Московский городской отдел чудовищ и призраков (гет)

— Щас я докурю и пойдём.

Тоня спрятала в карман куртки зажигалку и отвернулась, чтобы выдохнуть дым в сторону, а не Косте в лицо. Не получилось. Ветер, как назло, сменил направление и облако едкого сигаретного дыма внеслось прямо в Костю.

Молодой человек невольно поморщился.

— Прости, не хотела.

— Да я знаю, — Костя уткнулся в телефон, в который раз пересматривая страницу официальной жалобы.

С Тоней вместе он работал чуть больше месяца. За эти долгие тридцать девять дней он выяснил три самые главные вещи.

Первое: она — лучший сотрудник МГОЧиПа. Это было неофициальное мнение (иногда Косте казалось, что на самом-то деле так считает только Тоня), но работала она всегда с удивительной чёткостью и беспристрастностью. Словом, в топ пять работников она определённо входила.

Второе: если на лице у Тони не написано «Не лезь! Убьёт!», то это ещё не значит, что лезть можно. Её нельзя было отвлекать во время ритуального перекура перед началом рабочего дня («Я так-то не курю, — в самый же первый вечер сказала Тоня, доставая из кармана пачку сигарет, — это ритуал просто. Не брошу. Смирись»); с личными вопросами тоже лучше не приставать («Да какая тебе разница, кто я там, когда я здесь?!» — возмутилась она, когда Костик спросил, кем она работает в обычности); писать в нерабочее время тоже не нужно («Ты зачем мне на рабочий номер с раннего утра вопросы закидываешь? До шести подождать не можешь?»)... Список постоянно множился и множился, разрастаясь огромным деревом.

Третье, последнее: всему живому, попадающему разъяренной Тоне под руку, приходит конец. И, как правило, конец этот долгий и мучительный.

Снег медленно кружился в ярком свете фонарей. Последние автобусы медленно плелись от остановок. Красная буква «М» светилась ровно над Костиной головой, как значок NPC в компьютерной игре. Время неумолимо ползло к часу и тёмная — насколько это вообще возможно в засвеченной Москве — декабрьская ночь уверенно наступала на город.

— Сколько ж можно с этой Киевской? — буркнула себе под нос Тоня, затягиваясь. — Никаких сил уже. То скачки внеплановые, то эти вот чудят… Ну сказано им: разрешено состав перегонять раз в месяц. Нет ведь, надо без утверждения гнать второй раз. Вот беспокойные… Для кого инструкции придумали?..

— Ну их тоже можно понять, — начал было Костя, но быстро сдулся под Тониным убийственным взглядом и промямлил:

— Им домой хочется… Праздники же скоро…

— У меня тоже скоро праздники, — скривилась девушка и зло выбросила окурок в грязно-красную мусорку, — а я с ними возиться должна, как с детьми малыми. Они все старше меня раз в пятьдесят, а ума не прибавилось, судя по всему! Сколько там времени?

— Без семи час, — Костя продемонстрировал экран телефона с открытой жалобой.

— Ну и душнила ты. Заявки перечитываешь… — Тоня усмехнулась. — Всё, пошли. Время.

Собрав волю в кулак, Костя открыл дверь. В метро работать он до сих пор побаивался — всё-таки закрытое пространство. Кто знает, что может случиться…

Тоня наоборот входила в метро как в дом родной — широким размашистым шагом. Костя еле-еле за ней поспевал, хотя был выше неё на полторы головы; ноги у него точно длиннее Тониных палочек, значит и шаги должны были быть побольше...

— Молодые люди, закрываемся! — крикнул работник станции, подбегая к Тоне. — Не положено! Вызывайте такси!

— Да вы издеваетесь что ли? Я к вам на Киевскую езжу чаще, чем к собственной матери! — Тоня изящным жестом достала из кармана широких грязных джинсов удостоверение работника МГОЧиПа. — Вот, смотрите, чёрным по белому написано: Антонина Власова, сотрудник Московского городского отдела чудовищ и призраков. По вашей же заявке приехали!

Она ткнула работнику станции под нос иссиня-чёрное удостоверение.

— А, так это вы… — мужчина глухо рассмеялся. — Не признал. Этот с вами?

— Со мной. Костик, документы продемонстрируй, пожалуйста.

Оскорбленный Костя протянул своё удостоверение и нерешительно произнёс:

— Константин Шмелёв, сотрудник МГОЧиПа. Можно мы работать пойдем?

— Да-да-да, извините. Хорошей работы!

— Спасибо за разрешение, — съязвила Тоня, прикладывая удостоверение к турникету. Стеклянные дверки с готовностью распахнулись, и девушка своим размашистым шагом двинулась в сторону эскалаторов.

Вестибюль Киевской Костя всегда недолюбливал. Слишком уж пафосно и нелепо выглядела станция — эти люстры огромные, золотая лепнина, как из дворца… и советские мозаики с рабочими и крестьянами. Ну дурь же!

Про красноармейца с телефоном и ноутбуком Костя узнал только на первом курсе, когда переехал в Москву. Одногруппник вечером пятницы, после пропущенных двух бутылок пива потащил Костю на Киевскую, где ткнул пальцем в молодого человека в папахе и весомо произнёс.

— Телефон и ноутбук видишь?

— Ну вижу, — сказал тогда Костя. — Только это рация, Андрей…

— Не-е-ет, — протянул Андрей. — Это ноутбук и телефон. Под Киевской есть машина времени.

— А ещё в тоннелях бегают радиоактивные крысы и рептилоиды захватили власть.

— Зря смеёшься, — лицо одногруппника оставалось серьёзным. — У них… у этих всех… своя организация есть, правительственная. Они всё регулируют…

Одногруппник понизил голос:

— Я их один раз видел.

Костя решил тогда, что Андрей знатно перебрал. Какие организации, какие машины времени… Может тогда и Ленин гриб?

Конечно, когда в Костиной жизни появился Мосгоротдел чудовищ и призраков он стал всё чаще и чаще думать, что Андрей, собственно, был прав. Мысли эти его не радовали, но… Если контора и впрямь есть, то почему бы и машине времени не быть?

Сомнения развеялись две недели назад, когда Тоня на Киевской схватила за ухо мальчишку в школьной форме и в ослепительно-красном галстучке:

— Ещё один, — она закатила глаза. — Дай угадаю, из восьмидесятых? Как зовут?

— Из восемьдесят четвертого, — проныл пацаненок. — Толик я.

— Опять «Алиса, миелофон», — резюмировала Тоня, отпуская ухо мальчишки. — Я Булычева прокляну когда-нибудь, честное слово. У меня это нашествие пионеров в печенках уже сидит. Пошли, сдадим его Наде, пусть домой его отправит.

— А это какой год? — мальчик смотрел на Костю самыми жалостливыми глазами на свете. Костя не удержался и ответил:

— Двадцать третий. Декабрь.

— Костя! — Тоня смотрела на напарника с неприкрытой ничем злостью. — По форме не положено!

Вот так собственно, Костя и узнал, что на Киевской порой случаются прыжки во времени. В метро, на самом деле, много чего случается, но познавать всю пугающую сущность метрополитена молодой человек никогда не стремился. Он ограничивался урывками Тониных рассказов и ему этого вполне хватало.

Костя плыл между мозаичными панно, с которых на него бодро взирали рабочие, крестьянки, фронтовики и Пушкин. Знакомый солдат с телефоном и ноутбуком смотрел с насмешкой. Косте это не понравилось.

Наконец Тоня свернула в сторону «против часовой стрелки», встала под арку, достала из большого кожаного портфеля планшетку с листами бумаги и вручила её Косте:

— На. Самое время научиться самому вести протокол.

— Но я же… — Костя посмотрел на бланки закрепленные в планшетке с ужасом.

— Ты же, — Антонина Павловна (когда она так утомлённо вздыхала, то тут же превращалась в Антонину Павловну, не меньше) утомлённо вздохнула. — Полтора месяца здесь работаешь уже. Я не буду вечно за тебя протоколы заполнять. Ты ж заявку читал? Вот и давай, переноси на лист бумаги полученную информацию.

