За стеклом (гет)

— Я же просил не заходить ко мне в кабинет без стука, — недовольно процедил Блейз, демонстративно закидывая ногу на ногу.

— Дверь была открыта, — официальный тон Грейнджер стал ее визитной карточкой. Никому в министерстве, пожалуй, кроме самого министра, не удавалось так мастерски говорить на языке делопроизводства. Впрочем, речи для Шеклболта тоже писала она и по праву гордилась своим умением сказать простую вещь так, чтобы никто из окружающих ничего не понял. — К тому же, я договаривалась с тобой о встрече.

— Ах да, — небрежно обронил Забини, заглядывая в свои записи. — Совсем забыл, у меня, знаешь ли, есть более интересные и… важные дела, чем встречи с тобой.

— Понимаю, — Гермиона привыкла к тому, что Блейз, стоило ей зайти к нему, прикидывался жутко занятым.

За годы учебы в Хогвартсе это даже стало символом отношений между враждующими факультетами — и если бы вдруг гриффиндорцы начали жать руки слизеринцам при встрече, а последние приветственно махали в ответ, это наверняка сочли бы нонсенсом. Слагхорн схватился бы за сердце, а Макгонагалл сдвинула брови и заподозрила неладное. Нахамить друг другу означало не столько оскорбить, сколько напомнить о своем существовании и подтвердить: мы все еще видим вас, хотя не хочется, и презираем, да. Выпускной мало что изменил, спустя годы Гермиона, сталкиваясь в коридоре с Ноттом, Паркинсон или Гринграсс, немедленно утыкалась в бумаги и предпочитала притвориться слепой. Они отвечали ей тем же, однако при этом гордо думали про себя: «Вот еще, буду я кивать Грейнджер. Много чести» и, вздернув подбородок, спешили дальше. Прижимая к себе папки с документами, Гермиона быстрым шагом доходила до своего кабинета и, шепнув «Коллопортус!», облегченно выдыхала. Часы показывали без двух минут девять, и комната как всегда пустовала — работники отдела не отличались пунктуальностью. Сьюзи, коллега Гермионы, вбегала в комнату спустя полчаса и, торжествующе крикнув: «Успела!», падала на стул. «Успела» в ее понимании означало «пришла раньше обычного». К тому времени от тревоги Грейнджер не оставалось и следа — наверное, пренебрежение вызывает привыкание, как снотворное. Или анестезия — если постоянно ее применять, вздыхал отец, когда-нибудь она перестанет оказывать нужное воздействие.

По этой причине Грейнджер спокойно относилась к подколкам и постоянным напоминаниям о своем происхождении — иногда даже казалось, что без ехидных замечаний бывших однокурсников дни стали бы пресными и ненастоящими. Гермиона шагала по длинным, извилистым коридорам министерства и всегда была готова отбить подачу, как выражался Рон Уизли, лучший друг, близкий товарищ, любимый человек — и еще много определений Гермиона смогла бы подобрать, но со временем память словно стирала их одно за одним. Грейнджер представляла, как маленькое облачко с надписью «Память Гермионы Грейнджер» показывает зубы и обращается колючим существом, похожим на дикобраза. Оно вынимает из-за пазухи тряпку и начинает натирать полы, полирует все поверхности, а после выносит на свалку собранный мусор. В огромных полиэтиленовых пакетах скромно покоятся воспоминания о Роне. С тех пор, как он отбыл на тренировку перед ответственным матчем с Бразилией, прошло уже больше трех месяцев, и, не будь фотографий, Гермиона позабыла бы, как он выглядит.

Она провожала его в путь на следующий день после свадьбы Гарри и Джинни.

— Да ладно тебе, Гермиона, ну не плачь, — Рон так и не научился быть тактичным. Он был каким угодно — добрым, понимающим, смешным, но не тактичным. — Ну не навек же расстаемся, а ты ревешь, — его излишне страстные поцелуи, абсолютно не подходящие, между прочим, для прощального момента, не успокаивали. А воспоминания о счастливых молодоженах вызывали грусть, хотя Гермиона изо всех сил убеждала себя, что рада за них.

— Да, я знаю, но ты ведь будешь писать?

