Ищущий Темнодейство (джен)

Лес дрожал в серой пелене ливня. Вода, мириадами лезвий пронзавшая толщу воздуха, шумно врезалась в хилые листья и ветви, стекала тонкими струйками на холодную тёмную землю и скапливалась в мелких ямках и неровностях. Холодный ветер — предвестник зимних стуж — рыскал среди деревьев с хищным, но одиноким завыванием и, кружась, улетал прочь. Среди ветвей перекошенного тиса, раскинувшегося не столько в высоту, сколько в ширину, виднелись пятна оранжевых фонарей, мерцающих и видных даже сквозь стену дождя. Редкие из них время от времени гасли, когда случайные капли падали на га’хуулские свечи, и ждали своего пробуждения в темноте. Нижние ветви тиса были удалены, а листья аккуратно отстрижены. Перед залитым светом дуплом повисла на уголке деревянная табличка: «Пьяное дерево». Изнутри доносились громкие голоса и шум заведения.

Здесь собралось весьма немало разношёрстных сов. От маленьких и юрких сычиков-эльфов с короткими хвостиками и встопорщенными штанишками до могучих неясытей с белыми дугообразными крестами над клювом. Поздней осенью это дерево наполняется суматохой и становится последним пристанищем отчаянных путешественников, направляющихся в тёплые Клювы в предвестии белых холодов. Постоянных клиентов нет, да и откуда им появиться? Кто-то просто пережидает дождь и в одиночестве видит грёзы о сладких краях кто-то пытается запить беспокойство перед грядущими опасностями крепким молочковым элем, а некоторые залетели послушать истории из далёких мест или даже рассказать их.

— А я тебе говорю, что это сова! — чей-то пьяный крик надрывно перекрыл все остальные.

Крупная бородатая неясыть, давно обменявшая свои серые мазки на седину, вскочила на один из широких столов, сгорбившись под обшитым ровными панелями потолком, и, сопровождая слова неуклюжими движениями крыльев, низким и гудящим голосом заполнила всё дупло.

— Это сова! Я её видел! Похожая на осколок ночи она принадлежит всем видам сразу и никому отдельно!

— Врёшь ты всё! — воскликнуло сразу несколько голосов. Вокруг засмеялись.

— Ничего ты не знаешь и уж точно не видел. И как это: всем сразу и никому отдельно?

— Ага, — вклинился маленький сычик и стал раскладывать деревянные черепки с элем, — все знают, что это сипуха. Говорят, у неё отменный слух и тёмные глаза, как сама бездна. У кого ещё могут быть такие ужасно злые глаза?

Совы вокруг задрожали с мелодичным чур-р… — совиным смехом.

— Глаукс! Это же у какой сипухи глаза как бездна? — поднялась пепельная сипуха и неодобрительно посмотрела на толпу. Бедный сычик вздрогнул, задел отпивающего филина и под громкий кашель поспешил раствориться за спинами. Все смолкли, и лишь дождь стучал снаружи.

Вскоре тишину нарушил робкий голос ушастой совы:

— Но она же не сипуха, ведь так? Если она сипуха, то жди беды.

— Какой такой беды? — в чёрных глазах сипухи недобрым светом отразились свечи.

— А такой, — неясыть вытянула шею, — что все беды от сипух! В лунном свете Сант-Эголиуса сияли сипушиные перья! А потом ещё Чистые — целая армия сипух, против которых мы сражались. И что ещё? И уголь тоже короля того до добра не довёл.

— А уголь ты зачем приплёл?

— А кто его достал? Сипуха!

И дерево вновь загудело в спорах.

В этих краях частым обсуждением была та загадочная сова. Быть может, недалеко от тлетворных Клювов она воспринималась как что-то естественное, ведь где ещё встречаться всякой загадке, как не вблизи от Клювов?

Но так кто же она, эта чёрная как осколок ночи сова без вида?

Именно такая сидела под верхушкой пьяного дерева и сохла после сильного дождя. Скрытая в густой листве, уже не зелёной, но всё ещё не оранжевой, слегка пожелтевшей и немного истончённой, она смазывала жиром свои перья — цвета вовсе не ночи, а гораздо темнее. Встопорщенные, они острыми кольями тянулись в разные стороны, не желая ровно приглаживаться даже после того, как намокли. Лицевые перья спутались — слишком длинные, чтобы аккуратно лечь, и тёмными ночами глаза утопали в их глубине. Клюв с расколотым кончиком прочистил вполне совиные крылья, средних размеров хвост, но с аномально одиннадцатью рулевыми перьями. И вот сова — чернее самой первозданной тьмы — вскинула голову. Его звали Эдуси.

Нескладный стук ливня приглушал голоса пьяного дерева — особенно здесь, ближе к внешним листьям дерева. Но, как верно заметили, у Эдуси отменный слух, впрочем, не столь острый, как у сипух, но он слышал каждое слово внутри, конечно, если кто-то говорил громче остального гомона пьяных восклицаний и разговоров. Слышать подобное о себе ему было тяжело. Вот и сейчас он с потяжелевшим желудком вслушивался в пререкания двух сов с сильными голосами, чьи угрозы в скором времени перетекут в действия. Под влиянием молочковых ягод, которым хозяин дерева даёт настояться не меньше полугода, совы не редко ведут себя опрометчиво. Однажды они увидели Эдуси и гоняли его половину ночи, пока обессиленные не свалились на другом пьяном дереве. Любопытно, насколько быстро страх в глазах встречных меняется на абсолютную ненависть, стоит только собраться в одном месте нескольким совам, и не поспеешь махнуть крыльями, как один уже достанет большую ветку, а второй камень, и уноси крылья — только пёрышки и собирай.

Внизу раздался треск и громкие визги. Эдуси напрягся, но мигом смекнул, что ему там лучше не появляться. Если кого-то ранят, то хозяин отправит одного из помощников — он держит их в сильных когтях и не позволяет напиваться собственными напитками. Драка внизу сменилась едва слышными голосами и бурчанием. Шум дождя стих. Эдуси моргнул и выглянул в щель между листьями: ливень всё ещё поливал лес, казалось, даже сильнее. Шелест листвы и вой ветра сменились совершенной тишиной — только тонкий звон буравом впился в слух. С окаменевшим желудком Эдуси затрясся и завертелся. Лапы задрожали, а слова, услышанные на пьяном дереве, вылетели из головы и забылись. Он знал, что сейчас произойдёт, и всё же не был готов. Он, оглушённый, ожидал.

«СОВСЕМ РЯДОМ!» — как расколовший мир шёпот, словно грохот, возникший в его голове, заставил Эдуси подпрыгнуть. Лапа соскользнула с ветки, но он удержался. Звуки вернулись. Он не сразу осознал это. Дождь с прежней силой барабанил по деревьям, плескался в лужах на земле, а на дереве слышался громкий смех. Совы наконец отвлеклись и теперь под похабную песню распивали молочковый эль сорта га’хуул. Но Эдуси глубоко вздохнул, вновь выглянул из-за листьев, и нехотя расправил крылья.

Не прошло и десяти секунд как он промок насквозь. Совам, как и всем остальным птицам, нельзя летать в такую погоду, недовольно думал он. Перья потяжелели и облепили его. С каждым новым взмахом с кончиков его крыльев срывались в плавных узорах совсем не капли, а целые струи воды. Стволы деревьев выныривали из тёмной мглы ночного дождя, поэтому Эдуси летел медленно и осторожно, внимательно всматриваясь вперёд. Он не знал, куда лететь, и если бы был уверен, то поднялся над верхушками. Там сейчас бушуют ветра, но хотя бы нет деревьев.

Долго лавировать не пришлось. Под собой он услышал тихую возню и сначала решил, что это ночное зверьё, но затем вполне совиный голос приглушённо крикнул:

— Помоги мне, я внизу!

Эдуси опешил и помедлил. Какая сова решится спуститься на землю, да ещё в дождь?

— Эй, наверху, я тебя слышу! Помоги же мне, да поскорее!

Приземление было не самым лёгким. Рваный боковой ветер в редком лесу сбивал с пути, а нечётное число хвостовых перьев с трудом позволяли держать выверенный курс. Лапы тяжело опустились и тут же утопли в разжиженной земле. Брызги грязи тут же запятнали его. Эдуси быстро огляделся, но рядом никого не было. Ему казалось, будто, опустившись на землю, он повесил на себя фонарь для каждого хищника, и уж точно ни один из них не пройдёт мимо совиного мяса. Совам нечего делать внизу.

— Я тут, — донеслось из-под поваленного дерева.

Одним рывком Эдуси приблизился. Он ожидал найти дупло в старом дереве, но ничего такого там не оказалось. Из-под земли послышалось кряхтение и Эдуси наконец разглядел нору. Широкий вход уже размылся и скрылся в зарослях куманики. Померкшая от холодов и воды трава была вытоптана. Повсюду лежали сгнившие репейники, раздавленные неосторожной лапой, и их слабую вонь не смог прибить даже ливень.

— Да помоги же мне, ради всего святого, не могу выносить такую толщу над собой.

Эдуси стал аккуратно разгребать землю. Повсюду была вода — и неосторожное движение могло разрушить размокшую нору.

Вскоре сплошная грязь сменилась круглым проходом. Ровные стенки оказались полым деревом, сгнившим снаружи, но не тронутым внутри. Ствол уходил глубоко под землю. Что здесь делает это дерево?

Внутри — совсем рядом с ним — светлым пятном лежала сова. Эдуси было открыл клюв, но та заёрзала и поползла.

— Вы что делаете? — Эдуси отскочил и с расширенными от удивления глазами смотрел на странную сову, забавно виляющую телом совсем как змея.

С виду это была сипуха, во всяком случае светлый лицевой диск в виде сердечка и тёмные глаза, которые виднелись даже в такой кромешной тьме, указывали на это весьма ясно. Он вдруг осознал, что эта сипуха замерла. Оба пятна на лицевом диске уставились на него.

— Ты… ты почему такой чёрный? — обеспокоенные нотки в голосе. — И что у тебя с клювом?

Эдуси миролюбиво раскрыл крылья и на всякий случай сделал шаг назад. Дождь немного утих. Вода заливалась внутрь. Он разглядел настороженность в глазах сипухи, но в то же время они выглядели заинтригованными.

— Я просто такой, вот и всё, — терпеливо ответил Эдуси и даже улыбнулся. — Причуда природы.

— Вот уж так подшутили над тобой. А перья почему такие длинные? Тоже причуда?

Эдуси кивнул:

— Я не собираюсь вас есть или порабощать — и ничего подобного, что делали бы хагсмары. В любом случае, я обычная сова, а вовсе не они.

Он уловил в своих словах нотки обиды и тут же смутился.

— Есть? — удивилась сипуха и громко рассмеялась. — Вот уж не ожидал. А кто такие хагсмары?

Эдуси от неожиданности даже подскочил.

— Впрочем, неважно, давай я сейчас отсюда выберусь, а там уж поговорим.

Это не заняло много времени. Эдуси наблюдал, как сипуха подбиралась всё ближе, а затем помог преодолеть последние сантиметры.

Он оказался совершенно белым, будто сама луна окрасила его перья в своих призрачных лучах. И хотя серые крапинки с намёком на бурые оттенки покрыли всю спину, его голова оставалась совсем чиста. Аккуратные перья, за которыми старательно ухаживают, плотно облегали тело, и не было ни одного изъяна. Глаза, как и полагается сипухам, тёмные, но с отливом цвета поздних сумерек. Жилистые когти без оружия сминали грязь. Вода коснулась только брюха и макушки, но всё остальное оставалось сухим. Но вот что интересно, Эдуси не смог более-менее определить его возраст. Точно не птенец, решил он.

— Как хорошо вновь оказаться снаружи, — прокурлыкала сипуха с видимым удовольствием и даже прикрыла глаза. — О, подожди, пожалуйста, мне нужно кое-что достать.

С этими словами он схватил невесть откуда взявшуюся прямо под лапами сосновую ветку и просунул её внутрь норы. Эдуси наблюдал за копошением и время от времени оглядывался вокруг. Всё это время его слух был напряжён до предела.

— Достал! — радостно воскликнула сипуха и полезла назад под землю — лишь хвост остался снаружи.

— Подождите, куда же вы?

Но тот уже вылез, а в клюве сжимал тонкую книжку с простым бумажным переплётом. Посеребрённая надпись складывалась из незнакомых символов.

— Как хорошо, что ливень закончился.

Эдуси приоткрыл клюв — он не заметил этого. Ему казалось, что ещё мгновение назад тяжёлые капли падали на его голову, но быть может он слишком увлёкся.

— Итак, — заявила сипуха и претенциозно встала рядом с ним, — меня зовут Марк. Как же тебя?

Эдуси недоумённо отшагнул. Марк в нетерпении склонил голову и подтянул шею, заглядывая в глаза снизу вверх. В чёрных сипушиных глазах затаилось любопытство, которое Марк стремился скрыть, и получалось это едва ли.

— Эдуси, — произнёс он неуверенно, но не потому что сомневался в своём имени.

Что-то было в этой белой сипухе, что-то глубоко потаённое, из-за чего желудок отвергал Марка. Нечто едва уловимое, словно дымка воспоминания, постоянно маячащее перед внутренним взором, но стоит обратить внимание — как тут же скользкой водой вытекает в небытие. Он внимательно оглядел его. Всё те же перья, такой же совиный клюв, хрупкая фигура, но сильные лапы, и кроме светлого оперения не было в этой сипухе ничего отвергающего. Разве что…

— Но ты ведь сова! — воскликнул Марк и обошёл вокруг Эдуси — наваждение тут же развеялось. — Ты определённо должен быть совой. Я слышу твоё совиное сердце и желудок.

— Было бы вежливо с вашей стороны не рассматривать меня так пристально, — Эдуси прыжком развернулся к незнакомцу, готового просунуть клюв ему под крыло — совы и раньше осматривали его подобным образом, и порой разожжённое любопытство не утихало довольно долго, поэтому стоит сразу это прекратить.

— Так не учтиво, — извиняюще сказал Марк, — но теперь и ты можешь посмотреть на меня!

И к потрясению Эдуси белая сипуха завертелась вокруг своей оси. Брызги грязи полетели во все стороны, что ему пришлось прикрыться крыльями.

Марк наконец замер, забавно подняв крылья, словно вот-вот собирающийся спрыгнуть с ветки и в последний миг взмыть в воздух. Он ожидал вердикта. Но Эдуси привлекло совсем другое. Пригляделся внимательнее, прищурился. Марк довольно улыбнулся. Это будто увидеть запах, осенило его. Чёрная сова, склонив голову, приблизилась к белой, стараясь смотреть чуть в сторону. Да, вот так, если скосить взгляд, то кажется…

— Я хочу увидеть Мглу, — заявил Марк.

Улыбка ещё не сошла с его белоснежного лицевого диска, но слава Глауксу, подобрался и присел. Эдуси вздрогнул и поспешил отойти. Он был настолько близок, что Марк, должно быть, чувствовал его дыхание.

— Извините за это, — виновато покачал головой Эдуси. — Мгла далеко отсюда. Вам нужно лететь по меньше мере день и следующую ночь.

Он поднял голову. Небо, всё ещё затянутое тучами, светлело.

— Если вы устали… — неуверенно начал Эдуси, но его перебили.

— Вовсе нет! Я провёл слишком много часов в том полене, чтобы спать. Я полон сил!

Марк расхохотался совсем как безумный. Громкий чур-р иногда прерывался неприятными хриплыми визгами — именно так смеются сипухи в порыве несдерживаемого хохота, близкого к истерике.

Кому же он помог, во имя Глаукса?

— А, — наконец остановился Марк и внимательно посмотрел на съёжившегося Эдуси; в глазах плясали смешинки, — полагаю, это ты устал и отдых требуется тебе. Так где эта Мгла, говоришь?

— Серебристая Мгла на северо-западе. Вам необходимо пересечь Амбалу и Пустоши.

— Точно! Серебристая? Почему серебристая?

— Она…

— Впрочем не отвечай, я догадываюсь. Итак, друг, ты помог мне, спасибо! И ты, я вижу, смелый малый, только посмотри! Столько времени провёл на земле — не каждая сова выдержит!

Земля? Земля! Он ужаснулся. Столько раз на него могли наброситься, а он даже позабыл об этом. Видимо что-то отразилось на его лице — впрочем, он и не пытался скрыть — потому что Марк снова рассмеялся, но, слава Глауксу, как нормальная сипуха. По-доброму.

— Что же, лети своей дорогой, а я своей. Полтора суток говоришь? А тёплых потоков тут не водится?

Эдуси покачал головой:

— Сомневаюсь, что после дождя они будут.

— Так и быть. Когда в следующий раз мы встретимся я отплачу тебе. Даю слово.

