Око за око. Мюнхенский сговор (гет)

Ух, не люблю я эту главу... Хотя бы потому, что один из моих любимых персонажей здесь вытворяет такое, что... бр-р, самой мерзко. Однако от фантазии никуда не денешься.

Вечером Гермиону ждал не очень приятный сюрприз. Открывший невесте дверь Крам выглядел смущенным и подавленным одновременно.

— Виктор, что случилось?

— Нет, Герм-ивонна, ничего.

— А все-таки?

— Тут письмо тебе... из Англии...

Он протянул девушке аккуратный свиток. Развернув его, Гермиона увидела печать больницы святого Мунго.

Многоуважаемая мисс Грейнджер!

У Гермионы потемнело в глазах, но она собралась с духом и стала читать дальше.

Многоуважаемая мисс Грейнджер!

Руководство больницы святого Мунго, к моему сожалению, вменило мне в обязанность сообщить Вам, что дальнейшее содержание в больнице Молли Мюриэль Уизли не имеет за собой смысла. Психологические повреждения миссис Уизли лежат вне области применения магии, и излечить их не представляется возможным.

Вследствие этого уведомляем Вас, как человека, добровольно взявшего на себя опеку над Молли Уизли, что Вам необходимо забрать Вашу подопечную в течение трех дней со дня отправки письма. В ином случае миссис Уизли будет передана под надзор одного из государственных учреждений по охране и заботе о пожилых волшебниках, оставшихся без поддержки родственников.*

Искренне ваш,

Септимус Сметвик,**

лечащий целитель Молли Мюриэль Уизли.(3)

Пергамент выпал у Гермионы из рук. Всхлипнув, она села на пуфик, стоявший в прихожей:

— Как... как они мог-гут? В-виктор... она ж-же Гер-роиня Войны... «Будет передана под надзор»... Как они могут писать о живом человеке к-как о в-вещи?

Крам поднял пергамент с пола и пробежал его глазами:

— Это возмутительно, — произнес он после недолгой паузы. — Ты права, дорогая, но... они имеют на это право. Если больной заведомо безнадежен, больница может отказаться от ответственности.

— Р-родители Невилла...

— У них, очевидно, был небольшой шанс на поправку, к тому же, Августа Лонгботтом обладает большими связями в вашем обществе, как я слышал, — Виктор хмурился все больше и больше. — С этим надо что-то делать, Герм-ивонна. Смотри, письмо было отправлено вчера, значит, завтра, в крайнем случае — послезавтра мы должны будем забрать Молли...

— Ее... ее ведь можно устроить в какую-нибудь здешнюю клинику?

— Нет, родная. Не сразу. Процедура оформления займет не меньше месяца... да и вряд ли местные или даже немецкие целители возьмутся за такую проблему.

Гермиона тупо пялилась в пространство перед собой. Если послезавтра они не заберут миссис Уизли, то ее переведут в приют для престарелых волшебников, несмотря на то, что она — участница Битвы за Хогвартс, член Ордена Феникса и победительница одного из сильнейших сторонников Волдеморта. Переведут просто потому, что у нее никого не осталось, кроме старой карги Мюриэль...

Лестрейндж. Чертов ублюдок Лестрейндж. Господи, с каким бы удовольствием Гермиона пристрелила эту мразь еще раз. А потом еще, и еще. Хотя, за то, что он сделал с Роном и остальными, просто пристрелить его мало...

— Герм-ивонна?

— А? Извини, задумалась.

— Я тут подумал... — Виктор неловко переминался с ноги на ногу. — Если тебе так дорога эта женщина, может быть... может быть, мы перевезем ее сюда? Дом большой, сиделку мы наймем...

— Ты, — девушка не поверила своим ушам. — Виктор, ты... ты в самом деле это предлагаешь?

— Ну а что? Говорю же, если тебе в самом деле дорога...

Гермиона медленно поднялась с банкетки, подошла к жениху и... крепко поцеловала его в щеку.

— Ты — самый лучший, — прошептала она сквозь навернувшиеся слезы. — Немногие захотят терпеть у себя дома мать бывшего парня своей будущей жены.

— Это ты у меня самая лучшая, — улыбнулся Крам, притягивая к себе невесту. — Поверь, немногие захотят заботиться о своей несостоявшейся свекрови.

— Она мне как мать, Виктор. Она заменяла мне мать все те годы, пока я училась в Хогвартсе.

— Тем более. Ну что, пойдем писать ответ и вызволять мою названую тещу?

— Конечно, — Гермиона вытерла глаза. — Конечно, пойдем.

* * *

Молли Уизли и сопровождающий ее персонал больницы святого Мунго прибыли по Сети Летучего пороха вечером следующего дня. Увидев, как молоденький целитель выкатывает из камина коляску с матерью ее лучшей подруги, Гермиона вновь едва не расплакалась: похудевшая почти втрое, страшно осунувшаяся, с безумно блуждающими глазами Молли представляла собой жуткое зрелище. Вдобавок, она крепко прижимала к себе огромный уродливый сверток из цветастых одеял, которому то и дело начинала напевать колыбельную. Из свертка торчали две толстые рыжие нитяные косы, больше похожие на обрубки оранжевых канатов.

Гермиона знала о его происхождении — когда аврорская опергруппа прибыла на место трагедии, Кингсли с трудом вырвал из рук рыдающей миссис Уизли тело Джинни. Взамен же несчастной матери дали рыжую куклу, найденную на чердаке и завернутую в точно такое же одеяло. С этой куклой Молли теперь не расставалась.

Да, Сигнус Лестрейндж был бы на седьмом небе от счастья, увидев убийцу своей маменьки в таком состоянии: растоптанную, подавленную, убитую горем... Стоп. А не многовато второй раз за два дня думать об этой проклятой семейке?

— Руководство больницы искренне жалеет о том, что так вышло, мисс Грейнджер, — Сметвик, лечащий целитель Молли, отряхнул пепел с рукава форменного лимонного халата. — Но поймите и вы нас. Мы и так уже превысили все сроки...

Гермиона монотонно кивала в такт его словам. Бюрократия. Всюду бюрократия, всюду и всегда, что до войны, что после. Стоило избавлять Англию от Все-Знают-Кого, чтобы после его падения все вернулось на круги своя?

— ...Но, в качестве компенсации, мы можем предоставить вам в помощь целителя для ухода за миссис Уизли...

