Я схоронил свое сокровище...  (джен)

Молодой Вильморт Фержингард любил читать гораздо больше, чем упражняться с оружием. Он был высоким и тощим, и отец говорил, что доспехи держатся на нем, как на жерди, разве что не гремят. Тем не менее, Вильморт научился неплохо управляться с длинным мечом и копьем, и в двенадцать лет, как положено, заслужил в поединке право называться воином. А в семнадцать ему было суждено стать лордом замка Кейремфорд и властителем земель, столь же обширных, сколь захолустных.

Доживших до совершеннолетия братьев у него не было, старших сестер давно выдали замуж, и после смерти родителей юный лорд остался в замке один, не считая, разумеется, рабов и слуг. Это было бы опасно для него, если бы хоть кому-то из соседей было дело до его владений. Не питавший особой любви ни к пирам, ни к пьянкам, ни к охоте, ни к поединкам, не видя необходимости скорее жениться и заводить потомство, Фержингард с головой ушел в то единственное занятие, к которому у него лежала душа, то есть в чтение. Он много времени проводил в замковой библиотеке, знал старое наречие лучше многих мастеров, и слуги иногда за глаза называли его «наш лорд-книжник». Особенно Вильморту нравились старинные баллады и легенды, он тянулся ко всему древнему, тому, что не сохранило устное предание и память людей, но осталось на пожелтевших иссохшихся пергаментах.

Поздним вечером безвестного дня юный Фержингард сидел в кресле у камина в своих покоях и читал вслух, хрипловато и нараспев, «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона». Это был очень старинный бродячий сюжет, воплощенный во множестве вариантов, повествующий о некоем лорде, который любил прекрасную девушку, однако она трагически погибла очень молодой, не успев подарить ему наследника. Скорее всего, ни лорда Менриарда, ни замка под названием Рогшентон никогда не существовало, а были они всего лишь выдумкой талантливого сказителя. Вильморт не думал об этом, постукивая костяшками пальцев по подлокотнику кресла, отбивая ритм, просто наслаждался стройной красотой рифмы и нежной, скорбной лирикой повествования. Слишком короткая, нескладная строчка в конце строфы резко нарушила рифму, сломав все очарование стиха. Вильморт поднес свиток ближе к лицу, щурясь, вгляделся в написанные слова, снова перечитал неудачную строчку, меняя ударение, но ничего не вышло — слоги не совпадали.

…Se kvam da rotten dhosh sam krevis al’ peera osh

Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

— Ad marna valmet dii… В великой скорби день… — начал переводить лорд. — Norretis esd shiis… Я схоронил свое сокровище… Norretis — tis, tis… да, точно, «я схоронил». Странно.

Вильморт продолжил чтение, запомнив это место. На следующий день утром он отправился в библиотеку. Мастера-книжника Арлобора он отыскал в глубине помещения, под тенью высеченных из камня стеллажей. Мастер сидел за низким столом, заваленным пергаментами, перьями, переплетными дощечками и прочими письменными принадлежностями. Фержингард отодвинул в сторону кипу бумаг и положил перед книжником свиток с балладой.

— Мастер Арлобор, посмотрите, в этом списке есть ошибка.

Старик, близоруко прищурившись, низко склонился над свитком, ведя узловатым сухим пальцем по строчкам.

— Где ошибка, мой лорд?

— Вот же, — нетерпеливо повысил голос Вильморт, указывая на короткую, выбивающуюся строчку.

— Нет, милорд, это не ошибка. Я сам делал этот список много лет назад с более древнего свитка, и там было написано то же самое.

— Значит, искажение возникло еще раньше при переписывании. Взгляните сами — эта строчка совершенно не в рифму, в ней другое количество слогов. И к тому же «norretis» — «я схоронил» вместо «norretos» — «он схоронил». Здесь точно ошибка!

— Что ж, милорд, если вам угодно, я сделаю новый список, исправленный, — старик глухо, скрипуче закашлялся. — Но должен сказать вам, что именно это великолепное произведение, «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона», всегда переписывали с большим тщанием и аккуратностью…

— В самом деле? — с легким удивлением и интересом переспросил Фержингард и выхватил пергамент из рук старика. — Потом исправишь. Я хочу еще раз его прочесть.

— Как вам будет угодно, милорд, — отозвался старик, снова сильно закашлявшись.

«Не вздумай умереть до лета, — со злобной досадой подумал Вильморт. — Где я найду другого мастера-книжника зимой? Какой самоубийца или безумец поедет сюда?».

— Мастер Арлобор, найдите для меня другие варианты этой баллады или более ранние списки — все, что есть. Нужно определить, откуда пошла ошибка.

— Как прикажете, милорд, — хрипло просипел старик вслед уходящему из библиотеки господину.

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

Речь шла, видимо, о возлюбленной лорда Менриарда, которую тот оплакивал. Эти слова запали в память и не выходили из головы. Внимательный к мелочам, привыкший к самостоятельному скрупулезному изучению рукописей, Фержингард крепко задумался над этим фрагментом. Баллада была безупречна, ни одной помарки, ни одного потерянного знака, только одна неверная, укороченная строчка. Это было тем более странно, что Вильморт прекрасно знал: мастер Арлобор крайне аккуратен в работе и почти не допускает описок и искажений, даже сейчас, уже будучи больным близоруким стариком.

Не выдержав, уже через три дня молодой лорд снова пришел в библиотеку, но мастера там не нашел, тот чувствовал себя плохо и лежал в постели.

