Изнанка отражения (гет)

Следующая комната ничем не отличалась от предыдущих двух, похожих на тюремные застенки, и в самом центре её стоял обычный старый канцелярский стол, за которым, лицом к вошедшей Гермионе, сидел типичный невзрачный клерк в синей министерской мантии, изо всех сил делающий вид что погружён в высящиеся перед ним горы каких-то пергаментных свитков. Она уже решила ничему не удивляться, но всё же поразилась такому явному и неумелому притворству и, подавляя иронический смешок, кашлянула, чтобы привлечь к себе внимание столь занятого важнейшими государственными делами человека. Тот поднял голову и, посмотрел на неё так, как умеют смотреть только чиновники — почти в упор, но при этом как бы вовсе не замечая.

— Действующий допуск в Архив имеете?

Гермиона, как и любой сотрудник Отдела Тайн, имела, наверное, все возможные и невозможные допуски, но на всякий случай осторожно спросила:

— Вы имеете в виду отдельный допуск или общий?

— Мадам, — тоскливо сказал клерк, — или предъявите действующий допуск в Архив, или, если его у вас на руках нет, давайте оформим его на месте.

— Давайте, — пожала плечами Гермиона.

— Так, — клерк достал из ящика несколько скрепленных между собой бумаг, — сначала заполним стандартную анкету. Прикоснитесь палочкой вот здесь.

Она коснулась палочкой в указанном месте, и на первой странице строки стали заполняться сами собой.

— Так, — снова сказал чиновник, и его палец заскользил по строкам, — анкетные данные, статус крови, годы и места учёбы, ага — степень Мастера трансфигурации и степень Эксперта по чарам, семейное положение, адрес, палочка зарегистрирована, медицинская карта в порядке, форма Патронуса указана, анимагическую форму имеете?

— Нет.

— Так и запишем. Ну что ж, приступим к проверке на допуск, — и он пролистал следующие страницы, проглядывая их по диагонали. — Вопрос первый: в вашем деле указано, что в годы учёбы в Хогвартсе вы неоднократно давали другим студентам списывать выполненные вами домашние задания по различным учебным предметам. Дайте развёрнутую и аргументированную этическую оценку таким вашим действиям.

— Этическую оценку? Вы это серьёзно?

— Можете не давать, но тогда не просите у меня допуска.

— Тогда я вам вот что скажу. Самостоятельно выполненное мною домашнее задание является моей интеллектуальной собственностью и, как любою собственностью, я могу им распоряжаться по собственному усмотрению. Могу продать, могу подарить, могу хоть съесть на ужин. А тем более имею право дать его списать тем, кому посчитаю нужным.

— Ответ засчитан. Вопрос второй, слушайте его, пожалуйста внимательно и ничего не записывайте. Условие: если самку дракона разозлить, то она начнёт плеваться огнём, а если она начнёт плеваться огнём, то от этого огня озеро поблизости испарится. Следствие первое: если не разозлить самку дракона, то озеро поблизости не испарится. Следствие второе: если разозлить самку дракона, то озеро поблизости испарится. Следствие третье: если не разозлить самку дракона, то озеро вдалеке не испарится. Какое из трёх следствий является единственно верным?

Да уж, в конце первого курса, в той погоне за Философским камнем, ей пришлось решать логическую задачку посложнее. Хотя чему удивляться, тот этап прохождения квеста был придуман и подготовлен самим профессором Снейпом… Надо бы когда-нибудь спросить у него — действительно ли там был яд в одном из флаконов?

— Верным является второе следствие, потому что только оно одно полностью соответствует условию. Мы не можем уверенно утверждать, что озёра из первого и третьего следствия не испарятся, они вполне могут испариться по какой-то другой причине, которая может быть и вовсе не связана с огнём дракона.

— Ответ верный. Вопрос третий: кто в Хогвартсе и его окрестностях не является тем, кем его все считают, а действительно является тем, за кого он себя выдаёт?

