Солнце и червяк (джен)

Ставрогин расхаживал по комнате в волнении, поглядывая на неподвижную фигуру друга. Он накрыл Верховенского пледом, снял с него рубашку, приглушил свет и поставил чайник. Прежде ему не приходилось ухаживать за больными. Тем более бредящими.

Он развел воду с уксусом, намочил платок и положил его на горячий, как угли, лоб.

— Что ж ты так? — Приговаривал Ставрогин. — Я даже и не знаю, чем тебе ещё помочь...

Веки Петра тяжело поднялись, взгляд был затуманенный, будто пустой. Ставрогин сунул руку под плед, нащупал в этом пекле мокрый градусник и вынул на свет. Внутри что-то ёкнуло от неожиданности — ртутная полосочка доползла до сорока градусов.

— Скорую, — твердо заключил Николай.

— Не надо скорую! Все будет хорошо. Со мной бывает такое. Дай мне жаропонижающее и все мигом пройдет, — залепетал Петр.

— Я уже давал тебе жаропонижающее час назад.

Петр через силу сел. В глазах вдруг потемнело, конечности онемели. Он снова лег.

Ставрогин между тем уже начинал злиться.

— Где, черт возьми, телефонная трубка?

Петр пожал плечами, будто обращались к нему. Николай вспомнил про чайник и вышел в кухню. Там он и нашел телефонную трубку, но позвонить у него не вышло. Он на ощупь вернулся в комнату с больным и напряжённо прислушивался. Послышалось быстрое тяжёлое дыхание — жив.

— Помнишь, как я Федьке в школе куртку распорол? — послышался слабый голос Петра. — Я ведь знал, что он в бедности с бабкой своей живёт... Он обманул меня... По делом ему... Было.

— Что ты несёшь? — Ставрогин сел рядом с ним на диван.

— А помнишь, как я эту девчонку... Как ее? Не суть. Помнишь, как она мне в чувствах призналась на твоём дне рождения? (он усмехнулся) Она затянула меня за угол и все-все рассказала о том, как влюблена...

Николай улыбнулся.

— Да. А ты, чертик, поцеловал ее и укусил до крови.

— И смеялся ей вслед, — важным пунктом добавил Петр. — Она так испугалась.

— Да уж, — Николай придался воспоминаниям. — Помню как ты, целясь в Шатова, зарядил мячом в голову Кириллова. У бедного кровь носом пошла. Да так сильно, что все перепугались, даже учительница. Вот крику-то было. Мне тогда тебя даже жаль стало. Это в классе шестом было?

— Пятом.

— Гляди-ка, — удивился Николай, снова улыбнувшись, — помнит. Как зовут-то тебя ты ещё помнишь?

Послышался слабый смешок.

— Ленин.

Николай серьезно поглядел в сторону друга, задумавшись. Повисло молчание. От Верховенского будто бы горячий пар исходил. Николай положил ладонь ему на колено.

— Ты бредил минут пятнадцать назад...

Петр удивлённо промычал.

— Ты отца звал своего...

Повисла давящая тишина. Николай всё ещё прислушивался к слабому дыханию друга. Через пару минут он опомнился и понял, что дыхания не слышно. Он рывком наклонился к его лицу, прислушиваясь. Дышал. Очень слабо, но дышал.

Зажглась лампа. Николая ослепило, он протер глаза и посмотрел на лицо Петра: брови домиком, глаза закрыты, на щеках... застыли слезы. Николай вытер горячие капли тыльной стороной ладони и поспешил к телефону.