месте глаз, так сильно похожих на цвет его перьев. Но в этот раз глазницы отдавали жаром потаённого огня.

~ ※ ※ ※ ~

Прошёл месяц. Луна обзавелась плотным гало — верным сигналом для зимних холодов. Первые снегопады ещё не валили, хотя срок им уже настал; природа давно раздела все деревья и сейчас принялась остужать ручейки, покрывая их коркой льда. Воздух стал суровым и безжизненным, утратившим все запахи кроме одного: студёного мороза. Именно в такой вечер — в период лиловых сумерек — когда окрашенное розовыми полосами небо покинули последние лучи солнца, Цед вихрем влетел в свою кузню, страшась не обнаружить там своего друга. К его облегчению Эдуси ожидающе замер с протянутым к клюву обжаренным бедром кролика.

Цед, не в силах произнести ни слова — лёгкие нещадно жгли в безумном полёте — стал энергично жестикулировать крыльями, но и они тоже оказались уставшими. Поэтому растрепанной сипухе с влажными перьями не осталось ничего другого, кроме как согнуться и отдышаться. Эдуси медленно опустил тушку.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Сбор кузнецов отменили?

В этом году сбор должен был состояться в Тёмном лесу и несколько позже обычного, о чём вестники Га’Хуула объявили ещё летом. Цед махнул крылом.

— Я как раз возвращался оттуда, — выдохнул он.

Эдуси терпеливо подождал и поёжился.

— Ты принёс с собой холод.

— Тебе тоже предстоит вылететь в мороз вместе со мной, — дыхание Цеда потихоньку выравнивалось. — Эдуси, я возвращался обратно, когда в Тёмном лесу обнаружил замок.

— Что? — потрясённо выдохнул Эдуси. Лапа со всё ещё сжатым мясом стала опускаться, едва не коснувшись мха.

— Замок, не знающий совиных крыльев!

— Но как ты узнал, что до нас там никого не было?

— Я слышал, как об этом говорил Бубо, тот самый филин, о котором я рассказывал. По его словам, поблизости, кроме Великой библиотеки Бесс, больше ничего нет. Но он ошибался, Эдуси! А уж если Ночные Стражи о чём-то не знают, то об этом не знает никто! Полетели! Там же так много чего может быть спрятано. Тайные знания других! Не зря же его так тщательно спрятали.

Мысли Эдуси разбежались и собираться обратно не намеревались. Ещё один замок? Спрятанный так же тщательно, как библиотека Бесс? В словах Цеда был смысл. В таком месте и вправду могут оказаться чудеса. И книги с легендами о моём Шёпоте.

Он с сожалением посмотрел на кролика в нише, который, скорее всего, был последним плотным завтраком перед зимой, и сказал:

— Полетели. Но прежде поедим.