— Проклятие! Чтоб его побрали упыри! — разозлился Фержингард и, схватив за руку первую попавшуюся служанку, приказал коротко: — Иди, подними его и скажи, чтобы искал то, что я ему велел!

Старый мастер последнее время часто болел, и лорда это весьма беспокоило. Позвав к себе кастеляна замка, сира Роджа, он распорядился, чтобы нашли пару толковых мальчиков, умеющих читать, для дальнейшего обучения старому наречию и изготовлению списков. В помощники к книжникам обычно шли простолюдины, каким-то образом показавшие способности к наукам, или благородные юноши, не сумевшие годам к пятнадцати получить меч. Только нужно было, конечно, позаботиться этим раньше, когда мастер Арлобор еще был в добром здравии. Теперь оставалось только сетовать на свою же непредусмотрительность.

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

В библиотеке нашлись еще три рукописи с текстом «Скорби лорда Менриарда из Рогшентона». Самый ранний свиток был в плохом состоянии, истрепанный, посеревший, расходящийся на волокна. Фержингард аккуратно развернул его, стараясь не повредить слишком сильно, нашел нужное место.

…Se kvam da rotten dhosh sam krevis al’ peera osh

Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

Опять неверная строчка, как и говорил мастер Арлобор. Два других пергамента содержали альтернативные варианты баллады, в первом вовсе не было сцены с похоронами — лорд Менриард оплакивал возлюбленную у самого смертного одра, второй вариант отличался не содержанием, но исполнением. Во всяком случае, предположение, что строчка относится к другому варианту баллады, не подтвердилась. Фержингард чувствовал себя только более запутавшимся.

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

— Esd shiis… его сокровище, драгоценность, — бормотал себе под нос Фержингард, вглядываясь в рукопись при свете канделябров. — Он ее очень любил, но почему именно «shiis»? Сокровище, ценная вещь, достояние, имущество… но не любимый человек. Так почему «shiis»?

Он проводил так многие вечера, успел уже выучить наизусть всю балладу и самостоятельно перевести ее в нескольких вариантах. Иногда просто всматривался в широкие, близко расположенные штрихи, пока не уставали глаза и буквы не сплетались в одну сплошную линию.

В конце зимы кастелян передал Вильморту письмо от лорда Нертона из Враймута. Тот сообщал, что его старший сын и наследник женится, и приглашал на торжества. В конце письма была обычная приписка, что, учитывая положение замка Кейремфорд и сопутствующие путешествию трудности, лорд Нертон не усмотрит оскорбления, если Фержингард не прибудет лично. Обычно под этим предлогом — опасность путешествия зимой через лес — Вильморт отказывался от визитов к своим соседям. Но это приглашение воспринял едва ли не как подарок высших сил. Дело в том, что замок Враймут был знаменит двумя вещами: во-первых, в спальне лорда стояло пять кроватей, чтобы тому было не слишком утомительно ходить ночью от одной любовницы к другой, во-вторых, у Нертонов было одно из лучших собраний книг на Севере, за сохранностью которых следил не один, а три мастера с десятком помощников.

— Сир Родж, — в волнении отдавал приказания Фержинград. — Завтра я намерен отправиться в Враймут, чтобы почтить моего доброго соседа, лорда Нертона. Приготовьте все к отъезду… и найдите что-нибудь, что можно будет преподнести в качестве подарка. Что-нибудь по-настоящему ценное.

«Мне нужно задобрить этого старого хрыча Нертона» — добавил он про себя.

Лорд Нертон был больше удивлен прибытием Фержингарда, нежели обрадован, однако преподнесенная хрустальная чаша, переплетенная золотой филигранью, стерла всякую неловкость. Вильморт умел быть учтивым, когда это было ему нужно, и сумел расположить к себе Нертона. После свадебного пира тот попросил испытать в поединке его младшего сына, которому уже пора было получить меч. Младший Нортон был неуклюжим подростком лет четырнадцати, толстым, как набитый трухой бычий пузырь. Фержингард четверть часа гонял его по залу, легко отбивая неловкие выпады, потом сам подставил руку под его клинок, слегка оцарапав себе предплечье, а следующим ударом обезоружил мальчишку. Вильморт торжественно поднял руку, показывая присутствующим кровь на разорванном рукаве. Поросенок был назван воином. Лорд Нертон, очень довольный и расположенный к гостю, предложил Фержингарду в жены свою дочь. Вильморт поглядел на кокетливо улыбающуюся ему девицу лет шестнадцати и подумал, что она, наверное, весит больше, чем он сам вместе с мечом и доспехами, и пробормотал, что не достоин такой чести.

— Лорд Нертон, — обратился Фержингард, выбрав подходящий момент. — Я наслышан о вашей замечательной библиотеке, говорят даже, что ваше собрание книг не уступает по количеству и разнообразию собранию Эстергаров. Я бы очень хотел увидеть его своими глазами.

— Конечно, мой дорогой гость, если хотите, вас проводят туда в любое время.

В книгохранилище Вильморт рассказал мастерам о том, что заехавший к нему в том году бард спел великолепную балладу о лорде Менриарде, оплакивающем свою умершую возлюбленную, однако в Кейремфорде не нашлось записанного варианта этой истории, и попросил отыскать для него свиток с этой балладой на старом наречии. Мастера с радостью выполнили просьбу гостя и вскоре перед Фержингардом лежало четыре свитка с разными вариантами «Скорби лорда Менриарда из Рогшентона». Первые два Вильморт сразу отбросил, они содержали не нужные ему поздние пересказы баллады. Третий и четвертый были идентичными копиями именного того варианта, который был нужен. Необычайно волнуясь, оглядываясь по сторонам, словно вор, Фержингард развернул свиток и отыскал то самое место.

