Московский городской отдел чудовищ и призраков (джен)

Костя знал, что никто не попадает в Мосгоротдел чудовищ и призраков с улицы. У всех была какая-то история попадания в МГОЧиП и, как правило, эта история была леденящей душу.

Например, заикающийся Фёдор — сосед по столу Кости — попал в отдел после того, как встретился на Сретенке с огромной тенью Якова Брюса. По словам Феди, тень ходила за ним по пятам весь день, чем знатно его нервировала. Под вечер Федя не выдержал и, стыдясь самоё себя, поплевался трижды через левое плечо. По его словам, тень выругалась, проворчала что-то вроде «Думаешь, самый умный?» и исчезла.

На следующий день с Федей связались из МГОЧиПа и позвали к себе на работу.

Старый Михалыч — дядька с добродушным лицом и большим пузом — ещё в юности случайно забрёл в катакомбы под Лубянкой, где его и отловили ребята из тогда ещё советского Мосгоротдела. Так Михалыч и осел в отделе и даже более того — пережил девяностые, отказался от своей обычности и стал начальником, работающим в МГОЧиПе как на единственной работе — таких сотрудников, на самом деле, было немного.

Тонину историю Костя за два с половиной месяца так и не выведал. Он пытался (ему искренне было интересно, как Тоню занесло в это место), но каждый раз получал новую версию.

— Меня просто вырастили упыри, — сказала Тоня в первый раз.

— Что, прямо реальные упыри?.. — переспросил Костя, размешивая в чашке сахар.

— Ага. Один из них ещё на Тайку Вайтити был похож.

Во второй раз Тоня выдала байку про то, как её сбила машина:

— …и вот я лежу на асфальте и вижу, как надо мной склоняется Бог и говорит: «Я дам тебе ещё один шанс, если ты пойдешь работать в Московский городской отдел чудовищ и призраков». Ну я и согласилась, как дура.

В третий раз Тоня просто посмотрела на него как на идиота и сказала:

— Меня серенький волчок ночью схватил за бочок и приволок сюда. Всё, ты закончил со своими расспросами дурацкими? Иди работай.

Потомственная ведьма Нелли посоветовала к Тоне лишний раз не лезть. Не то чтобы совет был очень ценный, но Костя прислушался.

— А что там, тёмная история какая-то? — спросил Костя за утренним кофе и пододвинул к Нелли коробку с шоколадным печеньем.

— А тебе Тоня говорила что-то? — Нелли прищурилась.

Вид у Нелли был всезнающий. Она вообще была любительницей поговорить — так Костя узнал, что в обычности Нелли с упоением пилит ногти где-то на Покровке, а в свободное от работы время делает самые точные расклады на таро.

Поэтому Костя сделал закономерный вывод: Нелли должна быть той ещё сплетницей.

— Ничего, — признался он.

— Ну и я тогда не буду, — заключила Нелли, доставая из коробки печенинку. — Личные границы, Костя, надо уважать. Захочет — сама расскажет.

Вывод, по всей видимости, оказался неправильным.

Костину историю попадания в МГОЧиП едва ли можно было назвать страшной или пугающей. Нелли, услышав её, хохотала двенадцать минут к ряду; Михалыч поперхнулся чаем и Феде, согнувшемуся в три погибели от смеха, пришлось разгибаться и бить своей немощной рукой начальника по спине; даже Тоня похихикала и потом до конца дня улыбалась от уха до уха, когда Костя попадал в её поле зрения.

Короче, это случилось в октябре. Летом Костя защитил диплом, выпустился и, за неимением других вариантов, устроился в колл-центр банка. Деньги очень нужны были, а специалистов в полиграфии, как назло, никто не искал. Работа была омерзительная: приходилось висеть на трубке и непрерывно рассказывать о преимуществах кредитной или дебетовой карты. В конце августа Костя пристроился инженером в типографию и торжественно уволился, но думать о кредитных и дебетовых картах, к сожалению, не перестал. По крайней мере, Андрей жаловался, что Костя сквозь сон изредка начинал рассказывать что-то о выгодном кэшбеке и умолял привести друга для бесплатного обслуживания.