Сметвик шагнул в сторону, представляя третьего сопровождающего. Гермиона сморгнула слезы, присмотрелась и радостно воскликнула:

— Невилл? Ты?

— Мистер Лонгботтом изъявил желание помочь вам с больной как наш сотрудник, — подтвердил Сметвик. — Ну что ж, теперь необходимо уладить формальности...

Оформление бумаг много времени не заняло. Когда целители отбыли, Гермиона помогла Невиллу устроить Молли в ее новой комнате — одной из самых теплых и светлых в доме. Миссис Уизли не сопротивлялась и не капризничала; собственно, она вообще мало на что реагировала, лишь изредка вздрагивала и пугливо осматривалась по сторонам, никого не узнавая.

— Она довольно тихая, — вполголоса сообщил Невилл, подтыкая больной теплый клетчатый плед. — Только не забирай у нее куклу — ей кажется, что это Джинни, и она сразу начинает плакать и просить, чтобы дочку отдали...

Гермиона вновь подавила желание расплакаться. Невилл успокаивающе опустил руку на плечо подруге:

— Тш-ш, все в порядке. Мы оба знаем, из-за кого это. Но все закончилось, так?

— Так, — девушка слабо улыбнулась. — Ну что, пойдем, чаю выпьем? А хотя, тебе же нельзя отходить от миссис Уизли...

— Я наложу на комнату Сигнальные чары. Все положенные на сегодня зелья Молли уже приняла, так что если ей чего-то еще понадобится, то я узнаю.

— Ты умеешь накладывать Сигнальные чары?

— Научился на седьмом курсе. Ну, ты знаешь, Кэрроу и все такое... — Невилл запнулся и умолк. Ему тоже тяжело было вспоминать про Джинни.

Они проговорили до утра. Виктор, поначалу сидевший с ними, позже тактично удалился, не желая мешать беседе старых знакомых. Им было что вспомнить наедине: школу, войну, общих друзей — как живых, так и тех, кого уже не было на свете: Гарри, маленького Колина, Лаванду... И, конечно же, семью Молли.

Уже перед рассветом Гермиона неожиданно для себя спросила:

— Невилл, скажи, пожалуйста, почему ты сюда приехал? У тебя же там Ханна осталась, миссис Августа...

Тот замялся.

— Понимаешь, Гермиона, Ханна... она поняла меня и поддержала, а бабуля... В общем, она сама хотела, чтобы я помог тебе ухаживать за мамой... за Молли.

— Потому, что они старые подруги?

— Не только. Помнишь, что бабуля сказала тебе тогда?..

В «Нору» Лонгботтомы прибыли одними из первых, практически одновременно с Бруствером и аврорами. Гермиону тогда поразил и ошеломленный вид Августы Лонгботтом, и то, что она сказала однокурснице внука чуть позже.

— Что ваша семья передо мной в неоплатном долгу, — хмуро произнесла девушка. — И все-таки, я не понимаю... Точнее, понимаю, но не до конца. Лестрейнджей ведь схватили и при помощи Грюма, и при участии Кингсли, хотя он тогда был совсем молодым... Почему же вы должны именно мне?

Некоторое время Невилл молча сжимал и разжимал кулаки.

— На пятом курсе я приехал домой на Пасху, — медленно и как-то тяжело начал он. — Зашел к бабушке в комнату, но ее там не было. Хотел было уже уйти, но заметил на столе — у бабули нет кабинета — странную чашу: не очень глубокую, серебряную и с рунами по краям. Тогда я еще не знал, что это — Омут Памяти, и... и заглянул туда.

Молодой целитель изо всех сил стиснул фарфоровую чашку. Гермиона молчала, не смея что-либо сказать.

— Я очутился дома... в нашем старом доме, где мы жили с родителями. Там были мама, папа, и эти... — Невилл судорожно вздохнул. — Мама и папа лежали на полу, связанные, но еще не безумные, а эти целились в них из палочек. Беллатрикс... она уже хотела наложить на отца Круциатус, но ее муж отвел ее руку и сказал, что это, мол, не очень действенно, и надо пойти другим путем...

Чашка в руках Невилла угрожающе затрещала.

— Он... он присел около мамы, провел по ее лицу пальцами и сказал папе, что у него довольно симпатичная жена, но, увы, не в его вкусе. Потом спросил у брата, как часто он ходит в бордель в Лютном переулке. Рабастан ответил, что раза два-три в месяц. А Родольфус ухмыльнулся: «Ну, братишка, такими темпами мы разоримся. Вот вам с Барти шлюха, берите, развлекайтесь»...

Хрясь! Несчастная чашка разлетелась на осколки; несколько застряло в пухлых ладонях Невилла, но он даже не обратил на это внимания. Гермиона сидела, замерев и прижав ладонь ко рту; из глаз ее катились крупные слезы.

— Беллатрикс заорала на него, дескать, в своем ли он уме, что мама — чистокровная, и все такое... А он... он только посмотрел на нее и спросил: «Ты хочешь узнать, где Темный Лорд?». Она замолчала, отвернулась... А потом Рабастан с Краучем маму... на глазах у отца... пока его двое оставшихся Круцио... После этого они с ума и сошли...

Невилл всхлипнул и перевел взгляд на собственные руки:

— Ох-х, Гермиона...

Она молча обошла стол и села рядом, слегка приобняв парня за плечи:

— Потерпи немного, ладно? Вот так... Репаро! Эпискеи!

— Спасибо, — пробормотал Невилл. — Как был я рохлей, так и остался. Должен тебя поддерживать, а сам разнюнился, как первокурсница-хаффлплаффка.

— Не вини себя, — прошептала Гермиона. — От такого кто угодно бы... А откуда оно, это воспоминание? — спросила она чуть громче.

— Кого-то из этих ублюдков, не знаю, кого именно, — мрачно ответил Невилл. — Вытянули при помощи легиллименции, сразу после их ареста. Мне это бабуля сказала. Знаешь, она даже не рассердилась на меня за то, что я влез в Омут — сказала только, что хотела, чтобы я увидел это как можно позже...

Они сидели, обнявшись, в малой столовой Крамов — двое детей, чудом переживших страшную войну. Да полно — переживших ли? Война продолжалась — в их душах, их снах... в их памяти.

