По ту сторону дневника (джен)

Путь из Хогвартса в «Нору» прошел как в тумане. Ее, новую Джинни, окружили плотным коконом заботы, который ощущался скорее как клетка. Миссис Уизли не отпускала ее руку ни на секунду, мистер Уизли то и дело бросал на нее встревоженные, полные отцовской боли взгляды, а братья… братья вели себя на удивление тихо. Даже Фред с Джорджем, казалось, утратили часть своего неуемного жизнелюбия, глядя на ее бледное лицо и пустоту в глазах.

Она играла свою роль безупречно. Молчала, вздрагивала от резких звуков, смотрела в одну точку. Посттравматический синдром был лучшим из возможных прикрытий. Он объяснял все: ее отстраненность, нежелание говорить, отсутствие аппетита и, самое главное, несоответствие ее реакций реакциям той девочки, которую знала эта семья. Никто не ждал от нее привычной живости. Все ждали, что она будет сломлена. И она давала им то, чего они ждали.

Когда перед глазами возникла «Нора» — нелепая, многоэтажная, кривобокая постройка, державшаяся на честном слове и толике магии, — в глубине сознания шевельнулось что-то теплое. Фантомное чувство. Воспоминание-эмоция оригинальной Джинни о доме, о безопасности. Но для нее, для попаданки, это был лишь яркий, досконально точный макет из ее прошлого мира. Она знала этот дом по описаниям в книгах, видела его в фильмах. Но она никогда не была здесь дома.

— Вот мы и на месте, милая, — голос миссис Уизли был надтреснутым от сдерживаемых слез. — Сейчас я заварю тебе успокаивающий отвар, и ты ляжешь в свою постельку. Все хорошо, ты дома.

Она позволила увести себя внутрь. Запахло знакомо и чуждо одновременно: пылью, деревом, магией, чем-то пекущимся в духовке и легким ароматом навоза, доносящимся со двора. Все было на своих местах. Часы, показывающие, где находится каждый из членов семьи, — все стрелки указывали на «Дом». Вязальные спицы, сами по себе порхающие над креслом. Стопка кастрюль у раковины. Хаос, который для Уизли был порядком.

Ее усадили за большой кухонный стол, и суета вокруг нее удесятерилась. Молли металась между плитой и шкафчиками, Артур пытался ее успокоить, близнецы растерянно переглядывались, а Перси принял важный вид, словно его присутствие само по себе было целебным. Гарри и Рон стояли чуть в стороне. Гарри смотрел на нее с явным чувством вины, будто это он был во всем виноват. А Рон… Рон уже начал оттаивать от шока, и на его лице проступало нетерпеливое предвкушение. Предвкушение рассказа. Он был в центре событий, он был героем, и ему не терпелось поделиться этим со всеми.

Именно в этот момент она впервые почувствовала к нему не просто книжную неприязнь, а настоящее, физическое отвращение. Его сестра, которую он считал мертвой всего несколько часов назад, сидит перед ним — бледный призрак самой себя, — а он думает лишь о том, как бы повыгоднее подать свою роль в этой драме.

— Мам, может, сначала поедим? — громко спросил он, перекрывая щебетание матери. — Мы с Гарри умираем с голоду! Сражаться с василиском — это вам не в плюшки играть!

Миссис Уизли на секунду замерла, разрываясь между желанием накормить своего «Ронни-пончика» и уложить спать «бедную Джинни». Победил материнский инстинкт кормилицы.

— Конечно, дорогой, конечно! Сейчас все будет!

Ей принесли чашку с дымящимся отваром. Он пах валерианой, ромашкой и еще чем-то сладковатым. Она сделала несколько крошечных глотков, чувствуя, как по телу разливается не столько успокоение, сколько легкая сонливость. Лекарство, без сомнения, было сдобрено легким усыпляющим зельем. Дамблдор, должно быть, дал рекомендации. «Пусть спит, так будет лучше для всех».

Еда появилась на столе с помощью магии. Жареная курица, картофельное пюре, горошек, подливка. Запах был восхитительным, но желудок сводило от нервов. Она сидела, ковыряя вилкой в тарелке, и слушала.

А Рон рассказывал.

Это был настоящий бенефис. В его версии событий они с Гарри были двумя неустрашимыми рыцарями. Он красочно описывал встречу с пауками, преувеличивая их размеры и свирепость. Он рассказывал, как они «раскусили» Локхарта, хотя на самом деле тот сам себя выдал. Про Гермиону было упомянуто вскользь.

— Да, Гермиона, конечно, нашла про василиска в книжке, — небрежно бросил он, набивая рот курицей. — Но потом ее же и подловили. Хорошо, что мы с Гарри не такие, мы всегда начеку!

Гарри при этих словах заметно смутился.

— Рон, Гермиона спасла нам жизнь своими исследованиями. И она…

— Да ладно тебе, Гарри, не скромничай! — перебил его Рон, отмахиваясь куриной ножкой. — Главное, что ты его прикончил! А я… я обрушил на этого проходимца Локхарта потолок! Он получил по заслугам!

