Самый неприличный подарок (джен)

— Чёрт... — простонала Гермиона, приветствуя восстанавливающееся сознание болью во всём теле. Как будто какой-то шутник трансфигурировал её в подушечку для иголок, которой тут же не преминули воспользоваться.Дышать было больно, словно на лёгких с комфортом отдыхал слон. В глазах двоилось. И именно сейчас она видела ровно двух...

— Я понимаю ход Ваших ассоциаций, но всё-таки в отношении чертей Вы ошибаетесь, — Снейп, а это был именно он, бесцеремонно запихнул ей между зубами край какой-то очередной посудины с зельем. Очередной, потому что ощущения во рту и так были премерзкими. Едкое питьё полилось ей в горло, и Гермионе показалось, что она вот-вот закашляется и захлебнётся. Но эффект оказался противоположным — зелье смягчило горло и уняло боль в лёгких. Гермиона осторожно приподнялась.

— Что Вы здесь делаете? — ошалело произнесла она, болезненно щурясь в попытках наконец-то соорудить из двух изображений Снейпа одно.

— Однако, — левая бровь профессора привычно вскинулась, демонстрируя крайнюю степень удивления. — Вообще-то Вы меня приглашали. Вы не помните, мисс Грейнджер?

О да... Решая проверить свою жизнь «на вшивость», Гермиона пригласила всех, кого она когда-либо знала: друзей, врагов, знакомых, оправданных в суде клиентов, преподавателей, коллег по работе, бывших молодых людей, с которыми удалось «остаться друзьями». Разумеется, она не писала, что у неё день рождения. Просто «18 сентября. Если сможете — приходите. Камин открыт до двух часов дня». Ничего тревожного, никаких намёков. Полная свобода выбора. Послать открытку Снейпу она решила в самый последний момент. Гермиона не думала, что он ответит или придёт, но любила аккуратность: оповестить всех — значит, всех. А сказать, что со Снейпом её ничего не связывало, было нельзя: в день Битвы за Хогвартс именно она спасла его, вытащила с того света зельями (правда, его же собственными), а потом доставила в Мунго. Мерлин знает, почему именно ей пришло в голову это сделать. Наверное, не вовремя проснулись врачебные гены родителей. Когда Гарри рассказал ей о воспоминаниях Снейпа, Гермиона испытала потрясение, модно именуемое «когнитивным диссонансом»: с одной стороны, в свете открывшихся фактов Снейп должен был быть оправдан, иными словами, она старалась не на корм дементорам, с другой же — вряд ли он сам одобрил бы своё возвращение. Поэтому «благородная спасительница» позорно ретировалась из больницы от ужаса перед моментом, когда Снейп придёт в себя, и ей надо будет смотреть ему в глаза. Она нарушила его волю своим глупым гриффиндорским "я-знаю-лучше-что-вам-надо".

— И Вы решили прийти? — от мысли, что Снейп, вытащив её из петли, поступил точно так же, Гермиона захихикала, не в силах остановиться. Снейп, вопреки бесстрастному выражению лица и позе «я проглотил меч Гриффиндора, но он мне абсолютно не мешает», выглядел озадаченным, нет — даже огорошенным! Его взгляд блуждал по лицу Гермионы, видимо, безуспешно пытаясь обнаружить, что же такого смешного он только что сказал. Впрочем, он быстро справился со своим удивлением. Окинув комнату взглядом и обнаружив пустую бутылку, Снейп пробормотал себе под нос: «Это всё объясняет», — и с брезгливой гримасой перевёл взгляд обратно на Гермиону.

— Я не собирался приходить, — констатировал он, пожав плечами, — но, будучи связан с Вами Долгом жизни, подумал, что не в праве пропускать такие важные мероприятия, как Ваш День рождения, раз уж Вы вдруг решили меня пригласить...

На сей раз Гермиона буквально согнулась пополам от смеха. «Истерика, это называется истерика, — думала она, когда от хохота, перемежавшегося судорожными всхлипами, начали болеть мышцы живота. — Снейп помнит о моём дне рождения, Снейп помнит...» Он проигнорировал очередную вспышку её эмоций, терпеливо дожидаясь, пока волшебница успокоится сама. Но Гермиона не унималась. Теперь, когда боль в лёгких и шее совсем прошла, ничто не мешало ей хихикать, давиться хохотом от мысли, что единственным человеком, не забывшим, когда она родилась, был преподаватель Зелий, сидевший на ковре в её гостиной с таким видом, словно его приковали к полу цепью. В противном случае, судя по выражению лица, он бы уже давно ушёл, убежал, трансгрессировал — да хоть улетел! — от окончательно помешавшейся гриффиндорки.Снейп ещё раз брезгливо покосился на неё и щёлкнул пальцами. Смех прекратился, словно кто-то выключил внутри неё лампочку.

