Я схоронил свое сокровище...  (джен)

История Севера начинается с его покорения Эстергом Великим. Кем был этот человек, откуда он пришел, что стало с ним в конце его пути — неизвестно, как и то, что было до него. Он прошел по Северу, захватывая каждый замок, принимая вассальную присягу от побежденных лордов и убивая непокорных. После Эстерга всегда полыхали костры — сжигались летописи, хроники, грамоты и договоры, горели древние книги, свитки и целые ворохи пергаментов. После этого никто на Севере не знал достоверно, что было во все те века, предшествовавшие завоеванию, и каждый дом отсчитывал свою историю со дня принесения присяги Эстергу Великому. История дома Фержингард тоже начиналась с огня и скорби.

Костер сложили во внутреннем дворе замка Кейремфорд. Лорд Фержингард вытаскивал из книгохранилища старинные манускрипты, раня руки и ломая ногти, вырывал страницы из металлических переплетов, разламывал деревянные таблички, вспарывал кинжалом кожаную прошивку фолиантов, комкал листы пергамента и бросал рукописи груду поленьев и вязанок хвороста. Никто не пытался препятствовать ему. Некоторые воины еще стреляли из луков с крепостных стен, но большинство прекратили это бесполезное занятие и заботились только о поиске укрытия, на своего потерявшего рассудок повелителя никто из них не обращал внимания. Фержингард, спотыкаясь, толкал перед собой бочонок с горючей смесью, густая и клейкая, резко пахнущая смола, смешанная с серой, растекалась по земле и пачкала полы мантии лорда, он выливал субстанцию на сложенные дрова и тащил следующий бочонок. Когда он закончил, смола пятнала его одежду от меховой опушки на подоле до расшитого воротника, желчно-прозрачными каплями стекала с длинных полуседых волос. Окровавленной рукой, по локоть покрытой липкой субстанцией, он выхватил у ближайшего солдата факел и, высоко держа его над головой, забрался на груду поленьев. Его взгляд метался в полном безумстве, и — стены замка тому свидетели — он смеялся, бросая горящий факел себе под ноги. Когда пламя вспыхнуло и взвилось едва не до небес, крики лорда Фержингарда ненадолго заглушили даже удары массивного тарана в ворота.

Вильморт проснулся, еще слыша в ушах эхо пронзительного, душераздирающего крика, дернулся, запутываясь в собственном плаще, дезориентированный резким пробуждением. Спустя секунду понял, что лежит на черной медвежьей шкуре перед потухшим камином в своих покоях. Рядом валялся раскрытый том «Летописание дома Фержингардов от Хенмунда Благоразумного до Астрейля, сына Ронмуба». Вильморт поднялся с пола, поморщившись от боли в застуженной спине, убрал книгу, сбросил плащ, разделся и лег в постель. Спать уже не хотелось, он беспокойно ворочался, мучаясь поднимающейся ломотой во всем теле и своими размышлениями.

— Ad marna valmet dii… velmet, velmet… — шептал он сам себе, будто само звучание этих слов несло какой-то тайный смысл.

«Гордый лорд Фаагдор, великим отчаянием и злобой исполненный, повелел сложить большой костер и, облившись смолой, взошел на него и так принял смерть. Защитники замка, увидав это, бросили оружие, и некому стало защищать стены Кейремфорда. Сын лорда Фаагдора, молодой Хенмунд, в тот же день преклонив колени, принес Эстергу Покорителю клятву верности… И побежденные исполнены были великой скорби о своем господине…»

Вильморт закрывал глаза и видел мозаичный пол великого чертога Кейремфорда, выложенный белым и темно-серым мрамором, и юношу с пепельными волосами, стоящего на коленях на этом полу.