— Каждый день, — последовал стандартный ответ, и Рон подхватил свой чемодан, верно служивший ему семь лет учебы в Хогвартсе.

Она не понимала, как можно превратить «каждый день» в «раз в месяц», если только Уизли писал по строчке в сутки, и за тридцать дней выходило небольшое письмецо, нацарапанное ужасно корявым почерком. Замусоленные пергаменты, похожие на вымученные школьные сочинения, вызывали смутные подозрения: неужели послания любимой даются Рону с таким же трудом, как и эссе по зельеварению? Гермиона складывала их в папочку — специально завела зеленую, с радующими глаз золотистыми полосками — но перечитывала редко, чтобы не расстраиваться.

Грейнджер привыкла жить так, чтобы в старости можно было честно сказать своему отражению: «Я все сделала правильно». Она предпочитала стабильность разнообразию, и любую перемену переживала долго и трудно. В школе ее жизнь нельзя было назвать спокойной, но сейчас размеренное существование Гермиона ценила больше всего. Услышав с утра неодобрительный шепот за спиной или веселенькое «Грейнджер, ты мантию где покупала, в маггловской лавке?», она старалась взять себя в руки и оптимистично думала: «День начинается как обычно, значит, и закончится без происшествий».

— Насмотрелась, Грейнджер? — Блейз растянул губы в улыбке. Гермиона вдруг поняла, что уже с полминуты рассматривает Забини и его кабинет. — Как долго ты еще собираешься любоваться красивым — несомненно — мной? — он взмахнул палочкой, убирая в шкаф папки с документами.

— Хм, я совсем забыла, что чести любоваться тобой удостоен только Малфой, — Грейнджер решительно уселась в кресло, стоявшее у входа, чтобы видеть и Блейза, и Драко.

— Грейнджер, зашей себе рот, сделай одолжение, — огрызнулся Малфой.

— …или наша милая Паркинсон тоже имеет возможность приложиться к ручке монарха? Кстати, Забини, что-то я не припомню: твои оценки за ТРИТОНы действительно не соответствовали занимаемой нынче должности, или я что-то путаю?

— Что ты хотела? — Блейз, до этого покачивающийся на стуле, со стуком опустил его на все четыре ножки и уставился на Гермиону. По правде говоря, ему было все равно, что там себе напридумывала Грейнджер, да и невозможно скрыть, каким образом Забини получил теплое местечко начальника, но объясняться в присутствии Малфоя он не желал. — Выкладывай и уматывай.

— Проект, — она помахала синей папкой и поднялась на ноги, две пары глаз следили за каждым ее движением, и от этого к щекам приливала краска. — Мне все равно, кому из своих служащих ты поручишь помогать моему отделу, но я бы предпочла…

— Я сам решу, — глядя в окно, заявил Блейз, разворачивая только что прилетевшую записку. — А сейчас позволь…

— Начнем с завтрашнего утра, — припечатала Гермиона, с осуждением покосившись на чашку с остатками кофейной гущи. — Жду работника вашего отдела в девять утра. И без опозданий, а то получится как всегда — назначено в девять, жду-жду, и только к четверти одиннадцатого вижу в дверях растрепанного и совершенно несобранного молодого человека.

— Просто люди, Грейнджер — не дементоры, не инферналы, а люди, — имеют обыкновение опаздывать, — вставил Драко, а Забини поднялся на ноги и отошел к камину. — Но тебе этого, разумеется, не понять — ты-то у нас обречена на выполнение всякой ерунды.

— Не все люди, Малфой, — Гермиона поднялась на ноги и подошла к двери. Взявшись за ручку, как будто искала у нее поддержки, она закончила: — Некоторые действительно обречены выполнять ерунду, а жизнь других намного интереснее — судебные процессы там, сборища, сомнительные друзья и родители-заключенные, — и вышла из кабинета, решительно хлопнув дверью.

«Подло», — шепнул ей внутренний голос, но Грейнджер отмахнулась. Благородство не всегда к месту, и если Малфой не хочет забыть про свою неприязнь, то почему же она, Гермиона, должна молча выслушивать оскорбления? Судя по изменившемуся лицу Драко, ее слова стали ударом ниже пояса: Люциус до сих пор сидел в Азкабане. Наверное, она погорячилась, но возвращаться и извиняться было бы глупо.