— Я признаю, что перебрала, — Гермиона покрутила головой, ясной до прозрачной звонкости, и решительно встала. — Но отрезвлять меня без разрешения было перебором.

— Надо было просто полить Вас холодной водой? — осведомился Снейп, поднимаясь вслед за ней и без приглашения садясь в мягкое кресло.

— Ну, хотя бы так... — Гермиона с сожалением посмотрела на пустую бутылку из-под коньяка и решительно призвала из бара вторую такую же. — Столько продукта перевели впустую... Выпьете со мной, раз уж Вы здесь? Коньяк? Виски?

— Во-первых, это не коньяк, — скосил глаза на этикетку Снейп, — коньяк производят в одноимённой провинции во Франции, а это — сомнительного качества восточноевропейский бренди. А во-вторых... — он посмотрел на Гермиону с таким видом, словно та пыталась измельчить ингредиенты для зелий стальным ножом вместо серебряного. — Я, конечно, доволен, что Поттер оказался не столь болтлив, как я думал, но... — его взгляд стал каким-то особенно холодным и недобрым даже по сравнению с тем, которым он смотрел на неё обычно. — Я. Не. Пью. Вообще. И Вам не советую, — он с ненавистью воззрился на бутылку. Гермиона почти ожидала, что ёмкость испарится или взорвётся под его взглядом, но Снейп воздержался от порчи имущества. То ли был недостаточно зол, то ли решил не нарушать правила поведения в чужом доме.

— Да Вы просто коала*, — пробормотала Гермиона, меньше всего расположенная к задушевным беседам и выяснению причин такой реакции. — Значит, в Вашем присутствии напиться заново мне не удастся... Жаль, очень жаль. Так говорите, Вас привёл сюда исключительно Долг жизни?

— А Вы полагаете, что я на досуге посещаю дни рождения всех своих учеников? — ответил вопросом на вопрос Снейп и пожал плечами. — Поскольку их у меня было несколько больше трёхста шестидесяти пяти, это было бы довольно утомительно.

Он снова воззрился на неё с таким выражением, словно у него масса других дел, а лично она его специально задерживает. Будь Снейп более вежливым от природы, Гермиона бы подумала, что уйти ему не дают приличия. Будь он более... м-м-м... способным к сочувствию — решила бы, что он опасается за её жизнь. Но Снейп был именно что Снейпом и никем другим, поэтому было совершенно непонятно, что мешало ему пожелать всех благ, оставить ей какое-нибудь восстанавливающее зелье и откланяться. Явное недовольство и претензия в его взгляде раздражали Гермиону: в конце концов, она совсем не просила её спасать! Не говоря о том, что, запрещая пить, он пытался командовать в её же собственной квартире. И Гермиона вспылила:

— Ну так идите отсюда! Вас никто здесь не держит! Вечеринки не ожидается, Долг жизни Вы уже отдали... Можете быть собой довольны!

— О, это загадочное женское гостеприимство, — непонятно выразился Снейп и закатил глаза. Вставать из полюбившегося кресла он явно не собирался. — А кто Вам сказал, что я отдал свой Долг?

Он что, издевается над ней? Если в блаженном пьяном полузабытьи каждое слово Снейпа её смешило, то на трезвую голову он действовал ей на нервы. Нет, приводил в бешенство. Совсем как в школе. Гермиона хмуро посмотрела на слизеринского декана исподлобья и медленно, цедя каждое слово, произнесла:

— Вы же вытащили меня из петли. Спасли. Жизнь за жизнь, — её голос дрогнул, а по щекам поползли злые слёзы. Зачем он ей помешал? Это было так скверно, так... больно. И как она теперь решится сделать это второй раз? И главное кто — Снейп! Которому, по большому счёту, всё равно, жива она, мертва, что у неё на душе... Он что, пытается отомстить ей за Визжащую хижину? — А теперь... убирайтесь! — голос Гермионы сорвался на визг, гулко отдаваясь от стен квартиры.

