Легкомысленная наследница (гет)

Письмо 17. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму.

Брук-стрит, Мэйфер, 17 февраля 1811 года.

Что тебе известно о лорде и леди Р.? Титул и поместье — ирландские. Мой двоюродный дед утверждает, что он — дурак, в то время как она — совсем напротив. Ко мне с рекомендацией ее милости обратилась некая миссис Янг. Был бы рад услышать твое мнение.

Письмо 18. Джордж Уикхем миссис Янг.

Долговая тюрьма Маршалси, 18 февраля 1811 года.

Любовь моя, твой славный паренек по-прежнему пребывает в Чистилище [1]. Рай для дураков — грязно, тесно, промозгло и пробирает для костей, как чужое милосердие. Оказался в этой дыре из-за жалкого долга в 40 фунтов.

Мой отец и мой крестный прочили мне совсем иную судьбу. Да, я дерзок. Неосмотрителен. Нерасчетлив. Что еще дурного можно во мне найти? И я не достоин быть священником! Отчего же? Какой священник лучше поймет, как падки, как легко падки на соблазн его ближние, чем тот, кто и сам не чужд соблазна? Кому не доводилось зевать, слушая проповеди юного помощника священника, у которого еще молоко на губах не обсохло, или рассуждения жирного ректора, едва протиснувшегося за кафедру?

Если бы не гордость нынешнего владельца Пемберли, мне не пришлось бы переносить бедность и унижения. Я — последний человек на свете, которому он желает благополучия и счастья.

Примечание:

1. Так на модном сленге было принято называть долговую тюрьму. Она же — «рай для дураков». Уикхем намекает на старинную балладу «Чистилище»: «Славный я паренек, только пуст кошелек/ И богатства я вряд ли дождусь». — Э.

Письмо 19. Достопочтенный Ричард Фицуильям Фицуильяму Дарси.

Карден-хаус, окрестности Йорка, 19 февраля 1811 года

Беспокойство, какое тебе внушает благополучие твоей сестры, мне слишком понятно — она тебе очень дорога, и до недавнего времени была без всякой нужды так несчастлива, какой я никогда бы не желал ее видеть. Касательно миссис Янг, совет Алетеи (ты знаешь, что у матушки бессмысленно спрашивать мнения о чем бы то ни было) — познакомить ее с Джорджианой. Рекомендации мало что значат, ежели сама женщина зла или глупа.

Письмо 20. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму.

Брук-стрит, Мэйфер, 23 февраля 1811 года.

Ты совершенно прав: должно думать прежде всего о благополучии моей сестры. Я все еще настолько в ярости при мысли о пансионе, что не могу сохранять подобающее спокойствие. Я не смею высказать все, что у меня не душе, чтобы не возмутить безмятежности Джорджианы, но убежден, что пансионерки заслуживают такого же наказания, как закосневшие в злобе солдаты, а наставниц, допустивших издевательства над ней, я сам охотно подверг бы порке. Она от природы наделена такой добротой, что, уверен, никогда не смогла бы уподобиться ни одной из своих мучительниц. Такую нежность сердца, такую искренность и доверчивость надлежит лелеять. И мне следовало лелеять ее более. Мне следовало поощрять в ней привычку во всех случаях жизни полагаться на меня. Ты и сам понимаешь — ближе нее у меня нет существа на свете.

Письмо 21. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 3 марта 1811 г.

Итак, милый друг, я на Брук-стрит. Особняк великолепен, все в нем свидетельствует о богатстве и изысканном вкусе. Этот дом принадлежал леди Энн и я в нем никогда доселе не бывала.

Сначала я предстала пред очи хозяина. Меня проводили в маленькую библиотеку и подвергли расспросам как молодого кандидата в священники перед епископом. Насколько он горделив! Каким холодом веет от него при первом знакомстве! Как мало склонен к любезности! Насколько суров и серьезен для такого молодого и такого красивого мужчины! В своем траурном одеянии я была сама скорбь: очень сдержанна (в точности, как и намеревалась), очень почтенна, очень благочестива, как и подобает особе, которая вдовеет всего полгода. Я держала очи долу и пробила брешь в броне его высокомерия.