Гермиона задумалась, перебирая в уме всех известных ей обитателей замка и его окрестностей. Ответ не находился, и вообще первая часть условия для неё логически никак не состыковывалась со второй. Если кто-то является тем, за кого он себя и выдаёт, то значит — все ошибаются, считая его кем-то другим. Но разве могут ошибаться все? А если допустить, что кто-то постоянно пьёт Оборотку с собственным волосом… но тогда он и есть и кажется самим собой… Некто притворяется тем, кем он и является на самом деле, но при этом все остальные ему не верят — так получается? Плохо он притворяется, что ли? Да и зачем ему тогда вообще притворяться?

Она молчала уже слишком долго, но решила, что ничем, собственно, не рискует. Зачем ей в самом-то деле допуск в непонятно какой архив, что за беда, если она туда не попадёт?

— Я знаю только того, кто соответствует первой части вашего вопроса. Это Гигантский кальмар из Чёрного озера. У кальмаров десять щупалец — два длинных и восемь коротких, а у нашего — только восемь щупалец одной длины и у него нет плавников. Он на самом деле не кальмар, а осьминог-мутант, хотя все считают и называют его кальмаром. Но при этом я не знаю, за кого он сам себя выдаёт, поскольку он, кажется, ни с кем не имеет общего языка общения.

— Ответ неверный. Но если допустить, что в первой части вопроса действительно дуаль, то есть наличествует еще один ответ, соответствующий тексту вопроса, то в целом вы ответили на два с половиной вопроса из трёх, и допуск вам может быть предоставлен, начиная с текущего момента, — клерк мельком взглянул на массивные наручные часы и записал время на бланке. — Вы имеете доступ в Архив с десяти часов двадцати семи минут утра сегодняшнего дня и пожизненно. Заодно вы автоматически получаете доступ на Кладбище волшебных палочек в Норфолке и в Библиотеку уничтоженных рукописей в Лавенхеме. Поставьте магическую подпись вот здесь и проходите.

Он, не глядя, направил свою палочку куда-то за спину, сделал ею нужные движения, и в стене напротив Гермионы появилась дверь, которая стала медленно открываться, и откуда-то оттуда пахнуло не то застоявшимся колодцем, не то чердачной прелью. Подойдя вплотную к проходу, Гермиона не удержалась и оглянулась, но ни стола, ни сидящего за этим столом человека в министерской мантии уже не было. Комната, из которой она выходила, была пуста, и это вызвало неприятное чувство неестественности происходящего, его ненужности и бессмысленности. Она уже не сомневалась, что и эта дверь, через которую она сейчас проходит куда-то дальше, исчезнет в тот момент, когда она повернётся к ней спиной.

Перед ней была уже четвёртая такая комната — небольшой каменный мешок без окон, но здесь вдоль стен стояли открытые стеллажи, на которых высились неаккуратные стопки каких-то бумаг или карточек. Запах, показавшийся вначале запахом болота, теперь казался запахом бумажной сырости и плесени, хотя на полках даже не было пыли, а пачки листов на них не казались ни древними, ни слежавшимися. Гермиона покрутила палочкой, сканируя комнату на предмет тёмной магии или скрытой опасности. Опасности не было никакой, а вот магический фон был сильным, очень сильным, и при этом магия тут была не то чтобы непонятной, но такой… сырой, неопределённой.

Она взяла в руки несколько бумажных листков с ближайшей полки, рассмотрела их и содрогнулась, догадавшись чем на самом деле были эти карточки. Это были тонкие листки колдографий, на каждой из которых находилось то или иное движущееся волшебное изображение, заключенное в раму зеркала Еиналеж. Этакие «снимки экрана», коллекция иллюзорных отражений, увиденных теми людьми, которым выпало заглянуть в волшебное зеркало, и таких «снимков» в этой комнате были сотни и сотни. Сколько же столетий существует это зеркало, кому оно принадлежало, где оно побывало, кто и зачем в него смотрелся, были ли это только волшебники, или с магглами оно работало так же?..

Получается, что это некий Архив, куда при желании можно получить доступ? Архив самых заветных человеческих желаний… Но она о таком никогда не слышала и нигде не встречала упоминания о чём-то похожем, что было уже очень странно: вряд ли бы она не знала о таком Архиве, если бы он действительно существовал. Вывод: его почти наверняка не существует, да и допуски куда бы то ни было оформляются по-другому… Тогда — где она сейчас находится и зачем она тут находится? Чувство нереальности происходящего снова охватило Гермиону, но усилием воли она отогнала это чувство, обозвав его непродуктивным, и решительно подошла к следующей полке.

