За стеклом (гет)

Блейз медленно провел ладонью по гладкой поверхности стола и внимательно посмотрел на свои пальцы. Ни единой пылинки: красное дерево, покрытое грязеотталкивающим лаком, казалось только что отполированным. Молодцы эти ребята из экспериментального отдела, нечего сказать — не зря целый месяц над составом работали. Забини хмыкнул и, будто опомнившись, огляделся: совершенно ненужные картины, развешанные по стенам, смотрелись аляповато, а их обитатели как по команде фыркали и задирали носы. Волшебницы в расшитых мантиях обмахивались веерами, колдуны теребили обязательные бородки и хмурились. Это и понятно — не Блейза хотели видеть в мягком кресле начальника, впрочем, сам Забини с удовольствием снес бы все портреты на помойку. Неприязнь оказалась взаимной. Он повертел в руках статуэтку, покрытую дешевенькой краской из магазина близнецов Уизли, и задумчиво посмотрел в окно. Не близнецов, а Джорджа Уизли, поправил себя Блейз: вот уже три года болван держал лавку один. Ходили слухи, что после похорон брата Джордж прикрыл все шуточные отделы и начал изобретать темные артефакты, замаскированные под забавные безделушки. Насколько это было правдой, Забини не знал и знать не хотел, но до сих пор помнил бесконечную вереницу объявлений в «Пророке» о похоронах, панихидах, прощаниях и прочей лабуде, из которой сделали целое представление. На каждый акт спектакля в обязательном порядке приглашался один и тот же состав актеров и зрителей, готовых вовремя всплакнуть, произнести длинную бессодержательную речь и поблагодарить усопшего за все хорошее, что он успел сделать при жизни. Мать Блейза считала подобные трагедии отличным поводом напомнить о своей персоне, привлечь внимание и просто «себя показать», говорила она, поправляя причудливо уложенный локон и вынимая из шкафа один из кружевных платочков — как раз для таких случаев. Очередное замужество уже не входило в список вещей, способных взбудоражить магическую общественность, а парочка обмороков у гроба вызывали жалость и неприкрытый интерес, «кем же страдалица приходилась покойному». А там уже и до первых полос газет недалеко.

Блейз вытер руки о штаны, чем вызвал еще большее негодование представительного господина, изображение которого висело прямо над камином. «Ну, знаете ли!» — воскликнул тот, стащив с головы напудренный парик, и скрылся за рамой.

— Одним меньше — и то ладно, — заключил Забини и почесал переносицу. Десятки взглядов, устремленных на него, не мешали, но подавляли — будто Империус кто-то наложил.

Плавное течение мыслей сразу же обращалось грязноватым, как вода из проржавевшего крана, потоком, и в ушах звучал высокий голос матери. Словно с каждой картины на него укоризненно смотрела родительница, неустанно вереща: «Сынок, вилочку нужно держать тремя пальчиками, а не пятью, хамить взрослым нельзя, а ручки вытирать о скатерть просто неприлично!» Слова эти повторялись скороговоркой, как утренняя программа в эфире волшебного радио, после чего Блейза вытаскивали из-за стола и тащили к зеркалу, чтобы причесать. Забини с детства ненавидел зеркала и, переступив порог нового кабинета, первым делом снял со стены посеребренное стекло.

Блейз глубоко вздохнул и, крутанувшись на стуле, выхватил из шкафа красную папку с надписью «Отчеты» — заглядывать в нее не было никакого желания, но сентябрь заканчивался: скоро вновь потянутся раздолбаи-сотрудники со свеженькими сочинениями на тему «Как я провел месяц». Широко зевнув, он при помощи манящих чар выудил из портфеля перо и уставился на первый листок.

— Надо будет назначить премию тому умнику, что научит самопишущие перья изменять почерк владельца, — пробормотал Забини, вглядываясь в закорючки, означающие слова.

Разбирать писанину глаза решительно отказывались, строчки сливались воедино, и уже через пять минут начала болеть голова. Наверное, не стоило испытывать судьбу: отчеты эти никому неинтересны, к тому же вряд ли кто-то из подчиненных написал хоть слово истины — так зачем же тратить время и нервы? На самом деле, Блейз мало что понимал во всей этой бумажной волоките и потихоньку начинал ненавидеть свою должность, вместе с ней — своих подчиненных, а после — всех работников министерства. И, наконец, под вечер он желал мучительной смерти всем людям, живущим в Лондоне, а еще лучше — на земле. Его бесили старухи, просиживающие задницы на нижних этажах, выводили из себя мужчины, чьи лакированные ботинки блестели в свете факелов и напоминали о заветах матери всегда держать обувь начищенной. Раздражали, хотя и чуть менее, собственные ровесницы, заглядывающие в кабинет с оригинальным вопросом: «К вам можно-о?»

Казалось бы, живи и радуйся — в просторном кабинете, с тремя шкафами и фарфоровым сервизом, между прочим, не то, что у того же Голдстейна из Отдела магических происшествий и катастроф.

Откровенно говоря, Блейзу его должность не доставляла никакого удовольствия, разве что завистливые вздохи за спиной скрашивали повседневность. Да и те он предпочитал списывать на свою привлекательную внешность, доставшуюся от матери, а не на занимаемое место в Министерстве магии. Место, собственно, тоже было подобрано заботливой мамой, а точнее — ее будущим восьмым мужем, крупным чиновником, близким к министру. За три года, прошедших после окончания Хогвартса, особых успехов в карьере Забини не достиг, зато получил сомнительную славу постоянного посетителя Лютного переулка и пару предупреждений из Отдела по борьбе с неправомочным использованием магии. Мать, прочитав очередную бумажонку, украшенную официальными печатями, округлила глаза, обернулась к Блейзу, прислонившемуся к косяку, и фальцетом спросила:

— И что это должно означать?

— Что мне опять придется плестись в сраное министерство, я полагаю, — с вызовом отбил подачу Забини.

— Я спрашиваю, когда это прекратится? — она пошла пятнами.

— Кажется, ты спрашивала, что означает письмо, или я что-то путаю? — Блейз скрестил руки на груди и усмехнулся.

— Не смей так со мной разговаривать! — выдала мать стандартную фразу всех родителей. — Сколько можно шляться по пабам? Пора бы уже и за ум взяться!

— Зачем? Наследство, оставленное твоими многочисленными муженьками, которых ты спровадила в могилу, позволит мне вообще не работать и жить припеваючи.

— Замолчи! — прошипела она и быстро захлопнула дверь: в гостиной сидел в ожидании чая очередной претендент на руку прекрасной дамы. — Ты рассчитываешь, что я позволю тебе шататься без дела? Сильно ошибаешься.

— О да, ты сделаешь все, лишь бы мне было хреново — как иначе, сын не должен быть счастливее матери, — пожал плечами Блейз и развернулся, чтобы выйти из спальни.

— А в министерство тебе придется сходить. Потому что отныне ты там работаешь, — услышал он перед тем, как дверь со стуком захлопнулась.

* * *

Когда ты мертв, становится неважным, зачем за жизнь цепляются глупцы.

Драко чувствовал лишь запах копоти — мелкая пыль забилась в ноздри, липкой пленкой покрыла легкие и осела где-то в горле.

Гойл скорчился на полу, похожий на уродливого младенца с обожженной кожей — будто нерадивый папаша искупал ребенка в кипятке и заботливо уложил обратно в кроватку: мол, спи и не ори. Дружно — пожалуй, это выглядело даже комично — они выблевывали кровь вперемешку со слюнями, с грязно-желтой слизью и остатками пищи. Да, еще пару часов назад студенты сидели в Большом зале и запихивали в себя поджаристые куски курицы. Паркинсон, кажется, верещала о Слагхорне, похвалившем ее зелье, Нотт по привычке вытирал абсолютно сухие ладони о брюки и нервно поглядывал на Крэбба, а Малфой разглаживал смятый пергамент. Покрытый жирными пятнами листок был испещрен бессмысленными словечками и непонятными закорючками — на заклинаниях он писал первое, что приходило на ум, лишь бы не слышать писклявого голоса Флитвика, назидательно вещавшего о семи законах чего-то там.

Когда ты жив, покажется однажды, что смерти верные торопятся гонцы.

Если легенды о других мирах не врут, Малфой и Гойл варились в огромном котле, а какой-то паразит стоял рядом и с удовольствием помешивал в нем длинной палкой. И пускай палка ломала им ребра и оставляла синяки — все неважно по сравнению с необходимостью сварганить неповторимое блюдо из мяса, костей и кишок. На краю посудины, полной густой жижи, сидела птица, любопытно склоняющая голову то вправо, то влево. Время от времени она снималась с места, чтобы совершить круг под потолком и вновь уставиться на перемолотых людей. Коварному существу надоело скрести прутом по дну, и оно одним пинком опрокинуло котел, отчего месиво растеклось по полу, исчезая в трещинах и ямках. И лишь два тела остались лежать — целые и невредимые, обваренные местами, но живые. Птица вежливо наблюдала за ними, маленькими шажками подбираясь все ближе, раздумывая, размышляя. Стоило Малфою приподнять голову, он увидел яркий глаз, обращенный на него, бурые перья и крепкий клюв. Ворон — или не ворон? — взмахнул крыльями, снимаясь с холодной поверхности, и отхватил крохотный кусочек мяса с запястья Драко.

