Другое дело (гет)

Тебя насмешил страшно -

Что ж, я бы смеялся тоже

Над лезущим в ряд калашный

С такою суконной рожей.

Мне был бы смешон негр,

Мечтающий стать белым,

Бескрылый червяк в небе,

Но выбор уже сделан.

(с) Олег Медведев

Билл был прав: ни Гарри, ни Гермионы на рождественском приеме не было, и Рону прием пришелся по душе — оказалось, что подвиги не считаются, пока о них не объявлено официально, а вот когда сам Министр Магии вывел тебя на помост и всем о тебе рассказал, тогда другое дело. Рон пришел на прием неловким и мало кому знакомым пареньком, а покидал прием став центром всеобщего внимания и даже восхищения. Так что на следующий министерский прием, о котором ему снова сказал Билл, Рон пошел уже в хорошем настроении и так и украшал собой официальные мероприятия, напиваясь дармовым вином и заигрывая с расположенными к нему девушками, пока не доходился до мемориала Битвы за Хогвартс в следующем мае.

За прошедшую весну, в которую Гарри сдавал аврорские экзамены, а Гермиона отказывалась без него появляться на приемах, Рон отвык спрашивать у Билла, его ли очередь в этот раз присутствовать, и на мемориальной церемонии рядом с обновленным Хогвартсом Гарри и Гермиона сидели в первом ряду — а Рон сел в третьем ряду наискосок, уже забыв и о написанном им по пьяни оскорбительном письме, и о том, что ради него Гарри сговаривался с Биллом и пропускал балы и приемы, а помня лишь о своей обиде. Рон с каким-то злорадством неотрывно смотрел на Гарри и Гермиону, чувствуя, что их это беспокоит, особенно Гарри, который всегда хорошо чувствовал чужие взгляды и скрытое в них недоброжелательство. Наконец Гарри мотнул головой и взял Гермиону за руку, собираясь уйти, а она стала что-то шептать ему на ухо — это выглядело бы довольно мило и романтично, если бы Рон не знал наверняка, что Гермиона сейчас выговаривает Гарри как школяру-прогульщику за его намерение уйти прямо во время речи министра. Так что Рон мог быть уверен, что никуда они оба не уйдут и так и будут ерзать под его взглядом, полным справедливого негодования — и поделом, поделом, нечего было год назад его бросать у всех на виду и выставлять неудачливым воздыхателем.

А потом Гарри что-то тихо ответил, и Гермиона замолчала, смотря на него немного виновато, и Рону не нужно было объяснять, что это значит. Мать Рона никогда не ругала отца, хотя у маленького Рона к отцу было много никогда не озвученных претензий — и за поношенную одежду с плеча старших братьев, и за старую крысу вместо нормального фамилиара, и за то, что Рону пришлось целый год колдовать сломанной палочкой. Только надвигающаяся война и ранение Артура в Отделе Тайн Молли немного надломили, и с тех пор она начинала иногда причитать, когда Артур и старшие сыновья собирались куда-то по делам Ордена. Эти раздраженные и жалующиеся интонации Рон прекрасно знал по себе и мог бы из них заключить, что отец в ближайшее время никуда из дома не выйдет, только через камин на службу — и потом чтобы сразу домой! — но кончалось всегда совсем не этим. «Молли!» — наконец строго и чуть недовольно произносил Артур, и Молли останавливалась, сдавалась и словно потухала, смотря на мужа с отчаянием: не смогла уговорить, не смогла остановить, все равно он сделает то, что решил, а ей теперь только ждать и смотреть на волшебный циферблат, где дрожит стрелка на отметке «в опасности».

Гарри встал и увел Гермиону за собой, и теперь Рону уже было немного совестно смотреть на два пустых места в первом ряду, ведь Гарри и Гермиона заслужили эти места больше кого-либо другого, а он своей ревностью их прогнал — да и судьба сразу же с Роном сквиталась.

— Привет, — сказала Парвати, протолкавшись к Рону сразу после того, как закончилась торжественная часть и все встали с мест. — А у Гермионы ребенок будет, да? Видел, она Гарри что-то сказала на ухо, и он ее сразу увел. Заботливый такой!

— Да не знаю я, что там у них будет, — сердито ответил Рон. — Думаешь, они мне о чем-то говорят? Может, думаешь, они хотя бы намекнули мне год назад, что собираются вот так исчезнуть вдвоем после победы?