Она уронила голову на руки и разрыдалась. Не сдерживаясь, в голос, со стонами и подвываниями. Впрочем, Гермиона быстро затихла, обессиленная своей вспышкой гнева. Наступившая тишина, нарушаемая только её неровным дыханием, заполнила комнату. Ей было жарко, душно, словно она заболела. Мысли путались, от щёк шло нездоровое, горячечное тепло. Воздух, с шумом выдыхаемый через сжатые зубы, казался раскалённым.

— И не подумаю, — голос Снейпа, как обычно, был бесстрастным и холодным. Куда более отрезвляющим, чем его заклинание.

— Что? — хрипло переспросила Гермиона, поднимая на него взгляд.

— Что слышали. Как бы мне этого ни хотелось, я и не подумаю «убраться», — в качестве иллюстрации к своим словам, он устроился в кресле поудобнее и призвал с книжной полки какой-то справочник по Чарам. — Меня держит всё тот же драклов Долг жизни. И нет, я Вам его ещё не отдал, — Снейп изобразил нечто вроде усмешки. После чего меланхолично оглядел журнальный столик, взмахом палочки убрал с него крошки, капли алкоголя и осколки, трансфигурировал из пустой бутылки высокий стакан, наполнил его наколдованной водой, и медленно-медленно, словно торопиться смысла больше не было, сделал несколько глотков. Всё это он проделал, не глядя на Гермиону, словно это не он, а она была здесь совершенно лишней.

— Но почему? — Гермиона чувствовала, что внутри неё медленно поднимается новая волна бешенства. Но, понимая, что вешаться снова в присутствии Снейпа смысла не имеет, призвала всё возможное спокойствие, надеясь наконец-то выяснить, что такого особенного удерживало его. — Вы меня уже спасли, не так ли? — с нажимом произнесла она.

Снейп устало закатил глаза, как он нередко делал во время уроков: одновременно страдальчески и высокомерно. Обычно за этой гримасой следовало что-нибудь вроде «посмотрите в учебнике», «это элементарно» или «у меня нет времени на настолько глупые вопросы». Но сейчас, удостоив её скептического взгляда, он только неопределённо хмыкнул и начал объяснять:

— Предположим, Грейнджер, Вам дарят что-то... — он ещё раз взглянул на неё и озабоченно уточнил: — Вам ведь дарят подарки? В смысле, на другие праздники?

— Разумеется! — Гермиона вскинула голову, для пущей уверенности высокомерно приподняв подбородок. Что он себе позволяет? Как она дожила до того, что к ней вламывается — да, именно вламывается, ведь камин был уже заперт! — её бывший учитель и делает выводы о её жизни? Самое обидное, что Снейп был значительно более сильным магом, чем она сама, а значит, решить вопрос силовыми методами — как она обычно делала в таких случаях — шансов не было.

— Отлично, — Снейп проигнорировал её возмущение и продолжил: — Итак, допустим, Вам сделали подарок. Вы его развернули и обнаружили, что это... допустим, бриллиантовое колье гоблинской работы. Или корсет, — слово «корсет» он произнёс в какой-то несвойственной ему манере, словно бы даже с акцентом: выделенная «о», резкая по-французски грассирующая «р», «е», почти превращённая в «э». В его бесцветной, лишённой выражения речи это прозвучало, как яркая вспышка. Неожиданная, парадоксально-неуместная, как Хагрид в смокинге. Гермиона даже подняла на Снейпа взгляд, пытаясь найти в его лице какую-то подсказку, которая подтвердила бы, что только что услышанное ей не почудилось. Но он казался привычно-невозмутимым. Гермиона отвлеклась и поэтому не сразу ответила на его следующую реплику: — И что же Вы сделаете в этой ситуации?

— Что... Я... — Гермиона стряхнула задумчивость и посмотрела на Снейпа, который наблюдал за ней с ироничным исследовательским любопытством. По меркам Снейпа, такое выражение лица вполне могло сойти за широкую улыбку до ушей. Теперь уже был черёд Гермионы думать, чем она так его позабавила, не считая внезапно свалившегося на неё косноязычия. Хотя он смотрел без издёвки, даже с особым вниманием, Гермионе стало не по себе: словно она оказалась одной из его лабораторных мышей, давших интересную реакцию на зелье. «Равнодушно, ты должна ответить максимально равнодушно и уверенно», — напомнила она себе. — Разумеется, я бы не приняла такой подарок.