Ни слова сочувствия кому-либо. Ни слова благодарности Гермионе, которая сейчас лежала в больничном крыле, приходя в себя после окаменения. В его мире существовал только он, его лучший друг-знаменитость и их великие подвиги.

Она подняла глаза и встретилась взглядом с отцом. Мистер Уизли не слушал Рона. Он смотрел на нее, и в его добрых глазах читалась глубокая, тихая тревога. Он видел, что она не ест. Он видел ее отчужденность. И, в отличие от Молли, он не пытался заглушить это суетой. Он просто наблюдал. В этот момент она поняла, что Артур Уизли может стать ее союзником. Он был умнее и проницательнее, чем казался.

— А Джинни… — Рон наконец удостоил ее вниманием, скорее как часть декораций для своего рассказа. — Она просто… ну… была там. Риддл ее совсем одурманил. Она даже не понимала, что происходит.

Это было последней каплей. Непонимание, смешанное с пренебрежением. Он не видел в ней личность, не видел жертву. Он видел лишь досадную деталь, сломанную вещь, которую теперь починили.

Она медленно отставила тарелку. Зелье начинало действовать, голова кружилась.

— Я… устала, — прошептала она. Голос все еще был хриплым и слабым.

Молли тут же подскочила.

— Конечно, моя хорошая, конечно! Идем, я провожу тебя в твою комнату.

Поддерживаемая матерью, она поднялась по шаткой лестнице. Комната Джинни была маленькой, под самой крышей. Розовые обои, плакаты с игроками «Холихедских Гарпий» на стенах, маленькое окошко с видом на сад. Все было девчачьим, ярким, живым. И все было чужим. Это была комната девочки, которая любила квиддич, смеялась с братьями и была тайно влюблена в героя. Девочки, которой больше не было.

Миссис Уизли уложила ее в кровать, подоткнула одеяло со всех сторон, словно пеленая младенца.

— Спи, моя родная. Завтра все будет лучше. Утро вечера мудренее.

Она поцеловала ее в лоб и, оставив на тумбочке стакан воды, на цыпочках вышла, прикрыв за собой дверь.

Несколько минут она лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам дома: скрипу половиц, приглушенным голосам снизу, тиканью часов. Зелье тянуло в сон, но ее взрослый, тренированный бессонницей и кофеином разум сопротивлялся. Ей нужно было думать.

Первое. Маскировка. Роль травмированной девочки — идеальна. Она дает ей время и пространство. Никто не будет лезть с расспросами, никто не будет ждать от нее нормального поведения. Она может молчать, наблюдать, анализировать.

Второе. Враги. Дамблдор — главный. Он опасен, умен и считает ее непредставляющей угрозы. Это нужно использовать. Рон… он не враг в том же смысле. Он — препятствие. Гиря на ногах у Гарри. Его зависть, его эгоизм, его узколобость — все это тормозило развитие Гарри, отравляло его дружбу с Гермионой. Рона нужно было… нейтрализовать. Не убить, конечно. Просто отодвинуть в сторону. Лишить влияния. И ее нынешнее положение давало ей для этого все карты в руки. Она — его пострадавшая сестренка. Любое ее слово против него будет воспринято родителями с удесятеренной серьезностью.

Третье. Союзники. Гарри и Гермиона — цель. Их нужно свести, укрепить их союз, превратить его в нечто большее. Они — ядро будущего сопротивления. Сириус Блэк — скрытый ресурс. До его появления еще год. Нужно подготовиться. Артур Уизли — потенциальный союзник в семье. Близнецы… они непредсказуемы, но их гений и преданность семье можно направить в нужное русло.

Четвертое. Саморазвитие. Ментальный щит Риддла — это костыль. Временный и ненадежный. Она не знала, как долго он продержится и как он будет работать, когда ее сознание начнет конфликтовать с образом «влюбленной фанатки». Ей жизненно необходимо изучить окклюменцию. Настоящую, а не то недоразумение, которому Снейп пытался учить Гарри. Ей нужно найти книги, практиковаться тайно. Это задача номер один.

Она осторожно села в кровати. Голова все еще кружилась, но мысль работала ясно. Она подошла к маленькому зеркалу, висевшему на стене.

Из зеркала на нее смотрела незнакомка. Бледное, веснушчатое лицо. Большие карие глаза, сейчас казавшиеся темными провалами. И копна огненно-рыжих волос. Это тело было слабым, хрупким. Но в глазах отражающейся девочки уже не было детской наивности. В них плескался холодный, взрослый расчет.

«Я не знаю, что случилось с твоей душой, девочка,» — мысленно обратилась она к своей предшественнице. — «Может, ты отправилась в свое Следующее Большое Приключение, а может, просто растворилась во тьме того дневника. Но я не позволю твоей жертве быть напрасной. Я не позволю им всем погибнуть снова».

Она вернулась в кровать и на этот раз позволила зелью утянуть себя в сон. Но это был уже не сон жертвы, а короткая передышка солдата перед боем.