И вот октябрьским тёмным вечером, когда настроение было ужасным (Андрея тогда, кажется, бросила мадемуазель, а Костя унывал просто так, за компанию) нелёгкая подхватила и занесла их на Мясницкую в бар. Настроение молодых людей улучшалось пропорционально употреблённому количеству горячительных напитков, а потому из «Рюмки» горе-друзья вывалились в состоянии лёгкого невменоза.

Решено было прогуляться, чтобы хоть немножко протрезветь. Молодые люди двинулись вниз по Мясницкой, что-то бурно обсуждая. Андрей клял весь женский род, Костя смиренно выслушивал и изредка кивал. У Мясницкой семнадцать к Косте бросился человек в потёртом грязном сюртуке:

— Молодой человек, подайте, пожалуйста! Денег нет! Всё сгорело!

— Не обращай внимания, — попросил Андрей заплетающимся языком и потянул Костю вперёд, — у мужика просто осеннее обострение. Так вот, я ей и говорю…

— Паж-жи, — Костя остановился рядом с мужиком и спросил:

— Совсем всё сгорело?

— Совсем, — сказал мужчина голосом настолько отчаявшимся и грустным, что у Кости у самого комок подкрался к горлу.

На улице было темно, фонари горели слабо, но Костя отчётливо видел белое, как бумага, морщинистое лицо мужчины. Молодого человека не смутил ни цвет лица собеседника, ни слабое свечение, исходящее откуда-то из-под сюртука.

На шее мужика виднелась тёмно-синяя глубокая борозда.

— У меня налички нет, — Костя пошатнулся и потянулся в карман за телефоном. — Давай я тебе на карту скину, а?

— Какую карту? — мужик посмотрел на Костю как на умалишенного. — У меня нет карты.

Что-то в студенческой голове перемкнуло.

— Так давай заведём, — предложил Костя и вдруг с удивительно чёткой дикцией выдал все плюсы обладания красной кредитной карточкой банка, в котором работал летом.

Ошеломлённый мужик только и нашёлся что выдохнуть:

— Интересное предложение…

— А какое выгодное! — выпалил Костя. — Давайте я вам адрес свой дам, напишу вам завтра, откроем счёт…

Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы в этот момент кто-то с другого конца улицы не свистнул и не крикнул:

— Офицер Кусовников, ёлы-палы, тебя просили больше к студентам не приставать! У них у самих денег нет, а ты последние копейки обдираешь! Я тебе щас штраф выпишу, посмотрим, как ты запляшешь!

Мужик в сюртуке скукожился, скоро откланялся и исчез в арке между домами. В прямом смысле исчез — растворился в темноте так, будто его и не было. Даже эха от шагов слышно не было.

Андрей смотрел ему в след. Лицо одногруппника приобрело такой же мертвенно белый оттенок и, судя по всему, пары алкоголя покинули тело Андрея вместе со всей кровью разом. Он быстро обернулся, глянул на другую сторону улицы, но там уже никого не было.

— Костя, — дрожащим голосом произнёс Андрей, — тут, говорят, ходит дядька один, который деньги свои сжёг случайно и повесился потом… Это призрак был, Кость… А этот вот, который кричал, он из подразделения их был… Ну, помнишь, я рассказывал? Костя, это всё не к добру…

— Да ну брось, — отмахнулся Костя. — Так что там Настя?

На следующий день Косте набрали из Московского городского отдела чудовищ и призраков.