…Se kvam da rotten dhosh sam krevis al’ peera osh

Ad doe neretos esd idlii dei marnee valmet itii…

Никакого нарушения рифмы не было, Вильморт произнес вслух, пересчитал слоги. Строчка была верного размера и изящно замыкала строфу.

— Ad doe neretos esd idlii… В день похоронил свою дорогую… Dei marnee valmet itii… Днем величайшей скорби стал… — буквальный перевод не сходился, как часто бывало в стихотворных текстах, Вильморт уже в следующую минуту понял, что неверно истолковал предлог. — Тот день, в который он похоронил свою дорогую, стал днем величайшей скорби…

Теперь верно. Слова похожие, и значение, на первый взгляд тоже, только…

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

Вильморт огляделся, убедившись, что находящийся поблизости мастер-книжник не может его видеть, достал привезенный из Кейремфорда свиток с не интересующим его вариантом истории, а только что прочитаный поспешно спрятал на груди, под подкладкой нарядного дублета. Он был уверен, что подмену никто не обнаружит, вряд ли хоть один из мастеров помнил балладу наизусть. Поблагодарив за помощь, он спокойным шагом вышел из книгохранилища и тем же вечером, попрощавшись с лордом Нертоном, отправился домой. Сидя в закрытой карете, несущейся по ледяному тракту, в неярком голубом свете феатты Фержингард перечитывал украденный манускрипт, снова и снова возвращаясь к единственной отличающейся строчке.

…Ad doe neretos esd idlii dei marnee valmet itii…

…Тот день, в который он похоронил свою дорогую, стал днем величайшей скорби…

Дороги на Севере, особенно зимой, очень опасны, а окрестности замка Кейремфорд были особенно жутким местом, где часто пропадали люди. Тела некоторых из них потом видели вмороженными в толщу льда или лежащими в канавах вдоль тракта. Фержингард прекрасно знал, что в лесах водится нечисть, упыри и еще твари куда страшнее, и знал, что может с ним случиться, но в тот момент даже не думал об этом и не сомневался, что благополучно доберется до замка. Все его мысли занимала только «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона». Снежная лошадь остановилась перед внешними воротами замка, Вильморт вышел из повозки и, не обращая внимания на приветствующих его подданных, сразу направился в книгохранилище.

— Где мастер Арлобор? — спросил он у мальчишек, недавно прибывших в замок для обучения.

— Он болен, милорд, — ответил один из помощников.

Фержинград выругался.

— Ладно, и вы сойдете. Слушайте внимательно, вы будете читать самые древние рукописи на старой речи — свитки и фолианты, все, что найдете.

— Но, милорд, мы еще не понимаем старую речь, — попытался возразить парень.

— Вам и не надо ничего понимать! — рявкнул Фержингард. — Вы будете искать эти слова.

Он написал на клочке пергамента четыре слова, как можно аккуратнее и крупнее выводя буквы: «norretis», «neretos», «shiis» и «idlii».

— И каждое предложение, в котором увидите любое из этих слов, будете переписывать на этот свиток, пока не заполните его до конца. И если допустите хоть одну ошибку, я привяжу вас обоих к столбу на внутреннем дворе и велю обливать водой, пока у вас от холода кости не потрескаются, поняли меня?

Мальчишки все поняли и с большим воодушевлением взялись за работу.

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…Ad doe neretos esd idlii dei marnee valmet itii…

Вильморт сидел в своих покоях, снова и снова сверял строчки, незаметное смысловое отличие ускользало от него, но лорд был уверен, что оно есть и что в нем скрыто нечто очень и очень важное.

Когда новые помощники мастера закончили выписывать для него фрагменты старинных текстов, Фержингард стал сравнивать употребление слов, которые на первый взгляд казались заменой друг другу.

— «В тот же год он похоронил своего отца»… здесь «neretos». «А где остался схоронен его меч, с тех пор никто не знает»… здесь norreterri — от norretis — быть схороненным, спрятанным. «Neret» означает хоронить, погребать, предавать земле, воздавать посмертные почести, а «norret» — сохранять, прятать, скрывать. Похоронил человека, но схоронил вещь…

Два похожих, родственных глагола, в поздней старой речи практически слившиеся в одном значении, но чем древнее был текст, тем разница очевиднее следовала из контекста. Разобравшись с этим, Вильморт обратился к пресловутому «shiis», о котором думал и раньше. Ни в одном тексте оно не употреблялось по отношению к женщине, даже к рабыне.

— «Камни, оружие, золотые и серебряные чаши и прочие сокровища» — «shiise». «Граф же не хотел отдавать замуж свою дорогую дочь» — здесь «idlii». Означает, дорогой, любимый, близкий, чаще женщина или ребенок.

Риела, кастелянша, которая последние четыре года следила не только за постелью лорда, но и за тем, чтобы ночью ему не было холодно и скучно, подошла к нему, обняла напряженно сгорбленные плечи.

— Господин, вы, должно быть устали… столько дней уже сидите над этими бумажками. Вам бы отдохнуть.

— Уйди, Риела, — он нервным движением сбросил ее руки. — Уйди, я не хочу.

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

— Marna valmet… великая скорбь… marnee valmet… величайшая скорбь… В чем же разница? — тихо бормотал он, пробегая глазами по строчкам.