— Сука, — просто сказал Блейз. — Министр написал, чтобы я оказал всяческое содействие в осуществлении проекта, — он указал взглядом на записку и тяжело вздохнул. — Предвидел, главная морда, что я не обрадуюсь затее.

— Шеклболт всегда был мудаком, им и умрет, — Малфой схватил со стола бумажонку и пробежал глазами по строчкам. — Слушай, а Грейнджер с ним, случаем, не спит? Что-то больно часто он дает ей волю.

— Не интересуюсь, — буркнул Забини. — А потакает ей Кингсли по старой памяти — как-никак героиня войны, участие в Битве, медали, блин, награды, кубки, дипломы или что там обычно дают? Не знаю, я не коллекционирую хуйню.

— Так или иначе, я не собираюсь скакать от радости и кланяться. Если министр подпишет приказ об увольнении, так тому и быть.

— Это работа, а не школа, где можно было скривиться, отказаться работать в паре с той-самой-дурой. Сейчас я не могу заявить министру: «Ты неправ», я могу лишь предложить и получить вежливый пинок под зад. Поэтому мне придется написать Шеклболту ответное письмецо с восторгами по поводу сотрудничества и завтра — в девять, блядь — начать переписывать комнатушки и кабинетики родного министерства. Ненавижу. И самое интересное, что ты об этом прекрасно знаешь, Драко.

— Но почему? Почему мы должны идти на поводу у Грейнджер? У надоедливой Грейнджер?

— Тебя что больше задевает: то, что придется бесцельно тратить свое время или то, что придется его тратить под руководством грязнокровки?

— Да меня, не поверишь, все бесит. А ты, я смотрю, спокоен, — укорил Малфой с таким видом, будто Забини совершил преступление.

— Кингсли уже намекнул мне, что должность моя престижная. Очередь на нее длинная, родственников у чиновников много, и все как один — с амбициями. Неверное действие — и я вновь окажусь в компании мамаши, закатывающей глаза и повторяющей: «Ты никчемен, сынок. Даже в кресле начальника не смог удержаться, мне так жаль». Я, блин, ненавижу ее жалость, меня трясет, когда она начинает сюсюкать и делать свои сраные выводы. К тому же, — Блейз достал бутылку вина и показал ее Драко, тот кивнул, — меня устраивает моя работа, понимаешь? Не пыльно, необременительно, почетно, что еще надо?

— То есть ты собираешься бегать по этажам в компании Грейнджер? — не поверил своим ушам Малфой.

— С Грейнджер и с тобой, — уточнил тот, чокаясь с Драко, который тут же замер:

— Что это значит?

— Ну сам подумай: Уильсон занят, Нотт сейчас во Франции…

— Развлекается с француженками, — вставил Драко, и Забини показалось, что в голосе сквозила зависть.

— Я рад за него. Остаешься ты и Смит, но Смита я терпеть не могу, поэтому выход очевиден.

— Я же сказал, что не пойду к Грейнджер. Я больше не намерен выслушивать ее нудные речи и видеть псевдосочувствующую физиономию. «Ах, Малфой, ты принес нужные бумаги? Ох, присаживайся, или тебе надо бежать к начальнику? Эх, выпей тыквенного сока, а то небось устаешь по этажам носиться». Да пусть она засунет свои напитки себе в…

— Ты пойдешь к Грейнджер, Драко.

— С какой стати? — Малфой прищурился и стиснул в кармане палочку.

— Потому что я твой начальник, а ты должен меня слушаться, — ровным голосом произнес Забини, вновь закидывая ногу на ногу.

Драко был готов к подобному ответу, и, по всей видимости, ему удалось удержать себя в руках. Судя по недоуменному взгляду Блейза, тот удивился невозмутимости Малфоя, однако продолжил:

— Так что? Ты уже согласен, или продолжим размышления на тему «кто круче»? Как в школе, а? — голос Забини подрагивал, и Драко едва сдержал усмешку: три года назад в этой игре побеждал он — и только он. Блейз оставался на вторых ролях, и вряд ли такое положение ему нравилось.