И теперь он тут работает. В обычности работник типографии, а на деле вот — стажёр Мосгоротдела чудовищ и призраков. Сначала он просто с инструкциями ознакамливался, сидел за компьютером и пытался понять, чем вообще занимается отдел. Оказалось, что примерно всем: здесь ставили на учет новых призраков, контролировали деятельность старых, излавливали и штрафовали чудищ, всячески помогали жертвам потустороннего вмешательства… Через две недели после устройства произошел серьезный разговор с Михалычем («Ну что, всё понял? С шести до девяти работаем в офисе, на выезды катаемся с девяти и до победного. Освободишься в час — поедешь домой в час. В пять часов утра — значит поедешь в пять. Выплаты пятнадцатого и двадцать пятого. Тоню видел? Ну, эту, с лицом недовольным, вечно ворчащую? Вот она теперь твой руководитель. Полгодика с ней походишь, потом посмотрим, что с тобой делать») и с этого и началась Костина официальная стажировка.

— У нас так-то отделов больше, — объяснила Тоня, после того как вручила маленького путешественника во времени Толика пятидесятилетней операторше Наде. — Есть вот отдел временных аномалий, есть отдел рассеивания — что-то вроде прокуратуры нашей, понимаешь? Все вместе называемся Московский городской сверхъестественный надзор, но это информация необязательная. Ты, главное, помни, что ты из Московского городского отдела чудовищ и призраков и работаешь сотрудником быстрого реагирования.

И Костя исправно помнил.

 

Вечером второго января Костя сидел в офисе МГОЧиПа. До начала рабочего вечера было ещё полчаса, поэтому Костя решил, что может себе позволить навести порядок на рабочих столах. Под новогодний плейлист он разложил все дела по ящикам и рассортировал документы на компьютере по папкам. В качестве исключения придумал для каждой название получше, чем «Новая папка», и теперь на рабочем столе красовались ярлычки «Инструкции и бланки», «Досье, призраки, 2023», «Досье, чудовища, 2023».

— О, Костик! А ты чего так рано?

В дверях стояла счастливая Тоня, и даже синяки под глазами не могли скрыть её бодрейшего расположения духа. Вид у неё был самый что ни на есть зимний: на капюшоне ещё не растаял снег, толстый бордовый шарф свисал до пола; на лице алел нос и щёки. В длинных краснющих от холода пальцах Тоня сжимала белый стаканчик.

Выглядело, если честно, очаровательно, но Костя решил об этом не сообщать.

— Могу себе позволить, — он широко улыбнулся.

Тоня скинула портфель, одной рукой как-то умудрилась стянуть с себя куртку. Всё такая же раскрасневшаяся, она бесцеремонно прошагала к Костиному столу, наклонилась и посмотрела в экран компьютера:

— Дин Мартин — это замечательно, — резюмировала она, пробегая взглядом по плейлисту, — и Мумий Тролль тоже. Хорошо, одобряю.

От Тони пахло какими-то специями и апельсином. Запах был до ужаса знакомый, но Костя не мог понять, откуда его помнит.

— Спасибо, — он не то спросил, не то утвердил — сам до конца не понял. Степень удивления от Тониного хорошего настроения действовала на него убийственно. — Ты чего такая добрая, Антонина Павловна?

— Поработала сегодня результативно, Константин Валерьевич, — Тоня распрямилась и отпила из стаканчика. Пряный запах пропал — признаться, Костя даже немного расстроился. В голове возникло общежитие второго курса и большая советская эмалированная кастрюля с нелепым красным цветочком. Тогда соседка по этажу Настя выволокла на кухню термос с вином, пакет с палочками корицы, гвоздикой и имбирем, пару апельсинов и яблок — словом, всё для глинтвейна. Деловитая Настя тут же припрягла Андрея чистить апельсины (Андрей, на свою беду, согласился, тогда ещё не представляя, что чистить апельсины на глинтвейн ему придётся ещё три года). Когда глинтвейн сварился, то оказалось, что огромной эмалированной кастрюли на Настю и её соседку как-то многовато, поэтому решено было распивать полученный божественный напиток двумя комнатами.

К счастью, кастрюля соизволила опустошиться только к четырём утра после долгого приятного разговора и одного нежного поцелуя.

Костя посмотрел на Тонин стаканчик.

Картинка в голове сложилась мгновенно.