Миловидное, почти детское лицо спокойно, серые глаза не выражают ничего, кроме равнодушной отстраненности, когда губы произносят слова клятвы на старом наречии. От его горла убирают кинжал. Хенмунд, не вставая с колен, медленно тянется к своему мечу, ставит клинок вертикально перед собой, упирая кончик лезвия в щель между плитами. Вильморт видит его тонкие пальцы, с которых почти соскальзывают тяжелые массивные кольца, его руки, лежащие на украшенной гравировкой крестовине, не дрожат. Хенмунд бросает быстрый взгляд на стоящего перед ним высокого воина в плаще из шкуры белого барса, а потом опускает голову, почти согнувшись на полу.

— Какой благоразумный мальчик, — смеется Эстерг.

Хронист приукрасил действительность. О заживо сгоревшем лорде Фаагдоре не скорбел даже родной сын, не говоря уже о подданных. Испуганные и растерянные, словно стадо овец, защитники взятой крепости, капитан стражи, лежащий у сломанных ворот с разрубленным черепом, кастелян, пригвожденный копьем к дверям великого чертога, преклоняющий колени Хенмунд… Так мог ли кто-то из них?..

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

«Нет, никто из них. Это мог быть только лорд Фаагдор» — это понимание пришло к Вильморту после многих дней тяжелых размышлений и пугающе ярких, таких реальных снов. Будто он сам там был, в день штурма. Будто кто-то хотел показать ему тот день. Но нужно было убедиться.

Мастер Арлобор, по-видимому, чувствовал себя немного лучше. Вильморт нашел его в библиотеке, перед стариком лежал только что начатый список какого-то указа, а рядом — глиняный сосуд со скверно пахнущим отваром из мандрагоры и еще каких-то трав.

— Мастер, мне нужно, чтобы вы показали мне те рукописи, что остались после лорда Фаагдора… и уцелели во всех последующих нам известных событиях.

Старик удивленно поднял на него белесые глаза, еще сохранившие колкую проницательность.

— Но зачем, милорд? Со всех этих рукописей были сделаны списки, я могу отыскать для вас любой…

— Мне нужны именно те тексты! — раздраженно ответил Фержингард. — Я должен их увидеть.

— Как прикажете.

Мастер сделал несколько глотков из глиняной чаши и встал, тяжело опираясь о столешницу. Он повел лорда мимо каменных ниш с высеченными полками, вглубь помещения, к небольшой деревянной двери, запечатанной по краям восковым варом.

— Должен сказать вам, милорд, что это помещение не открывали со времен вашего прадеда…

— Знаю, — Фержингард тщательно осмотрел и ощупал дверь. — Пусть откроют теперь для меня.

— Как вы собираетесь читать рукописи, милорд? Они очень древние и хрупкие, от солнечного света темнеют, а от пламени факела моментально высыхают и разрушаются.

— Пусть принесут феатту, — велел Вильморт. Читать в ее тусклом свете очень сложно, но во всяком случае, ее слабое свечение безопасно для пергаментов.

Вар счистили и с немалыми усилиями приотворили дверь ровно настолько, чтобы внутрь мог протиснуться человек. Оказавшись в темном глухом помещении, Вильморт едва не задохнулся от пыли и духоты. Он потряс феатту, чтобы добиться более яркого, стойкого свечения. Вильморт оглядел, насколько это было возможно, помещение. Комната, если ее можно было так назвать, ведь по сути это была глубокая ниша в стене, была всего несколько шагов в длину, а в ширину не позволяла взрослому мужчине раскинуть руки. Фолианты в переплетах-футлярах Фержингарда в тот момент не интересовали, он бережно взял с полки один из свитков, слегка развернул, убедившись, что это не то, что нужно, положил его обратно. Свитков было много, все в очень плохом состоянии и большей частью бесполезные. Вильморт просматривал один за другим, ему даже не обязательно было разворачивать их полностью, достаточно было взглянуть на одну строчку или фрагмент строфы, чтобы понять, та это баллада или нет. Фержингард аккуратно вытащил, держа за круглое навершие стержня, очередной свиток, очень дряхлый и потемневший. Уже привычно развернул с нижнего края и, узнав последнюю строку «Скорби лорда Менриарда из Рогшентона», почувствовал, как сердце от волнения пропустило пару ударов. Вильморт сел на пол, прямо в вековую пыль, зажав в зубах острый кончик стеклянной феатты, начал разворачивать свиток в обратную, с конца, сторону. Пергамент рассыпался в его руках, буквально таял, как тонкая ледяная корочка на теплой ладони. Предельная осторожность боролась в Вильморте со жгучим нетерпением, но он знал, что если поторопится, если рука дрогнет, то все будет потеряно. За секунду до того, как стержни вылетели, а пергамент распался, лорд успел увидеть:

…Ad doe neretos esd idlii dei marnee valmet itii…

Зачеркнутая чьей-то твердой рукой строчка, а под ней, почти задевая новую строфу, лишенные всякой поэтики, сбивающие ритм оригинала слова:

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

Вильморт стряхнул с рук и дублета обрывки и выбрался из помещения, весь грязный, со слезящимися глазами, но дрожащий от восторга и возбуждения. Он сполз по двери, мучительно откашливаясь. Теперь он был уверен.

— Это лорд Фаагтор, — убеждал старика Вильморт, меряя шагами расстояние между двумя каменными стеллажами. — Он сделал это исправление.

— Вы не можете знать это точно, милорд, — скептически возразил Арлобор. — Исправление могли сделать задолго до него, или уже после его смерти. Какой-то не слишком хорошо владеющий старым наречием книжник мог это сделать.

— Нет, нет, там же написано «в день великой скорби»! Он имел в виду захват замка. Он уже знал, чем все закончится, и ничего не мог сделать, кроме как… спрятать то, что было для него важнее жизни. А эта строчка — ключ ко всему.

— Даже если предположить, что ваш предок спрятал нечто ценное и оставил об этом запись в тексте баллады…

— Да, он знал, что «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона» не пострадает — это бродячая легенда о людях, которые никогда не существовали. Для Эстерга в ней не было опасности, такие тексты не было нужды жечь.

— Если предположить, что так оно и было, — продолжал мастер. — То что это было за сокровище, которое лорд Фаагтор успел укрыть? Вы не хуже меня знаете, милорд, что казна замка была разорена, а самая главная драгоценность — рубин Сазкрил — и сейчас украшает корону Эстерга Покорителя Севера.

— Мне это известно, — прикусил губу Вильморт. Он и сам немало думал об этом. — Значит, лорд Фаагтор спрятал нечто иное, возможно, более ценное, чем утраченное золото и камни.

— И… что же это, по-вашему, могло быть, милорд? — в голосе старика слышалась скрытая за учтивостью ирония.

— Не знаю, — сдерживая злость, признал Фержингард. — Но догадываюсь, где оно. Наша старая фамильная усыпальница.

— Почему именно там, милорд?

— «Norretis esd shiis». Это игра слов, — начал объяснять Фержингард. — «Norret» и «neret». Еще одна подсказка. Он и похоронил, и схоронил эту вещь.

— Вы считаете, что это произошло в тот день, когда пал Кейремфорд, — уточнил мастер.

— Да, день великой скорби для лорда Фаагтора, конечно же.

— То есть, он спрятал нечто ценное, когда замок уже был в осаде. Как же он добрался до склепа? Ведь, насколько известно, старая усыпальница была далеко за пределами замка.

— Не так уж далеко. Он добрался туда по подземному ходу. Помните легенду о лорде, которому нравилось ложиться с забальзамированными останками своей жены? Он велел прорыть тоннель, ведущий к усыпальнице, чтобы ходить в склеп в любое время дня и ночи.

Это была любимая страшная сказка Вильморта, когда он был ребенком.