— Что, больное самолюбие не дает покоя? Вспоминаешь прошлые обидки? Как Дафна выбрала меня, потому что мой отец был правой рукой Лорда, а твоя мамашка сама себе трусы штопала, в перерывах муженька подыскивая? Как Слагхорн прислал мне приглашение, а тебе передал помятую открыточку через третьи руки? Как меня взяли в команду по квиддичу, а ты на трибунах свистел? Я-то думал, ты вырос из штанишек, а ты все горшок под кроватью держишь.

Наверное, Драко погорячился, но неприкрытая издевка в голосе бывшего однокашника — и друга, что скрывать — подействовала как огонь на мантикору. Мир перевернулся с ног на голову, будто какой-то полоумный шутник опрокинул его навзничь и покатил по полу, словно стеклянный шар сумасшедшей Трелони. Все тяжелые мысли, что ворочались у него в голове подобно жирным слизням, наконец-то рассыпались сотней мелких червей и обернулись словами. Они рвались наружу, как твари, которыми Малфой наградил Уизли на втором курсе.

— Ты, Малфой, мудила, — спокойно сказал Блейз, даже не смутившись. — Не понимаешь, что к жизни нужно относиться легче: если сегодня ты на вершине, это не значит, что завтра волна не пойдет вниз и не накроет тебя с головой. Вчера ты был в фаворе, а сейчас вынужден подчиняться ублюдку Забини, тому самому, что списывал у тебя зелья. Закон подлости, а, может, и бытия, а?

— По-моему, ты перечитал той херни, что постоянно таскала в сумке Грейнджер. Умные книжки и все такое. Ты хоть сам-то понял, что сказал?

— Лучше твоего. Мне насрать на всю эту карьерную лестницу. Мне все равно, что когда-то ты сидел рядом со Слагхорном, а я у выхода, ведь сейчас это неважно. Но я не люблю, когда меня пытаются втоптать в грязь, Малфой, — он внезапно поднялся на ноги и в два шага оказался возле Драко, схватив того за рубашку, — поэтому не советую этого делать.

— Иначе что?

— Иначе ты будешь иметь большие проблемы с начальством.

— А знаешь что, друг Забини? Иди-ка ты на хуй, — с этими словами Малфой оттолкнул Блейза и стремительно вышел из кабинета, забыв захватить важные пергаменты.

В конце концов, старая школьная дружба еще не обозначает, что он, Драко, должен кланяться и приседать. С какой стати? Подпишет приказ — пусть, не велика потеря. Мальчиком на побегушках он не станет — не для того вынес столько унижений, стараясь избежать тюрьмы. Иногда Малфой сам не понимал, чего больше боится: смеха за спиной или обвинений в лицо. Стоило лишиться покровительства, и многочисленные школьные почитатели, заглядывавшие ему в рот, испарились со скоростью новенькой «Молнии». При встрече в Косом переулке они прятали глаза, стараясь перейти на другую сторону улицы или, наоборот, с вызовом пялились, кому-то просто не было дела, и лишь некоторые сухо кивали, торопясь купить необходимое и продолжить путь. Как ни странно, Поттер и его друзья кивали: Гарри даже как-то пожал руку при встрече, чем привел Драко в полнейшее изумление — он взглянул на свои пальцы, будто ожидая увидеть там следы прикосновения Поттера.

Но даже такому обществу чужих и недружелюбных людей Малфой радовался — виду не подавал, но убеждал себя, что если все эти двуличные придурки исчезнут, будет еще хуже. Так и до сумасшествия недалеко.

По ночам было хуже, да.

