Легкомысленная наследница (гет)

Письмо 1. Фицуильям Дарси Джорджу Уикхему.

Брук-стрит, Мэйфер [1], декабрь 1810 г.

Сэр,

Ежели бы я был убежден, что вручение вам кимтонского прихода содействовало бы намерениям моего блаженной памяти родителя касательно распоряжения им, я бы еще мог передумать. Но вы сами, и по своей доброй воле, приняли решение еще три года назад. Должен ли я напомнить вам, что в ту пору вы полностью отказались от церковной карьеры и от каких-либо расчетов на мое покровительство в обмен на соответствующую компенсацию? По сей причине в нынешней ситуации ни долг, ни честь, ни человечность, ни прежняя привязанность ни к чему меня не обязывают. Мне жаль, что юриспруденция, профессия, украшением которой всегда служил ваш батюшка, оказалась для вас неприбыльным занятием, однако ничего более я для вас делать не намерен. Можете рассчитывать только на себя.

Примечание:

1. Аристократический район Лондона. — П.

Письмо 2: Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси.

Пансион миссис Холланд, 16 декабря 1810 г.

Мой самый дорогой, самый лучший из братьев! Я не в силах собраться с мыслями. Я сделаю все, чтобы заслужить твою несравненную доброту. Я буду, буду достойна твоей заботы! Благослови тебя Бог! Я слишком счастлива, чтобы писать далее.

Письмо 3: Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму[1].

Брук-стрит, Мэйфер, 17 декабря 1810 г.

Бедняжка Джорджиана в расстройстве и очень несчастлива. Мне совершенно ясно, что пансион ей не подходит. Ей лучше вернуться домой, или, еще лучше, было бы нам устроить ее здесь, в Лондоне. Надобно найти здравомыслящую и добрую женщину с должным образованием, которая вникла бы в ее натуру и характер и обращалась бы с ней с нежностью и сочувствием. Я не испытываю ничего, кроме презрения к тем, кому мы доверили заботу о моей сестре. Ситуация отчаянная и требует самых решительных действий с нашей стороны. То, что ей довелось пережить, было не иначе, как пыткой, и дух ее в сильном угнетении. Если бы ты видел, с каким изумлением и радостью она меня встретила, ты бы ни минуты не колебался освободить ее из заточения.

Примечание:

1. Полковник Фицуильям зовется "достопочтенным" ("Honourable") как младший сын графа. На титул он, именно потому, что младший сын, претендовать не может. А вот все его сестры — леди.

Письмо 4. Достопочтенный Ричард Фицуильям Джорджиане Дарси.

Карден-хаус, окрестности Йорка, 23 декабря 1810 г.

Бедный мой котеночек! Бедняжечка моя! До меня дошли слухи, что ты совсем исчахла, и что твоему брату пришлось устроить революцию, дабы освободить тебя из твоей Бастилии. Всегда помни, что в твоем нынешнем положении ты можешь рассчитывать на мою преданность и привязанность.

В следующем письме поведаю тебе об Испании. Приготовься быть в очаровании от партизан и стрелков [1], и в восхищении от подвигов своего доблестного опекуна, на коего была возложена ответственность за безопасность целого стада королевских коз.

Ешь апельсины и каштаны [2], транжирь свои карманные деньги и упивайся романами. Дорогая моя девочка, не суди себя строго!

Примечания:

1. В 1809 году французы оккупировали Испанию, на территории которой началась ожесточенная партизанская война. Английским войскам под командованием герцога Веллингтона, удалось зацепиться за Португалию (точнее, за оборонительные линии в окрестностях Лиссабона). Началась тяжелая компания по отвоевыванию Пиренейского полуострова. Стрелки — элитные пехотные части, вооруженные винтовками вместо мушкетов и носившие зеленые мундиры. Перипетиям «Войны на Полуострове», как ее называют в Англии, посвящен цикл Бернарда Корнвелла про стрелка Шарпа. — П.

2. В 1810 году шоколадные конфеты и шоколад в плитках еще не изобрели, поэтому полковник Фицуильям не может посоветовать Джорджиане есть шоколад. Апельсины и каштаны считались изысканным десертом. В частности, их продавали во время театральных представлений. — Э.

Письмо 5. Миссис Янг Джорджу Уикхему.

Джордж-стрит, Вестминстер, 23 декабря 1810 г.

Итак, любезный друг, я в Лондоне. У меня для тебя восхитительные новости: меня выставили за порог без единого гроша. Судьбу не обойдешь! Не спрашивай меня про Дублин и лорда Р. Его жена нас заподозрила, и я оказалась на улице быстрее, чем высохли чернила на письме с извещением, что в моих услугах более не нуждаются. Утешением может служить то, что ей пришлось дать мне отличную рекомендацию. Мне достало ума сделать так, что его милость оказался кругом виноват, поскольку я не хотела, чтобы моя репутация оказалась в полной зависимости от безумия его страсти. Во всяком случае, пока я не была бы более надежно обеспечена. Глупая женщина полагала, что может ожидать верности от своего очаровательного супруга. На что она рассчитывала, будучи богатой наследницей, в то время как у него нет ни гроша своего? И всегда так серьезна, всегда выступает с такой важностью! В ее тридцать пять это просто неприлично.

Девочки рыдали от горя. Они ко мне искренне привязались, и их маменьку это привело в раздражение, на что я и рассчитывала. Но теперь, кроме траурного платья, у меня нет другого земного достояния. Я в таком расстройстве, что всей душой предаюсь сожалениям. Мне даже не достало времени получить в подарок бриллианты, от его ли милости, от племянника ли, его наследника. Этот последний, хотя и юнец самого невзрачного вида без единого волоска на подбородке, воображает себя изрядным волокитой и готов платить за свои капризы.

Я подчинилась велению судьбы, разлучившей нас, искателей фортуны. Но будь уверен, что я готова прибыть к тебе по первому зову. Предаешься ли ты роскошествам в духе виконта де Вальмона [1] или опять скрываешься от бейлифа[2]?

Примечания:

1. Беспринципный и расчетливый светский авантюрист, герой романа Шадерло де Лакло «Опасные связи». Сама миссис Янг явно списана с его коварной сообщницы маркизы де Мертей. — П.

2. То есть от заключения в тюрьму за долги. Бейлиф — чиновник, отвечавший за арест и содержание должников (ср. письмо 14). — Э.

Письмо 6. Джордж Уикхем Джеку Девенишу.

28 декабря 1810 года.

Сим подтверждаю долг в 150 фунтов, проигранных в фараон [1].

Примечание:

1. Популярная карточная игра, в ходе которой игрок должен был угадать, в каком порядке выпадут выложенные банкометом карты. Подробности см. в «Пиковой даме» Пушкина. В отличие от всех прочих долгов, карточные считались «долгами чести» и подлежали обязательной выплате под страхом социального остракизма. Напомню, что Уикхем получил от Дарси в качестве отступного 3000 фунтов. Теперь мы знаем, как он их потратил! — П.

Письмо 7. Джордж Уикхем Джеку Девенишу.

28 декабря 1810 года.

Сим подтверждаю долг в 500 фунтов, проигранных в фараон.

Письмо 8. Джордж Уикхем Джеку Девенишу.

30 декабря 1810 года.

Сим подтверждаю долг в 500 фунтов, проигранных в кости.

Письмо 9: Джордж Уикхем Джеймсу Фентону.

30 декабря 1810 года.

Сим подтверждаю долг в 300 фунтов, проигранных в кости.

Письмо 10. Заведение Торнза, Пикадилли.

Декабрь 1810 г.

За вино, крепкие напитки, чай и кофе — 14 гиней.

Письмо 11. От Джона Шепперда, портного с Юнион-стрит, Лондон, Джорджу Уикхем, эсквайру

2 января 1811 года.

Сэр,

Смиренно прошу заплатить за изготовленное и поставленное платье. Всего 25 фунтов 17 шиллингов 6 пенсов.

Письмо 12. От Джоан Карвер, модистки с Генриэтта-стрит, Лондон, Джорджу Уикхему, эсквайру

5 января 1811 года

Касательно 30 фунтов за товары, поставленные в 1809 году мадемуазель Ле Ско из театра Дрюри Лейн.

Мистер Уикхем, к сожалению, я до сих пор не получила никаких денег. Мне не остается ничего иного, как продать ваш вексель, как не претит мне поступать так с джентльменом [1]. Но, сэр, как бы я не была к вам расположена, я — бедная женщина, и ждала более года.

Примечание:

1. В Лондоне процветала торговля векселями. Ростовщик, купив вексель за часть цены, использовал угрозы и насилие, чтобы принудить должника к выплате, поэтому решение продать вексель сулило большие неприятности. — П.

Письмо 13. От Генри Уоткина, сапожника с Феттер-лэйн, Лондон, Джорджу Уикхему, эсквайру

7 января 1811 года

За товары, поставленные по разным случаям — 12 фунтов 5 шиллингов 6 пенсов.

Письмо 14. Джон Хэверфорд, бейлиф, Джорджу Уикхему

Сэр,

Предъявлен иск за арендную плату, уголь и уборку в трактире «Семь лестниц» за три квартала. С учетом процентов — 120 фунтов.

Письмо 15. Генри Ванситэрт Джорджу Уикхему, эсквайру

1 января 1811 года

Сэр,

Соопчаю, что, не палучая платы уже полгода и утомившись разбераться с агентами бейлифа, принял придложение сэра Дигби М., хотя мне будет недаставать наших пахождений, увожаемый сэр.

Письмо 16. Миссис Янг Джорджу Уикхему.

Джордж-стрит, Вестминстер, 2 февраля 1811 года

Мои соглядатаи донесли мне, что малютку мисс Дарси забрали из пансиона. Ты не раз называл ее прелестным ребенком. Дорогой, не пора ли увидеть ее в другом, более нежном свете? Если ты это сделаешь, моя цель достигнута. Ты можешь всецело мной располагать. Не закрывай глаза на правду, которая так очевидна, что может показаться банальной [1]. Поразмысли об этом хорошенько.

Примечание:

1. Шадерло де Лакло, «Опасные связи», письмо 81: от маркизы де Мертей виконту де Вальмону. — Э.

Письмо 17. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму.

Брук-стрит, Мэйфер, 17 февраля 1811 года.

Что тебе известно о лорде и леди Р.? Титул и поместье — ирландские. Мой двоюродный дед утверждает, что он — дурак, в то время как она — совсем напротив. Ко мне с рекомендацией ее милости обратилась некая миссис Янг. Был бы рад услышать твое мнение.

Письмо 18. Джордж Уикхем миссис Янг.

Долговая тюрьма Маршалси, 18 февраля 1811 года.

Любовь моя, твой славный паренек по-прежнему пребывает в Чистилище [1]. Рай для дураков — грязно, тесно, промозгло и пробирает для костей, как чужое милосердие. Оказался в этой дыре из-за жалкого долга в 40 фунтов.

Мой отец и мой крестный прочили мне совсем иную судьбу. Да, я дерзок. Неосмотрителен. Нерасчетлив. Что еще дурного можно во мне найти? И я не достоин быть священником! Отчего же? Какой священник лучше поймет, как падки, как легко падки на соблазн его ближние, чем тот, кто и сам не чужд соблазна? Кому не доводилось зевать, слушая проповеди юного помощника священника, у которого еще молоко на губах не обсохло, или рассуждения жирного ректора, едва протиснувшегося за кафедру?

Если бы не гордость нынешнего владельца Пемберли, мне не пришлось бы переносить бедность и унижения. Я — последний человек на свете, которому он желает благополучия и счастья.

Примечание:

1. Так на модном сленге было принято называть долговую тюрьму. Она же — «рай для дураков». Уикхем намекает на старинную балладу «Чистилище»: «Славный я паренек, только пуст кошелек/ И богатства я вряд ли дождусь». — Э.

Письмо 19. Достопочтенный Ричард Фицуильям Фицуильяму Дарси.

Карден-хаус, окрестности Йорка, 19 февраля 1811 года

Беспокойство, какое тебе внушает благополучие твоей сестры, мне слишком понятно — она тебе очень дорога, и до недавнего времени была без всякой нужды так несчастлива, какой я никогда бы не желал ее видеть. Касательно миссис Янг, совет Алетеи (ты знаешь, что у матушки бессмысленно спрашивать мнения о чем бы то ни было) — познакомить ее с Джорджианой. Рекомендации мало что значат, ежели сама женщина зла или глупа.

Письмо 20. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму.

Брук-стрит, Мэйфер, 23 февраля 1811 года.

Ты совершенно прав: должно думать прежде всего о благополучии моей сестры. Я все еще настолько в ярости при мысли о пансионе, что не могу сохранять подобающее спокойствие. Я не смею высказать все, что у меня не душе, чтобы не возмутить безмятежности Джорджианы, но убежден, что пансионерки заслуживают такого же наказания, как закосневшие в злобе солдаты, а наставниц, допустивших издевательства над ней, я сам охотно подверг бы порке. Она от природы наделена такой добротой, что, уверен, никогда не смогла бы уподобиться ни одной из своих мучительниц. Такую нежность сердца, такую искренность и доверчивость надлежит лелеять. И мне следовало лелеять ее более. Мне следовало поощрять в ней привычку во всех случаях жизни полагаться на меня. Ты и сам понимаешь — ближе нее у меня нет существа на свете.

Письмо 21. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 3 марта 1811 г.

Итак, милый друг, я на Брук-стрит. Особняк великолепен, все в нем свидетельствует о богатстве и изысканном вкусе. Этот дом принадлежал леди Энн и я в нем никогда доселе не бывала.

Сначала я предстала пред очи хозяина. Меня проводили в маленькую библиотеку и подвергли расспросам как молодого кандидата в священники перед епископом. Насколько он горделив! Каким холодом веет от него при первом знакомстве! Как мало склонен к любезности! Насколько суров и серьезен для такого молодого и такого красивого мужчины! В своем траурном одеянии я была сама скорбь: очень сдержанна (в точности, как и намеревалась), очень почтенна, очень благочестива, как и подобает особе, которая вдовеет всего полгода. Я держала очи долу и пробила брешь в броне его высокомерия.

— Ваш муж скончался совсем недавно.

— Да, сэр.

— Он умер внезапно?

— Нет, сэр. Хотя мой супруг умер в молодые годы, он долго страдал от тяжкой болезни.

— И детей у вас нет.

— Нет, сэр.

— И никакой родни?

— Нет, сэр.

— И никакого пристанища? Вам точно нужно место?

— Да, сэр. У меня есть небольшой доход, но его недостаточно, чтобы обеспечить мне достойное существование или поселиться в почтенном семействе.

Он замолк. Никакое изящество и никакие дарования не пленили бы его так, как скромность и уныние. Он пожалел меня, и эта слабость станет залогом нашей победы. Моя красота была моим тайным союзником, и он поддался на наш замысел, сам того не сознавая. Я его одурачила.

Меня пригласили к завтраку и послали за нашей малюткой. Ее брат отправился по делам, предварительно в самых отчетливых выражениях изъяснив мне, что, какими бы блестящими я не располагала рекомендациями, если мисс Дарси я придусь не по душе, меня не наймут. В ту же минуту я твердо положила завоевать ее сердце, самым упорным образом добиваясь ее дружеского расположения.

Заповеди запрещают нам желать жену ближнего своего, но не его сестру. Сколько лет прошло с тех пор, как вы виделись в последний раз? Между забавным ребенком и серьезной, замкнутой девушкой, появившейся из классной, пролегла целая пропасть. Это дитя посвящает все свое время музыке и пению, и, помимо моих советов, к ее услугам самые лучшие учителя. Ее отличает несомненная живость ума. Она не заботится о том, чтобы блистать поверхностными талантами. В ней нет никакой игривости, и она не имеет ни малейшего желания прельщать и ослеплять мужской пол. Пансион был для нее сплошным ужасом и унижением. Она болезненно застенчива и сознает это в полной мере. Эта не восхитительная, заливающаяся румянцем застенчивость, какую так любят поэты. Она встревожена и напряжена, боится незнакомцев и постоянно опасается совершить ложный шаг. Она всегда в сомнении и склонна думать о себе с пренебрежением.

В первое утро, как мы остались вдвоем в ее комнатах, я решила впасть в чувствительность и заметила, как она похожа на портрет своей матушки, висящий на стене. Она и вправду напоминает мать — то же удлиненное лицо, те же кроткие темные глаза, и такой же ласковый взор. Она и мысли не допускает, что хороша собой, и, когда я стала хвалить ее внешность, залилась краской.

Чем ближе мы станем друг другу, тем легче будет на нее влиять. Я всегда воображала, что для того, чтобы привязать Джорджиану к себе, надлежит выказывать ей самую нежную заботу, и оказалась права. Она еще очень молода, но могу с уверенностью сказать, что отличается примерным нравом, а дарованиями с ней мало кто может сравниться. Я не отхожу от нее, и теперь мы — добрые подруги. Редко встретишь такое мягкое и привязчивое сердце и такое любезное обхождение, как у нее! Ее отличает необычное сочетание блестящего ума, скромности и изящества. Утонченность ее чувств и сила разума не могут не очаровывать. Она прелестна, и склонна видеть в людях только лучшее. Я не ждала, что она мне понравится. Я слышала, что она до крайности похожа на мать и ангельски хороша. Но слыхал ли ты когда-либо, чтобы наследница была нехороша собой? Достаточно двадцати, я уж не говорю о тридцати тысячах фунтов, чтобы придать блеску и привлекательности самой неказистой дурнушке.