— Ваш муж скончался совсем недавно.

— Да, сэр.

— Он умер внезапно?

— Нет, сэр. Хотя мой супруг умер в молодые годы, он долго страдал от тяжкой болезни.

— И детей у вас нет.

— Нет, сэр.

— И никакой родни?

— Нет, сэр.

— И никакого пристанища? Вам точно нужно место?

— Да, сэр. У меня есть небольшой доход, но его недостаточно, чтобы обеспечить мне достойное существование или поселиться в почтенном семействе.

Он замолк. Никакое изящество и никакие дарования не пленили бы его так, как скромность и уныние. Он пожалел меня, и эта слабость станет залогом нашей победы. Моя красота была моим тайным союзником, и он поддался на наш замысел, сам того не сознавая. Я его одурачила.

Меня пригласили к завтраку и послали за нашей малюткой. Ее брат отправился по делам, предварительно в самых отчетливых выражениях изъяснив мне, что, какими бы блестящими я не располагала рекомендациями, если мисс Дарси я придусь не по душе, меня не наймут. В ту же минуту я твердо положила завоевать ее сердце, самым упорным образом добиваясь ее дружеского расположения.

Заповеди запрещают нам желать жену ближнего своего, но не его сестру. Сколько лет прошло с тех пор, как вы виделись в последний раз? Между забавным ребенком и серьезной, замкнутой девушкой, появившейся из классной, пролегла целая пропасть. Это дитя посвящает все свое время музыке и пению, и, помимо моих советов, к ее услугам самые лучшие учителя. Ее отличает несомненная живость ума. Она не заботится о том, чтобы блистать поверхностными талантами. В ней нет никакой игривости, и она не имеет ни малейшего желания прельщать и ослеплять мужской пол. Пансион был для нее сплошным ужасом и унижением. Она болезненно застенчива и сознает это в полной мере. Эта не восхитительная, заливающаяся румянцем застенчивость, какую так любят поэты. Она встревожена и напряжена, боится незнакомцев и постоянно опасается совершить ложный шаг. Она всегда в сомнении и склонна думать о себе с пренебрежением.

В первое утро, как мы остались вдвоем в ее комнатах, я решила впасть в чувствительность и заметила, как она похожа на портрет своей матушки, висящий на стене. Она и вправду напоминает мать — то же удлиненное лицо, те же кроткие темные глаза, и такой же ласковый взор. Она и мысли не допускает, что хороша собой, и, когда я стала хвалить ее внешность, залилась краской.

Чем ближе мы станем друг другу, тем легче будет на нее влиять. Я всегда воображала, что для того, чтобы привязать Джорджиану к себе, надлежит выказывать ей самую нежную заботу, и оказалась права. Она еще очень молода, но могу с уверенностью сказать, что отличается примерным нравом, а дарованиями с ней мало кто может сравниться. Я не отхожу от нее, и теперь мы — добрые подруги. Редко встретишь такое мягкое и привязчивое сердце и такое любезное обхождение, как у нее! Ее отличает необычное сочетание блестящего ума, скромности и изящества. Утонченность ее чувств и сила разума не могут не очаровывать. Она прелестна, и склонна видеть в людях только лучшее. Я не ждала, что она мне понравится. Я слышала, что она до крайности похожа на мать и ангельски хороша. Но слыхал ли ты когда-либо, чтобы наследница была нехороша собой? Достаточно двадцати, я уж не говорю о тридцати тысячах фунтов, чтобы придать блеску и привлекательности самой неказистой дурнушке.

Прислуга, в тайный круг которой гувернантка, к большой пользе для себя, бывает допущена, поведала мне, что в детстве мисс Джорджиана была превеселым созданием. Кажется, именно одна из горничных (высокая неуклюжая девица, которую семейство вывезло из Дербишира) сказала мне, что когда леди Энн умерла, «она в жизни не видала, чтобы ребенок так убивался: ничто не могло утешить мисс Дарси, и она едва не умерла от горя».

