Николай Ставрогин

Полное имя Ставрогин Николай Всеволодович.

Главный «бес», отставной офицер; сын Варвары Петровны Ставрогиной и генерала Всеволода Николаевича Ставрогина, воспитанник Степана Трофимовича Верховенского, формальный муж Марьи Тимофеевны Лебядкиной, «зять» капитана Лебядкина. Жизнь, судьба и натура Ставрогина открываются перед читателем в три этапа: сначала хроникер Антон Лаврентьевич Г-в пересказывает предысторию этого героя, затем следует описание не совсем понятных, загадочных поступков «сегодняшнего» Ставрогина и, наконец, полностью и на пределе откровенности раскрывается он сам в своей исповеди «От Ставрогина» (глава «У Тихона»), которая при жизни Достоевского опубликована не была, и для его современников герой этот так и остался покрытый тайной, не понятной до конца.

Препозиция, данная в главе второй «Принц Гарри. Сватовство», такова: отец Ставрогина оставил семью, когда сын был еще маленьким. С 8‑ми лет его воспитывал специально приглашенный для этого Степан Трофимович Верховенский, и они настолько понимали друг друга и сблизились так, что «бросались друг другу в объятия и плакали». Хроникер слегка иронизирует: «Надо думать, что педагог несколько расстроил нервы своего воспитанника. Когда его, по шестнадцатому году, повезли в лицей, то он был тщедушен и бледен, странно тих и задумчив. (Впоследствии он отличался чрезвычайною физическою силой.)». Николай после окончания курса выбрал было военную стезю, был зачислен в гвардейский полк, но вскоре «безумно и вдруг закутил». Хроникер уточняет: «Не то чтоб он играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикой разнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одною дамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил ее публично. Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле. Прибавляли сверх того, что он какой-то бретер, привязывается и оскорбляет из удовольствия оскорбить». Наконец было получено «роковое известие», что «принц Гарри» (так назвал его Степан Трофимович, сравнив с героем исторической хроники У. Шекспира «Генрих IV») дрался на двух дуэлях, «кругом был виноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другого искалечил и вследствие таковых деяний был отдан под суд. Дело кончилось разжалованием в солдаты, с лишением прав и ссылкой на службу в один из пехотных армейских полков, да и то еще по особенной милости». Однако ж, в 1863 г., видимо, за участие в подавлении польского восстания, Ставрогину «как-то удалось отличиться; ему дали крестик и произвели в унтер-офицеры, а затем как-то уж скоро и в офицеры». Но он службу оставил, начал, по слухам, шляться по притонам и вести дружбу с отребьем вроде капитана Лебядкина, тогда же сблизился с Кирилловым и Петром Верховенским. По хронологии в это же примерно время (середина 1860‑х гг.) он совершил два отвратительных деяния, ставших известными позже — растлил девочку Матрешу и женился на Марье Лебядкиной. И только летом 1865 г., в ответ на настойчивые письма-призывы матери, как опять же иронизирует хроникер, — «принц Гарри появился в нашем городе».

Здесь дается подробный портрет героя: «Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати пяти, и, признаюсь, поразил меня. Я ждал встретить какого-нибудь грязного оборванца, испитого от разврата и отдающего водкой. Напротив, это был самый изящный джентльмен из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорошо одетый, державший себя так, как мог держать себя только господин, привыкший к самому утонченному благообразию. Не я один был удивлен: удивлялся и весь город, которому, конечно, была уже известна вся биография господина Ставрогина, и даже с такими подробностями, что невозможно было представить, откуда они могли получиться, и, что всего удивительнее, из которых половина оказалась верною. Все наши дамы были без ума от нового гостя. Они резко разделились на две стороны — в одной обожали его, а в другой ненавидели до кровомщения; но без ума были и те и другие. Одних особенно прельщало, что на душе его есть, может быть, какая-нибудь роковая тайна; другим положительно нравилось, что он убийца. Оказалось тоже, что он был весьма порядочно образован; даже с некоторыми познаниями. Познаний, конечно, не много требовалось, чтобы нас удивить; но он мог судить и о насущных, весьма интересных темах, и, что всего драгоценнее, с замечательною рассудительностию. Упомяну как странность: все у нас, чуть не с первого дня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком. Он был не очень разговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто. Наши франты смотрели на него с завистью и совершенно пред ним стушевывались. Поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, — казалось бы писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску; впрочем, многое говорили, между прочим, и о чрезвычайной телесной его силе. Росту он был почти высокого. Варвара Петровна смотрела на него с гордостию, но постоянно с беспокойством. Он прожил у нас с полгода — вяло, тихо, довольно угрюмо; являлся в обществе и с неуклонным вниманием исполнял весь наш губернский этикет. Губернатору, по отцу, он был сродни и в доме его принят как близкий родственник. Но прошло несколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти». Выразилось это в том, что Ставрогин начал совершать безумные поступки, к примеру, прилюдно провел за нос уважаемого Павла Павловича Гаганова, укусил за ухо тогдашнего губернатора Ивана Осиповича, после чего опять уехал из города почти на четыре года за границу.