— Я долго хотел найти их, — тихо и зло продолжал Невилл. — Всех четверых. Не повезло: Крауча чмокнул дементор, Рабастан удавился — туда ему, собаке, и дорога, Беллатрикс отправилась в мир иной при помощи Молли, а Родольфуса застрелила ты. Знаешь, когда мы аппарировали к... дому Рона, я пожалел только об одном: о том, что не я пустил этой мрази пулю в сердце.

— Он расплатился за все, Невилл, — твердо сказала Гермиона. — Он тоже помучился. У него на глазах убили его дочь.

— Наверняка такую же тварь, как и ее мамаша. Кто, интересно?

— Чарли. Поэтому Лестрейндж так его и... — Гермиона шмыгнула носом.

— Эй, — Невилл осторожно похлопал девушку по спине. — Гермиона, все в порядке. Они все мертвы, вся их семейка. Мертвы и горят в аду, — обычно мягкий и добродушный парень как-то язвительно усмехнулся. — Небось пытают там чертей во славу своего Лорда, а?

Увы, но не вся, Невилл. Кое-кто жив, и подыхать в ближайшее время не собирается.

— Эти — да, — Гермиона тоже постаралась усмехнуться. — Эти могут.

* * *

К телепортационному центру на следующее утро они аппарировали тоже вдвоем: не успела Гермиона выйти из дома, как ее буквально на крыльце нагнал Невилл и, тяжело дыша, сообщил, что Виктор накануне попросил его проводить свою невесту до работы. «Он говорил, что боится за тебя... что ты не очень хорошо ладишь с коллегами... Они, наверное, просто завидуют тебе?» Все бы ничего — Крам в самом деле мог так поступить — но Невилл настолько покраснел и так заикался от смущения, что поверить ему было сложно. С другой стороны, можно было его и понять — парень беспокоился за подругу, особенно после всего того, что с нею произошло.

— Не люблю Германию, — пробормотал он, как только молодые люди прибыли на место. — Почему? — поинтересовалась Гермиона.

Невилл пожал плечами:

— Не знаю. В детстве бабушка много читала мне про Грин-де-Вальда, и для меня маленького «немцы», «фашисты» и «Пожиратели смерти» были примерно одним и тем же. Потом я вырос, а предубеждение осталось...

Гермионе самой не нравился Мюнхен — выверенный до последнего камня, аккуратный, чопорный город. Ни пестрота черепичных крыш, ни причудливые флюгера, ни исторический центр с его готическими соборами и средневековыми узкими улочками — ничто не могло смыть с него тот налет педантичности, размеренности и чрезмерной правильности. Может быть, потому, что и населяли этот город точно такие же жители — аккуратные, законопослушные бюргеры, расписавшие свою жизнь по минутам, и не представляющие ничего, что могло бы нарушить ее мирное, проверенное течение. Конечно, среди них попадались и исключения... но Гермиона не была уверена, что одно из них: а) живет именно в Мюнхене и б) это исключение вообще-то не было немцем.

— Это здесь ты работаешь? — Невилл задрал голову кверху и восторженно разглядывал две высокие стеклянные башни. — Ух, ты! А где твой кабинет?

— На седьмом этаже, — Гермиона внезапно смутилась: даже Виктора не интересовали такие подробности. — Невилл... но тебе нельзя провожать меня до кабинета...

— Я не буду, — покачал он головой и вдруг мягко обнял девушку. Гермиона бросила быстрый взгляд на вход: охранник у дверей делал вид, что не смотрит в их сторону, но на лице у громилы она разглядела едва сдерживаемую ухмылку. Все ясно — к вечеру по центру разнесется очередная сплетня про «фройляйн Грейнджер».

— Невилл... что ты делаешь...

— Гермиона, — тот как будто бы не замечал ничего вокруг, — запомни: если у тебя будет что-то не так, ты всегда можешь прийти с этим ко мне. Хорошо?

— Хорошо, хорошо... Невилл, люди смотрят...

— Плевать на людей! — Невилл посмотрел подруге прямо в глаза. — Гермиона, я чувствую, что ты чего-то боишься. Того, что находится здесь. Что это?

— Кхм, прошу прощения, но вы загораживаете проход, — раздался сзади до зубовного скрежета знакомый насмешливый голос. — О, доброе утро, мисс Грейнджер, в кои-то веки вы пришли вовремя. Ого, и с молодым человеком?... Меняете кавалеров как перчатки, госпожа Героиня Войны? Крам, значит, вам уже не подходит?

Гермиона мысленно застонала. Все, что угодно, только не это. Только не сейчас. Только не тогда, когда здесь Лонгботтом.

Пожалуйста, Невилл, не оборачивайся...

Поздно. Он обернулся и... Гермиона видела друга всяким — растерянным, измученным, неуверенным, испуганным, решительным, отчаявшимся, но такого выражения лица — жуткая смесь из ужаса, неверия и ядреной, пронзительно-холодной ненависти — она у него не помнила.

Невилл узнал. Не узнать было невозможно — стоявший перед ними человек был копией своего отца, с которым у Невилла были свои, давние, так и не сведенные из-за смерти последнего счеты.

— Лес-стр-р-рейндж...

Сигнус вскинул рыжую бровь:

— Совершенно верно. Могу я узнать, с кем говорю?

Ему идет такая манера разговора, отстраненно подумала Гермиона. Старомодная, выспренная, надменная... но ему отчего-то идет, хотя он — мой ровесник. Странно.­

— Я — Невилл Лонгботтом.

— Лонгботтом, Лонгботтом, — Лестрейндж склонил голову набок, неприятно напомнив Гермионе свою безумную мать, и провел по тонким губам пальцами, затянутыми в черную кожаную перчатку. — Ах, да, конечно, наслышан. Рохля, слабак, гриффиндорский кретин, «гроза котлов всея Хогвартса»... Весь список не помню, к сожалению. Хотя, чего можно ожидать от сына подобных родителей. Правду говорят: если на предках природа отдыхает, то на потомках она отрывается.

Невилл побагровел. Гермиона напряглась. Конечно, их двое, но против них — Пожиратель, а они бывшими не бывают. К тому же, он не просто Пожиратель — он Лестрейндж, а эта фамилия с недавних пор стала для Гермионы синонимом словосочетания «сущий дьявол».

— Не смей так говорить о моих родителях, ты, ублюдочное отродье! — рявкнул Невилл. — Жаль, что твоя мамаша успела произвести тебя на свет до того, как засесть в Азкабан — одним уродом на земле было бы меньше!