Боггарты преследовали его во снах — наяву не приходилось встречать, — грозили длинными пальцами, ползли тонкими червями, подбираясь к ногам. Драко бежал прочь, уворачиваясь от сотни рук, а из дыр в стенах проклятого коридора появлялись все новые существа, похожие на инферналов. Трупы когда-то погибших чувств восставали, повинуясь невидимой палочке, гнались за ним, ходили по пятам и время от времени нападали — скопом, дружно, хватали за шкирку, швыряли на землю и вгрызались в плоть. Когда-то — Малфой подозревал, что во время Битвы за Хогвартс — он выблевал то, чем любят, страдают, переживают. Вместе с кровью и мокротой выплюнул раздражение, презрение и желчность, но настырные боль, злость и зависть, вцепившись в кишки, остались внутри. И сейчас покойники ожили — зловонные, гниющие трупы чувств скользили за ним по пятам как постоянное напоминание о том, что «ты, Драко, мудак и трус». А еще слабак, добавлял он про себя. Разложившиеся мертвецы поднялись из небытия, собрали чемоданы и вновь тащат вещички на полузабытое, но обжитое место. И Малфой не мог им воспротивиться — как гостеприимный хозяин распахнул двери и впустил внутрь ненависть к врагам, презрение к нищим засранцам и злость на жалостливые физиономии.

Грейнджер была одной из таких физиономий. Она всегда строила из себя благородную дуру, Панси даже рассказывала, что Гермиона защищала права эльфов. Драко такое даже в голову бы не пришло, и сначала подумалось, что Паркинсон шутит — но нет. Оказалось, Грейнджер действительно бегала по школе и агитировала идиотов вязать носки и раздавать их домовикам. Ну и не дура ли она? После победы кинулась помогать с похоронами, писала какие-то бумаги, успокаивала родственников погибших — ну дура, что с нее взять? Завидев Драко в коридоре министерства, она глубоко вздохнула и выпалила: «Приветмалфойтычтотеперьздесьработаешь?» Наверное, считала, что паршивое приключение с Дьявольским огнем дает ей право на расспросы. Малфой до сих пор с содроганием вспоминал языки пламени, которые лизали пятки, проглатывали безделушки, жрали одежду и забирали его друзей. Крэбба хоронили в закрытом гробу, а Драко стоял в толпе и смотрел на свои руки — черная кайма так и не ушла из-под ногтей.

Малфой был даже благодарен Грейнджер — и Поттеру, и Уизли, что уж там — за спасение. Он цеплялся за существование и плевал на то, чья рука вытащила его из тьмы.

«Да», — буркнул Драко на ходу и, привычно смерив Гермиону презрительным взглядом, поспешил дальше, заперся в кабинете, отправил очередную фиолетовую записку Забини и налил себе вина.

Не ходи Грейнджер тенью за Поттером, Малфой и не заметил бы ее — сидит в библиотеке, за столом Гриффиндора, на передней парте, ему-то что? Да он до третьего курса путал имена однокурсниц-хаффлпаффок! Но Грейнджер с завидным упорством всюду следовала за другом, мозолила Драко глаза, было от чего взбеситься. Да еще отец летом перед вторым курсом сказал, мол, грязнокровка учится лучше тебя! Люциус больше не напоминал об этом, но сыну его слова запали в душу. Гермионе удавалось с первого раза перекрасить себе брови, трансфигурировать перо в кактус и вызвать восторженные аплодисменты Флитвика. Малфой фыркал, Нотт с Гойлом тупо смотрели в учебники, а Панси наклонялась к Дафне и шептала что-то той на ухо, яростно поглядывая на гриффиндорцев и сияющую Грейнджер.

Драко раздражала самонадеянность Гермионы, которая все так же носилась по коридорам с пухлыми папками, провожаемая одобрительными взглядами чиновников. Он мотнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, и аппатировал с одной мыслью: «Я не буду работать под руководством Грейнджер».

* * *

«Мне придется работать под руководством Грейнджер, — думал Драко, спускаясь на лифте и краем ухом слушая, как бестелесный голос перечисляет этажи и названия отделов. — Инфернал ее подери, придется».

Записка, прилетевшая от министра, скромно потупила глазки и показала текст, накорябанный Шеклболтом:

«Мистер Малфой, я прошу вас оказать всяческое содействие мисс Грейнджер в осуществлении известного проекта. Спешу уведомить вас о том, что в Отделе магического спорта в скором времени освободится должность первого заместителя начальника, и, в случае успешного завершения данного проекта, вы сможете претендовать на вакантное место. С уважением».