Неужели где-то здесь, среди этих завалов, лежит и карточка, с которой машут Гарри рукой его молодые родители? А с другой смотрит Рон — староста школы с квиддичным кубком в руках. А на какой-то третьей — то, что увидел когда-то в Зеркале мальчик Северус, что-то такое, что повлияло на всю его жизнь. Наверное, многие из этих карточек — чей-то «момент истины», открытие самого главного в себе, для кого-то звёздный час, для кого-то точка невозврата, для кого-то — единственная возможность хоть глазами соприкоснуться с мечтой. А для счастливцев — просто удачная фотография. Интересно, а каков на свете процент этих самых счастливцев?

И Гермиона пошла вдоль стеллажей, вытягивая наугад карточки из разных стопок, сразу отметив про себя, что никакого хронологического порядка хранения тут не было, хотя хронологию она могла определить разве что по деталям одежды или обстановки. И вообще в этом, с позволения сказать, архиве не наблюдалось никакой системы организации данных — это были просто кучи и кучки кое-как сложенных в стопки снимков, часть из которых была просто небрежно рассыпана на полках. На многих колдографиях были группы приветственно машущих руками или обнимающих друг друга людей, очень много было пар разного возраста, и на каждом из таких снимков мужчина и женщина смотрели друг на друга с нежностью и любовью, часто их окружали дети, собаки, цветущие сады, домики, словно сошедшие с рождественской открытки… Много, слишком много было женщин с младенцами на руках, женщины эти были очень разными, а вот младенцы все как на подбор — розовые, гладкие, какие-то, на взгляд Гермионы, глянцевые, бутафорские… Встречались снимки с одинокими мужскими фигурами, и мужчины на них были какими-то подчеркнуто, а то и карикатурно маскулинными — с накаченными мышцами, широкими плечами, гордыми позами, орлиными взглядами… Были и изображения, напомнившие ей ячейку Лестрейнджей в банке Гринготтс — горы и горки золотых монет, кучи и кучки чего-то сверкающего и блестящего, какие-то необъятные сундуки с несомненными сокровищами внутри… Находились и изображения откровенных сексуальных сцен, но все они почему-то воспринимались ею как статичные картинки на тех дешевых порнографических карточках, которые иногда ходили по рукам в студенческих общежитиях. И Гермиона, рассматривая их, подумала, что, собственно говоря, она ведь никогда не наблюдала ничьей интимной близости со стороны, а потому не может судить о том, действительно ли настолько примитивны и неприглядны все эти отраженные Зеркалом сексуальные фантазии неизвестных ей людей.

Неожиданно она вытянула колдографию с пустым изображением — только рама Зеркала, а в ней какие-то фоновые тени и пустота. Что это? Случайный «холостой» кадр или… или что? Может ли существовать человек, который ни о чём не мечтает, ничего не хочет, ничего не желает? Даже если такое вообще возможно, то такой человек увидел бы просто своё обычное, ничем не приукрашенное, отражение. Или нет? Мерлин мой, чем же это может быть? Как там было где-то в учебнике ЗОТИ за третий курс: вампиры не отражаются в зеркалах потому, что в амальгаме зеркала есть серебро? Да нет, тут явно не в вампирах дело, тут другое. И Гермиона поёжилась, почувствовал острый укол внезапного понимания: так выглядит в Зеркале душевная болезнь, полная потеря себя, затмившее свет необъятное горе, отрицание своей сущности, истинная депрессия…

Бесконечные лица, лица, лица… она в конце концов даже перестала в них вглядываться, и просто перебирала карточки так, как если бы считала купюры, и смотрела только на изображенные на них предметы «вещного мира». На колдографиях были собаки и лошади, тропинки в летнем лесу и закаты над морем, яхты и гоночные мётлы, всевозможные мантии и шляпы, статуи и знамёна, огромные торты и огромные манускрипты, яркие игрушки и старинное оружие, винные погреба и заснеженные вершины, воздушные платья с кринолинами и военные мундиры разных эпох, заваленные едой столы и цветущие сады, величественные замки и разнокалиберные дома с зелёными лужайками, что-то орущая толпа на стадионе, выброшенные в едином приветствии сотни ладоней.., и когда Гермионе попалась карточка с изображением отрубленной головы в чьих-то руках, она наконец её с отвращением отбросила и с удивлением прислушалась.