Если предположить, что эта строчка не имеет никакого отношения к скорби лорда Менриарда, то о каком другом трагическом событии может идти речь? Dei marnee valmet… здесь все понятно, «день величайшей скорби» для лорда Менриарда, навсегда потерявшего свою возлюбленную. Но тот, кто поместил измененную строку в балладу, имел в виду нечто иное. День великой скорби для него, или… для многих?

И тут Вильморта осенило. Он вспомнил, где первый раз встретил это словосочетание «день великой скорби». Во всей фамильной хронике рода Фержингардов было много несчастий, трагедий, войн, убийств, предательств, ужасных и темных историй, но днем великой скорби могло быть названо только одно событие. Вильморту так хотелось в это верить, и он быстро уверился в своей догадке.

История Севера начинается с его покорения Эстергом Великим. Кем был этот человек, откуда он пришел, что стало с ним в конце его пути — неизвестно, как и то, что было до него. Он прошел по Северу, захватывая каждый замок, принимая вассальную присягу от побежденных лордов и убивая непокорных. После Эстерга всегда полыхали костры — сжигались летописи, хроники, грамоты и договоры, горели древние книги, свитки и целые ворохи пергаментов. После этого никто на Севере не знал достоверно, что было во все те века, предшествовавшие завоеванию, и каждый дом отсчитывал свою историю со дня принесения присяги Эстергу Великому. История дома Фержингард тоже начиналась с огня и скорби.

Костер сложили во внутреннем дворе замка Кейремфорд. Лорд Фержингард вытаскивал из книгохранилища старинные манускрипты, раня руки и ломая ногти, вырывал страницы из металлических переплетов, разламывал деревянные таблички, вспарывал кинжалом кожаную прошивку фолиантов, комкал листы пергамента и бросал рукописи груду поленьев и вязанок хвороста. Никто не пытался препятствовать ему. Некоторые воины еще стреляли из луков с крепостных стен, но большинство прекратили это бесполезное занятие и заботились только о поиске укрытия, на своего потерявшего рассудок повелителя никто из них не обращал внимания. Фержингард, спотыкаясь, толкал перед собой бочонок с горючей смесью, густая и клейкая, резко пахнущая смола, смешанная с серой, растекалась по земле и пачкала полы мантии лорда, он выливал субстанцию на сложенные дрова и тащил следующий бочонок. Когда он закончил, смола пятнала его одежду от меховой опушки на подоле до расшитого воротника, желчно-прозрачными каплями стекала с длинных полуседых волос. Окровавленной рукой, по локоть покрытой липкой субстанцией, он выхватил у ближайшего солдата факел и, высоко держа его над головой, забрался на груду поленьев. Его взгляд метался в полном безумстве, и — стены замка тому свидетели — он смеялся, бросая горящий факел себе под ноги. Когда пламя вспыхнуло и взвилось едва не до небес, крики лорда Фержингарда ненадолго заглушили даже удары массивного тарана в ворота.

Вильморт проснулся, еще слыша в ушах эхо пронзительного, душераздирающего крика, дернулся, запутываясь в собственном плаще, дезориентированный резким пробуждением. Спустя секунду понял, что лежит на черной медвежьей шкуре перед потухшим камином в своих покоях. Рядом валялся раскрытый том «Летописание дома Фержингардов от Хенмунда Благоразумного до Астрейля, сына Ронмуба». Вильморт поднялся с пола, поморщившись от боли в застуженной спине, убрал книгу, сбросил плащ, разделся и лег в постель. Спать уже не хотелось, он беспокойно ворочался, мучаясь поднимающейся ломотой во всем теле и своими размышлениями.

— Ad marna valmet dii… velmet, velmet… — шептал он сам себе, будто само звучание этих слов несло какой-то тайный смысл.

«Гордый лорд Фаагдор, великим отчаянием и злобой исполненный, повелел сложить большой костер и, облившись смолой, взошел на него и так принял смерть. Защитники замка, увидав это, бросили оружие, и некому стало защищать стены Кейремфорда. Сын лорда Фаагдора, молодой Хенмунд, в тот же день преклонив колени, принес Эстергу Покорителю клятву верности… И побежденные исполнены были великой скорби о своем господине…»

Вильморт закрывал глаза и видел мозаичный пол великого чертога Кейремфорда, выложенный белым и темно-серым мрамором, и юношу с пепельными волосами, стоящего на коленях на этом полу.

Миловидное, почти детское лицо спокойно, серые глаза не выражают ничего, кроме равнодушной отстраненности, когда губы произносят слова клятвы на старом наречии. От его горла убирают кинжал. Хенмунд, не вставая с колен, медленно тянется к своему мечу, ставит клинок вертикально перед собой, упирая кончик лезвия в щель между плитами. Вильморт видит его тонкие пальцы, с которых почти соскальзывают тяжелые массивные кольца, его руки, лежащие на украшенной гравировкой крестовине, не дрожат. Хенмунд бросает быстрый взгляд на стоящего перед ним высокого воина в плаще из шкуры белого барса, а потом опускает голову, почти согнувшись на полу.

— Какой благоразумный мальчик, — смеется Эстерг.

Хронист приукрасил действительность. О заживо сгоревшем лорде Фаагдоре не скорбел даже родной сын, не говоря уже о подданных. Испуганные и растерянные, словно стадо овец, защитники взятой крепости, капитан стражи, лежащий у сломанных ворот с разрубленным черепом, кастелян, пригвожденный копьем к дверям великого чертога, преклоняющий колени Хенмунд… Так мог ли кто-то из них?..