Марк поднял книжку, которую держал прижатой к земле, и отсалютовал ею, а затем, после переброшенных друг другу слов, он подождал, пока Эдуси скроется за деревьями. Затем поднялся высоко над тучами, повернувшись в сторону ночной мглы на западе, где светлый лик солнца ещё не раскрасил своим светом небо. Эдуси оказался прав: тёплых потоков тут не было.

~ ※ ※ ※ ~

Ко времени, когда Эдуси опустился на землю, солнце преодолело половину пути на расчищенном небе. Вход в пещеру был защищён листвой и жёсткими кустами ежевики. Амбала считалась опасной страной — и причина тому не только звери или дневные птицы, но и змеи — маленькие и ядовитые — проникающие в любую щель и наносящие оттуда смертоносные уколы. Обложенный гладким камнем проход зиял тёмной пастью в скалистой земле. В этой части Амбалы обосновалось много мирных кузнецов, чьи прославленные изделия прочно вошли в хозяйственный быт сов. Войны миновали, когти стали никому не нужны — разве что простые для защиты от хищников. Здешние совы достигли такого мастерства, что на ежегодном собрании кузнецов делились знаниями с совами из самого Га’Хуула.

— На одних когтях ничему не научишься, — говорил как-то старый филин, которому давно пора бы прогревать кости на уютной жёрдочке, чем срываться в долгие полёты с Га’Хуула. — У нас быть может лапы черны как темень, но душа горяча и светла, а потому бросай свои концы и хватит точить лезвия! Они и так повсюду, куда погадку не плюнь.

Амбала стала настоящим пристанищем кузнецов, и поговаривают даже, что скоро построят кузнечный двор — школу, где совам будут рассказывать об этом ремесле. Недалека та ночь, когда совы сами станут ковать себе всё необходимое. По крайне мере в это верят совы Амбалы.

Место, куда прибыл Эдуси, было жилищем его друга Цеда — кузнеца до самых костей. Ещё при подлёте он заметил лёгкий дым горнила, который выводился из пещеры через сложную систему вентиляции в стороне от входа, чтобы дым не стал сигналом хищникам. Здесь было темно — только чуть дальше виднелся мерцающий свет, отбрасывающий тени от неровных стенок. Гулкие удары молота о наковальню приглушённо отдавались в голове. Сразу за поворотом ухоженная пещера, насколько она может быть таковой для пещеры, гостеприимно встретила уставшую сову крупной полёвкой, сиротливо ожидающей своего едока в нише для дичи. По бокам висело несколько закрытых свечей с отражателем. Здесь пахло лёгкой мятой и жжёными углями — сочетание, к которому Эдуси привыкал долго. Пол устлан мхом, не самым мягким, какие встречаются в Серебристой Мгле, но всё ещё лучше, чем голый камень и земля. Пожалуй, заметил Эдуси, глядя на проросшие выросты по краям, местами нужно заменить ковёр. В Амбалу в скором времени должны прилететь торговцы, наверняка у них что-нибудь найдётся.

Эдуси расправился с полёвкой и направился в кузню. Пещера считалась не самой большой, хотя в Серебристой Мгле предпочитали жить отдельно, а кузни устраивать в небольших нишах, но в Амбале встречались настоящие катакомбы, украшенные каменным кирпичом и инсталляциями, призванные продемонстрировать мастерство кузнеца. За следующим поворотом мох сменился тонким слоем рыхлой земли, ещё не успевшей истоптаться, а свечи простыми факелами. Крупная фигура амбарной сипухи с молотом в лапе отбрасывала сразу несколько теней, но самая большая из них растянулась на потолке, удивительно ровном для естественной пещеры.

— Здравствуй, Эдуси.

Цед не зря был сипухой — даже постоянные спутники кузнецов-молотобойцев не испортили его слух.

Эдуси ответил на приветствие. Тёмно-бурая полоса на спине Цеда ползла от хвоста, расширяясь к голове, и растеклась на его плечах. Сильные, жилистые лапы, полные копоти и местами обожжённые, практически оголены — перьевые штанишки немного обгорели ближе к когтям и, судя по всему, бросили попытки обрасти назад. Крылья расправлены и время от времени обмахивали изделие, раздувая огонь в горне.

— Эдуси, — напряжённо позвал Цед, — передай мне, пожалуйста, газовый камень. Он укатился куда-то.

Эдуси быстро нашёл один из тех гладких камней, отпугивающих змей у входа, и передал его. Тут же разнёсся противный запах горечи, во многом схожий с семенами горчицы.

— Знаешь, всё не поверю, что ты решился их использовать, — недовольно пробурчал Эдуси, опершись на стену — камень весьма удачно впитал жар горна. — Хотел отдохнуть, а тут такое. Ох, что за ночь, что за ночка!

— Неприятности с Шёпотом? — учтиво спросил Цед, не прекращая молотить по железу — по виду это были когти для маленького сычика, почти готовые к выпуску.

— Даже больше, Цед. На обратной дороге они отправили ещё к одному бедняге.

Беднягами Эдуси называл тех сов, которых он спасал по зову Шёпота.

— Как же ты на лапах держишься? — воскликнул Цед и тут же спохватился, когда пламя вспыхнуло и рассеялось о потолок. — А я всё думал: где же ты? И решил было, что до завтрашней ночи тебя не ждать. Прости за всё это. Знал бы — подкинул упитанного кролика. Как раз такой повстречался.

Друзья перебросились парой слов, а затем Эдуси рассказал о белой сове, застрявшей в загадочном дереве, которого и быть не должно, во всяком случае под землёй. О происшествии в Клювах он упомянул лишь вскользь, а об услышанных словах на пьяном дереве и вовсе умолчал.

— Белая сипуха, говоришь? — хохотнул Цед. — Совсем как ты, вот только…

— Наоборот, — подхватил Эдуси и опустил взгляд на свои перья — даже оранжевый отсвет нисколько не прибавил им иного окраса, кроме как тёмной пустоты. — Но знаешь, он очень странный. Посмотришь на него — в какой-то момент покажется, что рядом что-то есть. Не то свет, не то тень, Глаукс и то не поймёт. Это похоже на обрывки прозрачных перьев, кружащие вокруг.

Цед задумчиво прищёлкнул клювом. Стойкие удары полнились, отражаясь от стен, и проникали в самый желудок, где-то внутри дрожа затихающим эхом. Кузнец остановился и взялся за массивные щипцы, с силой дёрнул и резким движением бросил в железный чан с холодной водой. Железо тут же сердито зашипело.

— Забавные вещи порой подкидывает жизнь, — промолвил Цед. — Вот со мной, бывает временами, вроде знаешь, что куёшь и зачем, а в иной раз выходит совсем другое — и ладно если вместо вилки получилась ложка, но когда вместо чашки когти, — он задумчиво посмотрел на своё изделие сквозь помутнённую воду, — вот что интересно. Так и сова твоя, вроде сипуха, а как вылезла — не пойми что. Не скрум ли случайно это был?

— Скрум? — вытянулся Эдуси и обеспокоено ответил: — Но скрумы не из-под земли являются, да и зачем бы ему я? Хочу сказать, ничего важного он мне не сообщил, ни на какой путь не наставил и не пытался вроде.

Цед пожал плечами.

— Всякое бывает. Вот ко мне недавно Ночной Страж прилетал, так почему бы теперь и скруму не явиться?

Шипение прекратилось; клубы пара ещё витали в воздухе, когда Цед вытащил щипцы и осмотрел железные когти.

— Рядом с ним у меня словно мысли расползлись. Я даже позабыл, что стою на земле. Совам там совсем не место.

Эдуси широко зевнул. Голова ненароком повернулась в сторону, где мягчайший мох отмечал место для сна. Цед кивнул и вновь замолотил, заверив, что осталось совсем немного.

— И всё же странно это, — вдруг сказал кузнец через какое-то время. — У него должно быть лучшее зрение из всех, кого я встречал.

Эдуси нахмурился:

— Почему это?

— Да потому, что в такой кромешной тьме, он сумел разглядеть тебя.

— Верно, он видел мою фигуру, да и перья нетрудно подметить. Ты же знаешь, я чернее ночи.

— Эдуси, но как он увидел твой клюв?

Он застыл. Действительно, как? Клюв — такой же тёмный, словно с отколовшимся кончиком — едва ли отличался от сплошной тёмной фигуры, и все прочие совы старательно щурились в ночь, подобную этой, чтобы просто его увидеть. А Марк видел его совершенно спокойно, будто смотрел на него под лунным светом.

— А ещё интересно то, как эта сипуха говорит. «Ради всего святого». Это не совсем по-совиному.

— И правда, как же я сам не заметил? Кто-нибудь сказал бы «ради Глаукса», но не он, — тут Эдуси вспомнил ещё кое-что. — Цед, он не знает, кто такие хагсмары!

Теперь настала очередь Цеда застыть. Молот завис в воздухе. Но кузнец тут же опомнился и продолжил немилосердно стучать, будто намереваясь наверстать упущенные удары.

— Что ж, признаю, это и в самом деле удивительно. Но это добавляет огня в наших жизнях. Без него было бы скучно, верно?

Цед оказался прав. Впоследствии друзья часто вспоминали эту сову и не раз её обсуждали, но, конечно же, ни к каким выводам не пришли. Это скорее было забавой, пустыми разговорами, дабы разбавить обыденные дни.

Молот наконец затих. Цед маленькими щипцами аккуратно взял когти для сычика-эльфа, прилетевшего издалека, оценивающе осмотрел и кивнул, удовлетворённый своей работой. Чуткий слух уловил равномерное дыхание друга и спокойное биение сердца. Он огляделся. Эдуси, помятый и местами грязный в местах особо скрытых длинными перьями, спал прислонившись к стене прямо под факелом. Длинные перья с брюха свисали до земли и подрагивали в такт дыхания. Подрагивающие язычки огня отбрасывали танцующие тени, и веяло теплом, уютом. Такой одинокий, растрогался Цед, он всех спасает, а в ответ получает оскорбления и загадки. Хорошо, что во всём мире есть одна сова, которая могла бы позаботиться о нём.

Цед отложил когти к остальным, взял чистый мох и окунул в нагретую воду.

Эдуси не проснулся, когда кузнец удивительно аккуратными движениями отмыл его от грязи, и даже когда Цед принялся чистить перья от насекомых и прочего мусора, чёрная сова без вида, похожая на отколовшийся осколок ночи, видела лишь беспокойные сны, сотканные из событий прошлой ночи, где были лица всех тех сов на пьяном дереве, кричащих и гонящих его. Но одно лицо выделялось среди всех. Белое сердечко с чёрными пустотами на месте глаз, так сильно похожих на цвет его перьев. Но в этот раз глазницы отдавали жаром потаённого огня.

~ ※ ※ ※ ~

Прошёл месяц. Луна обзавелась плотным гало — верным сигналом для зимних холодов. Первые снегопады ещё не валили, хотя срок им уже настал; природа давно раздела все деревья и сейчас принялась остужать ручейки, покрывая их коркой льда. Воздух стал суровым и безжизненным, утратившим все запахи кроме одного: студёного мороза. Именно в такой вечер — в период лиловых сумерек — когда окрашенное розовыми полосами небо покинули последние лучи солнца, Цед вихрем влетел в свою кузню, страшась не обнаружить там своего друга. К его облегчению Эдуси ожидающе замер с протянутым к клюву обжаренным бедром кролика.

Цед, не в силах произнести ни слова — лёгкие нещадно жгли в безумном полёте — стал энергично жестикулировать крыльями, но и они тоже оказались уставшими. Поэтому растрепанной сипухе с влажными перьями не осталось ничего другого, кроме как согнуться и отдышаться. Эдуси медленно опустил тушку.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Сбор кузнецов отменили?

В этом году сбор должен был состояться в Тёмном лесу и несколько позже обычного, о чём вестники Га’Хуула объявили ещё летом. Цед махнул крылом.

— Я как раз возвращался оттуда, — выдохнул он.

Эдуси терпеливо подождал и поёжился.

— Ты принёс с собой холод.

— Тебе тоже предстоит вылететь в мороз вместе со мной, — дыхание Цеда потихоньку выравнивалось. — Эдуси, я возвращался обратно, когда в Тёмном лесу обнаружил замок.

— Что? — потрясённо выдохнул Эдуси. Лапа со всё ещё сжатым мясом стала опускаться, едва не коснувшись мха.

— Замок, не знающий совиных крыльев!

— Но как ты узнал, что до нас там никого не было?

— Я слышал, как об этом говорил Бубо, тот самый филин, о котором я рассказывал. По его словам, поблизости, кроме Великой библиотеки Бесс, больше ничего нет. Но он ошибался, Эдуси! А уж если Ночные Стражи о чём-то не знают, то об этом не знает никто! Полетели! Там же так много чего может быть спрятано. Тайные знания других! Не зря же его так тщательно спрятали.

Мысли Эдуси разбежались и собираться обратно не намеревались. Ещё один замок? Спрятанный так же тщательно, как библиотека Бесс? В словах Цеда был смысл. В таком месте и вправду могут оказаться чудеса. И книги с легендами о моём Шёпоте.

Он с сожалением посмотрел на кролика в нише, который, скорее всего, был последним плотным завтраком перед зимой, и сказал:

— Полетели. Но прежде поедим.

Эдуси присел на одной из толстых ветвей дерева, росшего на краю скального обрыва. Под ним раскинулись верхушки деревьев Тёмного леса, считавшегося самым разнообразным из всех. Его северная половина посеребрилась слоем инея, пихты и лиственницы застыли от холодных ветров севера. Южная же часть всё ещё готовилась к зиме. Лиственные деревья сбросили наряды, а широкая река, берущая начало из-подо льдов в Северном Королевстве и тянущаяся до самой Серебристой Мглы, понемногу заворачивалась в лёд. Прозрачная ночь озаряла своим бледным светилом голые ветви южной стороны леса — пусть сильно тонкие, но столь густые, что цеплялись друг за друга. Место, где он сел, находилось ни там, ни в другой части Тёмного леса. На западном берегу материка властвовали сильнейшие бризовые ветра, и буреломный лес со временем расползался всё дальше на юг. Некоторые совы даже прозвали это место с беспощадными потоками Ветровым полем боя. Если оно так, то сегодня явно одержали победу северные ветра, думал Эдуси на подлёте, когда морозный ветер проник сквозь длинные перья и пух. Он потерял счёт, сколько раз за эту ночь ёжился. Зима для него всегда была особенно сурова. Если он радовался тёмному окрасу, так удобно скрывающего даже в самой незначительной неровности, где есть тончайшая полоса тени, то в отместку природа наградила его скудным пухом, способным защитить лишь от лёгкого дуновения.

Он услышал Цеда за миг до того, как тот неуклюже приземлился над ним. Ветка качнулась и задела его макушку.

— Там ужасные ветра, — доложил он, — бросают в стороны и едва хватает сил противиться.

Эдуси кивнул и внимательно осмотрел друга: на тонких ворсинках бахромы, которая у него самого отсутствовала, тонкой пыльцой образовался иней; кроющие перья слегка помялись, а на брюхе распушились, отчего и так на редкость крупная сипуха выглядела ещё больше. Крылья стали влажными от густого облака, и от Цеда неясными кружевами исходил едва уловимый дымок. На спине плотно сидел тёмный мешок, пока что сморщенный и пустой, а внутри позванивали старые боевые когти, прозванные так скорее по традиции, а не из-за их опасной остроты — эти когти бесполезны против хищников, а в охоте лишь утяжелят участь жертвы, потому Цед снял их ещё в Серебристой Мгле. Конечно, будь дело года назад во времена шествия Чистых, подобное было бы неразумно, да впрочем и год назад, когда самая крупная стычка между Ночными Стражами и Чистыми унесла несколько жизней. Но ныне вороны в этих местах дружелюбны, а разбойники давно улетели в Даль, и блеск оружия только привлекает ненужное внимание.

Они остановились на самой границе между спокойными как течение реки потоками и бурными, жестокими завихрениями. Чуть дальше поваленные и сломленные деревья, павшие под натиском ветров и отпугивающие всякую сову, — нет более верного предупреждения о безлётной зоне, чем буреломные леса. Только Ночные Стражи способны летать сквозь них и без особых усилий укрощать разбушевавшийся воздух. Но они ими не были, и поэтому Цед продолжил:

— Если мы пересечём реку и облетим их, скажем… — он задумчиво замолк, повернувшись к северу.

Эдуси прикрыл глаза, недовольно щёлкнул клювом, и заметил:

— На северной стороне ветра слишком холодные. Ты ведь знаешь, Тёмный лес словно когтем прочертили. Одна половина холодная, а вот другая именно такая, какая нам и нужна.

На самом деле с южной стороны лес слишком густой — каждая ветка что паутина оплетала воздух. Цеду это известно, и он, конечно же, не преминул сказать об этом.