То ли шорохи, то ли шуршание… Да нет, это же шёпоты — сплошные непрекращающиеся шептания многих и многих голосов, сливающийся в тихий равномерный шелестящий гул. Ощущение, что где-то тут рядом тихо-тихо поёт многоголосый хор.

Не так давно Энтони Голдштейн, её бывший сокурсник-рэйвенкловец, а ныне коллега по Отделу Тайн, рассказывал, что когда он курировал какое-то очередное исследование Арки Смерти, то безуспешно пытался декодировать те шумы, обрывки голосов из-за завесы, которые и слышал-то не любой приблизившийся к Арке, а только тот, кто мог видеть фестралов… Он даже стал записывать эти неразборчивые шумы на старый плёночный маггловский магнитофон, чтобы прослушивать на разных скоростях и менять параметры звука, и ему тогда пришла идея пустить запись наоборот, в обратной перемотке. И тогда эти голоса стали слышны всем, а не только тем, кто «видел смерть», и в шумах стали слышны и отдельные слова, и даже короткие фразы, причём на самых разных языках. Применение заклинания Полилингвы дало Энтони возможность расшифровать примерно тридцать процентов шумов, и почти все они оказались тихими восклицаниями удивления, ужаса или восторга.

Голдштейн вообще был увлечён Аркой, и даже занимаясь другими проектами, он часто вокруг неё крутился и строил непроверяемые гипотезы, одну краше другой. И щедро вываливал эти гипотезы не неё, Гермиону, потому что она была идеальным терпеливым слушателем. Вот его бы сейчас сюда с его древним магнитофоном и с его гипотезами…

Если предположить, что у Арки слышны голоса, ушедших в неё, то шёпот здесь — он чей, он откуда, или это она слышит голоса людей на колдографиях? Зеркало и Арка… что у них может быть общего? Да ничего у них общего, если не считать этого навязчивого неразборчивого тихого шума сотен людских голосов… И рамы, да — рамы, оправы условных экранов, условных дверей, "входов". А ведь обе эти рамы — совершенно одинаковой формы и, насколько она может судить, одного размера… То есть и Зеркало и Арка имеют одинаковое обрамление, а что такое обрамление? Замкнутый периметр, ограничивающий некое пространство, окаймление, ограждение. Стоп! Ведь есть и третий древнейший и таинственный магический артефакт, представляющий собой окаймлённое пространство входа — Омут памяти. Сколько существует Омутов памяти? Точное число ей неизвестно, но считается, что не более нескольких десятков, и все они созданы столетия назад, а современные артефакторы повторить их не могут, потому что утерян секрет содержимого этих Омутов — того серебристого, зеркального, похожего на жидкую ртуть, вещества, которым они наполнены. И снова — стоп! Похожая на текучее зеркало серебристо-серая субстанция, белёсая пелена, изменчивая гладь, колышащийся занавес, колеблющийся туман… Вот сейчас, вот сейчас поймается какая-то убегающая мысль… Нет! Промелькнула и скрылась… Думаем сначала.

Зеркало и Арка — тоже древние, непонятно когда, кем и для чего созданные, артефакты, а существуют они в единственном числе или где-то есть еще им подобные — неизвестно. Три вещи, которые невозможно воспроизвести и повторить на современном уровне магических наук. Арка — это смерть, неодолимая сила, которая из поединка с жизнью всегда выходит непреложным и единственным победителем. Зеркало — символическая реализация несбывшегося, воплощение заветного желания, но воплощение иллюзорное, отстраненное и обманчивое — вот оно перед тобой, но им невозможно действительно насладиться, им невозможно овладеть — показанная в зеркале еда не насытит голодного. Омут — возможность попасть в чужое прошлое, оставаясь при этом скрытым и невидимым. Да это же… Да это же прямые аналогии с тремя Дарами Смерти! И каждый из Даров тоже неповторим и тоже существует в единственном числе, хотя они и считаются умозрительными символами и метафорами из детской сказки — вот только Гарри их все три в руках держал, пользовался ими, и не Смерть же их когда-то в самом деле создала, а древние мастера-артефакторы. Всё это могущественные волшебные предметы, но они созданы людьми, они все — инструменты.