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

…В день великой скорби я схоронил свое сокровище…

«Нет, никто из них. Это мог быть только лорд Фаагдор» — это понимание пришло к Вильморту после многих дней тяжелых размышлений и пугающе ярких, таких реальных снов. Будто он сам там был, в день штурма. Будто кто-то хотел показать ему тот день. Но нужно было убедиться.

Мастер Арлобор, по-видимому, чувствовал себя немного лучше. Вильморт нашел его в библиотеке, перед стариком лежал только что начатый список какого-то указа, а рядом — глиняный сосуд со скверно пахнущим отваром из мандрагоры и еще каких-то трав.

— Мастер, мне нужно, чтобы вы показали мне те рукописи, что остались после лорда Фаагдора… и уцелели во всех последующих нам известных событиях.

Старик удивленно поднял на него белесые глаза, еще сохранившие колкую проницательность.

— Но зачем, милорд? Со всех этих рукописей были сделаны списки, я могу отыскать для вас любой…

— Мне нужны именно те тексты! — раздраженно ответил Фержингард. — Я должен их увидеть.

— Как прикажете.

Мастер сделал несколько глотков из глиняной чаши и встал, тяжело опираясь о столешницу. Он повел лорда мимо каменных ниш с высеченными полками, вглубь помещения, к небольшой деревянной двери, запечатанной по краям восковым варом.

— Должен сказать вам, милорд, что это помещение не открывали со времен вашего прадеда…

— Знаю, — Фержингард тщательно осмотрел и ощупал дверь. — Пусть откроют теперь для меня.

— Как вы собираетесь читать рукописи, милорд? Они очень древние и хрупкие, от солнечного света темнеют, а от пламени факела моментально высыхают и разрушаются.

— Пусть принесут феатту, — велел Вильморт. Читать в ее тусклом свете очень сложно, но во всяком случае, ее слабое свечение безопасно для пергаментов.

Вар счистили и с немалыми усилиями приотворили дверь ровно настолько, чтобы внутрь мог протиснуться человек. Оказавшись в темном глухом помещении, Вильморт едва не задохнулся от пыли и духоты. Он потряс феатту, чтобы добиться более яркого, стойкого свечения. Вильморт оглядел, насколько это было возможно, помещение. Комната, если ее можно было так назвать, ведь по сути это была глубокая ниша в стене, была всего несколько шагов в длину, а в ширину не позволяла взрослому мужчине раскинуть руки. Фолианты в переплетах-футлярах Фержингарда в тот момент не интересовали, он бережно взял с полки один из свитков, слегка развернул, убедившись, что это не то, что нужно, положил его обратно. Свитков было много, все в очень плохом состоянии и большей частью бесполезные. Вильморт просматривал один за другим, ему даже не обязательно было разворачивать их полностью, достаточно было взглянуть на одну строчку или фрагмент строфы, чтобы понять, та это баллада или нет. Фержингард аккуратно вытащил, держа за круглое навершие стержня, очередной свиток, очень дряхлый и потемневший. Уже привычно развернул с нижнего края и, узнав последнюю строку «Скорби лорда Менриарда из Рогшентона», почувствовал, как сердце от волнения пропустило пару ударов. Вильморт сел на пол, прямо в вековую пыль, зажав в зубах острый кончик стеклянной феатты, начал разворачивать свиток в обратную, с конца, сторону. Пергамент рассыпался в его руках, буквально таял, как тонкая ледяная корочка на теплой ладони. Предельная осторожность боролась в Вильморте со жгучим нетерпением, но он знал, что если поторопится, если рука дрогнет, то все будет потеряно. За секунду до того, как стержни вылетели, а пергамент распался, лорд успел увидеть:

…Ad doe neretos esd idlii dei marnee valmet itii…

Зачеркнутая чьей-то твердой рукой строчка, а под ней, почти задевая новую строфу, лишенные всякой поэтики, сбивающие ритм оригинала слова:

…Ad marna valmet dii norretis esd shiis…

Вильморт стряхнул с рук и дублета обрывки и выбрался из помещения, весь грязный, со слезящимися глазами, но дрожащий от восторга и возбуждения. Он сполз по двери, мучительно откашливаясь. Теперь он был уверен.

— Это лорд Фаагтор, — убеждал старика Вильморт, меряя шагами расстояние между двумя каменными стеллажами. — Он сделал это исправление.

— Вы не можете знать это точно, милорд, — скептически возразил Арлобор. — Исправление могли сделать задолго до него, или уже после его смерти. Какой-то не слишком хорошо владеющий старым наречием книжник мог это сделать.

— Нет, нет, там же написано «в день великой скорби»! Он имел в виду захват замка. Он уже знал, чем все закончится, и ничего не мог сделать, кроме как… спрятать то, что было для него важнее жизни. А эта строчка — ключ ко всему.

— Даже если предположить, что ваш предок спрятал нечто ценное и оставил об этом запись в тексте баллады…

— Да, он знал, что «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона» не пострадает — это бродячая легенда о людях, которые никогда не существовали. Для Эстерга в ней не было опасности, такие тексты не было нужды жечь.

— Если предположить, что так оно и было, — продолжал мастер. — То что это было за сокровище, которое лорд Фаагтор успел укрыть? Вы не хуже меня знаете, милорд, что казна замка была разорена, а самая главная драгоценность — рубин Сазкрил — и сейчас украшает корону Эстерга Покорителя Севера.

— Мне это известно, — прикусил губу Вильморт. Он и сам немало думал об этом. — Значит, лорд Фаагтор спрятал нечто иное, возможно, более ценное, чем утраченное золото и камни.