Боль все не уходила, хотя Малфой уже пару минут растирал руку. Ну надо же — уснул прямо на рабочем месте: похоже у ребят их Отдела магического хозяйства сегодня хорошее настроение, за окном солнце, вот и разморило. Драко пригладил волосы и сгреб в кучу бумаги: очередной отчет так и остался недописанным, да и кому это нужно — читать его никто не будет, писать особо не о чем, все как обычно, экстраординарных событий не произошло. Какие такие сенсации могут быть в самом скучном Департаменте магического делопроизводства? Сплошная волокита с циферками, со статистикой и правильным оформлением документации.

Но даже будь здесь весело — что ни день, пожар, выезд или другая фигня, — Малфою все равно было бы невыносимо скучно. Любая работа вызывала у него тошноту и зуд, он физически ощущал, как ненавидит каждый лист пергамента, каждую рожу, что возникает в щели между дверью и косяком. Рвотные позывы вызывало и название его должности: «Третий помощник начальника Главного управления Департамента магического делопроизводства». Нормальный человек с одного раза не выговорит.

— Понимаете, мистер Малфой, мы бы и рады взять вас на место заместителя начальника Департамента магических связей с общественностью, но эта должность, к сожалению, уже занята, — елейный голосок толстушки с жидкими волосами едва доносится до Драко, настолько он был зол.

— Все предельно ясно, — выдохнул он и, не прощаясь, вышел в коридор. Прислонившись к стене, пробормотал: — Ну-ну, просто вчера эта идиотка невнимательно прочитала мою фамилию, а сегодня, видите ли, уже и место занято, и министерство закрыто, блин.

Малфой никогда не был дураком, а со временем научился еще и разбираться в людях. Негласный приказ высшего начальства не брать на работу родственников Упивающихся вступил в силу. После победы — да-да, Драко искренне верил, что это и его победа — никаких гонений или притеснений бывших сторонников Темного Лорда не последовало. Во всяком случае, официальный курс министерства предусматривал «реабилитацию и планомерную работу на принципах гуманизма», а плакаты, налепленные на каждую свободную поверхность, кричали яркими буквами: «Долой репрессии, построим новый мир!» или что-то такое. Малфой догадывался, что за этими словами скрывается нечто гораздо более угрожающее и унизительное. Ни один человек в здравом уме не списал бы все долги одним махом, не подмахнул коллективную индульгенцию, не забыл. А если людей много? И каждый из них затаился, ждет, думает, просчитывает ходы? Тогда лучше держать палочку наготове и пореже появляться на улицах. Напялить обычную маску надменности ничего не стоило, но, похоже, потеряло всякий смысл — то ли Малфой разучился лгать, то ли люди стали умнее. Драко помнил, как Поттер протянул ему ладонь, до сих пор чувствовал крепкое рукопожатие, слышал тихо сказанное: «Надеюсь, что ты одумался». Да уж конечно, бля — как тут не одумаешься, когда чуть не обосрался от страха.

Если бежишь по прямой дороге, а вокруг сверкают вспышки, есть лишь одна цель — добежать до конца пути. И неважно, кто в тебя стреляет — свои или чужие: в такие моменты кажется, будто мир разделен на две половины. Одну ты видел лишь в черно-белых тонах, вторая играла яркими цветами, а тут в один миг густо наложенные краски потекли, и весь рисунок превратился в унылый набросок с жалкими вкраплениями акварели. Дважды избежав смерти, начинаешь по-другому смотреть на мир, ставший серым. Отходят на задний план былые чувства: уже не так радуют склоки и издевательства, уже не до такой степени раздражает любовь, да и окружающие, раньше бесившие до зубовного скрежета, становятся лишь декорацией — мертвой, но неизбежной.

Малфой понимал свою мать, которая заперлась в спальне и глотала Успокаивающую настойку, но все равно распахивал дверь, брал ее за руку и часами уговаривал привести себя в порядок, чтобы отправиться на слушание дела отца. Нарцисса смотрела на сына воспаленными глазами и шептала немудреные слова, взывающие к осторожности. Драко кивал.

Он послушно являлся в зал суда, подписывал какие-то бумаги и нервно оглядывался вокруг, каждую секунду ожидая удара или обвинения. Так же ненавидел героев-победителей, презирал полукровок и гордился — гордился, блин, — сидя на корточках перед фамильным гобеленом. Разглядывая маленькие точки, обозначавшие многие поколения семей Блэк и Малфой, думал о том, что известное имя сделает свое дело, и все обойдется.

И вроде бы даже ободранные плакатики министерства не солгали: посадили лишь тех, чье участие в убийствах магглов и финальной битве удалось доказать. На суде Драко мало вслушивался в обличительные речи и аргументированные доводы защиты, люди за трибуной менялись, голоса их сплетались в клубок, который с каждым часом становился все больше и опаснее. С последним словом Шеклболта Драко подскочил на ноги и одним из первых вышел за дверь, почти бегом пронесся по коридорам и вывалился из унитаза — их в суматохе забыли убрать. «Они здесь к месту, — подумал про себя Малфой, — мы все сейчас в полной жопе». Драко чувствовал себя пирогом — большим, праздничным, многослойным. Сверху толстый слой крема, а ковырнешь чуть глубже и наткнешься на сухой корж. Он всеми силами выуживал из себя радость: сам жив, родители живы, отец вернется через полгода — выдержит, не сломается — обвинения сняты, впереди неизвестность, правда, но хуже-то уже не будет. Однако стоило соскрести тонкую пленочку надежды, и сразу показывались отчаяние, злость, любопытные взгляды, которые провожали его повсюду, и бессильная ненависть к тем, кому удалось выкрутиться.

«Почему? — иногда думал Драко, лежа на кровати. — Почему участвовали в сваре все, а оказались наказанными лишь некоторые? Чем лучше меня Паркинсон? Или Нотт? Их родители никогда не скрывали преданности Лорду, разве что ни у той, ни у другого нет метки на левом предплечье, да в битве они не участвовали. Но разве пару пинков под зад, полученных мною, можно считать участием? Нет. Тогда почему так?»

Часы противно тикали, отсчитывая время, которое отцу предстояло провести в компании с дементорами. Шесть месяцев вылились в годы. Сначала мудак Шеклболт с еще несколькими мудаками приняли закон, суммирующий наказания. Драко мало понимал в крючкотворстве, но извещение, принесенное министерской совой, изучил вдоль и поперек: срок Люциуса мгновенно увеличился в разы, и никто точно не мог сказать, когда он выйдет на свободу и выйдет ли вообще. А после особого указа об оплате тюремного пребывания деньги на гринготтском счету начали таять как кусок сливочного масла на сковороде — благо, их могло хватить на сотни лет, но койка среди заплесневелых стен оказалась поистине «золотой». «Оплати место в камере сам», — называл про себя Драко новый документ и улыбался своему отражению в зеркале.

Отражение поскучнело, когда крупные буквы заголовков «Пророка» объявили о новых мерах незлопамятного правительства. Постановление министра магии, принятое за день до Рождества, стало для Малфоя ударом ниже пояса. Можно было часами сидеть под елкой и тупо перечитывать строчки, призывающие «каждого волшебника, чьи поступки и помыслы рождают сомнения в его благонадежности, приступить к поиску работы».

— Какая забота, — пробормотал он, глотнув воды из стакана. — Не тюрьма, не конфискация, а всего лишь трудовая повинность. Даже список приложили, и моя фамилия подчеркнута, будто я сам не увижу. И где искать эту гребаную должность? — разбив стекло и хорошенько пнув комод, Драко не получил никакого удовлетворения. А пергамент, испещренный печатями, отправился в камин.

Всюду, куда бы Малфой ни пришел устраиваться на работу, отвечали вежливо, но твердо: место занято. Победители, герои, друзья героев и родственники победителей, нацепившие на головы лавровые веночки, сидели по кабинетам, а сотни таких же, как он, толкались у порогов, стучали кулаками по столам начальников и в спешке писали давно забытым знакомым со связями.

«Может, вам поискать должность не в министерстве?» — предположил какой-то чудак.

«А где? Где еще может работать наследник фамилии? В магазине?» — нет, этот путь Драко решительно отмел. Либо в правлении, либо нигде. С детства усвоенный принцип «лучше последним взобраться на вершину, чем первым остаться внизу» не позволял опуститься до обычных лавочников. Еще лоточником предложили бы стать!

— Место в Департаменте магического спорта занято, — услышал Малфой в очередной раз и совсем уже собирался хватить дверью об косяк, когда дедулька, похожий на кузнечика в мантии, продолжил: — Но могу предложить небольшой пост в Департаменте магического делопроизводства.

Малфой ненавидел бумажки и чернила.

— Привет, Блейз, — уже через полчаса он стоял напротив Забини, все еще не в силах поверить в происходящее. Друг и бывший однокурсник — не худший вариант начальника, рассудил Драко и протянул руку. Блейз быстро пожал ее и, хлопнув себя по коленям, предложил:

— Выпьешь? — Полированный, красного дерева стол Малфой тоже уже ненавидел.