Прислуга, в тайный круг которой гувернантка, к большой пользе для себя, бывает допущена, поведала мне, что в детстве мисс Джорджиана была превеселым созданием. Кажется, именно одна из горничных (высокая неуклюжая девица, которую семейство вывезло из Дербишира) сказала мне, что когда леди Энн умерла, «она в жизни не видала, чтобы ребенок так убивался: ничто не могло утешить мисс Дарси, и она едва не умерла от горя».

Но твое влияние укрепило мое сердце и заставило вспомнить о прежних обидах. Она такая невинная овечка, такое совершенное дитя — поневоле становится жаль, что ее придется остричь. Брата она любит, в этом сомнения нет, но при этом благоговеет перед ним, и постоянно опасается, что не сможет соответствовать его высочайшим требованиям. Она поет ему хвалы, как и все, кто его знает. Как тошнотворна хвала, когда она — правда! Ничто не убедит ее, что она стенает под игом, и никто в здравом уме с этим не согласится. Но у чести и добродетели есть свои незащищенные места. О твоем прошлом ей ничего не известно. Тебе надлежит убедить ее, что ее брат представляет тебя в неверном свете, не сумев оценить нрав, более открытый и свободный, чем его собственный. И не более того.

Письмо 22. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 12 марта 1811 г.

Я провела неделю в одном доме с мистером Дарси, и теперь отлично понимаю, отчего ты так его ненавидишь. Он слишком хорош, чтобы жить, не говоря о том, чтобы распоряжаться жизнями множества людей. Он твердо следует самым строгим правилам, неуклонно говорит чистую правду и столь же неуклонно подчиняет свои влечения долгу. У него глубокий ум, развитый обширным образованием, и он ожидает, что сестра последует его примеру. Но обхождение его лишено любезности, и в нем нет никакого желания применяться и угождать. Что душа у него добрая, а сердце — мягкое, в этом у меня нет ни малейшего сомнения; но свое сердце он стережет так же зорко, как скупец — свое золото. Несмотря на всю его разборчивость, женщины его влекут — в его глазах есть и сила, и страсть. Но, подозреваю, чтобы он сдался, на него не надо вести осаду.

О, как я могла бы его смирить! Я научила бы его презирать презрение. Я всегда полагала, что наделена весьма незаурядным талантом к обольщению. Я поздравляла себя с тем, что меня невозможно превзойти в искусстве тонкого соблазна. Как бы высоко он себя не ставил, он все-таки смертный, а раз так, я могла бы восторжествовать над ним. Он не подозревает ничего. Я приручила его чувствительностью и серьезными беседами. Какое ни с чем не сравнимое удовольствие — сломить этот гордый дух, осквернить душу, какую я могла бы назвать благородной, будь в ней поменьше разума. Как бы я хотела, чтобы он сходил с ума от страсти ко мне! Я уничтожила бы его уверенность в себе, и сам соблазн стал бы для него источником унижения. Он возненавидел бы себя за то, что так ошибся во мне. Да, на такое стоило бы потратить время и искусство! Но будь покоен — я этого не сделаю. Это всего лишь месть, в то время как награда, которая нас ждет, будет всегда к нашим услугам.

Письмо 23. Джордж Уикхем миссис Янг.

Долговая тюрьма Маршалси, 15 марта 1811 года.

Божественная Кэт, несравненная Кэт! Я только сию минуту получил твое письмо. Я — твой раб и полностью в твоем распоряжении. Все, что мне нужно — послушная и богатая женушка. Ты и сама согласишься, что месть сладка, так чего же можно ожидать от меня?

Старый мистер Дарси был человек отличных качеств, с добрым сердцем и открытым нравом. Этот Дарси просто скучный болван.

Письмо 24. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 7 апреля 1811 г.

Мы проводим время самым приятным образом, тихо и пристойно. Нас навестил старый сэр Фрэнсис Дарси, но его интересовал только племянник, а не племянница. Семейство ее матушки поддерживает видимость близости, избегая ее сути.

Так что дела идут все лучше. У девочки нет ни близкой подруги, ни подруг вообще. Она не выезжает, и поэтому почти никого не видит. К ней проявляют дружеские чувства сестрицы одного из друзей ее брата, но чувства эти имеют источником вовсе не доброту или хотя бы сочувствие. Обе сестрицы волочатся за одним и тем же человеком, которому они вовсе не нужны. Это поистине великолепно! Нынче после обеда мы следили за их отъездом, и как же моя малютка переживала за своего драгоценного братца!

Старшая сестра замужем за ленивым и пустоголовым фатом, который только и умеет, что пускать деньги на ветер, и в голове которого нет ни единой мысли, помимо покроя очередного фрака или меню очередного обеда. Она изнывает от скуки, и мечтает, чтобы наш хозяин и господин стал и ее хозяином и господином. Тот едва ее замечает, но что тому причиной — политичный расчет или искреннее равнодушие, я пока решить не могу. Когда мы последний раз были в опере, самые изысканные произведения модной лавки, накрашенные соски и мокрая сорочка [1] так и не смогли привлечь его взгляд.

Младшая мисс полна амбиций и расставляет сети более искусно. Каждый их приезд бесконечно меня забавляет. Они наносят визиты под предлогом несуществующей близости, коя и невозможна между застенчивой умной девочкой и двумя заносчивыми, самовлюбленными картинками из модного журнала. Мне их ничуть не жаль. Младшей достает ума, чтобы понять, что похвалы сестре могут помочь ей найти путь к сердцу брата, но не достает тонкости, чтобы сообразить, что ему противны ее льстивые манеры и неискренние уверения в сердечном расположении. Она превозносит мисс Дарси до небес, даже не замечая, как той это тяжело и неприятно. Малютка строга к себе, полна страсти и начисто лишена тщеславия. Она не нуждается в пустых комплиментах. Не забывай об этом!

Наутро после поездки в оперу мы играли дуэтом на арфе, когда явилась младшая сестрица.

— Дражайшая мисс Дарси, — воскликнула она. — Я умирала от желания поскорее вас увидеть! Я в вас прямо влюбилась! И как искусно вы играете! Совершенно бесподобно!

— Бесподобно играет мисс Янг, — отвечала мисс Дарси. — Я не заслуживаю вашей похвалы.

Мисс провела у нас половину утра. Она даже отправилась с нами в парк. Меня она невзлюбила. Думаю, она подозревает меня в покушениях на Пемберли, хозяйкой которого твердо вознамерилась стать. Как только я была ей представлена, она поняла, что хозяин меня ценит и доверяет мне (к чему я и стремилась), и, поскольку сама она, хотя и недурна собой, но не слишком-то к себе располагает или нравится, ей стоило только взглянуть на мое лицо, чтобы почувствовать во мне соперницу. Сам мистер Дарси в обращении со мной строжайше соблюдает приличия (к этому я также стремилась). Судя по тому, как обстоят дела, он вполне может жениться на своей слабогрудой кузине, о которой ты мне рассказывал — той, что никогда не бывает в Лондоне. Мисс Бингли он не уделяет ни малейшего внимания, несмотря на изобилие намеков, самую бессовестную лесть и бесконечный поток комплиментов. Будь она хоть немного наблюдательна, она бы поняла, что его вовсе не нужно улещивать. Она могла бы заметить, что слуги обращаются к нему с уважением, но без всякого подобострастия. Власть привычна ему, как воздух. Он выберет, когда станет выбирать, исключительно, чтобы угодить себе.

Мне не стоило труда убедить мисс Дарси, когда мы наконец остались одни, что пренебрежение, какое у меня вызывает мисс Бингли, вполне оправдано. По этому поводу мы заключили союз. Чтобы рассеять некоторые подозрения, которые у меня возникли, я с самым невинным видом предположила, что братец, верно, похож на сестер.

— Нет, что вы! Мистер Бингли очень мил, — сказала мисс Дарси, ничуть не переменившись в лице.

— Молод и хорош собой? — спросила я, памятуя о твоих интересах.

— Во всяком случае, моложе своих сестер, — отвечала она без малейшего стеснения.

Поэтому можешь не тревожиться — я искренне полагаю, что тут нечего скрывать.

— О! — воскликнула я с улыбкой. — Так у него есть надежда, Джорджиана?

— Что за заблуждение, милая мадам, — немедленно сказала малютка, слегка отвернув лицо, чтобы скрыть улыбку, и прикусывая губку. — Мистер Бингли полагает, что Моцарт — отличная кличка для лошади.

Я рассмеялась, она ласково улыбнулась мне в ответ, и придвинулась к огню. Мы открыли «Сезоны» Томпсона и нашли очаровательное описание прихода весны, а потом очень приятно потолковали о сочинениях месье Декарта [2].

Я рассказываю тебе обо всех своих ?claircissementes, чтобы ты держал их в уме, и знал, как себя вести. По причинам, которые мне еще только предстоит выяснить, она решительно настроена против того, чтобы сделать блестящую партию. Не знаю, отчего, но стремление выйти замуж по любви тебе только на руку. Кто может сравниться с тобой в нежности и искренности твоего дружества? Кто в большей степени разделяет с ней память о дорогих усопших? Используй же свои преимущества, милый друг. Стоит завоевать уголок ее сердца, и ты выстроишь в нем крепость против ее любезного братца. Удели ей крошку доброты, и она сделается как раз такой женой, какая тебе желательна — свободной от капризов и прихотей и неспособной на обман. И не забывай о ее приданом!

Примечания:

1. Описываются приемы модниц, носивших платье в стиле ампир: чтобы оно обтягивало тело, нижнюю рубашку смачивали, а чтобы просвечивали соски, их подкрашивали помадой. Естественно, так поступали только совсем завзятые модницы, не заботившиеся о своей репутации, как леди Каролина Лэм. И миссис Херст! — П.

2. «Сезоны» — поэма Томпсона (1730). А кто такой месье Декарт, все и так знают. — П.

Письмо 25. Джордж Уикхем миссис Янг.

Бонд-стрит, 12 апреля 1811 года.

Ангел мой, моя счастливая звезда наконец-то взошла! Славный, верный Вэнситарт, мой бывший камердинер, удачно пустил в оборот жалованье, какое я ему задолжал: сначала сыграл на тараканьих бегах у Оффли [1], а потом удвоил выигрыш с помощью броска костей в заведении Джека Дэвениша. Он выиграл почти пятьсот фунтов и безмерно собой доволен. Свое везенье он относит на счет моей доброты: я выплатил ему деньги, хотя у меня было множество других долгов. Но, правду сказать, он — отличный парень: в его руках я всегда выглядел с иголочки, и он никогда не ныл. Из своего выигрыша он заплатил долг за сапоги от Хоби [2].

— Потому что, мистер Уикхем, сэр, — заявил он, когда навещал меня, — это были такие красивые сапоги, кожа такая тонкая и гладкая, что чистить ее было одно удовольствие. Мне бы хотелось, чтобы вас выпустили именно благодаря им.

Я похлопал славного малого по спине и от всей души пожал ему руку. Потом мы налились до бесчувствия араковым пуншем и бургундским, и всю дорогу до Бонд-стрит распевали песни, не обращая внимания на ночные дозоры. Я снова поселился на старой квартире рядом с постоялым двором Стивена. Вэнситарт намеревается обзавестись галантерейной лавкой и торговать бельем; он уже приглядел себе приличную девицу, чтобы жениться и поставить ее за прилавок. Я порекомендую его всем моим приятелям. Уповаю, через год он будет богат, как Крез.

Свободен! Наконец свободен! Свободен для тебя, моя чаровница, моя нимфа, моя божественная Кэт, моя несравненная, моя коварная, коварная Кэт! Господи! Какое блаженство всегда ожидало меня в объятиях твоих прекрасных белых рук!

Примечания:

1. Модная таверна на Генриэтта-стрит, которую посещали даже члены парламента. — Э.

2. Очень модный и очень дорогой сапожник, из тех, чью обувь было принято чистить ваксой с шампанским. — П.

Письмо 26. Джордж Уикхем миссис Янг

Бонд-стрит, 5 мая 1811 года.

Клянусь, мы встретились по чистой случайности! Я бродил по парку, думая только о том, как нагулять аппетит, когда меня окликнул женский голос. Передо мной были мисс Дарси, ее собачка, которую я сразу узнал, и, конечно же, ты, мой ангел, во всем блеске своей красоты. Знаешь ли ты, что мы не виделись с мисс Дарси три, если не все четыре года? Она мне понравилась. Высокого роста, фигура уже совсем сформировалась, и эти темные как ночь глаза и тяжелые черные кудри!

— Мистер Уикхем? — спросила она, протягивая мне руку, пока собачка радостно путалась у нас под ногами. — Вы меня узнаете, сэр? Флосс сразу вас вспомнила. Вы пожмете мне руку?

Я чувствовал, как ты довольна. Кто бы мог подумать, что капризница судьба приведет ее прямо ко мне?

Письмо 27. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брук-стрит, Мэйфер, 5 мая 1811 г.

Воистину, судьба! И как очарователен ты был, Джордж, как обходителен и кроток! Можно было подумать, что ты и вправду ею увлекся. Дома она обронила о тебе несколько слов, и могу с уверенностью сказать, что сейчас она вспоминает о вашей встрече с невинным удовольствием. Ее никак нельзя назвать ветреницей. Чувства у нее сильные и глубокие. Ты был совершенно прав, полагая, что она до сих пор хранит благодарную память о том, как ты играл с ней в детстве.

Ты должен во всем слушаться меня. Чтобы завоевать ее сердце, понадобиться и далее искусно смешивать обходительность с нежностью. Ты должен овладеть всеми ее мыслями. Она должна счесть тебя совершенно неотразимым. Только тогда ты сможешь жить-поживать и добра наживать! Но в Лондоне у нас ничего не получится. Надобно, чтобы милое создание уверовало, что ради любви можно пожертвовать всем. Ее нрав и ее сердце таковы, что она даже помыслить не может о прямом непослушании. Она робка, задумчива и кротка. Временам ее охватывает уныние, а в глазах появляется такое печальное и отрешенное выражение, что это почти вызывает жалость. Чтобы завоевать, ее надобно обольстить, а не подталкивать к мятежу.

Письмо 28. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму, в действующую армию в Португалии.

Поместье Фэнуорт, Сассекс, 14 мая 1811 года

Если ты не станешь возражать, у меня есть предложение касательно моей сестры. Миссис Янг советует нанять дом у моря, чтобы провести там лето. Может быть, в Рамсгете — Джорджиана была там так счастлива, когда матушка была еще жива. Что скажешь? Мне думается, что там у нее найдется множество занятий, что поможет ей воспрять духом. Слава Богу, здоровья она крепкого!

Письмо 29. Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси в Пемберли

Брук-стрит, Мэйфер, 25 мая 1811 г.

Ты представить себе не можешь, каким утешением стала для меня миссис Янг. Я становлюсь лучше, умнее и счастливее с каждым часом. Какая разница с временами, когда меня окружали только невежественные, упрямые девицы и злокозненные младенцы! Я могу открыть ей свое сердце и высказать все, что у меня на душе в полной и безусловной уверенности, что найду в ней сочувствие и понимание.

Мысль отправиться к морю восхитительна! Ничто не может быть утешительнее, отраднее и целительнее для моей души! Я счастлива, что все мое пребывание в Кенте в этом году пройдет в Рамсгете. Я знаю, что эта слабость с моей стороны — так ненавидеть шум, но я его ненавижу, и тем большую благодарность у меня вызывает забота моего дорогого, моего добрейшего брата о моем благополучии. Я предвкушаю подлинное блаженство, и собираюсь упиваться тремя роскошествами: одиночеством, книгами и чудной погодой. Я нимало не склонна к меланхолии. Я буду весела как ласточка. В такую весну невозможно томиться тоской.

Письмо 30. Энн де Бэр Джорджиане Дарси в Рамсгет.

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 2 июня 1811 года

Дражайшая моя кузина! Как я не разочарована твоим отсутствием в Розингсе, понимаю, какие тяжкие последствия может иметь болезнь. С сильнейшим огорчением услыхала я о твоем нездоровье, и только надеюсь, что вскоре ты восстановишь силы. Не напрягай глаза и не утомляйся без нужды, излишне предаваясь чтению. Моя матушка часто повторяет, что чтение, ежели не знать меры, может расстроить ум девушки.

Мы имели удовольствие видеть твоего брата, хотя и недолго. Он не смог остаться на полных две недели, и был вынужден сократить визит из-за того, что у мистера Адамса, хансфордского священника, случился удар, и он умер прямо за кафедрой. По счастью, прихожан в церкви было немного, и, значит, мало кто испытал потрясение. Не знаю, кто получит его приход. Матушка пока в раздумье, и собирается, как только жара немного спадет, посетить архиепископа Кентерберийского. Твой брат советует остановиться на священнике, готовом жить в приходе и отдавать свои силы прихожанам. По его мнению, мистер Адамс был более склонен предаваться мыслям о трапезах и десятине, чем о христианском долге. Советы твоего брата, как тебе известно, всегда безупречны, и матушка склонна прислушаться к его суждению, тем более, что в его распоряжении множество приходов, а у нас есть только хансфордский.