— И ещё мы не можем лететь поверх верхушек, — бурая голова завертелась и покачалась из стороны в сторону. — И кроме того, Ветровое поле боя с каждым годом всё дальше движется на юг — и там мы потратим значительно больше времени, — Цед вновь качнул головой и посмотрел на распушившийся тёмный шар, коим стал Эдуси. Недовольство излучалось столь явно, что он даже мог не оборачиваться.

— О, Глаукс, спасибо, — пробурчал Эдуси и постарался туже закутаться в крылья — скорее не для того, чтобы защититься от мороза, а чтобы напомнить другу, насколько он уязвим. — Всё-то ты продумал, а о друге позабыл.

Цед глубоко вздохнул и посмотрел прямо в его тёмные глаза. Любой другой даже не увидел бы, где в мешанине длинных, спутанных и взлохмаченных перьев два прекрасных глаза, таких же сплошные чёрных, как у сипух, но он-то умел их различать: они темны лишь в глубине, но по краям отливают тёмно-синей каймой. Именно в них он смотрел и дружелюбно ответил:

— Прости, Эдуси. У меня порой вылетают из головы простые вещи: не упомнишь всего, особенно когда тут такое случилось.

Он обвёл крылом предполагаемую сторону, где находился замок. Эдуси прищурился и слегка опустил голову.

— Мы можем сделать большой крюк и миновать опасные потоки, но тогда нам нужно будет отдохнуть после долгого…

— Нет! — воскликнул Эдуси. — Хорошо, убедил! Никакого отдыха в Тёмном лесу, — и повысил голос, не давая Цеду возразить. — Мы не будем здесь останавливаться.

Цед закрыл клюв и ответил едва заметной улыбкой, которая не коснулась его желудка. Внутри он оставался серьёзным.

— Но не вздумай воображать, — преувеличено спокойно сказал Эдуси, в голосе которого улавливалась нить холода, — будто твоя уловка осталась незамечена, иначе в следующий раз одной улыбкой ты не отделаешься.

Сипуха хрипло расхохоталась и спрыгнула на ветку друга.

— Я совсем поглупел, друг мой, — смеялся Цед и похлопал друга по крылу. — Считал себя тонким лезвием, а оказался громилой-молотом! Прости меня.

Эдуси подозрительно смотрел, затем тоже улыбнулся:

— Простить нелепую попытку водить меня за клюв или простить твою глупость?

— Но ведь это сработало? Так что не такая уж и не нелепая, верно ведь? Ты улыбаешься. Значит ли это, что я сделал правильно?

— Не паясничай. Больше я этого от тебя не потерплю. Скажи лучше, мы на правильном пути?

Ветка снова покачнулась, когда Цед ступил на самый край и спрыгнул с прогнувшегося конца, плавно слетев с обрыва на дерево ниже. Эдуси неясной тенью последовал за ним. Светлая сипуха дождалась его и когтем ткнула прямо сквозь деревья.

— Вон там большая котловина, а в ней то, что мы ищем, — Цед поколебался, былая серьёзность вновь вернулась на его лицо. — Ты уверен, что хочешь лететь туда?

Он выглядел не встревоженным, но слегка обеспокоенным. От весёлости не осталось ни следа.

— Я хочу сказать, если там что-то обнаружится о духах… или о тебе?

— Я размышлял об этом весь путь сюда, — нехотя признался Эдуси.

В этих словах не было ничего особенного, и, кроме того, эта внутренняя борьба должна была проступить на его лице, именно потому Цед об этом и спрашивал. Но тогда почему ему так тяжело в этом признаваться? Может, он боялся узнать, что вся его жизнь будет отмечена путешествиями из одной страны в другую, и эти короткие перелёты отсчитывают подобно часам весь его срок на этом свете? Может, он боится узнать, что мог иметь другую жизнь — жизнь нормальной совы, но некое проклятие испортило его перья? Кем бы тогда он был? Чуткой сипухой или юрким сычом? Ему симпатизировали ушастые совы — так может по природе он задуман именно ею? Полетел бы тогда он на Древо, чтобы стать Ночным Стражем, или стал бы ремесленником? А может целителем? Ему нравится помогать другим. Или даже это чувство навязано?

Эдуси вздрогнул, когда почувствовал прикосновение. Цед заботливо наклонился и стал чистить ему перья. Это был один из самых добрых и сочувствующих жестов в арсенале сов, и потому он благодарно кивнул и отстранился.

— Думаю, мне всё же следует увидеть то, что там будет.

На глазах проступили слёзы, и отвернувшись, Эдуси смахнул их прозрачным веком. Нормальная сова.

Очень скоро деревья словно ухнули вниз. Их острые тёмные очертания глубоко провалились, но, несмотря на это, с высоты то было совсем незаметно. А если принять во внимание, что мало кто из сов отваживается летать в места с такими перемалывающими ветрами, становилось ясно, как оно так долго оставалось незамеченным. Совы короткими перелётами, крайне осторожно выбирая путь, всё ближе подлетали к строению других, чьи стремления строить самые невероятные вещи в самых невероятно скрытых местах поражали нутро. К радости Эдуси они нашли путь в той самой середине, словно невидимой нитью разделявшая северные и южные границы Тёмного леса. Широкий ручей, по северный берег называемый Белой, а с южной — Каменной, как раз и был той условной чертой. По правую сторону высокие и стройные хвойные деревья, а по левую широкие, голые и невзрачные лиственные. О, ветра досаждали им и здесь, когда ни по́падя обрушиваясь сверху, и случайные обрывки ледяных потоков севера всё же долетали до них; и всё-таки Эдуси не успел промёрзнуть насквозь. Мрачные мысли быстро улетучились, ведь слёзы на глазах вкупе с прохладным воздухом нещадно щипали глаза. Цед время от времени оборачивался на него, будто бы убеждая себя, что друг всё ещё летит за ним, и ободряюще улыбался.

И вот они тут. За паутиной дерева скрывался большой силуэт слишком правильной формы для естественной породы. Прямые линии и чёткие прямоугольные возвышенности выдавали каменные стены и башни. Его всегда привлекала эта красота. Было что-то пугающе магическое в этом, внушающее такое благоговение и трепет, что никакой широты мышления не хватит в полной мере всё осознать. Каждый раз, когда он в маленьких библиотеках смотрел на рисунки, его перья подымались и Эдуси чувствовал холод, но не тот неприятный, словно страх или жестокое осознание, — скорее наоборот, холод понимания, что в мире существуют настолько загадочные вещи. Это история их мира. Мира, которым владели предыдущие полноправные хозяева. Которые знали так много и превзошли в развитии так далеко, что даже и половины вещей совы до сей поры не разгадали. И что-то заставило их исчезнуть, что-то вычеркнуло их из общего полотна жизни и оставило лишь блеклые следы, отмечающие их былые достижения. Стали они жертвой собственных знаний? не они ли довели их до катастрофы? — вот какие вопросы пугали Эдуси, ведь совиные учёные идут по следу вымершего вида.

Луна уже прошла значительный путь по звёздному небу, её прямые лучи падали точно сверху вниз на реликт прошлых эпох, словно приглашали поскорее войти внутрь. Уже подлетев ближе, он различил тонкую резьбу на каменных стенах. Искусный барельеф витиевато кружился в завихрениях на потускневшем с изрядными трещинами камне; плитка, несмотря на время, выглядела всё так же надёжно, как должна была выглядеть в ночь своего создания. Это были прямые стены, вовсе не зубчатые, и небольшой парапет на верхушке тянулся вдоль всего периметра. Ровный квадрат — вот чем были эти стены. А по углам пирамидальные башни с острыми кольями на верхушках. Должно быть, некогда там реяла ткань с символами родовой принадлежности, которые, насколько Эдуси помнил, назывались не то флагами, не то флоком. Внутри, отступая от стен всего на несколько махов, возвышалась цитадель. Прямая и суровая — строгая, не терпящая промедления и глупости. Вот как описал мысленно Эдуси это строение. В литературе архитектуры других было подходящее слово для этого стиля, начинавшееся на букву «Г»⁽¹⁾, но, к сожалению, он забыл его. Пустые, вытянутые ввысь глазницы отмечали место, где некогда было стекло. Объёмные линии, похожие на тот же барельеф, тянулись от основания до самой крыши, такой же пирамидной, что и настенные башенки. Но во всём это была какая-то фальшь, и Эдуси запоздало понял, в чём она заключалась: витиеватые стены не вписывались в общую картину неприступной цитадели с прямыми словно дротики линиями.

Они поднялись выше и теперь зависли высоко над стенами. Оказалось, что цитадель имела внутренний двор, вымощенный камнем. Они опустились точно в центре и осмотрелись. По периметру возвышалась бесчисленная колоннада и образовывала длинный портик, раскинувшийся вокруг подобно раскрытым крыльям. С четырёх сторон виднелись большие проходы во внутренние галерейные коридоры. За колоннами зияли чернотой разбитые витражные стёкла; местами цветные острые куски держались в проёмах, но большинство из них разбились, и их яркая кроша виднелась даже отсюда. Цед судорожно вдохнул, увидев их. Процесс изготовления стекла совам давался очень тяжело, а такого искусно вылитого тем более. Ремесленнику от макушки до самых когтей было тяжело смотреть на испорченные труды других, каждое изделие которых приравнивалось к бесценному сокровищу.

— Будет ли кощунством забрать образцы витража? — медленно протянул Цед с мукой в голосе.

Ему непременно хотелось забрать часть с собой — вовсе не затем, чтобы перепродать торговому движению сорок, а чтобы изучить и, возможно, если он ничего не обнаружит, сдать Глауксовым Братьям на хранение.

Эдуси указал вглубь проёмов.

— Думаю, они охраняют это место.

Во внутренних коридорах виднелись светлые фигуры из камня. Одетые в широкие пластины и вытянутые шлема с гребнем, они держали в нелепых лапах длинные копья. Их лица смотрели перед собой; прямая и уверенная стойка кричала о скрытой опасности, и Эдуси ожидал, что эти статуи вполне могут ожить и не пустить их внутрь. Он вдруг осознал, что весь съёжился, а дрожащие лапы едва сохраняли твёрдость. Взглянув на пристыженного Цеда, он увидел трепещущие перья. Виноватый взгляд направлен на изваяния.

— Я вовсе не думал на самом деле… — пробормотал Цед и замолчал, осознав, насколько это глупо звучит.

Статуи были лишь камнем, и, даже если они изображают других, камень не может ожить, ведь так? Но на то они и другие, чьи истинные возможности и легенды с течением времени слились воедино.

Узкая арка таила в себе темноту, казалось, целой бездны. Ряды статуй-воинов тянулись вглубь и растворялись вдали.

— Быть может, — протянул Эдуси, — нам следовало взять огонь? Или в таком месте его нельзя использовать?

— Не думаю, что они видели в темноте лучше нас, — ответил Цед и указал на одну из стен, — там есть выемки для подставок факелов. А ещё я видел разбитые фонари, когда мы были сверху.

Эдуси с сомнением посмотрел на друга, но предпочёл не рассказывать, что люди, как они сами себя называли, ходили под ярким солнечным светом, а значит, могли делать свои дома без лишних отверстий внутри, ведь днём и так светло, а ночью полагались совсем не на тусклый свет луны. И всё же, нам бы не помешал огонь.

Совы так и стояли перед входом, не решаясь войти. Время от времени поглядывая друг на друга, они дружно вертели головами, когда ощущение незримого взгляда прошивало насквозь, вторгаясь прямо в их желудки. И унылое завывание ветра, пусть они его не чувствовали, слышалось всё сильнее. К Эдуси пришло неприятное сравнение, что это подобно топоту зверя, неотвратимо подбирающегося всё ближе.

— Ты весь сжался, — вдруг произнёс Цед, своими словами заставив вздрогнуть Эдуси: мысли о звере всё ещё вертелись в его голове.

— Думаю, это лучше, чем распушиться, — огрызнулся Эдуси, но тут же смутился своих резких слов. — Прости. Меня нервирует это место.

Цед понимающе кивнул, и на короткий миг Эдуси заметил страх в его глазах. Лапы друга едва уловимо дрожали.

Серые камни, старые и потрескавшиеся, видели многое. Цитадель, не находясь ни на южной стороне, ни на северной, не имела ни белого песка снега, ни тонкого слоя зелени. Однажды — бесчисленные десятки лет назад — здесь могли стучать нелепыми лапками детёныши других. Здесь неуклюже вышагивали вытянутые существа, так сильно любившие накинуть на себя отрезы ткани вместо меха, которого они не имели, — и всему этому стены, полы и крыши были свидетелями. Как может что-то сохраняться так долго? Как может обычная порода пережить целый вид и своим существованием прокладывать нить через всё время? Эдуси чувствовал не только всё то, что делало замок замком — каменные плитки, кирпичи, проёмы, сгнившие деревянные двери и разбитые витражи — он чувствовал, будто погрузился в мысли и знания других, будто они вовсе не исчезали, а лишь стали дымкой, которую можно увидеть. Поэтому он сейчас одновременно дрожал в страхе и трепетал в благоговении. Он принял уважение к могущественным существам.

Кажется, его друг думал о чём-то похожем. Сипуха замерла и смотрела в пустоту перед собой, клюв беззвучно шевелился в тихом шёпоте. Его лапы всё ещё дрожали. Эдуси хотел было окликнуть его, но передумал, когда особо сильное завывание вторгнулось во двор и вскружило каменную пыль. В такие моменты редко хотелось подавать голос.

— Ну, полетели? — тихо выдавил Эдуси, словно боясь кого-то разбудить.

Вокруг, кроме них, никого не было, но следовало сохранять тишину. Незримый наблюдатель подкрался ближе и теперь отчаянно буравил затылок.

Внезапно, Цед рванул внутрь. От неожиданности он даже подпрыгнул и взмыл в воздух на возникших потоках воздуха. Громкие хлопки крыльев разнеслись по двору, и, прежде чем светлые очертания сипухи растворились в глубине, Эдуси услышал неразборчивый крик друга, обращённый ему. Великий Глаукс!

Недолго думая, он отправился следом.

~ ※ ※ ※ ~

Группа сипух пролетала над Серебристой Мглой. Эти края всегда опережают прочие и оголяются раньше, может, поэтому некоторые и называют местных жителей выскочками, раз даже страна их такова. Впереди на самом горизонте виднелись сплошные пики Тёмного леса, и туда они направлялись. Уставшие, злые, расстроенные. Позади остальных летел Дарран, поддерживаемый воздушными потоками впереди летящих. Немногим ранее с его лица стекала собственная кровь, а сейчас она страшным багровым пятном засохла от клюва до грудки и окропляла лапки и крылья. Лишь чудом она не задела неброский браслет из простого металла, плотно застёгнутого на лапе. В светлой ночи браслет не отражал лунный свет, но вкраплённая частичка ярко блестела и внушала необъяснимую тревогу всякой сове, бросившей на неё неосторожный взгляд.

Вооружённые совы смотрели только вперёд, не оглядываясь по сторонам. Им нечего было бояться — наоборот, бояться следовало всякому, кто встретится на их пути.

Но в этот раз всё иначе. В их желудке неприятно скреблись, будто там поселились тысячи жуков. Всё прошло не так, как должно было, и почти всё из того, о чём их предупреждали, этой помётной ночью произошло. Для полноты катастрофы не хватало только Ночных Стражей. О, он с удовольствием бы выместил весь свой гнев на них.

К нему подлетел заместитель и тихо прошептал:

— Даррану становится хуже.

Он оглянулся. Рана вновь открылась, капли медленно стекали под перьями к лапам и с них срывались к земле. Дарран нехорошо заваливался в стороны, даже потоки ему не помогали. Он окликнул самого хилого с хвоста клина, и тот поддержал бедолагу.

— Дарран не жилец, — бросил он и поймал вопросительный взгляд. — В замке такой боец никому не нужен, но и бросаться трупами у всех на виду я не намерен.

— Но ведь… — слабая попытка возразить, но он взглядом заставил сову умолкнуть.

— Мы бросим его в реку, как только доберёмся Тёмного леса, ты понял меня? — осведомился он и, дождавшись кивка, приказал: — И прежде чем это произойдет, убедись, что адант останется у нас.

Заместитель вновь кивнул и отстал, заняв своё место.

Совы летели в своё убежище, и до Тёмного леса оставалось всего несколько лиг. Где-то далеко поднялся ветерок.

~ ※ ※ ※ ~

Обнаружить Цеда так и не удалось. За первым же поворотом оказалось сразу несколько проходов и лестница в нижние помещения. Внутри деревянные двери сгнили не столь сильно как снаружи, и некоторые коридоры оказались запертыми. Каменная стража, одного вида которой было достаточно, чтобы броситься куда глаза глядят, осталась позади, и теперь их сменила цепочка гобеленов с самыми невообразимыми сюжетами. В одних изображались шестилапые существа с двумя головами, одна из которых имела длинные загривки; в других вспышки огня и гороподобные камни, не то взлетающие ввысь, не то наоборот падающие. А некоторые искажались во тьме и пугали своими причудливыми узорами. Через редкие щели струя лунного света выхватывала из тьмы отдельные предметы, которые Эдуси не узнавал, даже прочитав многочисленные книги.