— Знал бы — не читал, — беззлобно проворчал Костя, но достал из зажима ручку и принялся грустно читать написанное на бланке.

Тоня распустила шарф, засунула руки в карманы потрепанной куртки, облокотилась на стенку и принялась ждать.

Ждать пришлось недолго.

В час ноль два что-то внутри тёмного тоннеля отчётливо и громко щёлкнуло. Кисточки на бордовом Тонином шарфе колыхнулись. Листья в планшетке задрожали.

— Сейчас подъедут, — меланхолично заметила Тоня, кинув косой взгляд на побледневшего Костю. — Чего ты? Это ж не первые твои беспокойные.

— Ты не понимаешь. Это другое…

Костя встречался с беспокойными один на один на улицах. Сталкиваться с толпой беспокойных в ограниченных пространствах ему ещё не приходилось.

Из тоннеля послышался скрежет и гул подъезжающего поезда. По мраморным плиткам пополз слабый луч тёплого белого света. Тоня распрямилась. Скрежет усилился.

На станцию вынесся поезд. Он был выкрашен в песочно-коричневые цвета, на носу красовалась цифра «4». Вагоны тряслись из стороны в сторону, прямо-таки ходили ходуном. Костя никогда не слышал такого оглушительного лязга и скрежета.

Тоня подалась вперёд и уверенно двинулась к краю платформы.

— Пусть только попробует проскочить, я ему устрою, — прошипела она.

Костя заворожённо смотрел на сменяющие друг друга вагоны. Болезненно-жёлтый свет заливал осунувшиеся, грязные, синие лица людей, сидящих внутри. Абсолютно пустые глаза пассажиров смотрели прямо перед собой.

Поезд остановился. Двери распахнулись, но никто из пассажиров и с места не двинулся.

Тоня бодрым шагом подошла к головному вагону и постучала костяшкой пальца по стеклу. Костя поспешил к ней.

— Семён Евграфыч, открывайте, — крикнула Тоня в стекло. — Не откроете — вам же хуже будет, сами знаете!

Дверца капитанского мостика с готовностью отворилась. Костя еле-еле заставил своё лицо не перекоситься.

Человек в тёмно-синей фуражке и в тёмно-синем сюртуке с двумя нагрудными карманами выглядел ужасающе. Тонкая белая кожа облепляла его череп, забиралась в скулы и неестественно чётко очерчивала впавший нос. Повсюду виднелись глубокие, неприятные морщины. Запавшие глаза еле-еле открывались, и зрачков в них было уже не разглядеть — такими мутными они были. Серые потрескавшиеся костяные пальцы беспокойный приложил к груди.

— Антонина Павловна, рад вас видеть! — прохрипел Семён Евграфович своим замогильным голосом. — Чем обязан явлению вашему, душенька? И вам…

Он посмотрел на Костю.

— Константин Валерьевич, — вставил Костя, — стажёр МГОЧиП.

— Опять нарушаем, Семён Евграфыч? — Тоня недовольно поджала губы, не отрывая пристального взгляда зелёных глаз от вагоновожатого. — Вы что думаете, если я на Первомай из бесконечного уважения к вам всего лишь докладной обошлась, то всё, теперь каждые праздники нарушать можно?

— Да где ж мы нарушаем?! — встрепенулся мужчина да так сильно, что под костюмом что-то щёлкнуло. — Сегодня ж двадцать третье число, как раз наш день!

— За дуру меня не держите, — взгляд Тони мог загнать бедного Семёна Евграфыча в могилу во второй раз. — У нас с вами какой уговор?

— Что мы раз в месяц… — обреченно начал он, но Тоня безжалостно его перебила:

— Что поезд-призрак на кольцевой проезжать должен один раз в месяц. А вы, судя по отчётам, три дня назад своих перегоняли. Это не нарушение?

Костя обернулся. Синюшние рабочие в рваных советских мастерках начали выглядывать из вагона наружу. Пополз недовольный шепот.

— Нарушение, — вздохнул беспокойный.

— Костя, зафиксируй, — скомандовала девушка. — «Нарушитель Данилов С.Е. факт нарушения признал, поэтому штраф в размере десяти рублей оплатить согласен». И бумажку на оплату штрафа выпиши сразу.

Гул за Костиной спиной усилился, но молодой человек заставил себя вывести на бланках всё, что ему продиктовали.

— Тонечка, — прошелестел Семён Евграфович с грустным видом. — Новый год скоро… Все к семье хотят, к родным… Вы нас поймите, пожалуйста, Тонечка…

— Во-первых, не «Тонечкайте» мне тут, — Антонина Павловна посмотрела на него укоризненно. — Во-вторых, ну заполнили бы заявку на повторный проезд в связи с наступающими праздниками, мы бы вам его обеспечили по всем правилам безопасности. Вы и нас поймите, у нас всё-таки график. Двадцатого «Советскую» чистили, а то местные призраки совсем распоясались. И куда вы нам со своим перегоном?

— Извините, — пробормотал Данилов. Из-за его полусгнившего уха вылетела мошка.

— Да чего перед ней, шельмой, извиняться?! — крикнул рабочий в коричневой мастерке. — Саму небось никто дома не ждёт, вот и бесится.

Тонина голова дёрнулась в сторону вагонов. Пару прядей выбились из и без того лохматого пучка.

— Это вы зря, — обратился Костя к рабочему. — Антонина Павловна в ярости страшна.

Но Тоня ничего не сказала. Только взяла из Костиных рук бумажку со штрафом и вручила Семёну Евграфовичу.

— Ещё раз нарушите — напишу на вас заявление ещё выше, и вас с должности снимут, а может и рассеют вовсе. Вы это имейте ввиду, Семён Евграфович, ладно? Я предупредила.

Вагоновожатый стыдливо кивнул.

— Хорошей вам дороги.

Дверца закрылась. Женский голос внутри вагонов проговорил стандартное: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Парк культуры» и двери вагонов с грохотом закрылись. Поезд тронулся, медленно набирая ход.

* * *

По эскалатору поднимались молча. Вид у Тони был не то подавленный, не то раздавленный.

Уже после турникетов Тоня остановилась, посмотрела на Костю очень пристально и попросила:

— Дай я протокол твой посмотрю, а то мало ли что ты там понаписал.

Он отдал ей планшетку с бумагами и она принялась за чтение. Перед тем, как спрятать документы в сумку, она нахмурилась, подняла глаза на Костю и ткнула пальцем в текст:

— Про «шельму» писать было необязательно. Но в остальном… для первого раза сносно.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Костя.

— Не за что, — Тоня как-то криво усмехнулась и, не запахнув куртку, вышла на улицу.

С работником станции она даже не подумала попрощаться, поэтому Константин Валерьевич распрощался с ним сразу же за двоих, уверив, что подобного — в смысле поезда-призрака дважды в месяц — больше не повторится.

Когда Костя вышел за дверь, Тоня задумчиво курила под горящей красным буквой «М» и что-то смотрела в телефоне.

— Тонь.

— А?

— Застегни куртку.

Она ничего не ответила и куртку, конечно же, не застегнула. Только зыркнула на него с недовольством.

— Тонь, можно вопрос?

— Нет.

— А куда они едут? Это же кольцевая…

— Кто «они»? — спросила девушка, отворачиваясь и выпуская облако дыма.

— Ну, рабочие…

— В прошлое своё едут. Где у них семья, дети и счастливая жизнь. Потому что кольцевая у нас во времени «закольцованная», понимаешь? Такая вот штука.

— А сюда они зачем возвращаются?

— За деньгами, — Тоня безразлично пожала плечами, бросила окурок в грязно-красную мусорку, на которой уже с трудом можно было различить надпись «за чистый город!», и достала вторую сигарету из пачки. — Знаешь, как удобно, когда тебе тонелли роют беспокойные за — буквально — копейки?

— В смысле роют тоннели? — Костя с непониманием глянул на неё. — В смысле беспокойные?