Не забывай как следует укутываться, когда идешь гулять. И не выходи без шали или чепца. Чепчик, ежели его поддеть под шляпку, может быть весьма к лицу, и притом надежно укроет голову от морских ветров, и защитит от постоянных перемен температуры, которые так опасны у моря.

Письмо 31. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси.

Уилмот-хаус, графство Уиклоу, Ирландия, 7 июня 1811 года.

Наша плаванье оказалось вполне терпимым: ночью я спал, днем гулял по палубе, и прибыл в Ирландию, утомившись и проголодавшись не более, чем если бы отправился из Лондона в Пемберли. Уилмот-хаус расположен в двенадцати милях от Дублина на берегу сонной, медленной речки Лиффи. С виду это настоящий склеп — огромный, грязный дом, по которому гуляют сквозняки. Мальчиком он казался мне не в пример уютнее. Он обветшал и захирел. Я мерзну в нем в разгар июньской жары! Но ты бы не смогла удержаться от улыбки, услышь ты разговоры слуг: «Куда ваша милость торопится? Времени довольно…», «Господи помилуй! Неужто ваша милость и вправду решили!», и так далее [1] …

Дела здесь обстоят самым плачевным образом: никто не проявляет ни малейшего желания показать мне счетные книги или списки арендаторов. Последний раз сэр Фрэнсис был здесь лет двадцать назад, так что они привыкли полагаться только на себя. Хотя я сумел несколько примирить их со своей персоной, выразив намерение купить лошадь. Любой человек, даже англичанин, коли он разбирается в лошадях, не может быть в их глазах уж совсем пропащим. Я подберу лошадку и тебе, если мне удастся найти изящную, послушную кобылку. Думаю, что серая масть будет как раз для тебя.

Без сомнения, ты слышала последние новости с Полуострова. Ежели наконец-то удастся отворить дверь в Испанию, это будет славно. Прошу тебя, не предавайся излишней тревоге из-за нашего кузена Ричарда. Охранить его не в наших силах, более того — долг и честь обязывают его рисковать собой. Он и ранее участвовал в сражениях, и бывал неоднократно отмечен в депешах [2] как отличный офицер, с неизменными храбростью и самообладанием действующий под огнем противника. Его кавалерийская бригада считается гордостью армии. Даст Бог, мы еще увидим его на родине, тем более, что и на Уайтхолле [3] к нему расположены.

Ты можешь адресовать письма на почтамт в Дублине. Им даны инструкции доставлять их мне, и они знают, как меня разыскать. Почта идет всего пять или шесть дней, поэтому прошу тебя, окажи мне милость, и напиши как можно скорее и как можно подробнее. Обещаю, что непременно отвечу. Поведай мне свои мысли — твой портрет или набросок твоего дня в равной мере будут мне приятны. Мы не так близки, как подобало бы брату и сестре, и как мне хотелось бы. Я желал бы знать, как проходят твои дни, счастливы ли твои занятия музыкой, чем занят твой ум, и легко ли у тебя на сердце. Помяни брата в своих молитвах, и да хранит тебя Господь, любимая моя сестра!

Примечания:

1. Ирландская прислуга славилась своей развязностью. — Э.

2. Большая честь для офицера — быть упомянутым в депеше командующего с отчетом о сражении. Военных орденов в ту пору еще не существовало, так что это был эквивалент такой награды. — Э.

3. На улице Уайтхолл располагался (и располагается до сих пор) Штаб конной гвардии, который во время наполеоновских войн выполнял функции Генерального штаба. — П.

Письмо З2. Леди Алетея Фицуильям Джорджиане Дарси.

Скроуп-холл, Олдборо, Суффолк, 12 июня 1811 года.

В этот скучный предрассветный час я, чтобы развеять мрак, решила взяться за перо и потешить глупостями мою кузиночку в день ее рождения. Итак, тебе пятнадцать! Говорят, ты стала настоящей леди, элегантной, изысканной, блещущей дарованиями, и ко всему прехорошенькой. Ну и ну! Открыла ли ты уже счет разбитым сердцам? У тебя еще будет время подумать о браке через несколько лет. Сейчас ты в той поре, когда девушка должна понять, какова она, и в чем состоит ее путь к счастью.

Не хочу читать тебе проповеди, кузиночка, но все ж таки позволю себе немного серьезности, хотя сегодня и твой день рождения. У тебя нет матери, которая могла бы о тебе позаботиться, и сестры, которой ты могла бы довериться. Девочка моя, ты всегда найдешь во мне преданного друга, ежели настанет в том нужда. Есть вещи, которые нельзя поведать мужским ушам. Я — сама осмотрительность, и коли узнаю, что ты целовалась со своим учителем танцев, вовсе не обязательно доложу об том твоим опекунам. Кузен Ингхэм шлет тебе поклон и наилучшие пожелания. Уверена, что твои маленькие кузены к нему бы присоединились, умей они выражать свои мысли иначе, чем несвязным лепетом, который чарует их маменьку, но ставит в тупик всех остальных.

Письмо 33. Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси в Дублин.

Брик-стрит, Рамсгет, 16 июня 1811 года.

Милый мой брат, когда бы ты мог видеть, как сияло и переливалось на солнце море, полное неуемной энергии, какую я помню с прежних времен, ты бы, уверена, как и я, замер и не сводил бы глаз с бесконечного колебания волн. Я любовалась рассветом и оставалась на берегу почти до начала прилива, и пребывала в полнейшей безмятежности. Вот истинная пища для поэзии! Гавань восхитительна в своем гармоничном природном изгибе. Я вспомнила мистера Тёрнера: свет, рассеивающийся над водою и мириады серебристых отблесков неба на волнах созданы для его карандашей. Как милостив Бог, сотворивший этот прекрасный мир и позволивший мне им любоваться! За моим окном зеленеет полный жизни вяз, я слышу, как под карнизом щебечут ласточки, и тысячи счастливейших мыслей переполняют мой ум. Я пишу тебе в восторге от множества упоительных ощущений. Сегодня мы все утро посвятим рисованию.

Посылаю тебе с этим письмом свою глубочайшую преданность и нежнейшую любовь. Пусть оно скорее пересечет пролив с приветом от твоей благодарной сестры. Серая лошадка — что за прелестная мысль!

Письмо 34. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 18 июня 1811 года.

С какой радостью я бы с тобою повидалась! Я томлюсь от невыносимой скуки, вызванной как переизбытком добродетели, так и необходимостью в совершенстве разыгрывать свою роль. Что ж! Мы ли следим, следят ли за нами — свет не спускает глаз с молодых девушек и слишком склонен подвергать их поведение осуждению. Вообрази, дорогой: жуткая тетушка из Розингса прислала двух лакеев, чтобы сопровождать наследницу! Двух лакеев в париках и парадных ливреях! Бедняги так и изнывали в них от жары всю дорогу. Мисс Дарси расстроилась. Она ощутила, что ее любимым опекунам нанесено оскорбление, но долго грустить и печалиться оказалась не в состоянии.

Общество здесь самое ограниченное и скучное. Счастье, что мисс Дарси от природы застенчива и любит одиночество, потому что в городе не найти сколько-нибудь приятного знакомства. При том с нас не спускают глаз, и решительно все — каждый наш шаг, наши наряды, наши уборы, наши шляпки, мясо, за которым мы посылаем к мяснику, фрукты, которые мы едим, места, которые мы предпочитаем для прогулок, книги, которые мы читаем — все служит предметом самых тщательных разборов. Девицы подражают манерам мисс Дарси, а юнцы на нее пялятся. Маменьки старательно прикидывают, какую пользу они могли бы извлечь из знакомства с каждой из нас в отдельности или с нами обоими вместе. Жена помощника священника [1], невыносимая и вызывающе уродливая особа, напросилась к нам на чай только для того, чтобы поглазеть и подопытываться. Я вполне сознаю, что мисс Дарси ее разочаровала: ей пришлось с видимой досадой признать ту благовоспитанной девушкой. Она не носит шелковых платьев, представьте себе! И никаких драгоценностей. Как смешно и нелепо выглядела бы такая молоденькая девушка, увешанная побрякушками и обмотанная кружевами! И мы не играем в карты, по той простой причине, что мисс Дарси равнодушна к картам. Какой у нас добродетельный и неприступный вид в наших очень простеньких и очень дорогих деревенских нарядах!

Ах! Я не пожалела бы гинеи за удовольствие потрясти, основательно потрясти все это общество! Если бы они только узнали, какую жизнь я вела, не сомневаюсь, что их дружеские излияния моментально бы прекратились. А если бы они догадались, какого низкого я рождения, и сколько приключений уже выпало на мою долю!

Примечания:

1. Алисон со свойственной ей добросовестностью обнаружила, что в ту пору в Рамсгете не было церкви с самостоятельным приходом. Поэтому — «жена помощника священника».

2. Подчеркнутая простота одежды вне Лондона — признак аристократизма и хорошего воспитания. Ср. в «Мельнице на Флоссе» Джордж Эллиот визит дочки помещика в «простом белом шерстяном платье» к жене городского врача, разодетой по последней моде, что подтверждает ее более низкий социальный статус. — П.

Письмо 35. Джордж Уикхем миссис Янг

Бонд-стрит,19 июня 1811 года.

Кэт, божественная Кэт, я буду в Рамсгете и начну томиться по тебе самое позднее со вторника. Жди меня! Вспомни прежние времена и выстави свечу в окне. Давай посмеемся над злобными старыми сплетницами!

Письмо 36. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 21 июня 1811 года.

Какая беспредельная дерзость, мой храбрый Джордж! С какой охотой я зажгла бы для тебя свечу, но мы не можем подвергать риску свои надежды. Имей терпение, сохраняй смиренный вид, упражняйся в набожности и раскаянии. Все зависит от того, сумеешь ли ты придать себе видимость добродетели, потому что надо, чтобы она не просто влюбилась в тебя, несмотря на неодобрение своего брата, но была готова пойти за тебя замуж. А для этого она должна верить в твою добродетель. Именно так!

Когда я слышу, как глупцы рассуждают о том, что без религии не может быть ни нравственности, ни доброго поведения, меня тошнит от этих бездумных банальностей. Общие правила никуда не гонятся, потому что под них никогда нельзя подогнать многочисленные оттенки причудливой человеческой натуры, я уж не говорю об искусственном и тщательно выделанном людском творении под названием «свет». Те, кто пробивает себе дорогу в жизни, редко могут позволить себе такую роскошь, как неуклонное следование добрым правилам. И женщины еще менее, чем мужчины. И уж совсем мало женщин, которые могут позволить себе двойную роскошь — добродетели и милосердного понимания. Девушек учат сохранять видимость добродетели, но по правде это не более, чем притворство. Безыскусная открытость в нашем мире не окупается, и те, у кого слишком доверчивое и нежное сердце рано или поздно спознаются с бедой. Так что порой я думаю, что ты сослужишь ей добрую службу, разрушив ее веру в любовь прежде, чем она научится думать или сожалеть. Я упомянула твое имя, и она вспыхнула до корней волос. Обворожи ее нежностью своей страсти, убаюкай ласками, и она упадет к тебе в объятия.

Позволь сообщить тебе, что семя уже посеяно. Нынешним утром мы надели свои соломенные шляпки и отправились на прогулку. Вообрази себе, как я определяю растения и рассуждаю о видах насекомых, пока мы бредем вдоль зеленых склонов и цветущих изгородей.

— Приморские цветы, — воскликнула мисс, наклоняясь к ним, — так отличны от дербиширских! Посмотрите только! Вы любите цветы, мадам?

— Очень, — отвечала я, — особливо полевые. У меня никогда не было своего дома, где я могла бы полюбить садовые цветы.

— Милая мадам, — вновь воскликнула она, опустив глаза долу. — Как мне вас жаль! Жаль от всего сердца! Мне дорого само имя «Дербишир», оно связано с тысячью светлых воспоминаний. Сердце мое разбилось бы, если бы я лишилась отчего дома.

— В судьбе странницы есть свои утешения, — серьезно сказала я. — Я лучше знаю свет, и видала больше его обитателей, чем большинство женщин, особливо женщин двадцати семи лет от роду. Льщу себя мыслью, что научилась неплохо разбираться в людях.

Мы немного прошли в молчании, потому что начался крутой склон. Примерно в двадцати ярдах от городка, когда уже показались улочки и дома, мисс Дарси замедлила шаг.

— Что тебя тревожит, милая моя девочка? Откройся мне.

— Что вы думаете о мистере Уикхеме? — спросила она, заливаясь нежным румянцем. Обычно грустная и задумчивая, она необыкновенно оживляется всякий раз, когда речь заходит о тебе.

— Он мне нравится. Да и всем нравится. И, конечно, он необыкновенно хорош собой, — отвечала я. — А его манеры представляют собой такую смесь искренности и деликатности, что он не может не очаровывать.

— Думаю, он и впрямь хорош собой, — сказала она, — хотя я никогда об этом не думала. Наверно, потому, что знаю его с детства.

— Не стану тебя бранить, Джорджиана, — рассмеялась я, — но мне не верится, что найдется девица, которая не сочла бы мистера Уикхема любезным и достойным кавалером.

— Брат его не любит.

— Тогда тебе стоит об том пожалеть.

— Поверьте, милая мадам, что меня печалит, глубоко печалит, что мой брат и спутник его детских игр разошлись между собой. Мне это причиняет подлинную боль. Батюшка любил мистера Уикхема. Но на свете нет человека, чье мнение я ценила бы выше, чем мнение моего брата. Мне тяжко думать, что его могут счесть жестокосердным.

Я поглядела ей прямо в глаза и взяла под руку.

— Милая моя, это очень серьезный разговор. Позволь мне ответить тебе со всей серьезностью. Я не знаю — и откуда мне знать? — отчего твой брат разошелся с мистером Уикхемом. Но твой брат — человек благородный, лучший, какого я встречала. Он правдив и искренен. Его ни в коей мере нельзя назвать тираном. Если порой он судит излишне сурово, то потому, что исходит из высочайших принципов природы и разума, и заповедей нашей веры. И эти же принципы в конце концов могут смягчить его суровость.

— Как вы ласковы, как добры! — прервала она меня, с нежностью сжав мою руку.

Я ответила ей дружеским пожатием.

— Утри слезы. Пойдем. Тебя не должны увидеть в слезах, моя малютка, не то нам не будет покою от сплетниц.

Она охотно повиновалась, добавив только:

— Это было глупо, я этого вовсе не хотела. Просто мне ненавистна мысль о чьем-либо несчастье, и я была бы так рада, если бы они примирились.

— Может, так и случится, — сказала я с улыбкой. — Узы детской привязанности не так легко расторгнуть. Но не слушай меня, не стоит. Что я могу знать? Я росла сиротой с самого раннего детства, и у меня не было ни братьев, ни сестер. Ты сама во всем разберешься. Я питаю величайшее доверие к твоему чистосердечию и твоему природному здравомыслию.

Так что птичка попалась. Клетка уже наготове. На этом кончаю — пора переодеваться к обеду.

Письмо 37. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 23 июня 1811 года

Я прибыл с твердым намерением повстречаться с мисс Дарси, и сумел привлечь ее внимание во время прескучной службы. Глазки ее расширились, но вскоре, несмотря на изумление, личико просияло улыбкой. Мы встретились на просторном и тенистом церковном дворе — она, серьезная и задумчивая, не похожая ни на одну известную мне девицу, но с таким милым и выразительным лицом, как будто сошла с живописного полотна. Она спросила меня, что я тут делаю, и я ответил ей правду: что приехал с визитом к деду, которой живет в Хальверсе. Любезная Кэт, ты так осмотрительно держалась поодаль, что я понял намек и начал со словами:

— Ваши друзья были бы рады видеть, как вы цветете, мисс Дарси. Морской воздух пошел вам на пользу. Вы — сама безмятежность!

Мисс Дарси рассмеялась, чем привлекла всеобщее внимание.

— Я и вправду очень счастлива, — отвечала она, в то время как я предложил ей руку. — И очень рада вновь вас видеть, мистер Уикхем. Я всегда радуюсь, когда встречаю дербиширского знакомца.

— Льщу себя надеждой, что со своей всегдашней добротой и снисходительностью вы пожертвуете мне частичку своего внимания.

— О! — сказала она, прикусив губку. — Зачем же заимствовать слова у лорда Орвилла [1] и подражать леди Кэтрин де Бэр.

Мы подошли к тебе. Я заметил, как она бросила на тебя взгляд, прежде чем очень смущенно, очень застенчиво пригласить меня ко второму завтраку. Я мог видеть, в каком она была восхищении оттого, что ты поддержала ее приглашение. Дверь распахнулась, и минуту спустя мы втроем оказались в гостиной. Горничная мисс Дарси так и впилась в меня глазами. Я отлично помню Мэри Блэнч — сплошное кокетство, банты и кудри.

— Кого еще вы прихватили из Пемберли? — спросил я, располагаясь со всеми удобствами и оглядывая Мэри.

— Только Джона Фентона, — сказала мисс Дарси, — и Эстер Саржент. Вы же помните Эстер Саржент, мистер Уикхем? Она была горничной моей матушки.