— Эльфийское вино, если у тебя есть, — с сомнением протянул Драко и скинул мантию, устраиваясь поудобнее.

Насколько он знал своего друга, тот не был ни ответственным, ни щепетильным, ни уж тем более педантичным, и потому приготовился к непыльной работе. Напряжение отпустило как-то слишком быстро, его сменила пустота — такая наступает, когда долго карабкаешься на вершину, а потом оказывается, что, кроме льда, там ничего нет. Целый месяц Малфой искал место, ходил по кабинетам, а закончилось все стремительно и легко. И бесславно, да, без теплого приема и распростертых объятий. К этому он не привык.

Забини полностью оправдал ожидания: появлялся в министерстве с таким видом, будто хотел изничтожить каждого попавшегося на пути. Отчеты сотрудников Блейз складывал в папочку, не читая, и частенько приглашал Драко выпить. Воспоминания о школьных годах затягивались до позднего вечера, правда, как только дело доходило до седьмого курса, оба замолкали, что и понятно. Дружеских похлопываний по спине и совместных посиделок в пабах тоже не было — Блейз за те полгода, что слонялся по Лютному переулку, нашел другую компанию, а Малфой старался не показываться в людных местах. Встречались утром, сухо здоровались, иногда сидели в кабинете Забини под пристальными взглядами возмущенных портретов и так же равнодушно прощались. Иногда от Блейза прилетали фиолетовые записки, Драко приходилось подниматься с места и плестись к нему, чтобы в очередной раз выслушать нытье на тему «Как тяжело человеку просиживать штаны в кресле начальника». Малфой кивал, почти не различая слов, Забини выдыхался, и расставались они весьма довольные друг другом. Но сегодня бумажная птичка прилетела озлобленной, с оторванным крылом, стыдливо прикрывая матерное слово, что Блейз нацарапал в конце послания.

— Ну что там случи?.. — начал Драко, нагло усаживаясь на стул.

— Что случилось? А я тебе сейчас покажу, что случилось. Читай. — Поймав пергамент налету, Малфой пробежал глазами по строчкам:

— Совместный проект департамента магических связей с общественностью и департамента магического делопроизводства… курируется ведомством… суть заключается в нахождении единственно правильного решения… подписано министром магии… приступить к работе… Что это?

— Это очередное тупое мероприятие, задуманное нашей неугомонной однокурсницей, — вызверился Забини, швырнув в мусорку сломанное перо, корзина смачно икнула и проглотила хлам.

— Патил? — приподнял брови Малфой.

— Если бы! Грейнджер. Патил до такого не додумалась бы, — фыркнул Блейз, разжигая камин.

— Честно, я не понимаю, что написано в этой писульке. Переведи, а?

— Здесь написано, что члены нашего отдела совместно с членами отдела Грейнджер — я надеюсь, ты помнишь, что она начальник связей с общественностью — должны составить статистику…

— Причем здесь мы? Мы бумажки перебираем, а связи с козлами из общества — не наше дело, или я чего-то не догоняю?

— В бумажонке сказано, что результаты описи необходимо фиксировать сразу же, для чего наш отдел и привлекается. Протоколы, справки и все дела — это наша работа, если ты не в курсе.

— И для чего толпа? Мы что, все вместе должны эту статистику подсчитывать?

— В послании министра сказано: «Перечислить все отделения министерства и соответствующие департаменты, в которых они расположены, с целью последующего составления списка вакансий для будущих выпускников Хогвартса».

— То есть мы будем носиться по кабинетам и заполнять тысячи бумажек, чтобы какие-то ублюдки пришли и заняли освободившиеся места после окончания школы?

— Именно так.

— И начнем мы, пожалуй, с вашего кабинета, — дверь захлопнулась, а Драко и Блейз, не оборачиваясь, как по команде закатили глаза.

— Я же просил не заходить ко мне в кабинет без стука, — недовольно процедил Блейз, демонстративно закидывая ногу на ногу.

— Дверь была открыта, — официальный тон Грейнджер стал ее визитной карточкой. Никому в министерстве, пожалуй, кроме самого министра, не удавалось так мастерски говорить на языке делопроизводства. Впрочем, речи для Шеклболта тоже писала она и по праву гордилась своим умением сказать простую вещь так, чтобы никто из окружающих ничего не понял. — К тому же, я договаривалась с тобой о встрече.

— Ах да, — небрежно обронил Забини, заглядывая в свои записи. — Совсем забыл, у меня, знаешь ли, есть более интересные и… важные дела, чем встречи с тобой.

— Понимаю, — Гермиона привыкла к тому, что Блейз, стоило ей зайти к нему, прикидывался жутко занятым.

За годы учебы в Хогвартсе это даже стало символом отношений между враждующими факультетами — и если бы вдруг гриффиндорцы начали жать руки слизеринцам при встрече, а последние приветственно махали в ответ, это наверняка сочли бы нонсенсом. Слагхорн схватился бы за сердце, а Макгонагалл сдвинула брови и заподозрила неладное. Нахамить друг другу означало не столько оскорбить, сколько напомнить о своем существовании и подтвердить: мы все еще видим вас, хотя не хочется, и презираем, да. Выпускной мало что изменил, спустя годы Гермиона, сталкиваясь в коридоре с Ноттом, Паркинсон или Гринграсс, немедленно утыкалась в бумаги и предпочитала притвориться слепой. Они отвечали ей тем же, однако при этом гордо думали про себя: «Вот еще, буду я кивать Грейнджер. Много чести» и, вздернув подбородок, спешили дальше. Прижимая к себе папки с документами, Гермиона быстрым шагом доходила до своего кабинета и, шепнув «Коллопортус!», облегченно выдыхала. Часы показывали без двух минут девять, и комната как всегда пустовала — работники отдела не отличались пунктуальностью. Сьюзи, коллега Гермионы, вбегала в комнату спустя полчаса и, торжествующе крикнув: «Успела!», падала на стул. «Успела» в ее понимании означало «пришла раньше обычного». К тому времени от тревоги Грейнджер не оставалось и следа — наверное, пренебрежение вызывает привыкание, как снотворное. Или анестезия — если постоянно ее применять, вздыхал отец, когда-нибудь она перестанет оказывать нужное воздействие.

По этой причине Грейнджер спокойно относилась к подколкам и постоянным напоминаниям о своем происхождении — иногда даже казалось, что без ехидных замечаний бывших однокурсников дни стали бы пресными и ненастоящими. Гермиона шагала по длинным, извилистым коридорам министерства и всегда была готова отбить подачу, как выражался Рон Уизли, лучший друг, близкий товарищ, любимый человек — и еще много определений Гермиона смогла бы подобрать, но со временем память словно стирала их одно за одним. Грейнджер представляла, как маленькое облачко с надписью «Память Гермионы Грейнджер» показывает зубы и обращается колючим существом, похожим на дикобраза. Оно вынимает из-за пазухи тряпку и начинает натирать полы, полирует все поверхности, а после выносит на свалку собранный мусор. В огромных полиэтиленовых пакетах скромно покоятся воспоминания о Роне. С тех пор, как он отбыл на тренировку перед ответственным матчем с Бразилией, прошло уже больше трех месяцев, и, не будь фотографий, Гермиона позабыла бы, как он выглядит.

Она провожала его в путь на следующий день после свадьбы Гарри и Джинни.

— Да ладно тебе, Гермиона, ну не плачь, — Рон так и не научился быть тактичным. Он был каким угодно — добрым, понимающим, смешным, но не тактичным. — Ну не навек же расстаемся, а ты ревешь, — его излишне страстные поцелуи, абсолютно не подходящие, между прочим, для прощального момента, не успокаивали. А воспоминания о счастливых молодоженах вызывали грусть, хотя Гермиона изо всех сил убеждала себя, что рада за них.

— Да, я знаю, но ты ведь будешь писать?

— Каждый день, — последовал стандартный ответ, и Рон подхватил свой чемодан, верно служивший ему семь лет учебы в Хогвартсе.

Она не понимала, как можно превратить «каждый день» в «раз в месяц», если только Уизли писал по строчке в сутки, и за тридцать дней выходило небольшое письмецо, нацарапанное ужасно корявым почерком. Замусоленные пергаменты, похожие на вымученные школьные сочинения, вызывали смутные подозрения: неужели послания любимой даются Рону с таким же трудом, как и эссе по зельеварению? Гермиона складывала их в папочку — специально завела зеленую, с радующими глаз золотистыми полосками — но перечитывала редко, чтобы не расстраиваться.

Грейнджер привыкла жить так, чтобы в старости можно было честно сказать своему отражению: «Я все сделала правильно». Она предпочитала стабильность разнообразию, и любую перемену переживала долго и трудно. В школе ее жизнь нельзя было назвать спокойной, но сейчас размеренное существование Гермиона ценила больше всего. Услышав с утра неодобрительный шепот за спиной или веселенькое «Грейнджер, ты мантию где покупала, в маггловской лавке?», она старалась взять себя в руки и оптимистично думала: «День начинается как обычно, значит, и закончится без происшествий».

— Насмотрелась, Грейнджер? — Блейз растянул губы в улыбке. Гермиона вдруг поняла, что уже с полминуты рассматривает Забини и его кабинет. — Как долго ты еще собираешься любоваться красивым — несомненно — мной? — он взмахнул палочкой, убирая в шкаф папки с документами.