— Ты почему думаешь в Москве так быстро метро строят, а в Питере шесть станций уже пять лет открыть не могут? Потому что у нас в метро погибшие метростроевцы работают. Платить им можно как в старом добром прошлом — триста рублей в месяц и всё! Конечно, тут и такую ветку построишь и сякую…

Тоня улыбнулась по-настоящему. И Костя тоже улыбнулся по-настоящему.

— И никакая ты не «шельма», — вдруг сказал он.

Тоня вылупилась на него такими огромными глазами, что в них можно было разглядеть красный знак московского метрополитена. На секунду Костя пожалел о том, что сказал, что вообще научился говорить, что нашёл в себе смелость появиться на свет, но…

Она вдруг прыснула и расхохоталась.

— Ну спасибо, Константин Валерьевич, — хихикнула Тоня. — Это греет мою душу.

К метро подъехала белая «Кия» с жёлтой полосой через всю машину. Девушка выкинула бычок в мусорку:

— До завтра.

— Тонь! — вдруг окликнул он её. — А что ты делаешь вечером тридцать первого?

Она обернулась и улыбка сползла с её лица.

— Работаю, — произнесла она серьёзно. — У истинных сотрудников Мосгоротдела чудовищ и призраков выходных нет. И личной жизни тоже, усёк?

— Да я же по-дружески спрашивал…

— До завтра, Костя, — с нажимом произнесла Тоня и села в такси. Машина быстро стартовала с места, а он только смотрел ей вслед.

Внезапно, против своей воли, Костя подумал:

«И вправду шельма».

Костя знал, что никто не попадает в Мосгоротдел чудовищ и призраков с улицы. У всех была какая-то история попадания в МГОЧиП и, как правило, эта история была леденящей душу.

Например, заикающийся Фёдор — сосед по столу Кости — попал в отдел после того, как встретился на Сретенке с огромной тенью Якова Брюса. По словам Феди, тень ходила за ним по пятам весь день, чем знатно его нервировала. Под вечер Федя не выдержал и, стыдясь самоё себя, поплевался трижды через левое плечо. По его словам, тень выругалась, проворчала что-то вроде «Думаешь, самый умный?» и исчезла.

На следующий день с Федей связались из МГОЧиПа и позвали к себе на работу.

Старый Михалыч — дядька с добродушным лицом и большим пузом — ещё в юности случайно забрёл в катакомбы под Лубянкой, где его и отловили ребята из тогда ещё советского Мосгоротдела. Так Михалыч и осел в отделе и даже более того — пережил девяностые, отказался от своей обычности и стал начальником, работающим в МГОЧиПе как на единственной работе — таких сотрудников, на самом деле, было немного.

Тонину историю Костя за два с половиной месяца так и не выведал. Он пытался (ему искренне было интересно, как Тоню занесло в это место), но каждый раз получал новую версию.

— Меня просто вырастили упыри, — сказала Тоня в первый раз.

— Что, прямо реальные упыри?.. — переспросил Костя, размешивая в чашке сахар.

— Ага. Один из них ещё на Тайку Вайтити был похож.

Во второй раз Тоня выдала байку про то, как её сбила машина:

— …и вот я лежу на асфальте и вижу, как надо мной склоняется Бог и говорит: «Я дам тебе ещё один шанс, если ты пойдешь работать в Московский городской отдел чудовищ и призраков». Ну я и согласилась, как дура.

В третий раз Тоня просто посмотрела на него как на идиота и сказала:

— Меня серенький волчок ночью схватил за бочок и приволок сюда. Всё, ты закончил со своими расспросами дурацкими? Иди работай.

Потомственная ведьма Нелли посоветовала к Тоне лишний раз не лезть. Не то чтобы совет был очень ценный, но Костя прислушался.

— А что там, тёмная история какая-то? — спросил Костя за утренним кофе и пододвинул к Нелли коробку с шоколадным печеньем.

— А тебе Тоня говорила что-то? — Нелли прищурилась.

Вид у Нелли был всезнающий. Она вообще была любительницей поговорить — так Костя узнал, что в обычности Нелли с упоением пилит ногти где-то на Покровке, а в свободное от работы время делает самые точные расклады на таро.

Поэтому Костя сделал закономерный вывод: Нелли должна быть той ещё сплетницей.

— Ничего, — признался он.

— Ну и я тогда не буду, — заключила Нелли, доставая из коробки печенинку. — Личные границы, Костя, надо уважать. Захочет — сама расскажет.

Вывод, по всей видимости, оказался неправильным.

Костину историю попадания в МГОЧиП едва ли можно было назвать страшной или пугающей. Нелли, услышав её, хохотала двенадцать минут к ряду; Михалыч поперхнулся чаем и Феде, согнувшемуся в три погибели от смеха, пришлось разгибаться и бить своей немощной рукой начальника по спине; даже Тоня похихикала и потом до конца дня улыбалась от уха до уха, когда Костя попадал в её поле зрения.

Короче, это случилось в октябре. Летом Костя защитил диплом, выпустился и, за неимением других вариантов, устроился в колл-центр банка. Деньги очень нужны были, а специалистов в полиграфии, как назло, никто не искал. Работа была омерзительная: приходилось висеть на трубке и непрерывно рассказывать о преимуществах кредитной или дебетовой карты. В конце августа Костя пристроился инженером в типографию и торжественно уволился, но думать о кредитных и дебетовых картах, к сожалению, не перестал. По крайней мере, Андрей жаловался, что Костя сквозь сон изредка начинал рассказывать что-то о выгодном кэшбеке и умолял привести друга для бесплатного обслуживания.

И вот октябрьским тёмным вечером, когда настроение было ужасным (Андрея тогда, кажется, бросила мадемуазель, а Костя унывал просто так, за компанию) нелёгкая подхватила и занесла их на Мясницкую в бар. Настроение молодых людей улучшалось пропорционально употреблённому количеству горячительных напитков, а потому из «Рюмки» горе-друзья вывалились в состоянии лёгкого невменоза.

Решено было прогуляться, чтобы хоть немножко протрезветь. Молодые люди двинулись вниз по Мясницкой, что-то бурно обсуждая. Андрей клял весь женский род, Костя смиренно выслушивал и изредка кивал. У Мясницкой семнадцать к Косте бросился человек в потёртом грязном сюртуке:

— Молодой человек, подайте, пожалуйста! Денег нет! Всё сгорело!

— Не обращай внимания, — попросил Андрей заплетающимся языком и потянул Костю вперёд, — у мужика просто осеннее обострение. Так вот, я ей и говорю…

— Паж-жи, — Костя остановился рядом с мужиком и спросил:

— Совсем всё сгорело?

— Совсем, — сказал мужчина голосом настолько отчаявшимся и грустным, что у Кости у самого комок подкрался к горлу.

На улице было темно, фонари горели слабо, но Костя отчётливо видел белое, как бумага, морщинистое лицо мужчины. Молодого человека не смутил ни цвет лица собеседника, ни слабое свечение, исходящее откуда-то из-под сюртука.

На шее мужика виднелась тёмно-синяя глубокая борозда.

— У меня налички нет, — Костя пошатнулся и потянулся в карман за телефоном. — Давай я тебе на карту скину, а?

— Какую карту? — мужик посмотрел на Костю как на умалишенного. — У меня нет карты.

Что-то в студенческой голове перемкнуло.

— Так давай заведём, — предложил Костя и вдруг с удивительно чёткой дикцией выдал все плюсы обладания красной кредитной карточкой банка, в котором работал летом.

Ошеломлённый мужик только и нашёлся что выдохнуть:

— Интересное предложение…

— А какое выгодное! — выпалил Костя. — Давайте я вам адрес свой дам, напишу вам завтра, откроем счёт…

Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы в этот момент кто-то с другого конца улицы не свистнул и не крикнул:

— Офицер Кусовников, ёлы-палы, тебя просили больше к студентам не приставать! У них у самих денег нет, а ты последние копейки обдираешь! Я тебе щас штраф выпишу, посмотрим, как ты запляшешь!

Мужик в сюртуке скукожился, скоро откланялся и исчез в арке между домами. В прямом смысле исчез — растворился в темноте так, будто его и не было. Даже эха от шагов слышно не было.

