Расслабляющий сценарий (джен)

Впереди дверь в домашний отцовский кабинет, а позади — непроглядная темнота и, кажется, пустота. Выбор очевиден. Гермиона тянет за ручку, отделанную под старое золото, и заходит внутрь.

Здесь все как прежде. Вдоль стен тянутся массивные шкафы из темного дерева, заставленные книгами по медицине. Широкий стол, над ним на стене — десятки грамот и сертификатов по стоматологии. Два окна, за которыми, на удивление, бесшумный ночной ливень.

Очень тихо, и только в камине справа потрескивают поленья. В одном из кресел, обращенных к огню, кто-то сидит. Пока виден лишь силуэт плеча, так что Гермиона делает несколько осторожных шагов и присаживается в соседнее кресло.

Прямо на нее с противоположенного места смотрит Снейп.

Гермиона недоверчиво хмурится. Это какая-то глупость.

— Я должна оказаться в своем расслабляющем сценарии, — подняв голову к потолку, вполголоса заявляет Гермиона, но сверху никто не отвечает.

Бывший и уже как год покойный профессор некоторое время незаинтересованно смотрит на нее. Потом тянется за кочергой и лениво поправляет отлетевшие слишком далеко щепки.

Точно! Необходимо сказать специальное слово.

— Просыпаюсь! — выдает Гермиона, но ничего не происходит.

— С кем вы говорите, мисс Грейнджер? — интересуется Снейп, возвращает кочергу на место и устраивает левую руку на подлокотнике.

— Явно не с вами, — огрызается Гермиона и по привычке добавляет: — Сэр.

Снейп традиционно во всем черном — брюки, рубашка, ботинки. Только на этот раз без мантии. Выглядит как никогда живым и полным сил. Раны на шее нет.

Гермиона совсем не ожидала увидеть в собственном расслабляющем сценарии погибшего профессора зельеварения, который будет обращаться к ней «мисс Грейнджер». Видимо, новая разработка «Жига Мышьякоффа» и правда прошла слишком малое количество испытаний.

Дверь все еще на месте, и Гермиона поднимается с намерением в нее выйти.

— Ничего не получится, — предупреждает Снейп и оказывается прав.

Дверь не поддается.

Гермиона, не имея альтернативы, возвращается в кресло. Она чувствует себя не такой уставшей, как будучи в сознании, но это только на физическом уровне. На эмоциональном она как была, так и осталась в раздрае. Гермиона закрывает лицо руками.

Тяжкий вздох: последний шанс найти средство от бессонницы — провален.

Снейп, прищурившись, следит за ней, и Гермиона сквозь щелочку между пальцев это замечает.

— Вы можете исчезнуть? — ни на что не надеясь, просит она.

— Как будто я рад тут быть.

Гермиона вытирает заслезившиеся от сухости и жара камина глаз (антураж вокруг до самых тонких запахов и температур натурален) и откидывается на спинку, сетуя про себя, что и в собственном подсознании ее не оставляют в покое.

Нужно лишь потерпеть, пока не закончится действие зелья, и она очнется от этого… Ну, не кошмара, но от очень, очень странного видения. Расслабляющий сценарий. Как же…

С пять минут бывшие профессор и студентка сидят в тишине, глядя на огонь. По окнам ползет молчаливый дождь. Медленно, но верно мыслительный процесс затормаживается, и Гермиона ловит себя на том, что едва не клюет носом. Кресло становится очень мягким, и тело утопает в вельвете все глубже и глубже… Руки безвольно лежат вдоль подлокотников, и совсем не хочется шевелиться. Краем глаза Гермиона наблюдает за Снейпом. Он настолько спокоен, что даже вечная глубокая морщина меж бровей исчезает. Или ее не было изначально? Все-таки это не тот самый Снейп.

Гермиона говорит:

— А с вами хорошо молчать. Не знаю, было ли так же с вами настоящим, но, думаю, вы вполне можете быть чьим-то расслабляющим сценарием. Убедили. Верю.