— А, методистка в черном чепце, — воскликнул я. — Прекрасно помню. Она любила и почитала вашу матушку превыше всех на свете.

— Я рада, что у вас такая хорошая память.

— С Пемберли связаны тысячи моих сладчайших воспоминаний. Я помню и вас, мисс Дарси, маленькую девочку в белом платьице, с голубыми лентами на чепчике. Вы были самым очаровательным ребенком.

И я не преувеличил — мисс Дарси очаровательна, чего никак нельзя сказать о ее братце. В ней есть чистота и нетронутость, что только придает ей интересу в моих глазах. Она совершенно неиспорченна, очень застенчива, и начисто лишена самоуверенности, присущей девицам, уверенным, что все вокруг от них в восхищении. Может, она так покладиста оттого, что очень молода. Вынужден еще раз склониться перед правотой твоих суждений, милая Кэт: ради меня она готова отступиться от внушенных ей строгих правил поведения. Наша старое знакомство позволяет мне такие вольности, каких я бы не сумел добиться за многие месяцы.

Постараюсь, чтобы сегодняшний день не пропал даром.

Примечание:

1.Слова Уикхема — цитата из популярного романа Фанни Берни «Эвелина» (т. 3, письмо 15) — Э.

Письмо 38. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 25 июня 1811 года

Ты произвел впечатление. Мисс Дарси обращается с тобой как сестра, только нежнее и любезнее. Она испытывает живейший интерес к твоему благополучию. Она заливается краской при одном упоминании твоего имени. Но помни: чувство чести развито в ней не менее, чем в ее брате, и она слишком молода, чтобы понимать, что такое страсть. Даже не пытайся скомпрометировать ее в глазах света — она отшатнется от тебя, убежденная, что вся вина только на ее стороне. Ты должен постоянно присутствовать в ее мыслях, а затем — и в ее сердце. С ней можно добиться почти всего, если она полагает, что выполняет свой долг или преследует благую цель. Ты должен заставить ее плясать под свою дудку.

Для этого у тебя есть все возможности — дорога перед тобой открыта.

Мы образуем совсем крошечное общество: я, мисс Дарси, два лакея, две горничных, два грума и кучер. Все наши дни проходят на один образец. По утрам мисс Дарси гуляет или ездит верхом. Ее всегда сопровождают, и она предпочитает прогулки по берегу. После завтрака она музицирует, и после обеда — тоже. Мы вместе читаем стихи и предаемся мечтаниям. Нет никакого риска, что нас спугнет слуга или явится с визитом неприятный сосед. Я под большим секретом поведала особе, которая наверняка разболтает всем вокруг, что ты — крестник старого мистера Дарси. Мы совсем не выезжаем. Мисс Дарси слишком молода для публичных увеселений, и я, исходя из политичных соображений, остерегла всех свах:

«Мисс Дарси — дивное сокровище, мадам, с ее родовитостью, красотой и тридцатью тысячами приданого она может рассчитывать по меньшей мере на лорда. С такой внешностью, добрым сердцем и многочисленными талантами ее семья, которая не скрывает своих амбиций, будет метить очень высоко. И ей едва исполнилось пятнадцать, ее опекуны еще и не думают о браке».

Письмо 39. Полковник, достопочтенный Ричард Фицуильям Джорджиане Дарси

25 июня 1811 года, действующая армия в Испании

Как поживает мой котеночек? Нет сомнения, мой умненький, читающий газеты [1] котеночек уже знает, что мы снова вступили на землю Испании. Наши кавалеристы отличились безупречной выдержкой и жгучим желанием разбить наголову французов. Более ничего не скажу. Подо мной подстрелили коня, но я не потерпел ущерба большего, чем был нанесен моему чувству собственного достоинства.

Примечание:

1. Не очень типичное занятие для леди: интересоваться политикой и войной — дело мужчин. Еще раз подчеркивается, что мистер Дарси — прогрессивных и либеральных взглядов, а мисс Дарси — блестяще образована — П.

Письмо 40. Джорджиана Дарси полковнику, достопочтенному Ричарду Фицуильяму в Испанию

Брик-стрит, Рамсгет, 15 июля 1811 года

Как ты догадался, что я читаю газеты, дабы получать последние известия о тебе, мой дорогой кузен и опекун? Что это — проницательность или тщеславие? Надеюсь, это была не слишком большая дерзость с моей стороны. Уповаю, твое чувство собственного достоинства вскоре будет восстановлено во всем блеске, как и подобает доблестному полковнику, хотя была бы счастлива убедиться, что ты и впрямь не понес иного ущерба в последнем сражении, кроме того, какой дает повод для шуток.

О моей жизни у моря я могу рассказать в нескольких строках. Мои дни протекают в простоте, приятности и счастии. Я занимаюсь науками и музицирую со старанием, какое, надеюсь, удовлетворило бы и тебя, и брата. Мы вместе составили расписание, куда включили все: рисование, музыку, чтение, французский, немецкий, итальянский, словом, все решительно. Каждый день мы непременно совершаем прогулки, как будто дали в том обет. И это принесло мне такую пользу, что ты не узнал бы меня, если бы повстречал.

Дом у нас самый обыкновенный, зато сад великолепен — изумрудная трава, розы и жимолость в изобилии, заросли резеды и акации… Сейчас солнечный полдень. Я устроилась в тени вязов с книгами и вышиванием. Миссис Янг, такая же прекрасная, как окружающие нас цветы, заслоня глаза от солнца, откинулась в глубоком соломенном кресле. Флосс, моя милочка Флосс, отдыхает в моих ногах — она выбилась из сил, бегая вдоль морского берега.

Следующую неделю я посвящу рисованию: у меня появился замысел, которому я хочу предаться всецело, не отвлекаясь даже на музыку.

Чтобы ты не счел меня ужасным «синим чулком», сообщаю, что я распорядилась сделать себе самую модную прическу, обзавелась новыми платьями (одно из них, белого узорчатого муслина, особенно прелестно; в нем у меня не было ни малейшей надобности, зато было очень сильное желание), целой грудой лент и перчаток, норвичской шалью и новыми полусапожками, и все это — для того, чтобы угодить моему дорогому, моему несравненному опекуну. А самая лучшая новость в том, что брат вскоре возвращается на наши берега. Я понимаю, что не могу отправиться в Испанию, но как бы я хотела поехать в Ирландию!

Письмо 41. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Уилмот-хаус, графство Уиклоу, Ирландия, 5 июля 1811 года

Милая сестричка, пишу тебе наскоро. Обещаю написать подробное письмо, как только окажусь в Уотерфорде. Отправляю тебе вместе с письмом пакет гравюр. Быть может, ты захочешь завести в Пемберли гравюрный кабинет? Отправляю также штампы, чтобы набивать на ткань цветочный узор — пустячок, который может развлечь тебя в часы досуга. Мистер Бингли посылает свои наилучшие пожелания, а я свою самую преданную любовь [1].

Примечание:

1.Поскольку в ГиП сказано, что все лето перед Незерфильдом Дарси провел с Бингли, того тоже пришлось отправить в Ирландию. — Э.

Письмо 42. Джорджиана Дарси Фицуильяму Дарси

Брик-стрит, Рамсгет, 15 июля 1811 года

Любимейший и лучший из братьев, ты просто ошеломил меня своей беспредельной щедростью! Гравюры! Книги! А какая очаровательная шаль — настоящее брюссельское кружево! И прелестная, прелестная, чудная серая лошадка! Как ты добр, как бесконечно добр! Чем я заслужила все эти дары? И, по своему всегдашнему обычаю, милый мой брат, ты прислал ноты. Как всегда, они безупречно подобраны, и, как всегда, это именно то, чего бы мне больше всего хотелось. Может, мои восторги и нелепы, но из всех твоих даров дороже всего мне известие о тебе, превзойти которое мог бы только вид твоего милого, твоего дорогого лица.

Тебе уже лучше? Ты вполне поправился? Воображаю, в каком ты раздражении — ты, у кого такое отменное здоровье и кто так ненавидит домашнее заключение. Сколько неприятностей на тебя обрушилось, но у тебя всегда было терпение святого. Ты можешь убеждать меня, что в летней простуде нет ничего серьезного, на что я возражу, что она, по твоим собственным словам, приковала тебя к постели (в этом холодном и продуваемом насквозь доме!), причем не на один день. Бедный мой брат — болезнь и безделье утомили тебя сверх меры! Можешь быть уверен, что я не стану читать тебе нравоучение о вреде, какой бывает от длительной верховой езды и долгого пребывания на свежем воздухе. «Юолл» — это даже звучит как-то влажно [1]! Какое странное название — как его должно произносить? Миссис Янг считает, что «Йолл», в рифму с «холл». Так ли это?

Ты видишь, как охотно я повинуюсь моей дорогой, мой милой миссис Янг. Оно говорит, что писать письма надо также, как ведешь беседу, то подхватывая разговор, то уклоняясь от него, как велит случай. Разве не прелестно сказано? Во время утренних визитов меня всегда охватывает непреодолимая застенчивость, я всегда волнуюсь, дрожу и не в силах связать двух слов. Но стоит мне поднести перо к бумаге, и слова начинают течь также легко и быстро, как мелодия той сонаты для фортепиано, какую ты мне прислал. Она оказалась невероятно сложной и потребовала долгих часов упорного труда, но потом… О, потом, как дивно она зазвучала! Это был настоящий экстаз, настоящий переизбыток восторга.

Пока прощаюсь. Прости мне мой несвязный лепет. Мне пришлось перевернуть лист и писать поперек строчек [2]. Надеюсь, ты не натрудишь себе глаза. Пусть Господь благословит тебя и хранит невредимым, пока ты не вернешься домой.

Примечания:

1. Yeoghal — старинный городок недалеко от Корка, на берегу Ирландского моря — П.

2. Чтобы сэкономить бумагу и уменьшить вес письма (а, значит, его стоимость для получателя), закончив писать страницу, ее разворачивали на 90 градусов и писали поперек строчек, в пробелах. Чтение такого письма «крест-накрест» требовало привычки и терпения. Дарси в письме Элизабет так бумагу не экономил, однако использовал в качестве конверта чистую сторону исписанного листа — П.

Письмо 43. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 15 июля 1811 года

Игра пошла всерьез. Утром из Ирландии прибыло письмо, которое меня несказанно изумило. Похоже, брат будет в отсутствии дольше, чем мы рассчитывали. Я нашла возможность проглядеть оба письма к опекунам, которые она написала нынче вечером — твое имя не упоминается ни разу. Ага! Не такая уж она простушка! Она сознает, что поступает дурно, и боится их осуждения. Что ж, все к лучшему! Они одни стоят между тобой и твоими упованиями. Заставь ее потерять голову от любви! Ослепи ее воображение! Будь то любезным, то нежным. Не важно, если со временем ее охватят сожаления — главное, чтобы вы к тому моменту были женаты. Со своей стороны, я никогда не могла и не смогу поверить, что брак имеет отношение к страсти.

Молю Небеса, чтобы дело поскорее сладилось! Как мне хочется снова стать самой собой, радоваться жизни и предаваться торжеству [1]! Никогда и вообразить не могла, что вдовство — это не свобода, а почти монашеское заточение, где шагу нельзя ступить без осмотрительности и робости. Злая, жестокая судьба! Но я продолжу упражняться в смирении — это мой святой долг. Что ты на это скажешь?

Спокойной ночи, любезный друг. Месяц ярко светит в окно — я засиделась за письмом. Мне придется задернуть занавеси. С какой охотой я бы присоединилась к тебе, если бы могла.

Примечание:

1. Ср. «Леди Сьюзен», письмо 25 — Э.

Письмо 44. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 16 июля 1811 года

Раньше я просто развлекался, стремясь посеять отчуждение между нею и братом, но теперь она сама возбуждает во мне сильнейший интерес. Чего еще желать мужчине, как не красивую, богатую, молодую и покорную женушку, которая его боготворит? В каждом увлечении, каким бы преходящим оно не было, есть своя прелесть, но это приключение оказалось куда приятнее, чем я ожидал. Не было ничего легче, чем возродить в ее сердце прежнюю привязанность ко мне. Но как превратить сестринскую преданность в более нежное чувство — вот задача, какую я намереваюсь решить в ближайшую неделю. Она уже, сама того не сознавая, наполовину в меня влюблена — и это без чего-либо, даже отдаленно напоминающего флирт.

Я уже наполовину отомстил ее брату, которому я рад причинить любую боль, какая в моих силах. Я не потерплю, чтобы семейство, которое воспитало меня, обещав достойно обеспечить, и которое обязано множеством одолжений моему покойному батюшке, пренебрегло мною и отказалось от меня. Я не позволю себя попирать. Я не смирюсь с оскорблением. Я не забыл, как дурно со мной обошлись.

Письмо 45. Генри Вэнситарт Джорджу Уикхему

Клеркенуэлл, Лондон, 18 июля 1811 года

Должон соопчить вам, мой гасподин, что к нам снова заявились от бейлифа. Забрали вещей на 135 фунтов 17 шиллингов 3 пенса и 3 фартинга, да еще нащитали процентов целую кучу — 12 фунтов 10 шиллингов, и всё наши вещи, а не хазяйские. Книжек не взяли патаму что они ничего не стоят, только взяли ваши ученые книжки за 2 гинеи [1]. Взяли на продажу вашу кравать, вашу канторку, одежный шкап, картину со стены, щетки с отделкой из слоновой кости и позалоченую ручку. И весь фарфор тоже. А графин разбили, за что я сделал с них точный вычит в 2 фунта. А плащ с пелеринами [2] купил мистер Вендон и будет его держать, пока вы не возвернетесь. За лошадь не бойтесь — стоит там, где поставили. Мисс Хилтон и ее почтенные матушка и бабушка справляются о вашем здоровье и жилают вам процвитания.

Остаюсь, милый гаспадин, ваш смиренный и покорный слуга и всегда к вашим услугам.

Примечания:

1. Напомним, что Уикхем учился на юриста — П.

2. Модный фасон — плащ с множеством воротников-пелерин — П.

Письмо 46. Энн де Бэр Джорджиане Дарси в Рамсгет

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 20 июля 1811 года

Берусь за перо, чтобы поблагодарить тебя за присылку рисунка. Я всегда особливо любила первоцветы, а ты с таким искусством передала нежные переливы их лепестков и с таким совершенством изобразила густую зелень сморщенных листьев! Весенние цветы всегда доставляют радость моему сердцу.

Я точно такова, какой ты видала меня в последний раз, ни пополнела, ни похудела, и ежели мое настроение немного улучшилось, то о здоровье того, увы, сказать не могу. В эту жаркую, томительную пору я томлюсь от головной боли и пребываю в постоянной вялости. Большую часть прошлой недели я провела в темной комнате за опущенными шторами. Я не в силах переносить ничего, кроме покоя и одиночества. Маменька, к счастью, избавлена от беспокойства, какое у нее натурально вызывает мое недомогание: она отправилась в Кентербери, чтобы посоветоваться со знающими людьми о хансфордском приходе.

О Розингсе мне сказать почти ничего. Цветник в этом году прелестнее, чем когда-либо, и я мечтаю украсить его голубятней с белыми голубками. Уверена, они действовали бы на меня самым целительным образом.

Милая, славная Джорджиана! Сестра не могла бы быть мне дороже и сестра не могла бы быть ко мне добрее.

Письмо 47. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 23 июля 1811 года

Посылаю эти строчки, чтобы ты не вздумал сегодня явиться с утренним визитом. Из Розингса пришло письмо, и те намеки на более близкое родство, какие в нем содержались, огорчили мисс Дарси. Последовали слезы и истинное расстройство. Тебе известно — от мистера Дарси ждут, чтобы он, приняв в расчет наследство де Бэров, оказал услугу всем заинтересованным лицам и женился на своей кузине. Сегодня со всей очевидностью стало ясно, что малютка не желает этого брака ни на столечко.

— Это не принесет ему добра, — заявила она, заливаясь слезами. — Я от всей души жалею кузину Энн, но она никогда не сможет сделать его счастливым, потому что сама всегда несчастлива.

— Счастье — не единственная причина брака, — заметила я, — и не единственная цель.

— Но, мадам! — воскликнула она, и поторопилась утереть слезы. — Я боюсь, так боюсь, что брат окажется связан обязательствами, каких не сможет нарушить, не пожертвовав своей честью. Счастье всей его жизни может быть погублено из-за неуместного вмешательства родни и ожиданий света, его обойдут так, что у него не будет иного выхода, и принудят к несчастному и неравному браку.

Самым мягким тоном я постаралась ее разубедить.

— Женщина может попасться в такую ловушку, но мужчине дозволено гораздо более свободы. Свет не станет его винить. Никто не вправе его укорить, если он не делал предложения. В глазах света жалости и презрения будет достойна скорее твоя кузина. Что бы не думала она о своей будущности, никто не сочтет, что твой брат был связан с ней обязательством.

— Но тетушка… — перебила меня она.