Андрей смотрел ему в след. Лицо одногруппника приобрело такой же мертвенно белый оттенок и, судя по всему, пары алкоголя покинули тело Андрея вместе со всей кровью разом. Он быстро обернулся, глянул на другую сторону улицы, но там уже никого не было.

— Костя, — дрожащим голосом произнёс Андрей, — тут, говорят, ходит дядька один, который деньги свои сжёг случайно и повесился потом… Это призрак был, Кость… А этот вот, который кричал, он из подразделения их был… Ну, помнишь, я рассказывал? Костя, это всё не к добру…

— Да ну брось, — отмахнулся Костя. — Так что там Настя?

На следующий день Косте набрали из Московского городского отдела чудовищ и призраков.

И теперь он тут работает. В обычности работник типографии, а на деле вот — стажёр Мосгоротдела чудовищ и призраков. Сначала он просто с инструкциями ознакамливался, сидел за компьютером и пытался понять, чем вообще занимается отдел. Оказалось, что примерно всем: здесь ставили на учет новых призраков, контролировали деятельность старых, излавливали и штрафовали чудищ, всячески помогали жертвам потустороннего вмешательства… Через две недели после устройства произошел серьезный разговор с Михалычем («Ну что, всё понял? С шести до девяти работаем в офисе, на выезды катаемся с девяти и до победного. Освободишься в час — поедешь домой в час. В пять часов утра — значит поедешь в пять. Выплаты пятнадцатого и двадцать пятого. Тоню видел? Ну, эту, с лицом недовольным, вечно ворчащую? Вот она теперь твой руководитель. Полгодика с ней походишь, потом посмотрим, что с тобой делать») и с этого и началась Костина официальная стажировка.

— У нас так-то отделов больше, — объяснила Тоня, после того как вручила маленького путешественника во времени Толика пятидесятилетней операторше Наде. — Есть вот отдел временных аномалий, есть отдел рассеивания — что-то вроде прокуратуры нашей, понимаешь? Все вместе называемся Московский городской сверхъестественный надзор, но это информация необязательная. Ты, главное, помни, что ты из Московского городского отдела чудовищ и призраков и работаешь сотрудником быстрого реагирования.

И Костя исправно помнил.

 

Вечером второго января Костя сидел в офисе МГОЧиПа. До начала рабочего вечера было ещё полчаса, поэтому Костя решил, что может себе позволить навести порядок на рабочих столах. Под новогодний плейлист он разложил все дела по ящикам и рассортировал документы на компьютере по папкам. В качестве исключения придумал для каждой название получше, чем «Новая папка», и теперь на рабочем столе красовались ярлычки «Инструкции и бланки», «Досье, призраки, 2023», «Досье, чудовища, 2023».

— О, Костик! А ты чего так рано?

В дверях стояла счастливая Тоня, и даже синяки под глазами не могли скрыть её бодрейшего расположения духа. Вид у неё был самый что ни на есть зимний: на капюшоне ещё не растаял снег, толстый бордовый шарф свисал до пола; на лице алел нос и щёки. В длинных краснющих от холода пальцах Тоня сжимала белый стаканчик.

Выглядело, если честно, очаровательно, но Костя решил об этом не сообщать.

— Могу себе позволить, — он широко улыбнулся.

Тоня скинула портфель, одной рукой как-то умудрилась стянуть с себя куртку. Всё такая же раскрасневшаяся, она бесцеремонно прошагала к Костиному столу, наклонилась и посмотрела в экран компьютера:

— Дин Мартин — это замечательно, — резюмировала она, пробегая взглядом по плейлисту, — и Мумий Тролль тоже. Хорошо, одобряю.

От Тони пахло какими-то специями и апельсином. Запах был до ужаса знакомый, но Костя не мог понять, откуда его помнит.

— Спасибо, — он не то спросил, не то утвердил — сам до конца не понял. Степень удивления от Тониного хорошего настроения действовала на него убийственно. — Ты чего такая добрая, Антонина Павловна?

— Поработала сегодня результативно, Константин Валерьевич, — Тоня распрямилась и отпила из стаканчика. Пряный запах пропал — признаться, Костя даже немного расстроился. В голове возникло общежитие второго курса и большая советская эмалированная кастрюля с нелепым красным цветочком. Тогда соседка по этажу Настя выволокла на кухню термос с вином, пакет с палочками корицы, гвоздикой и имбирем, пару апельсинов и яблок — словом, всё для глинтвейна. Деловитая Настя тут же припрягла Андрея чистить апельсины (Андрей, на свою беду, согласился, тогда ещё не представляя, что чистить апельсины на глинтвейн ему придётся ещё три года). Когда глинтвейн сварился, то оказалось, что огромной эмалированной кастрюли на Настю и её соседку как-то многовато, поэтому решено было распивать полученный божественный напиток двумя комнатами.

К счастью, кастрюля соизволила опустошиться только к четырём утра после долгого приятного разговора и одного нежного поцелуя.

Костя посмотрел на Тонин стаканчик.

Картинка в голове сложилась мгновенно.

— Ты что, — с ухмылкой спросил он, — перед рабочим вечером накатить решила?

— Это безалкогольный глинтвейн из «Кофикса», Кость, — взгляд Тони основательно потух. — Ты Михалычу не родственник случайно?

— Нет, а что?

— Я подумала: вдруг портить мне настроение одним словом — это у вас семейное, — проворчала она, отходя от стола. — Вот стоит один раз побыть приветливой, хорошей коллегой, так всё, сразу обвиняюсь во всех смертных грехах… Вот за что, Костя? Ты всё испортил!

— Давай исправлю?

— Нет-нет, молчи, ничего не говори, ты сделаешь только хуже! — деланно недовольно оборвала Тоня. Было видно, что она не злится.

Но совесть всё равно кольнуло Костино джентльменское сердце. Ну правда, Тоня что, не человек? У неё хорошее настроение, а он…

— Тонь, тебе очень идёт красный нос и красные щёки, — выпалил Костя, не раздумывая.

Тоня замолчала и посмотрела на него. Так смотрят на двухдневного котёнка, который ещё не знает, что такое лоток. Вроде укоризненно, а вроде с умилением.

— Вот как ты такие дурацкие вещи достаёшь из своего рта?

Костя пожал плечами.

До начала рабочего вечера оставалось пятнадцать минут.

 

— Нет, Михалыч, повтори ещё раз! — визжала Тоня.

Она была больше похожа на Мегеру, чем на человека. Если бы Костя не знал, что в Москве греческой нечисти не существует, то сейчас бы точно усомнился.

— Да что ж ты орёшь-то так, госпожа Власова? — взгляд Михалыча был по-удавьему спокойным.

— Нет, ты повтори! Я хочу, чтобы ты слышал, что ты говоришь!

— Надо съездить в Кузьминки, нового призрака на учёт поставить.

— В потасовке зарезанного призрака! — взревела Тоня. — Ты меня к гопнику в Кузьминки отправляешь, Михалыч! Ночью! Второго января!

— Не тебя одну, — он посмотрел госпоже Власовой за плечо, где Костя торопливо собирал вещи в рюкзак.

Она обернулась и нахмурилась.

— Да от этого твоего котёнка толку, как от козла молока.

Михалыч и Костя синхронно закатили глаза.

— И возвращаться потом долго… — проныла Тоня.

— Я тебе машину дам.

— Да на кой чёрт мне нужна твоя машина? Я ж не вожу.

— «Этот твой котёнок», — беззлобно передразнил Михалыч, — водит. Всё, не выпендривайся. Давайте, ноги в руки и дуйте в Кузьминки.

Поэтому теперь Костя уныло плёлся за Тоней между одинаковых блочных домов. Снег, ещё не засыпанный солью, приятно хрустел под ногами. Мороз колол за уши. Костя с сожалением вспоминал оставшуюся дома шапку с помпоном — да, она дурацкая, но зато шерстяная и уши греет…

— Ты мусорки не видишь? — спросила Тоня.

— Не-а.