— Верно, — он кивнул. — Есть подарки, которые принять не всегда возможно. Неприлично дорогие. Или просто неприличные, — он странно усмехнулся, и Гермиону снова пронзило ощущение странной тревоги. Снейп подался вперёд и впился в неё взглядом чёрных, неприятно-глубоких, словно бы бездонных, глаз. «Интересно, а есть у легитименции функция гипноза? — почему-то подумала она. — Без всякого Конфудуса, просто проникновение в сознание... и подчинение его своей воле». Снейп, между тем, продолжал, тихо, но отчётливо выговаривая слова, слегка растягивая их так, что каждое звучало угрозой. — А знаете, мисс Грейнджер, какой самый неприличный подарок?..

Он приблизился ещё сильнее, и Гермиона невольно отодвинулась. Не от отвращения — в сущности, нельзя было сказать, что Снейп был неприятен до такой степени. От страха. Как ни глупо было бояться тому, кто недавно решил умереть, она всё же боялась. Чего-то иррационального, что исходило от него волнами почти ощутимой, плотной, как морская вода или штормовой ветер, энергии.

-...Жизнь! Жизнь, мисс Грейнджер, слишком дорога и слишком... интимна, чтобы её дарить. Делать такой подарок, не думая о последствиях... — Снейп сделал паузу и снова сократил дистанцию, но на сей раз Гермиона продолжала сидеть неподвижно, загипнотизированная его тоном, — большое легкомыслие. Но от всякого дара можно отказаться... Поэтому, — он внезапно повысил тон, и она встрепенулась, словно проснувшись, — поэтому мой Долг жизни будет исполнен только тогда, когда Вы пообещаете мне не убивать себя. Пообещайте мне, мисс Грейнджер!

Вкрадчивый, властный тон, глубокий и выразительный голос окутывали Гермиону, лишая желания сопротивляться. Раньше она и подумать не могла, что Снейп мог говорить так. Она едва не ответила ему «да», плохо соображая, на что именно соглашается... Гермиона скользнула рукой по столешнице, неосознанно придвигаясь к ещё ближе, и... в её ладонь впился осколок стекла, случайно не замеченный Снейпом, когда он чистил стол. Девушка охнула, моментально приходя в себя. А он разочарованно отвернулся, пока Гермиона залечивала руку заклинанием: момент был упущен.

— Я не думаю, что могу обещать Вам это, профессор, — произнесла она, качая головой. Гермиону не покидало острое ощущение нереальности происходящего. Кто же обсуждает такие вопросы? Словно они говорили во сне или в том «Зале ожидания», о котором рассказывал Гарри. Зале между жизнью и смертью. — Зачем Вам это нужно?

— Затем, — бросив на неё недовольный взгляд, произнёс Снейп, — что иначе я буду вынужден, как дежурный аврор на задании, каждый раз вскакивать, трансгрессировать к Вам — о да, в любое время дня и ночи, не взирая ни на какие защитные заклинания, включая Фиделиус! — он невесело хмыкнул, — и откачивать Вас. Это Долг жизни, Грейнджер! Он направляет человека куда мощнее и действенней, чем Феликс Фелицис...

Снейп предстал перед мысленным взором Гермионы кем-то вроде джина из лампы Алладина, готовым в любую минуту броситься исполнять желания и прихоти хозяина. Но почему-то в этот раз её эта картина вовсе не развеселила. Вот тебе и Долг жизни. Красивая сказка о взаимной помощи, которая, на самом деле, замешана на слишком сильной магии, чтобы ей противиться. Спасённый не стремится спасать: он обречён это делать...

— Неужели всё так серьёзно, профессор? — Гермионе почему-то стало стыдно. По крайней мере, она испытывала горячее желание сказать что-то в своё оправдание: — То есть... я даже не знала... почему об этом так мало пишут и вообще? Я могу Вам как-то помочь?