— Хм, я совсем забыла, что чести любоваться тобой удостоен только Малфой, — Грейнджер решительно уселась в кресло, стоявшее у входа, чтобы видеть и Блейза, и Драко.

— Грейнджер, зашей себе рот, сделай одолжение, — огрызнулся Малфой.

— …или наша милая Паркинсон тоже имеет возможность приложиться к ручке монарха? Кстати, Забини, что-то я не припомню: твои оценки за ТРИТОНы действительно не соответствовали занимаемой нынче должности, или я что-то путаю?

— Что ты хотела? — Блейз, до этого покачивающийся на стуле, со стуком опустил его на все четыре ножки и уставился на Гермиону. По правде говоря, ему было все равно, что там себе напридумывала Грейнджер, да и невозможно скрыть, каким образом Забини получил теплое местечко начальника, но объясняться в присутствии Малфоя он не желал. — Выкладывай и уматывай.

— Проект, — она помахала синей папкой и поднялась на ноги, две пары глаз следили за каждым ее движением, и от этого к щекам приливала краска. — Мне все равно, кому из своих служащих ты поручишь помогать моему отделу, но я бы предпочла…

— Я сам решу, — глядя в окно, заявил Блейз, разворачивая только что прилетевшую записку. — А сейчас позволь…

— Начнем с завтрашнего утра, — припечатала Гермиона, с осуждением покосившись на чашку с остатками кофейной гущи. — Жду работника вашего отдела в девять утра. И без опозданий, а то получится как всегда — назначено в девять, жду-жду, и только к четверти одиннадцатого вижу в дверях растрепанного и совершенно несобранного молодого человека.

— Просто люди, Грейнджер — не дементоры, не инферналы, а люди, — имеют обыкновение опаздывать, — вставил Драко, а Забини поднялся на ноги и отошел к камину. — Но тебе этого, разумеется, не понять — ты-то у нас обречена на выполнение всякой ерунды.

— Не все люди, Малфой, — Гермиона поднялась на ноги и подошла к двери. Взявшись за ручку, как будто искала у нее поддержки, она закончила: — Некоторые действительно обречены выполнять ерунду, а жизнь других намного интереснее — судебные процессы там, сборища, сомнительные друзья и родители-заключенные, — и вышла из кабинета, решительно хлопнув дверью.

«Подло», — шепнул ей внутренний голос, но Грейнджер отмахнулась. Благородство не всегда к месту, и если Малфой не хочет забыть про свою неприязнь, то почему же она, Гермиона, должна молча выслушивать оскорбления? Судя по изменившемуся лицу Драко, ее слова стали ударом ниже пояса: Люциус до сих пор сидел в Азкабане. Наверное, она погорячилась, но возвращаться и извиняться было бы глупо.

— Сука, — просто сказал Блейз. — Министр написал, чтобы я оказал всяческое содействие в осуществлении проекта, — он указал взглядом на записку и тяжело вздохнул. — Предвидел, главная морда, что я не обрадуюсь затее.

— Шеклболт всегда был мудаком, им и умрет, — Малфой схватил со стола бумажонку и пробежал глазами по строчкам. — Слушай, а Грейнджер с ним, случаем, не спит? Что-то больно часто он дает ей волю.

— Не интересуюсь, — буркнул Забини. — А потакает ей Кингсли по старой памяти — как-никак героиня войны, участие в Битве, медали, блин, награды, кубки, дипломы или что там обычно дают? Не знаю, я не коллекционирую хуйню.

— Так или иначе, я не собираюсь скакать от радости и кланяться. Если министр подпишет приказ об увольнении, так тому и быть.

— Это работа, а не школа, где можно было скривиться, отказаться работать в паре с той-самой-дурой. Сейчас я не могу заявить министру: «Ты неправ», я могу лишь предложить и получить вежливый пинок под зад. Поэтому мне придется написать Шеклболту ответное письмецо с восторгами по поводу сотрудничества и завтра — в девять, блядь — начать переписывать комнатушки и кабинетики родного министерства. Ненавижу. И самое интересное, что ты об этом прекрасно знаешь, Драко.

— Но почему? Почему мы должны идти на поводу у Грейнджер? У надоедливой Грейнджер?

— Тебя что больше задевает: то, что придется бесцельно тратить свое время или то, что придется его тратить под руководством грязнокровки?

— Да меня, не поверишь, все бесит. А ты, я смотрю, спокоен, — укорил Малфой с таким видом, будто Забини совершил преступление.

— Кингсли уже намекнул мне, что должность моя престижная. Очередь на нее длинная, родственников у чиновников много, и все как один — с амбициями. Неверное действие — и я вновь окажусь в компании мамаши, закатывающей глаза и повторяющей: «Ты никчемен, сынок. Даже в кресле начальника не смог удержаться, мне так жаль». Я, блин, ненавижу ее жалость, меня трясет, когда она начинает сюсюкать и делать свои сраные выводы. К тому же, — Блейз достал бутылку вина и показал ее Драко, тот кивнул, — меня устраивает моя работа, понимаешь? Не пыльно, необременительно, почетно, что еще надо?

— То есть ты собираешься бегать по этажам в компании Грейнджер? — не поверил своим ушам Малфой.

— С Грейнджер и с тобой, — уточнил тот, чокаясь с Драко, который тут же замер:

— Что это значит?

— Ну сам подумай: Уильсон занят, Нотт сейчас во Франции…

— Развлекается с француженками, — вставил Драко, и Забини показалось, что в голосе сквозила зависть.

— Я рад за него. Остаешься ты и Смит, но Смита я терпеть не могу, поэтому выход очевиден.

— Я же сказал, что не пойду к Грейнджер. Я больше не намерен выслушивать ее нудные речи и видеть псевдосочувствующую физиономию. «Ах, Малфой, ты принес нужные бумаги? Ох, присаживайся, или тебе надо бежать к начальнику? Эх, выпей тыквенного сока, а то небось устаешь по этажам носиться». Да пусть она засунет свои напитки себе в…

— Ты пойдешь к Грейнджер, Драко.

— С какой стати? — Малфой прищурился и стиснул в кармане палочку.

— Потому что я твой начальник, а ты должен меня слушаться, — ровным голосом произнес Забини, вновь закидывая ногу на ногу.

Драко был готов к подобному ответу, и, по всей видимости, ему удалось удержать себя в руках. Судя по недоуменному взгляду Блейза, тот удивился невозмутимости Малфоя, однако продолжил:

— Так что? Ты уже согласен, или продолжим размышления на тему «кто круче»? Как в школе, а? — голос Забини подрагивал, и Драко едва сдержал усмешку: три года назад в этой игре побеждал он — и только он. Блейз оставался на вторых ролях, и вряд ли такое положение ему нравилось.

— Что, больное самолюбие не дает покоя? Вспоминаешь прошлые обидки? Как Дафна выбрала меня, потому что мой отец был правой рукой Лорда, а твоя мамашка сама себе трусы штопала, в перерывах муженька подыскивая? Как Слагхорн прислал мне приглашение, а тебе передал помятую открыточку через третьи руки? Как меня взяли в команду по квиддичу, а ты на трибунах свистел? Я-то думал, ты вырос из штанишек, а ты все горшок под кроватью держишь.

Наверное, Драко погорячился, но неприкрытая издевка в голосе бывшего однокашника — и друга, что скрывать — подействовала как огонь на мантикору. Мир перевернулся с ног на голову, будто какой-то полоумный шутник опрокинул его навзничь и покатил по полу, словно стеклянный шар сумасшедшей Трелони. Все тяжелые мысли, что ворочались у него в голове подобно жирным слизням, наконец-то рассыпались сотней мелких червей и обернулись словами. Они рвались наружу, как твари, которыми Малфой наградил Уизли на втором курсе.

— Ты, Малфой, мудила, — спокойно сказал Блейз, даже не смутившись. — Не понимаешь, что к жизни нужно относиться легче: если сегодня ты на вершине, это не значит, что завтра волна не пойдет вниз и не накроет тебя с головой. Вчера ты был в фаворе, а сейчас вынужден подчиняться ублюдку Забини, тому самому, что списывал у тебя зелья. Закон подлости, а, может, и бытия, а?

— По-моему, ты перечитал той херни, что постоянно таскала в сумке Грейнджер. Умные книжки и все такое. Ты хоть сам-то понял, что сказал?

— Лучше твоего. Мне насрать на всю эту карьерную лестницу. Мне все равно, что когда-то ты сидел рядом со Слагхорном, а я у выхода, ведь сейчас это неважно. Но я не люблю, когда меня пытаются втоптать в грязь, Малфой, — он внезапно поднялся на ноги и в два шага оказался возле Драко, схватив того за рубашку, — поэтому не советую этого делать.

— Иначе что?

— Иначе ты будешь иметь большие проблемы с начальством.

— А знаешь что, друг Забини? Иди-ка ты на хуй, — с этими словами Малфой оттолкнул Блейза и стремительно вышел из кабинета, забыв захватить важные пергаменты.