— Говорит много чепухи, — сказала я, сжимая ее руку и перегнувшись в кресле, чтобы поцеловать в щечку. — Мисс де Бэр прозябает в деревне. Лондонский свет и мирок Розингса разделяет пропасть. В деревне куда меньше досужих глаз и досужих языков, чем в столице. И, кроме того, подумай о своих дяде и тете, о своем кузене-опекуне, ближайшем друге твоего брата. Неужто, ежели бы они действительно желали этого брака, он бы не состоялся давным-давно? Подумай и о деде — думаю, у сэра Фрэнсиса нашлось бы что сказать, если бы его внук выбрал такую чахлую жену. Твой брат — последний в своем роду. Он должен жениться на здоровой и крепкой девушке [1].

Это ее убедило, и она заметно успокоилась.

— А что ваш брат полагает о браке, милочка? — спросила я, склонившись к своему шитью и посматривая на нее исподтишка.

Мисс Дарси вздохнула.

— Он не говорит, — призналась она. — Но мой второй опекун считает, что мы должны всегда помнить, кто мы есть и в чем состоит наш долг перед семьей.

— Я вышла замуж больше из чувства долга, чем по любви. Такая участь вовсе не всегда ужасна, — заметила я.

— Нет, не всегда, — отвечала она с улыбкой. — Мой кузен Ингворт выполнил свой долг, и поглядите на леди Алетею. Она прелесть! Но в ту пору, когда он делал ей предложение, он не знал о ней ничего. Все было устроено бабушкой.

— Быть может, ваша бабушка позаботится и о вас.

— Вдовствующая леди Карден мне не бабушка! — воскликнула она, тряхнув головой и рассмеявшись. — Милостивый боже, заботиться обо мне! Одна мысль привела бы ее в расстройство. Матушка была ее падчерицей, и она презирает меня даже более, чем презирала ее.

Слова меня не обманули: в тоне ее я различила несомненную печаль и обиду.

— Презирает? — повторила я, испытывая в сердце своем что-то похожее на истинный гнев. — Какая мерзкая старуха! Как может кто-то презирать такую милую, добрую девушку?

— Я говорю чистую правду. Когда меня забрали из пансиона на Уигмор-стрит, она заявила мне в лицо, что я явилась на свет, чтобы ее мучить. Это все из-за денег. Моя родная бабка была из Яксли, что в родстве с графом Ривингтоном, и все ее состояние перешло ко мне. Вдовствующая леди Карден предпочла бы, чтобы деньги достались ее детям.

— Но если бы они не стали твоими, — сказала я, нарочно не скрывая, что она меня позабавила, — они, вне всякого сомнения, ушли бы к твоему брату.

— Верно, но он-то всегда может жениться на кузине Энн, а для меня никакого подходящего родственника не найти. Поэтому я — семейное недоразумение. Я должна вести себя с примерной скромностью, как подобает благовоспитанной девице, и могу искупить свои грехи, только составив блестящую партию. Моя родня не жалеет усилий, чтобы я поняла, насколько я испорченное, эгоистичное, неблагодарное и непокорное создание, и какая я для них обуза и бремя.

Ты знаешь, что у нее за семейство — как они суровы, холодны, надменны и неумолимы со всеми, кто имел дерзость не подчиниться их воле.

— Но ты же не позволишь, чтобы тебя принесли в жертву, — сказала я, глядя на нее с нежностью. — Ты должна подумать и о том, как угодить себе.

— Конечно, должна, и, надеюсь, мой милый брат тоже, — отвечала она, вставая и подходя к камину. Она обернулась и посмотрела на меня в глубокой задумчивости. — Если я кому и отдам свое сердце, то человеку, в честности которого я буду внутренне убеждена, человеку, которому полностью чужды неделикатность и дурные чувства. Вы думаете, что это очень глупо, милая мадам?

Я обняла она, и она охотно приникла ко мне.

— Ну, в «Книге общей молитвы» [2] сказано, что в супружество не должно вступать легкомысленно и бездумно, — начала я. — Молодые девицы любят предаваться мечтаниям и фантазиям, но очень опасно, коли суждение становится прислужницей страсти. Всякому доверию должно предшествовать размышление. Ни одна женщина не пожелает в мужья необузданного тирана.

— Большое приданое — сильно искушение для самых закоренелых негодяев, — сказала она чопорным тоном, в точности подражая бабке. — Поэтому никакая осторожность не будет излишней. Молодые девицы слишком часто становятся добычей гнуснейших представителей мужского рода.

Я не смогла удержаться от смеха.

— Ты — презабавное создание! — воскликнула я, когда ко мне вернулся дар речи. — Милая Джорджиана, ты меня уморишь. Никогда не думала, что в тебе столько озорства и насмешки.

— О! Я — воплощенное приличие, — ответила она и насмешливо улыбнулась.

Как изменчивы сердца смертных! Она посвятила утро своим занятиям, а я — письму тебе, мой дорогой. На смену печали пришла самая жизнерадостная уверенность в себе. Уповаю, все уладится. Я собиралась ограничиться несколькими строками, но теперь мне придется отложить перо — моя рука устала.

Au revoir, mon petit ami!

Примечания:

1. Это циничное объяснение заимствовано из «Белинды» Марии Эджуорт. Таким образом, у мисс Элизабет Беннет имеется еще одно достоинство, помимо ума — Э.

2. «Book of Common Prayers» — сборник официально утвержденных молитв англиканской церкви, окончательно принятый в 1662 году при Карле II. Включает не только молитвы для ежедневных служб, но и обряды крещения, венчания, погребения и т.п. Миссис Янг ссылается на фрагмент обряда венчания: «Дар супружества доступен не всякому, и не должно вступать в него легкомысленно и бездумно, чтобы утолить плотские желания, как поступают дикие звери, но со всем благоговением, разумением, трезвостью и в страхе Божьем» — П.

Письмо 48. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 24 июля 1811 года

Сегодня поутру я явился в твой дом, и услышал, как ты наверху играешь на фортепиано. Но входить не стал. Вместо этого распахнул боковую калитку, пошел по тропке, и вскоре наткнулся на мисс Дарси, рисовавшую обвивавший стену плющ. Она подняла глаза с неподдельным удивлением, которое тут же сменилось искренним, дружеским теплом. Святая простота!

— Милый мистер Уикхем, — сказала она, улыбаясь, и с некоторым смущением протянула мне руку.

Я не мог поверить своей удаче!

— Пребываете в полном одиночестве, мисс Дарси? — ответил я, на мгновение задержав ее ручку в своей. — Что бы сказал на это ваш братец?

Она очаровательно покраснела и опустила глаза.

— Думаю, нахмурился и посмотрел бы на меня с неодобрением. Я отослала Молли с полчаса назад. Она плохо переносит жару. Я велела ей прислать Джона Фентона, но, как вы сами видите, он до сих пор не явился. Не согласитесь ли вы подождать? Я почти закончила.

Я был вне себя от радости! Меньше всего я нуждался в том, чтобы Молли Блэнч насмешливо и подозрительно разглядывала меня своими голубыми глазками.

— Позвольте мне понести ваш мольберт, — сказал я. — Я жажду оказаться полезным.

— О! Какая прелесть! — воскликнула она, когда я отворил для нее дверь в гостиную. — Темнота и прохлада после яркого солнца.

Я сел.

— Извините! О, извините меня! — и она бросилась к сонетке. — Я такая рассеянная! Никогда ничего не помню. Ханна, подайте нам чаю.

Мы стали рассматривать гравюры из папки, которая лежала на столе.

— Вот это — действительно прекрасно, — серьезно заметила она, показывая на великолепное итальянское изображение Мадонны, нежной, величавой и целомудренной.

— Верно, — сказал я, перегибаясь через ее плечо, чтобы рассмотреть гравюру. — Но обычно художники выбирают на редкость бестолковые сюжеты. «Мученичество святой Цецилии», «Гекуба накануне жертвоприношения». Господи! Отчего искусство подчиняется таким непостижимым правилам, как вы полагаете, мисс Дарси? Огромные полотна с изображением давно покойных героев, от каждого ярда которых так и разит унынием и скукой. Со времен малых голландцев так не появилось ничего смиренного, ничего верного жизни. Как если бы человека считали поэтом только, если он в состоянии сочинить эпическую поэму!

Она подняла на меня глаза и рассмеялась от восторга.

— Брат называет это ложным понятием о величественном. Поглядите на этих Париса и Елену: у нее вид глупый, а у него — развязный.

— Покажите, что еще пришлось вам по вкусу, — сказал я, чувствуя себя совсем свободно.

— Вот это, — с живостью отвечала она, вынимая из папки пейзаж. На мой вкус, он ничем не отличался от всех других пейзажей, где на первом плане — маленькие фигурки. Ну, ты знаешь: «Встреча Ревекки и Исаака», «Дидона, оплакивающая утрату Энея»... Такой сюжет — просто предлог для того, чтобы рисовать скучные поля и выставлять за них непомерную цену.

— Это Пуссен. Я от него в восхищении — сколько в нем благородства и поэтического духа, — продолжала она, обводя детали пальцем. — Смотрите — какая торжественная тень лежит под сенью этого леса. Полагаю, это Диоген — его дорогу пересекли бурные, черные воды. Как будто грезишь о другом мире, странном и непонятном. Я могу смотреть на нее часами. Она — сама по себе вселенная. Чувствуете, как напоен грозой воздух, как шепчутся ветви в лесном мраке? [1]

Я бросил на нее взгляд, наполовину почтительный, наполовину нежный. В его значении было невозможно ошибиться, хотя вслух не было сказано ни слова. Она залилась густым румянцем, потом побелела как полотно. На глазах ее внезапно выступили слезы. Я отступил на шаг. Она отвернулась и упала на диван, не в силах скрыть очевидное мучительное расстройство.

Я приблизился к ней. Я был готов прижать ее к своему сердцу и объясниться. И в этот момент ты к нам присоединилась.

Примечание:

1. Слова мисс Дарси основаны на анализе французской живописи, который дал У.М. Теккерей в «Книге парижских набросков» — Э.

Письмо 49. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 25 июля 1811 года

И что же моя очаровательная подопечная — потому что она и вправду очаровательна, — что она о тебе думает?

Не могу описать тебе в подробностях состояние ее духа в течение остального вечера. Мисс Дарси не удостоила меня своим доверием, и провела несколько приятнейших часов, уныло, расстроено и печально уставившись в огонь. Ночь была бурной, дом так и сотрясался от яростных порывов ветра и потоков дождя. Убеждена, что она так и не сомкнула глаз. Я слышала, как она на рассвете бродила по спальне, и когда спустилась к завтраку, вид у нее был бледный и изнуренный.

— Джорджиана, — сказала я. — Прости меня за откровенный вопрос, продиктованный только самой искренней заботой о твоем благополучии…

— Молю, не спрашивайте меня ни о чем, — перебила она, вскочила на ноги и повернулась к окну.

Она не хотела, чтобы я заметила, какое у нее виноватое и смущенное лицо.

— Милая, да ты нездорова! — воскликнула я, также поднимаясь на ноги. — У тебя нервы расстроены? Или, может, начинается лихорадка?

— Я совершенно здорова, уверяю вас, — отвечала она, тут же отворотившись.

Глаза ее вспыхнули огнем. Это был первый знак семейного нрава, какой я в ней заметила.

— Прошу прощения, — сказала я, — если моя забота кажется тебе дерзостью.

Она немного помолчала. Я сделала вид, что целиком поглощена поисками книги. Мисс Дарси вернулась к окну, потеребила штору и принялась играть с ручным щеглом, клетка с которым висела на окне.

Я принялась разбирать корзинку для шитья, и произнесла, не поднимая глаз:

— Не думаю, Джорджиана, что твоя сдержанность по отношению ко мне уместна. Я думала, мы с тобой друзья. Милая, не надо держать свои чувства в себе. Почему бы тебе не облегчить душу, рассказав мне, в чем дело?

Она подошла, опустила голову ко мне на колени, и, вздохнув, сказала тихим голосом:

— Мне жаль, что я причиняю неприятности. Временами меня мучат ужасные чувства — я так угнетена и расстроена, что не способна испытывать ничего, кроме уныния. Вы сочли меня несчастной и обвинили в замкнутости. Не сомневаюсь, что заслужила ваш укор. Я не должна противиться вашей нежной заботе. Ваше дружба и привязанность значат для меня все на свете [1]. Но я не могу вам открыться, несмотря на то, что я в сильнейшем расстройстве. Я едва понимаю, что со мной.

Поразмысли над этим хорошенько. Руссо как-то мудро заметил, что любовь порождается длинной цепью событий, который производят самое сильное и живое впечатление, и особливо — первая любовь. Нам с тобой надлежит стать философами. И вспомни Гельвеция: сильная страсть — это одинокая страсть. Тайна разжигает чувство. Чем глубже захватит ее страсть, тем менее она будет прибегать к рассудку. Она умна, значит, не должна использовать свой разум.

Примечание:

1. Опять «Эвелина», т. 2, письмо 27 — Э.

Письмо 50. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Замок Моран, Ирландия, 21 июля 1811 года

Милая Джорджиана!

Меня разбудило пение птиц. До завтрака два часа, непрерывно льет дождь, и это предоставило мне возможность написать тебе подробно и не торопясь. Можешь быть в совершенной уверенности, что я наслаждаюсь своим привычным полным здравием. Какая бы неприятность не приключилась со мной в Уилмоте, ее торжество оказалось недолгим. Сейчас мне лучше, за что благодарю небеса. Твое последнее письмо доставило мне ни с чем несравнимое удовольствие — подлинное сокровище, какое можно смаковать без конца.

Наши надежды покинуть это место как можно скорее потерпели крах из-за мелкой поломки экипажа, зато у нас выдался досуг, чтобы ездить верхом, спорить и восхищаться. Приезжему Ирландию открывается с особой стороны. Она пришлась бы тебе по душе: я нигде не видал такой необузданной красоты и великолепия, как на этих берегах. Я был бы рад сюда вернуться. Может, на следующий год ты пожелаешь ко мне присоединиться? Дикость и величие смешаны здесь так причудливо, что это наверняка прельстило бы твое сердце и увлекло воображение.

Вчера на закате мы достигли замка Моран: угасающий свет дня подчеркивал его красоты и скрывал ветхость. Лорд Килвэрэри прикован к креслу на колесиках и часто дает волю своему дурному нраву. Леди Килвэрэри, которой уже много за восемьдесят, беседует с ним с бесконечным терпением и настойчивостью (он довольно-таки глуховат), хотя в ее речах и ее уме последние новости мешаются с давними известиями, а девятнадцатое столетие — с осьмнадцатым. Она устроила бал, который длился всю ночь и доставил ей несомненное удовольствие, и беспрестанно потчевала музыкантов виски.

Доселе я не поинтересовался, как обстоят дела у тебя, но не из равнодушия, а скорее из желания верить, что ты все так же счастлива, как писала в своем последнем письме, и твоя жизнь течет так же ровно и гладко [1]. Я весьма рад, что миссис Янг достало чуткости стать не только твоей наставницей, но и твоим другом. И не забывай о чтении! Хорошо, что вы обратились к поэзии: и Крэбб, и Каупер очень глубоки. Надеюсь, что «Мармион» понравится тебе так же сильно, как мне: это была первая поэма, которая увлекла меня до потери представления о времени. Я читал его всю ночь, и отправился в постель только на рассвете. Как ни сомнительна мораль автора, музыкальность его стиха и сила воображения не могут не поражать [2].

Я проглядел твои переводы. Кое-что тебе удалось отлично, но кое-что нуждается в дополнительной отделке, хотя немецкие стихи, вообще говоря, легко перелагаются на английский. Я был бы рад, если бы ты научилась переводить их с листа, так же, как читаешь ноты. Такая способность, стоит ее приобрести, углубляет и расширяет ум. Невежество и глупость — это не те качества, которыми должно восхищаться в женщине. Скорей о них можно сожалеть. Прельщаться невежественной простушкой, которая ни о чем не имеет понятия — это все равно, что полагать, что бедняки счастливы от того, что не подозревают о своем несчастье. Знаю, что мало кто придерживается моего мнения, но защищать его перед тобой было бы нелепо.

Когда ты получишь письмо, я, возможно, уже достигну П. Я проведу там не более суток. Мистер Бингли поспешит на север, а я — на юг. Надеюсь получить от тебя известие. Напиши мне несколько строчек в Дербишир. Я потратил на письмо все утро, и, ежели не закончу, пропущу почту. Посылаю тебе рисунок Юоллского залива [3].

Остаюсь твой навеки преданный брат.

Примечания:

1. Скрытая цитата из знаменитой элегии Томаса Грея «Сельское кладбище» — Э.

2. "Мармион" — поэма сэра Вальтера Скотта. Вкус у мистера Дарси классический — ему нравятся Крэбб и Каупер, поэты XVIII века, метафизические и религиозные, а романтические поэты вызывают настороженность. Джейн Остин тоже относилась к романтикам сдержанно, что отразилось в «Доводах рассудка» и «Сэндитоне» — П.

3. Как всякий образованный джентльмен, мистер Дарси умеет рисовать: фотографию еще не изобрели, поэтому другого способа передать свои путевые впечатления не было. Мисс Дарси, как видно из текста, рисует вполне профессионально. То, что Элизабет в живописи не разбирается и рисовать не умеет — еще одно свидетельство пренебрежения ее отца своим родительским долгом — П.

Письмо 51. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 2 августа 1811 года

Бесценная моя Кэт, времени почти не осталось! Теперь не до расчетов и интриг. Я решился испытать свое счастье и выйти к барьеру [1]. Спасибо сочинителям романов, я в точности знал, как себя вести и как сочетать обольщение и пыл.