Лестрейндж поморщился:

— Мы, кажется, с вами на брудершафт не пили, так что извольте мне не «тыкать», это во-первых. Во-вторых, не смейте так отзываться о моей матери — разве вас не учили, что о мертвых плохо не говорят? Да и потом, ваш отец не смог защитить даже свою семью, а ваша дражайшая матушка и вовсе была полусквибом. Во всяком случае, мне так рассказывали отец и Рабастан, и у меня нет оснований им не верить.

— Твой дядя и Крауч изнасиловали мою мать... — прохрипел Невилл.

— О, в самом деле? — хмыкнул Сигнус. — Да, Стан кое-что поведал мне об этом. Говорят, Алиса Лонгботтом стонала, как последняя шлюха...

Невилл не выдержал и рванулся вперед. Гермиона с трудом удержала его на месте.

— Невилл, прошу тебя, не нарывайся, — прошептала она. — Не дай Мерлин, он нападет, и тогда...

— Слушайте Грейнджер, иногда у нее бывают проблески разума. Как сейчас, например, — Лестрейндж жестом остановил охранника. — Все в порядке, Генрих. К вашему сведению, мисс, через десять минут у нас совещание у Хаммеля. Опоздаете — дело ваше.

— У нас? — потрясенно спросил Невилл, глядя вслед удаляющемуся Лестрейнджу. — У нас?!

Гермиона тяжело вздохнула:

— Ты говорил, будто Виктор попросил тебя проводить меня, потому что у меня проблемы с коллегами? — получив утвердительный кивок, она продолжила. — Ну так вот, главная проблема только что наговорила нам гадостей про твоих родителей.

— Ты хочешь сказать...

— Лестрейндж — мой напарник, Невилл. И я не знаю, чего можно ожидать от него в следующий момент. Вчера, например, он вряд ли бы вообще обратил на меня внимание, а сегодня... ну, ты сам видел.

— Так вот кого ты боишься, — Невилл покрепче прижал девушку к себе. — Гермиона, тебе срочно нужно увольняться отсюда! Мало ли, что у этого мерзавца на уме!

— Уволиться — значит, показать ему мои слабость и бессилие перед ним, — Гермиона аккуратно высвободилась из объятий друга. — Не беспокойся за меня, Нев. Все будет хорошо, он не тронет меня, пока рядом Виктор.

— Крам может не оказаться поблизости от тебя в нужный момент... — Даже если так, убийство Героини Войны — это гарантированная депортация и Азкабан. А уж впечатлениями от Азкабана с Лестрейнджем могла поделиться масса народу, — Гермиона взглянула на часы. — Мне пора. Да и тебе тоже, миссис Уизли вот-вот проснется. Ну что, до вечера?

— Да, до вечера...

В кабинет начальника организации Гермиона вошла за минуту до начала совещания. Самого Хаммеля там не было, зато был его заместитель — Курт Валленштейн, молодой, не старше двадцати пяти, человек, по слухам, школьный приятель Лестрейнджа — учились вместе в Дурмстранге; с помощью Курта Сигнус, якобы, сюда и устроился. Помимо Валленштейна присутствовали сотрудники всех остальных отделов — вербально-формульного, испытательного, рунического (эти занимались не отдельными заклинаниями, а ритуалами), отдела траекторий и, наконец, вычислительного, в котором работала сама Гермиона. Лестрейндж уже был здесь; как всегда, рисовал или писал что-то в своей толстой тетради, иногда хмуря брови.

— А, фройляйн Грейнджер, — Валленштейн заметил девушку и коротко кивнул ей. — Заходите, мы только вас и ждем.

Гермиона потихоньку пробралась к своему месту. Лестрейндж скривился, когда она села рядом, но промолчал.

— Итак, господа, — Курт прошелся по кабинету и остановился, опершись руками на стол совещаний. — Не так давно, а именно вчера, нам пришло очень любопытное письмо из Международной конфедерации магов с не менее любопытной идеей. Если вкратце, то наши седобородые старцы крайне обеспокоены теми двумя войнами, что прошли на Британских островах за последние четверть века. Причем не столько самими войнами, сколько тем количеством людей, которые потеряли память или рассудок в течение военных действий — якобы, столько талантливых волшебников пропадает, столько возможностей для улучшения послевоенной ситуации... Странно, где они столько управленцев нашли?

По кабинету волной пронеслись сдавленные смешки. Гермиона поджала губы. Объяснение по поводу талантливых волшебников, в самом деле, практически притянуто за уши, но сама возможность помочь пострадавшим — родителям Невилла или той же Молли, например — очень и очень неплохая идея.

— Ближе к делу, — произнес Валленштейн, когда вновь воцарилась тишина. — Всем понятно, чего старички хотят от нас? Чего-нибудь, что поможет этим людям вернуться в нормальное состояние. Но, — Курт поднял палец вверх, — вы спросите меня: «Герр Валленштейн, а для чего вы всех нас позвали? Пусть бы этим занимались вербальщики, траектористы и вычислительный...». Отвечаю: работать будем по трем направлениям. Первое — непосредственно само заклинание. Кто этим будет заниматься, я уже сказал, — вербальный, вычислительный отделы, а также отдел траекторий синхронно кивнули. — Второе — ритуал по возвращению памяти и рассудка. Рунический, это на вас. Вербалистам, траекторщикам и расчетчикам придется разделиться: кто-то будет по-прежнему работать над заклинанием, а кто-то — помогать с ритуалом. Когда вы выйдете отсюда, на ваших столах будут лежать записки с указанием того, кто чем будет заниматься — мы с герром Хаммелем сами вас раскидали, дабы избежать ваших извечных свар. И, наконец, третье направление — зелье, аналогичное по действию ритуалу и заклинанию.

— Но, герр Валленштейн, у нас нет зельеварительского отдела, мы занимаемся заклинаниями... — придушенно пискнул кто-то из «рунистов».

Курт хмыкнул:

— Ясное дело, нет. Придется сформировать, если Конфедерация хочет, чтобы этим занимались мы. Я уже разослал приглашения всем более-менее приличным молодым зельеварам Европы... У вас еще вопросы по существу есть? Нет? Отлично, приступайте к работе. Фройляйн Грейнджер, задержитесь на минутку.

«Ох-х-х...»