— Вот козел, — почти радостно выдохнул Драко. Он сам не знал, что больше его рассмешило: компромисс, найденный Кингсли, или попытка решить ситуацию полюбовно. Не зря говорили, что новый министр — настоящий дипломат. Ну что ж, если выбирать между скучной работой под началом Забини, с которым отношения превращались в более чем натянутые, и недельным сотрудничеством с противной Грейнджер, он предпочтет второе. Подхватив мантию и заперев кабинет, Малфой глянул на часы, нахмурился и отправился в Отдел по связям с магической общественностью.

— Все-таки ты? — вырвалось у Гермионы при виде Драко. Она осеклась и спешно принялась перебирать бумаги. — Еще рано. И мы с Забини договаривались, что он пришлет двух человек…

— Я понятия не имею, о чем вы там беседовали, — прервал ее Малфой, — а Блейз любит опаздывать, — нагло продолжил он, наливая себе кофе.

— А ты, кажется, говорил, что не придешь и слал меня на хуй, — невозмутимо ответил Забини, неслышно переступая через порог. — Грейнджер, собирай манатки быстрее, я не буду делать скидку на то, что ты девушка, и ждать.

— Даже не смела надеяться, — съехидничала Гермиона и, отобрав у Драко чашку с горячим напитком, вытолкала обоих за дверь.

— К семи я должен быть дома, — заявил Малфой, выходя из лифта и осматриваясь. Коридор, ведущий в Отдел тайн, поприветствовал их сквозняком и скрипом одной из дверей.

— Мерлин, Драко, ты завел себе девушку? — с притворным восторгом всплеснул руками Блейз. — Или Панси соизволила вернуться к тебе?

— Астория живет у меня и вряд ли обрадуется визиту Паркинсон, — холодно процедил Малфой. — Но тебя это в любом случае не касается.

— Нам сюда, — Грейнджер строго посмотрела на Забини, приготовившегося съязвить, и решительно шагнула вперед первая. — Начнем, пожалуй, отсюда, — она взмахнула палочкой, оставляя на одной из двенадцати дверей огненный крест, и распахнула ее.

Они шли по темным коридорам — на факелы, видимо, министр тратиться не пожелал — изредка наступая друг другу на пятки и кляня все на свете: начиная от будущих выпускников Хогвартса и заканчивая министром. Удивительные закутки, заполненные чудными вещицами, казались совершенно пустыми. Люди словно вымерли или попрятались по многочисленным углам — удобнее всего это было сделать в комнате с десятком углов: безумный архитектор проектировал помещение в бреду, подумал Драко.

— Что за гадость? — поморщился он, оглядывая огромные баллоны с разноцветными жидкостями. — И что за мусор в них плавает?

После кабинета, полного живых сов, закутка, плотно забитого свитками пергамента (прямо как в библиотеке Хогвартса), и зала с плавающими в воздухе пузырями Грейнджер указала на следующую дверь, которая не желала отпираться.

— Какая тебе разница? Работы меньше будет, если она не откроется, ведь там наверняка еще с дюжину новых, — Забини толкнул следующую дверь и взглянул на часы. — Вот блин, кто-нибудь знает который час? Мои остановились, — и он помахал в воздухе золотой цепочкой.

— Мои тоже, — напряженно выдохнула Гермиона, вынимая палочку. — Это странно, я слышала, конечно, что в Отделе тайн такое бывает, но не предполагала…

— Заткнись, Грейнджер, нас не интересуют твои философские рассуждения на тему бренности земного существования. Ты лучше скажи: мы долго еще будем плутать по коридорам. Может, есть какая-то карта? А сами работники отдела не путаются, нет? И когда, блин, ты уже поймешь, что невозможно описать все кладовки и чуланы. Здесь и людей-то нет, не то что вакантных мест…

Звук шагов разорвал тишину подобно барабанному бою, и все трое как по команде подпрыгнули.

— Мерлин, я опаздываю, я опять опаздываю, — пробормотал седой старикашка, пробегая мимо. — Я опаздываю! — утерев со лба пот и поправив высокий воротник, он подпрыгнул на месте и продолжил путь.