Но твое влияние укрепило мое сердце и заставило вспомнить о прежних обидах. Она такая невинная овечка, такое совершенное дитя — поневоле становится жаль, что ее придется остричь. Брата она любит, в этом сомнения нет, но при этом благоговеет перед ним, и постоянно опасается, что не сможет соответствовать его высочайшим требованиям. Она поет ему хвалы, как и все, кто его знает. Как тошнотворна хвала, когда она — правда! Ничто не убедит ее, что она стенает под игом, и никто в здравом уме с этим не согласится. Но у чести и добродетели есть свои незащищенные места. О твоем прошлом ей ничего не известно. Тебе надлежит убедить ее, что ее брат представляет тебя в неверном свете, не сумев оценить нрав, более открытый и свободный, чем его собственный. И не более того.

Письмо 22. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 12 марта 1811 г.

Я провела неделю в одном доме с мистером Дарси, и теперь отлично понимаю, отчего ты так его ненавидишь. Он слишком хорош, чтобы жить, не говоря о том, чтобы распоряжаться жизнями множества людей. Он твердо следует самым строгим правилам, неуклонно говорит чистую правду и столь же неуклонно подчиняет свои влечения долгу. У него глубокий ум, развитый обширным образованием, и он ожидает, что сестра последует его примеру. Но обхождение его лишено любезности, и в нем нет никакого желания применяться и угождать. Что душа у него добрая, а сердце — мягкое, в этом у меня нет ни малейшего сомнения; но свое сердце он стережет так же зорко, как скупец — свое золото. Несмотря на всю его разборчивость, женщины его влекут — в его глазах есть и сила, и страсть. Но, подозреваю, чтобы он сдался, на него не надо вести осаду.

О, как я могла бы его смирить! Я научила бы его презирать презрение. Я всегда полагала, что наделена весьма незаурядным талантом к обольщению. Я поздравляла себя с тем, что меня невозможно превзойти в искусстве тонкого соблазна. Как бы высоко он себя не ставил, он все-таки смертный, а раз так, я могла бы восторжествовать над ним. Он не подозревает ничего. Я приручила его чувствительностью и серьезными беседами. Какое ни с чем не сравнимое удовольствие — сломить этот гордый дух, осквернить душу, какую я могла бы назвать благородной, будь в ней поменьше разума. Как бы я хотела, чтобы он сходил с ума от страсти ко мне! Я уничтожила бы его уверенность в себе, и сам соблазн стал бы для него источником унижения. Он возненавидел бы себя за то, что так ошибся во мне. Да, на такое стоило бы потратить время и искусство! Но будь покоен — я этого не сделаю. Это всего лишь месть, в то время как награда, которая нас ждет, будет всегда к нашим услугам.

Письмо 23. Джордж Уикхем миссис Янг.

Долговая тюрьма Маршалси, 15 марта 1811 года.

Божественная Кэт, несравненная Кэт! Я только сию минуту получил твое письмо. Я — твой раб и полностью в твоем распоряжении. Все, что мне нужно — послушная и богатая женушка. Ты и сама согласишься, что месть сладка, так чего же можно ожидать от меня?

Старый мистер Дарси был человек отличных качеств, с добрым сердцем и открытым нравом. Этот Дарси просто скучный болван.

Письмо 24. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 7 апреля 1811 г.

Мы проводим время самым приятным образом, тихо и пристойно. Нас навестил старый сэр Фрэнсис Дарси, но его интересовал только племянник, а не племянница. Семейство ее матушки поддерживает видимость близости, избегая ее сути.