— Со мной настоящим? — Снейп беззлобно усмехается. Это как-то необычно и вполне… приятно. Гермиона задерживает взгляд на точно не самом красивом мужском лице. Но кому нужны красивые лица? Это скучно. По крайней мере, так считает ее подсознание. — А сейчас я, по-вашему, какой?

— Вы плод моего воображения, — с полной уверенностью отвечает Гермиона.

— Вот уж спасибо. Тогда вы — плод моего.

Если это действительно воплощение ее подсознания и все вокруг — результат действия экспериментального зелья, то она и вправду непростой человек. Рон недавно прямо так ей и сказал: «Гермиона, ты непростой человек. Я тебя иногда совсем не понимаю». И вот, оказывается, в чем проблема: ее подсознание — это Снейп. Теперь ясно, почему все школьные годы Гермионе так хотелось выгородить профессора перед друзьями. Ведь она — это он, а он — это она. Если задуматься, не такая уж абсурдная мысль… Хотя, возможно, идея не кажется дикой лишь потому, что бессонница длится уже не первый месяц.

— Профессор, у вас тоже были проблемы со сном?

— С чего вы взяли?

— Вы отвратительно шутили. Знаете, только недавно я поняла, что вы, по сути, шутили. Для нас это звучало как оскорбление, а вам, наверное, было смешно. Когда я перестала спать, у меня возникли проблемы с чувством юмора. Иногда я звучу точь-в-точь как вы. Даже Гарри заметил сходство.

Повисает короткая пауза, во время которой Снейп проводит тонким пальцем по поджатым губам. Думает над ответом?

Поразительно, как же все естественно выглядит в этой игре воображения…

— Меня раздражал человеческий идиотизм. А спал я нормально. Для окклюмента это необходимый навык.

Гермиона хмыкает.

— Ну да, конечно. Идиотизм. И вы, такой умудренный опытом и такой непонятый, среди толпы малолетних болванов, — патетично говорит она и с раздражением ведет плечом, вспоминая все, что слышала от зельевара за годы учебы. — Чего вы ожидали, преподавая в школе? Опустим ваши отношения конкретно с Гарри. Но всем известно, что дети в большинстве своем поступают опрометчиво. Это в их природе. А вы могли быть и помягче. Все-таки…

— Вы не поняли, мисс Грейнджер, — перебивает Снейп. — В первую очередь меня раздражал мой собственный идиотизм. И то, к чему он меня привел. Невозможность что-либо изменить ужасно отравляет характер.

Гермиона долго смотрит на профессора. В голове проносится послевоенное время, когда тема Снейпа особенно горячо обсуждалась и среди знакомых, и в газетах. Каждый считал своим долгом дать личную оценку его поступкам и словам. Наверняка, Гермиона где-то слышала и такую версию, раз ее подсознание в виде Снейпа решает выдать ей нечто подобное сейчас.

— Вы жалеете о своей жизни?

Профессор, наконец, отрывается от созерцания огня.

— Я жалею о многом, но не о жизни.

Они снова молчат. Гермиона сбрасывает туфли и забирается с ногами в кресло.

— Насколько мне известно, вы умели по-настоящему любить. А любовь всегда все покрывает.

— Вы правы, мисс Грейнджер, но не выдумывайте драматичного оправдания моим поступкам. Я последний человек, о котором можно сказать… А, неважно, — отмахивается профессор и закидывает ногу на ногу. — Позвольте узнать, почему мы вообще говорим обо мне? Это ведь ваш «расслабляющий сценарий», — оценивает он иронию ситуации. — Вас расслабляют разговоры о моей неудачной судьбе?

Гермиона пожимает плечами.

— Скорее, отвлекают. Я устала думать о своих проблемах. А вы… вы интересный человек.

— Каково признание!

— Это не все, что я могу вам сказать, — с лукавой полуулыбкой отвечает Гермиона.

Почему-то становится по-доброму забавно. Впервые за долгое время.

— Что еще, к примеру? — Снейп вопросительно поднимает бровь, и от его проницательного взора тут же делается неловко.