Рассматривать интерьер было легче и интереснее, но где-то в глубине желудка что-то слабо призывало лететь дальше и искать Цеда. Он боялся всматриваться во тьму бесконечно длинных коридоров. Настойчивая мысль, что стража наблюдает за ним даже здесь, постоянно вертелась в голове и вовсе не желала её оставлять. Сводчатый потолок навис сверху, и его опорные арки казались голыми рёбрами, а мрачные узоры — сосудами каменного зверя. Воздух сгущался, становилось труднее дышать, крылья тяжелели с каждым взмахом. Вокруг было совершенно тихо, и только невидимые глаза были ему сопровождающим.

Когда Эдуси развернулся, то тут же заметил нечто, что едва не бросило его на пыльный камень. Лишь отчаянным усилием воли он заставил себя сделать несколько лишних взмахов, посмотрел на крылья, сгруппировался и безвольно опустил их, рухнув вниз. В позвонок через лапу стрельнула боль, но Эдуси не обратил на это внимания. Вытянутый гобелен, растянувшийся от самого потолка, на первый взгляд не отличался от остальных ничем. Всё те же нити, та же толстая окантовка по краям из переплетённых верёвок, и несколько искусно вышитых сюжетов. На самом верхнем толстый другой в пёстрых одеяниях и с широко раскрытой пастью вышагивал по прекрасному ковру. Чуть ниже их детёныши, занимающиеся чем-то своим, очень довольные на вид. Но вот о чём был третий — Эдуси не мог сказать, потому что поверх его краской изобразили совсем другую картину. Над большой скалой с распростёртыми крыльями висела светлая сова, а сразу за ней, на чистом, светлом небе, ровный шар из тьмы втягивал свет солнца внутрь, вместе с облаками, деревьями и горами. Ниже, на голом камне со шрамами разломов, окружённые огнём, стояли две совы. Невозможно что-то сказать о них, кроме того, что одна крупная и бурая, вторая поменьше и светлее. Их ровные спины не прогнулись под натиском потоков, умело изображённые движением кисти. Распушившиеся совы стояли с боевыми когтями и наклювным шипом, облачённые в сияющие шлема и пластины подобно другим, и смотрели в сторону. Художник не пожелал оставить четвёртую сову и скрыл её толстыми чёрными мазками, оставив лишь вытянутую тень на скалах.

Эдуси внимательно рассмотрел рисунок, отметил капли крови на месте пятна краски, а затем устремил взор в правый уголок на то, что и заставило его шмякнуться. Холод прошёлся по его телу, а перья волной подымались и опускались. Желудок хранил молчание.

Он опустил свои глаза на собственные лапы, медленно их поднял и приложил к картине. Туда, где был белый отпечаток совиной лапы. А ниже на хуульском языке: «Элли».

~ ※ ※ ※ ~

Цед влетел в одну из комнат и, не теряя ни единого мига, кинулся в угол, где вытянутая тень шкафа скроет его от лишних взглядов. Никогда прежде он не проклинал себя за то, что, родившись сипухой, мог слышать самые потайные звуки очень далеко от себя. Но в этот раз шёпот доносился отовсюду, куда бы он ни сбегал. Он плотно закрыл ушные щели, но от этого слова стали лишь отчётливее, и тогда, чтобы отвлечься, обратился к зрению.

Мягкий свет свечи озарял комнату, и на безжизненные стены падали мерцающие блики. Сипуха, со смесью страха и любопытства, высунула голову. На столе лежало множество маленьких инструментов, не похожих ни на что. Некоторые были одинаковые, а другие отличались лишь размером. Опытный глаз кузнеца тут же определил превосходный сплав металлов, а ещё, что из трёх негнущихся зубьев, которые тянулись с верхней части рукояти, выйдут очень плохие щипцы. Со всех них совсем недавно стёрли пыль, и они теперь сверкали яркими искрами, словно сам воздух посеребрился и завертелся в танце. Что-то смутно откликнулось в глубине оцепеневшего желудка. Кокон страха дрогнул. Цед отчётливо почувствовал тяжесть на своей спине и уловил едва слышный звон. Глаза расширились, а клюв приоткрылся, когда Цед вспомнил, что есть в его сумке.

Шёпот стал громче, страх сгустился. Его бурая фигура шагнула глубже в тень и прижалась к самой стене. Трепещущие в дрожи перья казалось облепили его, и в тот момент, когда Цед почти полностью отчаялся, где-то поблизости послышалось тихий, умиротворённый вой, а затем ласковый тёплый ветерок прошёлся по его напряжённым крыльям, будто в своём исполненном покое приветствии свеча даровала ему свой единственный подарок. Кузнец понял, что огонь и железо обитают не только в горниле.

~ ※ ※ ※ ~

— Рассредоточиться!

Холодный шёпот полный гнева сорвался с его клюва, и приказ тут же распространили по всему отряду. Стороннему наблюдателю понадобилось бы два удара сердца, чтобы потерять сипух из вида. Они спрятались на самой опушке леса, и будь сейчас лето, он бы не переживал. До Тёмного леса совсем близко: всего лишь перелететь пустырь, и может, будь они не сипухами, то смогли бы затаиться и среди тусклой травы. Но тогда мы не были бы Чистыми и прятаться не пришлось. Он всегда чувствовал гордость за то, что он сипуха, что даже сейчас — в период упадка их армии — остался верен делу самого чистого и благородного совиного вида, и тем не менее, сейчас не время для этого. Он выжидал, зная: где-то поблизости были его товарищи.

Он услышал своего заместителя, но вовсе не его громкий полёт — сипухи всегда летали бесшумно, пусть даже в прошлом Чистые не могли этим похвастаться, — а спокойное биение сердца. Ветка мягко качнулась.

— Я верно понял сигнал? — шёпотом произнёс заместитель. — Мы обнаружили Ночных Стражей?

Он распушился лишь от одного упоминания этих лживых и двуликих сов, и его вид заставил заместителя отступить на шаг.

— Да, — процедил он, — и, будь моя воля, я бы оторвал их поганые клювы и накидал туда погадок.

— Так чего мы ждём?

— Глупец! Нам велено остерегаться любых сов, не говоря уже о Ночных Стражах! Енотий помёт! Я не позволю разрушить ещё один приказ Лидера.

Его лапы дрожали в безумной и бессильной ярости. Он расцарапал ветку, отчего им пришлось перелететь выше, когда та заскрипела и прогнулась. Он представлял хрупкие шеи врагов, их кровь и вопли. Он упивался видениями, как отрывает им перья, хвосты, он…

— Я вижу их, вон там!

Страшный клёкот — совсем не совиный, а скорее подобный рычанию рыси — сорвался с его клюва. Крылья дважды поднимались, словно в рывке рубаки, и опускались.

— Не сметь! — шептал он на самой грани скорее себе, и тем не менее заместитель жестами передал его приказ остальным.

— Испепели меня Глаукс и будь свидетелем, как же я мечтаю расквитаться с ними, но ничего, время ещё придёт. А сейчас мы будем ждать.

— Как долго?

— Сколько потребуется! — всё же его голос сорвался в крике. — День, месяц, до скончания веков — а именно столько, сколько тут будут эти дурни со сказками в голове и бессмысленными улыбками. А знаешь почему? — и, не дожидаясь съёжившуюся сипуху, продолжил. — Потому что нам так приказали!

Он услышал смеющиеся голоса врагов и просто-таки завизжал от ярости. Невероятная волна бурлила внутри и грозилась разорвать его мышцы. Последнее, что он помнил перед тем как алая пелена застлала ему глаза, это свой страшный визг:

— Держи меня крепко!

~ ※ ※ ※ ~

Эдуси резко обернулся и вздрогнул. Из клюва вырвался вскрик испуга.

Перед ним стояла ушастая сова в том возрасте, когда последние черты молодости пропадают из внешности, но старость ещё не явилась. Сильные крылья и жилистые когти выдавали в нём бойца. Перья изобиловали бурой пестротой, пожалуй, гораздо ярче, чем то свойственно представителям его вида. Хохолки ушек высоко торчали; белые полосы низко нависали над оранжевыми цепкими глазами. На спине он заметил светлый балахон, накинутый подобно одеянию других, а на лапе светлела повязка с перекрученным железом, которое сверкало даже в темноте. Ушастая сова смотрела на рисунок позади него.

— Ты смотришь на древнейшие картины, незнакомец. Многие из их картин представляют собой загадку. Целое хранилище загадок. Увы, если у них и был замысел, то он давно утрачен, — он закрыл глаза и покачал головой; затем поднял любопытный взгляд на Эдуси. — Но вот тебя разгадать гораздо легче — здесь таким видом ты никого не обманешь, — сова прищурилась и на шаг приблизилась, голова закачалась из стороны в сторону, как это умели делать совы. — И всё же я не могу понять — кто ты?

Эдуси попятился.

— Я сова без вида, и могу слышать…

Эдуси испуганно щёлкнул клювом. С широко раскрытыми глазами он уставился на ушастую сову, на лице которой расползлась хищная улыбка. Та сделала ещё шаг и одобрительно махнула крылом:

— Договаривай, дружок. Мы ведь оба знаем, что от меня нет никаких секретов.

Эдуси пятился, пока спиной не упёрся в холодную стену. Он не моргал, а клюв был плотно сжат. Он боялся даже вскрикнуть.

Было совершенно тихо; звук собственного сердца где-то затерялся, и Эдуси не слышал даже его. Только ветер завывал где-то далеко.

— Отвечай мне.

Глаза стали холодными, голос обрёл металл и угрозу. Эдуси увидел, как ушастая сова указала когтем с частичкой железа на него. Он рванул прочь прежде, чем та успела сделать что-то ещё. Глубокие махи растолкали застоявшийся воздух, и тот неохотно раздвинулся. Мгновенно вернулось ощущение невидимых глаз, только в этот раз их было больше, гораздо больше. В затылок ударила острая боль, будто дротик пробил череп и пронзил мозг, но, конечно же, ничего такого на самом деле не было. Эдуси летел и кричал от боли, но ни разу не обернулся.

Коридоры стремительно сменяли друг друга. Картины, статуи, ковры, мебель — всё это мелькало перед ним, и в любое другое время Эдуси с большим интересом бы их изучал. Но сейчас он не удостаивал их даже случайным касанием взгляда. Замок внутри оказался бесконечным — целый лабиринт из пыли и камней. Он блуждал тут очень долго — внутренние часы кричали, что день должен был давно настать и подойти к концу, и тем не менее вокруг по-прежнему оставалось темно. Все двери были закрыты, а лестницы вели в те же самые коридоры. Он пытался составить в голове карту, но быстро бросил эту затею: коридоры получались слишком перекрученными и запутанными. Однажды Эдуси пытался оставлять каменные крошки, деревяшки и прочий мусор, но ещё ни разу не наткнулся на собственный след, потому быстро бросил это занятие. Внутренний компас, который помогает совам в далёких полётах, совершенно обезумел и менял стороны света даже тогда, когда стоял неподвижно.

В какой-то миг Эдуси решил остановиться. Он опустился вниз, прислонился к стене коридора, оба конца которого терялись в дымке черноты, и, оглянувшись, растеряно рухнул на пол. Он весь дрожал. На глазах выступили слёзы.

Он не видел Цеда с тех самых пор, как залетел в это ужасное место, и тогда он не понял, почему его друг сделал это. Сейчас же он стал понимать происходящее. Хроники Ночных Стражей содержат все события со времён легенд и до сегодняшних дней. Эта многотомная история хранилась только на острове Га’Хуул, куда он однажды не смог попасть, но копия одной из глав находилась в небольшой библиотеке в лесу Тито среди развалин, которые раньше сипухи называли своим жилищем. И там было то, что действовало сейчас против него и Цеда. Крупинки! Вот что было на лапе той совы и вот как их водят за клюв. Эдуси судорожно вдохнул, задержал воздух в легких и очень медленно выдохнул. Дрожь не унялась, но сознание немного прояснилось. Он поднял голову: потолок навис ещё ниже, а стены продолжали сужаться. Посмотрев в стороны, он отметил, что коридор стал короче: мрак в обоих концах подкрался ближе. Сплошной камень окружал его. Далеко, настолько тихо, что его можно было принять за дымку миража, выл ветер.

Чёрная сова сливалась с окружением. Тени тянулись к нему, мрачные стены напоминали сетку наслоённых друг на друга камней. В пустом голом коридоре было страшно и неспокойно, но его вдруг охватило понимание, что он пропадает, личность размывает. Зачем сопротивляться? Ради чего сражаться? В голове появилась холодная мысль, ровная как штиль, как стекающий ручей, как плавный поток ветра, не способная замолчать.

Они победили.

~ ※ ※ ※ ~

Сильнейший ветер ворвался во двор и своей силой разбил остатки витража. Похищенные листья, травы и обломанные ветви шлейфом тянулись за ним. Этот ветер в гневе разметал все двери, раскидывал и рвал картины, и по всем коридорам на всех этажах разнёсся немилосердный рёв природы.

1) «Г» — Готический.

Вернуться к тексту

Они благополучно добрались до Тёмного леса и тут же затерялись в её самых густых частях. Из его отряда ни один боец не получил ранений серьёзнее, чем тонкие порезы и пара вырванных перьев, и тем не менее, убитые Ночные Стражи, несмотря на то, что они состояли из учеников и одной взрослой совы, каким-то образом сумели поранить заместителя. Их наставница с белоснежным лицом в виде сердечка сражалась отважно, и не менее отважно защищала последнего совёнка, которого они приберегли специально для неё. Оба были сипухами и обоим он предоставил шанс искупить свои грехи перед родом единственных чистых сов. Но если одна бросала проклятия прямо в его лицо, то другой умолял его пощадить. Жаль было терять сильную сипуху. И было жаль видеть гаснущий огонь в глазах, когда его боевые когти вонзились в шею юнца. Именно такие все Ночные Стражи: сильные, героические и гордые, ровно до тех пор, пока ряды их не поредеют. Привязанность и доброта, благородство и самозабвенное желание защищать — вот, что делает их слабыми. А в последнее время они сильно расслабились и перестали брать оружие в долгие перелёты. Что же, так даже лучше.

Здесь, в южной части леса, неожиданным гостем оказался ледяной северный ветер. Общипанные деревья покачивались и скрипели. Ночь была плотной и даже свет луны увяз в холодном воздухе. Сипухи прятались за узловатыми ветвями и длинными стволами, но время от времени он видел мелькнувшее светлое перо то за переплетениями у валуна, то среди деревьев у тихой реки. Он слышал своих бойцов, их спокойное, мерное биение сердца, тихое уханье и редкие переговоры на самой грани слышимости. Будучи сипухами, они понимали ценность тишины и могли говорить очень тихо — настолько, что любая другая сова услышит лишь неясный звук, а в таком лесу и вовсе спутают с окружением.

Он расслышал группу приближающихся сипух ещё до того, как увидел их. Вскоре из за деревьев выплыли три фигуры и направились прямо к нему.

— Командир, вернулись без происшествий! — отрапортовал заместитель ещё в воздухе и тут же опустился рядом. Двое других собирались присоединиться, но он небрежным кивком отослал их прочь.

— Что ж, — продолжила сипуха, обескураженно провожая взглядом товарищей, — от трупов мы избавились, и поисковые отряды их не найдут.

— Вас никто не видел?

Скошенный взгляд был для него яснее слов.

— Мы нашли дупло с семейством. Самих филинов мы не обнаружили, но совёнка того, — сипуха прочертила когтем вдоль грудки. — Родители вернутся, обнаружат кровь и перья да улетят вместе с...

Заместитель замолчал, когда его командир набрал воздух и неровно выдохнул, сдерживая гнев. Он распушился и с раздражением ответил:

— А что будет, если филины разболтают об убийстве, об этом ты подумал? Скажи мне, кто станет первым, кому филины расскажут об убийстве?

— Э-э, — протянула сипуха и неуверенно оглянулась. Взгляд скользнул по ближайшим деревьям, — Ночные Стражи?

— Верно, — вкрадчиво процедил командир. — И что же будет, когда король отправит сюда поисковый отряд? Они мигом свяжут исчезновение учебного клюва и убийство птенца!

— И что делать?

— Дождаться филинов и убить их, идиот! С этим-то ты справишься?

Сипуха закивала и бросилась прочь.

Что за безумная ночь! Их преследуют провалы за провалом, и для полноты картины не хватает лишь Ночных Стражей прямиком в их замке. Он только принял позу для сна, как сопровождаемый громкими хлопками вернулся его заместитель.

— Командир, а что делать с яйцом?

— Что-нибудь подходящее, — раздражённо ответил он, думая о том, что после возвращения в Клювы нужно будет избавиться от него.

