Качели Ромильды Вейн (гет)

Теперь, казалось, в коридорах и впрямь всё время выл холодный, злой ураган. Там, тысячу лет назад, остались их радости и детские наивные мечты. Глупый смех и весёлые прогулки, невинные свидания и надоевшие уроки. Неужели?! Неужели, они то время называли войной?! Вот она, война! Ледяная, кровавая, пахнущая смертью, этой вечной сладковато-ужасающей падалью. Казалось, стены замка задыхались от боли — студентов пытали, их родителей убивали, люди пропадали семьями. И это уже не далекие статьи в газетах, о которых можно забыть, это их собственные воспоминания.

Ромильда сжалась за четвертой партой. Она не хотела попасть под наказание Круциатусом, но и поднять палочку на своих одноклассников... пытать их... За что?! Сестрица Кэрроу выискивала новую жертву. «Успокойся! — мысленно приказала себе Ромильда. — Веди себя с достоинством, но не вызывающе, ты чистокровная в десятом колене, может тебя и минует чаша сия?». И миновала. Как ни странно, но за несколько месяцев учебы, Ромильда попала под раздачу всего однажды, да и то, благодаря тому, что на урок зашёл директор Снейп, наказание ограничилось потерей баллов и двухнедельной отработкой с Филчем. Глядя на его желчное лицо и в десятый раз натирая кубок по квиддичу, Ромильда уже не чувствовала рук, но всё же она почти улыбалась, ведь Вейн знала, что после отработок у Кэрроу некоторые студенты по нескольку дней проводят в Больничном крыле. В эти секунды она была благодарна и ненавистному предателю — директору Снейпу, и злобному старикашке Филчу.

Возвращаясь с отработки, Ромильда тихонько, стараясь не привлекать внимание, кралась по коридорам. Голоса из-за угла напугали её и заставили остановиться.

— Это недопустимо, Антонин, — этот холодный и тихий голос мог принадлежать только Снейпу.

Собеседник ответил ему хрипловатым низким баритоном, причем говорил он с едва заметным акцентом:

— Это приказ Лорда, Северус.

Судя по тону, не похоже было, что он боялся директора.

— Флитвик преподавал тут чуть ли не с начала времен. И он не подавал повода думать о его измене. Он вообще всегда был отличным приспособленцем. Я не могу просто взять и отстранить его от преподавания, нужны основания, — Снейп презрительно сцеживал слова, было видно, что этот разговор ему надоел.

Ромильда завертела головой: идти было некуда. Сзади в зале наград ещё обретался Филч со своей драной кошкой, а впереди по коридору Упивающиеся вели какой-то личный разговор и вряд ли бы обрадовались нежданному свидетелю. В это время до неё донесся спокойный ответ того, кого Снейп называл Антонином, и Ромильда могла дать руку на отсечение, что это был не кто иной, как печально известный Долохов.

— Так не отстраняй. Мы просто поделим уроки с Флитвиком. Младших, так и быть, пусть забирает себе, я, в отличие от Кэрроу, не собираюсь возиться с сопливыми паршивцами. Но с пятого курса заклинания беру я. Или ты сомневаешься в моих преподавательских способностях, Северус?

Долохов негромко хрипло рассмеялся, Снейп тоже вполне искренне хмыкнул.

Сердце в ужасе бестолково заметалось в груди, словно пытаясь сделать «солнышко» на обезумевших качелях. Сзади раздались шаркающие шаги Филча. Ромильда решительно пошла вперед. Мужчины немедленно обернулись к ней.

— Что вы здесь делаете, мисс Вейн? — выплюнул Снейп, судя по голосу, едва сдерживая бешенство.

Ромильда сдержанно поклонилась директору, надеясь, что в темноте не видно её дрожащие руки и капли пота на лице:

— Иду с отработки в гостиную, сэр.

— Вот как, — процедил Снейп, и в коридоре воцарилось тягостное молчание.

Ромильда, не поднимая глаз, комкала во влажных ладонях форменную юбку. Но буквально через пару секунд в коридоре возник Филч.