Так что дела идут все лучше. У девочки нет ни близкой подруги, ни подруг вообще. Она не выезжает, и поэтому почти никого не видит. К ней проявляют дружеские чувства сестрицы одного из друзей ее брата, но чувства эти имеют источником вовсе не доброту или хотя бы сочувствие. Обе сестрицы волочатся за одним и тем же человеком, которому они вовсе не нужны. Это поистине великолепно! Нынче после обеда мы следили за их отъездом, и как же моя малютка переживала за своего драгоценного братца!

Старшая сестра замужем за ленивым и пустоголовым фатом, который только и умеет, что пускать деньги на ветер, и в голове которого нет ни единой мысли, помимо покроя очередного фрака или меню очередного обеда. Она изнывает от скуки, и мечтает, чтобы наш хозяин и господин стал и ее хозяином и господином. Тот едва ее замечает, но что тому причиной — политичный расчет или искреннее равнодушие, я пока решить не могу. Когда мы последний раз были в опере, самые изысканные произведения модной лавки, накрашенные соски и мокрая сорочка [1] так и не смогли привлечь его взгляд.

Младшая мисс полна амбиций и расставляет сети более искусно. Каждый их приезд бесконечно меня забавляет. Они наносят визиты под предлогом несуществующей близости, коя и невозможна между застенчивой умной девочкой и двумя заносчивыми, самовлюбленными картинками из модного журнала. Мне их ничуть не жаль. Младшей достает ума, чтобы понять, что похвалы сестре могут помочь ей найти путь к сердцу брата, но не достает тонкости, чтобы сообразить, что ему противны ее льстивые манеры и неискренние уверения в сердечном расположении. Она превозносит мисс Дарси до небес, даже не замечая, как той это тяжело и неприятно. Малютка строга к себе, полна страсти и начисто лишена тщеславия. Она не нуждается в пустых комплиментах. Не забывай об этом!

Наутро после поездки в оперу мы играли дуэтом на арфе, когда явилась младшая сестрица.

— Дражайшая мисс Дарси, — воскликнула она. — Я умирала от желания поскорее вас увидеть! Я в вас прямо влюбилась! И как искусно вы играете! Совершенно бесподобно!

— Бесподобно играет мисс Янг, — отвечала мисс Дарси. — Я не заслуживаю вашей похвалы.

Мисс провела у нас половину утра. Она даже отправилась с нами в парк. Меня она невзлюбила. Думаю, она подозревает меня в покушениях на Пемберли, хозяйкой которого твердо вознамерилась стать. Как только я была ей представлена, она поняла, что хозяин меня ценит и доверяет мне (к чему я и стремилась), и, поскольку сама она, хотя и недурна собой, но не слишком-то к себе располагает или нравится, ей стоило только взглянуть на мое лицо, чтобы почувствовать во мне соперницу. Сам мистер Дарси в обращении со мной строжайше соблюдает приличия (к этому я также стремилась). Судя по тому, как обстоят дела, он вполне может жениться на своей слабогрудой кузине, о которой ты мне рассказывал — той, что никогда не бывает в Лондоне. Мисс Бингли он не уделяет ни малейшего внимания, несмотря на изобилие намеков, самую бессовестную лесть и бесконечный поток комплиментов. Будь она хоть немного наблюдательна, она бы поняла, что его вовсе не нужно улещивать. Она могла бы заметить, что слуги обращаются к нему с уважением, но без всякого подобострастия. Власть привычна ему, как воздух. Он выберет, когда станет выбирать, исключительно, чтобы угодить себе.

Мне не стоило труда убедить мисс Дарси, когда мы наконец остались одни, что пренебрежение, какое у меня вызывает мисс Бингли, вполне оправдано. По этому поводу мы заключили союз. Чтобы рассеять некоторые подозрения, которые у меня возникли, я с самым невинным видом предположила, что братец, верно, похож на сестер.

— Нет, что вы! Мистер Бингли очень мил, — сказала мисс Дарси, ничуть не переменившись в лице.

— Молод и хорош собой? — спросила я, памятуя о твоих интересах.

— Во всяком случае, моложе своих сестер, — отвечала она без малейшего стеснения.

Поэтому можешь не тревожиться — я искренне полагаю, что тут нечего скрывать.