Глаукс, дай этой ночи спокойно завершиться!

~ ※ ※ ※ ~

Последний тусклый свет истончился и померк, когда стены замка задрожали. Необъятная тьма окружила такую же тёмную сову и сжималась вокруг неё плотной завесой, ощущаемая чуть ли не физически. Эдуси лежал на холодном полу, из последних сил споря с бурей шёпота, и их лёгкий шелест с каждым ударом бешеного сердца всё яснее превращался в скрипы скрежещущих камней. Казалось, что говорившие стояли совсем близко, холодные и пустые, с пронзающими взглядами, скрытые в сгустке этой самой тьмы, и стоит лишь потянуть крылья — тут же коснёшься их. Каждое слово отзывалось сильной болью, но голоса были лишь в его голове и вонзали всё новые колкие шипы.

Пыльный камень отнимал тепло, взамен отдавая холод; в макушку обдувал сквозняк, вовсе не свежий или обнадёживающий. Он, рыскающий над самым полом, нёс с собой упадок и разложение. Эдуси пошевелился, но слабость, не так давно разлившаяся по всему телу, позволила лишь пододвинуть крылья ближе к себе. Полуприкрытыми глазами Эдуси смотрел сквозь беспросветный покров на дальний конец коридора.

Когда-то давно, где-то в прошлой жизни, Эдуси учился летать. Брошенный сидеть в одиночестве совёнок не знал радости Первой Церемонии и Церемонии Первого Пуха, вместо них в памяти лишь всплывали бесконечный голод и слёзы. Тени острых верхушек в лесу были его друзьями, а случайно забрёдшая гусеница долго развлекала птенца, пока боль пустого желудка не становилась совсем невыносимой. Но однажды, словно скрум из белой пелены снежных песчинок, вылетели две сипухи и, не колеблясь, приняли к себе слабого и запуганного Эдуси. В их дупле он познал важность церемоний, заботы, он узнал, что дружба — это не то, когда тебе весело смотреть за лесом и жуками, но ещё и забота, беспокойство, сострадание. Споры, кто первый поделится с уставшими родителями вкусным мясом в голодающую зиму, игры в прыжки, Ночных Стражей, лёгкие порхания и восторг от похвал — вот, что даровало ему настоящее спокойствие. Он помнил скованные страхом мышцы и дрожь в желудке при виде далёкой земли под ним. Тогда она казалась ему целой бездной, чудовищем с каменными зубами и страшным снежным мехом, который только и ждёт, когда неопытный птенец вместо того, чтобы устремится к небу, полетит вниз. Но, несмотря на это, за его спиной возвышались две сипухи, а их улыбки и подбадривающие слова внушали уверенность и изгоняли страх. И возможно в ту ночь он бы так и не решился на прыжок, но маленькое лицо неоперившегося совёнка смотрело на него из под мховой накидки на входе. Их взгляды скрестились, и Цед прошептал: «У тебя получится!» Уже тогда он делился силами и заряжал уверенностью, совсем как тёплый огонь. Теперь это же предстоит сделать ему, когда впервые его друг оказался в беде.

Тихий шёпот постепенно превращался в липкий вкрадчивый голос.

«Ты один».

И, словно откликнувшись, снаружи раздался треск. Эдуси вновь попытался приподняться. Нужно бороться, я должен сражаться! Во всех историях крупинки изображены страшной силой, почти неведомой никому. Древние тексты не рассказывали о том, как можно их уничтожить, но Эдуси знал, что Ночные Стражи давно придумали способ. Они оказались достаточно умными и самоотверженными и сумели обратить оружие врага против него самого. Но как это сделать ему, Эдуси? Сможет ли он вырваться из безумной ловушки и найти Цеда?

Треск повторился. Эдуси, опираясь на стену, огляделся. Мрак, как и прежде. окружал его, и щупальца чёрной дымки кружились в её глубине, извиваясь в такт зловещему шёпоту, и от каждой веяло могильным холодом и сыростью. Но треск всё повторялся, словно стены время от времени сжимались всё сильнее. Где-то заскрипело дерево.

Перед внутренним взором возникла крупная фигура. Расплывчатое светлое пятно формировалось в знакомое лицо, но тут же блекло. Камни вновь вздрогнули, едва не стряхнув с себя ослабевшую сову, словно молот размером с гору опустился во внутреннем дворе. А затем вновь, и вновь. С каждым ударом дыхание учащалось, шаги становились увереннее. Сердце постепенно сбрасывало маслянистые лозы забвения, и в мышцы хлынула кровь. Я могу сопротивляться, мысленно кричал Эдуси. И тем не менее, он проигрывал. Сила крупинок, которая заточила их здесь, крепко отуманила его разум. Я должен найти Цеда. Я должен сказать ему, что всё будет хорошо! Он должен помнить об этом.

Глаза блуждали в темноте, но поворот в конце коридора проступал всё отчётливее. Эдуси с трудом расправил крылья и пригнулся.

«У тебя получится!»

Сделать взмах оказалось труднее, чем в свой первый раз. Тёмные крылья часто опускались, но сил подняться в воздух не хватало. Его крылья, больше напоминающие вороновы, были у́же и длиннее совиных, и потому нужны не сильные и уверенные махи, а множество быстрых. Мышцы быстро утратили выносливость, и усталость разливалась по ним. Но вот застоявшийся воздух неохотно расступился, и Эдуси поднялся в воздух. Голоса никуда не исчезли, и даже будто бы стали громче, но уверенность малыми каплями возвращалась вместе с тёплой кровью, хлынувшей в крылья вместе с воздушным потоком, просачиваясь сквозь перья. Крылья поднимались вверх, и бороздки раздвигались, пропуская воздух; они опускались — и дряблый воздух подчинялся. В желудке появилось хладнокровное спокойствие. Что бы ни пряталось в темноте, он с этим справится.

~ ※ ※ ※ ~

Ушастая сова неспешно планировала по коридорам и лениво вертела головой, когда мимо проплывали проёмы с длинными туннелями. Незваные гости, которые, стоит признаться, его напугали, скрылись где-то в глубине замка. Он хорошо знал, что с виду обманчивые камни хранили в себе гораздо больше тайн, и, чем глубже под землёй располагались коридоры, тем они страшнее. Из-за его плохого зрения чёрной сове удалось ускользнуть и затеряться где-то в лабиринте, и теперь неприятная мысль холодила его, что где-то здесь слоняется безумец. Как можно жить в месте, где летают обезумевшие совы?

Когда замок стал содрогаться, ушастая сова сжалась и собралась было улететь прочь, но адант, перевязанный на его лапе, придал ему силы. Что бы там ни происходило, я справлюсь. Перерывы между содроганиями становились всё меньше; впереди, прямо вдоль коридора, повеяло прохладой, и вскоре возник встречный поток воздуха, прерывистый и резкий, как яростное дыхание, которое уносило картины, свечи, книги и бумаги — всё, что оказывалось на его пути. И ушастая сова отправилась бы вместе с ними, не прояви он благоразумие. В комнате, где ушастая сова затаилась, было безопасно. Плотные деревянные двери надёжно защищали от любого сквозняка, и уж точно способны выдержать ворвавшийся ураган. Хорошо, что он оказался именно здесь, а не этажами выше.

Это помещение находилось под землёй. Тут пахло сыростью и грязью, но он давно привык к подобным ароматам. Пыль осела плотным слоем на всех поверхностях; мебель и шкафы со всеми книгами опутаны паутинами. Время от времени тут пробегали крысы, которыми опасно питаться. Ушастая сова помнила, как его товарищ съел одну такую и за несколько ночей неведомая болезнь выжгла его изнутри.

Но что-то здесь не давало ему покоя. Что-то неуловимое.

Нахмурившись, он снова оглядел комнату. Столы вытянулись вдоль ближней стены у двери. Несколько стоек для факелов и свечей, неизвестные принадлежности других. В углу высокий шкаф до потолка, а напротив него изображение ближайших земель с отметками. На стенах висели мерцающие блики, отражённые железом на столе.

Вокруг, наконец, затихло. Ураган успокоился, а конвульсии замка прекратились.

Недолго осталось, глубоко вздохнул он. Ушастая сова опустилась на одну из подставок, назначение которой он не знал, но такой удобной для жёрдочки. Нужно закончить службу и освободить детей, а следующей луной мы все будем свободны и улетим далеко отсюда.

Короткий миг тишины, умиротворения и тёплого предвкушения. Лицо расплылось в улыбке, а затем короткий лязг, звон, вспышка перед глазами, и стены окропились кровью. По стене поплыла тонкая алая полоса.

Он упал лицом вниз и тут же услышал хриплый визг. Резкая слабость превратила его тело в жидкость, в глазах потемнело. Он не чувствовал боль, но ощущал лужу собственной крови.

Ушастая сова с трудом повернулась. Возвышаясь над поверженным врагом, огромная сипуха стояла с широко раскрытыми глазами. Железные когти не были пристёгнуты на лапе, и он ударил, просто замахнувшись ремешком. Умирающая сова сорвала с себя адант и пихнула сипухе. С клюва сорвался хриплый шёпот, почти не слышимый за частым бульканьем и брызгами крови:

— Спаси моего совёнка, — выдохнул он. Его взгляд встретился с глубокой чернью в глазах убийцы, и то было последнее, что он видел перед тем как угас.

~ ※ ※ ※ ~

Когда Эдуси наконец отыскал ход на верхние этажи, ветер утихомирился. Сквозь поднятую пыль пробивался яркий свет солнца и падал на разрушенные колонны, разорванную ткань и разбросанные в беспорядке предметы. Казалось, что совсем недавно тут состоялось сражение двух армий, и причём закончилась она общей попойкой, вроде тех, что устраивают на пьяных деревьях в разгар Хулиганской Ночи после Праздника Урожая. Местами осколки витража отбрасывали цветные отблески и яркими цветами раскрашивали коридор. В воздухе клубилась побелевшая каменная пыль, освещённая косыми лучами дня. Здесь повисла тишина, звенящая, словно умирающий воин на поле сражения когда все армии давно ушли, и было в этом что-то жуткое, обманчиво спокойное.

Стены замка застыли в пугающем ожидании и наблюдали за ним. Чувство незримого наблюдателя усиливалось вместе с голосами, но он воздвигнул мысленные стены и спрятался за ними. Я совсем обезумел, думал Эдуси и радовался каждой волне ужаса, возникающей внутри его желудка — это значило, что его дух ещё жив.

Эдуси на бреющем полёте двигался вперёд, игнорируя все переходы во внутренние части замка. Коридоры переплетались друг в друге, как спутавшаяся осенняя трава после дождя, и порой некоторые повороты казались невозможными. Большинство массивных дверей были закрыты и не поддавались ему — многие из них давно заклинили и осели, несмотря на то, что дерево по-прежнему оставалось крепким. Но иногда встречались приоткрытые проёмы и блуждающий взгляд, желавший отвлечь от навязчивых оскорблений, проникал сквозь щели. По сторонам каждого коридора почками росли квадратные и прямоугольные комнаты без окон. Внутри богатое убранство покрывало каждый метр камня, и хотя Эдуси ни разу не заходил ни в одну из них, одного взгляда было достаточно, чтобы понять это.

За ближайшим поворотом открылась целая стена света. Эдуси, глаза которого давно отвыкли от прямых лучей, поспешно опустился на пол. Глаукс, но сейчас они не казались такими холодными! Будто светило дня его так нагрело. Слева возвышалась цепочка колоннад, между которыми виделся внутренний двор. Выход! Эдуси сильно захотелось вылететь в небо, подставить грудку приветливому воздуху и ощутить настоящие потоки под крыльями. Слова внутри головы, словно почуяв освобождение, заголосили с большей силой. Пушистые облака зависли над западной частью леса, а за ними висело солнце. Что-то кольнуло его желудок, но по сравнению с пережитым, это было самым меньшим.

С большим трудом он развернулся. Солнце тут же согрело его спину. Где-то в недрах холодной тьмы блуждал Цед. Он знал, что могучая сипуха ни за что не покинет его, и сейчас им предстоит искать друг друга. А если он не сможет сопротивляться влиянию крупинок? Вдруг его разум оцепенел, и сейчас, впавший в безумие, Цед лишь глубже уходил в бесконечный лабиринт? Сама мысль об этом была невыносима, и ему захотелось закричать, совсем как сипухи, высоким хриплым визгом. А за спиной солнце и тепло.

Он шагнул в тень и полетел вдоль стены, к следующему повороту.

Со временем Эдуси стал замечать, что голоса затухают и вновь превращаются в шёпот. Значит ли это, что воздействие прекращается, либо тишина — всего-лишь затишье перед новой бурей, он не ведал. Но давление стен совсем исчезло, потолок был именно там, где ему и полагалось, поэтому он решил, что находится слишком далеко от той ушастой совы. Но не значит ли это, что он также удалился от друга?

Справа возникла арка, но сквозь неё виднелся не удаляющийся коридор, а небольшая комнатка. Озадаченный Эдуси развернулся и, опустившись на пол, осторожно заглянул внутрь.

Оказалось, что выломанные двери лежали у противоположной стены, а под потолком открылись две дыры. Похоже, некогда там было стекло, а сейчас остались лишь отверстия, словно два большим каменных блока выпали со стены. Помещение ничем не отличалось от остальных: всё те же пустые шкафы, столы с мелкими предметами, порванная драпировка и гобелены, яркие ковры. Но на одной из полок он разглядел корешок толстой книги, и любопытство впервые вернулось к нему с тех самых пор, как исчез Цед. Одним рывком он взлетел к полке и попытался влезть в неё, но голова всё же ударилась о полку выше. С раздражённым шипением Эдуси быстро схватил книгу, спрятался за шкафом и открыл её.

Переплёт оказался из сплошной толстой кожи, и несмотря на время, остался почти таким же крепким. Эдуси не сомневался, что это работа других, хотя он не понимал, как сквозь такое время бумага внутри не истлела. Он раскрыл первую страницу и от удивления моргнул.

Тёмная маска из тени всплывёт,

И ярким пламенем землю сожжёт!

Расступятся звёзды и когти небес,

Обрушат на мир многотысячный гнев!

Однажды развеются тайны туман,

И чистые земли низвергнут в буран,

Но прежде — судорожные муки земли,

И страшные клятвы воплотятся в тени!

Эти слова написаны совиной лапой. Чернила всё ещё не просохли и испачкали соседнюю страницу, а совсем рядом Эдуси услышал шум, и что-то тёплое коснулось его.

~ ※ ※ ※ ~

Он редко летал среди яркого солнечного света, и тепло он привык ощущать когтями, а не крыльями, но сейчас Цеда направляли именно тёплые потоки. Тёплые потоки внутри стен замка, о Глаукс! Было ли то магией других, или же он окончательно потерял рассудок — неважно. Хотелось лишь оказаться ближе к огню, заразиться его неукротимой энергией. А ещё, если отбросить всё разумное, легко можно было поверить, будто это он направляет воздушный поток, а не наоборот. Тепло проникало сквозь перья, согревало его кожу и внутренности. Вокруг желудка образовался кокон из сияющего света и жарким костром грело нутро. Он смотрел на мёртвые стены вокруг и не понимал, что могло его несколько часов назад так напугать. Силы бурлили внутри, желание спасти и помочь другу вырывалось за пределы тела, и будто даже мир от возникающей волны становился ярче.

Сейчас он был способен на всё, и задача спастись из этого места казалась простой.

Чуткий сипушиный слух уловил шелест, и Цед улыбнулся. Он узнал рваные махи своего друга, а затем и знакомое ворчание.

Тёмная фигура показалась в одной из комнат, и Цед уже было открыл клюв, когда Эдуси с громким вскриком подскочил и схватился за крыло. Толстая книга с громким стуком упала на пол, покатилась банка со свежими чернилами.

— Цед! — Эдуси рванулся к нему и сомкнул вокруг него крылья. — Я так боялся!

— Ничего страшного, даже воля самой сильной совы пошатнётся в таком месте.

— Я за тебя боялся, дурень, — рассмеялся Эдуси.

— Теперь мы вместе, — Цед бросил взгляд на пол и озадаченно спросил: — Ты что-то писал в книге?

Эдуси проследил за его взглядом и ахнул: загадочная книга лежала открытой страницей в луже иссиня-чёрных чернил. Он быстро её схватил, не заботясь о том, что может испачкаться, и перевернул. Страницы насквозь пропитались непроницаемым пятном и теперь не удастся прочитать ни слова.

— О, Глаукс, нет, — простонал Эдуси и с отчаянием посмотрел на Цеда. — Скажи мне, чем можно вывести чернила? Ты — ремесленник, тебе должен быть известен хоть один способ!

Но растерянный вид кузнеца говорил красноречивее всего, и тёмные плечи поникли. Вовсе не просто так они вдвоем оказались в замке. Он не просто так увидел странную картину, эту книгу, возможно, это была единственная подсказка о его сути.