— Ты что, — с ухмылкой спросил он, — перед рабочим вечером накатить решила?

— Это безалкогольный глинтвейн из «Кофикса», Кость, — взгляд Тони основательно потух. — Ты Михалычу не родственник случайно?

— Нет, а что?

— Я подумала: вдруг портить мне настроение одним словом — это у вас семейное, — проворчала она, отходя от стола. — Вот стоит один раз побыть приветливой, хорошей коллегой, так всё, сразу обвиняюсь во всех смертных грехах… Вот за что, Костя? Ты всё испортил!

— Давай исправлю?

— Нет-нет, молчи, ничего не говори, ты сделаешь только хуже! — деланно недовольно оборвала Тоня. Было видно, что она не злится.

Но совесть всё равно кольнуло Костино джентльменское сердце. Ну правда, Тоня что, не человек? У неё хорошее настроение, а он…

— Тонь, тебе очень идёт красный нос и красные щёки, — выпалил Костя, не раздумывая.

Тоня замолчала и посмотрела на него. Так смотрят на двухдневного котёнка, который ещё не знает, что такое лоток. Вроде укоризненно, а вроде с умилением.

— Вот как ты такие дурацкие вещи достаёшь из своего рта?

Костя пожал плечами.

До начала рабочего вечера оставалось пятнадцать минут.

 

— Нет, Михалыч, повтори ещё раз! — визжала Тоня.

Она была больше похожа на Мегеру, чем на человека. Если бы Костя не знал, что в Москве греческой нечисти не существует, то сейчас бы точно усомнился.

— Да что ж ты орёшь-то так, госпожа Власова? — взгляд Михалыча был по-удавьему спокойным.

— Нет, ты повтори! Я хочу, чтобы ты слышал, что ты говоришь!

— Надо съездить в Кузьминки, нового призрака на учёт поставить.

— В потасовке зарезанного призрака! — взревела Тоня. — Ты меня к гопнику в Кузьминки отправляешь, Михалыч! Ночью! Второго января!

— Не тебя одну, — он посмотрел госпоже Власовой за плечо, где Костя торопливо собирал вещи в рюкзак.

Она обернулась и нахмурилась.

— Да от этого твоего котёнка толку, как от козла молока.

Михалыч и Костя синхронно закатили глаза.

— И возвращаться потом долго… — проныла Тоня.

— Я тебе машину дам.

— Да на кой чёрт мне нужна твоя машина? Я ж не вожу.

— «Этот твой котёнок», — беззлобно передразнил Михалыч, — водит. Всё, не выпендривайся. Давайте, ноги в руки и дуйте в Кузьминки.

Поэтому теперь Костя уныло плёлся за Тоней между одинаковых блочных домов. Снег, ещё не засыпанный солью, приятно хрустел под ногами. Мороз колол за уши. Костя с сожалением вспоминал оставшуюся дома шапку с помпоном — да, она дурацкая, но зато шерстяная и уши греет…

— Ты мусорки не видишь? — спросила Тоня.

— Не-а.

— А говорят «Москва при Собянине…», — вздохнула она, продемонстрировав зажатый между пальцев бычок:

— Уже пятнадцать минут выкинуть не могу. А под ноги некрасиво как-то…

— Понимаю. Я тоже мусорку ищу, — согласился Костя и пояснил:

— У меня бутылка «Боржоми» допитая в рюкзаке валяется, тоже выкинуть бы.

— Что это вы, Константин Валерьевич, за «Боржоми» взялись? — Тоня добродушно захихикала. — Почки начали отказывать?

— А ты как думала, — фыркнул Костя. — Праздники же.

Тоня прыснула.

Они помолчали. Только снег скрипел под ногами — празднично так, по-новогоднему. Костя частенько ловил себя на мысли, что искренне радуется, когда коммунальным службам не хватает денег на соль. От неё и сапоги быстро в негодность приходят, и снег так очаровательно не хрустит. Ну, как в детстве. Только слякоть одна везде и разводы на дорогущих, между прочим, ботинках…

— Кость, а кем ты работаешь?