— Я не думаю, что об этом кто-то знал, кроме Гарри — а то и он сам не знал, — весело сказала Парвати. — Хотя я бы, конечно, не отказалась, чтобы меня кто-нибудь так похитил…

Рон услышал в тоне Парвати игривую провокацию, которую он уже научился различать и правильно истолковывать, пошатавшись по министерским попойкам, в каковые обычно перетекает любое официальное собрание, — и Рон отвлекся от своих обид и за Парвати приударил, с ограниченным, впрочем, пока успехом, пусть и с обещанием большего в следующую встречу.

— Только и знают, что динамо нам крутить, — бормотал себе под нос поддатый Рон, взбираясь по лестнице к своей комнате над магазином Джорджа. — Это ж надо выдумать: ребенок у них двоих будет… — и тут Рон остановился и с досадой и болью боднул головой косяк своей двери, так ясно ему представилось, что происходит у Гарри и Гермионы в спальне и почему вполне можно предположить, что у них вскоре будет ребенок. Ведь он же себя в этой ситуации представлял на месте Гарри, чуть ли не со Святочного Бала на четвертом курсе представлял, он все эти годы видел, как Гермиона становится только привлекательнее! Но и Гарри Рон знал очень хорошо и вполне мог угадать во всех деталях, почти до последнего жеста и улыбки, как теперь себя ведет с Гермионой Гарри, заняв его место — ну а потом, уже в спальне, где ему-то все можно…

Рон бодал косяк, плакал и матерился, и Джордж слышал его, но так к нему и не вышел — своими пьяными жалобами на друзей, которые как-то изменили ему, ничего ему перед этим не обещав, Рон достал Джорджа еще прошлым летом.

Если не считать этого не вполне удачного похода на мемориальную церемонию, выходы в свет Рону были на пользу: Рона начали узнавать на улице и в магазине, маленькие покупатели постоянно просили его рассказать об уничтожении хоркруксов, об ограблении Гринготтса, о полете на драконе — и Рон, в котором был еще жив обидчивый, увлекающийся, мечтательный ребенок, исполнял их просьбы с удовольствием. Торговля после этого пошла еще лучше, вслед за детьми в магазин потянулись журналисты и самозванные биографы, и к следующему Рождеству Рон стал самым популярным и любимым героем магической Британии. Гарри и Гермиона были молчаливыми и серьезными, праздные расспросы их раздражали, и героями они были неудобными: Гарри портил жизнь и бывшим врагам, заметавшим свои прошлые делишки под ковер, и бывшим союзникам, которые слишком уж стремились воспользоваться плодами победы, Гермиона не смотрела ни на чины, ни на заслуги, требуя потесниться ото всех, кто вольно или невольно мешал справедливости по отношению к кентаврам, домовым эльфам и каргам. А вот веселый Рон из магазина волшебных розыгрышей с его постоянными байками и окружавшей его толпой детей никому не мешал, пусть даже родителям и случалось в результате потратить в его магазине куда больше, чем они собирались.

В начале весны Рон стал замечать, что в зале, в котором Джордж работал над новыми товарами, Джордж занимается совсем не той магией, что раньше. Иногда к Джорджу заходил Билл и, судя по звукам, они там чуть ли не дрались, но вскоре после этого выходили довольные друг другом. А потом из Румынии приехал Чарли, Джордж все-таки разрешил ему поселиться в одной с ним комнате и отдал Чарли кровать Фреда, и Рон почувствовал, что вокруг него что-то происходит, о чем ему не говорят.

— Ладно, я думаю, что тебе все-таки можно рассказать, — согласился Джордж. — Не знаю, правда, как ты среагируешь… Гарри и Гермиона многим неудобны. Они не умеют хитрить, не умеют интриговать и заключать временные союзы с мерзавцами, а просто отмахнуться от них двоих и куда-нибудь их задвинуть уже не получается — они слишком популярны, и простые люди их любят. Все это должно было кончиться очередной подставой и шельмованием в газетах, но Гарри-то думает, что лучше открытый бой, и специально идет на обострение. В общем, скоро их будут убирать. Скоро нам снова идти биться — в Аврорате не знаешь, кому и доверять, там почти те самые авроры, что при Фадже и при Вольдеморте, так что с Гарри будут те же, что и были раньше: Кингсли, Гестия, Невилл, Ли, Билл, Чарли, я…

— Мне обидно вот это «тебе все-таки можно рассказать», — сказал Рон и стиснул зубы как от боли. — Я, конечно, считаю, что они двое повели себя со мной по-свински, но это же не значит, что я хочу, чтобы они погибли! Я же… — Рон проглотил слова, что любит обоих, почти как и раньше, махнул рукой, опустил глаза. — Это же другое дело! Не та это ситуация, когда можно считаться прошлыми обидами. Не время о себе думать.