А с чего ты взял, что там обязательно есть что-то о тебе, возник внутри неприятный шёпот. В желудке похолодело. Неужели они снова возвращаются? Сквозь небольшие оконца проникал солнечный свет, и Эдуси заметил, как его тень сильно съёжилась. Он был расстроен утрате, испуган незваным мыслям.

— Что случилось? — тихо спросил Цед, словно боялся своим хриплым голосом разрушить едва обрётшее равновесие, на краю которого балансировал Эдуси. — Я же вижу, что-то тебя встревожило.

— Неважно. — Эдуси шумно вдохнул и улыбнулся. — Правда, всё хорошо.

Но Цед лишь нахмурился:

— Вовсе нет, — возразила сипуха и шагнула ближе. Его крупная фигура почти нависала над ним и было тяжело не отвернуть взгляд. — Не нужно держать всё в себе. Если мы чему-то и научились здесь, так это тому, что внутренние слова способны убивать не хуже когтей.

— Что же, ты прав. — Эдуси схватил книгу и подбросил её. Цед поймал и тут же стал перелистывать её. Одна за другим с громким шелестом мелькали страницы, пока не перевернулась последняя.

— Это моя вина, — сокрушённо произнёс он, чему даже Эдуси несказанно изумился.

— Что? Нет, вовсе нет!

— Это я вломился сюда и сдул потоком и книгу, и чернила, и вот это всё, — он указал на мелкие приборы, лежащие на полу. Все они тоже плавали в лужице.

— Не говори ерунды, — раздражённо ответил Эдуси. — Я просто вздрогнул и смахнул своими крыльями.

— Это я напугал тебя.

— Мне казалось, что ты более здравомыслящая сова, Цед.

— Обычно это так, — его клюв изогнулся в улыбке, но затем Цед сник. Он всё ещё держал в лапе книгу. — Стало быть, нам пора улетать?

Эдуси кивнул, не смотря на то, что Цед отвернулся. Они были знакомы с самого детства и порой друзьям не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Эдуси подозревал, что будучи сипухой Цед просто слышал его кивок. Сам он так не мог.

— Нам следовало сделать так сразу. Здесь ничего полезного не оказалось, кроме как...

— Но ты не прав, Эдуси! — Цед вдруг распушился. — Неужели ты не понимаешь, что мы стали свидетелями страшной силы? Мы должны рассказать об этом кому-то.

— Это не страшная сила. Это всего-лишь крупинки.

— Всего-лишь крупинки? — потрясённо переспросил Цед. — Когда крупинки стали для тебя «всего-лишь»?

— Ночные Стражи знают о нём всё. Мы расскажем им, и гляди через месяц-другой здесь ничего не останется. Они найдут ту ушастую сову, отберут крупинку, и всё будет в порядке.

Цед замялся и опустил взгляд.

— Мне есть что рассказать тебе... понимаешь, Эдуси, порой ты видел меня в плохом настроении, и гнев мой подобен жару пожарища — чего ещё можно ждать от кузнеца?

В уголках глаз возникли слёзы и Цед поспешил смахнуть их. Он поднял влажные глаза и вымученно улыбнулся.

— Ты же знаешь меня, верно ведь? Я никогда не причинял никому зла, и я не убийца, ведь так?

Вокруг стало тихо. Даже редкие звуки снаружи затихли и Эдуси слышал собственное дыхание. Перед ним стояла уставшая, осунувшаяся сипуха. На миг в комнату проник солнечный отблеск, явно от чего-то отражённый, и свет его упал на светлую каменную пыль, покрывавшую бурые перья, отчего его друг стал похож на старца. Даже лапы дрожали в напряжении.

— Конечно ты — не убийца! — воскликнул Эдуси. Он не заметил, как выронил книгу, которая, впрочем, уже не способна никому ничего рассказать.

— Разумеется, — едва слышно произнёс Цед, — все так будут продолжать думать...

Крылья Эдуси обвисли. Что значит, продолжать думать? Глаукс, не хочет же он сказать...

— ...но я должен тебе сказать, что та ушастая сова мертва.

Цед вновь опустил взгляд, коснулся одним крылом другого, и тут же опустил их. Он весь дрожал, клюв постукивал в неровной дроби. Молчание друга было мучительнее всего, что он пережил сегодня. Сердце стучало настолько громко, что, должно быть, все совы слышат его.

— У него был совёнок, и он просил спасти его, — слова застревали внутри обрели скрипучесть, — но я не знаю, где они! Я не знаю, как им помочь! Я не умею никого спасать!

Голос сорвался, и из горла послышалось неприятное бульканье. Эдуси подскочил и обнял друга. Его тело затряслось в рыданиях.

— Я не хотел этого! Я не знаю, что на меня нашло! Знаю, это прозвучит глупо, но...

— Довольно.

Эти слова не принадлежали ни к кому из них. Эдуси вместе с Цедом резко развернулся и увидел в проёме сипуху, так сильно похожего на его друга, только гораздо старше.

— Рольфа вы убили. Молодцы. Значит и адант у вас. Отдайте его мне и будете жить.

Цеда мгновенно перестало трясти. Его лапа потянулась к сумке на спине, но тот тут же одёрнул себя. Выпавшая книга с хлопком упала, и капли чернил брызнули во все стороны. Чистый хищно улыбнулся. За его спиной послышалось перещёлкивание боевых когтей, и дюжина сипух перекрыла единственный проход.

— Я разочарован, что вам понадобилось столько времени на раздумья. Если вы сейчас же не отдадите адант, то умрёте не только вы, но и тот, о ком говорил Рольф.

Жестокие бездонные глаза сипухи сияли в безумии. Улыбка предвещала только убийство и ничего другого, и друзья поняли, что они умрут в любом случае. Остальные совы предвкушали лёгкую победу и даже не ожидали сопротивления. Кто-то из них расслабился, явно устав, а некоторые были ранены. Эдуси за несколько мгновений обежал взглядом и даже нашёл уязвимое место — сказались многочисленные приключения под наставлением Духов Шёпота, но вот только на сей раз надежды нет никакой. Они их убьют и станут искать адант, которого у них даже нет. Или есть? Эдуси только сейчас осенило: Цед убил ушастую сову и наверняка забрал то ожерелье. Какой же он глупый! Наверное, ужасы последних часов сильно сказались на нём.

Удивительно, какие мысли приходят перед концом. Какое-то время назад он тоже считал, будто на пороге смерти, но тогда это было что-то более неясное и далёкое. А сейчас он видел когти, которые вскоре вспорют ему брюхо; клюв, который расколет его череп. А он, Эдуси, посмотрел на широкую спину друга, на бурую полосу, протянувшуюся от хвоста до головы, и подумал, что она похожа на дымку среди заходящего солнца. Солнце давно сдвинулось с неба, и теперь тонкий луч падал на чернильное пятно, которое уже покрылось толстой плёнкой. Он наступил на неё и не заметил. Рядом с лапой он обнаружил что-то серебряное, какой-то инструмент других. А ещё была книга. Казалось, что прошло много времени, но на самом деле лишь несколько ударов сердца отделяли этот миг от последних слов Чистого.

Эдуси открыл клюв, но сказать так ничего и не успел. Внезапный поток ветра хлынул из окон, и некая бурлящая волна хлынула из глубины желудка. Эдуси инстинктивно отбросил книгу, направив её прямо на врага, и капли чернил, на прощание подмигнув в свете дневного луча, отправились следом. Сипуха охнула и страшно завизжала. Совы всполошились и помчались на помощь, но узкий проход переполошил их порядки, и кувыркающая кучка перьев столпилась на полу. Эдуси присел в взлётной позиции и, уже отталкиваясь, прихватил несколько железных кольев — именно на них были похожи предметы быта других. Чистый поднялся и приготовился к стремительному выпаду, но в спину кто-то с силой толкнул, а затем кто-то тяжёлый прижал его к полу.

— Идиоты! — прохрипел он. — Слезьте с меня!

Макушкой он почувствовал дуновение ветра, а затем второе, и тогда он завизжал, как никогда прежде.

— За ними! Быстро! Любого, кто будет позади меня, я убью!

Но угрозу никто не воспринял серьёзно, ведь половина уже ринулась в погоню, а другая расправляли крылья. Он продолжал лежать на полу. Гнев и ярость разрывала его, он хотел раскрошить каждый камень в этом проклятом замке и отправиться прямиком на Великое Древо, чтобы убить короля Сорена — настолько он обезумел в своей ненависти.

Он снова завизжал, отбросил кого-то, кто до сих пор медлил, и помчался догонять своих солдат.

~ ※ ※ ※ ~

Несколько жителей Тёмного леса, вытаращив глаза, наблюдали, как из старого, обложенного камнем пещеры, слишком страшной, чтобы туда заходить, вылетела чёрная птица и светлая сова, будто одна гналась за другой. Ближе к ним оказалась белка, весь день трудившаяся с орехами, и едва увидев мельтешение, скрылась в маленьком дупле. Вопреки здравому смыслу, она высунула любопытный нос, присмотрелась, прижав похожий на густую хвойную веточку хвост. Здесь крайне редко можно было увидеть сов, да ещё таких странных. Белка наблюдала, как обе пролетели под её веткой и уже собралась выходить, когда увидела сразу много других сов. Они что-то кричали, но как только прочие скрылись среди ветвей, махнув своими веерохвостыми хвостами, летевшая позади отделилась от прочих и совсем не слышно полетела в сторону.

Двое сипух, оказавшиеся ближе остальных к беглецам, остервенело махали крыльями, и хлопки разносились по всему лесу. Некоторая часть перьев, которые вскоре должны были выпасть при линке, разлетелась по лесу. Поворот за поворотом, петляя между деревьями, они настигали цель, и оба уже предвкушали награду, которую получат. А один из них даже жаждал расквитаться за испорченные перья, ведь его безупречные перья — чистые перья — окропились мерзкими чернилами, которые так просто не отмоются.

Они были близки, как вдруг беглецы исчезли за поворотом. Оба застыли и резко остановились. Их головы завертелись, подобно маятникам, но слышали лишь куницу, преследовавшую белку, да зайца, копошившегося в промозглой земле. Чистые растерянно переглянулись, покружились. Вместе со всей группой они рассыпались по лесу, но никого не нашли. Чтобы не выглядеть дураками, сипухи вернулись и сообщили, будто отряд неизвестных сов пришёл на подмогу чёрное сове.

Их командир рвал и метал. По неосторожности он лишился нескольких перьев и только после пропавшего голоса, наконец, успокоился.

Ближе к вечеру, в самом густом месте леса, появилась сипуха. Она быстро оглянулась, покачала головой и бросилась на север. В лапах она держала кору тиса с выцарапанными словами и оставила её в трещинах поваленного дерева, вновь оглянулась и направилась в замок.

Ночью виргинский филин направился прямиком к тайнику и, протянув лапу, вытащил на свет записку. Через несколько минут он уже направлялся на восток.

Вновь безликие камни нависли над головой. Каждый кирпичик наблюдал за ним в страшном ожидании конца и давил так, будто он находился не в коридоре с высокими сводами, а в тесной, узкой норе, готовой обсыпаться и замуровать в любой момент. Перед глазами расплывалась серая мгла, сосредоточиться было так же непросто, как достать онемевшими лапами рыбу из реки с бурным течением. Чёрная сова крутанулась на месте, но вокруг были сплошные коридоры. Туннели уходили в восемь сторон и тянулись бесконечно вперёд, а посредине этой звезды стоял Эдуси. Ровный свет стелился на пыльный пол и, сколько бы Эдуси ни оглядывался, вокруг не обнаруживался его источник: не было ни луны, ни огня — ничего, только дымка вдали, ведущая в тьму ещё более первородную, чем безлунная ночь или глубокая пещера.

Вдруг что-то неуловимо поменялось, не то освещение стало падать иначе, не то воздух запа́х, как в тесной норе, — неважно. С этим тревога только усилилась.

Эдуси снова осмотрелся. Теперь вокруг был не коридор, а просторный зал, выложенный всё в том же холодном камне. Вдоль боковых стен высились книжные полки, пустые и зловонные, как и всё вокруг, а перед ним стояли ровные ряды столиков из какого-то незнакомого тёмного дерева, принадлежащие, судя по размерам, самым маленьким видам сов. Но больше всего взгляд приковывал массивный камин и огонь внутри него. Несоразмерно крупные габариты и строгие квадратные углы плохо гармонировали с окружением, хотя были как раз под стать тёмной и гнетущей атмосфере. Плиты некогда сияли белизной, но сажа и копоть давно въелись без всякой возможности оттереться, а пламя полыхало ярко и устойчиво. Тут неоткуда было взяться сквозняку, чтобы потревожить его, но воздух всё же не был полностью стоячим. Оно двигалось, как неуловимые клубы дыма, легко скользя между перьями, колыша их и тревожа скромный пух. Эдуси ощутил сильный холод, похожий на чьё-то могильное дыхание, и захотелось потуже укрыться крыльями.

Эдуси переминулся с одной лапы на другую. Дрожь пробежала по телу.

Странно, заметил про себя он. Ещё несколько ночей назад мысль посетить загадочные замки, полные секретов и знаний других, привела бы его в восторг, так почему же теперь, встретившись со всем лицом к лицу, у него только одно желание?

Сон — Эдуси уже догадался, что это был он — всё длился и не кончался. Мир вокруг был как наяву, сердце стучало совсем как… когда? Бурная жизнь непрерываемых полётов и бесчисленных геройствований в некоторой степени закалили желудок, а сам Эдуси давно привык к опасностям, тогда почему этот липкий страх чувствовался таким знакомым?

Ступая осторожно, словно каждый шаг нёс смертельную опасность, Эдуси приблизился к огню. Мысль подняться в воздух и перелететь сквозь вытягивающую силы прохладу даже не возникала в его голове. В очаге тлели страницы со строками, виденными совсем недавно. Взгляд постоянно соскальзывал с серой золы, в которую без конца обращалась бумага, словно та не желала лишних свидетелей. Огонь, такой же тусклый и холодный, как всё здешнее, изо всех сил норовил окутать старую бумагу, навредить ей, стереть пузырившиеся чернила, которые кипели и разбрызгивали капли в стороны, но нисколько не сходили с предначертанных им мест. Целая стопка страниц безобразной кучей лежала прямо посреди камина и не думала гореть, а на верхушке знакомые слова. Эдуси протянул лапу, ибо не мог иначе. Если он сейчас не возьмёт, не прочитает и не запомнит как следует, случится что-то непоправимое. Смотреть было невыносимо тяжело, глаза то и дело отворачивались в сторону.

~ ※ ※ ※ ~

Эдуси судорожно проснулся, когти с силой сжали землю. Земля! Не огонь. Тёмные камушки и корни, припорошённые грязью. Сквозь узкую щель виднелся блеклый туман, утро ещё не настало, но небо заметно посветлело. Влажный воздух проникал в их скромное земляное убежище и холодил утренним зарядом перья, а с его скудным пухом казалось, что наконец прибыли зимние ветра. Значит, это и вправду был сон? Эдуси встрепенулся, оттряхнул с себя пыль, которую обсыпал на себя во время сна, и, распушившись, присел. Он всё ещё дрожал, но виной тому — не холод. Вчерашние воспоминания и без невесть откуда взявшихся снов были мучительными, а теперь и вовсе боязно смыкать глаза — одного такого хватило, а других больше и не надо!

Рядом сидел филинёнок Дуб, которого взгляд Эдуси застал посреди зевка. Бедный совёнок рассказал о себе не многое, но услышанного было достаточно, чтобы кровь застыла вокруг желудка. Те сипухи были настоящими Чистыми времён Корина, не просто бандиты и разбойники, а жестокие убийцы. Они вырезали целое семейство мирных сов, только счастливая случайность уберегла маленького Дуба и яйцо от гибели. Именно так рассказал тот старик, который, между прочим, спас и его с Цедом, сначала сбив погоню, а затем укрыв здесь вместе с Дубом. Кем бы он ни был, но эта сипуха точно не такая жестокая, как остальные из его братии. Никто из них не мог поверить до конца, что им вот так просто поможет один из Чистых, но когда смерть за хвостом и перед клювом, иного выбора нет и остаётся только крепко ухватиться за предоставленную возможность, а там будь что будет.

Цед не появлялся. Дуб рассказал, что он совсем недавно залетал сюда, закинул тощую полёвку и сразу же умчался вновь. Вообще-то они уговорились не охотиться, видно, совёнок выглядел больно голодным, да и сейчас его тусклые глаза не выглядели сытыми. Когда Эдуси наклонился, чтобы расчистить перья перед предстоящим тяжёлым полётом, взгляд зацепился за голый хвостик на земле. На большее в эти дни рассчитывать не приходилось, а о кролике, похоже, придётся забыть надолго. Уже с прошлого месяца совы чувствуют неладное и запасаются заранее кто чем может. В прошлые года голод тоже бывал — впрочем, зим было в его жизни не так уж много, — но по рассказам пора белого дождя бывает иногда жестокой и беспощадной. Этот год начинается обманчиво мягко и запоздало, подозревал Эдуси, и совсем неспроста всё это. Поэтому, заметив несъеденное мясо, чёрная сова немало удивилась такому самолишению со стороны юного совёнка.