В конце концов, старая школьная дружба еще не обозначает, что он, Драко, должен кланяться и приседать. С какой стати? Подпишет приказ — пусть, не велика потеря. Мальчиком на побегушках он не станет — не для того вынес столько унижений, стараясь избежать тюрьмы. Иногда Малфой сам не понимал, чего больше боится: смеха за спиной или обвинений в лицо. Стоило лишиться покровительства, и многочисленные школьные почитатели, заглядывавшие ему в рот, испарились со скоростью новенькой «Молнии». При встрече в Косом переулке они прятали глаза, стараясь перейти на другую сторону улицы или, наоборот, с вызовом пялились, кому-то просто не было дела, и лишь некоторые сухо кивали, торопясь купить необходимое и продолжить путь. Как ни странно, Поттер и его друзья кивали: Гарри даже как-то пожал руку при встрече, чем привел Драко в полнейшее изумление — он взглянул на свои пальцы, будто ожидая увидеть там следы прикосновения Поттера.

Но даже такому обществу чужих и недружелюбных людей Малфой радовался — виду не подавал, но убеждал себя, что если все эти двуличные придурки исчезнут, будет еще хуже. Так и до сумасшествия недалеко.

По ночам было хуже, да.

Боггарты преследовали его во снах — наяву не приходилось встречать, — грозили длинными пальцами, ползли тонкими червями, подбираясь к ногам. Драко бежал прочь, уворачиваясь от сотни рук, а из дыр в стенах проклятого коридора появлялись все новые существа, похожие на инферналов. Трупы когда-то погибших чувств восставали, повинуясь невидимой палочке, гнались за ним, ходили по пятам и время от времени нападали — скопом, дружно, хватали за шкирку, швыряли на землю и вгрызались в плоть. Когда-то — Малфой подозревал, что во время Битвы за Хогвартс — он выблевал то, чем любят, страдают, переживают. Вместе с кровью и мокротой выплюнул раздражение, презрение и желчность, но настырные боль, злость и зависть, вцепившись в кишки, остались внутри. И сейчас покойники ожили — зловонные, гниющие трупы чувств скользили за ним по пятам как постоянное напоминание о том, что «ты, Драко, мудак и трус». А еще слабак, добавлял он про себя. Разложившиеся мертвецы поднялись из небытия, собрали чемоданы и вновь тащат вещички на полузабытое, но обжитое место. И Малфой не мог им воспротивиться — как гостеприимный хозяин распахнул двери и впустил внутрь ненависть к врагам, презрение к нищим засранцам и злость на жалостливые физиономии.

Грейнджер была одной из таких физиономий. Она всегда строила из себя благородную дуру, Панси даже рассказывала, что Гермиона защищала права эльфов. Драко такое даже в голову бы не пришло, и сначала подумалось, что Паркинсон шутит — но нет. Оказалось, Грейнджер действительно бегала по школе и агитировала идиотов вязать носки и раздавать их домовикам. Ну и не дура ли она? После победы кинулась помогать с похоронами, писала какие-то бумаги, успокаивала родственников погибших — ну дура, что с нее взять? Завидев Драко в коридоре министерства, она глубоко вздохнула и выпалила: «Приветмалфойтычтотеперьздесьработаешь?» Наверное, считала, что паршивое приключение с Дьявольским огнем дает ей право на расспросы. Малфой до сих пор с содроганием вспоминал языки пламени, которые лизали пятки, проглатывали безделушки, жрали одежду и забирали его друзей. Крэбба хоронили в закрытом гробу, а Драко стоял в толпе и смотрел на свои руки — черная кайма так и не ушла из-под ногтей.

Малфой был даже благодарен Грейнджер — и Поттеру, и Уизли, что уж там — за спасение. Он цеплялся за существование и плевал на то, чья рука вытащила его из тьмы.

«Да», — буркнул Драко на ходу и, привычно смерив Гермиону презрительным взглядом, поспешил дальше, заперся в кабинете, отправил очередную фиолетовую записку Забини и налил себе вина.

Не ходи Грейнджер тенью за Поттером, Малфой и не заметил бы ее — сидит в библиотеке, за столом Гриффиндора, на передней парте, ему-то что? Да он до третьего курса путал имена однокурсниц-хаффлпаффок! Но Грейнджер с завидным упорством всюду следовала за другом, мозолила Драко глаза, было от чего взбеситься. Да еще отец летом перед вторым курсом сказал, мол, грязнокровка учится лучше тебя! Люциус больше не напоминал об этом, но сыну его слова запали в душу. Гермионе удавалось с первого раза перекрасить себе брови, трансфигурировать перо в кактус и вызвать восторженные аплодисменты Флитвика. Малфой фыркал, Нотт с Гойлом тупо смотрели в учебники, а Панси наклонялась к Дафне и шептала что-то той на ухо, яростно поглядывая на гриффиндорцев и сияющую Грейнджер.

Драко раздражала самонадеянность Гермионы, которая все так же носилась по коридорам с пухлыми папками, провожаемая одобрительными взглядами чиновников. Он мотнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, и аппатировал с одной мыслью: «Я не буду работать под руководством Грейнджер».

* * *

«Мне придется работать под руководством Грейнджер, — думал Драко, спускаясь на лифте и краем ухом слушая, как бестелесный голос перечисляет этажи и названия отделов. — Инфернал ее подери, придется».

Записка, прилетевшая от министра, скромно потупила глазки и показала текст, накорябанный Шеклболтом:

«Мистер Малфой, я прошу вас оказать всяческое содействие мисс Грейнджер в осуществлении известного проекта. Спешу уведомить вас о том, что в Отделе магического спорта в скором времени освободится должность первого заместителя начальника, и, в случае успешного завершения данного проекта, вы сможете претендовать на вакантное место. С уважением».

— Вот козел, — почти радостно выдохнул Драко. Он сам не знал, что больше его рассмешило: компромисс, найденный Кингсли, или попытка решить ситуацию полюбовно. Не зря говорили, что новый министр — настоящий дипломат. Ну что ж, если выбирать между скучной работой под началом Забини, с которым отношения превращались в более чем натянутые, и недельным сотрудничеством с противной Грейнджер, он предпочтет второе. Подхватив мантию и заперев кабинет, Малфой глянул на часы, нахмурился и отправился в Отдел по связям с магической общественностью.

— Все-таки ты? — вырвалось у Гермионы при виде Драко. Она осеклась и спешно принялась перебирать бумаги. — Еще рано. И мы с Забини договаривались, что он пришлет двух человек…

— Я понятия не имею, о чем вы там беседовали, — прервал ее Малфой, — а Блейз любит опаздывать, — нагло продолжил он, наливая себе кофе.

— А ты, кажется, говорил, что не придешь и слал меня на хуй, — невозмутимо ответил Забини, неслышно переступая через порог. — Грейнджер, собирай манатки быстрее, я не буду делать скидку на то, что ты девушка, и ждать.

— Даже не смела надеяться, — съехидничала Гермиона и, отобрав у Драко чашку с горячим напитком, вытолкала обоих за дверь.

— К семи я должен быть дома, — заявил Малфой, выходя из лифта и осматриваясь. Коридор, ведущий в Отдел тайн, поприветствовал их сквозняком и скрипом одной из дверей.

— Мерлин, Драко, ты завел себе девушку? — с притворным восторгом всплеснул руками Блейз. — Или Панси соизволила вернуться к тебе?

— Астория живет у меня и вряд ли обрадуется визиту Паркинсон, — холодно процедил Малфой. — Но тебя это в любом случае не касается.

— Нам сюда, — Грейнджер строго посмотрела на Забини, приготовившегося съязвить, и решительно шагнула вперед первая. — Начнем, пожалуй, отсюда, — она взмахнула палочкой, оставляя на одной из двенадцати дверей огненный крест, и распахнула ее.

Они шли по темным коридорам — на факелы, видимо, министр тратиться не пожелал — изредка наступая друг другу на пятки и кляня все на свете: начиная от будущих выпускников Хогвартса и заканчивая министром. Удивительные закутки, заполненные чудными вещицами, казались совершенно пустыми. Люди словно вымерли или попрятались по многочисленным углам — удобнее всего это было сделать в комнате с десятком углов: безумный архитектор проектировал помещение в бреду, подумал Драко.

— Что за гадость? — поморщился он, оглядывая огромные баллоны с разноцветными жидкостями. — И что за мусор в них плавает?

После кабинета, полного живых сов, закутка, плотно забитого свитками пергамента (прямо как в библиотеке Хогвартса), и зала с плавающими в воздухе пузырями Грейнджер указала на следующую дверь, которая не желала отпираться.

— Какая тебе разница? Работы меньше будет, если она не откроется, ведь там наверняка еще с дюжину новых, — Забини толкнул следующую дверь и взглянул на часы. — Вот блин, кто-нибудь знает который час? Мои остановились, — и он помахал в воздухе золотой цепочкой.

— Мои тоже, — напряженно выдохнула Гермиона, вынимая палочку. — Это странно, я слышала, конечно, что в Отделе тайн такое бывает, но не предполагала…

— Заткнись, Грейнджер, нас не интересуют твои философские рассуждения на тему бренности земного существования. Ты лучше скажи: мы долго еще будем плутать по коридорам. Может, есть какая-то карта? А сами работники отдела не путаются, нет? И когда, блин, ты уже поймешь, что невозможно описать все кладовки и чуланы. Здесь и людей-то нет, не то что вакантных мест…

Звук шагов разорвал тишину подобно барабанному бою, и все трое как по команде подпрыгнули.