— И… что же это, по-вашему, могло быть, милорд? — в голосе старика слышалась скрытая за учтивостью ирония.

— Не знаю, — сдерживая злость, признал Фержингард. — Но догадываюсь, где оно. Наша старая фамильная усыпальница.

— Почему именно там, милорд?

— «Norretis esd shiis». Это игра слов, — начал объяснять Фержингард. — «Norret» и «neret». Еще одна подсказка. Он и похоронил, и схоронил эту вещь.

— Вы считаете, что это произошло в тот день, когда пал Кейремфорд, — уточнил мастер.

— Да, день великой скорби для лорда Фаагтора, конечно же.

— То есть, он спрятал нечто ценное, когда замок уже был в осаде. Как же он добрался до склепа? Ведь, насколько известно, старая усыпальница была далеко за пределами замка.

— Не так уж далеко. Он добрался туда по подземному ходу. Помните легенду о лорде, которому нравилось ложиться с забальзамированными останками своей жены? Он велел прорыть тоннель, ведущий к усыпальнице, чтобы ходить в склеп в любое время дня и ночи.

Это была любимая страшная сказка Вильморта, когда он был ребенком.

— Вам это рассказывала няня, милорд? Никто не знает, что это был за тоннель, когда и зачем его прорыли и куда он вел. А вот почему его закопали и завалили вход каменными плитами, нам как раз хорошо известно. Если помните, то, что вылезло из этого хода и пробралось в нижние помещения замка, убило несколько слуг и младшую дочь вашего почтенного предка, лорда Денгвара.

— Это только подтверждает мою догадку, — веско заявил Вильморт. — Найдите мне старые карты, самые ранние. Я хочу посмотреть.

Рисовать карты на Севере не умели. То, что отыскал в итоге мастер Арлобор, было похоже скорее на чертеж, причем с меняющейся в разных местах перспективой, различные варианты обозначения помещений накладывались друг на друга, даже поясняющие надписи скорее мешали, нежели помогали разобраться.

— Это что за тоннель? Или коридор? — спросил Фержингард, тыкая в заинтересовавшее его место на чертеже.

— Это был проход из казармы в нижние этажи донжона, — приглядевшись через линзу, пояснил мастер Арлобор. — Когда казармы перестроили, старое помещение снесли и проход стал не нужен. Сейчас его используют как ледник для хранения мяса.

— А это?

— Кажется, это просто наложение стен. Автор пытался изобразить сразу покои двух этажей… или трех.

Фержингард забрал у старика оптическую линзу, повернул карту, чтобы осмотреть северную часть замка.

— Вон он, — произнес наконец лорд, обнаружив нужное место, и прочитал сокращенную поясняющую надпись: — «Обрушен и замурован по приказу лорда Денгвара».

Очертания уже не существующего подземного хода были тонко обозначены сепией.

— Точно, я знаю это место, там стена из более светлого камня и скреплена другим раствором. Значит, тоннель начинался здесь и вел на север, — он отодвинул карту. — Вряд ли тоннель был больше мили в длину… Наверняка меньше, — как-то уже не слишком уверенно сказал Вильморт.

— Тоннель мог быть любой длины, милорд. Он мог изгибаться, опоясывать замок и вести, например, в донжон. Или куда угодно.

— По крайней мере, на 50 ярдов он прямой, как стрела, — возразил Фержингард, снова глядя на карту. — Зная, где он начинается, и направление… можно было бы пойти туда и отыскать склеп.

— Куда пойти, милорд? В лес?

— Да.

— Вы помните, в тот год, когда вы получили меч, пятеро солдат пошли, наверное, упившись до потери рассудка, в лес, чтобы поставить там ловушки или еще зачем-то, — начал старый мастер своим, так раздражающим молодого лорда, поучающим тоном. — Помните, что с ними там случилось?

Конечно, Вильморт помнил. Троих из них нашли через несколько дней, говорили, что их внутренности были намотаны на стволы деревьев на высоте в два человеческих роста. Что стало еще с двумя, никто не знал.

— Там веками хоронили представителей моего рода, — твердо произнес Фержингард. — Мои предки ходили к склепу, по тоннелю или по лесу и не боялись. Я тоже намерен туда пойти. Но не сейчас. В первый день лета.

— Надеюсь, милорд, я не доживу до этого дня, — отозвался мастер Арлобор, надрывно кашляя, когда он отнял руку ото рта, на рукаве его серой мантии остались капли крови. — Не хотел бы узнать, что погиб последний представитель старшей ветви одного из величайших домов Севера.

— Именно поэтому я и не погибну, — усмехнулся Вильморт.

На Севере процветали различные суеверия и приметы, в том числе связанные с календарным циклом. Первый день лета и вообще летний сезон считались благоприятным временем. Неизвестно, были у этого поверья какие-то основания, или просто летнее пробуждение скудной северной природы настраивало людей на жизнелюбивый лад.

Вильморт шел через лес один, плохо представляя, куда именно идет и как выглядит то, что он ищет. Он ориентировался по солнцу, придерживаясь северного направления.