Костя остановился как вкопанный.

— Чего? — он посмотрел на Тоню.

— Работаешь, говорю, кем? — спокойно повторила Тоня, бросила окурок в банку от зелёного горошка, стоящую на облупившемся железном заборчике, и потянулась в карман за пачкой.

— Полиграфистом в Первой Образцовой, — ошарашенный Костя даже не успел пококетничать, но быстро пришёл в себя:

— А тебе зачем?

— Да просто интересно, — равнодушно пожала плечами девушка, поджигая сигарету. — За «этого твоего котёнка» прости. Перегнула. И ты меня не бесишь, если что. Это я просто человек… такой.

Костя ничего не успел ответить. С другой стороны двора послышался свист.

— Эу! — крикнул чей-то писклявый голос. — Слышьте, вы! Ну, тёлка и дрыщ, слышьте! У вас позвонить не будет?

В полутьме, под мигающим фонарем стоял мальчишка лет восемнадцати. Тоня еле слышно чертыхнулась, кинула недокуренную сигарету в снег и полезла в карман за удостоверением.

— Кость, бланки доставай. Это наш кадр.

— В смысле «наш»? — он удивился, но покорно снял со спины рюкзак. — Пацан как пацан, ничего такого…

— Ты когда в последний раз из уст подростка слово «Эу» слышал?

— Году в две тысячи седьмом, — задумчиво протянул Костя. — А. Намёк принят.

— Ну чё вы мнётесь там? — взвизгнул пацан. — Меня кенты мои бросили, телефона нет, всё болит… Дайте телефон по-братски позвонить…

— Николай Витальевич Проценко — это вы? — крикнула Тоня, стремительно и уверенно сокращая дистанцию между собой и предположительным призраком. — Ну, восемьдесят седьмого года рождения?

— Ну я, — мальчик осёкся. — А чё вам надо? Слышьте, а вы чё, менты что ль? Вы если менты, то изняйте, я ваще ничо не имел такого…

— Не менты мы, успокойся, — Костя закинул рюкзак обратно на плечи и ускорил шаг.

— Все они так говорят… — под светом фонаря Николай Витальевич съежился и вдруг резко рванул куда-то вглубь двора.

Костя уже собрался бежать вслед за пацаном, но Тоня остановила его, схватив за локоть:

— Никуда он не денется, — спокойно сказала она, — он же здесь умер, его дом не отпустит. Щас выбежит из-за этого же угла. Боже, вот понаубивают же идиотов…

Через пять минут запыхавшийся Николай Витальевич, семьдесят восьмого года рождения, выбежал из-за того же угла и в мгновение ока врезался в Костю. От неожиданности Константин Валерьевич квакнул и постарался крепко обхватить паренька за плечи. Руки прошли сквозь пацана.

— А там… А оно… — сбивчиво попытался объяснить Коля, выпучив глаза. — А туда… А здесь!!! А вы?! Чё за вообще… А?!

— Николай Виталич, успокойся, пожалуйста, — Тоня обошла Костю сзади и полезла в его рюкзак за бланками. — В общем мы из…

— Тонь, у нас тут некоторые сложности… — оборвал её Костя.

Тоня выглянула из-за его плеча.

В Костину куртку упиралось длинное лезвие увесистого складного ножичка.

— А чё происходит-то, менты поганые? — прошипел Коля. — Тоня, да? Скажи, Тоня, а то я его щас пырну.

Время застыло. Костя нервно перебирал в памяти все моменты искреннего счастья (получилось чуть меньше, чем хотелось), прощался с родственниками (мама, папа, младший брат и бабушка), составлял завещание (игровой ноутбук должен был отойти Андрею) и выдумывал эпитафию («Сын, внук, полиграфист»).

В рюкзаке вдруг полегчало. Это было странно — там не было ничего, кроме пустой бутылки от «Боржоми» и бланков.

Послышался оглушительный звон, и тут Костя увидел её.