Пока все выходили и прощались друг с другом, Гермиона судорожно соображала, в чем же дело — если ты понадобился начальству второй раз за два дня, это наводило на определенные мысли. Краем глаза девушка заметила, как Лестрейндж тоже притормозил в дверях. А ему-то чего надо?

— Что-то не так, герр Сигнус? — Валленштейн, казалось, читал ее мысли.

— Да, герр Курт. Видите ли, я случайно... — Гермиона, не сдержавшись, хмыкнула, и Лестрейндж наградил ее презрительным взглядом, — ...увидел списки приглашенных вами зельеваров, и... — Лестрейндж помедлил. — Вы действительно хотите, чтобы этот человек работал вместе с нами над проектом?

— Какой?

— Вот этот, — Лестрейндж шагнул к Валленштейну и отчеркнул краем ногтя чье-то имя в пергаменте на столе.

— Он — ученик одного из лучших Мастеров Зелий в Европе...

— Всего лишь ученик. К тому же, он ненадежен.

— Кто? Мастер или М... молодой человек?

— Оба.

Валленштейн и Лестрейндж уставились друг на друга. После долгой паузы Курт сказал по-немецки что-то примиряющее; из всей фразы Гермиона поняла только «простить». Сигнус ответил — как мечом рубанул, и Валленштейн ухмыльнулся. Лестрейндж ухмыльнулся в ответ, развернулся на каблуках и вышел прочь.

— Прошу прощения, но не кажется ли вам, что Лестрейнджа не касается, кого приглашать, а кого — нет? — неприязненно спросила Гермиона, как только за ее недругом захлопнулась дверь.

— Это касается и его, и вас, фройляйн, — Валленштейн сразу помрачнел. — Если наши сотрудники что-либо знают о своих потенциальных коллегах, то нам будет интересно их мнение. Однако это все в сторону. У меня к вам есть одно дело.

— Какое?

Курт нервно сцепил пальцы в замок.

— Через несколько недель на базе нашего центра пройдет конференция на тему крестражей. Нам — мне и герру Хаммелю — хотелось бы, чтобы вы там выступили.

— Ч-что?

— Фройляйн Грейнджер, я понимаю, что вам тяжело все это вспоминать, но... вы лично присутствовали при уничтожении некоторых крестражей Темного Лорда Волдеморта и можете многое рассказать об этом. Собственно, цель нашей конференции — показать, что такое на самом деле крестраж и как он влияет на человека, а также доказать, что это — последняя мерзость в этом мире и не допустить появления этой мерзости вновь. Теории о крестражах подготавливается навалом, но вот практическими знаниями по их уничтожению обладаете лишь вы. Так что?

— Я... постараюсь...

— Вот и отлично, — расцвел Валленштейн.

На ватных ногах Гермиона добрела до своего кабинета. Мерлин... Снова вспоминать все это... Их скитанья по лесам, палатку, угрозу быть пойманными, дамокловым мечом висящую над головами, Малфой-мэнор, Битву при Хогвартсе... Вспоминать тех, кого уже нет в живых — Гарри, Рона, Ремуса... С другой стороны, ее воспоминания просто необходимы для тех людей которые по-настоящему собираются искоренить даже идеи о создании подобной дряни. А что может быть лучше наглядного примера того, что крестражи творят с людьми?

От этой мысли Гермиона немного приободрилась. Да, она сделает это, выступит на этой чертовой конференции. Хотя бы в память о Гарри. И Роне. И Джинни. И всех, кто еще погиб на проклятой войне.

Как и следовало ожидать, ее отрядили разрабатывать заклинание. Плюс: относительно легко. Минус: опять придется работать в паре с Лестрейнджем, и на этот раз — куда теснее. Судя по кислой мине последнего, его тоже не устраивает подобных ход событий. Однако про кислую мину Гермиона могла только догадываться — чертов напарничек в очередной раз уселся к ней спиной.

И опять уже что-то строчит...

— Что вы думаете о проекте? — громко спросила она. — По-моему, прекрасная идея: вернуть к нормальной жизни жертв войны...

— А по-моему — пустая трата времени, мозгов и магии.

— Вот как? И почему же?

— А хотя бы потому, — Лестрейндж демонстративно зевнул, — потому, что на шее Министерства окажется не толпа талантливых волшебников, а куча балласта. Все эти «жертвы», как вы изволили выразиться, не придут в себя в одночасье: им потребуется реабилитация, компенсация, и Мерлин знает какие еще «ации». К тому же, большинство из них совершенно не ориентируется в жизни страны: те же Лонгботтомы выпали из временного континуума лет на двадцать. Кому нужно, чтобы они возвращались в адекватное состояние?

Гермиона почувствовала, как закипает. Уже второй раз за день чертов ублюдок поминал родителей Невилла, причем с такими отвращением и презрением, на которые попросту не имел права. Да как он вообще смеет оскорблять людей, пожертвовавших своим здоровьем ради Победы?! Гнусное отродье палачей, маньяков и насильников, как может он осквернять своим поганым языком память героев?!

Про Алису и Фрэнка Лонгботтомов Гермиона сначала много читала — во «Взлете и Падении Темных искусств 20 веке», в старых подшивках «Пророка», и не только — а потом и слышала рассказы о них от Грюма и Сириуса, любивших на досуге вспомнить о старых товарищах. Она искренне жалела их после того неожиданного, а потому еще более страшного нападения, и слышать их имена, особенно в таком ключе, от сына их мучителей, было для нее сродни кощунству.

— Может быть, — ядовито начала девушка, — может быть, вы просто боитесь того, что будет, когда к этим несчастным вернутся память и рассудок? Я почти уверена в том, что большая часть из них была доведена до подобного... уровня именно вашими родителями и их дружками! Молли Уизли, все те же Лонгботтомы... Я даже боюсь предположить, кто еще находится в этом списке! Да если все они начнут давать показания, все злодеяния вашей семейки всплывут на поверхность, и она потонет в грязи, от которой правнуки ваши, не знаю, смогут ли отмыться! Семья фанатиков, садистов и маньяков — замечательная репутация для потомков! Ах да, ходили еще слухи о непростых отношениях вашей матушки с Сами-Знаете-Кем...

Гермиона распалялась все сильнее и сильнее, а потому не заметила, как в следующую секунду оказалась прижатой к стене, а в горло ей упирался конец волшебной палочки Лестрейнджа — ее собственная валялась на полу метрах в двух от хозяйки.