— А говорят «Москва при Собянине…», — вздохнула она, продемонстрировав зажатый между пальцев бычок:

— Уже пятнадцать минут выкинуть не могу. А под ноги некрасиво как-то…

— Понимаю. Я тоже мусорку ищу, — согласился Костя и пояснил:

— У меня бутылка «Боржоми» допитая в рюкзаке валяется, тоже выкинуть бы.

— Что это вы, Константин Валерьевич, за «Боржоми» взялись? — Тоня добродушно захихикала. — Почки начали отказывать?

— А ты как думала, — фыркнул Костя. — Праздники же.

Тоня прыснула.

Они помолчали. Только снег скрипел под ногами — празднично так, по-новогоднему. Костя частенько ловил себя на мысли, что искренне радуется, когда коммунальным службам не хватает денег на соль. От неё и сапоги быстро в негодность приходят, и снег так очаровательно не хрустит. Ну, как в детстве. Только слякоть одна везде и разводы на дорогущих, между прочим, ботинках…

— Кость, а кем ты работаешь?

Костя остановился как вкопанный.

— Чего? — он посмотрел на Тоню.

— Работаешь, говорю, кем? — спокойно повторила Тоня, бросила окурок в банку от зелёного горошка, стоящую на облупившемся железном заборчике, и потянулась в карман за пачкой.

— Полиграфистом в Первой Образцовой, — ошарашенный Костя даже не успел пококетничать, но быстро пришёл в себя:

— А тебе зачем?

— Да просто интересно, — равнодушно пожала плечами девушка, поджигая сигарету. — За «этого твоего котёнка» прости. Перегнула. И ты меня не бесишь, если что. Это я просто человек… такой.

Костя ничего не успел ответить. С другой стороны двора послышался свист.

— Эу! — крикнул чей-то писклявый голос. — Слышьте, вы! Ну, тёлка и дрыщ, слышьте! У вас позвонить не будет?

В полутьме, под мигающим фонарем стоял мальчишка лет восемнадцати. Тоня еле слышно чертыхнулась, кинула недокуренную сигарету в снег и полезла в карман за удостоверением.

— Кость, бланки доставай. Это наш кадр.

— В смысле «наш»? — он удивился, но покорно снял со спины рюкзак. — Пацан как пацан, ничего такого…

— Ты когда в последний раз из уст подростка слово «Эу» слышал?

— Году в две тысячи седьмом, — задумчиво протянул Костя. — А. Намёк принят.

— Ну чё вы мнётесь там? — взвизгнул пацан. — Меня кенты мои бросили, телефона нет, всё болит… Дайте телефон по-братски позвонить…

— Николай Витальевич Проценко — это вы? — крикнула Тоня, стремительно и уверенно сокращая дистанцию между собой и предположительным призраком. — Ну, восемьдесят седьмого года рождения?

— Ну я, — мальчик осёкся. — А чё вам надо? Слышьте, а вы чё, менты что ль? Вы если менты, то изняйте, я ваще ничо не имел такого…

— Не менты мы, успокойся, — Костя закинул рюкзак обратно на плечи и ускорил шаг.

— Все они так говорят… — под светом фонаря Николай Витальевич съежился и вдруг резко рванул куда-то вглубь двора.

Костя уже собрался бежать вслед за пацаном, но Тоня остановила его, схватив за локоть:

— Никуда он не денется, — спокойно сказала она, — он же здесь умер, его дом не отпустит. Щас выбежит из-за этого же угла. Боже, вот понаубивают же идиотов…

Через пять минут запыхавшийся Николай Витальевич, семьдесят восьмого года рождения, выбежал из-за того же угла и в мгновение ока врезался в Костю. От неожиданности Константин Валерьевич квакнул и постарался крепко обхватить паренька за плечи. Руки прошли сквозь пацана.

— А там… А оно… — сбивчиво попытался объяснить Коля, выпучив глаза. — А туда… А здесь!!! А вы?! Чё за вообще… А?!

— Николай Виталич, успокойся, пожалуйста, — Тоня обошла Костю сзади и полезла в его рюкзак за бланками. — В общем мы из…

— Тонь, у нас тут некоторые сложности… — оборвал её Костя.

Тоня выглянула из-за его плеча.

В Костину куртку упиралось длинное лезвие увесистого складного ножичка.

— А чё происходит-то, менты поганые? — прошипел Коля. — Тоня, да? Скажи, Тоня, а то я его щас пырну.

Время застыло. Костя нервно перебирал в памяти все моменты искреннего счастья (получилось чуть меньше, чем хотелось), прощался с родственниками (мама, папа, младший брат и бабушка), составлял завещание (игровой ноутбук должен был отойти Андрею) и выдумывал эпитафию («Сын, внук, полиграфист»).

В рюкзаке вдруг полегчало. Это было странно — там не было ничего, кроме пустой бутылки от «Боржоми» и бланков.

Послышался оглушительный звон, и тут Костя увидел её.

— Слышь, Коля, у тебя с головой всё в порядке?!

В тот момент Антонина Павловна Власова представилась Косте валькирией или даже чем-то похлеще. Желтый свет фонаря ниспадал на её растрепавшиеся золотые волосы, нежно подсвечивал раскрасневшийся нос и щёки. Розочка из бутылки от «Боржоми» блистала в божественном сиянии подобно пламенелому мечу…

— Я тебе щас эту бутылку в шею всажу, дурака кусок! — завопила Тоня. — Понял ты меня?! А ну кинул на землю нож! Быстро!

Ножик полетел в снег.

— Да ладно-ладно, чё ты завелась-то?.. — промямлил Коля, сжимаясь под Тониным грозным взглядом.

Костя выдохнул, тут же благополучно забыв текст для эпитафии.

— Вот решаешь один раз с ними по-хорошему, без истерик, без унижений, так нет ведь, надо сразу начинать ножами тыкать в кого не попадя, — устало проворчала Тоня, отбросила в сторону розочку и полезла в карман за удостоверением. — Кость, доставай документы на оформление. Я Антонина Павловна из Московского городского отдела чудовищ и призраков. Это Константин Валерьевич, мой коллега. А ты…

Она смерила гопника уничтожающим взглядом, чуть-чуть задержавшись на окровавленной олимпийке.

— Ты умер восемнадцать лет назад. Сейчас вот вторую жизнь обрёл, поздравляю. Мы тебя сейчас зарегистрируем, станешь официальным московским призраком.

— То есть как это умер? — лицо парня перекосило.

— Зарезали тебя, — Тоня спрятала удостоверение и достала пачку сигарет. — Соболезную. Кость, зафиксируй: Николай Витальевич Проценко, восемьдесят седьмой год рождения, район Кузьминки. Дата явления: второе января двадцать четвертого.

— То есть как это двадцать четвертого?

— Призраки не сразу появляются, только через время. Вот ты только к двадцать четвертому как легенда сформировался, — Антонина затянулась. — Легенда появилась — призрак появился… Так, короче, смотри какие условия: пугать можно сколько влезет, никаких ограничений не ставим. Мусорить можно, но аккуратно, без фанатизма. Тяжких телесных не наносить, разбоем не заниматься. Зафиксируем что-то такое — сразу отправим в Мосгорсуд по делам призраков и тебя рассеят. Ну, это как во второй раз умереть, понял?

— Понял, — грустно кивнул Коля.

— Вопросы есть?

— С людьми разговаривать можно?

— Можно.

— А по телефону?..

— А по телефону нельзя.

— Облом.

— И не говори, — Тоня приняла из Костиных рук планшетку с бланком. — Вот, всё, распишись, что с первичным инструктажем ты ознакомлен, и мы пойдем.

Она протянула Коле ручку и тот поставил в протоколе свою кривую роспись.

— Если вопросы какие-то будут или там уточнения — позови трижды Федю Рештаненко, потом вопрос задай. Это наш парень, он вызовы от призраков обрабатывает, — добавил Костя, забирая планшетку и пряча её в рюкзак. — Кто-то из нашего отдела приедет, разберемся.

— Спасибо, — стыдливо проскрипел Коля. — Простите.