Гермиона спешит перевести тему.

— Кстати, а почему мы в кабинете моего отца? Вернее, я могу понять, почему именно это место, но причем тут вы — я до сих пор не понимаю.

— И кого бы вы хотели видеть вместо меня?

Гермиона глубоко задумывается. Думает, думает, глядя в черные и бездонные, как коридор за дверью, глаза, в которых играют оранжевые блики, и понимает, что либо кого-то незнакомого, либо, вот, Снейпа… Наверное, фантазии не хватает, да и выбор уже предрешен. Гермиона так и не отвечает на вопрос.

— Я провела в этой комнате бóльшую часть своего детства. Читала книги по магловской медицине, справочники…

— А я нашел это.

Здесь нет палочек, и Гермиона не проверяет, но наверняка не работает и магия. Поэтому Снейп не призывает вещь, как сделал бы при жизни, вместо этого он встает с кресла и идет к одному из шкафов. Гермиона сосредоточенно следит за профессором. Он возвращается на место с маленькой книгой в голубой обложке. «Алиса в стране чудес». Снейп показательно крутит ее.

— Не пытайтесь обмануть, что читали только справочники. Может, в ваши школьные годы я бы еще повелся. В то время вы представляли собой ходячее учебное пособие. Но сейчас, как я вижу, вы более адекватны.

Гермиона не реагирует на подкол своего подсознания (удивительно, что оно вообще выкидывает подобные фокусы) и гипнотизирует книгу в руках Снейпа взглядом. В груди рождается томительная тяжесть. В те времена, когда Гермиона читала эту сказку и помнила каждую строчку наизусть, она надеялась, что однажды провалится в волшебную кроличью нору и попадет в другой мир. Когда пришло письмо из Хогвартса, это действительно стало воплощенной мечтой. Но спустя много лет от сказки осталось лишь одно название. Как и в конце повести, Гермиона проснулась под деревом, и кто-то, может, Гарри, смахивал с нее опавшие листья, убеждая, что она просто задремала у ручья. И палочка в руках не помогала вновь поверить в чудо.

— Я хочу опять стать маленькой, — с невероятной наивностью, которой раньше не грешила, признается Гермиона и удивляется самой себе. От понимания, насколько это глупо и нереализуемо, щиплет в носу.

— Инфантильное желание, — сухо замечает Снейп.

— Без вас знаю.

Сейчас кажется, что это единственное, чего Гермиона хочет и когда-либо хотела. Как насмешка для нее самой, стремящейся всегда идти впереди паровоза.

Теперь, когда ничего не вернуть, она хочет быть маленькой. И не решать. Больше ничего не решать. Потому что бежать и доказывать все и всем — устала.

— Вы очень малодушно поступаете, мисс Грейнджер. Придумали не спать и таким образом довести себя до истощения, чтобы не нести ответственность за собственную жизнь. Прежде вы такой не были или, что тоже возможно, хорошо скрывались.

Стыд.

Гермионе знакомо это чувство во всех оттенках. И почему-то не кто иной, как Снейп, всегда умел усиливать его в разы. Наверное, потому что практически каждый рядом с ним подсознательно чувствовал, что морально слабее. Было ли так всегда? Очевидно, нет. Но сколько Гермиона его знала, профессор был таким — шпионом, искусным волшебником. И для всего этого требовался устрашающе огромный запас силы.

— Простите, сэр.

— За что же?

— Вы брали на себя ответственность за всех нас до самого конца. И стоило бы у вас поучиться… — Гермиона грустно усмехается, — но научиться такому, как оказалось, невозможно.

— Чушь говорите. Вы меня плохо знали, да и речь сейчас не обо мне. Речь о том, что вы ленитесь жить.

— Нет! — сурово отрезает Гермиона. — Просто я слабая. Да, умелая, но чего стоят мои умения, если действительно важные вещи мне недоступны?

— Продолжайте в том же духе. Крайне продуктивная стратегия.