Но даже если исходить из того, все эти артефакты созданы с какими-то конкретными человеческими целями, в соответствии с человеческими представлениями о мире и человеческой логикой, то что это нам объясняет здесь и сейчас? Да ничего не объясняет и пока ничего не подсказывает, а вот потом надо будет обязательно поймать и додумать ту упущенную мысль, которая подразнилась где-то сбоку и удрала…

Сплошные невнятные шёпотки лезли в уши, шелестели настойчивым змеиным шипением, и Гермиона только теперь поймала себя на том, что испытывает смутную тревогу. Где она? Что происходит? Это Хогвартс с его вечными тайнами или это вообще какое-то другое место? И сколько на самом деле времени она так странно развлекается?

Она наколдовала Tempus, он тоже получился слабым, цифры были едва видны и расплывались, но время всё же можно было разобрать: 10.27АМ. Но этого не может быть! Ровно в девять утра Северус встретил её возле площадки для аппарации, ну пусть четверть часа занял путь до зеркала, не менее часа с небольшим заняла работа по проявлению и развёртке заклинаний. Это примерно то время, когда она закончила развёртку. Но уже после этого она здесь общалась с портретом Арианы и с министерским чиновником, причём на часах чиновника к концу их общения было то же самое время, почему она не обратила тогда на это внимания? А потом она еще довольно долго разглядывала здесь колдографии… Неужели на часах застыло именно то мгновение, когда исчезло Зеркало и началось всё это непонятное? Получается, время тут стоит? Где «тут»?

Она оказалась где-то здесь сразу после того как пыталась развернуть заклинание, которое лежало в основании системы устройства Зеркала Еиналеж, то есть в фокусе фрактала. Что она знает о фракталах? Чуть больше, чем ничего. Фрактал бесконечен, повторяет сам себя, в любой его частичке хранится информация о целом… Нет, в эту сторону сейчас идти не стоит, это тоже всё потом…

Гермиона облокотилась на ближайший стеллаж, закрыла ладонями уши, чтобы не слышать неотвязного шумового фона, и стала думать.

Если она в Хогвартсе, то волноваться не стоит, Северус её найдёт — он хозяин замка, замок его приведёт ко мне. Но если время стоит только здесь, а для всех остальных оно идёт вперёд, то как и когда меня вообще могут хватиться? Показывает Tempus личное время человека или время одно на всех? А вдруг оно остановилось для всего света, а идёт только у меня, поэтому «общие» часы этого не показывают? Навряд ли, но в парадоксах и вывертах времени никто толком не разбирается, оставим эту тему. Так, а если она не в Хогвартсе? Если это действительно была аппарация — то где я могу сейчас находиться? Да где угодно. В том числе и там, где времени нет совсем, где бесконечно длится одно-единственное «теперь». Связано ли как-то это место с Зеркалом? Вероятно связано, поскольку здесь эта странная коллекция колдографий. Портрет… А кто мог смотреться в Зеркало последним? Скорее всего, это был Дамблдор, который что-то об устройстве Зеркала знал, ведь сумел же он как-то так вложить в него философский камень, что тот потом прямо из Зеркала перекочевал в карман Гарри… Ближе всего к Зеркалу находился портрет его сестры, символ его вечной вины, поэтому вполне вероятно, что в Зеркале он мог видеть именно её. А кто тогда на обратной стороне портрета Арианы, кто тот молодой блондин со смутно знакомым лицом? Неужели Гриндевальд? Занятно…Тем более, что Северус когда-то на что-то такое намекал… Но при чём тут тогда колыбельная? Дамблдор что, слышал в зеркале колыбельную матери? Нет, категорически нет: во-первых, Зеркало не транслирует звуков, а во-вторых, его мать не могла петь ему колыбельную английских волшебников, потому что была магглорожденной американкой индейских кровей. Тем более, что даже если Дамблдор о Зеркале что-то такое и знал — у него уже не спросишь… Короче говоря, опять ничего не понятно. Кроме одного: отсюда надо выбираться самой. Предыдущие комнаты шли анфиладой, каждая новая дверь открывалась в стене напротив входа, значит скорее всего и в этой комнате будет так же…