— Повторяю последний раз, для особо непонятливых, — яростный, рокочущий баритон рвал уши, ледяным копьем прошибал броню самообладания, прорывал кожу и проворачивался наконечником в крови. — Я никому и никогда не позволяю говорить о своей семье в таком тоне. Не дай Мордред я еще раз услышу что-либо подобное — и ваши останки не найдут в самой глубокой сточной канаве Мюнхена. Вам все ясно, мисс Грейнджер?

Не лицо — жуткая хищно-драконья маска в паре сантиметров от ее лица. Безумные ярко-зеленые (ни малейшей примеси серого!) глаза. Худые ледяные пальцы, мертвой хваткой стискивающие ее запястья. И пронзительная, горькая ненависть, полынным запахом разливающаяся в воздухе.

Мерлин, Гермиона, что ты натворила?

Стекло в здании тонированное — с улицы невозможно увидеть, что происходит внутри. Лестрейнджу ничего не стоит сейчас ее убить — медленно и мучительно, как это у них в обычае — а потом, договорившись с Валленштейном, куда-нибудь деть тело. Пока Виктор и Невилл ее хватятся, пока заявят в аврорат, двое дружков успеют изменить память всем остальным сотрудникам, а также уничтожить все документы, связанные с Гермионой Грейнджер. Поиски ничего не дадут...

— Вам все ясно?

— Д-да, — прохрипела Гермиона.

Лестрейндж выпустил ее и отошел к раковине, находящейся за небольшой перегородкой. Послышался шум воды, плеск и фырканье — эта мразь демонстративно умывалась после прикосновений к грязнокровке. Гермиона кое-как дошла до своего рабочего места и обессилено упала на стул.

Господи, как? Как у него это получается — по ниточке разматывать, вытягивать душу, давать понять, что ты нигде не можешь чувствовать себя в безопасности, пока он рядом? Издеваться, не нанося ощутимого физического вреда, но так, что чувствуешь себя последним ничтожеством? Или у него это в крови? Скорее всего, ибо что могло родиться от союза палача и безумной фанатички?

— Ваша часть расчетов на сегодня у вас на столе, — холодно произнес Лестрейндж, выходя из-за перегородки и вытирая руки полотенцем. — Постарайтесь закончить их как можно скорее, чтобы поспособствовать освобождению больницы святого Мунго от овощей наподобие Молли Уизли.

Второй раз возражать ему Гермиона не решилась. К тому же, сейчас он имел право так говорить — все-таки Молли прикончила его мать, которую он, не смотря ни на что, похоже, любил и уважал.

— Молли Уизли я взяла к себе. Больше некому о ней позаботиться.

— Благородный поступок в стиле Гриффиндора, — Лестрейндж вновь уткнулся в свои записи. — Однако было бы милосерднее прикончить ее еще в Хогвартсе. Жаль, меня там не было...

А ведь и в самом деле, запоздало сообразила Гермиона. Его не было в Битве. Почему?

— Где же вы были? Сбежали, пока ваши родные и близкие умирали за вашу чертову идею? Даже Драко Малфой остался в замке, а ведь он слизняк еще тот.

Лестрейндж дернулся, и на долю секунды Гермионе показалось, что он снова на нее бросится. Но нет, сдержался и даже промолчал, хотя видно было, что задет за живое.

До конца дня они не сказали друг другу ни слова.

* * *

Парадная дверь берлинского особняка Лестрейнджей распахнулась от мощного пинка. Сигнус рыжим ураганом, не раздеваясь, промчался сквозь холл, влетел в гостиную и, тяжело дыша, рухнул на диван.

Проклятая грязнокровная шлюха!

Внутри него кипятком клокотала ярость. Надо было дать ей выход, иначе он взорвется вместе с домом...

— Садзи!

Испуганный домовик с поклоном предстал перед молодым хозяином. Сигнус направил на него палочку и представил на месте слуги Грейнджер.

— Круцио!

В обычном своем состоянии Сигнус Лестрейндж мог похвастаться завидным хладнокровием, сдержанностью и рассудительностью. Но перепады настроения — жуткие, нерациональные перепады, переходы от равнодушия к злому веселью, а после — к безумной, безудержной ярости, вот как сегодня, например — случались с ним немного чаще, чем ему самому хотелось бы. Отец в таких случаях недовольно хмурился, Рабастан делал вид, что ничего не происходит, мать понимающе ухмылялась, а Гвен хохотала и целовала в лоб, называя «своим маленьким братиком», несмотря на то, что из них двоих старшим был он, Сигнус. Конечно, он не мог в припадке злости вырезать целую маггловскую деревню, как она или мама... но горе было всему тому, что попадалось под горячую руку наследника древнего рода!

Несколько часов назад он чуть не сорвался на Грейнджер. Поганая магглокровка сама виновата — ей следовало держать язык за зубами или аккуратнее выбирать выражения, особенно, когда речь идет о мертвых. От убийства девчонки Сигнуса удержало только наличие огромного числа свидетелей — слишком многие видели грязнокровку на совещании, да и с Куртом бы пришлось повозиться... Последнего было даже жаль — все-таки друг, да и родственник тоже, хоть и дальний: прабабка Сигнуса по отцу была из Валленштейнов...

Чтоб тебе сдохнуть, Грейнджер!

Сигнус пришел в себя только тогда, когда от домовика осталось лишь кровавое месиво. Юноша глубоко вдохнул и хотел было уже позвать Берту — та всегда потрясающе ставила мозги на место всем, кроме своего деда и Гвендолин — но вспомнил, что подруга пару дней назад уехала в Варшаву, чертыхнулся и невербальным Акцио призвал бутылку коньяка из буфета.

— Да здравствует алкоголизм и аморальный образ жизни, — пробормотал он и отхлебнул прямо из горла. — Эй, кто-нибудь!

По щелчку пальцев на заляпанном кровью ковре появилось еще двое эльфов.

— Уберите это, — Сигнус кивнул на труп. — Да и вообще приберитесь здесь, если не хотите оказаться на его месте.

Домовики торопливо засновали по комнате, не желая испытать на себе гнев хозяина. Сигнус ухмылялся, наблюдая за ними. Давным-давно, в прошлой жизни, кто-то из приятелей Драко рассказал ему, как в Хогвартсе кто-то организовал Г.А.В.Н.Э. — организацию по защите домовых эльфов; в самый раз название, подумалось тогда ему. А организатором, кажется, была, все та же Грейнджер...