«Я — Фержингард. Я — Фержингард. Я имею право» — твердил он про себя, бросая загнанные взгляды на обступающие его со всех сторон деревья. Обнаженный меч в руке давал хотя бы иллюзию защищенности, хотя Вильморт прекрасно понимал, что от настоящей опасности в лесу меч не защитит. Он не мог бы сказать точно, сколько времени бродил так по лесу, ему казалось, что не меньше часа, прежде чем он увидел небольшое каменное строение, заросшее и разрушающееся. Над металлической дверью был выбит герб Фержингардов — три переплетенные цепи. Вильморт слегка прикоснулся к насквозь проржавевшей двери, на этом месте тут же зазиял черный провал, оставив рыжие ржавые крошки на ладони. Он отряхнул руку и, подняв с земли камень, ударил по засовам. Кое-как освободив проход от остатков двери, Фержингард зажег факел и вошел внутрь, вниз по тоннелю, уводящему под землю. В подземной части склепа было просторно, холодно и сыро. Слой пыли заглушал звуки шагов, Вильморт хорошо слышал писк крыс, и не думающих разбегаться при виде человека, какое-то копошение наверху, под высоким сводчатым потолком.

Ближайший ко входу саркофаг принадлежал последнему похороненному здесь уже более трехсот лет назад Фержингарду — тому, который женился, по легенде, сто раз, а утром после брачной ночи убивал своих жен. Правда, в гробнице рядом с его саркофагом были захоронения только девяти женщин, так что Вильморт подумал, что легенда несколько приукрашена. На шее у скульптурного портрета лорда была тускло блестящая в свете факела широкая золотая полоска, символизировавшая аксамитовый пояс, которым его задушила последняя — сто первая или десятая — жена.

Вильморт шел дальше, мимо череды захоронений своих умерших предков, до саркофага, на котором было выбито имя Хенмунда Благоразумного. Вильморт вгляделся в лицо статуи и был поражен, как изображенный, пускай уже почти пожилой человек, был похож на юношу, не раз мерещившегося ему во сне. То же спокойное, как будто отстраненное выражение, навсегда запечатленное в белом мраморе, изящные тонкие кисти рук, сложенные на груди. Вильморт отошел от него. Дальше были захоронения более чем пятисотлетней давности, в любом из них лорд Фаагтор мог спрятать свое сокровище, но Вильморт был почти уверен, что искать нужно в гробу, в котором лежит женщина. Не зря же лорд Фаагтор выбрал именно «Скорбь лорда Менриарда из Рогшентона» для своего послания.

Еще несколько шагов по узкому коридору, под очередной арочный пролет, в полукруглое помещение с тремя саркофагами. Первые два принадлежали сыновьям лорда Фаагтора, умершим в юном возрасте, а третий — его жене. Скульптура изображала ее стоящей и была помещена у изголовья резного гроба. Вильморту мешал факел, но к счастью, в стене нашлась скоба для него. Лорд просунул под крышку саркофага ножны, чтобы проверить, насколько плотно та прилегает. Потом с немалыми усилиями стал сдвигать крышку, благо та была тонкой и испещренной, словно филигранью, глубокой резьбой. Забальзамированные останки покойной сохранились, несмотря на то, что истлела одежда. По высохшей коричневой шее вились несколькими рядами жемчужные бусы, нанизанные на золотую проволоку. Вильморт, налегая всем телом, сдвинул крышку еще ниже и едва не вскрикнул от восторга — в скрюченных, как древесные корни, руках покойницы лежала большая шкатулка из черного дерева. Вильморт взял ее, слегка потряс, но не послышалось звона металла, скорее мягкий шелест. Он ощупал шкатулку со всех сторон, обнаружил тоненький, как нитка, зазор под плотно закрытой крышки, но не нашел замочной скважины.

«Не беда, — проносились в его голове лихорадочные мысли. — Нужно только принести ее в замок, а там уже разобраться, как открыть».

Его восторг был прерван самым неприятным образом. Отодвигая крышку саркофага, он не слышал, как совсем рядом, за его спиной, отъезжает в сторону каменная плита с другого гроба, только толкаемая изнутри. Существо выдал не звук и не движение, а запах. В нос Вильморту вдруг ударил невыносимо отвратительный смрад разлагающейся плоти, который не мог исходить от настолько старых мумий. У лорда было всего чуть больше секунды, но за эти краткие мгновения он успел сделать много — уронил шкатулку обратно в саркофаг, развернулся, правой рукой выхватывая из ножен меч, а левой инстинктивно закрывая горло. Это спасло ему жизнь. Бросившаяся на него из темноты тварь вцепилась зубами в его предплечье, длинные сегментированные конечности запутались в складках его плаща. Силой броска Вильморта едва не повалило назад, на саркофаг, но он каким-то чудом удержал равновесие.

«Жуткая вонь и тяжесть на руке — поздравляю, ты поймал гуля» — пронеслись воспоминанием слова отца. Вильморт выбросил левую руку вперед и попытался достать чудовище мечом, но тыкать и колоть было буквально нечего — все тело гуля представляли собой кости и жилы, обтянутые жесткой черной щетинистой кожей. Пинком Вильморт повалил тварь на пол, давя коленом куда-то в область туловища, рывком освободил левую руку, оставив в зубах чудовища лоскуты одежды, вскочил на ноги и начал рубить мечом куда придется, рассекая гуля на части. Он действовал на инстинкте, даже не успевая ужаснуться тому, что отрубленная когтистая конечность, держащаяся на одной жиле, все еще пытается вцепиться в него. Когда существо перестало корчиться, а от смрада выпущенных гнилых внутренностей, казалось, вот-вот потеряешь сознание, Вильморт отшатнулся, не то сел, не то упал, прислонившись спиной к гробу. Он срезал кинжалом обрывки рукава и осмотрел свою поврежденную руку, понюхал укус. Зажмурившись и стиснув зубы, несколько раз полоснул кинжалом поперек предплечья. Кровь заструилась к кончикам пальцев, за считанные секунды собралась на полу в небольшую лужицу. Фержингард встал, чуть покачиваясь, правой рукой снял со стены факел.