— Мерлин, я опаздываю, я опять опаздываю, — пробормотал седой старикашка, пробегая мимо. — Я опаздываю! — утерев со лба пот и поправив высокий воротник, он подпрыгнул на месте и продолжил путь.

— Что за?.. — Блейз остановился, завороженно глядя ему вслед. Незнакомец, с ног до головы увешанный часами, хлопнул себя по лбу и, обежав скульптуру, прошмыгнул обратно мимо изумленной троицы. В руках он держал внушительный будильник, изготовленный не иначе как гоблинами в прошлом столетии, на шее болтались с десяток цепочек, каждая из которых заканчивалась маленькими ходиками. Часики угрожающе тикали, звуки смешивались, превращаясь в шум, стрелки медленно двигались, а сам старичок казался размытым пятном.

— Опаздываю! — донеслось издалека, и человек пропал из виду.

— По-моему, он нас даже не заметил, — казалось, Малфоя не столько поразил сам старик, сколько обидело подобное пренебрежение.

— Это что, работник министерства? Или привидение, когда-то заблудившееся в лабиринтах отдела. Я бы не удивился, — хмыкнул Блейз, осматривая десятки дверей.

— Меня больше волнует, откуда он взял столько маховиков времени? — нахмурилась Гермиона, потряхивая синей папочкой. — Ведь мы же разбили их! Все до единого!

— Я не понял, ты огорчена тем, что вы, оказывается, разбили не все, или чем? — заржал Забини, и его голос отозвался эхом. Грейнджер смерила его возмущенным взглядом и, пробурчав под нос: «Лучше бы делом занялись», зашагала вперед.

«Это были маховики, я знаю, — рассуждала про себя Гермиона, освещая путь палочкой. — Иначе зачем ему столько часов? Неужели все работники Отдела тайн действительно сумасшедшие? Мистер Дилтон из соседнего ведомства рассказывал, что рано или поздно каждый из них сходит с ума: кто-то попадает на пятый этаж в Мунго, кто-то с упорством ишака перебирает бумажки на работе и пытается выяснить, куда утекает время, и почему пространство трехмерно», — Гермиона не верила этим россказням, но сейчас в душу закралось подозрение, что возможно коллега был прав.

— Может быть, мы продолжим записывать? — Грейнджер резко развернулась, так, что шедший позади Малфой налетел на нее.

— Я уже описал тридцать три совершенно безлюдных комнаты — не думаю, что в этих закутках есть какие-то вакансии, — ехидно заметил Драко, заглянув в свой пергамент. — Как насчет пообедать? Я не собираюсь пропадать на этой гребаной работе с утра до ночи. Не надо на меня так смотреть, Грейнджер, я не настолько предан службе, как ты. И у меня, в отличие от тебя, — он сделал ударение на последних словах, — есть чем заняться, кроме как шляться по пустым коридорам.

— Вот как? Не думала, что обжорство заразно. Что, переобщался с Гойлом? — приподняла брови Гермиона.

— Сколько мы здесь уже ходим — два часа? Пять? Да и вообще — какого хрена ты все это затеяла? Хочешь прослыть самой занудной работницей министерства или получить орден Мерлина первой степени «за самую тупую затею в истории министерства магии»? Мешать не буду, но какого, блин, дохлого лукотруса ты нас в это дело втягиваешь? Взяла бы своего Уизли — и вперед! Поттер-то не пошел бы, у него брачные игры, а вот рыжий…

— В таком случае, можешь идти, — она покраснела, но быстро взяла себя в руки. — Я сообщу твоему начальству о неисполнении служебных обязанностей.

— А мое начальство стоит рядом с тобой, — хохотнул Драко и прищурился: — Жалуйся хоть министру, день, когда меня уволят с этой поганой должности, станет одним из лучших дней в моей жизни.

Малфой не кривил душой: если он лишится места, то можно будет со спокойной совестью отвечать на запросы Отдела магического правопорядка: «Уволен, ищу работу, пока что безуспешно». Проще говоря, шагайте, уважаемые чиновники, в задницу — сами меня выгнали, теперь нечего возмущаться.

— Забини, мне написать жалобу и на тебя? Не можешь справиться со своим подчиненным?

— Я что ему — нянька? — огрызнулся тот. — Может, еще сопли прикажешь вытереть? Так Малфой вроде взрослый, сам справится.

— Я вообще-то еще здесь. — О нем говорили как о неодушевленном предмете или о беспомощном ребенке, и это выводило из себя. — Но уже ухожу, потому что не собираюсь выслушивать излияния на тему «Ты должен послужить правительству». Счастливо оставаться, Забини, ты уж тут не теряйся, — и за спиной Грейнджер он сделал недвусмысленное движение бедрами. Блейз фыркнул, засунув руки в карманы, а Гермиона нахмурилась, глядя вслед удаляющемуся Малфою — не то чтобы ей было приятно находиться в его обществе, но ведь до вечера нужно успеть так много, а вдвоем работать гораздо труднее.

Драко освещал себе путь волшебной палочкой и проклинал тот день, когда поступил на работу в министерство. Может быть, действительно стоило устроиться на менее обременительную должность — а главное, подальше от двинутой однокурсницы? Желудок напомнил о себе урчанием, и Малфой, убедив себя, что делает это исключительно из желания пообедать, перешел на бег. Сказать на чистоту, он просто боялся: длинные коридоры расходились множеством развилок и маленьких коридорчиков, в которых заблудиться даже легче, чем поскользнуться на зеркальном полу. Уверенно повернув налево и завернув за угол, он оступился, едва успев схватиться за стену — голова закружилась, когда вместо пола под ногами оказалось стекло. Внизу чернела пустота, словно приглашая, оглушая и затягивая. Драко кожей чувствовал, что за ним наблюдают десятки глаз, хотя понимал абсурдность предположения: вокруг ни души, ну какие глаза? Вытерев со лба пот и поправив воротник рубашки, он маленькими шажками заскользил к приоткрытой створке, больше смахивающей на окно, нежели на дверь.

«Стоило остаться с Грейнджер и Забини», — удрученно вздохнул Малфой, доставая из кармана часы, другой рукой продолжая держаться за стену. Стрелки не двигались, а Драко почему-то почувствовал себя беспомощным: мало того, что он не знает, где находится, так еще и счет времени потерял.

В открывшейся взору комнате не было ни мебели, ни безделушек, ни картин, зато, в отличие от остальных помещений, в ней были люди — редкость, если не исключение, в гребаном отделе. Два голых тела среди голых стен — картина абсурда. А может быть, просто очередной символ: очевидности, истины, чистоты, начала или любой другой фигни. Их движения — то рваные, то судорожные, то ровные и неуловимые — действовали гипнотически, оторваться от созерцания обнаженной кожи, казалось невозможным. Словно привязанный заклятием, Драко наблюдал, как высокий мужчина прижимается к девичьей спине, и время от времени тер глаза, чтобы избавиться от странной пелены.

— Забини?

Мужчина толкнул девчонку к стене, и она, не стесняясь своей наготы, улыбнулась, прикрыла глаза, позволяя ему целовать свою шею, ключицы и грудь. — Грейнджер? — Забини отвел упавшие на ее лицо пряди и, отступив на шаг, резко повернулся к Драко. Тот зажмурился, однако успел заметить темный треугольник пониже живота Блейза и пальцы Гермионы, поглаживающие его бедро. Мысленно выругавшись и отметив про себя, насколько глупо выглядит, Малфой открыл глаза и провел пятерней по лицу.

— Кажется, ты заблудился, — шепнул Забини и притянул Гермиону к себе.

Драко вздрогнул, когда друг посмотрел ему прямо в глаза. Что-то в этом взгляде показалось неестественным, но Малфой не мог думать — судорожно сжимая в руках палочку, наблюдал за медленными движениями двух тел. Плавные линии тел, чудилось, продолжали очертания тонкой материи, что опустилась занавесом перед глазами Драко. Ткань скользила сквозь пальцы, не желая исчезать, а тихие стоны эхом отражались от стен, наполняя тишину звуками.

— Я опаздываю! — Шелковая тряпка колыхнулась, когда знакомый старикашка промелькнул вдалеке. Не обратив никакого внимания на словно спаянные, сшитые тела, он помахал у себя перед носом песочными часиками на золотой цепочки и побежал дальше, подрыгивая через шаг. — Опаздываю! Я опаздываю уже целую вечность! Как можно опоздать, когда у меня есть вечность? Но я опаздываю!

Малфой проводил безумца взглядом, а когда очнулся от наваждения, Забини и Грейнджер уже исчезли.

Драко обернулся в надежде увидеть хоть намек на присутствие людей, но даже старикашка с часами не спешил обратно. Антрацитовые стены вокруг надвигались с ужасающей быстротой, и поначалу ему почудилось, что это мираж. Но пол тоже пошатывался, ускользая вниз — и Малфой побежал. Наверное, даже в битве за Хогвартс не приходилось уносить ноги с такой скоростью: в конце коридора забрезжил свет, как будто кто-то засветил Люмос.