— Мисс Вэйн была у вас на отработке? — мрачно спросил директор у скрючившегося в почтительном поклоне завхоза.

— Так и есть, сэр. Только закончили. Я отпустил студентку и запер зал.

— Что же вы так медленно шли? — внезапно спросил Долохов.

Ромильда посмотрела на него. Его бледное искривленное лицо вблизи, как ни странно, было куда моложе, чем на фотографиях в Пророке, но от этого не менее пугающе.

— Я... я натерла ногу, поэтому хромала, — напряженным от деланного спокойствия голосом ответила Вейн.

Всё это было чистой правдой, кроме того, что, несмотря на боль в щиколотке, Ромильда летела по коридорам, мечтая поскорее оказаться в призрачно-безопасной гостиной Гриффиндора.

— Довольно, — сухо сказал Снейп, — марш в гостиную. Если через три минуты вас там не будет, то Гриффиндор лишится тридцати баллов.

Ромильда мысленно выдохнула и уже направилась к лестнице, как вдруг голос Антонина окликнул её:

— Стойте! Девочке больно идти, Северус, а ты ей спринт устраиваешь. Мисс Вэйн, покажите ногу.

Ромильда замерла от такого странного приказа, не зная, что делать. Долохов мягкими и обманчиво медленными шагами в несколько секунд приблизился к ней. А потом сделал вообще что-то невообразимое — опустился на колено и, обхватив её щиколотку левой рукой, другой направил на ранку свою волшебную палочку. Это было бы странно даже для их старых нормальных преподавателей, а уж для Упивающегося смертью... Ромильда дурой не была, её даже заколотило от этого пугающего прикосновения.

— Так лучше? — новый профессор смотрел на неё снизу вверх и вымораживал своим жутким темным взглядом.

С невероятным трудом Ромильда заставила себя кивнуть.

— Какая трогательная забота, — процедил Снейп, по его лицу не было понятно, что он думает о выходке своего соратника, — поблагодарите профессора Долохова, мисс Вэйн, и в гостиную — живо! Надеюсь, больше у вас ничего не болит?

Ромильда отчаянно замотала головой и пробормотала спасибо. Долохов, не поднимаясь с колена, внезапно чуть улыбнулся ей своими напряженными тонкими губами.

Почти бегом идя в гостиную, Ромильда уже не слышала, как Снейп что-то шипит новому преподавателю о контактах со студентами, а тот усмехается.

* * *

Джинни такая бледная, что даже страшно. Каково сейчас девушке Избранного, пусть и бывшей? Ромильда отворачивается и утыкается в тарелку с завтраком, пытаясь подавить в себе нехорошее чувство злой радости. Конечно, Джинни бунтует здесь, но какого дьявола она бунтует ЗДЕСЬ?! В школе?! Место для бунта, там, на войне. И если она любит Гарри, то почему она не рядом с ним? Почему она сидит вместе с обычными студентами на уроках Упивающихся? Почему носит форму этого нового Хогвартса? Ромильда тоже её носит, но ведь она и не претендует на звание героини.

Гарри... Удивительно, но сейчас, когда его нет рядом, Ромильда отчего-то может себе представить его лицо куда более отчетливо, чем раньше. Только сейчас она неожиданно понимает, что он не просто популярный парень в школе, что он герой. Как это сложно вдруг осознать, что где-то там, её ровесники, бросают вызов тёмной и смертоносной машине нового государства. Ромильда чувствует, как в сердце зарождается что-то новое: такое тёплое и светлое, как юные цветы ранней весною. Она была такой глупой девочкой, но теперь всё будет по-другому. И вдруг Ромильда чувствует на себе тяжелый, какой-то звериный взгляд, она медленно поднимает голову и уже знает, кто на неё смотрит из-за преподавательского стола.