— Вам это рассказывала няня, милорд? Никто не знает, что это был за тоннель, когда и зачем его прорыли и куда он вел. А вот почему его закопали и завалили вход каменными плитами, нам как раз хорошо известно. Если помните, то, что вылезло из этого хода и пробралось в нижние помещения замка, убило несколько слуг и младшую дочь вашего почтенного предка, лорда Денгвара.

— Это только подтверждает мою догадку, — веско заявил Вильморт. — Найдите мне старые карты, самые ранние. Я хочу посмотреть.

Рисовать карты на Севере не умели. То, что отыскал в итоге мастер Арлобор, было похоже скорее на чертеж, причем с меняющейся в разных местах перспективой, различные варианты обозначения помещений накладывались друг на друга, даже поясняющие надписи скорее мешали, нежели помогали разобраться.

— Это что за тоннель? Или коридор? — спросил Фержингард, тыкая в заинтересовавшее его место на чертеже.

— Это был проход из казармы в нижние этажи донжона, — приглядевшись через линзу, пояснил мастер Арлобор. — Когда казармы перестроили, старое помещение снесли и проход стал не нужен. Сейчас его используют как ледник для хранения мяса.

— А это?

— Кажется, это просто наложение стен. Автор пытался изобразить сразу покои двух этажей… или трех.

Фержингард забрал у старика оптическую линзу, повернул карту, чтобы осмотреть северную часть замка.

— Вон он, — произнес наконец лорд, обнаружив нужное место, и прочитал сокращенную поясняющую надпись: — «Обрушен и замурован по приказу лорда Денгвара».

Очертания уже не существующего подземного хода были тонко обозначены сепией.

— Точно, я знаю это место, там стена из более светлого камня и скреплена другим раствором. Значит, тоннель начинался здесь и вел на север, — он отодвинул карту. — Вряд ли тоннель был больше мили в длину… Наверняка меньше, — как-то уже не слишком уверенно сказал Вильморт.

— Тоннель мог быть любой длины, милорд. Он мог изгибаться, опоясывать замок и вести, например, в донжон. Или куда угодно.

— По крайней мере, на 50 ярдов он прямой, как стрела, — возразил Фержингард, снова глядя на карту. — Зная, где он начинается, и направление… можно было бы пойти туда и отыскать склеп.

— Куда пойти, милорд? В лес?

— Да.

— Вы помните, в тот год, когда вы получили меч, пятеро солдат пошли, наверное, упившись до потери рассудка, в лес, чтобы поставить там ловушки или еще зачем-то, — начал старый мастер своим, так раздражающим молодого лорда, поучающим тоном. — Помните, что с ними там случилось?

Конечно, Вильморт помнил. Троих из них нашли через несколько дней, говорили, что их внутренности были намотаны на стволы деревьев на высоте в два человеческих роста. Что стало еще с двумя, никто не знал.

— Там веками хоронили представителей моего рода, — твердо произнес Фержингард. — Мои предки ходили к склепу, по тоннелю или по лесу и не боялись. Я тоже намерен туда пойти. Но не сейчас. В первый день лета.

— Надеюсь, милорд, я не доживу до этого дня, — отозвался мастер Арлобор, надрывно кашляя, когда он отнял руку ото рта, на рукаве его серой мантии остались капли крови. — Не хотел бы узнать, что погиб последний представитель старшей ветви одного из величайших домов Севера.

— Именно поэтому я и не погибну, — усмехнулся Вильморт.

На Севере процветали различные суеверия и приметы, в том числе связанные с календарным циклом. Первый день лета и вообще летний сезон считались благоприятным временем. Неизвестно, были у этого поверья какие-то основания, или просто летнее пробуждение скудной северной природы настраивало людей на жизнелюбивый лад.

Вильморт шел через лес один, плохо представляя, куда именно идет и как выглядит то, что он ищет. Он ориентировался по солнцу, придерживаясь северного направления.