— Что за?.. — Блейз остановился, завороженно глядя ему вслед. Незнакомец, с ног до головы увешанный часами, хлопнул себя по лбу и, обежав скульптуру, прошмыгнул обратно мимо изумленной троицы. В руках он держал внушительный будильник, изготовленный не иначе как гоблинами в прошлом столетии, на шее болтались с десяток цепочек, каждая из которых заканчивалась маленькими ходиками. Часики угрожающе тикали, звуки смешивались, превращаясь в шум, стрелки медленно двигались, а сам старичок казался размытым пятном.

— Опаздываю! — донеслось издалека, и человек пропал из виду.

— По-моему, он нас даже не заметил, — казалось, Малфоя не столько поразил сам старик, сколько обидело подобное пренебрежение.

— Это что, работник министерства? Или привидение, когда-то заблудившееся в лабиринтах отдела. Я бы не удивился, — хмыкнул Блейз, осматривая десятки дверей.

— Меня больше волнует, откуда он взял столько маховиков времени? — нахмурилась Гермиона, потряхивая синей папочкой. — Ведь мы же разбили их! Все до единого!

— Я не понял, ты огорчена тем, что вы, оказывается, разбили не все, или чем? — заржал Забини, и его голос отозвался эхом. Грейнджер смерила его возмущенным взглядом и, пробурчав под нос: «Лучше бы делом занялись», зашагала вперед.

«Это были маховики, я знаю, — рассуждала про себя Гермиона, освещая путь палочкой. — Иначе зачем ему столько часов? Неужели все работники Отдела тайн действительно сумасшедшие? Мистер Дилтон из соседнего ведомства рассказывал, что рано или поздно каждый из них сходит с ума: кто-то попадает на пятый этаж в Мунго, кто-то с упорством ишака перебирает бумажки на работе и пытается выяснить, куда утекает время, и почему пространство трехмерно», — Гермиона не верила этим россказням, но сейчас в душу закралось подозрение, что возможно коллега был прав.

— Может быть, мы продолжим записывать? — Грейнджер резко развернулась, так, что шедший позади Малфой налетел на нее.

— Я уже описал тридцать три совершенно безлюдных комнаты — не думаю, что в этих закутках есть какие-то вакансии, — ехидно заметил Драко, заглянув в свой пергамент. — Как насчет пообедать? Я не собираюсь пропадать на этой гребаной работе с утра до ночи. Не надо на меня так смотреть, Грейнджер, я не настолько предан службе, как ты. И у меня, в отличие от тебя, — он сделал ударение на последних словах, — есть чем заняться, кроме как шляться по пустым коридорам.

— Вот как? Не думала, что обжорство заразно. Что, переобщался с Гойлом? — приподняла брови Гермиона.

— Сколько мы здесь уже ходим — два часа? Пять? Да и вообще — какого хрена ты все это затеяла? Хочешь прослыть самой занудной работницей министерства или получить орден Мерлина первой степени «за самую тупую затею в истории министерства магии»? Мешать не буду, но какого, блин, дохлого лукотруса ты нас в это дело втягиваешь? Взяла бы своего Уизли — и вперед! Поттер-то не пошел бы, у него брачные игры, а вот рыжий…

— В таком случае, можешь идти, — она покраснела, но быстро взяла себя в руки. — Я сообщу твоему начальству о неисполнении служебных обязанностей.

— А мое начальство стоит рядом с тобой, — хохотнул Драко и прищурился: — Жалуйся хоть министру, день, когда меня уволят с этой поганой должности, станет одним из лучших дней в моей жизни.

Малфой не кривил душой: если он лишится места, то можно будет со спокойной совестью отвечать на запросы Отдела магического правопорядка: «Уволен, ищу работу, пока что безуспешно». Проще говоря, шагайте, уважаемые чиновники, в задницу — сами меня выгнали, теперь нечего возмущаться.

— Забини, мне написать жалобу и на тебя? Не можешь справиться со своим подчиненным?

— Я что ему — нянька? — огрызнулся тот. — Может, еще сопли прикажешь вытереть? Так Малфой вроде взрослый, сам справится.

