Второй Шанс (Времена Мародеров, или Все не так) (гет)

Слизеринская гостиная встречала гостей тишиной и недоверием. Студенты-старшекурсники расселись по креслам и диванам, оставляя младшекурсникам лишь стоячие места. В центре комнаты стоял профессор Слизнорт, их декан, и, колыхаясь всем телом при каждом движении, пытался представить новую старосту. Его не слушали, тихо переговаривались между собой, читали, а кто-то и вовсе сразу ушел по своим комнатам. Только там слизеринец мог остаться наедине с самим собой, подумать, сделать домашнее задание, да и просто отдохнуть. Комнаты здесь были у каждого личные, чужое пространство уважалось, и никто друг к другу в гости без стука не заходил. Слизнорт «кхе-кхекнул» пару раз, и на него, наконец, обратили внимания.

— Дорогие мои, в том году выпустилась наша дорогая староста, мисс Беллинда Крауч. Ей на замену я выдвинул новую кандидатку. Прошу любить и жаловать — мисс Франческа Забини.

Послышались сухие вежливые аплодисменты. Лорен Эйвери, сидя рядом с братом, рассматривала эту девушку: длинные прямые волосы цвета вороного крыла, постриженные легкой лесенкой, шоколадные глаза в обрамлении пушистых ресниц, стройная, притягательная. Если бы вдруг слизеринской Королеве понадобилось охарактеризовать Франческу одним словом, то она наверное сказала бы «сочная». Потому что Забини была именно такой — яркой, сочной, безумно красивой. На нее вешались парни, а так же из-за нее вешались парни. Но Франческа не была глупой красивой куклой. В Слизерине в принципе не учились глупые волшебники. С мисс Забини Лорен была в легких приятельских отношениях, которые не переходили в дружеские посиделки по ночам и рассказывание друг другу о своих тайных желаниях и переживаниях. Слизеринская дружба была либо явлением господства-подчинения, когда кто-то один был лидером, которого беспрекословно слушались остальные, либо холодного честного соперничества, как это было у Лорен и Франчески.

— Как она тебе? — спросила Лорен у сидящего рядом брата. Тот поморщился:

— Слишком бойкая, — тихо ответил Алан, прирожденный лидер, которому не нужны были конкуренты никакого пола. Значит, Забини он рассматривал как потенциальную конкурентку в будущей жизни…

— А ты? — не глядя, продолжила Эйвери.

— А что я? — спросил Рабастан Лестрейндж, который стоял сзади, облокотившись на спинку дивана, на котором сидели брат с сестрой.

— А как ты к ней относишься? — заинтересовалась Лорен. На самом деле, она не знала, кто находится рядом, и спросила просто ради интереса. А может, и чтобы использовать эту информацию в своих интересах.

Рабастан пожал плечами и с усмешкой бросил:

— Я люблю рыжих.

Лорен Эйвери рассмеялась. Смех у нее был глубокий, раскатный, она всегда закидывала назад голову, при этом ее длинные кудри покачивались в такт ее движениям. Вот и сейчас она закинула голову и увидела, что Рабастан наклонился к ней, и его черные прямые волосы с серебристым отливом, длиннее обычной мужской длины, свесились и касались лба девушки. Лорен замерла.

— Спокойной ночи, мадемуазель! — Рабастан резко выпрямился и, коротко кивнув, удалился в свою комнату. Эйвери задумчиво глядела ему вслед, не обращая внимания на то, что говорил ее брат. Лестрейндж был удивительный молодой человек. Нельзя было назвать его красивым: высокий лоб, узкий нос с небольшой горбинкой, ресницы почти отсутствовали, отчего его взгляд казался еще более жестким. Но в Рабастане была харизма, да, именно она, делавшая его очень интересным и привлекательным. К тому же Рабастан умел скрывать свои недостатки: длинная челка скрывала высокий упрямый лоб и внешне сохраняла баланс между верхом и низом лица. Он всегда одевался по моде, у него было несколько приталенных полупальто разных цветов, брюки, всегда идеально выглаженные, аккуратные. Множество разнообразных рубашек, жилетов, пиджаков. Он всегда ходил в перчатках, сохраняя этим какую-то смешную семейную традицию — Лорен знала старшего брата Рабастана, Рудольфуса, который так же, как и его покойный отец и мать, ушедшая полутора годами раньше, всегда носил перчатки. Рудольфус, к слову, был абсолютно не похож на брата. Он был почти копией отца, младший же брат пошел в мать и характером, и внешностью.

Рудольфус обладал весьма плотным, спортивным телосложением. Ниже ростом, чем брат, старший Лестрейндж напоминал быка — ходил стремительно, прямо, широкими четкими шагами; смотрел исподлобья, глаза у этого молодого человека были небольшие, темные, какие-то злые… Рабастан смотрел прямо, спокойно, уверенно. Но закрытость, тайная, подсознательная, чувствовалась в младшем Лестрейндже.

С чем это было связано, Лорен не знала, да и никогда не стремилась узнать. У Эйвери не было друзей, кроме брата. Ей это было просто не нужно, но сейчас она бы хотела заполучить Рабастана Лестрейнджа к себе в друзья и союзники. Тогда она еще не знала, чем обернется ей через некоторое время это решение...

* * *

Джеймс твердо решил, что не пойдет на встречу с Лорен, но что-то случилось, и вот Поттер уже стоял в гостиной с мантией-невидимкой в руках. Это «что-то» носило имя Фрэнка Лонгботтома, ехидно улыбалось и отпускало меткие, сочащиеся ядом, комментарии по поводу девушек, отношений, брака и всего, что его окружало.