«Я — Фержингард. Я — Фержингард. Я имею право» — твердил он про себя, бросая загнанные взгляды на обступающие его со всех сторон деревья. Обнаженный меч в руке давал хотя бы иллюзию защищенности, хотя Вильморт прекрасно понимал, что от настоящей опасности в лесу меч не защитит. Он не мог бы сказать точно, сколько времени бродил так по лесу, ему казалось, что не меньше часа, прежде чем он увидел небольшое каменное строение, заросшее и разрушающееся. Над металлической дверью был выбит герб Фержингардов — три переплетенные цепи. Вильморт слегка прикоснулся к насквозь проржавевшей двери, на этом месте тут же зазиял черный провал, оставив рыжие ржавые крошки на ладони. Он отряхнул руку и, подняв с земли камень, ударил по засовам. Кое-как освободив проход от остатков двери, Фержингард зажег факел и вошел внутрь, вниз по тоннелю, уводящему под землю. В подземной части склепа было просторно, холодно и сыро. Слой пыли заглушал звуки шагов, Вильморт хорошо слышал писк крыс, и не думающих разбегаться при виде человека, какое-то копошение наверху, под высоким сводчатым потолком.

Ближайший ко входу саркофаг принадлежал последнему похороненному здесь уже более трехсот лет назад Фержингарду — тому, который женился, по легенде, сто раз, а утром после брачной ночи убивал своих жен. Правда, в гробнице рядом с его саркофагом были захоронения только девяти женщин, так что Вильморт подумал, что легенда несколько приукрашена. На шее у скульптурного портрета лорда была тускло блестящая в свете факела широкая золотая полоска, символизировавшая аксамитовый пояс, которым его задушила последняя — сто первая или десятая — жена.

Вильморт шел дальше, мимо череды захоронений своих умерших предков, до саркофага, на котором было выбито имя Хенмунда Благоразумного. Вильморт вгляделся в лицо статуи и был поражен, как изображенный, пускай уже почти пожилой человек, был похож на юношу, не раз мерещившегося ему во сне. То же спокойное, как будто отстраненное выражение, навсегда запечатленное в белом мраморе, изящные тонкие кисти рук, сложенные на груди. Вильморт отошел от него. Дальше были захоронения более чем пятисотлетней давности, в любом из них лорд Фаагтор мог спрятать свое сокровище, но Вильморт был почти уверен, что искать нужно в гробу, в котором лежит женщина. Не зря же лорд Фаагтор выбрал именно «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона» для своего послания.

Еще несколько шагов по узкому коридору, под очередной арочный пролет, в полукруглое помещение с тремя саркофагами. Первые два принадлежали сыновьям лорда Фаагтора, умершим в юном возрасте, а третий — его жене. Скульптура изображала ее стоящей и была помещена у изголовья резного гроба. Вильморту мешал факел, но к счастью, в стене нашлась скоба для него. Лорд просунул под крышку саркофага ножны, чтобы проверить, насколько плотно та прилегает. Потом с немалыми усилиями стал сдвигать крышку, благо та была тонкой и испещренной, словно филигранью, глубокой резьбой. Забальзамированные останки покойной сохранились, несмотря на то, что истлела одежда. По высохшей коричневой шее вились несколькими рядами жемчужные бусы, нанизанные на золотую проволоку. Вильморт, налегая всем телом, сдвинул крышку еще ниже и едва не вскрикнул от восторга — в скрюченных, как древесные корни, руках покойницы лежала большая шкатулка из черного дерева. Вильморт взял ее, слегка потряс, но не послышалось звона металла, скорее мягкий шелест. Он ощупал шкатулку со всех сторон, обнаружил тоненький, как нитка, зазор под плотно закрытой крышки, но не нашел замочной скважины.

«Не беда, — проносились в его голове лихорадочные мысли. — Нужно только принести ее в замок, а там уже разобраться, как открыть».