«Быстрее», — шептал себе Драко, оскальзываясь на стеклянной поверхности.

Белый свет отражался от зеркальных стен и бил в глаза, Малфой не удержал равновесия и с разбегу грохнулся на пол, взвыв от боли, но быстро поднялся и помчался дальше, стараясь не оглядываться на пустоту. Высокие тени, отплясывающие вокруг, когда-то были живыми людьми, бродили по Лютному переулку и грабили добропорядочных волшебников — Драко чувствовал это. Иначе как объяснить, что они набрасывались скопом, сковывали руки за спиной и шарили по карманам? Малфой зажмурился, чтобы избавиться от наваждения, перед глазами замелькали черные точки, голова раскалывалась от боли и кружилась.

— Эй, парень! — чья-то широкая ладонь легла на плечо.

— Пра… прафесар? — с трудом выдавил Драко.

На языке крутилось только тупое: «Вы же давно умерли», но Малфой не решился сказать это вслух. Волшебный глаз медленно вращался в глазнице, словно пытался найти выход из сумасшедшей комнаты. Казалось, воздух здесь полнился безумием, и каждый, кто дышал им больше, чем несколько минут, сходил с ума. Драко попятился, но Шизоглаз — или инфернал? — надвигался все быстрее, протягивая высохшие руки, похожие на кривые, сучковатые ветки давно срубленного дерева. Дойдя до стены, Малфой, прижимаясь к ней, начал пробираться к выходу, но наступил на что-то мягкое. И живое. Противный писк почти раздавленного существа оглушил и взвился под потолок, сотни таких же существ пробежали по ботинкам: наверное, парочка даже забралась в горло и застряла там комком.

Оттолкнув Шизоглаза, Драко бросился к двери и выскочил в коридор, зверьки исчезли, будто их и не было, и он утер пот со лба.

— Малфой! — прогремел грубый голос, и Хмури медленно притворил за собой скрипучую дверь: — Я за тобой наблюдаю, — меланхолично проговорил он, опираясь на невесть откуда взявшуюся трость. Искусственной ноги не было, и вместо нее болталась пустая штанина. — Если позволишь себе очередную грубость, превратишься в… — не договорив, Шизоглаз взмахнул обломком палочки, набалдашник трости обернулся зверьком, пару секунд пытался удержаться на гладкой палке, но соскользнул вниз и скрылся в щели.

Раскатистый хохот, как поток воды, пронесся по коридору, Драко оступился, покачнулся, неловко переступил на месте и вскрикнул: он стоял на обрыве, там, где даже бесконечная пустота заканчивалась. Опора ушла из под ног, и он, взмахнув руками, рухнул в пропасть.

— Малфой!

Чья-то рука схватила его за запястье и потянула вверх. Вторая рука сцапала за шиворот, прерывистое дыхание и далекое бормотание превращались в грохот, рвущий барабанные перепонки.

— Не бросайте меня! Не отпускай! Не отпускай, блядь! — рука соскальзывала, и Драко цеплялся за нее из последних сил. Становилось неважным, что всего несколько часов назад они с Забини ругались в кабинете — сейчас он принял бы помощь даже от Поттера, да даже от засранца Уизли. Хриплое дыхание вырывалось из груди, на лбу выступил пот, Малфой сучил ногами, инстинктивно пытаясь найти опору, но воздух вокруг сгустился и ухнул в огромную дыру. Пустота поднималась иссиня черной волной, словно кто-то невидимый выплеснул чернила из огромной кадки.

Блейз выкрикнул:

— Грейнджер, не стой! — и магическая волна, теплым касанием, прошла совсем рядом, поддерживая Малфоя снизу.

— Пиздец, — едва смог выдохнуть Драко, вновь оказавшись в коридоре.

— Что произошло?

Ну конечно! Сейчас самое главное — причинно-следственные связи.

— Грейнджер, ты уверена, что с этим вашим отделом все в порядке? Что он не жрет людей, не создает инферналов и не рушится на глазах? — Малфой со злостью посмотрел на Гермиону и подавил желание сплюнуть на пол. — А то что-то я сомневаюсь.

— Прекрати нести чушь, — оскорбилась та. — Возможно, помещение просто предназначено для… — а вот для чего, Гермиона сама не знала. По правде говоря, она понятия не имела, почему пол внезапно обрушился, а, стоило Малфою выбраться на поверхность, вновь появился и сейчас нагло мерцал в тусклом свете факелов.

— Видимо, ты так приглянулся Отделу тайн, что он не хочет тебя отпускать, — съязвил Забини, скрестив руки на груди.

— С меня хватит, я ухожу, — заявил Драко, отряхивая брюки и поправляя остановившиеся часы.

— Опять? — ухмыльнулся Блейз и достал палочку. — Грейнджер, на этот раз за ним полезешь ты.

— Ты как никогда остроумен, — хмыкнула Гермиона и захлопнула папку с описью.

Драко с подозрением покосился на Грейнджер и Забини, но те вели себя все так же враждебно, и с трудом верилось, что пару минут назад он видел их в одной из комнат. Хотел бы Малфой быть таким же отличным актером.

— Завтра в девять в моем кабинете, — строго сказала Гермиона, с помощью заклятия Незримого расширения засовывая папку в карман мантии. — И не опаздывайте.

Дверь, ведущая в круглую комнату с двенадцатью коридорами, загадочно скрипнула и захлопнулась.

* * *

Для Драко утро началось с настойчивого стука в окно и противного дребезжания будильника. Он сам не знал, что раздражало его сильнее, но с радостью швырнул бы увесистыми часами в серую сипуху и избавился от двух проблем разом. Вместо этого пришлось приподняться на локте, нашарить на тумбочке палочку и откупиться от птицы пятью кнатами. С трудом встав с кровати, Драко сжал виски руками и тяжело вздохнул. Тучи за окном угрюмо ухмылялись, грозя моросящим дождем, ветер срывал с деревьев листья, и даже потолок комнаты, казалось, потемнел. На секунду Малфою почудилось, что за ночь стены перекрасили с темно-синий, хотя еще вчера они были светло-голубыми, почти белыми.

Малюсенький заголовок в нижнем углу первой полосы заставил отвлечься от мрачных мыслей. Наложив на будильник «Силенцио», Малфой протер глаза и вчитался в расплывающиеся буквы:

«Загадочное происшествие в Отделе тайн. По словам работника отдела мистера Энтони Квилла вчера в районе десяти часов утра в отдел проникли «незваные гости», точное количество которых неизвестно. Что им понадобилось, пока не выяснено. Ведется следствие, к делу подключены авроры».

В любой другой день Драко даже внимания не обратил бы на крохотную заметку, но сегодня судорожно сглотнул и перечитал текст. Вчера в десять они с Грейнджер и Забини как раз проходили по темным коридорам Отдела тайн, заглядывая в крохотные комнатенки и огромные залы. Единственным человеком, которого они видели, был странный старикашка с часами, но он никак не тянул на роль грабителя. И уж тем более не был похож на толпу заговорщиков, задумавших украсть секретные разработки. К тому же, подумал Драко, министерство сейчас охраняется не хуже Гринготтса: на каждом углу по аврору, от защитных заклинаний рябит воздух, палочки проверяются на входе и при выходе. Проникнуть в министерство незамеченным практически невозможно, даже Темному Лорду не удалось бы. А тут на тебе — утром, в Отдел тайн, войти, выйти, и чтобы никто не увидел… Высший уровень магии, не иначе.

— Винни! — громко крикнул Малфой, одеваясь. — Писем из министерства не было? — спросил он у возникшего в спальне эльфа, тот помотал головой и поклонился. — Ну хорошо… постой. Точно не приходило? А не заявлялась ли с утра пораньше работница министерства — настырная и противная?

— Нет, сэр! — радостно заявил Винни, услышав конкретный вопрос. — Никаких посетителей не было, хозяин!

— Можешь идти. И подай завтрак, — крикнул вслед испарившемуся домовику Драко и поблагодарил чиновников министерства, не догадавшихся конфисковать у Малфоев имущество.

Нарцисса не пожелала спуститься вниз, и пришлось завтракать одному. Впрочем, в последнее время это уже вошло в привычку. Винки окинул взглядом сервированный стол и скрылся с глаз, но даже если он остался бы, вряд ли привлек внимание хозяина. Драко, погруженный в свои мысли, меланхолично помешивал ложкой в кружке с чаем и смотрел в одну точку.

«Если вчера в Отдел тайн проникли неизвестные, означает ли это, что Грейнджер обманула нас с Забини? — спрашивал он у пустоты, не произнося вслух ни слова. — Быть может, все дело не в описи, и мы ходили в отдел с другой целью?»

— Ну да, а Грейнджер вместо того чтобы защищать эльфов взялась за заговоры, — хмыкнул голос за плечом. А может, голос был далеко, Драко не мог сказать точно.

«Или все-таки совпадение? Отдел тайн, как вчера выяснилось, необъятный, коридоры бесконечны, а комнаты бесчисленны», — вспомнив, что сегодня опять предстоит ходить по безлюдным закуткам, Малфой поскучнел и мгновенно забыл про свои предположения.

Отставив чашку и пнув стул, он глянул на часы и, прихватив бумаги, аппарировал в министерство.