— Что же ты не доел?

Дуб даже немного подпрыгнул от неожиданности и подвинул тушку к себе поближе. Видно, решил, будто у него сейчас отнимут мясо, раз сам не ест.

— Я хочу, чтобы поужинал мой брат. Или сестра. Я не знаю, кто сейчас растёт там.

Взгляд упал на яйцо, которое даже сквозь пятна грязи выглядело как сияющее полнолуние. На поверхности не было ни одного изъяна, совершенно чистое и неприкосновенное. Оставалось лишь восхититься силой воли филинёнка. Далеко не каждый его возраста сумеет удержать яйцо весь путь, пока сипуха-старик несёт прочь от дома, в котором больше никто никогда не будет ждать смеха и радости появления новой жизни. Поступок настоящего героя, и тем не менее, Дуб всё ещё оставался совёнком и слова всё ещё были детскими.

— А ты его кормишь? — спросил Эдуси без всякой насмешки.

— Конечно! Отец мне не верит, хотя он так не говорит, но я же вижу, а вот мама знает, что птенцы днём просовывают клювик через крошечное отверстие и тайно едят. Я это случайно узнал, когда забыл съесть… ну, кое-кого.

— Ого, не знал об этом.

— Да! А ещё я разговаривал с братиком или сестрёнкой, но он, или она, всегда молчит. Мама сказала мне, что знает один секрет, почему все они прячутся, и расскажет мне, когда я…

Тут совёнок стушевался и сгорбился. Эдуси с печалью наблюдал, как на мгновение Дуб превратился в прежнего себя, незнакомому Эдуси, весёлого и болтливого, но прошедшие события так просто не забыть.

— Просто, полёвки исчезают, когда я сплю, а сейчас не могу уснуть, — тихо сказал Дуб, а затем поднял глаза. — Мне страшно, вдруг он, ну, или она, умрёт от голода, потому что я такой трус!

Эдуси большую часть своей жизни летал по чужим бедам и помогал чем сможет, порой спасать приходилось не только от подкрадывающихся рысей или застрявших в гнилой лесине сов, но и от опасностей более безликих: от самих себя. Поэтому Эдуси знал, что нужно говорить.

Чёрная сова заговорщически опустила голову, однако, не приближая её слишком близко, а то того гляди снова испугается.

— Между прочим, я тоже знаю этот секрет!

Дуб вытаращил глаза.

— Он на самом деле очень простой, только сказать тебе пока не могу.

— И мама мне говорит «потом».

— А ещё я знаю, как они едят, поэтому, уверяю тебя, с ним ничего не случится.

Бедный совёнок не мог уснуть не столько от пережитого ранее, сколько от мысли, что из-за его слабости страдает другое близкое ему существо. Хотя Эдуси не считал страх слабостью. У него самого было предостаточно причин его испытать больше, чем за всю жизнь.

В ответ на Эдуси уставились глаза полные сомнения. Что ж, может, он говорит не так убедительно, как думал прежде.

— Отец считал, что я всё вру. И к нам приходили в гости пепельные сипухи, они тоже считали меня дураком. Я сам слышал!

— Но секрет на самом деле есть. А они, наверное, просто не знают о нём. Я расскажу тебе всё потом, обещаю.

— Правда?

— Правда. Но тебе нужно набраться сил. Помнишь, завтра мы улетаем очень далеко отсюда, а силы тебе нужны будут, чтобы и дальше защищать своего брата.

— Или сестру!

На этом Дуб наконец успокоился. Светлая заря уже показалась над верхушками деревьев и превратила туман в густое серебристое облако, такое же лёгкое и невесомое, как перо и пух. Можно было порадоваться, что Дубу не виделись плохие сны, а в какой-то момент даже улыбнулся.

В тишине былые воспоминания вновь нахлынули на него. Пока Эдуси говорил с птенцом, его дрожь унялась, но сейчас вновь возвращалась вместе с неприятным холодком плохого предчувствия, и есть за что. Как теперь обернутся всех их жизни? Несмотря на все деяния в прошлом, все погони и смертельные опасности, до вчерашней ночи не было настоящей угрозы. Это были Чистые. Настоящие Чистые, злодейские совы, чья алчность и жажда власти едва не разбудила темнодейство! О них рассказывают истории, и Эдуси не знал ни одной, где они были бы хорошими, да о таком даже глупо думать! Везде, где есть они, есть смерть, боль, крики и стоны. Ими пугают непослушных совят, с ними воевали все птичьи существа в Войне Углей. А теперь Эдуси и его друг Цед вмешались в их дела. И что теперь будет?

Что бы он ни рассказывал Дубу, Эдуси хорошо понимал совёнка, те же самые мысли страха вкрадывались и в его желудок. Он больше не сможет спокойно летать, в тенях будут мерещиться белые перья Чистых, каждая сипуха будет обличаться в злобного демона-хагсмида⁽¹⁾, отродий темнодейства, что под личиной живых сов творят злодеяния. А улетая по зову Духов Шёпота частичка его останется рядом с Цедом, которая будет бояться за друга — кузнецам трудно скрыться в Пяти Королевствах, а такому, как Цед, тем более. В некоторых местах его уже называют титаническим кузнецом⁽²⁾, наверное, сравнивая его со старыми божествами⁽³⁾ других Титанами за своё могучее сложение.

Но это его могучее сложение не поможет раз и на всегда позабыть о Чистых, как не помогут мне Духи! Глаукс, порой от них нет никакой пользы! Только летай туда, а потом сюда. И спасать сов, по своей глупости угодивших в беду, редко приносит ему удовольствие, кроме скудного чувства удовлетворения, будто холодный глоток в жаркую погоду. Кроме того, именно из-за них он такой, из-за них все эти совы бранятся и кидаются всем, что только оказывается под когтем! Сколько можно помогать, если от них самих помощи не дождаться?

И всё же нашёлся один такой — и где? Среди Чистых! Так чем же я хуже?

А ещё этот ветер в замке. Только сейчас Эдуси пришла такая мысль, и от неё желудок застыл по-настоящему, а поджилки затряслись пуще прежнего. Сейчас сова понимала, что, будь он земным зверем, на загривке бы встопорщилась шерсть: настолько жуткой она была. Это был не обычный ветер. Они послали его.

Додумать ему не дали. Так глубоко ушедший в себя Эдуси не сразу услышал лёгкий шорох крыльев. Чья-то тень накрыла вход в нору.

— Эй там, внутри!

От этих слов Эдуси подскочил и больно ударился головой о твёрдую землю. Лапа было уже потянулась за кожаным мешком, но остановилась на полпути. Боевые когти были совершенно бесполезны, да и надеть их Эдуси уже не успевал. Впрочем, теперь они уже без надобности: Эдуси узнал голос. Дуб же сжался и превратился в пушистую почку.

— Вот же вы дурачьё! — кричал в это время старик. — Я вам как сказал? Линять отсюда, как представится случай! Эй…

Зашуршали густые заросли, свет померк, и в их тесное убежище просунулась сипушиная голова. Никогда Эдуси не видел настолько уродливой головы, даже его собственная казалась ему привлекательней. Огромная плешь украшала самую макушку, а по краям, словно выжженное пятно, красовалась тёмная полоса. Было похоже, будто однажды на него упал чан с углями. Может, всё на самом деле так? Бесчисленные шрамы тянулись вдоль всего лицевого диска и пересекали клюв и веки, лишь чудом не повредив единственный глаз, а второй щеголял пустой глазницей. По какой-то странной иронии, рядом с пустотой не было ни одного шрама. Но и называть это лицевым диском было бы большим преувеличением: половина окаймляющих его перев, как правило, состоящих из тёмных оттенков, попросту отсутствовала, будто кто-то из праздного любопытства повыдёргивал их все, просто чтобы посмотреть, как выглядит сипуха без узнаваемого сердечка. Только тело, не тронутое сражениями, обросло густыми перьями и уже во второй раз Эдуси задумался, может ли сова вообще не линять. А когти… на них смотреть лучше не стоило, только если ему не понадобится в мгновение ока исторгнуть из себя ужин.

Сипуха, до сего момента проигнорировавшая все просьбы назвать своё имя, буравила глазами-камешками их обоих, и если бы тут был Цед, досталось бы и ему тоже.

— Вот проклятье! — прорычал он, совсем как рысь. — Где третий?

Эдуси хранил виноватое молчание. Дуб спрятался за ним.

— Проклятье, — повторил он, вытянул голову, потом с громким шебуршанием залез внутрь полностью, грубо толкнув прятавшихся. — Ну и Глаукс с вами, отныне мне нет до него дела! А что же до вас, — глазница так и впилась в Эдуси, — немедленно улетайте отсюда, иначе своими когтями придушу и тебя, — сломанный коготь больно впился в грудь Эдуси, затем собрался проделать то же с филинёнком, но Эдуси подставил бок, — и тебя, и яйцо брошу в реку! Чтоб духу вашего в Тёмном лесу больше не было!

Прошипев парочку-другую угроз и проклятий, Чистый наконец удалился.

Ругалась сипуха много, но хуже было от его веления. Не хотелось покидать безопасное и насиженное место, тем более, Дуб хорошенько не выспался, да и сам Эдуси оставался голодным. Но главная причина заключалась в том, что Цед всё ещё не вернулся. Коготь тревоги и до этого терзал его, но визит сипухи вновь разбередил успокоившиеся раны. Он не должен был охотиться, яростно подумал Эдуси про себя, почему же он нарушил уговор? Для многих Цед кузнец, который в своём ремесле использует грубую силу и суровый жар огня и железа, но настоящий Цед был очень чуткой сипухой, и не только своим слухом, но желудком тоже. Он заботится о друзьях так же, как тепло огня заботится обо всех них, поэтому Эдуси был убеждён, что его друг вновь отправился на охоту. Ну и глупо! В лесу кишат враги, ему с Дубом нужно убираться отсюда, и где теперь искать Цеда?

— Мы уходим? — робко спросил совёнок.

Эдуси отвернулся.

~ ※ ※ ※ ~

Пройдёт ещё несколько часов, прежде чем солнце достигнет зенита, но толстая ветвь перед головой скрывала глаза Цеда в тени. Последние полчаса он провёл в охоте, не забывая об осторожности, и не достиг в этом никакого успеха. Не последнюю роль сыграла необходимость огибать едва ли не за пол лиги всякую жизнь, способную выдать лесу его тихое присутствие. Глаукс, давно не было настолько ужасной охоты, и либо он совсем позабыл, как это делается, покуда последние месяцы добычей занимался только Эдуси — постоянные путешествия, порой, не менее опасные вчерашних, научили Эдуси ловко управляться собственными когтями, — либо в этом лесу на самом деле все странные, вплоть до самой последней дичи. Впрочем, Цед допускал и то, что, измученный переживаниями, ему просто было нелегко сосредоточиться.

После долгого полёта и постоянного напряжения Цед сильно утомился. Прежде чем возвратиться, было бы не лишним хорошенько отдохнуть. В такой дали от убежища и обратный путь таил в себе немало опасностей. Несмотря на расслабленность, которую он и Эдуси благосклонно приняли при первой же возможности, нора всё ещё была слишком близко к Чистым, а сипухам, Цед знал это не понаслышке, не стоит большого труда разыскать кого бы то ни было даже под землёй. Сейчас ему это ясно — не стоило там задерживаться. Ему следовало разбудить Эдуси, поделить ту полёвку на двоих, сам он обойдётся и без неё, и лететь прочь. Тот Чистый, представившийся Гектором, именно так и велел. А теперь Цед уставший и удручённый. Впереди предстоит долгий полёт на восток, который он ожидал с ужасом, и Дуб будет их только задерживать. Глаукс, нет, он совсем не думал о том, чтобы бросить совёнка, но придётся прокладывать воздушный маршрут с этим учётом. От этого его желудок рухнул куда-то вниз, или же это было голодное бурчание?

Цед глубоко вздохнул, прикрыв глаза, засунул голову под крыло и вытянул паразита, который досаждал ещё с самого замка. Где-то на краю слуха он улавливал монотонные, скрипучие слова.

— Правду говорю тебе! Старый Плин никогда не врёт, вот так-то! Собственными перьями сегодня всё пережил!

Старая бородатая неясыть, у которой все перья давно истлели, всё говорила и говорила, нисколько не заботясь о том, что единственный слушатель давно не обращает на него внимания. Цед игнорировал старика так же усердно, как и Плин все увещевания Цеда оставить его в покое. Это ещё одна проблема, из-за которой впору завизжать, ведь не может же он привести незваного и весьма странного гостя прямо к Эдуси, и кроме того, этот голос разносился очень далеко.

Ближайший подлесок с густыми переплетениями, утратившими цвет и влагу, росли очень густо, как и все деревья Тёмного леса. Уже в ранних сумерках тут темно, как ночью, и в этих тенях легко может спрятаться дюжина Чистых. Может, они и сейчас тут, мелькнула мысль, но Цед судорожно отпихнул её. Твёрдый голос ответил, что это глупости, Чистые неряшливы в полёте и дышат, как тысяча хагсмидов, — он сразу же их распознает за целую лигу. И тем не менее, боязнь глубоко впилась в него, понемногу превращаясь в навязчивость.

Первые признаки настоящей зимы всегда касаются земли, а уж потом неба. О тончайших сетях речушек можно забыть, многие из них замирают, забытые до следующей весны, а невзрачная бесцветная земля отталкивает своей негостеприимностью. И хотя сквозь борозды крыльев ломились прохладные ветра, всё же до нынешней поры погода сохранялась подозрительно мирной и тёплой, особенно в сравнении с предыдущим годом. Кончался последний месяц осени. Именно в эти ночи обыкновенно дули морозы с новорождёнными снегопадами, когда суровые пустыни заметали последние однолетники и оставшиеся кустарники; обваливались от тяжести норы и густое небо превращалось в сплошное марево. Лесная живность, казалось, была озадачена подобной природной нерешительностью, и если зиме до́лжно дать образ, то сейчас она предстала бы юной и неопытной полярной совой, которая, унаследовавшая своё дело, не знала с чего начать: не то с заковывания в лёд рек, не то с переодеванием в светлые шубки кроликов. Начала же она, однако, с самого неприятного: во всём лесу, как назло, попрятались все полёвки, белки и бурундуки. И если не так давно он словил одну крохотную мышку, то поймать вторую оказалось делом совершенно пустым. Это огорчало его.

Задул недовольный ветер. Старик наконец прервался на полуслове, бросив что-то о морозе и погоде, а Цед даже не повернул голову в его сторону. Сипуха переступила с одной лапы на другую и подставила защищённый бок навстречу дуновению.

— А потом, — вернулся к прежнему Плин, — я как сказал ему: «Нечего болтаться тут без дела!», да только хвост и сверкал, вот так вот. Они, между прочим, совсем нахальная банда, уж точно Чистые. Вот ещё, возомнили о себе невесть что, самомнения до самых филиновых бровей, а глянь на них — точно злодеи, и сердце в когти уплывает. Но глаза мои зоркие, стоит приглядеться и видно: ни самый старший, главный у них, ни младший, никто из них не дрался по-настоящему, а один возрастом ещё собственные церемонии помнит, а смотрят на прочих презрительно, как король сверху вниз. Прям, погадку хочется сплюнуть, стоит вспомнить все его сверкающие побрякушки, тьфу!

Плин закряхтел, сгорбился и выплюнул из широко раскрытого клюва огромную погадку. В другое время Цед изумился, где он умудрился раздобыть в такое время настолько огромную дичь, но перестал что-либо подмечать, лишь услышав слово «Чистые».

Цед с резким вдохом вытянул шею и больно ударился о ветвь над головой.

— Что? — громко воскликнул он и почесал ушибленную макушку.

Неясыть моргнула затуманенными глазами, посмотрела точно в чёрные глаза и широко улыбнулась.

— А как же! — сказал старик радостно, явно довольный вниманием. — Король! Как посмотрит на тебя, сразу же хочется поднести угощенье и подарки, да расшкрябаться по земле — вот такой у него был взгляд. А смотришь на других и думаешь: сейчас или железо в брюхо воткнут или общипают да сбросят с дерева. Хорошо, Глаукс одарил меня…

— Сколько их было? — прервал красноречивый рассказ Цед, пока тот не начал перечислять все свои достоинства. Бородатым неясытям, знал он, дать только волю и расскажут обо всех подвигах, не обязательно правдивых. Нужно сразу прекращать хвастовство, иначе до самого красного солнца не замолкнут.