Опять Грейнджер!

Последний вопрос грязнокровки чуть снова не выбил его из состояния нестабильного равновесия — где он был во время Битвы при Хогвартсе, неужели сбежал? И самое паршивое было в том, что ответить ей нельзя было, потому что он не сбежал. Все было намного хуже.

Его попросту услали от греха подальше, как сопливого малолетку.

— Сигнус, пойди сюда.

Худой рыжий подросток нехотя отложил полуразобранный арбалет в сторону и угрюмо покосился на дверь соседней комнаты. Мать не разговаривала с ним уже две недели — со дня смерти сестры, когда он аппарировал к Долоховым и стаканами глушил неразбавленный самогон до тех пор, пока пришедший Антонин не отвесил крестнику хорошую затрещину и не отправил отсыпаться в подпол с рассолом. Беллатрикс, на следующий день почуявшая от отпрыска «аромат» перегара, поджала губы, но промолчала. И ничего ему не говорила до настоящего времени.

— Сигнус!!

— Иду, — буркнул он.

Мать сидела в кресле у камина, исхудавшая и почерневшая от горя: черное платье, черные волосы, черная накидка, черные круги под черными глазами — Сигнусу казалось, что даже ее кожа начала отливать могильной чернотой. Да нет, это просто так падает тень от шторы... Или нет?

— Явился наконец, — проворчала Белла, недовольно оглядывая сына с ног до головы. — Сколько можно звать? Где тебя драклы носили?

— Я все время был здесь.

— Почему сразу не пришел?

— Занят был. Там на арбалете тетива лопнула, перетянуть надо.

Оба замолчали. Тетивы на арбалетах и луках в оружейной раньше перетягивала Гвен — домовикам такую тонкую работу не поручали. Со смертью сестренки делать это стало некому.

— У Темного Лорда есть для тебя задание, — намного мягче произнесла Беллатрикс.

— Правда? — изумился Сигнус. Сейчас, в преддверии развязки, Лорд практически не давал никому персональных заданий — каждый человек был на счету. — Какое?

— Нужно ехать в Германию, заключать союзнические договоры на будущее. Точнее, подвести к этому наиболее старые и влиятельные семьи, но так, чтобы они считали, что это их собственная идея.

— А почему именно я?

— Действовать лучше всего через молодежь, а у тебя, насколько я помню, полно друзей в Дурмстранге. Кроме того, ты весьма неплохо зарекомендовал себя в нескольких операциях и...

— Я понял, мама. Когда ехать?

— Чем раньше, тем лучше.

— То есть, сейчас, — Сигнус шагнул к двери и остановился. — А сроки?

— Что значит «сроки»?

— Ну, когда мне возвращаться?

— Когда я или отец пришлем тебе Патронуса с сообщением, что ты можешь возвращаться.

Сигнус замер. Неестественная и неожиданная мысль вдруг пришла ему в голову.

— Это не задание, — медленно проговорил он.

— Что за чушь ты городишь?

— Это не задание, — повторил Сигнус. — Вы просто отсылаете меня в безопасное место, так?

— С чего ты взял? — Беллатрикс старалась говорить как можно пренебрежительнее, но Сигнус уловил в голосе матери встревоженные нотки.

— Темный Лорд сейчас не дает персональных заданий, тебе ли это не знать?

— На это он согласился.

— Он знает?!

— Естественно.

— Хорошо, — Сигнус с шумом втянул горький и холодный воздух. Кто опять приволок в дом полынь?! Рабастан что, абсент варить собрался? — Как вы объяснили Лорду тот факт, что меня не будет на общем сборе перед итоговым сражением?

— Я... мы с отцом сказали милорду, что вызовем тебя по Метке непосредственно во время наступления.

«Я». Вот, значит, как. Отец тут, скорее всего, ни при чем, это целиком ее идея.

— А если он захочет меня увидеть перед сражением?

— Там будет несколько сотен людей, не считая оборотней и великанов! — выкрикнула Беллатрикс. — Он даже не заметит, что тебя нет!

Поняв, что проговорилась, она вздрогнула и отвернулась. Сигнус смотрел на мать, не веря своим ушам.

— Мам, ты... ты солгала Темному Лорду...

— Да. Солгала. Можешь не верить, но сын мне как-то дороже, чем идея. Я еще не настолько сошла с ума, чтобы променять ребенка на убеждения, тем более что я однажды уже сделала это и четырнадцать лет провела в аду, — Беллатрикс поднялась и подошла к окну. — Любой из твоих ровесников сейчас поменялся бы с тобой местами, Сигнус, но у всех них немного иная ситуация, чем у нас, даже у Малфоев. Уверена, Драко бы уже собирал вещи, — губы матери тронула едва заметная презрительная улыбка. — Поэтому уезжай, сынок. Уезжай, пока есть такая возможность.

— Если Темный Лорд поймет...

— Я свое отжила, а тебе еще жить и жить! — вновь вспылила Беллатрикс. — Кроме того, ты — наследник Рода...

— А Гвен, значит, не была наследницей Рода и ей можно было спокойно соваться под заклятье Уизли? — горько спросил Сигнус.

А вот это уже было явным перебором. Лица матери Сигнус не видел, но заметил, как задрожали ее плечи — раз, другой, третий...

— Мама! — он сорвался с места, подбежал к ней и обхватил руками сзади. — Мам, ну прости меня, ну я идиот...

— Есть в кого, — сдавленным голосом отрезала Беллатрикс. — Все, все, отпусти, задушишь!

— ...И, раз я идиот, то я никуда не поеду. Идиотам жить незачем, — торжествующе закончил Сигнус. И улыбнулся.

Чуть позже разговор повторился, но уже с отцом. Родольфус, в отличие от жены, просто поставил сына перед фактом, что портал тогда-то и туда-то, а также что он собой представляет. Тут уже не выдержал сам Сигнус:

— Хорошо! Если мама так беспокоится за меня, пусть едет со мной!

— Она не может с тобой поехать, она командует штурмовой группой, — спокойно ответил отец.

— Тогда ты, как глава Рода!

— И я не могу.

— Тогда Стан!

— И он тоже не может.