Прошло несколько дней. Она неукоснительно придерживалась своей роли. Говорила мало, ела еще меньше. Большую часть времени проводила в своей комнате, глядя в окно, или сидела в углу гостиной с книгой, делая вид, что читает. Семья привыкла. Ее тихое присутствие стало частью нового быта. Молли продолжала ее опекать, но уже менее навязчиво. Артур все так же молчаливо наблюдал.

Она использовала это время, чтобы прислушиваться и запоминать. Она изучала динамику семьи Уизли изнутри. Видела искреннюю любовь, которая их связывала, но видела и трещины. Постоянная нехватка денег, которая давила на родителей. Помпезность Перси, которая всех раздражала. И вечное соперничество Рона с его более успешными братьями и всемирно известным другом.

Однажды вечером, когда она сидела в гостиной, Фред и Джордж решили, что с нее хватит хандры. Они подошли к ней, и у обоих был самый заговорщицкий вид.

— Джинни-сестренка, — начал Фред.

— Мы тут подумали, — подхватил Джордж.

— Что тебе нужно немного развеяться.

— Поэтому мы приготовили для тебя сюрприз!

Они протянули ей небольшую коробочку. Она с сомнением посмотрела на них. Внутри ее взрослого разума зажегся красный флажок: от близнецов можно было ждать чего угодно. Но во взглядах братьев не было злого умысла, лишь искреннее желание помочь. Она медленно открыла коробку. Внутри лежало несколько конфеток в ярких обертках.

— Это наши новые «Задушевные сладости», — с гордостью пояснил Джордж. — Съешь одну, и у тебя на полчаса вырастут очаровательные пушистые ушки, как у котенка!

Она посмотрела на конфеты, потом на их сияющие лица. И впервые за все это время ее губы дрогнули в подобии улыбки. Не веселой, а скорее усталой, но искренней.

— Спасибо, — прошептала она. — Я… я пока не хочу ушки. Но спасибо.

Близнецы слегка сникли, но ее тихая благодарность, видимо, была для них большим прогрессом. Они переглянулись и оставили коробку на столике рядом с ней.

— Ну, если надумаешь… они еще и вкусные, со вкусом ирисок.

Когда они ушли, она взяла одну конфету. Она не собиралась ее есть. Но этот жест… он был настоящим. Он не был продиктован жалостью или чувством долга. Они просто хотели ее развеселить. Она спрятала коробочку в карман мантии. Возможно, эти двое станут первыми, с кем она сможет построить настоящие, а не фальшивые отношения.

Вечером того же дня произошел еще один показательный инцидент. За ужином Рон снова жаловался. На этот раз на то, что ему придется все лето заниматься нудными домашними заданиями, пока Гарри будет «прохлаждаться» у Дурслей.

— Это несправедливо! — ныл он. — Почему ему всегда все самое интересное, а мне — тонна пергамента по зельеварению?

— Рональд, — строго сказала миссис Уизли. — У Гарри очень трудная жизнь с этими его родственниками. И ты должен радоваться, что можешь ему помочь с уроками.

— Помочь? — фыркнул Рон. — Это скорее Гермиона ему поможет. Она же у нас всезнайка. Наверняка уже всю программу следующего года выучила. Зануда.

Внутри нее все похолодело. Она медленно подняла голову и посмотрела прямо на Рона. Ее взгляд был пустым и холодным.

— Она спасла тебе жизнь, — сказала она. Голос был тихим, почти беззвучным, но в наступившей тишине каждое слово прозвучало как удар гонга.

Рон опешил.

— Что?

— Гермиона. Она спасла тебе жизнь. Если бы не она, ты бы до сих пор сидел в той комнате с Локхартом. Или лежал бы мертвый рядом со мной.

За столом воцарилась гробовая тишина. Все уставились на нее. Рон покраснел до корней волос.

— Я… я этого не говорил! Я просто…

— Ты назвал ее занудой, — так же тихо продолжила она, не отводя взгляда. — Девочку, которая сейчас в больнице из-за того, что пыталась спасти всех нас.

Она медленно встала из-за стола.

— Я не голодна.

И, ни на кого больше не глядя, она поднялась в свою комнату, оставив за спиной ошеломленную семью и униженного, побагровевшего Рона. Она не знала, как они это воспримут. Сочтут ли это проявлением посттравматической агрессии или чем-то еще. Но она знала одно: первое семя сомнения в безупречности «лучшего друга» Рона Уизли было брошено. И она сделала это не как манипулятор, а потому что не смогла промолчать. Защищая Гермиону, она впервые почувствовала, что защищает что-то свое.

Закрыв дверь своей новой, чужой комнаты, она прислонилась к ней спиной и выдохнула. Роль сломленной жертвы была утомительной. Но сегодня она поняла, что у этой роли есть и свои преимущества. Иногда самый тихий голос звучит громче всех.

Она посмотрела на свое отражение в темном стекле окна.

— Мое имя Джиневра Уизли, — прошептала она в тишину. — И меня больше никто и никогда не сделает жертвой.