— Ты опоздал, — заявила Гермиона, не успел Драко появиться на пороге. — А ведь я предупреждала вчера!

— Забини, я вижу, тоже не свойственна пунктуальность, — приподнял брови Малфой. — Или ты прячешь его под столом? — он даже заглянул под столешницу и заключил: — Нет…

— Следи только за собой, — перебила его Грейнджер. — Забини уже отправился за разрешением, чтобы мы смогли попасть в Отдел тайн. Видишь ли, вчера…

— Кто-то проник в отдел. Да, Грейнджер, я тоже умею читать, — Драко уселся в кресло и закинул ногу на ногу. — И что теперь? Мы будем ходить под конвоем, каждое наше движение будет фиксироваться, толпа авроров вокруг и угроза наказания… Не легче ли оставить эту бессмысленную затею?

— Сегодня утром у министра, который, к слову, взял дело под свой контроль, появились сомнения в достоверности информации…

— Ты можешь говорить на английском? Заранее спасибо, — поморщился Малфой и взял со стола статуэтку пузатого мальчика с луком и стрелами за спиной.

Гермиона закатила глаза и быстро проговорила:

— Одним словом, Кингсли сомневается, что в Отдел тайн вообще кто-то проник. Вполне вероятно, что защитные заклинания просто неправильно сработали. Но все равно идут проверки, и нам теперь предстоит, ко всему прочему…

— Грейндже-ер, — простонал Драко, — только не говори, что нам прибавили работы, я этого не перенесу.

— Все, — объявил Забини, пинком открывая дверь, — можно идти. Тупые бездари из аврората полчаса соображали, что мне нужно. И нет, Малфой, не потому, что я плохо объяснял, — предотвратил он язвительное замечание, чуть было не сорвавшееся у Драко с языка.

На этот раз Отдел тайн встретил их настороженной тишиной, прерываемой глухими шагами авроров. Блейз решительно протянул пропуск проверяющему и первый пошел вперед. Круглая комната с двенадцатью дверями была исчерчена вдоль и поперек непонятными символами, похожими на руны, но при ближайшем рассмотрении они оказались набором черточек, сколько бы Гермиона не пыталась их расшифровать.

— Простите, — Грейнджер схватила за мантию пробегавшего парня с аврорской повязкой на руке, — что вы делаете?

— Не знаю, — как ни в чем не бывало пожал тот плечами, — мне что велят, то и делаю. Учусь я еще. — Нашел оправдание, подумала Грейнджер.

Огненный крест, оставленный вчера, исчез, и Гермиона направилась наугад в первую попавшуюся дверь.

— Охренеть, — опешил Драко и схватился за стену. В темноте он не видел ничего, даже собственных рук, и потянулся к палочке.

— Люмос! — опередил его Забини, и в ту же секунду, когда на конце палочки зажегся маленький огонек, по ушам ударил рвущий душу крик. Казалось того, кто его издает, режут заживо, сдирают кожу и выворачивают наизнанку. Крик метался по огромному залу, наталкивался на стены, отскакивал от них сотней юрких мячиков и носился под потолком.

— Что это?! — проорал Малфой, но не услышал сам себя. — Прекратите!

Барабанные перепонки грозили лопнуть, голова раскалывалась, глаза болели: непроницаемая темнота давила тяжестью, будто чьи-то пальцы. Мысли разом исчезли, словно вытесненные шумным потоком — верно, испугались нечеловеческого крика.

— Убери! — взвизгнула Грейнджер совсем рядом, и Малфой машинально протянул руку, ища поддержки. Рука натолкнулась на ее пальцы, и Драко обхватил запястье Гермионы. — Забини, что ты делаешь?

Мелькающая вспышка выхватывала из темноты предметы: очертания, размытые, неясные, были едва различимы, но Малфой успел заметить широкую лестницу, возвышение и что-то огромное, накрытое тряпкой. Он дернул Грейнджер за руку, попятился, увлекая ее за собой, и прижался к стене. Наверное, сейчас он даже был готов обнять Уизли, лишь бы чувствовать живое существо рядом.

— Нокс. — Вопль смолк, словно его выключили, и зал вновь погрузился в непроницаемую тьму.

Блейз, тяжело дыша, посмотрел на свою палочку, будто впервые видел, и спрятал в карман.

— Забини, гребаный придурок, если ты еще раз…

— Заткнись, Малфой, если ты такой умный, в следующий зал пойдешь первым. Какого хрена? Почему я должен знать, какой фокус выкинет отдел на этот раз? Если уж на то пошло, Грейнджер эту кашу заварила…

— А вы как всегда настоящие джентльмены, — съязвила она, маленькими шажками двигаясь к выходу. — Может, хватит перепираться? Чем быстрее мы закончим, тем лучше, — тон «опять приходится объяснять идиотам элементарные вещи» постепенно становился привычным.

— Я опаздываю! — пробормотал голос совсем близко, и сверкающий циферблат мелькнул у двери.

Хоть что-то оставалось неизменным.

— Постойте! — позвала Гермиона старикашку, не расстающегося с часами. — Погодите! Вы не подскажете?..

— Со своей вежливостью ты заблудишься здесь и сгниешь, — со злостью выдохнул Малфой и бросился вперед, туда, где только что стоял паникер. Но когда Драко наощупь добрался до двери, тот уже исчез.

Круглая комната встретила одиноким огненным крестом и одиннадцатью одинаковыми выходами, ведущими в разные концы Отдела тайн. Памятуя о вчерашнем приключении, Малфой медленно попятился, не зная, что предпринять. Хотелось плюнуть на Забини с его сраным начальственным тоном, на Грейнджер с ее безумными идеями и министерство с сумасшедшими комнатами, пожирающими людей. И пусть бы сами разбирались с вакансиями, описями и таинственными проникновениями на никому ненужный уровень. Но выйти из отдела без пропуска теперь затруднительно, а пропуск остался у Грейнджер.

— Я опаздываю, как же я опаздываю! — заверещал человек, поправляя большеватый камзол, и Малфой опомнился. Незнакомец запнулся и чуть было не полетел кувырком, но Драко вовремя подхватил его, уцепившись за высокий воротник. — Я опаздываю целую вечность! — удивленно проговорил он, уставившись на неожиданного помощника.

— Кто вы? — Малфой встряхнул его за плечи и повторил: — Кто вы? Что делаете в Отделе тайн? И куда вы все время опаздываете? — раздраженно добавил он.

— Ну как же? — старик вылупился на него и, казалось, дернулся, чтобы покрутить пальцем у виска. — Я ведь никогда не успею сделать всего, что задумал! И вы тоже. У вас вон даже часы остановились, — рассмеялся он так беспечно, точно отдыхал на пляже, а не стоял посреди темного коридора.

Стрелки золотых часов, подаренных родителями на совершеннолетие, действительно не двигались. Драко даже потряс бесполезной штуковиной в воздухе, но не добился успеха.

— Мои тоже, — невпопад сказал подоспевший Забини, рассматривая свои часы, а Грейнджер наклонилась к старичку и заговорчески прошептала:

— Простите, а вы в последнее время не замечали ничего странного, необычного?

— Да он сам не то чтобы обычный, — прошептал Блейз, хмыкнув, и, если бы взглядом можно было уничтожить, Грейнджер непременно воспользовалась случаем.

— Странного? Нет-нет! Все идет своим чередом, — подпрыгнул старик, пританцовывая на месте. — Я не волнуюсь, у меня все хорошо, — он блаженно прикрыл глаза и вроде бы забыл о присутствии посторонних.

Негромкий хлопок заставил его встрепенуться, а остальных — подпрыгнуть от неожиданности. Тут же вспыхнул яркий свет, после всепоглощающей темноты показавшийся ослепительным.

— Мисс Грейнджер? — послышался строгий голос. — Мистер Забини? И мистер Малфой! — голос удивился. — Каким образом вы проникли в Отдел тайн, в то время как в сюда никого не пускают? — бесплотная тень скользнула по стене и остановилась в углу круглой комнаты.

— У нас есть пропуск, — Гермиона забыла про старика, и тот под шумок скользнул в одну из дверей.

— Пропуск? — тень протянула руку. Из-за слепящего света разглядеть ее было невозможно. Изучив бумагу, тень пожала плечами: — Но документ ненастоящий, — снисходительно пояснила она мужским голосом.

— Я. Сам. Получил. Его. В аврорате, — отчеканил Забини, судя по тону, готовый наброситься на непонятливого собеседника и задушить.

— Аврорату еще вчера было запрещено давать какие-либо разрешения в связи с проникновением на территорию Отдела тайн неизвестных преступников. Поэтому ваш пропуск, — театральная пауза длилась с полминуты, — недействителен. Более того, — из темноты показалась круглая голова, — выходит, что вы находитесь здесь незаконно. А значит, должны быть наказаны.

— Ты головой думай, а не жопой, прежде чем говорить, — Забини плюнул на воспитание, поведение в обществе и должностные обязанности. — Я начальник Департамента магического делопроизводства. Я тебя такими бумажками вместе с твоей тупой башкой закидаю…

— Не думаю, мистер Забини, — Кингсли вышел из ослепительной тьмы и взмахнул палочкой. Свет завертелся белой лентой и исчез в раскрывшейся двери.