— Ничего, — Тоня отмахнулась. — В следующий раз за такое под суд попадёшь. В этот раз прощаем.

Она достала сигарету изо рта и только сейчас Костя заметил, как сильно трясутся у неё руки.

По ладони на куртку стекала кровь.

 

— Вруби печку, я от холода рук не чувствую, — попросила Тоня, как только они сели в машину.

Костя безмолвно включил обогреватель. Посидели в тишине. Тоня предприняла ещё одну попытку заговорить:

— Ты как? — спросила она, глядя на белое-белое лицо Кости. — Давай я тебе за водой сбегаю? Выглядишь хуже этого гопника несчастного.

— А можно сразу за водкой? — нервно усмехнулся стажёр Шмелёв.

— Нет, нам ещё по домам развозиться.

— Я сейчас, по правде говоря, не в состоянии куда-то ехать вообще, — буркнул Костя, смотря перед собой.

— Так, сиди здесь, — госпожа Власова начала суетиться — завязывать шарф, застёгивать куртку, — щас ты водички попьешь и нюнить перестанешь.

— Да не нужна мне твоя вода! — рявкнул Костя.

Тоня перестала суетиться.

Они замолчали.

— Кость.

— А?

Тоня тяжело вздохнула.

— Я такие речи толкать не люблю, но… — она неловко положила ему руку на плечо и несильно сжала. — Так со всеми было. В первый раз страшнее, чем потом. Ты к этому привыкнешь, как к шуму в типографии. Я же к Неллиной обеденной болтовне как-то привыкла, а это страшнее…

— Шум в типографии и Неллина болтовня мне к печени нож не приставляют.

Тоня убрала руку, и плечу стало холодно.

Повисла тишина.

— Слушай, если ты захочешь уволиться — скатертью дорога, — с какой-то необычайной усталостью проскрипела девушка. — Мы в МГОЧиПе жизнь людей лучше должны делать. Нет у тебя на это сил — ну и иди станки на завод настраивать, все профессии хороши. Только перед этим представь, что было бы, если бы это не мы между домов плутали. Если бы он у какой-то девчонки решил телефон свистнуть! Она ему ничего не отдала бы — сейчас уже не нулевые, гопоты не боится никто, а он бы её убил — этим бы самым, блин, ножом. Призрак, который людей убивает — это финиш, Костя. Его остановить нереально — он так и пойдет дальше без разбору на людей кидаться. И всё, конец. Никаких больше Кузьминок.

Костя Шмелёв ничего не отвечал.

Потом тяжело вздохнул.

— Вообще-то в песне по-другому поется, — проворчал он. — Там про вечеринки было.

Тоня закатила глаза.

— Всё, закончил сопли на кулак наматывать? — фыркнула она. — Поехали уже. Я устала и домой хочу.

«Я тоже», — подумал Костя и завёл машину.

 

Времени было почти три часа, но Костя никак не мог уснуть. В соседней комнате удовлетворенно сопел Андрей и кто-то ещё. Если судить по куртке в коридоре, то это была Настя, но Костя был не уверен. В конце концов, не могли же они сойтись заново после того фееричного октябрьского битья тарелок?..

Костя перевернулся на спину и положил руку на правый бок — туда, где у него была живая и невредимая печень. Подумать только, если бы не Тоня, то её могло бы и не быть…

Тоня.

От таких, как Тоня, бабочек в животе не бывает. От таких, как Тоня, кишки скручиваются в узел и дыхание перехватывает.

Мысль была странная. Косте она не понравилась, и он тут же её отогнал.

Телефон на тумбочке пиликнул, загорелся индикатор.

Костя потянулся, взял телефон в руку. На экране высветилось уведомление — сообщение от «Тони Власовой МГОЧиП» с ссылкой на YouTube.

Подписи не было.

Костя перевернулся на левый бок, уменьшил звук и с опаской открыл ссылку.

Там оказалась песня про гопника Колю. Дурацкая такая панк-рок песенка про забор и про первую любовь. Шмелёв улыбнулся во все тридцать два — честно сказать, не хотел, но улыбка сама как-то на лице нарисовалась, — и тут же набрал в ответ:

«Вот что ты мне ночью пишешь? Не могла дождаться рабочего времени?»

Отправлять не осмелился, всё стёр. Язвить как-то хотелось. Вместо этого нашел в интернете фотку разбитой бутылки-розочки и подписал:

«Смотри, я тебе букет купил. Красивый правда?»

Тут же прилетело:

«одна роза в целлофане это ещё не букет)».

Костя перевернулся на живот и даже подумывал написать какую-то колкость в ответ, но на душе у него стало так хорошо и спокойно, что он тут же уснул. Прямо так, с телефоном в руке.

После «гопника Коли» (так Костя обозначил приведение Николая Витальевича восемьдесят седьмого года рождения) работать с Тоней стало почему-то проще.

Почему — Костя не знал, потому что Тонино поведение мало изменилось: она продолжала ударно ворчать, курить перед выездами, пить кофе из несчастного «Кофикса» и устало потирать переносицу каждый раз, когда Костя «доставал из своего рта» какую-то глупость. Но теперь бояться её не получалось. Хотя, наверное, стоило бы — вон, женщина может из бутылки розочку сделать без особенных усилий, а это чего-то да стоит…

Лёд тронулся там, где не ждали — Тоня разрешила писать ей в нерабочее время и (даже!) порой позволяла себе отправлять ему мемы с котами. Хотя «позволяла» это, конечно, громко сказано. Такое всего один раз было: Тоня тогда чуть-чуть опаздывала на ежевечернюю планёрку, и Костя написал ей «Ты где?», а она ответила:

«меня на работе задержали((( через минут десять буду».

И отправила картинку с потасканным котом и подписью «Я обязательно выживу».

Вот, собственно, и всё, но Костя был не особенно привередлив и даже такой контакт считал за большую удачу — в дружелюбном коллективе работать было как-то поприятнее… По крайней мере, в этом он себя убеждал. Да и в конце-то концов, от мыслей о Тоне у него не было бабочек в животе (он проверял каждый вечер перед сном) и в узел всё тоже не скручивалось. Всё было как обычно.

О том, что думать о ком-то конкретном перед сном — это не просто звоночек, а настоящий колокол, Костя задумался сильно позже.

Короче, по порядку.

Это было в конце февраля, ровно в то омерзительное время, когда всё начинает подтаивать, с неба идёт снегодождь (прямо как из учебника по русскому языку), под ногами грязное месиво, а ветер дует с такой силой, будто снести всё живое с места и унести в Изумрудный город — это главная его задача. Обычно под конец февраля настроение у всех ни к чёрту, но в тот день…

Начиналось-то всё хорошо. Это было воскресенье и все почему-то решили прийти пораньше: первым пришёл Костя (Андрей попросил его удалиться к четырём часам и возвратиться «не раньше, чем обычно, хотя, если честно, друг, меня напрягает, что ты возвращаешься к трём часам ночи, скажи, у тебя всё окей?», потому что Настя должна была прийти с ночёвкой), Федя пришёл за час до начала рабочего дня, потому что «в Балду гонять надоело уже, сил нет», спустя пятнадцать минут после него пришла Нелли и тут же удалилась в консультационную, куда следом, не здороваясь, проскользнула и Тоня.

Федя с Костей включили висящий на стенке крохотный пузатый телевизор — из предложенных десяти каналов что-то удобоваримое шло только на одном и, под шум светских разговоров и хруст французской булки из фильма, принялись обсуждать выпущенного на днях из Московского зоопарка оборотня.

Ничто не предвещало беды.

Впервые пахнуло чем-то гнилым, когда в офис нежданно влетела Нелли.

— Федя, ты рехнулся что ли?! — зашипела она чуть слышно. — Переключи эту срань немедленно!

— Чего? — Федя отвлёкся от созерцания в Костином телефоне видео, на котором толстый бобёр бежал в сторону реки под малоцензурные реплики снимающего. — Что ж ты так про бобров-то, Нелль?

— Вот это что?! — она ткнула пальцем в пузатый телевизор. — Ты же знаешь, дурака кусок!