В этом периоде список его «подвигов» множится-растет: духовное растление Шатова и Кириллова, участие в реорганизации тайного общества и создание для него устава, отказ от русского гражданства (недаром его имя зачастую произносится и хроникером, и другими героями на западный манер — Nicolas), связь с Марией Шатовой в Париже, начало отношений с Лизой Тушиной, скандальная история с Дарьей Шатовой, неосуществленный замысел двоеженства, написание исповеди и печатание ее в типографии...

В августе 1869 г. Ставрогин вновь возвращается домой, и автор-хроникер еще раз возвращается к его портрету: «Как и четыре года назад, когда в первый раз я увидал его, так точно и теперь я был поражен с первого на него взгляда. Я нимало не забыл его; но, кажется, есть такие физиономии, которые всегда, каждый раз, когда появляются, как бы приносят с собою нечто новое, еще не примеченное в них вами, хотя бы вы сто раз прежде встречались. По-видимому, он был всё тот же, как и четыре года назад: так же изящен, так же важен, так же важно входил, как и тогда, даже почти так же молод. Легкая улыбка его была так же официально ласкова и так же самодовольна; взгляд так же строг, вдумчив и как бы рассеян. Одним словом, казалось, мы вчера только расстались. Но одно поразило меня: прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его действительно "походило на маску", как выражались некоторые из злоязычных дам нашего общества. Теперь же, — теперь же, не знаю почему, он с первого же взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем, так что уже никак нельзя было сказать, что лицо его походит на маску. Не оттого ли, что он стал чуть-чуть бледнее, чем прежде, и, кажется, несколько похудел? Или, может быть, какая-нибудь новая мысль светилась теперь в его взгляде?»

Эта «новая мысль» — жажда покаяния. Ставрогин в этом плане объявляет о своем тайном браке с Марьей Лебядкиной, встречается с архиереем Тихоном и дает ему читать свою исповедь с историей растления Матреши, каковую намерен сделать достоянием гласности, и, наконец, — кончает жизнь самоубийством. Параллельно этой цепочке поступков-событий развертывается другая, которая увеличивает реестр ставрогинских грехов: участвует в дуэли с Артемием Павловичем Гагановым, калечит судьбу Лизы Тушиной и толкает ее на гибель, провоцирует убийство своей жены Марьи Лебядкиной и ее брата, является в какой-то мере вдохновителем («Иваном-Царевичем») разгулявшихся «бесов»...

Ставрогин самого себя в исповеди «объясняет» так: «Всякое чрезвычайно позорное, без меры унизительное, подлое и, главное, смешное положение, в каковых мне случалось бывать в моей жизни, всегда возбуждало во мне, рядом с безмерным гневом, неимоверное наслаждение. Точно так же и в минуты преступлений, и в минуты опасности жизни. <...> Я убежден, что мог бы прожить целую жизнь как монах, несмотря на звериное сладострастие, которым одарен и которое всегда вызывал». А вот как характеризовал своего героя Достоевский в письме к Н. А. Любимову (март-апрель 1872 г.), пытаясь спасти главу «У Тихона»: «Клянусь Вам, я не мог не оставить сущности дела, это целый социальный тип (в моем убеждении), наш тип, русский, человека праздного, не по желанию быть праздным, а потерявшего связи со всем родным и, главное, веру, развратного из тоски, но совестливого и употребляющего страдальческие судорожные усилия, чтоб обновиться и вновь начать верить. Рядом с нигилистами это явление серьезное. Клянусь, что оно существует в действительности. Это человек, не верующий вере наших верующих и требующий веры полной, совершенной, иначе».

Фамилия героя произведена от греческого «ставрос» (крест) и намекает на его высокое предназначение. В этом плане «говорящим» воспринимается также имя: Николай с греческого — «побеждающий народы».

Прототипом Ставрогина некоторые исследователи называли анархиста М. А. Бакунина, но более убедительна другая кандидатура на эту роль — петрашевца Н. А. Спешнева.