Стену напротив входа загораживал один из стеллажей, и Гермиона попыталась его сдвинув, наколдовав Locomotor, но он получился настолько слабым, что ей пришлось пихать секцию руками, налегая всем телом и поминая Мордреда с Морганой. Наконец камни стены обнажились, и она встала напротив, наведя палочку на нужное место. Ни открывающий тайные ходы Dissendium, ни универсальная Alohomora, ни малоизвестный Aberto не сработали, но возможно просто потому, что магия в этом месте работала слабо. В её арсенале из подходящих оставалось ещё Cistem Aperio, но оно годилось скорее для срывания замков, чем для проявления и открывания скрытых проходов. Оставалось только сказать волшебные слова из маггловских детских сказок — «Сезам, откройся» или «Сим-сим, открой дверь»… Она, смеясь про себя, на всякий случай произнесла вслух и это, но и оно, естественно, не сработало.

Тогда она подошла к камням, за которыми, если следовать логике, должен был скрываться проход куда-то дальше, прислонилась к ним лбом и приложила к стене обе ладони, пытаясь что-нибудь уловить или почувствовать. Но очевидно сильный магических фон комнаты создавался исключительно сотнями колдографий, потому что магия самих камней ощущалась слабой, отраженной, Гермиона не чувствовала, что в этих камнях, в этой стене может скрываться хоть что-то, они были какими-то «пустыми», почти обычными камнями. Камни Хогвартса такими быть не могли.

Она так и осталась стоять, не меняя позы, только закусила губы, чтобы справиться с поднимающейся изнутри тревогой. А ведь так всё хорошо начиналось: почти разобралась с системой чар зеркала, а потом — такие симпатичные витражные стёклышки первой открывшейся двери, такая славная детская песенка… А сейчас — всё нарастающее беспокойство и, чего уж саму себя обманывать, несвойственная ей растерянность. Надо что-то делать, а что? Если она не в Хогвартсе, то как её найдёт Северус? То, что он найдёт, она не сомневалась ни секунды, но если время тут стоит, то вопрос надо ставить по-другому: когда он её найдёт, если она действительно оказалась вне времени? И этот шуршащий шум, этот ввинчивающийся в голову шёпот со всех сторон, от которого невозможно отвлечься, который превращает мозги в вату — он сведёт её с ума раньше, чем…

Гермиона убрала руки от стены, обернулась и в первый момент не поверила глазам, а потом растерянно присмотрелась: посреди комнаты стояли в ряд три наклонных столика, напоминающих музейные пюпитры, и на каждом из них…

На первом искрилось, сверкало, блестело, мерцало, переливалось — одним словом, нестерпимо сияло — массивное бриллиантовое колье. По тому как резали глаз исходящие от него пронзительные лучи, сомневаться в подлинности многочисленных крупных камней не приходилось.

На втором лежал меч Гриффиндора.

На третьем, еле помещаясь на пюпитре, лежал большой древний манускрипт из соединенных кожаной обложкой старинных свитков. Кожа была настолько старой, что где-то она растрескалась, где-то была вытерта почти до дырок, а кое-где её покрывал слой высохшей голубоватой плесени. Гермиона даже подумала, что тот противный запах, который она почувствовала, войдя в комнату, мог исходить именно от этой книги, если она с самого начала была спрятана где-то здесь.