«Мой первый настоящий шрам… Если выживу» — подумал он и приложил факел к ране.

Когда лорд выбрался из склепа, держа под мышкой шкатулку, с обмотанной плащом левой рукой, висящей плетью, весь в крови, пыли и брызгах черной слизи, солнце едва перевалило за полдень. Вильморт чуть не забыл, что лес может быть куда опаснее, чем подземелье, из которого он только что вышел. Кое-как взяв меч в правую руку, не выпуская шкатулки, он, насколько возможно быстро, направился на юг, к замку. Не дошел всего нескольких шагов до крепостной стены, упал, растянувшись на земле и выронив меч. Перед глазами все застилало красной дымкой тумана, он чувствовал, что левая рука горит, и не только на месте ожога, а гораздо выше. Позвать на помощь он не мог.

Вильморт очнулся и обнаружил, что лежит в своей постели и, что более странно, у него ничего не болит. На секунду он подумал, что все ему приснилось — очередное слишком яркое и реальное видение. Но потом почувствовал, что левая рука туго перевязана от запястья до локтя. Повернув голову, увидел на столике рядом с кроватью шкатулку из черного дерева. Он приподнялся и потянулся к ней, но дежуривший возле его постели лекарь тут же уложил его обратно.

— Лежите спокойно, милорд.

— Дайте, дайте мне ее, — приказал Фержингард, кивком указывая на черный ларчик.

Лекарь подал ему шкатулку, и Вильморт обхватил ее одной рукой, ласково поглаживая полированную крышку. Это успокоило его и помогло привести в порядок мысли.

— Сколько времени я тут лежу?

— Шестой день, милорд.

Вильморт закрыл глаза и откинулся на подушки, вспоминая.

Солдаты волокли его через внутренний двор, потом по лестницам до его покоев.

«Осторожнее, ради Неизвестного!»

«За какими демонами он полез в этот лес?!»

«Не твоего ума дело. Кладите его на кровать»

«Да позовите же лекаря!»

Врач ощупывал его руку над ожогом, воспалившийся и покрасневший локтевой сгиб.

«Отравление пошло вверх. Придется отнять всю руку».

Вильморт вскинулся, схватил лекаря за ворот хламиды.

«Я отрежу тебе голову, если сделаешь это».

Ему дали макового молока и долго ковыряли руку, делали множество мелких надрезов, выпуская сворачивающуюся темную кровь, прижигали, промывали, зашивали, смазывали мазями, прикладывали перетертые листья и вливали в горло какие-то отвары.

— Позовите мастера Арлобора, — велел Вильморт.

Лекарь тут же вышел из комнаты. Слишком охотно, как показалось лорду. Фержингард попробовал пошевелить левой рукой. Пальцы слушались плохо, но, вопреки опасениям, сохранили чувствительность. Он распутал повязку. Выглядело так, будто всю руку в течение долгого времени пережевывали сразу несколько гулей. По предплечью и выше тянулись сине-бордовые полосы — признаки заражения крови, но жара и боли не было. Гуль напустил в его тело трупного яда. Вильморт уже должен был быть мертв или в агонии. Однако он жил, и двигал рукой, и чувствовал себя хорошо.

Мастер Арлобор охнул, увидев, что Вильморт снял повязку, и перебинтовал руку заново.

— Вы осмотрели шкатулку? — спросил он, когда мастер закончил перевязку. Теперь было не так туго, как в начале, и Вильморту было легче двигать рукой.

— Меня больше беспокоило ваше состояние, милорд, чем эта вещь.

Вильморт как следует осмотрел крышку. Тогда, в склепе и в лесу у него не было ни времени, ни возможности. Теперь он видел на гладком дереве уже почти стершиеся следы краски, похожие на разводы пыли. Короткие, пересекающиеся линии, то ли узор, то ли какие-то знаки.

— Дайте мне кинжал, — приказал Фержингард. — И подержите ее. Вот так, тяните крышку.

Он просунул кончик лезвия в зазор и слегка повернул, крышка туго поддавалась, приоткрываясь со скрипом. У старого мастера тряслись руки, а Вильморт был все еще слишком слаб, неловко царапал кинжалом стенки шкатулки. Лорд поднес ларчик к лицу, заглядывая в образовавшуюся щель, тут же снова захлопнул крышку.

— Закройте чем-нибудь окна. Чтобы ни один лучик не проникал. И принесите феатту, — распорядился Фержингард.

Как он и предполагал, внутри были древние тексты.

Он выгнал всех из своих покоев, вылез из постели и перебрался к столу. Поставив феатту на подставку, Вильморт извлек из шкатулки все пергаменты, которые могли бы составить не один фолиант. Уверенная скоропись, слова на старом наречии и на разговорном языке Севера, руны, которых никто не видел целые столетия, рисунки и руководства, описания обрядов и ритуалов, не имеющих ничего общего с верой в Неизвестного.

Есть язык более древний, чем старое наречие…

Есть сила могущественнее, чем армия Эстерга-Бастарда…

Есть тайны, о которых не знает ни один мастер…

Вильморт читал и чувствовал, как от волнения начинает трястись здоровая рука. Он тихо смеялся, складывая пергаменты обратно в шкатулку. Времени у него много.

Он все это изучит, если нужно, выучит наизусть. Наверное, он все это испробует. Наверное, он еще не раз пойдет в лес к северу от замка. Если все написанное — истина… то пятисотлетнему правлению Эстергаров на Севере скоро может прийти конец.