— Вы дадите мне договорить? — недобро сверкнув глазами, интересуется Гермиона. Снейп великодушно кивает. — Мне двадцать, а я никого не люблю и ничего не хочу. Мне не откуда брать энергию, чтобы изменить хоть что-то из этого, потому что на большее, чем уже чувствовала, я не способна. Не думаю, что тут виноваты последствия войны. Это обыденность показала, кто и что из себя представляет. И вот, вы. Вы ведь любили долгие годы… И только попробуйте отпираться, сэр! — приходится повысить голос, потому что Снейп снова собирается перебить. — Хорошо. Не имеет значения, что именно вы чувствовали. Главное, что вы умели чувствовать. Это дано не многим, особенно в мирное время, когда опасность не делает все в разы острее. И вы можете сколько угодно поддевать меня словами, от этого я другой уже не стану. Единственное мое желание сейчас — уснуть. Поэтому я здесь. Не для того чтобы вы пытались наставить меня на путь истинный.

— Никто никуда вас не наставляет, — цедит Снейп. — И кто я такой, чтобы этим заниматься. Просто примите факт: вы не сможете спать, пока не разберетесь со своим никчемным отношением к жизни.

— В таком случае, я скоро отправлюсь к вам, — Гермиона многозначительно поднимает указательный палец. — Разбираться я пыталась, все без толку.

— Вы — дура, — безапелляционно констатирует Снейп и, отворачиваясь к огню, добавляет: — Значит, плохо пытались.

Гермиона скорбно прикрывает веки. Дура. Ну и ладно! Будто это новость.

— Придумали себе какую-то чушь, что вы недостаточно тонко чувствуете, — опять подает голос профессор. — Себя хоть со стороны послушайте!

— Это не чушь…

— Комплекс отличницы вас погубит. Пара ошибок взрослой жизни, и вы расклеились. Думаю, вы в курсе, что о том, как правильно жить, никто так и не написал учебник с инструкциями. В реальности необходимо решать все самому. И ошибаться, а потом на этом учиться. Не пытаться заморить себя бессонницей, а посмотреть правде в глаза и, исходя из имеющихся возможностей, совершать поступки. Хотите ставить меня в пример? Пожалуйста. Тогда не забывайте, что я вам сказал. Я сам жалею о том, какие выборы порой делал. Но я их, в конце концов, делал. Вы же мечтаете трусливо избавиться от необходимости принимать решения, желательно навсегда. Хотите умереть? Думаете, так проще?

В камине громко хрустит щепка. В уголках глаз собираются слезы. Гермиона не стремится их вытереть.

— Не хочу я… умирать, — шепчет она.

— Судя по тому, что вы мне сказали, хотите, — голос профессора смягчается: — В противном случае надо что-то делать. И ошибаться, мисс Грейнджер, без этого никак.

Из-за слез все плывет и сияет вспышками на фоне сумрака кабинета. И Гермиона думает… О том, что не хочет возвращаться к Рону, которого она, увы, полюбить не в состоянии. Но и бросить не может — представляет всеобщую реакцию, если вдруг заикнется о размолвке. Думает, как надоел тесный Лондон и шум улиц. Думает еще, что должна довести осточертелый министерский проект до конца, пока тот не довел ее до гробовой доски. Понимает, что откладывает вопрос о возвращении памяти родителям — боится неудачи.

А еще вспоминает, что давно не ходила навещать погибших друзей, в отличие от которых осталась жива.

— Бессонница — то же самое, что и бесконечный сон наяву. А это, в свою очередь, почти то же самое, что смерть. Она безвозвратно отбирает единственное, чем человек поистине обладает — волю выбирать, — говорит Снейп. Гермиона смаргивает слезы и сосредотачивается на его холодном лице. — Никто из мертвецов не отказался бы от возможности вернуть все назад, пусть даже ценой новых ошибок. Так что, мисс Грейнджер, не отказывайтесь от вашей воли раньше времени.

После этих слов Гермиона съеживается, уставшая, разбитая, отрешенная. Снейп хмуро на нее косится, а потом вдруг ласково подзывает к себе рукой.