— Я вообще-то еще здесь. — О нем говорили как о неодушевленном предмете или о беспомощном ребенке, и это выводило из себя. — Но уже ухожу, потому что не собираюсь выслушивать излияния на тему «Ты должен послужить правительству». Счастливо оставаться, Забини, ты уж тут не теряйся, — и за спиной Грейнджер он сделал недвусмысленное движение бедрами. Блейз фыркнул, засунув руки в карманы, а Гермиона нахмурилась, глядя вслед удаляющемуся Малфою — не то чтобы ей было приятно находиться в его обществе, но ведь до вечера нужно успеть так много, а вдвоем работать гораздо труднее.

Драко освещал себе путь волшебной палочкой и проклинал тот день, когда поступил на работу в министерство. Может быть, действительно стоило устроиться на менее обременительную должность — а главное, подальше от двинутой однокурсницы? Желудок напомнил о себе урчанием, и Малфой, убедив себя, что делает это исключительно из желания пообедать, перешел на бег. Сказать на чистоту, он просто боялся: длинные коридоры расходились множеством развилок и маленьких коридорчиков, в которых заблудиться даже легче, чем поскользнуться на зеркальном полу. Уверенно повернув налево и завернув за угол, он оступился, едва успев схватиться за стену — голова закружилась, когда вместо пола под ногами оказалось стекло. Внизу чернела пустота, словно приглашая, оглушая и затягивая. Драко кожей чувствовал, что за ним наблюдают десятки глаз, хотя понимал абсурдность предположения: вокруг ни души, ну какие глаза? Вытерев со лба пот и поправив воротник рубашки, он маленькими шажками заскользил к приоткрытой створке, больше смахивающей на окно, нежели на дверь.

«Стоило остаться с Грейнджер и Забини», — удрученно вздохнул Малфой, доставая из кармана часы, другой рукой продолжая держаться за стену. Стрелки не двигались, а Драко почему-то почувствовал себя беспомощным: мало того, что он не знает, где находится, так еще и счет времени потерял.

В открывшейся взору комнате не было ни мебели, ни безделушек, ни картин, зато, в отличие от остальных помещений, в ней были люди — редкость, если не исключение, в гребаном отделе. Два голых тела среди голых стен — картина абсурда. А может быть, просто очередной символ: очевидности, истины, чистоты, начала или любой другой фигни. Их движения — то рваные, то судорожные, то ровные и неуловимые — действовали гипнотически, оторваться от созерцания обнаженной кожи, казалось невозможным. Словно привязанный заклятием, Драко наблюдал, как высокий мужчина прижимается к девичьей спине, и время от времени тер глаза, чтобы избавиться от странной пелены.

— Забини?

Мужчина толкнул девчонку к стене, и она, не стесняясь своей наготы, улыбнулась, прикрыла глаза, позволяя ему целовать свою шею, ключицы и грудь. — Грейнджер? — Забини отвел упавшие на ее лицо пряди и, отступив на шаг, резко повернулся к Драко. Тот зажмурился, однако успел заметить темный треугольник пониже живота Блейза и пальцы Гермионы, поглаживающие его бедро. Мысленно выругавшись и отметив про себя, насколько глупо выглядит, Малфой открыл глаза и провел пятерней по лицу.

— Кажется, ты заблудился, — шепнул Забини и притянул Гермиону к себе.

Драко вздрогнул, когда друг посмотрел ему прямо в глаза. Что-то в этом взгляде показалось неестественным, но Малфой не мог думать — судорожно сжимая в руках палочку, наблюдал за медленными движениями двух тел. Плавные линии тел, чудилось, продолжали очертания тонкой материи, что опустилась занавесом перед глазами Драко. Ткань скользила сквозь пальцы, не желая исчезать, а тихие стоны эхом отражались от стен, наполняя тишину звуками.

— Я опаздываю! — Шелковая тряпка колыхнулась, когда знакомый старикашка промелькнул вдалеке. Не обратив никакого внимания на словно спаянные, сшитые тела, он помахал у себя перед носом песочными часиками на золотой цепочки и побежал дальше, подрыгивая через шаг. — Опаздываю! Я опаздываю уже целую вечность! Как можно опоздать, когда у меня есть вечность? Но я опаздываю!

Малфой проводил безумца взглядом, а когда очнулся от наваждения, Забини и Грейнджер уже исчезли.