— О! — воскликнула я с улыбкой. — Так у него есть надежда, Джорджиана?

— Что за заблуждение, милая мадам, — немедленно сказала малютка, слегка отвернув лицо, чтобы скрыть улыбку, и прикусывая губку. — Мистер Бингли полагает, что Моцарт — отличная кличка для лошади.

Я рассмеялась, она ласково улыбнулась мне в ответ, и придвинулась к огню. Мы открыли «Сезоны» Томпсона и нашли очаровательное описание прихода весны, а потом очень приятно потолковали о сочинениях месье Декарта [2].

Я рассказываю тебе обо всех своих ?claircissementes, чтобы ты держал их в уме, и знал, как себя вести. По причинам, которые мне еще только предстоит выяснить, она решительно настроена против того, чтобы сделать блестящую партию. Не знаю, отчего, но стремление выйти замуж по любви тебе только на руку. Кто может сравниться с тобой в нежности и искренности твоего дружества? Кто в большей степени разделяет с ней память о дорогих усопших? Используй же свои преимущества, милый друг. Стоит завоевать уголок ее сердца, и ты выстроишь в нем крепость против ее любезного братца. Удели ей крошку доброты, и она сделается как раз такой женой, какая тебе желательна — свободной от капризов и прихотей и неспособной на обман. И не забывай о ее приданом!

Примечания:

1. Описываются приемы модниц, носивших платье в стиле ампир: чтобы оно обтягивало тело, нижнюю рубашку смачивали, а чтобы просвечивали соски, их подкрашивали помадой. Естественно, так поступали только совсем завзятые модницы, не заботившиеся о своей репутации, как леди Каролина Лэм. И миссис Херст! — П.

2. «Сезоны» — поэма Томпсона (1730). А кто такой месье Декарт, все и так знают. — П.

Письмо 25. Джордж Уикхем миссис Янг.

Бонд-стрит, 12 апреля 1811 года.

Ангел мой, моя счастливая звезда наконец-то взошла! Славный, верный Вэнситарт, мой бывший камердинер, удачно пустил в оборот жалованье, какое я ему задолжал: сначала сыграл на тараканьих бегах у Оффли [1], а потом удвоил выигрыш с помощью броска костей в заведении Джека Дэвениша. Он выиграл почти пятьсот фунтов и безмерно собой доволен. Свое везенье он относит на счет моей доброты: я выплатил ему деньги, хотя у меня было множество других долгов. Но, правду сказать, он — отличный парень: в его руках я всегда выглядел с иголочки, и он никогда не ныл. Из своего выигрыша он заплатил долг за сапоги от Хоби [2].

— Потому что, мистер Уикхем, сэр, — заявил он, когда навещал меня, — это были такие красивые сапоги, кожа такая тонкая и гладкая, что чистить ее было одно удовольствие. Мне бы хотелось, чтобы вас выпустили именно благодаря им.

Я похлопал славного малого по спине и от всей души пожал ему руку. Потом мы налились до бесчувствия араковым пуншем и бургундским, и всю дорогу до Бонд-стрит распевали песни, не обращая внимания на ночные дозоры. Я снова поселился на старой квартире рядом с постоялым двором Стивена. Вэнситарт намеревается обзавестись галантерейной лавкой и торговать бельем; он уже приглядел себе приличную девицу, чтобы жениться и поставить ее за прилавок. Я порекомендую его всем моим приятелям. Уповаю, через год он будет богат, как Крез.

Свободен! Наконец свободен! Свободен для тебя, моя чаровница, моя нимфа, моя божественная Кэт, моя несравненная, моя коварная, коварная Кэт! Господи! Какое блаженство всегда ожидало меня в объятиях твоих прекрасных белых рук!

Примечания:

1. Модная таверна на Генриэтта-стрит, которую посещали даже члены парламента. — Э.

2. Очень модный и очень дорогой сапожник, из тех, чью обувь было принято чистить ваксой с шампанским. — П.