— Идите сюда.

Ведомая каким-то внутренним чутьем, она осторожно поднимается с кресла и совершает пару медленных шагов по направлению к зовущей ладони.

Гермиона опускается на мягкий ворс ковра, лицом к огню, и, словно делала это много раз прежде, льнет к чужой ноге, устало укладывая голову Снейпу на бедро. Бывший профессор недолго думая аккуратно кладет руку на ее макушку.

Будто так и надо. Будто так было всегда.

От сухой ладони исходит приятное тепло, спокойствие и уверенность. Эта уверенность впитывается сквозь кожу и проходит по телу волнами. Страх, который Гермиона не замечала, но который все время гудел на фоне, растворяется с щекочущим шипением в районе затылка.

Чужие пальцы мягко зарываются в ее волосы, случайно касаются кончика уха. Гермиона прикрывает красные уставшие глаза.

А за окном неожиданно начинает барабанить до этого беззвучный ливень. Правда, стучит он тихо, едва слышно.

— Я на секунду представила, что это вы. Настоящий. Так странно…

Многозначительно хмыкнув, Снейп невзначай проводит подушечками пальцев по ее щеке.

— Помню, как видела вас в последний раз в Визжащей хижине… — рука на мгновение замирает. — Я иногда думаю, а вдруг вы спаслись. Живете себе где-нибудь у моря, забот не знаете…

— Я не любитель открытых пространств.

— И все же мне нравится представлять вас там, — начинает неудержимо клонить в сон, а дождь за окном становится громче. — Как думаете, если бы вы были живы, вы бы изменились после войны?

— Это вряд ли, — следует незамедлительный ответ.

— А если бы… Если бы мы жили другие жизни, мы могли бы сидеть вот так, как сейчас?

Гермиона задерживает дыхание в ожидании вердикта. Точно это не ее подсознание говорит с ней, сидя в кресле и играя с ее волосами, а подлинный Северус Снейп.

— Ни в одной из жизней мы бы не смогли.

Уголок губ дергается в печальной улыбке. Конечно, не смогли бы. Настоящий Снейп был не таким, а даже если был… Гермионе не довелось узнать. Да и зачем? Он и она… Глупости какие! О таком и задумываться не стоит.

— Как долго я могу здесь оставаться? — вслух спрашивает Гермиона и тут же кивает самой себе. Ладонь профессора повторяет траекторию движения. — Я ведь могу вернуться. Попрошу этого зелья про запас.

— Сюда вы не вернетесь.

По спине пробегает холодок. Ливень начитает шуметь с новой силой, и становится не слышно потрескивания поленьев и дыхания позади. Гермиона поворачивается, сбрасывая руку профессора, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Вернусь, — упрямо утверждает она. — Я вернусь сюда. К вам. Вы не можете мне запретить. Это мое подсознание!

Снейп отрицательно качает головой, и сложно понять, с чем именно он не согласен. Гермиона, почувствовав неладное, вскакивает на колени рядом с креслом и хватает профессора за предплечье, где когда-то была метка.

— Что происходит?

Ответа нет. Ливень за окном стенает не по-детски, а пламя в камине резко потухает. Комната начинает ходить ходуном: с полок сыпятся десятки книг и медицинских справочников, а со стены — сертификаты в рамках. Стекла дрожат. Гермиона пугается — она вместе с ковром начинает съезжать в сторону распахнувшихся окон, за которыми в непроглядной черноте бешено хлещет дождь. Снейп хватает ее за руки в последнюю секунду и крепко сжимает ладони.

Словно прощаясь.

— В чем дело?! — кричит Гермиона, испуганно озираясь.

Все вокруг напоминает безумный аттракцион, только сев на который, ждешь, когда же он закончится.

Снейп так ничего и не говорит. Его руки слабеют и выпускают Гермиону. Она кубарем катится вниз — в открытые окна, в темноту, холод и дождь. Пролетающая мимо со всем остальным скарбом отцовского кабинета кочерга ударяет прямо в висок.

И Гермиона теряет в полете сознание.