И также стремительно она выбежала из кабинета.

Федор поднял глаза на экран, побелел и еле слышно чертыхнулся.

— Да как я не понял-то сразу, — бубнил он, разыскивая по ящикам треклятый пульт от телевизора. — Мне что теперь, вообще ничего не смотреть, раз все такие нежные, а?

Федя в спешке извлёк из стола пульт, но переключить канал так и не успел.

— Добрейшего денёчка, — застывшая на пороге Тоня вымученно улыбнулась. — Как оно?

Взгляд её моментально примагнитился к работающему телевизору. На экране улыбался молодой человек с ослепительно-голубыми глазами.

Федя замер и ссутулился. Тоня на секунду посерела и осунулась — по крайней мере, так показалось Косте — но тут же взяла себя в руки, улыбнулась, заправила вывалившуюся из пучка прядь за ухо и хмыкнула:

— Боже, на дворе двадцать четвертый год, а вы всё ещё на мужиков в форме пялитесь? Неактуально, молодые люди.

— Ну да, ну да, — стыдливо пролепетал Федя, быстро клацая красную кнопку выключения. — Тебе виднее, конечно.

Тоня закатила глаза.

— Я вообще чего к вам пришла-то, — она нахмурилась, будто собираясь с мыслями.

— Спросить, как у нас дела? — предположил Костя, переводя взгляд то на Тоню, то на Федю.

— Обхохочешься, — она скептически фыркнула. — Кость, собирайся. У нас сегодня ранний выезд.

Она всегда обходилась без конкретики, и это порой раздражало.

— Куда? — закономерно полюбопытствовал Костя, но Тоню его любопытство, по всей видимости, слабо волновало.

— К чёрту на Куличики, — безразлично бросила она через плечо. — Вопросы глупые не задавай. Ждать буду на улице.

И вышла.

— Это что было? — шепотом спросил Костя у Феди. — Ну, вот это, с телевизором?

— У неё спрашивай, — отмахнулся Федя, утирая со лба выступивший холодный пот, — если не боишься умереть, конечно.

Но Костя боялся.

 

— Пешком пойдем, — отчиталась Тоня, выпуская сигаретный дым через нос. — Тут недалеко, полчаса ногами.

— Понял, — Костя торопливо закрутил шарф вокруг шеи. — А чего так рано?

Налетел рваный порыв ветра, и лицо закололо не то от холода, не то от мелкой ледяной пыли.

— Нас в церквях не очень любят, после завершения рабочего дня обычно не пускают, — она вжала голую тонкую шею в плечи. — Михалыч в курсе, если что.

— Мы в церковь идём?

— Ага.

— Зачем?

— Благословения у батюшки просить, чтобы на работу тебя устроить.

— А.

Тоня посмотрела на него как на идиота и выкинула в мусорку бычок.

— Кость, ну что за вопросы у тебя дурацкие? Работать идём, как обычно. Ты бланки взял?

Он пристыженно кивнул.

— Тогда давай-ка делать гоу эвей отсюда, — она кивнула головой на выход со двора. — Нам на Китай-город.

Куда точно они шли Костя не знал — просто по старой привычке тащился за Тоней. Вид у неё был до ужаса потерянный: Тоня пустыми глазами смотрела под ноги и убийственно молчала. Когда они проходили мимо перекрестка Покровки и Чистопрудного бульвара, Тоня так задумалась, что чуть не попала под трамвай, благо, Костя успел схватить её за локоть.

— Под трамвай надо на Патриарших сигать, — сказал он негромко, но Тоня всё равно дёрнулась, посмотрела на него затуманенным взглядом и бесцветно произнесла:

— Там не ходят.

Костя тяжело вздохнул. Ему вдруг захотелось схватить её за плечи и разочек так встряхнуть, чтобы у неё мозг встал на место и пелена с глаз сошла.

— Тоня, блин, — произнес он, сжимая её локоть сильнее. — В себя приди, пожалуйста. Ты меня пугаешь.

— А? Да. Сейчас. Заработалась просто, сам знаешь…

Она устала потёрла лицо руками.

— Тонь?

— М?

— Всё в порядке?

— Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что в Отделе с телевизором что-то…

Тонины губы сжались в тонкую линию. Костя вспомнил об обещанной Федей смерти и тут же пожалел о своём вопросе.

— Я устала за неделю, — оборвала она, выговаривая каждое слово. — Давай помолчим. Спасибо.

И с таким же отсутствующим видом она пошла дальше по улице, но теперь её шаг был ещё быстрее и ещё раздражённее.

На Маросейке, по всей видимости, Тоня решила потренировать шаг со скоростью бега, иначе Костя никак не мог себе объяснить, почему она так неслась по улице. Мимо магазинов с виниловыми пластинками, мимо кафешек, питейных мест, кофеен, мимо уродливых наклеек (иногда, когда у них бывало свободное время, Тоня с удовольствием фотографировала их на столбах или приписки на кнопках «Ждите»).

Только на Лубянском проезде Тонин шаг опять выровнялся в стандартно быстрый. Спрашивать ещё раз, что случилось, Костя не решился. Риск — дело неблагородное. Всё-таки, Тоня умеет делать розочку из бутылки и очень быстро ходить — с места преступления она бы скрылась без особенных усилий.

У «Китайского лётчика Джао Да» Тоня остановилась и достала из кармана упаковку сигарет.

— Храм видишь? — она кивнула головой в сторону красного резного здания.

— Вижу, — Костя пожал плечами, наблюдая, как Тоня прикуривает.

— Знаешь, как место называется?

— Ну…

— Кулишки. Полное название — Храм Всех Святых, что на Кулишках, — сигарета тлела в Тониной руке, но затягиваться она почему-то не спешила.

— На Кулишках это… Как на Куличиках то есть?.. — по спине у Кости прополз холодок. — То есть это что… Мы пришли к чёрту… на Куличики?

— Дошло, — резюмировала Тоня, мрачно усмехнувшись. — Да, там чёрт.

— И мы к нему?

— Ага, — она выкинула так и не начатую сигарету в мусорку.

— И он прямо… Настоящий?

— А чёрт его знает… Вроде как легендарный. Но у него опять обострение подзатянулось. Бесится, и никого кроме меня не слушает.

— Это почему?

— Не многовато ли вопросов, Константин Валерьевич? — Тоня скривилась и отошла от мусорки. — Крепче знаешь, меньше спишь.

— Там наоборот было.

— Не душни. Нам идти надо.

— Ты не покурила, — опять то ли вопрос, то ли утверждение.

— Настроения нет, — она лениво отмахнулась и медленно, нехотя начала спускаться к Церкви Всех Святых.

С каждым шагом Тоня всё больше и больше горбилась.

Косте отчего-то становилось не по себе, но отчего именно он никак не мог понять.

 

— Вы опять не по форме, Антонина, — тяжело вздохнул священник, окидывая взглядом Тоню в джинсах и в накинутом на голову капюшоне от толстовки. — Я же просил вас, в самом деле…

— Отец Матвей, — вполголоса ответила Тоня, — простите, но я всё ещё при исполнении, а бегать потом в юбке по Москве, увольте, не могу. Да и в конце концов, я ж к вам не на исповедь и не на службу, а по вашему же запросу.

— А этот? — он посмотрел через Тонино плечо на Костю.

Костя увлеченно рассматривал золотой алтарь. Он вообще в церкви был последний раз лет в семь — его водила бабушка на причастие. Он мало что помнил о церковных обрядах, кроме того, что кагор на вкус очень сладкий и его надо заедать просфорочкой, но запах ладана и тепло от свечек ему нравились до сих пор. Иконы занимали третье место по любимости: рассматривал древнерусскую вязь он с удовольствием, но измученные лики святых особенного наслаждения не доставляли.

— Это напарник мой, батюшка. Константин Валерьевич, ходь сюды, покажи отцу Матвею документ, пожалуйста.

Костя отвлёкся от созерцания иконы Божьей Матери.