— Ты все-таки хорошим парнем вырос, братишка, — одобрил Джордж. — Ведешь себя, бывает, как придурок, но не это главное. Пойдем, я посмотрю, что ты из боевки помнишь.

— Да в жопу себе свое одобрение засунь, — проворчал Рон, немного краснея. — Нормальный я. Обычный, как все.

Так Рон попал в Годрикову Лощину, в которой Гарри восстановил небольшой дом своей семьи, не желая жить в мрачном особняке Блэков. Для Гарри и Гермионы Годрикова Лощина была особым местом, там их соединили рождественская магия и смертельная опасность, там они осознали неразрывность своей связи, только еще четыре месяца после этого не могли решиться и принять все следствия — пока Гарри не унес Гермиону с собой сразу после победы, воспользовавшись тем, что антиаппарационные чары на Хогвартсе еще не восстановились после смерти снявшего их Вольдеморта. Выныривая из аппарационной воронки, Гермиона ожидала увидеть вокруг себя темное и пыльное фойе дома на Гриммо, а увидела мирную и тихую деревенскую улицу, свежие листочки на молодых деревцах, небольшую церковку. Она сначала и не узнала Годрикову Лощину, преображенную весной, она смотрела на Гарри и не могла поверить, что все так быстро может измениться, что они все-таки живы, что жизнь может быть такой светлой.

— Мы ведь уже давно решили, что будем вместе, пока нас не разлучит смерть, — сказал Гарри, он смотрел на нее, грязную и исцарапанную, с растрепанными, сбившимися в колтуны волосами, словно никогда не видел никого красивее. — Если даже смерть нам проиграла, чего нам теперь бояться?

В тот момент Гарри только легко коснулся губами губ Гермионы, у них ведь впереди была целая жизнь, и торопиться им было некуда. Можно было умываться холодной колодезной водой, смывая с себя грязь и усталость, можно было бродить по весеннему лесу, лежать в траве среди полевых цветов и там же уснуть в обнимку. Дом Гарри они восстанавливали несколько дней, им помогала магия, а больше того помогали соседи, многие из которых, и маги, и магглы, еще помнили бабушку и дедушку Гарри. Работа была непривычной, тяжелой, но радостной — и в первую ночь в заново отстроенном доме они уже спали в одной постели, это казалось естественным, да и не им было присматриваться друг к другу и бояться сделать последний шаг.

Вот в этот дом, овеянный славой и любовью, и вступил Рон почти два года спустя: за окнами стоял ранний весенний вечер, на деревьях распускались почки, а в доме собирались люди, готовые умереть за то, ради чего они жили, и Кингсли уже был здесь — скинув мантию министра, он собирался сражаться как простой аврор.

— Может, это такой мой способ отделаться от надоевшей должности, — отговорился Кингсли от зубоскалящих братьев Рона, которые с официальной серьезностью предлагали ему поберечь себя ради державы. — Ну или если меня зацепят хорошенько, эти козлы тогда точно влипнут. Покушение на министра — это вам не это, это совсем другое дело!

— Я рад, что ты пришел, Рон, — просто сказал Гарри, встречая друга, и протянул Рону руку, а Рон все же заметил, что Гермиона к нему не вышла, но обижаться уже не стал, не время.

Джордж и Чарли что-то химичили, переходя от окна к окну, а Билл подошел к ним и слегка покрутил Джорджу единственное оставшееся ухо.

— Проболтался все-таки? — с шутливым укором сказал Билл. — Младшего сына все же мог бы родителям оставить. Младший сын — всегда любимый сын.

— Да брось ты ерунду всякую, — раздраженно потребовал Рон, хотя ему бы такое почаще надо было слышать, еще когда он ребенком был — семья у него была хорошая, но в чем-то строгая и суровая, без сантиментов.

— Молодой ты еще, — ответил на это Билл. — И непонятливый немного, но это уж уродился такой.