После этих слов произошло ещё одно событие из серии «Тебе всё равно никто не поверит»: Снейп расхохотался. Мрачненько так, издевательски, но вполне себе искренне. И громко. Гермиона вообще не помнила настолько «шумного» профессора: даже чтобы поддерживать дисциплину в классе, ему всегда хватало тихого тона, почти на грани шёпота. Неожиданно, ей самой тоже стало смешно. Гермиона с ещё не рассосавшимся следом от верёвки на шее и Снейп, чьи шрамы, только слегка прикрытые воротником, налились кровью от безудержного смеха — хохотали в голос. «Будто два упыря, придумавших удачный розыгрыш для празднования Хэллоуина», — подумала она. Абсурдность ситуации нарастала.

— Грейнджер, Ваш альтруизм не знает преград, — постановил Снейп, отсмеявшись. — Может, будет полезнее, если мы разберёмся, зачем Вы вообще решили вешаться?

— А что мне было — палочкой застрелиться? — огрызнулась Гермиона, неохотно успокаиваясь и скрещивая руки на груди. Веселье покинуло её так же быстро, как возникло. — И вообще это не Ваше дело!

— Я, кажется, уже объяснил, почему оно моё. Терпеливо объяснил, — последние слова Снейп произнёс с особым нажимом, словно давая понять, каких колоссальных усилий ему это стоило.

Гермиона тяжело вздохнула и посмотрела в сторону недосягаемого мини-бара. Сначала он не позволил ей пить, а теперь заставляет рассказывать, словно подростка на приёме у школьного психолога, о «тайных мотивах» её суицида. Это было слишком. Хуже того: озвучивать причины Снейпу казалось ужасно неудобным, даже постыдным. Получалось, что ему она навязала жизнь, а сама желает с ней покончить! Впрочем, вид Снейпа, взиравшего на неё с каким-то абсолютным, затягивающим вниманием, не оставлял надежды на возможность отвертеться. Гермиона по-ученически сложила руки на коленях и монотонным, скучающим голосом начала: — Потому что меня не принимают всерьёз, потому что меня считают девочкой на побегушках и ходячим архивом с полезными знаниями, потому что никто никогда не спрашивает, чего я хочу, что мне нравится, что я чувствую. Потому что все привыкли, что я «хорошая» и всем всегда помогаю! — чем больше Гермиона говорила, тем более нелепыми и детскими казались ей её жалобы. Тщательно подобранные аргументы выцветали, словно фотографии под ярким светом лампы. Но девушка упрямо продолжала, стараясь не задумываться, насколько глупо выглядит: — И, вдобавок ко всему, никто не помнит о моём дне рождении. Я столько раз говорила им об этом, а они... «Гермиона, прости, совсем замотался, давай я тебе подарок на следующей неделе отдам?» Мне что, подарок нужен?! — она не заметила, как постепенно снова вошла в раж, говоря всё громче и громче, пока не сорвалась на крик. — Мне нужно, чтобы кто-то обо мне помнил! Чтобы кто-то поднял свой зад, отменил все дела и пришёл! Потому что это и называется «внимание»! А я для них — просто пустое место...

На некоторое время воцарилась тишина. Гермиона, не отрываясь, смотрела на камин, боясь нарушить молчание или пошевелиться. Она ждала, что Снейп вот-вот скажет ей что-то обидное, про то, что она, хоть и героиня войны, просто избалованная девчонка, страдающая из-за мелочей. И скажет это своим излюбленным язвительным тоном, от которого чувствуешь себя так, будто с тебя тонким слоем срезают кожу. Или ничего не скажет. Просто брезгливо поморщится. И почему-то ей было больно от того, что он мог так сделать. Наверное, потому что он был первым и единственным, кому она вообще рассказала, что с ней происходит. Но время шло, а Снейп, как и она, смотрел куда-то внутрь камина, сквозь кованные завитки решётки, и молчал. Наконец, он тихо произнёс:

— Ну, хорошо. Я пришёл. Я вспомнил. Полегчало?

И никакой издёвки. Но Гермиона молчала. Потому что знала, что если заговорит, то неизбежно скажет правду. А правда была слишком оскорбительна, несправедлива. Она была в ярости от того, что пришёл именно он. Его появление только подчеркнула то, что она, Гермиона Грейнджер, не достойна на свой День рождения ничего лучшего, чем Снейп. Любой, любой другой человек бы подошёл. Даже младший секретарь суда, девчонка-практикантка, у которой вечно слезились глаза из-за сенной лихорадки. Но не Снейп. Мгновение, когда его мнение было для неё важно, испарилось, словно его и не было. «Я хотела не этого! — кричало всё в ней. — Я хотела, чтобы со мной были друзья, или умереть. Или чтобы меня спас... Гарри. Или Невилл. Или даже Луна. Да что там — хотя бы наш прокурор мистер Джастис. Но не этого! Это какой-то дикий, безумный фарс... Когда же я проснусь...» Но Снейп сам избавил её от дальнейшего внутреннего монолога. Видимо, переполнявшие эмоции и так отражались на её лице.