— Константин Валерьевич Шмелёв, стажёр Московского… — начал он, доставая из заднего кармана штанов удостоверение, но отец Матвей его перебил:

— Знаю, не за чем тут такие слова произносить, (— тут Тоня закатила глаза. —) Наверх идите, вас Антонина проводит.

— Спасибо большое, отец Матвей, — Тоня поклонилась, придерживая рукой капюшон толстовки. — Мы вас не задержим, мигом туда и обратно…

— Уж постарайтесь, Антонина.

«Пошли», — негромко буркнула Тоня, взяла Костю за руку и повела его вслед за собой. Рука у Тони была удивительно холодная: Костя еле-еле удержался, чтобы его не передёрнуло. Кишки мгновенно сплелись в узел.

«Это от холода», — в ту же секунду решил Костя.

Тонины цепкие и холодные пальцы, как назло, его не отпускали. Тоня тащила его вдоль свечек к маленькой неприглядной дверке рядом с алтарём. Бабушки, сидящие на стульях рядом с иконами, косились на них неодобрительно, но ничего не говорили.

В полутьме за дверкой оказалась лестница, и только там Тоня наконец отпустила его руку.

— Мы… — начал Костя, но Тоня не дослушала. Она запрокинула голову вверх и закричала:

— Чёрт старый, давай сегодня как-нибудь побыстрее и без прелюдий разберемся, у меня настроение сейчас просто ужасное!

Сверху налетел порыв ветра. Костя поёжился. Тоня схватилась за длинные шнурки толстовки.

— Ну что, Тонечка, давно не виделись, — пропел скрипучий голос откуда-то из-под потолка. — Как совесть твоя, Тонюсь? Заела уже или ещё не очень?

— Сказала же тебе, настроение паршивое, что ты начинаешь-то сразу?!

Что-то с грохотом упало вниз. Чем-то оказалась увесистая детская Библия из свечной лавки.

Тоня не шевельнулась, только потёрла переносицу.

— Я не шучу, — устало проговорила она. — Не появишься сейчас, Константин Валерьевич просто впишет тебе неявку и потом мы с тобой уже на другом уровне разбираться будем. Ты этого хочешь? Чтобы опять прислали кого-нибудь вроде Илариона? Ты этого добиваешься, скажи?

— Ой, как мы посерьёзнели сразу, Антонина Павловна, — игриво проскрипели откуда-то из темноты. — А когда ты в Ильинском сквере год назад с хахалем своим в дёсна лобзалась, что-то такой серьёзной не была.

— Боже мой, опять за старое…

Косте показалось, что Тоня всхлипнула.

— Ну давай, нам же заняться нечем, только грехи мои обсуждать, — обессиленно отмахнулась она. — Константин Валерьевич, доставай бланки…

Из темноты послышались цокающие звуки. Из полумрака лестницы выплыло пузатое, лысое, невысокого роста существо. У существа были копыта, рога и свиное рыло. И хвост такой длинный, с кисточкой.

Словом, когда в детстве Костя рассматривал картинки в детских «Вечерах на хуторе…», то видел примерно этот же портрет. Правда, сверху на маленьком и пузатом существе восседал Вакула и его Косте нравилось разглядывать больше.

— А я бы не обсуждал, — чёрт противно хихикнул, — и не осуждал бы , если бы ты по нему не скучала. Ты хоть глубину-то своего падения осознала, голубушка? Исповедалась?

Тоня странным образом поникла. Костя никогда её такой не видел: перед ним впервые за три месяца стояла не Тоня, а… а…

Он не знал, как описать эту девушку. Она сгорбилась, смотрела вниз, не поднимая взгляда и сжимая тонкие пальцы в замок. На неё посмотришь и не скажешь, что эта может розочку из бутылки сделать…

— Тебе помучить меня хочется? — спросила она как-то тихо и сдавленно. — А я намучилась уже, хватит с меня. Костя, доставай бланки, пиши: «Чёрт Кулишский»…

Маленькие свиные глазки вцепились в Костино лицо. Взгляд был сальный, надменный, неприятный. Под этим неприятным взглядом Костя полез в рюкзак за планшеткой с бланками.

— Ура, к вам новые девки поступили! — чёрт аж хрюкнул от восторга. — Цитата, молодой человек, не обижайтесь. Это «Яма», Куприн.

— Я в курсе, — машинально откликнулся Костя, ставя в бланке своё размашистое «Чёрт Кулишский».

— Смышленый, — одобрительно кивнул чёрт. — Присмотрись, Тонюсь, умный, красивый, а что, самое главное, свободный! Хотя тебе такое же не нать, ты на чуж…

— Да заткнись ты наконец! — рявкнула Тоня, не выдержав. — По существу давай, существо мифическое, блин! Тарелки метал?!

— Ну метал.

— Свечи ронял?!

— Было дело, да.

— Прихожан пугал?!

— Пугал.

— А какого черта позже разрешенного срока?! У тебя написано: можно до крещения! Уж скоро месяц будет, а ты всё беснуешься! Твоя-то совесть где?!

Костина ручка быстро танцевала по бланку: «тарелки метал, свечи ронял, прихожан пугал, беснуется больше положенного срока».

— А мне не положено её иметь, — чёрт вальяжно растянулся по перилам. — Но я скучал просто, Тонь. Не заходишь больше, не звонишь, не пишешь… Как там хахаль твой, кстати? А, ну да. Он же к тебе не заходит, не звонит, не пишет…

— Да пошёл ты! — Тоня с размаху пнула перила и вверх пополз гул. — Выношу первое предупреждение, мать твою чёртову за ногу! Костя, зафиксируй! Если на протяжении следующих трех дней после создания этого протокола повторится ещё хоть один такой инцидент, будет подан иск о снятии с Черта Кулишского звания Московского Культурного Явления, и соответствующее распоряжение об изгнании будет отправлено в Синод.

С этими словами, Тоня пулей вылетела с лестницы.

— Вот это да, — изумленно выдохнул черт. — Нехило её кроет-то…

— В смысле кроет? — спросил Костя, глядя то в бланк, то на чёрта.

— В прямом. Полгода одна девка, а всё никак отпустить не может мудака этого, — чёрт покачал головой. — Но вы к ней присмотритесь. Она хорошая, с придурью только немножко. Или вы уже?

— Нет. Распишитесь.

— Сию секунду. Да, действительно, вы уже, по глазам вижу.

— Вы ошибаетесь.

— Вот, и ручку свою заберите. Хорошего вечера.

— Всего доброго.

И Костя вышел вслед за Тоней.

 

Они не разговаривали все полчаса до Отдела. Тоня выкуривала сигарету одну за другой и кидала бычки под ноги — обычно она так не делала, поэтому сейчас такое её поведение тревожило изрядно. Костя пытался начинать разговор и так, и эдак, но госпожа Власова упорно не откликалась. Уже на подходе к Отделу Тоня вдруг остановилась, посмотрела ему в глаза и отчётливо сказала:

— Только не думай, что я проститутка какая-нибудь или… ну, ты понял.

— Я ничего такого и не думал.

— И никуда я не падала.

— Конечно, не падала. Я бы поймал, если упала.

— Дурак, — она усмехнулась как-то косо. — Не думай о том, что он говорил, короче. Не твоего ума дело.

— Конечно, не моего, Тонь, — он похлопал её по плечу. — Мне главное, что ты коллега хорошая. А что там у тебя за дверьми МГОЧиПа происходит — это неважно совсем.

Она шмыгнула носом.

— Спасибо, Костя.

Кишки завязались в узел. Но это тоже от холода, потому что шарф развязался и потому что февраль и…

Мозг не успел догенерировать отмазку.

Костя и сам до конца не понял, как это произошло. То ли его руки потянулись к Тоне, то ли Тоня как-то неуклюже подалась вперёд, но вот р-раз! — и она стоит, уткнувшись лбом в его плечо, прямо в старую зимнюю куртку и, кажется, всхлипывает. А он её обнимает, как дурень — ещё и подбородком в макушку утыкается.

От неё пахло табаком, страхом и усталостью.

В голове Костя перебирал все мемы с котами, которые у него есть и которые вечером он отправит абоненту «Тоня Власова МГОЧиП».