Подойдя в первую очередь — кто б сомневался! — именно к книге, она с трудом разобрала странного начертания полустёртые буквы на переплёте и долго вчитывалась в название. «Истолкование превысших искусств колдовских для тех, коим оное уготовано, Слезером Слизерином писанное». Она с трудом приподняла обложку, оказавшуюся неожиданно тяжёлой, и уставилась в покрытый пятнами пергаментный свиток с выцветшими буквами непривычного вида, а сам пергамент был таким заскорузлым, словно это была просоленная морскими ветрами пиратская карта. Нет, она, конечно, понимала, что язык тысячелетнего манускрипта будет далёк от современного, но перед ней был какой-то компот из букв. Что-то почти понятно, что-то угадываемо, отдельные слова даже можно прочесть, но текст не давал возможности разделить его на фразы, на законченные мысли, даже на кусочки отдельных мыслей. Она перебирала пергаментные листы, вглядываясь в рукописную вязь, и её преследовало знакомое ощущение ускользающего смысла, обычно возникающее при решении головоломок, разгадке анаграмм: вот все буквы перед тобой, но сложить их во что-то осмысленное никак не получается… Гэльский? Но это не гэльский, не мэнский, не скотский — не так выглядят слова, не те начертания букв — это был какой-то псевдоанглийский. Хотя она же не специалист — вероятно, так и должно быть в древних манускриптах. Или она просто не из тех, «коим оное истолкование уготовано».

И кто б подсказал — что вообще нужно со всем этим делать? Если это какой-то квест, то, очевидно, предполагается, что она должна выбрать что-то одно из трёх, причём правильным выбором может быть только один, и если она сделает именно его, то сможет пройти дальше. Но её цель не идти дальше непонятно куда и зачем, её цель вернуться в нормальное время и в понятное место. И желательно, чтобы это место было поближе к Северусу…

Шёпот, этот лезущий в уши шуршащий шелест… от него уже буквально чешется внутри головы… Невнятное эхо множества далёких голосов, то ли пение, то ли молитва… Как бы от этого отключиться?

Если данный квест составлен специально для неё, то самым напрашивающимся выбором будет, конечно, книга, тем более — книга великого Основателя. Но она про такой труд Слизерина никогда не слыхала, и была уверена, что никаких упоминаний о нём не встречала. А вдруг это было написано уже после того, как Салазар покинул Хогвартс? Да, безусловно, если выбирать из предложенных ей трёх предметов, то самый напрашивающийся выбор — книга. Но совершенно непонятно, что ей предстоит делать дальше — а книга огромная, неудобная и, прости меня, Салазар, попахивает. Но если это действительно бесценное сокровище, она никогда себе не простит, если не возьмет. Вот только тащить это сокровище, которое она из-за размеров даже под мышку взять не сможет, придётся обеими руками. А если нужна будет палочка? Тем более, что это как-то очень похоже на подделку, нет, даже не на подделку — на стилизацию, на имитацию старинной книги.

Она снова кинула Tempus и убедилась, что он по-прежнему показывает те же цифры. Мерлиновы стринги, да что ж это такое? Быстрее думай, Гермиона, быстрее! Хотя зачем думать быстрее, если время всё равно стоит? Торопиться действительно незачем, ведь пока она здесь и сколько бы ни продлилось это «здесь» — она проживает один единственный момент своей жизни. Она заперта внутри него. Стоп! А что если момент — тот момент, в который она направила палочку и произнесла заклинание развёртки — и стал тем самым образующим элементом фрактала? Момент застыл, и теперь ей придётся бесконечно находиться в его отражениях? Если представить себе жизнь как сумму моментов этой самой жизни, то ведь действительно в любом, в каждом, из этих моментов отражена вся жизнь — всё прошлое и всё будущее. Любой момент жизни — есть следствие и результат всего прошлого и предопределение, предиспозиция, всего будущего… Значит каждый момент жизни — является её фракталом. Ой, нет, остановись! Об этом обязательно нужно будет подумать, надо будет почитать о фракталах, но потом, потом…

Так, а тут у нас меч Гриффиндора. Её, что ли, ждёт схватка с драконом? Тогда можно сдаваться заранее, ей меч точно не поможет, она ведь помнит, что мальчишки поднимали его с трудом, и даже крупному сильному Невиллу явно было не так-то легко им замахнуться. Куда уж ей. И, кстати, откуда здесь взяться настоящему мечу? Внутренний голос подсказывает, что меч ненастоящий — слишком уж надёжно защищена истинная реликвия, чтобы вот просто так оказаться неведомо где. Если меч подделка — то это косвенное подтверждение того, что и книга тоже только имитация… Два небольших густо-алых круглых рубина на концах изогнутой крестовины, широкий у основания клинок, скруглённое острие — всё именно так как она помнит. Но вдруг это просто образ меча Гриффиндора, извлечённый из её же памяти и спроецированный на этот столик?… Она задумчиво провела ладонью по рукояти, погладила пальцем самый крупный рубин-кабошон в навершии эфеса, полюбовалась игрой оттенков красного цвета на выпуклой поверхности камня, и повернулась к следующему пюпитру — к колье.