— Нет, — он не спрашивал, а констатировал. — Ну разумеется, нет! Такие как я должны получать приглашения, но вежливо отказываться, потому что их присутствия никто не ждёт, — Снейп произнёс это с такой горькой издёвкой, что Гермиона дёрнулась, словно от удара. И почему она не смогла держать свои эмоции при себе? Он продолжал: — А если уж я собрался прийти, то Вы вправе ожидать чего-то такого, что полностью перевернёт Ваши представления... Например, заявиться к Вам в розовой мантии и попросить Вашей руки и сердца!

Гермиона посмотрела на него с выражением ужаса на лице, не в силах оторвать глаз от разгневанного — именно, разгневанного! — Снейпа, в тоне речи которого было столько ярости, ненависти, горечи, тоски и Мерлин ещё знает каких эмоций. Его глаза горели и практически метали молнии, дыхание было нервным и прерывистым. А она-то считала его невозмутимым! Но Снейп истолковал её мимику превратно.

— Это была ирония, мисс Грейнджер, — он устало усмехнулся, резко прервав свою вспышку гнева, словно её и не было. Гермиона чувствовала себя странно одураченной. Словно на ярмарочном аттракционе: вот кролик, а вот он исчезает в шляпе. В детстве она всегда знала, что в фокусе есть подвох, но не могла угадать в чём, и это ужасно её злило. Снейп был такой же волшебной шляпой: он вытаскивал одно настроение за другим, а потом, как ни в чём не бывало, прятал их обратно. — Я не для этого возвращался с того света, чтобы загубить свою жизнь браком с Вами.

Это её даже не обидело. Следовательно, у них своего рода взаимность... Что ж, это тоже дорогого стоит. К тому же, Снейп дал ей прекрасный повод спросить то, что она хотела с тех пор, как пришла в себя и оценила юмор создавшейся ситуации:

— А для чего, профессор? — она ретировалась из больницы, сгорая от стыда, что спасла того, кто не хотел быть спасённым. Но так и не поняла, почему он не исправил её ошибку.

— Будем считать, что мне не понравилось на том свете, — сухо ответил Снейп, всем своим видом показывая, что подробно распространяться не намерен. Но потом добавил: — Вечность консервирует, мисс Грейнджер. Человек умирает таким, каким живёт. И существует так вечно. Поэтому, когда я соберусь умереть в следующий раз, я постараюсь отнестись к этому более ответственно. Чего и Вам желаю...

— Вы пытаетесь меня запугать... — пробормотала Гермиона. Она никогда не была особо религиозной и представляла смерть в виде чёрной пустоты небытия. Это вполне устраивало. Но что если он прав? Вечно испытывать то, что она ощущала сейчас? Такое разве что врагу пожелаешь.

— Да? Интересно, зачем? — Снейп ехидно вскинул бровь и оценивающе посмотрел на Гермиону. — Что касается Долга, я Вам его всё равно отдам, можете не сомневаться. Поэтому, давайте просто сэкономим время... Дайте мне обещание! — он молниеносно встал с кресла и навис над Гермионой, опираясь о столешницу. Когда такое происходило во время уроков, она обычно рассыпала ингредиенты или поджигала палочкой мантию. За семь лет она так и не привыкла относиться к этой психической атаке спокойно... А вот теперь это на неё не произвело никакого впечатления: Гермиона только покачала головой. Снейп хищно улыбнулся. — Ну как же... «Они считают меня пустым местом», — издевательски процитировал он. — А кто Вы, мисс Грейнджер? Вы целиком зависите от других. От их похвалы, дружбы, любви, внимания... Вы говорите, как они относятся к Вам, но ни разу не сказали про себя. «Я хочу, чтобы они», «мне надо, чтобы они», «пусть они»... Умрут не «они», Грейнджер, — умрёте Вы. И кстати: Вас в этой жизни вообще-то никто не обязан веселить, не так ли?