— Слышь, Коля, у тебя с головой всё в порядке?!

В тот момент Антонина Павловна Власова представилась Косте валькирией или даже чем-то похлеще. Желтый свет фонаря ниспадал на её растрепавшиеся золотые волосы, нежно подсвечивал раскрасневшийся нос и щёки. Розочка из бутылки от «Боржоми» блистала в божественном сиянии подобно пламенелому мечу…

— Я тебе щас эту бутылку в шею всажу, дурака кусок! — завопила Тоня. — Понял ты меня?! А ну кинул на землю нож! Быстро!

Ножик полетел в снег.

— Да ладно-ладно, чё ты завелась-то?.. — промямлил Коля, сжимаясь под Тониным грозным взглядом.

Костя выдохнул, тут же благополучно забыв текст для эпитафии.

— Вот решаешь один раз с ними по-хорошему, без истерик, без унижений, так нет ведь, надо сразу начинать ножами тыкать в кого не попадя, — устало проворчала Тоня, отбросила в сторону розочку и полезла в карман за удостоверением. — Кость, доставай документы на оформление. Я Антонина Павловна из Московского городского отдела чудовищ и призраков. Это Константин Валерьевич, мой коллега. А ты…

Она смерила гопника уничтожающим взглядом, чуть-чуть задержавшись на окровавленной олимпийке.

— Ты умер восемнадцать лет назад. Сейчас вот вторую жизнь обрёл, поздравляю. Мы тебя сейчас зарегистрируем, станешь официальным московским призраком.

— То есть как это умер? — лицо парня перекосило.

— Зарезали тебя, — Тоня спрятала удостоверение и достала пачку сигарет. — Соболезную. Кость, зафиксируй: Николай Витальевич Проценко, восемьдесят седьмой год рождения, район Кузьминки. Дата явления: второе января двадцать четвертого.

— То есть как это двадцать четвертого?

— Призраки не сразу появляются, только через время. Вот ты только к двадцать четвертому как легенда сформировался, — Антонина затянулась. — Легенда появилась — призрак появился… Так, короче, смотри какие условия: пугать можно сколько влезет, никаких ограничений не ставим. Мусорить можно, но аккуратно, без фанатизма. Тяжких телесных не наносить, разбоем не заниматься. Зафиксируем что-то такое — сразу отправим в Мосгорсуд по делам призраков и тебя рассеят. Ну, это как во второй раз умереть, понял?

— Понял, — грустно кивнул Коля.

— Вопросы есть?

— С людьми разговаривать можно?

— Можно.

— А по телефону?..

— А по телефону нельзя.

— Облом.

— И не говори, — Тоня приняла из Костиных рук планшетку с бланком. — Вот, всё, распишись, что с первичным инструктажем ты ознакомлен, и мы пойдем.

Она протянула Коле ручку и тот поставил в протоколе свою кривую роспись.

— Если вопросы какие-то будут или там уточнения — позови трижды Федю Рештаненко, потом вопрос задай. Это наш парень, он вызовы от призраков обрабатывает, — добавил Костя, забирая планшетку и пряча её в рюкзак. — Кто-то из нашего отдела приедет, разберемся.

— Спасибо, — стыдливо проскрипел Коля. — Простите.

— Ничего, — Тоня отмахнулась. — В следующий раз за такое под суд попадёшь. В этот раз прощаем.

Она достала сигарету изо рта и только сейчас Костя заметил, как сильно трясутся у неё руки.

По ладони на куртку стекала кровь.

 

— Вруби печку, я от холода рук не чувствую, — попросила Тоня, как только они сели в машину.

Костя безмолвно включил обогреватель. Посидели в тишине. Тоня предприняла ещё одну попытку заговорить:

— Ты как? — спросила она, глядя на белое-белое лицо Кости. — Давай я тебе за водой сбегаю? Выглядишь хуже этого гопника несчастного.

— А можно сразу за водкой? — нервно усмехнулся стажёр Шмелёв.