Его восторг был прерван самым неприятным образом. Отодвигая крышку саркофага, он не слышал, как совсем рядом, за его спиной, отъезжает в сторону каменная плита с другого гроба, только толкаемая изнутри. Существо выдал не звук и не движение, а запах. В нос Вильморту вдруг ударил невыносимо отвратительный смрад разлагающейся плоти, который не мог исходить от настолько старых мумий. У лорда было всего чуть больше секунды, но за эти краткие мгновения он успел сделать много — уронил шкатулку обратно в саркофаг, развернулся, правой рукой выхватывая из ножен меч, а левой инстинктивно закрывая горло. Это спасло ему жизнь. Бросившаяся на него из темноты тварь вцепилась зубами в его предплечье, длинные сегментированные конечности запутались в складках его плаща. Силой броска Вильморта едва не повалило назад, на саркофаг, но он каким-то чудом удержал равновесие.

«Жуткая вонь и тяжесть на руке — поздравляю, ты поймал гуля» — пронеслись воспоминанием слова отца. Вильморт выбросил левую руку вперед и попытался достать чудовище мечом, но тыкать и колоть было буквально нечего — все тело гуля представляли собой кости и жилы, обтянутые жесткой черной щетинистой кожей. Пинком Вильморт повалил тварь на пол, давя коленом куда-то в область туловища, рывком освободил левую руку, оставив в зубах чудовища лоскуты одежды, вскочил на ноги и начал рубить мечом куда придется, рассекая гуля на части. Он действовал на инстинкте, даже не успевая ужаснуться тому, что отрубленная когтистая конечность, держащаяся на одной жиле, все еще пытается вцепиться в него. Когда существо перестало корчиться, а от смрада выпущенных гнилых внутренностей, казалось, вот-вот потеряешь сознание, Вильморт отшатнулся, не то сел, не то упал, прислонившись спиной к гробу. Он срезал кинжалом обрывки рукава и осмотрел свою поврежденную руку, понюхал укус. Зажмурившись и стиснув зубы, несколько раз полоснул кинжалом поперек предплечья. Кровь заструилась к кончикам пальцев, за считанные секунды собралась на полу в небольшую лужицу. Фержингард встал, чуть покачиваясь, правой рукой снял со стены факел.

«Мой первый настоящий шрам… Если выживу» — подумал он и приложил факел к ране.

Когда лорд выбрался из склепа, держа под мышкой шкатулку, с обмотанной плащом левой рукой, висящей плетью, весь в крови, пыли и брызгах черной слизи, солнце едва перевалило за полдень. Вильморт чуть не забыл, что лес может быть куда опаснее, чем подземелье, из которого он только что вышел. Кое-как взяв меч в правую руку, не выпуская шкатулки, он, насколько возможно быстро, направился на юг, к замку. Не дошел всего нескольких шагов до крепостной стены, упал, растянувшись на земле и выронив меч. Перед глазами все застилало красной дымкой тумана, он чувствовал, что левая рука горит, и не только на месте ожога, а гораздо выше. Позвать на помощь он не мог.

Вильморт очнулся и обнаружил, что лежит в своей постели и, что более странно, у него ничего не болит. На секунду он подумал, что все ему приснилось — очередное слишком яркое и реальное видение. Но потом почувствовал, что левая рука туго перевязана от запястья до локтя. Повернув голову, увидел на столике рядом с кроватью шкатулку из черного дерева. Он приподнялся и потянулся к ней, но дежуривший возле его постели лекарь тут же уложил его обратно.

— Лежите спокойно, милорд.

— Дайте, дайте мне ее, — приказал Фержингард, кивком указывая на черный ларчик.

Лекарь подал ему шкатулку, и Вильморт обхватил ее одной рукой, ласково поглаживая полированную крышку. Это успокоило его и помогло привести в порядок мысли.

— Сколько времени я тут лежу?