— Я люблю вас, — начал я. — Я знаю всю щедрость и искренность вашей натуры. Я сознаю, что вы ко мне расположены, и не претендую на более высокое звание, чем звание самого преданного из ваших друзей. Я едва осмеливаюсь спросить — будь мы равны в глазах света, могли бы вы полюбить меня как мужа, мог бы я удостоиться вашего уважения и почитания, доверили бы вы моим заботам вашу жизнь? Я не могу лишиться вашего общества, не причинив своему сердцу жесточайших страданий. Мне ничто не поможет — молиться за меня бесполезно. Ангел мой, я обожаю вас до безумия!

Она молчала, хотя было видно, как она тронута.

— Ты молчишь. Ты слишком добросердечна и деликатна, чтобы прямо заявить мне, сколь беспочвенны мои надежды. Ты не можешь поступить так романтично и так откровенно, — заявил я, придвигаясь в ней. — Даже мое сожаление, и то проникнуто себялюбием. Я до смерти боюсь, что, пытаясь пробудить в тебе нежность, утратил твое уважение. Я должен отказаться от тебя.

Я повернулся к двери и взялся за ручку, когда за спиной у меня зашуршали юбки, и я понял, что мисс Дарси бросилась следом.

— Мистер Уикхем, — сказала она тихим дрожащим голосом. — Я поражена, ошеломлена. Я в таком расстройстве и смущении, что не знаю, как вам отвечать. Ваша привязанность, такая нежная, бескорыстная и преданная, не может не находить у меня отклик. Я всей душой сострадаю и сочувствую вам, но меня тоже должно пожалеть.

Я поцеловал ей ручку.

— Мистер Уикхем, — воскликнула она, отдергивая ее, — я должна просить вас удалиться, как для моего блага, так и для вашего. Видит Бог, я никого не осуждаю, хотя никогда не поощряла ваши чувства. Я не отсылаю вас прочь. Я прошу только дать мне время собраться с мыслями.

Стараясь выглядеть как можно более смущенным и пылким, я поклонился и вышел. По дороге мне попалась Молли Блэнч со стопкой выглаженного белья.

— Мисс Дарси немного нездоровится, — сказал я. — Будь любезна, извести миссис Янг, ладно?

Я поднял глаза к окну, и увидел сквозь муслиновую занавеску, что она опустила голову на руки и рыдает так, будто сердце ее разрывается.

Примечание:

1. В оригинале — «стать к черте» (come up to the scratch), т.е. в стартовую позицию на беговой дорожке. Это жаргонное выражение использовали, когда хотели сказать, что кто-то решился сделать предложение — П.

Письмо 52. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 2 августа 1811 года

Едва ты удалился, я сбежала по лестнице и увела ее в сад. Мы обе направились в беседку, чтобы найти там тень и уединение. В простоте своей она всю жизнь беспрекословно выполняла требования света, и не только никогда не преступала правил, но даже и помыслить не могла, что ей может грозить такая опасность. Поэтому стыд и горе овладели ею сверх всякой меры. Ее душили слезы, а в уме царила сумятица несвязных воспоминаний. Потом более спокойные размышления пришли на смену буре страстей, причин коей я не могла понять, пока мне не доставили твое письмо. Ее отчаяние не значит ровно ничего. В юности слезы текут легко. С горя она не умрет — одеколон помог ей восстановить равновесие.

Письмо 53. Джордж Уикхем Джорджиане Дарси

Хальверс, окрестности Рамсгета, 2 августа 1811 года

Прелестнейшее создание, твои слезы невыразимо терзают мою душу. Ты имеешь полное право винить меня в том, что я пожертвовал спокойствием твоей души, дав волю своему открытому и порывистому нраву. Если я домогался тайн твоего сердца с излишним пылом, причиной тому только жар и (осмелюсь ли добавить?) чистота моей привязанности. Поверь, что мои чувства именно таковы, какими я их тебе описал — если бы я мог, я связал бы наши жизни навеки. Я вижусь с тобой с радостью и расстаюсь с печалью. Милая моя Джорджиана, я обращаюсь к тебе так, я предъявляю права на твою дружбу и твою нежность только потому, что свято убежден, что способен составить твое счастье. Сам я без тебя никогда не буду счастлив.

Письмо 54. Джорджиана Дарси Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 3 августа 1811 года

Никогда, никогда не пишите мне более таких безумных слов! Я желаю этого всем сердцем. И, умоляю, не отвечайте — о переписке не может быть и речи.

Письмо 55. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 7 августа 1811 года

Дражайшая моя Кэт, ненаглядная Кэт, я не упустил из виду наши планы. Я удалился от мисс Дарси на несколько дней. Уповал ли я, что она раскается? Да, уповал. Сердце ее отходчиво. Если она и сочла меня дьявольски дерзким, то только оттого, что сама — ангел, и готова видеть ангела во мне. Сегодня рано утром я нанес визит. Она читала, и была очаровательна в простом белом платье с цветочным узором. Твой вкус, как всегда, безупречен — платье ей к лицу и на редкость элегантно. Она отложила книжицу и улыбнулась мне. Я поднял ее и увидел, что это «Жизненное призвание» Лоу.

— Думаю, что стал бы лучше, ежели бы чаще бывал в церкви, — заявил я с траурным видом, забавляясь нелепостью собственных слов.

— Мой брат посещает церковь регулярно, — отвечала она, — и в мире нет человека лучше.

Она демонстрировала самое прелестное раскаяние, а я вел себя самым кротким образом.

— Я не стою твоей свежести, твоей невинности, — продолжал я, покусывая губы и избегая ее взгляда, чтобы не рассмеяться вслух. — Я обожал тебя еще тогда, когда ты была ребенком, но пусть мое чувство тебя не тревожит. И красотой, и нравом с тобой никто не сравнится, а именно нрав мужчина должен ценить более всего. Каким бы нестойким не был он сам, он мечтает о кроткой и нежной жене.

Ее обуревало желание спасти меня, сделать из меня доброго христианина.

— Я боготворю тебя, но тебе надлежит с презрением взирать на мои порывы. Неужели ты полагаешь, что я вовсе лишен честных и благородных чувств? — говорил я. — Что я стремлюсь принести тебе несчастье? Ты не должна меня любить, дорогая. Я не достоин твоей любви.

Я оставил ее очарованной и ошеломленной. С величайшей выдержкой я ограничился тем, что поцеловал кончики ее пальцев и бросил на нее полный меланхолии взгляд. Мне более от нее ничего и нужно, но пусть думает, что меня сдерживает деликатность, а не равнодушие.

Как восхитительно было следить за переменами на ее лице, и видеть, как неудовольствие уступает дорогу нежности. Я отколол цветок от ее платья, и почувствовал, как она вздрогнула.

— Я буду несчастнейшим человеком на свете, если ты откажешься даровать мне эту милость — для тебя это ничего не стоит, а для меня так много значит.

И я прижался губами к нежным лепесткам.

— Это было бы достойным наказанием за вашу дерзость, — сказала она, но отдала мне цветок.

Посылаю тебе его в конверте.

Письмо 56. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 9 августа 1811 года

Ты вправе бранить меня за то, что я не написала тебе ранее. Мне надо поведать тебе тысячу мелочей и ничего существенного. Мне приходится ступать с крайней осторожностью. Своими льстивыми речами ты сумел проложить дорожку к ее сердцу, а чувства у нее не менее стойкие, чем глубокие [1]. Но сейчас она пребывает в унынии, вместо того, чтобы ликовать. Те, кто дает полную волю своим чувствам, видят ли они в этом мире долину слез или чертог наслаждений, редко умеют чувствовать сильно.

Сегодня пополудни она спустилась ко мне бледная как снег, и молча села, уставив глаза в пол. Она была потрясена и расстроена. Что ты ей наговорил? Достало бы честного признания в грехах: чтобы обман удался, он должен основываться на правде. Не напугал ли ты ее? В ее душе явно происходит борение между желанием и долгом. Я, чем могла, способствовала твоим интересам.

Немного погодя мы сели пить чай. Я не спускала с нее глаз: она словно бы чего-то ожидала. Убеждена, ждала, что я спрошу, где она была. Потом она торопливо вскочила, села за фортепиано и принялась повторять арию, которую я играла до того. Оперные арии почти всегда посвящены любовному безумию, и я без всякого труда перевела наш вялый разговор на сей предмет. В ее возрасте уже пора думать о чувствах, во всяком случае, в теории.

— Женщина никогда не должна открыто проявлять свои желания, — заявила я. — Женская стыдливость — вот естественная защитница нашего пола. Самый достойный, самый лучший человек всегда сумеет убедить женщину, что он ее обожает, что он — ее добровольный раб, и во всем покорен ее воле. Мужчина имеет право выбирать и говорить, женщина — только отвечать, когда ее спросят. Так устроен мир, милочка.

— И вы полагаете, что так и должно быть?, — спросила она, опустив подбородок на скрещенные пальцы, как она делает всегда, когда беседа ее занимает.

— Да, — отвечала я с улыбкой. — Прежде, чем доверить свою жизнь мужчине, надо увериться в его чувствах. Тогда он будет знать, что твое сердце принадлежит ему целиком, а ты избежишь мучений неразделенной страсти. О! Девочка моя! — продолжала я, с трудом сдерживая веселье. — Кому захочется навязываться в духе Эммы Кортни [2]? Как это неподобающе, как неестественно, когда молодая барышня, вместо того, чтобы дозволить за собой ухаживать, ухаживает сама!

Тут мисс Дарси рассмеялась.

— Мужчины — тщеславные создания, и мы обязаны хранить достоинство нашего пола, насколько это в наших силах.

— Понимаю, — сказала она, и внезапно стала серьезной, словно мысли не позволяли ей сказать ничего более.

По первым же предлогом я ее покинула, и теперь пишу тебе. Льсти ей, убеждай ее всеми силами, завоюй ее неохотную любовь. Она должна предаваться фантазиям и думать только о твоем счастье: чем более она будет поглощена тобой, тем менее ей будут бросаться в глаза странности ее положения.

Примечания:

1. Ср. финал «Леди Сьюзен» — Э.

2. Героиня романа Мэри Хэйс, которая преследовала своего Августа и лично, и с помощью писем, не подозревая, что он тайно женат на другой — Э.

Письмо 57. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 12 августа 1811 года

Рано поутру я устремился на встречу с мисс Дарси и нашел ее на морском берегу. Она гуляла с собакой и пела. Она пожелала мне доброго утра и внимательно посмотрела прежде, чем принять поданную ей руку.

— Рыбаки только вышли в море, — сказала она, глядя вдаль.

Неуклюжий тощий юнец Джон Фентон брел впереди, пиная кучи песка и пуская камешки по воде. Я был так же степенен и почтителен, как самый степенный молодой священник, хотя она выглядела восхитительно прелестной, и ее глаза сияли мягким выразительным светом.

Позволь поведать тебе, что весь наш разговор касался только одной темы и имел только одну цель. Я пытался убедить ее, что жить без нее не могу, что сердце мое будет навеки разбито, что я и думать не хочу о том, чтобы полюбить другую. Я вещал о жаре своей страсти и упорстве надежд, я говорил с подобающим унынием, и казалось, был вот-вот готов отбросить то, что ей следовало счесть ложной деликатностью и нелепой гордостью.

Я льстил ей с самым умильным и благодарным видом.

— Ты — свежий, чистый цветок, — сказал я, целуя ей руку. — Твое совершенство делает мои прегрешения еще более тяжкими.

Теперь она не отнимает руки, и не боится гулять и разговаривать со мной наедине, только в сопровождении далекого слуги. Она приобрела привычку видеть во мне поклонника, и мое общество становится ей день ото дня приятнее. Меня отличает самая строгая сдержанность: я ни разу не обнял ее со страстью, не прижал к себе, даже не коснулся ее губ в поцелуе. Да, она очаровательна, в этом нет сомнений, но не увлекает и не чарует. Я сам немного удивлен собственным бесстрастием. Считается, что невозможно ухаживать, не испытывая хоть каких-то чувств, но, по правде говоря, не будь у нее тридцати тысячи фунтов и не будь месть так сладка, я бы вовсе не обратил на нее внимания. Если бы она была податливой и пышнотелой, она пробуждала бы больший интерес… ей не помешала бы и некоторая доза капризности и ветрености.

Но ее воспитали в строгости и добродетели, и строгой и добродетельной она остается. С этим ничего не поделаешь.

Можешь быть уверена, что по доброй воле я ни скажу ей ни слова о том, что произошло между мною и ее братом. Я не делал признаний. Я не устраивал покаяния. Я только намекнул на опрометчивые поступки, ошибки и прегрешения молодости.

Она в полной мере сознает, что я — не тот поклонник, какого с радостью примут в гостиной ее тетки.

— Мое доброе мнение и дружба всегда будут с вами, — сказала она виновато. — Вы не должны принуждать меня к большему.

Я заверил ее, что и помыслить о том не смею.

— Я не стану тебя преследовать, — добавил я. — Я считаю тебя прекраснейшей из женщин, единственной, кого я выбрал бы себе в жены [1]. Ты всецело владеешь моим сердцем.

Мы пожали друг другу руки и расстались у поворота к нашему дому.

— Ангел небесный, — бросил я вполголоса, в уверенности, что она меня услышит.

Она обернулась, замерла, улыбнулась и присела.

— Мистер Уикхем, сэр, — сказала она.

Теперь ты знаешь все. Сделай, что можешь, чтобы посодействовать мне далее. Я являюсь с визитом ближе к полудню.

Примечание:

1. Опять «Эвелина», т. 3, письмо 14 — Э. Речи Уикхема написаны как коллаж из популярных романов — П.

Письмо 58. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 12 августа 1811 года

Твои дела идут прекрасно. Можешь быть уверен, что ты в самой надежной позиции. Какое она все-таки дитя! Какое маленькое, наивное дитя! Она так смутилась, так потерялась, когда ты вошел в комнату, что я сочувствовала ей всей душой. Я видела, как она опустила глаза. Заметил ли ты, что руки ее дрожали? Как красят ее эти знаки любви! Чистота первого чувства имеет свою прелесть. Она достаточно молода и достаточно богата, чтобы полностью пренебречь своим будущим и позабыть о всякой осмотрительности.

Она не сказала мне ни слова, а обман полностью чужд ее натуре. Она забросила свою переписку. Преследование, успешное преследование нашего плана уже вбило клин между братом и сестрой. Соединяющее их доверие подорвано, хотя мистер Дарси о том не подозревает и оттого не страдает от этой потери. Оба чувствуют только самую чистую и бескорыстную привязанность. Попомни мои слова, когда она станет твоей женой, он примется избегать ее, как дьявол избегает святую воду. Он постарается разжечь свою обиду, и потерпит поражение. Ему придется смириться, и тем острее будет его унижение. Поверь мне — я понимаю его натуру. Он приложит все усилия, чтобы судить ее так же, как ее станет судить свет: как испорченную себялюбивую красотку, сбежавшую с молодым человеком без гроша в кармане. Его боль сокрушит ее сердце — если этого не сделает его холодная, надменная, неумолимая гордость. И тогда ты сможешь торжествовать — твоя месть будет воистину полной.

По правде, тот, кто бросает вызов свету, рано или поздно обречен столкнуться с последствиями. Она погубит себя в пятнадцать лет — и все из-за девического упрямства, романтизма и некоторой доли глупости. Она станет предметом насмешек и презрения. Самая ее юность приведет к тому, что о ней станут судить в прямом противоречии с ее подлинной натурой. В устах светских сплетниц она превратится в развязную и дерзкую ветреницу, бессердечную пустоголовую эгоистку, равнодушную к чувствам своих родных. Побег в Гретна Грин навеки опорочит ее в глазах ее опекуна полковника: он потеряет к ней уважение, станет обращаться с холодностью, и не сможет более писать искренние и забавные письма. Она станет «бедняжкой Джорджианой», и с ней будут хоть как-то считаться только до той поры, пока ее брат не нарожает собственных детей, и между ним и его сестрой не появятся новые наследники.

Я едва не переменилась в лице, когда ты справился о ее брате. Я изумлена, что ты решился упомянуть его имя так рано. Хотя ты лучше можешь судить об опасности, и я постараюсь не тревожиться. Но ты сильно рисковал. Особливо меня восхитило искусство, с каким ты пленил ее сердце и соблазнил ее рассудок. Она не имеет ни малейшего понятия, как тебе противостоять, и я твердо убеждена, что не питает ни малейших подозрений. Мы словно бы подкидывали ее в воздух раз за разом, как подкидывают маленьких детей, покуда у нее не закружилась голова, так что она не знает, на каком она свете и как отличить истину от лжи. Мастерское достижение, Джордж, и вправду мастерское! У нее не достает времени задуматься. Но ты должен закрепить ее за собой окончательно и как можно быстрее. Пора кончать с околичностями, если понадобится — силой: добыча должна быть связана неразрывными узами. Пришло время разыграть Ловласа, мой любимый, и никто никогда не посмеет тебя укорить [1].

Примечание:

1. Смысл этого зловещего совета станет понятней, если вспомнить, что герой романа Ричардсона «Кларисса» кавалер Ловлас изнасиловал героиню, не желавшую уступать его домогательствам — П.