— Вы не понимаете... — начала Гермиона, но он прервал её:

— О да, я абсолютно не понимаю, что значит жить во враждебной обстановке, испытывать давление, не находить общий язык с окружающими и не иметь настоящих друзей...

На это Гермионе ответить было нечего. Они снова замолчали, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза. Как бы ни было обидно это признавать, но, говоря о ней, Снейп был абсолютно прав. Она снова не думала о себе. Пыталась привлечь внимание кого-то... В голове Гермионы словно что-то щёлкнуло и встало на свои места. Как будто вторая волна отрезвления. А ведь когда-то она мечтала быть по-настоящему самостоятельной. Она думала, что в этом и есть прелесть того, что ты волшебница — в независимости. И что потом? Превратилась в чей-то вечный «хвостик», в придаток тех, кто умеет хорошо её попросить... Дракловы лицемеры, которые приходят только за советами, которые просят выслушать и помочь, а сами никогда не слушают... Да они недостойны её смерти!

«Так, стоп!» — мысленно приказала себе Гермиона. Её мысли были какими-то странными... не её мыслями. «Это всё он, это Снейп и его легитименция», — рассеянно подумала она. Думать было сложно, мучительно тяжело, словно каждая мысль завязала в патоке. Она должна была разорвать зрительный контакт... Или сказать «Фините»... Или ответить ему «нет». Или... Мысли были тяжёлыми и липкими...

— Фините, — тихо произнёс Снейп и мысли Гермионы прояснились. — Я просто хотел показать Вам, как это ощущается. Хотеть быть независимой. Знать цену тем, кто предаёт.

Гермиона посмотрела на него, но так и не смогла решить, была ли в мягком, странно ласковом голосе Снейпа издёвка, или он говорил всерьёз. В любом случае, он говорил вполне справедливые вещи. Но всё же... Как он посмел применять к ней колдовство?

— Почему Вы решили, что самоубийство — это не моё собственное решение? — заносчиво произнесла она. Нет, Гермиона Грейнджер больше не поддастся его чарам и не позволит себе ничего внушить. Пусть он отвечает за каждое слово.

Но Снейп только снова рассмеялся:

— А Вы просто представьте, что они не явятся на Ваши похороны. Хотелось бы Вам умереть, зная, что всем наплевать?

Мысли Гермионы снова окутал туман. Но при этом она очень ясно представила эту картину: дождь, заброшенное волшебное кладбище, казенные залпы из палочек в честь «героини войны». А вокруг никого, только могильщик левитирует гроб, а пара практикантов из Министерства, отряженные на «событие государственной важности», неуверенно переминаются с ноги на ногу. Крышка гроба закрыта и заколочена, но вдруг становится словно прозрачной и Гермиона видит себя: в адвокатской мантии, с синим, безумным, искажённым лицом и вытаращенными от ужаса последних секунд глазами. Внезапно могильщик теряет концентрацию, и гроб, вместо того, что бы мягко опуститься в землю, обрушивается в грязную, наполовину заполненную размокшей глиной и грязью траншею...

— Нет, — закричала она, — нет! Я этого не хочу! — и бросилась бежать. Вдруг кто-то резко схватил её за плечи. Она подняла глаза и узнала Снейпа. Морок развеялся, но она никак не могла прийти в себя. Её трясло, как от озноба, хотя вместо промозглого леса вокруг снова была натопленная комната. — Я не хочу... Я не хочу... — повторяла Гермиона, не в силах остановиться. Снейп почти ласково погладил её по голове, успокаивая, словно ребёнка, увидевшего страшный сон. — Я хочу жить, — произнесла она наконец.

— Обещаете? — пристально посмотрел в её глаза Снейп.

— Обещаю, — всхлипывая, ответила Гермиона. Её руки, лежавшие на коленях ладонями вверх, наполнило странное свечение. И, быстрее, чем она успела что-то сказать или сделать, свечение пучком тонких извилистых змеек протянулось к Снейпу, пока не исчезло в его руках. «Долг жизни отдан», — подумала Гермиона. Снейп кивнул, словно читая её мысли. А в следующий момент исчез. Словно активизировал портал или трансгрессировал.

____

* Коала — означает «никогда не пьющая». Хотя аборигены, скорее всего, имели в виду воду.