— Шестой день, милорд.

Вильморт закрыл глаза и откинулся на подушки, вспоминая.

Солдаты волокли его через внутренний двор, потом по лестницам до его покоев.

«Осторожнее, ради Неизвестного!»

«За какими демонами он полез в этот лес?!»

«Не твоего ума дело. Кладите его на кровать»

«Да позовите же лекаря!»

Врач ощупывал его руку над ожогом, воспалившийся и покрасневший локтевой сгиб.

«Отравление пошло вверх. Придется отнять всю руку».

Вильморт вскинулся, схватил лекаря за ворот хламиды.

«Я отрежу тебе голову, если сделаешь это».

Ему дали макового молока и долго ковыряли руку, делали множество мелких надрезов, выпуская сворачивающуюся темную кровь, прижигали, промывали, зашивали, смазывали мазями, прикладывали перетертые листья и вливали в горло какие-то отвары.

— Позовите мастера Арлобора, — велел Вильморт.

Лекарь тут же вышел из комнаты. Слишком охотно, как показалось лорду. Фержингард попробовал пошевелить левой рукой. Пальцы слушались плохо, но, вопреки опасениям, сохранили чувствительность. Он распутал повязку. Выглядело так, будто всю руку в течение долгого времени пережевывали сразу несколько гулей. По предплечью и выше тянулись сине-бордовые полосы — признаки заражения крови, но жара и боли не было. Гуль напустил в его тело трупного яда. Вильморт уже должен был быть мертв или в агонии. Однако он жил, и двигал рукой, и чувствовал себя хорошо.

Мастер Арлобор охнул, увидев, что Вильморт снял повязку, и перебинтовал руку заново.

— Вы осмотрели шкатулку? — спросил он, когда мастер закончил перевязку. Теперь было не так туго, как в начале, и Вильморту было легче двигать рукой.

— Меня больше беспокоило ваше состояние, милорд, чем эта вещь.

Вильморт как следует осмотрел крышку. Тогда, в склепе и в лесу у него не было ни времени, ни возможности. Теперь он видел на гладком дереве уже почти стершиеся следы краски, похожие на разводы пыли. Короткие, пересекающиеся линии, то ли узор, то ли какие-то знаки.

— Дайте мне кинжал, — приказал Фержингард. — И подержите ее. Вот так, тяните крышку.

Он просунул кончик лезвия в зазор и слегка повернул, крышка туго поддавалась, приоткрываясь со скрипом. У старого мастера тряслись руки, а Вильморт был все еще слишком слаб, неловко царапал кинжалом стенки шкатулки. Лорд поднес ларчик к лицу, заглядывая в образовавшуюся щель, тут же снова захлопнул крышку.

— Закройте чем-нибудь окна. Чтобы ни один лучик не проникал. И принесите феатту, — распорядился Фержингард.

Как он и предполагал, внутри были древние тексты.

Он выгнал всех из своих покоев, вылез из постели и перебрался к столу. Поставив феатту на подставку, Вильморт извлек из шкатулки все пергаменты, которые могли бы составить не один фолиант. Уверенная скоропись, слова на старом наречии и на разговорном языке Севера, руны, которых никто не видел целые столетия, рисунки и руководства, описания обрядов и ритуалов, не имеющих ничего общего с верой в Неизвестного.

Есть язык более древний, чем старое наречие…

Есть сила могущественнее, чем армия Эстерга-Бастарда…

Есть тайны, о которых не знает ни один мастер…

Вильморт читал и чувствовал, как от волнения начинает трястись здоровая рука. Он тихо смеялся, складывая пергаменты обратно в шкатулку. Времени у него много.

Он все это изучит, если нужно, выучит наизусть. Наверное, он все это испробует. Наверное, он еще не раз пойдет в лес к северу от замка. Если все написанное — истина… то пятисотлетнему правлению Эстергаров на Севере скоро может прийти конец.