Письмо 59. Полковник, достопочтенный Ричард Фицуильям Джорджиане Дарси

Лондон, Штаб конной гвардии, 10 августа 1811 года

Милый мой котеночек, я снова на английской земле и в полной безопасности. Будучи отряжен из Португалии с депешами, я провожу время, слоняясь по Генеральному Штабу, и мечтаю покинуть Лондон, в коем жарко, грязно и не с кем перекинуться словом. Я изнываю от скуки. Боюсь, тебя позабавит сия прежалостная картина, но я и вправду заслуживаю сострадания.

На той неделе я рассчитываю оказаться в отцовском поместье и напишу тебе оттуда в подробностях.

Письмо 60. Вдовствующая леди Карден Джорджиане Дарси

Виндзор, 10 августа 1811 года

Леди Карден напоминает мисс Дарси о ее долге перед семьей и считает себя вправе выразить удивление. Она ожидает учтивого и любезного ответа следующей почтой.

Письмо 61. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Пемберли-хаус, Дербишир, 13 августа 1811 года

Тревожусь, что до сих пор не получил от тебя письма, милая сестричка, и уповаю, что ты пребываешь в здравии и благополучии. К мистеру Бингли присоединились его сестры и зять — завтра они отправляются в Йоркшир. Я задержусь в П. на два дня, так что письмо, отправленное на лондонский адрес, меня уже застанет.

Письмо 62. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 14 августа 1811 года

Бесценная моя Кэт, раз я лишен счастья видеть себя, доставлю себе удовольствие написать тебе, чтобы занять бездельные часы. Прошлой ночью я долго лежал без сна, размышляя о перемене в своих обстоятельствах. Я думал о том, как я буду наслаждаться богатством и роскошью, обрету положение в свете и состояние, и получу доступ к власти и влиянию.

Ты спросишь: «К чему я об этом пишу?», и я отвечу, что во всех разговорах с мисс Дарси я убеждаю ее в том, что мы должны решиться на окончательный шаг. Я знаю, что ты следила из окна, как мы целый час гуляли по роще. Само слово «побег» внушает ей ужас, и она пытается найти уловки, чтобы примириться со своей совестью. Терпение мое на исходе — кредиторы преследуют меня письмами, почтенный мой прародитель не скрывает мнения, что я — не годный ни на что городской повеса, а тут еще мисс Дарси с ее детской невинностью! Мне все равно, пусть заливается слезами, лишь бы согласилась бежать в Шотландию. Как любит повторять мой дед, что с возу упало, то пропало!

Мы остановились в тени деревьев, и я обратился к ней:

— Господь мне свидетель, я знаю, какая дерзость с моей стороны даже мечтать об обладании таким сокровищем. Не сердись на меня! Будь ко мне снисходительна, прояви доброту, милая моя Джорджиана. Я знаю, что смогу жить, как подобает христианину.

Я взглянул на мисс Дарси, ища признаки слабости. Я и впрямь услышал подавленный всхлип, и увидел, что ее обуревает страстное волнение, а не гнев или недовольство. Мне пришлось прерваться, потому что явилась одна из горничных. Пемберлийская прислуга меня недолюбливает. Это оказалась Молли Блэнч, которая не спускала с меня подозрительных глаз, и удостоила такого короткого, такого убийственно короткого и ледяного кивка, что я с трудом сдержал улыбку.

— Я принесла барышне зонтик, — воскликнула она, раскрывая его. — И теплую накидку. Мистер Уикхем, как же вы не видите — начался дождь, и бедная леди вся дрожит, и побледнела так, что в лице не кровинки не осталось!

Воображаю, о чем она подумала. Если бы она осмелилась, она бы сказала мисс Дарси, что я — подлый пройдоха, хитрый изменщик и коварный интриган. Может, так оно и есть, но меня мало тревожит, что думает обо мне дерзкая девчонка, раз я не могу сделать ее своей союзницей.

Прощай, Кэт, милая моя Кэт, до завтрашнего утра!

Письмо 63. Венеция Хардингхэм Джорджиане Дарси

Шотландия, 13 августа 1811 года

Должно быть, тебя сильно удивит это письмо, моя милая подруга. Я — легкомысленная и ветреная девчонка, и мне следовало ответить на твое письмо еще несколько недель назад. Сколько всего случилось с тех пор, как я оставила наш жуткий пансион! Я побывала в Бате, в дедушкином поместье Энскум в Уилтшире, а теперь еду все дальше на север, сначала в Хэрроугейт, а потом в Эдинбург. Я повидала, я ступила на землю твоего возлюбленного Дербишира. Никто не может считаться истинным ценителем живописного, ежели он сначала не прочитал Гилпина, а потом не любовался холмами и долинами Дербишира [1]. Дикая красота пейзажа так близка к истинно прекрасному!

Отнеси сей приступ чувствительности с моей стороны на счет жарких похвал, какие ты не раз расточала родным местам. Поместье твоего брата оказалось нам по пути, и мы совершили обычный осмотр. Твои домоправительница и садовник были с нами очень любезны. Они весьма обрадовались, когда узнали о нашем знакомстве, весьма огорчались, что ты сейчас не дома, и с радостью предвкушали приезд твоего брата. Что за чудом природы он должен быть, раз и его сестрица, и его слуги — все перед ним преклоняются, а ведь они знают его с пеленок, и видели, как у него резались зубы.

Шотландия великолепна, а шотландские джентльмены умны, умеют поддержать беседу и составляют приятный контраст с джентльменами английскими, кои, насколько я могу судить, разбираются исключительно в вине и лошадях. Я предаюсь самым разнообразным развлечениям, всегда весела и всегда в компании, и меня преследует отчаянный повеса, что доставляет мне безмерное удовольствие, поскольку я не имею ни малейшего намерения потерять голову или позволить себя обойти. Он думает убедить меня, что пленился моими beaux yeux [2], но полагаю, все дело в обширном поместье моего деда. Ему меня не обмануть. Моя belle-maman [3] всегда говорит, что мужчина, который стремится завлечь девушку и склоняет ее преступить границы приличия, обходится с ней нечестно и из него никогда не получится хороший муж. Но, однако же, как забавно оказаться предметом светских сплетен и читать о себе в газетах! А как восхитительно вызывать зависть у всех своих подруг! Будь ты со мной, уверена, ты глянула бы на меня своими кроткими темными глазами, и я тут же почувствовала бы, какое я бессердечное создание. Но надо же как-то разгонять скуку! Милая Джорджиана, откроюсь тебе, что, как бы не соблазнительны были мысли о свадебном наряде, бриллиантах и кружевах, я бы не пожелала стать невестой, даже если бы мне пообещали графский титул. Брак — это чересчур серьезно!

Я вынуждена оборвать письмо — меня зовут. В довершение напишу, что остаюсь твоей преданной подругой.

Примечание:

1. Знаменитый ландшафтный архитектор Гилпин воспевал красоты Дербишира как образец «живописности». Некоторые критики полагают, что Джейн Остин задумала «Гордость и предубеждение» как пародию на культ «живописной природы», точно также, как «Разум и чувство» пародируют сентиментальный роман, а «Нортэнгерское аббатство» — роман готический. Кстати, Элизабет Беннет читала Гилпина и весьма ядовито сравнила мистера Дарси с сестрами Бингли с рекомендуемой этим автором «живописной группой из трех коров» (ГиП, гл. 10). Надо думать, мистер Дарси оценил намек — П.

2. Прекрасными глазами — фр.

3. Мачеха

Письмо 64. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 15 августа 1811 года

Как кстати у тебя приключилась мигрень, моя несравненная Кэт — ты даже ухитрилась выглядеть бледной и томной! После чая, когда ты так любезно оставила нас наедине, я снова принялся убеждать мисс Дарси отправиться в Шотландию. Главным препятствием все еще остается страх перед братом. Я поощрял ее дать своим желаниям волю. Она предпочла бы, чтобы мы вдвоем бросились к его ногам. Она воображает, какой ужас, какую страшную боль причинит ему ее внезапный побег. Брат ее — гордец. Да, он щедр, благоразумен, великодушен и прям, но при том его снедает гордыня, какой лишена его сестра. Я сообразил, как саму неприязнь мистера Дарси ко мне обернуть себе на пользу. Я заявил, что не в силах обеспечить ее должным образом, чтобы она могла вести жизнь, подобающую ее званию и положению в свете. Я знал, что этого предположения достаточно, чтобы вызвать ее негодование и заставить забыть природную робость.

— Деньги меня не заботят, — ответила она. — Я забочусь только о чувствах моего брата. Неужели ты не понимаешь? Я не хочу лишать его душевного спокойствия даже на мгновение.

Я сжал ее руку. Я молил ее подумать хорошенько. Я вел себя как адвокат, каким так и не стал. Разве не является ее счастье величайшим желанием ее брата? Да, это так, отвечала она. Так разве брат не простит ее, если она последует велению сердца и тем самым составит свое счастье? Готова ли она доверить мне свою жизнь? Докажет ли она свою готовность, дав мне непреложные доказательства своего доверия? Я не решился двигаться дальше, опасаясь утратить все, чего сумел добиться.

— Поверь мне, — воскликнул я с жаром, — я скорее положу руку в огонь, чем попрошу тебя поступить против совести [1].

— Я не могу усомниться в своем брате, — сказала она с самым трогательным выражением и с самым неподдельным простодушием, — хотя неприличие моего поступка его огорчит и расстроит, нет, горько оскорбит, ежели он увидит, как я счастлива, он смягчится к тебе.

— Моя несравненная, моя обожаемая, моя великодушная Джорджиана, чтобы быть счастливыми, нам надобно пожениться, — сказал я, бросив на нее томный взгляд.

— Но я не могу выйти замуж без согласия опекунов [2], — заявила милая девочка.

— В Шотландии можешь, — сказал я, нежно сжимая ее руку. — Решишься ли ты перенести ради меня позор и клевету?

— Милый Джордж», — отвечала она (и я едва не вскрикнул от ликования!), — готов ли ты жениться на мне, если у меня не будет ничего?

— Мне нужно не твое состояние, любимая, а ты сама.

— О! Но это не так! — воскликнула она. — В прошлом году кузен Ричард мне все объяснил. Мое приданое — оно переходит по брачному контракту. Милый мой друг, ты действительно готов всем пожертвовать?

На ее глазах проступили слезы. Я самым пылким языком заверил ее в чистоте своих намерений. Уверен, теперь она моя. Какая невинность и какое невежество! Я не стал объяснять ей, что она ошибается, и что по закону, если она выйдет замуж без брачного контракта, все ее деньги перейдут ко мне и Фицуильямам не достанется ни гроша [3].

Нас прервали: появилась служанка, чтобы развести огонь, и принялась так грохотать и греметь, что посрамила бы самую суровую тетушку самого строгого викария.

Примечания:

1. На этот раз не «Эвелина», а «Белинда» Марии Эджуорт — Э.

2. По английскому закону 1753 года девушка до 21 года не могла выйти замуж без согласия родителей или опекунов. Но на Шотландию действие закона не распространялось. Там для того, чтобы брак был признак законным, достаточно было заявить о намерении вступить в него в присутствии свидетелей. Поэтому Уикхему и Джорджиане было достаточно добраться до пограничной деревушки Гретна-Грин и обратиться к деревенскому кузницу (у него хранилась книга записей гражданского состояния). Естественно, скандал был бы ужасный (см. рассуждения миссис Янг в предыдущем письме) — П.

3. Именно так — по тогдашним законам все состояние жены становилось собственностью мужа, если иное не было оговорено в брачном контракте (для чего его и заключали). Желающих понять, какие это порождало проблемы, отправляю к «Женщине в белом» Уилки Коллинза. Джорджиана была особенно уязвима, потому что приданое досталось ей по наследству: пока был жив ее отец, он мог лишить ее приданого, но брат этого сделать не мог — П.

Письмо 65. Эстер Саржент мистеру Дарси

Брик-стрит, Рамсгет, 12 августа 1811 года

Сэр, уповаю, Вы простите мне мою вольность — если бы не величайшая тревога, я бы никогда не осмелилась Вас побеспокоить. Сердце мое трепещет во мне, и я не вижу другого способа помочь мисс Дарси, кроме как написать Вам. Я была бы Вам очень обязана, ежели бы Вы сюда приехали, даже ежели вызову Ваш гнев, коли мои страхи окажутся никчемными.

Бедная барышня доверилась устам лживым, которые говорят злое. Во имя любви, которую я всегда питала к Вам и Вашей милой, блаженной памяти матушке, поверьте мне, дорогой хозяин, что мы окружены кознями нечестивых и посреди нас пагуба [1].

Остаюсь Ваша покорная слуга и всецело к Вашим услугам.

В письмо вложены склеенные обрывки писем Джорджианы Дарси:

… Неужели меня обманывают? Неужели со мной не честны? Кому я могу довериться? Вправе ли я открыть… предать… Загадки…

Милая кузина, не знаю, как написать об этом, но, кажется, я нуждаюсь в добром совете…

Примечание:

1. Методистка Эстер Саржент читала только Библию, поэтому и пишет кусками библейских стихов.

Письмо 66. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Пемберли-хаус, Дербишир, 16 августа 1811 года

Милая сестричка, я надеялся получить длинное, подробное письмо, а не изящную записочку [1]. С тобой все в порядке? Ты счастлива? Я многое бы отдал, чтобы увидеть лист, переполненный твоими мыслями.

Примечание:

1. Считалось, что барышням подобает писать изящные записочки на элегантных листиках бумаги и не утомлять адресата слишком большим количеством новостей — Э.

Письмо 67. Джордж Уикхем Джорджиане Дарси

Хальверс, окрестности Рамсгета, 18 августа 1811 года

Сладчайшее создание, наши сердца разделяет всего три мили, и я могу думать только о моем чистом ангеле. Самая мечта, что я когда-либо назову тебя своей, лишает меня аппетита, благоразумия и сна, хотя я был бы только рад, ежели бы ты мне пригрезилась! Все мои мысли — единственно о тебе. Меня жестоко удручает, что я причинил тебе горе, и мое единственное оправдание в том, что вся моя жестокость и суровость были порождены безумным страхом лишиться тебя. Я бы не смог этого вынести. Но все это теперь позади.

Я молю, чтобы наступил рассвет. Я явлюсь к тебе с первыми лучами солнца. Что бы не случилось, любимая, я навеки останусь твоим самым преданным рабом.

Письмо 68. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 18 августа 1811 года

Нынче днем мисс Дарси снова отказала мне, пока мы сидели в маленькой белой беседкой с чудным видом на море. Я прилагал все усилия, я пылал страстью, настаивал и страдал, и все без толку. И тогда я решил, что с меня хватит умильной любезности — пора использовать ту власть, какую я приобрел над ее чувствами. Она не желала слышать ни одного дурного слова про своего любезного братца.

— Как ты решился, как ты осмелился заявить, что желания моего брата продиктованы себялюбием! — заявила она с пылающими глазами и щеками, побелевшими от гнева. — Он — самый близкий мой родственник. Я обязана ему всем. Он заменил мне отца… А ты хочешь принудить меня порвать с лучшим из братьев. Ты скорее готов судить его несправедливо и нечестно, чем оказать мне милость и немного подождать.

Я страстно заключил ее в объятья.

— Но как долго придется ждать, милая! — воскликнул я. — Ты не забыла, что до твоего совершеннолетия еще целых шесть лет. Неужто ты думаешь, что твое семейство откажется от мысли заключить блестящий союз, даже если ты будешь отвергать все предложения? Неужто ты веришь, что они не пожертвуют тобой, чтобы утолить амбиции и приобрести новые связи? Неужто ты полагаешь, что я буду стоять в стороне и смиренно переносить, как другие мужчины домогаются твоей руки? Или ждать, пока тебя продадут тому, кто предложит наибольшую цену?

Я был в такой ярости, какой давно не упомню, но ярость она приняла за страсть и приникла ко мне. Я взял ее за подбородок и поглядел в кроткие темные глаза, полные слез. Я не поцеловал ее, хотя почти уверен, что этого-то она и ждала.

— Мне не следует принуждать тебя пожертвовать всем ради меня, оставить все, что тебе дорого, но сердце может вынести только свою меру горя. Тебе не приходило в голову, как это низко и постыдно для человека без гроша в кармане добиваться руки богатой женщины?

Она вспыхнула. Я затаил дыхания, поняв, что она вот-вот сдастся.

— Значит, ты меня не любишь, — сказал я печально.

Она потупилась.

— Я не хочу причинять боли. Если без меня ты будешь несчастлив, — сказала она дрожащим голосом, — я согласна бежать в Гретна Грин.

— Чего еще я могу просить у тебя, любимая моя Джорджиана?, — отвечал я, понизив голос и стараясь говорить как можно смиреннее. — Может, разумнее было бы хранить спокойствие и сдержанность. Я никак не могу рекомендовать свое поведения за общий образец. Прости меня. Я так тебя боготворю, что никогда не обижу по своей воле.

Знаю, знаю, что шел опасно близко к ветру. Разве ты не предупреждала меня, что не стоит задевать братца? Но жребий брошен и выигрыш почти что у нас в руках, божественная моя Кэт. Как же я устал от добродетели! Как мне хочется напиться допьяна и предаться разгулу вместе с моим славным Вэнситартом!