— Да почему?! Объясни, какого лысого дракла, — Сигнус поперхнулся, наткнувшись на отцовский взгляд, — с какой стати я должен отсиживаться в тепленьком местечке, в то время как вас будут убивать?!

Родольфус выдержал паузу и кивнул сыну на стул:

— Сядь, — Сигнус сел. — Белла тебе объясняла, чем офицер отличается от простого бойца?

— Нет. И крестный тоже не объяснял.

— Ну, Тони думал, что я донесу до своего сына прописные истины, — фыркнул Родольфус. — Слушай, Сигнус. Боец имеет, хоть в очень редких случаях, но имеет право на слабость, на трусость, на сдачу в плен, на бегство, наконец. Офицер — нет. Он должен оставаться рядом с главой войска до последнего. Понял? — Сигнус кивнул. — Так вот, мы все — я, твоя мать, Рабастан, Антонин, вообще весь Внутренний круг — офицеры. Персональная гвардия Темного Лорда. Мы не имеем права покинуть его.

— А я?

— А ты — просто боец.

— Я командовал отрядом...

— Которого больше нет, — закончил Родольфус. — Ваши молодежные отряды расформированы. Слишком многие погибли тогда вместе с Полем и... и Гвен. Собственно, кто остался? Ты, Долоховы, да Берта с Макнейрами. Девчонки Уолдена не воевали почти, они — колдомедики, Антонин своих услал в Архангельск еще месяц назад, а Берту заберешь с собой ты. Кстати, было бы неплохо, если бы ты в самом деле переговорил с молодежью по поводу потенциальных союзов.

— Послушают они меня, как же, — буркнул Сигнус.

— Попытка не пытка, — пожал плечами Родольфус. — Итак, что мы имеем? Ты едешь в Берлин, забрав с собой Альберту, и живешь там неопределенное время, попутно разбираясь с делами. Если все в порядке, то я или Белла посылаем тебе Патронуса с тем, чтобы вы возвращались. Если же что-то пойдет не так, и мы проиграем — а я не исключаю и такой вариант событий, учитывая, с какой скоростью Лорд катится в безумие, причем даже твоя мать это замечает — ты остаешься с Бертой в Берлине. Авроры до тебя не дотянутся — руки коротки. Замок я заблокирую, счета в «Гринготтсе» — тоже. Все банковские операции будешь, в случае чего, проворачивать через немецкий филиал. Все понял?

— Да, отец.

— Вопросы есть?

— Есть, но к этому они не относятся, — Сигнус прикусил губу. — Тут про тебя говорили... всякое... я у Рабатана спросил, но ты его знаешь... Это правда, что ты приказал изнасиловать Алису Лонгботтом?

Родольфус уставился в стол:

— Сын, пойми еще одну вещь: на войне нет деления на пол и возраст. Если ты взял в руки оружие, то изволь сражаться и защищать своих близких, а не ныть, ссылаясь на то, что ты женщина, что ты слишком мал или стар. Алиса Лонгботтом не смогла защитить себя и свою семью, как и ее муж. И потом, как ты думаешь, пощадили бы они кого-нибудь из наших женщин или девчонок — Беллу, Нарциссу, Дарью Долохову, Гвен или Берту?

— Нет, — Сигнус стиснул кулаки. — Не пощадили бы. Так значит, вы не едете со мной потому, что...

— Потому, что офицеры не бегут.

«Офицеры не бегут», — повторял себе Сигнус, утешая плачущую Берту Руквуд по пути к порталу. «Офицеры не бегут», — шептал он, с ужасом читая в «Пророке» о гибели матери и самоубийстве дяди. «Офицеры не бегут», — шипел он, с трудом подавляя желание аппарировать в Англию и придушить Грейнджер, лицо которой самодовольно глазело с газетной страницы...

Тогда он не знал, что делать. Не знает, что делать ему и теперь. Есть, правда, один способ выяснить...

Гаданиям Сигнус не доверял — отец всегда твердил ему, что это чушь, и что человек сам строит свое будущее. Но один способ если не выяснить будущее, то, во всяком случае, получить подсказку к действию, не подводил его никогда. «Страница триста семьдесят семь, двадцать вторая строчка сверху», — усиленно думал юноша, сдергивая с пыльной библиотечной полки том минут десять спустя.

«Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею

Мы в трупы обратили... Ненавистных...»

— Немало есть и способов, — вслух закончил Сигнус и захлопнул книгу.

«Отца, и дочь, и мужа...» — считай, Грейнджер. «В трупы» — необязательно, можно просто как следует морально растоптать грязнокровку. А вот способы... Сигнус взбесился. Ему и так есть чем заняться — дом, подготовка к свадьбе с Бертой, проект этот, драклы его дери, еще и способы «низвержения» Грейнджер надо искать!!

Стоп. Проект, сообщение грязнокровки о том, что она взяла к себе жирную рыжую свинью...

Сигнус ухмыльнулся. Нет ничего приятнее, чем всадить врагу нож в спину в тот момент, когда он этого не ожидает. А грязнокровка получит не то что нож, а целый акинак. Вот только как подобраться поближе к этой твари? Крам — не вариант, Лонгботтом — бросится защищать подружку и погибнет... Кто тогда?

А есть тут один человечек, который поможет Сигнусу, если, конечно, захочет работать в Центре. Курт очень кстати на столе списки приглашенных зельеваров оставил. Остается только надеяться, что они не заблокировали камин...

Не заблокировали.

Сигнус, кашляя от набившегося в горло пепла, буквально выпал на пол богатой, даже роскошной комнаты, в которой до этого бывал не раз. Человек, куривший у раскрытого окна, развернулся на шорох, и на его смазливой мордашке отразилась смесь страха и удивления:

— Ты?

— Я.

Человек нервно сглотнул и потянулся было за своей палочкой, но гость оказался быстрее: Экспеллиармус в связке с Коллопортусом и Маффлиато — потрясающая вещь, особенно во время деловой беседы.

— Что тебе нужно? — просипел хозяин комнаты.

Сигнус одарил его своей коронной «ухмылкой Джокера», как называл ее Антонин и плюхнулся прямо в светло-бежевое кресло, не отряхнув даже сажу с мантии:

— Поговорить.

* — рискнула предположить, что у волшебников хосписы тоже существуют.

** — единственная фамилия целителя, которую я знаю, а придумывать лень.

(3) — понятия не имею о втором имени Молли. И да, не умею я писать официальные письма, не умею!