* * *

На заклинаниях у профессора Долохова теперь тише, чем на занятиях у Кэрроу. Он ещё никого не пытал и, как ни странно, придерживается стандартной программы, но отчего-то даже самые смелые студенты замирают, когда он идет мимо них. Он словно приглядывается к ученикам, иногда чуть хмурясь, иногда усмехаясь, и чего-то ждет. Студенты тоже ждут. И от этого жуткого ожидания сводит животы. Сейчас на занятиях тихо, а несколько дней назад был бунт. Теперь все шёпотом передают слова Долохова: «За каждое ваше нарушение дисциплины, мистер Лонгботтом, я буду отправлять одного из ваших одноклассников на урок к профессору Кэрроу... у них как раз не хватает учебного материала... нет, нет, а вы останетесь здесь... до последнего студента».

Кожаный плащ Долохова громко шуршит, он не желает сменять его на профессорскую мантию, вот и выглядит так, будто только что вернулся в школу с карательного рейда. В чёрных волосах Долохова нет седины, а глаза хищные, словно у какого-то дикого зверя, Ромильда всё пытается понять, что это за зверь.

— Я так вижу: самые высокие оценки по моему предмету у мисс Вейн, что же сейчас мы с ней продемонстрируем действие заклинания Конфундус, — хриплый голос Долохова вырывает её из мыслей.

Ромильда не чувствует ног, пока идет к доске. Ужасно хочется одернуть юбку: зачем она надела сегодня такую короткую, ведь знала, что будут заклинания? И зачем эти шпильки, и так ноги подкашиваются. Долохов терпеливо ждет. По новым временам он вообще проявляет чудеса терпения, словно знает, что его добыча никуда от него не денется.

Чудесно! Сейчас на ней испытают Конфундус, по сравнению с Круциатусом — детский сад, новый профессор ещё очень добр.

Долохов спокойно, абсолютно учительским тоном объясняет ей движения палочкой при данном заклинании. Если не видеть эту едва заметную властную ухмылку на бледной нитке губ, то можно подумать, что материал растолковывает настоящий учитель — Флитвик, например.

— Итак, мисс Вейн, сначала потренируетесь на этом, — Долохов ставит на стол что-то вроде зачарованной горгульи в миниатюре.

Та, разумеется, не слишком довольна подобным обращением и пытается оттяпать Антонину палец, но у того великолепная реакция.

— Простите, что? — глаза Ромильды расширяются, она впервые за несколько уроков смотрит прямо в лицо Долохову.

— Ну, не думаете же вы, что я сразу доверю вам себя в качестве подопытного кролика.

Голова у Ромильды кружится: он что не на ней собирался показывать заклинание, а сам подставиться под него? Палочка дрожит в руках.

— Не так, — почти ласковый хмык, к спине внезапно прижимается тёплое сильное тело, а жёсткая рука берет её за запястье — класс замирает, не дыша. — Ваше звание лучшей ученицы под угрозой, стоит посетить дополнительные углубленные занятия, да, мисс Вейн?

Он отпускает её, Ромильда оборачивается. Она видит, что он почти смеется, только глаза настороженно блестят. Ему мало тайно зажать её в каком-то углу, воспользовавшись силой. Ему надо, чтобы она, школьница, недавно справившая совершеннолетие, гриффиндорка с их вечными принципами, девочка из хорошей семьи, сама прилюдно признала себя его фавориткой, признала их победителями и господами.

Ей, кажется, что она слышит мысли одноклассников, ей кажется, она уже чувствует на своём теле клеймо подстилки. И глядя в его хищные глаза, она внезапно понимает — рысьи глаза. А ещё то, как он с какой-то насмешливой галантностью подаёт ей руку, внезапно приносит ей осознание тех поклонов, которые завтра слизеринцы отвесят ей. Осознание пусть призрачной, но всё же власти над мужчиной. А где-то маячат пытки и страх. И понимание того, что он всё равно возьмёт... так пусть же на её условиях. Мысли о Гарри приходят в последнюю очередь, но тут же исчезают, надо выживать — помощи не будет, она не придет. Качели взмыли в очередной раз — впереди только падение, полёт не для неё. И Ромильда улыбается, не склоняя головы:

— Да, профессор Долохов.