— Нет, нам ещё по домам развозиться.

— Я сейчас, по правде говоря, не в состоянии куда-то ехать вообще, — буркнул Костя, смотря перед собой.

— Так, сиди здесь, — госпожа Власова начала суетиться — завязывать шарф, застёгивать куртку, — щас ты водички попьешь и нюнить перестанешь.

— Да не нужна мне твоя вода! — рявкнул Костя.

Тоня перестала суетиться.

Они замолчали.

— Кость.

— А?

Тоня тяжело вздохнула.

— Я такие речи толкать не люблю, но… — Тоня неловко положила ему руку на плечо и несильно сжала. — Так со всеми было. В первый раз страшнее, чем потом. Ты к этому привыкнешь, как к шуму в типографии. Я же к Неллиной обеденной болтовне как-то привыкла, а это страшнее…

— Шум в типографии и Неллина болтовня мне к печени нож не приставляют.

Тоня убрала руку, и плечу стало холодно.

Повисла тишина.

— Слушай, если ты захочешь уволиться — скатертью дорога, — с какой-то необычайной усталостью проскрипела Тоня. — Мы в МГОЧиПе жизнь людей лучше должны делать. Нет у тебя на это сил — ну и иди станки на завод настраивать, все профессии хороши. Только перед этим представь, что было бы, если бы это не мы между домов плутали. Если бы он у какой-то девчонки решил телефон свистнуть! Она ему ничего не отдала бы — сейчас уже не нулевые, гопоты не боится никто, а он бы её убил — этим бы самым, блин, ножом. Призрак, который людей убивает — это финиш, Костя. Его остановить нереально — он так и пойдет дальше без разбору на людей кидаться. И всё, конец. Никаких больше Кузьминок.

Костя Шмелёв ничего не отвечал.

Потом тяжело вздохнул.

— Вообще-то в песне по-другому поется, — проворчал он. — Там про вечеринки было.

Тоня закатила глаза.

— Всё, закончил сопли на кулак наматывать? — фыркнула она. — Поехали уже. Я устала и домой хочу.

«Я тоже», — подумал Костя и завёл машину.

 

Времени было почти три часа, но Костя никак не мог уснуть. В соседней комнате удовлетворенно сопел Андрей и кто-то ещё. Если судить по куртке в коридоре, то это была Настя, но Костя был не уверен. В конце концов, не могли же они сойтись заново после того фееричного октябрьского битья тарелок?..

Костя перевернулся на спину и положил руку на правый бок — туда, где у него была живая и невредимая печень. Подумать только, если бы не Тоня, то её могло бы и не быть…

Тоня.

От таких, как Тоня, бабочек в животе не бывает. От таких, как Тоня, кишки скручиваются в узел и дыхание перехватывает.

Мысль была странная. Косте она не понравилась, и он тут же её отогнал.

Телефон на тумбочке пиликнул, загорелся индикатор.

Костя потянулся, взял телефон в руке. На экране высветилось уведомление — сообщение от «Тони Власовой МГОЧиП» с ссылкой на YouTube.

Подписи не было.

Костя перевернулся на левый бок, уменьшил звук и с опаской открыл ссылку.

Там оказалась песня про гопника Колю. Дурацкая такая панк-рок песенка про забор и про первую любовь. Шмелёв улыбнулся во все тридцать два — честно сказать, не хотел, но улыбка сама как-то на лице нарисовалась, — и тут же набрал в ответ:

«Вот что ты мне ночью пишешь? Не могла дождаться рабочего времени?»

Отправлять не осмелился, всё стёр. Язвить как-то хотелось. Вместо этого нашел в интернете фотку разбитой бутылки-розочки и подписал:

«Смотри, я тебе букет купил. Красивый правда?»

Тут же прилетело:

«одна роза в целлофане это ещё не букет)».

Костя перевернулся на живот и даже подумывал написать какую-то колкость в ответ, но на душе у него стало так хорошо и спокойно, что он тут же уснул. Прямо так, с телефоном в руке.