А вот колье настоящее, это говорят и глаза и интуиция. А что если и меч с книгой тоже настоящие, ведь чего только магия не вытворяет… Ведь портрет Арианы в одной из предыдущих комнат был настоящий… Думай, Гермиона. И почему ты решила, что надо выбрать что-то одно? Да хотя бы потому, что меч с книгой ей в любом случае далеко не утащить, разве что там прямо за дверью вход в кабинет Северуса или в библиотеку, но на это надежды почему-то мало. Итак, колье.

К украшениям и драгоценностям Гермиона относилась равнодушно. Она могла искренне восхищаться их красотой, но никогда не стремилась их иметь. Она иногда носила серьги, подаренные родителями на окончание Хогвартса, и так же иногда, только по торжественным случаям, надевала помолвочное кольцо с сапфиром («это чтоб ни вашим рубинам, ни нашим изумрудам»), которое, как признался потом Северус, он носил в потайном кармане почти год, прежде чем наконец-то с трудом убедил самого себя, что он её достоин. Постоянно она носила два кольца: обязательное кольцо сотрудника Отдела Тайн, скрытое чарами невидимости, и обручальное кольцо — узенький платиновый обруч гоблинской работы, на котором рунная вязь сливалась в тонкий узор. Эти кольца у них с Северусом были одинаковыми и зачарованными друг на друга, на них не было протеевых чар, но связь была такова, что сильная эмоция одного всегда явственно отзывалась в кольце другого, и каждый из них в любой момент мог дотронуться до кольца и ощутить нечто, похожее на еле ощутимую вибрацию, на лёгкое дыхание… Вот, кстати!

Она прикоснулась к кольцу, покрутила его на пальце, потёрла… нет, ничего не чувствуется, но здесь и вся её магия практически на нуле, она даже не ощущает привычного тепла, исходящего от палочки. Значит об этом тоже сейчас думать не надо, не надо, не надо… Она не будет сейчас об этом думать, сейчас у нас тут очередной дурацкий квест.

Примем как гипотезу, что все эти предметы символичны, и она должна взять в расчёт не предмет, а его значение. Если символика прямая, и если меч — это однозначный символ Гриффиндора, то книга тогда символ Рэйвенкло, а колье — блеск и престиж — получается символом Слизерина? Но где тогда четвёртый факультет, и уж слишком всё это в лоб, нет, это не годится. Если меч — сила, книга — мудрость, а колье — богатство… то что? А ничего. Такая символика годится только для детских сказок, это десятки раз повторённый в сказках сюжет, да и то в этом наборе ценностей явно чего-то не хватает. Недостаёт. Много чего недостаёт. И очень жаль тех людей, которые не понимают — чего же именно в этом списке недостаёт.

Взять колье? А что я с ним буду делать? От дракона откупаться в гипотетической с ним битве? Разве что когда-нибудь завещать его Эйлин, вот она явно из тех, кто будет любить и носить украшения. Просто сунуть колье в карман мантии и ждать, что произойдёт дальше? Но оно такое чужое и холодное, что даже притрагиваться к нему не хочется.

— Да не хочу я ничего из этого! — возмутилась Гермиона вслух.

И столики-пюпитры исчезли. А чуть в стороне от того места, где они только что стояли, медленно проявлялись очертания двери.

Но эта дверь выглядела не совсем дверью, а скорее дверцей дешевого фанерного шкафа, и когда она её распахнула, оказалось, что за ней действительно шкаф — пустой шкаф, в котором была единственная высоко расположенная полка, и тоже пустая.

Гермиона встала на цыпочки и, чуть не подпрыгивая, стала шарить рукой по дну пустой полки. Пальцы с трудом нашарили то, что на ощупь показалось ей игральной картой. И в тот момент, когда ей удалось это захватить и потянуть к себе, вокруг неё стали медленно таять и растворяться стеллажи и стены.

Она держала в руках билет на Хогвартс-экспресс.