— Поттер, вот скажи мне на милость, у тебя когда в последний раз был секс? — Сохатый открыл рот, чтобы ответить, но ему такого шанса не выпало, — верно, хрен знает когда. Вот и сходи к Лорен на свидание. Ты нравишься ей, а она... ну, она еще не самое худшее, — Поттер уже собирался возразить, но ему снова не дали право слова. — Да не съест же она тебя! Вали давай!

Вот так Джеймс и оказался в пустой гостиной. Он в очередной раз задумался, каким все-таки странным человеком был Фрэнк — циник по природе своей, хам и мизантроп, он мог опошлить любую вещь. Но, что удивительно, Лонгботтом любил своих друзей, насколько это вообще возможно в его случае, за них он был готов отдать свою жизнь. Он заботился о своей матери, бойкой молодой женщине, которая тоже, как и сын, за словом в карман не лезла. Фрэнк был очень нежен, заботлив и даже романтичен со своей Алисой, хотя редко когда демонстрировал свои отношения кому-то, даже остальным мародерам… Да и вообще, хорошие качества Клювокрыла проявлялись редко. Джеймс в очередной раз убедился, думая о друге, что циники — это разочаровавшиеся романтики. Но Фрэнка еще можно было спасти.

Сохатый еще раз перечитал записку, которая была откровенным шантажом со стороны слизеринки, и интуиция кричала о том, что не нужно никуда не идти, что это принесет немало проблем, что все плохо кончится, наконец!

Джеймс накинул на плечи мантию-невидимку и, двигаясь нарочито медленно, стал спускаться вниз с башни Гриффиндора к Выручай-комнате. С каждым шагом в голове его рождались картины одна хуже другой: что Лорен его подставит, что там будет ждать отряд Пожирателей, что он придет, а она на самом деле вампир и жаждет его крови… Поттер вздрогнул.

Дверь в Выручай-комнату была хитроумно замаскирована, но для мародера не было проблем справиться с этой задачей. Он толкнул створку и очутился в небольшой темной комнате. Там не было окон, стояло лишь одно кресло, повернутое спинкой к вошедшему. Джеймс сглотнул, достал палочку и, подойдя к креслу, с силой рванул его на себя. От неожиданности кресло упало — в нем никого не было. Поразмыслив пару секунд, гриффиндорец решил, что кресло все же не несет опасность. Аккуратно подняв предмет интерьера, он сел в него, нервно постукивая длинными ловкими пальцами по подлокотнику. Звук разносился по пустой комнате, звуча как-то жутковато. Нервы капитана гриффиндорской сборной по квиддичу были накалены до предела, ожидание Лорен, которая сильно опаздывала, только распаляло бой, идущий внутри него. Джеймс ругал Клювокрыла последними словами. И себя за одно: не стоило его слушать. Анимагической формой Фрэнка должен был быть не сокол, а змей-искуситель, а у него, Джеймса, — баран.

Примерно через сорок минут Поттер осознал, что она все же не придет. Чуть ли не бегом он кинулся в Башню Гририффиндора, а оттуда — в комнату мародеров. Карту он забыл в спальне, и необходимо было быть осторожным, чтобы не попасться Филчу или кому-нибудь из преподавателей...

Поттер осторожно открыл дверь спальни, которая встретила его привычной чистотой. Дело в том, что Блэк был страшно брезглив и чистоплотен, так что пыли в комнате не было априори, пол всегда был вымыт, а все вещи идеально выглажены. Разве что в шкафах и на столах был "творческий беспорядок".

Остальные мародеры уже спали. Ремус всегда спал очень тихо, первое время Джеймс даже проверял, не умер ли он. Услышав храп Фрэнка, Джеймс сразу же расхотел его убивать. Он, может, иногда и невыносим, но в случившемся его вины, как таковой, нет. Сохатый на цыпочках подошел к своей кровати, почти бесшумно переоделся и, аккуратно сложив мантию, положил ее под подушку, рядом с фотографией Лили Эванс, сделанную в конце прошлого года. Вспомнив про Лили, Джеймс решил взглянуть на Карту Мародеров, чтобы убедиться, что с ней все хорошо. Проходя мимо кровати Бродяги, на пути к столу, в ящике которого находилась карта, гриффиндорец услышал его сонное бормотание:

— О, шоколадное мороженное! Моя единственная любовь!

Сохатый с трудом подавил приступ хохота.

Блэк, кстати, очень часто говорил во сне. По этому поводу Фрэнк его часто дразнил. Но иногда Сириус кричал. Мародерам приходилось будить друга, извивающегося на кровати, кусавшего подушку и воющего, как раненный зверь. Бродяга резко вставал, оглядывал друзей глазами, полными боли, вставал и шел в ванную, где он опускал голову под кран, стоял так некоторое время. Потом, когда друзья снова засыпали, доставал пачку маггловских сигарет и зажигалку, курил в окно. Никому он не рассказывает, что же ему такое снится... И, видимо, никогда и никому не расскажет...

Поттер, наконец, подойдя к столу, уже собрался достать карту, как увидел темно-синий конверт, на котором серебристыми чернилами было выведено: "Джеймсу Чарльзу Поттеру". Распечатав конверт, Сохатый откинул его в сторону. На желтоватом пергаменте, находящемся внутри, стремительным красивым почерком было написано одно короткое предложение: "Неприятно, когда тебя динамят, не так ли, Поттер?"