— А кто их знает? Двое ошивались со мной, только вот в тенях пряталось больше. Ну так вот, говорю я самому большому…

— Пожалуйста, — снова прервал Цед. Беспокойство всё крепче сжимало грудь, — куда они полетели? Уж не на восток ли, к буреломному лесу?

Усталость куда-то исчезала, и на смену приходила дрожь, побуждающая к действиям.

— Туда именно и совсем недавно. Мой желудок ещё не успел спрессовать кости — вот настолько недавно, — ответил Плин, словно бы забыв о недавно выплюнутом катышке. Вдруг неясыть прищурилась. — А тебе какое дело до них?

— Хочу мирно разойтись, — честно ответил Цед. — Не нужно им снова видеть меня.

Тут-то сердце на мгновение остановилось и подскочило до самого горла. Стоявший рядом старик опустил голову, посмотрел снизу вверх и нахмурился.

— Как это «снова»? Значит, видел их уже?

Казалось, голова старика что-то натужно и со скрипом обдумывала, сосредоточенные глаза пристально изучали Цеда.

— Я… — растерялась сипуха. Это же надо, так опростопериться⁽⁴⁾

Но его уже никто не слушал.

— А-а! Так и ты из них, значит, да? Ну так вот, шпиончик, у меня ты больше ничего не выведаешь!

— Что? — возмущённо вскрикнул Цед на той высокой грани, с которой умеют только сипухи. — Вовсе всё не так! Я кузнец и живу далеко отсюда и…

— Ха-ха! Ты ещё и кузнец? Так вот знай, кузнецы не путешествуют!

Точно, он же назвался этому безумцу путешественником! Тут уже рассердился Цед. Позабыв обо всякой осторожности, он стал кричать в ответ, гневливо и напористо. Когти горели в желании.

— Глупый старик! Посмотри на меня, разве я похож на них?

— Идиот! Они взаправдашние Чистые, да только не такие, какими хотят выглядеть. А тебе, сипуха, я больше ничего не скажу! Всё переврёшь! Знаю я вас, все вы такие обманщики и преступники! — рявкнул тот. Он хоть и был старым, но могучая сила неясыти ещё оставалась в крови и мышцах. Даже крупное тело кузнеца едва равнялось с ним. Если дело дойдёт до драки… нет, нельзя! Лучше просто проглотить обидные слова и улететь. — Ты лживая сова, так и знай!

Неизвестно, чем бы мог разрешиться такой накал. Внутри кровь была готова вскипеть, растопить внутренности, она призывала рывком опрокинуть старика и царапать его, пока вся дурь не выветрится из головы. Цеду впервые хотелось ударить не по железу, пусть даже не своим массивным молотом, но чем-нибудь не менее тяжёлым. Возможно, этим бы и закончилось утро, но внезапный голос заставил подскочить обоих.

— Эй там, снизу, прекратите кричать! От вас шума, как от лесного пожара.

Сверху к ним планировал мохноногий сыч. Он широко раскинул крылья и тугой спиралью опускался точно к ним на ветку, видимо, даже не задумавшись ни на секунду, что Цед или неясыть могут не освободить место. Его приплюснутая фигура кружилась на фоне чистого неба, и вскоре ветка покачнулась; удивительно живые глаза воззрились на озадаченную сипуху. Почему-то казалось странным, что рядом с таким местом, где водится одна хагсмарщина, остаётся так много простых сов, и ведут себя, будто всё хорошо.

— Мутант! — неясыть с обезумевшими глазами отшатнулась от пришельца, потом резко поднялась. — Ни один из ваших сородичей никогда меня не достанет!

Плин завизжал и полетел прочь.

— И как их небо терпит? — протянул Цед, провожая глазами удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за лесом. В ушах всё ещё гудело.

С коротким смешком сыч перепорхнул ближе к стволу старой сосны и заглянул в пустое дупло. Старое дерево было невосприимчивым к слабым ветрам, в противоположность стайки елей у берега реки, но его старческие раны зияли по всей длине ствола, будто гигантским ножом вскрыли кору и оставили сохнуть на солнце. Края погрубели и почернели, а внутри виднелась гниль вперемешку с древесными наростами. Незнакомец повертел головой, не так, как это делают сипухи из-за своей уникальной ушной системы, а коротко и часто, будто маленькая птичка, нашедшая что-то любопытное. Цед понял, что тот задумал ещё до того, как мохноногий сыч вонзил похожий на застывшую смоль клювик и вытянул древоточца.

— Не нужно упрекать его, — сказал он, рассматривая находку. Лицо исказила гримаса, и сыч протянул кокон Цеду. — Брант, будем знакомы.

Цед, назвавшись, с благодарностью взял угощенье.

— После Войны Углей, — проговорил Брант, вновь исследуя ствол дерева, — немало сов сошли с ума, а здешние хуже остальных. Тёмный лес всегда оставался хо́лодным к чужакам.

— Сошли с ума? Неужели… — тут неожиданная догадка пришла в его голову. — Так значит, это было темнодейство?

Он вспомнил странные видения в замке и как расползались мысли. Конечно, ещё не прошло достаточно времени и его желудок до сих пор потрясён пережитым, но галлюцинации время от времени всё ещё преследовали его. Это были не стойкие видения вроде тех, что он испытывал, но то тут, то там мелькал мрак в тенях, будто взмах змеиного хвоста на границе зрения, будто шёпот в дуновении сквозняка, как утраченное осознание на краю мысли. Если это не темнодейство, то что тогда? Оно ведь и должно быть таким непостижимым и неуловимым.

Как и ожидалось, сыч подпрыгнул от этого слова. Второй древоточец, до которого добраться было труднее, выпал из его лап и скрылся где-то в зарослях.

— Вот же ты ляпнул, дружище, — недобро произнёс сыч, сверкнув глазами.

Цед поспешил извиниться.

— Некоторые совы верят, что неосторожно произнесённое слово может принести беду. Я не из таких, на твоё счастье, но предпочёл бы не слышать ни о чём подобном.

— Прошу прощения, — повторил Цед. — Но что же ты тогда имел в виду?

Сыч пробурчал что-то вроде: «Весь аппетит мне перебил» с тем расчётом, что сипуха всё услышит, и, ведомый виной, Цед протянул свой кокон, который, он только сейчас понял, всё ещё держит в когтях. Сыч отмахнулся и, не обращая внимания на взметнувшиеся в воздух пару перьев, уставился прямо в глаза.

— А то и имею в виду! Это тебе не просто драка на пьяном дереве, и даже не маленькое сражение. Это целая бойня. Ты смотришь и думаешь, что весь мир сошёлся в битве. Твои глаза заливает кровь, и уже к рассвету веришь, будто сражаются в каждом уголке совиного мира — настолько всё пропитано смертью и криками. Эту кровь в глазах некоторые и по сей день не могут смахнуть. Вот, о чём я говорю.

— Значит, ты был там?

— Конечно! И не подумай, будто я хвастун, но возрастом я был не больше твоего. Сам не знаю, каким таким образом я очутился посреди боя и как сохранил все родные пёрышки. Клюв угленосов, особенно ребята постарше, часто оказываются у вулканов Дали, но тогда ведь мы не для работы там собрались.

После его слов Цед так и разинул клюв.

— Ты угленос? — с недоверием спросил Цед, бросив взгляд на его клюв и сразу заметил крохотные перья, потемневшие от копоти. То же самое было на перьевых штанишках когтей. А он ведь подумал, что это такой чудной окрас! — Ты правда угленос, а раз так, то ты Ночной Страж!

Сычик сдержано кивнул с видом, будто бы не рад раскрытию личности, но в клюве пряталась улыбка. Да и в конце концов он сам признался.

— А ты, стало быть, тоже не простая сова. Я вижу в тебе кузнеца. Ты удивительно крупный даже для сипухи, но главное не это: для меня никакой огонь не скроется, и в тебе он горит очень ясно.

— Я был нынешнем году на сборе кузнецов. Но, если позволите… Бубо уже нелегко преодолевать такой длинный путь…

— Бубо? Ха-ха! — сыч искренне рассмеялся, и Цед не понимал, в чём дело. — Этот старик ещё меня переживёт, клянусь живцами! Поверь, друг мой, не ты один говоришь такие слова, и не дай Глаукс тебе произнести их при нём. Побить — не побьёт, но будешь уходить от него с чувством, будто всего общипали да выжали. Ты это слышишь? — вдруг навострился сыч. Цед прислушался.

И правда, со стороны самой густой части леса послышался какой-то шум, далёкий от звуков природы на столько же, насколько далёк от них лес Тито. Мельтешение крыльев и крики приближались, и вскоре на свет вышла группа неясытей с палками и камнями. Серебра железа ни у кого не было, но и без них Цед мгновенно уловил атмосферу, не сулящую ничего хорошего. Ночной Страж не шелохнулся, если не считать распушившуюся грудь, и сурово вперил янтарные глаза в старика, что совсем недавно трудился над своими выдумками. Цед пожалел, что оставил железные когти в пещере, они не были способны защитить своими тупыми концами, но сейчас даже такая малость помогла бы.

— Вот эта сипуха якшается с Чистыми! — прокричал он, и остальные, тут же прикрыв безумца за собой, подняли импровизированные орудия.

Цед беспомощно посмотрел на каждого из них, всё раскрывая крылья, порываясь улететь, но тут же укладывал их обратно по примеру сычика. Пожалуй, прежде никогда не было такого, чтобы за ним охотились, и теперь переживания Эдуси перестали казаться ему пустыми.

— Нет нужды шуметь в лесу, — громко обратился к ним сыч, спокойно и уверено. Остальные посмотрели на Стража, как на сумасшедшего.

— Ты нам не нужен, — ответил, судя по взглядам остальных, главный из них. Твёрдый, прямой взгляд едва скользнул по мохноногому сычу, отметив затемнённые перья и решительно расправленные плечи, и обратился к Цеду. Могучая неясыть, знакомая со сражениями и драками, зависла на расстоянии рывка. — Плин говорит, ты один из Чистых, а он врать не будет! Говори, зачем ты здесь, и улетай. А не то проучим, да так, что ни одна сипуха, по ошибке или же по своей воле, никогда не окажется в Тёмном лесу!

— Я…

— Довольно! — неожиданно сильным голосом рявкнул мохноногий сыч. — Уберите это, — он указал когтем на камни, — а то ненароком выбьете кому-нибудь глаз.

— А что, если мы хотим выбить кому-нибудь глаз? — закричал кто-то из-за спины здоровяка. Цед был уверен, что это тот самый старик.

— Глупости оставьте поглубже в своём лесу, — невозмутимо ответил сыч, будто бы даже не замечавший, как неясыти подступились ближе. Не замечал он и тычков Цеда, мол, пора спасаться. — Он такой же Чистый, как любой из вас.

— А тебе откуда знать?

— Ночных Стражей не обмануть, — отрезал сыч. Сейчас за крохотной фигурой скрывалась большая сила, возможно, даже больше, чем у этих неясытей всех разом. Цед не понимал, как он мог не узнать в нём рыцаря с острова Га’Хуул? — Я вижу в вас стайку напуганных жителей, которые защищают свой лес и пытаются выглядеть храбро. Но из вас только двое знают, что такое оружие в когтях и шип в клюве.

Это были первые слова, которые нашли отклик в группе сов. Все до единого смутились. Наконец, после недолгой паузы, главарь ответил:

— Так он не Чистый? Если ты и вправду Ночной Страж, то можешь ты гарантировать, что от него не будет никаких проблем?

— Это я смогу обещать. Ты умный парень, присмотрись. Разве это Чистый? Он же кузнец!

— Кузнецы не путешествуют!

От этих слов, точно так же произнесённых совсем недавно, Цед вздрогнул. Сыч, напротив, только-только уменьшившийся до прежних размеров, снова распушился в раздражении.

— Дурень! Ты житель Тёмного леса и не знаешь, как совсем недавно с полсотни кузнецов собирались неподалёку?

— Что у нас происходит, — ответил вместо Плина здоровяк, — мы знаем и без вас. Думаю, старый Плин и взаправду ошибся — старость не щадит зрение. Но ты всё равно не показывайся здесь, кузнец. Так тебе спокойнее будет, да и нам тревожиться ни к чему. А теперь проваливай, и всем своим сипухам скажи, чтобы подальше держались. В тенях наших деревьев только одной сипухе разрешено быть — Сорену, королю Великого Древа!

— И ты поверишь этому… чудовищу? — вскричал Плин. — Мохноногим сычам тоже нельзя верить. Они их приспешники!

Сычик, о котором шла речь, от изумления выпятил бровь, и если что-то собирался сказать, то не успел.

— Успокойся, дед! Мы улетаем.

Неясыть откланялась и резким кивком увела остальных с собой. Оружие они так и не бросили. У самой видимой границы Плин оглянулся на Цеда, презрительно скривил клюв и только затем скрылся между густыми деревьями.

— Не беспокойся о них. Местные пусть и грубые, но редко доходят до смертоубийства. К следующей сходке кузнецов все тебя забудут. А если вдруг нет — я скажу Бубо, чтобы глаза от тебя не отрывал, ха-ха!

— Что? — визгливо воскликнул Цед и, смущённый, отвернулся. — То есть вы расскажете обо мне Бубо?

Сыч посмотрел прямо на него.

— А то! Думаю, ты заслуживаешь этого. Не знаю, какой из тебя кузнец, это старый филин с первого взгляда знает, выйдет из совы толк или нет, но думаю, ты очень усердно трудишься.

Брант пронзил его оранжевыми, закатными глазами.

— А теперь к серьёзным вещам. Ты вправду видел Чистых, я вижу это.

— Ох!

Они с Эдуси сами хотели отыскать Стражей и всё рассказать, не даром адант оказался у них. На Великом Древе быстро поймут, что это такое и как работает. Цед рассказал Бранту обо всём, не утаив ни слова. Мохноногий сыч живо интересовался всем, задавал вопросы, уточнял и с интересом слушал даже то, какие гобелены там висят, что изображено и прочее; спросил ещё — и как же без этого? — где находится этот замок.

— Сразу за буреломным лесом, вдоль Каменной реки, — ответил Цед на очередной вопрос. Брант с удивлением кивнул: сколько всего скрыто в Тёмном лесу!

— Столько раз пролетал в той стороне, а ни разу ничего подобного не встречал. Не зря этот лес тёмным.

Если до этого сыч слушал с интересом, то, когда рассказ перешёл к Эдуси, Брант, совсем затаил дыхание и выпучил глаза, будто увидел перед собой скрума. Он не перебивал и внимательно принимал каждое слово Цеда, и только один раз вопрос сорвался с клюва:

— Адант остался с ним?

— Да.

— Я должен увидеться с ним, — заявил Брант и достал невесть откуда боевые когти. Железо тихо щёлкнуло, чтобы когти не сложились во время боя. Волнистое лезвие поблёскивало огнём.

— Зачем вам это? — нерешительно спросил Цед. Он изучал оружие со смесью уважения и восхищения. Это уже не было выковано любителем, каких в Пяти Королевствах целый народ; здесь виделся результат настоящих профессионалов.

Брант ответил не сразу. Они уже были у самых верхушек деревьев и мчались к укрытию со всех крыльев, когда он наконец произнёс:

— Вы всё ещё в опасности. Такие… артефакты очень ценны для Чистых, и если половина сказанного тобой правда, то в опасности не только вы. И ещё, — сыч обернулся к Цеду, — думаю, Парламент захочет с тобой поговорить.

В любое другое время Цед обрадовался бы возможности посетить Великое Древо, но почему-то теперь казалось: стоит им явиться в Парламент, и весь мир непоправимо изменится. Будто это жестокий рубеж и решение перейти за него возложены на его плечи.

Недолгий полёт оказался тихим и спокойным, совсем как рассвет. Снаружи вход в нору скрывали густые заросли, с воздуха их совсем не отличить от прочего однообразия. Цед что-то сказал Бранту и с улыбкой стал спускаться. Мохноногий сыч не отставал.

1) В оригинале их нет, однако в моей истории это демоны-обманщики, которые… впрочем, Эдуси и сам потрудился объяснить их сущность.

Вернуться к тексту

2) Не путать с «титоническим» от слова Тито. Честно говоря, Цеду это нравится ещё меньше, но слухи есть слухи и с этим ничего не поделаешь.

Вернуться к тексту

3) Мы, будучи живыми другими, конечно же знаем истинное значение слова Титан, что они вовсе не божество для нас, но совам это неоткуда узнать. Некоторые исследования Бесс ошибочно привели к такому выводу, и не удивительно, ведь основывалась она на крайне скудных намёках.

Вернуться к тексту

4) Опростоволоситься. В обиход это слово так же пришло из литературы других и прежде такого выражения в совином мире не было. Это слово, как и многие другие, были введены в лексикон группой Высоких сов (о них позже) и совами из Брэда. Несмотря на распространённость, далеко не все знают значение этих выражений.

Вернуться к тексту