Письмо 69. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 19 августа 1811 года

Разве я не предупреждала тебя, что не стоит задевать братца? Глупый, глупый Джордж! Она любит его также сильно, как ты ненавидишь. И это было неблагоразумно: ей еще предстоит со всей кротостью молить его за тебя. Дорогой мой, не стоит терять здравомыслия! Зачем лишаться преимуществ, какие сулит этот брак, блестящий во всех отношениях?

Но вчера ты и впрямь многого сумел добиться. Хотя она и смиренница, но временами забывает об осторожности, особливо когда полагает, что ее никто не видит.

Я видела, как она шла упругим шагом, вся раскрасневшись и с сиянием тайного восторга на лице, а потом появилась в комнатах со спокойным выражением и любезной улыбкой, как если бы ничего не случилось, и она просто вернулась с приятной прогулки. Она взяла батистовый платок, который обвязывает широкой полосой кружева, и прилежно погрузилась в работу. Я пошевелила дрова в камине.

— Чай остыл и перестоялся. Послать за новым?

— Нет, нет. Слышите, звонит звонок — пора переодеваться к обеду. Я поговорю с вами позже.

И она бросилась прочь из комнаты.

Сегодня тихий и ясный день, поэтому мы отправились на этюды. Мы брели солнечной мощеной дорогой, местами затененной древесной зеленью, в поисках хорошего морского вида, пока не поднялись на крутой утес, с коего нам открылась яркая голубизна морских просторов, поблескивающая пеной волн. Дул прохладный, освежающий ветерок. После энергичной ходьбы мы уютно устроились на узком краю утеса, укрывшись от жаркого солнца в тени свисающих деревьев [1]. Вид был великолепный, мисс Дарси — не менее великолепна, когда она, раскрасневшись от ветра, заливаясь смехом, придерживая юбки и теряя шляпку, взбиралась вверх, к укрытию и доверительной беседе. Все наши беседы полны намеков на тебя, любовь моя, хотя малютка даже не догадывается (конечно же, нет!) о том, сколь многое мне известно.

Вечером было ровно то же самое. Она не в силах усомниться в правилах, вкорененных в нее с детства, однако эти правила, сами по себе безупречно подходящие к ее положению в обществе, не в силах противостоять влечению к тебе, которое делается лишь сильнее благодаря фантазиям и слабостям, какие любят лелеять молоденькие девушки, только вырвавшиеся из классной комнаты. Я шила для бедных, а она пела. Сможешь ли ты такому про меня поверить? Тем не менее, это правда. Только представь, как я подрубаю подол очаровательного поплинового передничка [2]!

Знаешь ли ты, что она прекрасно поет, так же хорошо, как умелая певица? С силой, страстью и подлинной выразительностью, совсем не как пансионерка. Воображаю, как ее презирали за это прочие ученицы: для незрелых и невежественных умов все странное незаконно, а все необычное — неприлично.

— Ты приведешь в восхищение множество гостиных, — воскликнула я, поаплодировав в знак одобрения.

Улыбка истинного восторга тут же исчезла с ее лица.

— Я не желаю такой жизни, — произнесла она торопливо, залившись краской, что явно свидетельствовало о душевной тревоге. — Мне не нужны перья, цветы и побрякушки. Нет, это не для меня! Я хочу вести активную, полезную, нужную жизнь. Я хочу, чтобы я не зря появилась на свет.

Она никогда не говорила о себе самой так много и с такой страстью, так что я была немного удивлена.

— Но ты и сейчас не такова, как иные знакомые мне себялюбивые ветреницы, не буду называть имен, всегда готовые флиртовать и расточать улыбки в компании мужчин, — сказала я, не отрываясь от шитья и притворяясь, что не замечаю ее изумленного румянца. — Я говорю правду, милая моя. У тебя много здравого смысла, твердая вера и пылкая набожность, ты склонна к размышлениям и обращаешься с людьми с кротостью и терпением. Узнать тебя — значит, тобой восхищаться.

— Вы льстите мне, дорогая мадам! — воскликнула она, сжимая и разжимая руки и не в силах усидеть на месте. — Уповаю, что всегда буду достойна вашего доброго мнения.

Руссо где-то заметил, что любовь — это заблуждение, порожденное воображением [3], и это вполне применимо к нашему случаю. Заблуждения по природе своей пленяют. Уповаю, утром ты исполнил для нее достаточно любовных напевов, чтобы она совсем потеряла голову. Когда тебя нет поблизости, и ты не чаруешь и не соблазняешь ее, она пребывает в растерянности и унынии, как и должно быть. По этой причине я убеждала ее довериться своему сердцу.

— Нрав твой таков, что ты должна либо полюбить со всей страстью, либо впасть в тоску, — продолжала я. — Иные люди полагают знатность и богатство первейшими из земных даров, и, коли им удается достичь их в браке, почитают свой долг выполненным.

— Верно, — отвечала она, замедляя шаг. — Но не странно ли, что люди, пожившие в свете, не желают принимать в расчет ни обстоятельств, ни особенностей натуры, и полагают, что к счастью ведет только одна дорога?

— Твой брат никогда не сможет стерпеть, ежели ты будешь несчастлива, — сказала я. — Среди самых тяжких забот, трудов и неприятностей он будет любить тебя глубоко и преданно.

Я намеревалась принудить ее к благоговейному молчанию. Я видела, что она вот-вот готова раскрыть мне душу, чего я вовсе не желала. Одного моего ободряющего слова было бы довольно, чтобы она решилась перейти от общих намеков к полной откровенности.

— Лучшая земная доля, — заметила я после краткого молчания, — это моя: желать и быть в состоянии приносить пользу. Я основываюсь на опыте, и не только на своем. Я прожила на свете двадцать восемь лет, много страдала и мало видела радости. О прошлом годе я лишилась своего последнего и ближайшего друга, но я живу, и не утратила ни надежды, и утешения. Я верую, что Господь слышит мои молитвы.

— Дорогая моя мадам, — отвечала она, задыхаясь от слез, — вы слишком хороши, слишком добры! Я тоже буду верить и надеяться!

Какая сцена! Мы могли бы представлять на театре. Когда вы поженитесь, постарайся излечить ее от привычки по любому поводу заливаться слезами. Я отнюдь не уверена, что ее брат будет так уж готов ее простить, но покуда я свое дело сделала. Теперь она не станет пытаться сбросить свои оковы.

Надменное, язвительное письмо леди Карден породило одну обиду, в то время более проницательный и сочувствующий ум мог бы заставить ее остановиться и задуматься над тем, что она собирается совершить. С ее стороны тайное замужество — беспредельная дурость. Пора действовать.

Примечания:

1. Описание заимствовано из романа Энн Бронте «Арендатор Уилдфелл-холла» — Э.

2. Вся одежда шилась вручную, причем подрубать края ткани считалось особенно скучной работой, хотя о способности девушки к рукоделию часто судили именно по этим швам. Поплин считался тканью, особенно подходящей для детской одежды, потому что он легко стирается и очень прочный — Э.

Интересно, кому из читательниц доводилось это делать? В смысле, загибаем край и швом "вперед иголку"... — П.

3. Из предисловия к роману Руссо «Юлия или новая Элоиза» о любви бедного учителя и барышни из богатой семьи. Про то, что заблуждения пленяют — из «Опасных связей» Шадерло де Лакло — Э.

Письмо 70. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 19 августа 1811 года

Не тревожься без нужды, несравненная Кэт! Теперь, когда она дала согласие на побег, я занят самыми решительными и скорыми приготовлениями. Средства есть, нанята почтовая карета из Маргета (конечно, не из Рамсгета!) на имя мистера и миссис Уикхем. Путешествие из Кента в Шотландию — долгое, достаточно долгое для того, чтобы мисс Дарси возжелала сменить имя. Я позабочусь, чтобы дороги назад не было. Еще два дня — и цель достигнута!

Письмо 71. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 20 августа 1811 года

Все было тихо и спокойно, и я пребывала в полнейшей безмятежности. Вообрази, в какое раздражение меня повергло внезапное нарушение всех наших планов. Пишу тебе в сильнейшем расстройстве — только что приключилось самое неудачное происшествие. Этот несноснейший человек, мистер Дарси, здесь, в Рамсгете: каким-то образов прослышав, что происходит, он явился, чтобы выразить свое праведное негодование.

Он прибыл с первыми лучами солнца без всякого предупреждения, хотя, как мне поведал Джон Фентон, хозяин часто исчезает и появляется по своему желанию, и никто не обращает на это особого внимания. Только пробило семь, как мне велели явиться, велели без всяких околичностей, без «пожалуйста» и «окажите любезность». Я как раз завершала свой туалет. Служанка уставилась на меня самым дерзким образом, так что я поднялась на ноги и посмотрела на нее в изумлении. Клянусь, она улыбнулась, улыбнулась едва заметной, мрачной, удовлетворенной улыбкой.

— Хозяин распорядился, чтобы вы спустились, — сказала она. — Сию минуту, без всяких отговорок.

Я спустилась в гостиную, где обнаружила мистера Дарси. Утомленный до предела, он медленно и решительно ходил по комнате. Он старался сохранять спокойствие, но одного взгляда было довольно, чтобы понять, что он в ярости. Я едва не утратила самообладания. Можешь мне поверить, в тот момент я желала ему провалиться сквозь землю! Но у меня всегда был дар изображать чувства, которые мне чужды, поэтому я улыбнулась, смутилась и выразила радость по поводу его прибытия.

— Должен разочаровать вас, мадам, я прибыл сюда без всякой радости, — сказал он, впиваясь в меня холодным пронизывающим взглядом. — Вы пренебрегаете своим долгом, и меня призвали, чтобы положить этому конец.

— Вас бессовестно обманули! — воскликнула я со слезами на глазах (трюк, который дается мне без всякого труда). — Что же я, по вашему мнению, совершила? Я была и остаюсь самым преданным и нежным другом мисс Дарси. Я забочусь о ней всеми силами.

— Вы и вправду о ней хорошо позаботились. Всю свою дружескую преданность вы положили на то, чтобы толкнуть ее в объятия бессовестного охотника за приданым.

Это внезапное заявление едва не лишило меня дара речи. Я сразу сообразила, откуда он дознался — прислуга, глаза и уши любого семейства, чья дружба бесценна, а вражда наводит страх. Это был удар, и удар сильный, но я сумела и глазом не моргнуть.

— Что за охотник за приданым? — воскликнула я. — Здесь, в этом раю для сплетниц!

Я сгорала от негодования, но старалась выглядеть спокойной, уверенной и собранной, зная, что это выведет его из себя. Я хотела его отвлечь.

— Признайте, что вы ошиблись и впали в заблуждение. Беспокойство за сестру лишило вас великодушия. Неужто вы считаете, что у нее такой непокорный нрав и такое отсутствие деликатности, что она может броситься на шею мужчине [1]? Это крайне оскорбительно для нас обоих.

Его молчание было ужасным.

— Мистер Уикхем, — наконец сказал он, как будто даже произнести твое имя было для него наказанием.

Я изобразила крайнее изумление.

— Полноте, сэр! Он, и строит козни против вашей сестры? Крестник вашего отца, вскормленный в лоне вашей семьи, о знакомстве с которым мисс Дарси с радостью оповестила всех вокруг? Джентльмен, встреченный нами в церкви, приехавший с родственным визитом к своему деду! Это невозможно.

— Мадам, — холодно отвечал он, — я дознаюсь до правды. Если вы пренебрегли долгом в отношении мисс Дарси, Богом клянусь, вам придется об этом пожалеть.

— На каком основании вы меня черните? — заявила я. — Я не потерплю угроз и не дам себя запугать. Я не стану больше слушать эти нелепости. Если вы решили, что я недостойна доверия, если мое слово для вас ничего не значит, спросите сестру. Увидите, что она скажет.

Он повернулся и бросился наверх. Я вышла из гостиной, поднялась к себе и немедля написала просьбу об уходе. Отвлекающий маневр, мой милый, просто отвлекающий маневр. Я уповаю на то, что в сестре велика сила преданности. Она твердо уверовала, что вас связывают нежнейшие узы. Я знаю, что ты заставил ее поклясться хранить строжайшую тайну, поэтому она промолчит. И к лучшему. Его ничем не смягчить. Тщетно она изливала бы перед ним свою душу.

Раз он упрям, он будет обманут. Ничто еще не потеряно.

Примечание:

1. «Леди Сьюзен», письмо 22 — Э.

Письмо 72. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 20 августа 1811 года

Снова берусь за перо, чтобы известить тебя, что враг у наших ворот, похоже, восторжествует. Я сделала все, что могла. Когда мистер Дарси поднялся к сестре, та еще спала. Это само по себе должно было бы меня насторожить — она никогда, никогда не спит допоздна. Проснувшись, она не могла поверить своим глазам, не могла говорить — она залилась слезами, прижавшись к нему. Ее слезы его огорчили, и вновь принудили меня поверить, что у него все-таки есть сердце.

— Джорджиана, — сказал он, нежно гладя ее по голове, — милая моя сестричка, что случилось? Прошу тебя, умоляю, скажи мне.

Его полный сердечной боли голос разрушил последнее сопротивление: поколебавшись, она заявила, что хочет сделать признание. Я пыталась ее увести, но ее несносный братец от нее не отходил.

— Я хочу во всем сознаться, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты знал.

— Миссис Янг, — не глядя, распорядился братец, — мы вас больше не задерживаем.

Он уединился с мисс Дарси в ее комнате, кою от моей отделяет только тоненькая перегородка. Он запер двери, но я могла разобрать почти каждое слово.

— У тебя имеются основания полагать, что это сговор? — спросил он.

Да, имеются. Да, это так, — подтвердила она к моему величайшему изумлению. — Я и раньше подозревала, что что-то нечисто, но теперь я в этом уверилась.

— Они оба замешаны, Джорджиана?

— Оба.

Сознайся, не ты ли этому виной? Может, ты совершил промах? Кому-нибудь проговорился?

Она твердо стояла на своем. Ты пытался ее обольстить. Она и вправду согласилась на побег и брак. У нее были причины верить в бескорыстие твоей привязанности. Но с недавних пор она убедилась, что ты недостоин ее доверия.

Он обращался с ней очень заботливо, разговаривая тихим, полным сочувствия тоном. Он объяснил ее, что все ее состояние, до последнего гроша, досталось бы тебе. Он был уверен, что ни один достойный мужчина не станет склонять юную девушку к вступлению в тайный брак.

— Я знала, что меня обманывают, — воскликнула она со всей силой страсти. — Знала, но не хотела признавать. Я совершила тяжкий грех, обманывая тебя.

За взрывом страсти последовал ливень слез. Немного погодя я услыхала голос Эстер Саржент (уверена, она отлично понимает, что произошло, хотя как знать, чего она при этом ищет и на что надеется?)

— Она, наконец, заснула, — сказал брат.

— Мистер Дарси, сэр, — последовал ответ.

Я легко могла представить, как она с озабоченным видом положила руку ему на плечо: ты же знаешь, как его любят и почитают слуги.

— Она молода, сон принесет ей облегчение. Ступайте перекусить, сэр, и доверьте барышню мне и Молли. Делайте то, что велит вам долг.

11 часов вечера

Я провела долгий пустой день: мне нечем было заняться, кроме как разрезать страницы нового романа. Я не видела ни одной живой души. На закате дверь скрипнула. Я подняла глаза, увидела мистера Дарси и встала со стула. Мы молча стояли напротив друг друга, он — выпрямившись и из гордости пытаясь скрыть, какую сильную ему причинили боль, я — холодно наблюдая за ним.

— Вам нечего сказать в свое оправдание, мадам?

Я зажгла свечи на каминной полке. Погода переменилась, лил дождь и стояла глухая тьма.

— Зачем? — отвечала я. — Думаю, теперь вашей первой заботой будет избежать скандала.

После долгого молчания он сказал:

— Само собой, от места вам отказано.

Я поклонилась в знак согласия.

— Я хотел бы знать, как вы могли совершить такое? Как вы могли задумать и осуществить эту низость, в то же время уверив мою сестру, что вы печетесь единственно о ее благополучии?

— Я искренне привязана к мисс Дарси, — ответила я. — Она — замечательная девушка.

— Лицемерие мне отвратительно, — сказал он, бросив на меня предостерегающий взгляд.

— Так я и полагала, сэр.

Он опустился на стул и уронил голову на руки. На его лице было выражение подлинной муки, как если бы (и я не преувеличиваю) внезапно мир лишился всей своей прелести, добродетель подточила измена и всякая вера подорвана. Вот наше торжество, чего бы оно не стоило.

— Но почему вы пошли на обман? Зачем вы так поступили?

Я пожала плечами.

— Кошка может смотреть на короля.

Он бросил на меня быстрый проницательный взгляд.

— Вот как, — заметил он. — Вот как. Вы и раньше были знакомы. Все было продумано заранее? Каждая мелочь? Даже поездка в Рамсгет?

— О! Конечно.

Не могу сказать, почему я так ответила. Я вовсе не собиралась.

— Не стану притворяться, что я вас понимаю, — холодно произнес он.

Я видела, что он бледен, ему нехорошо, и глаза у него были как у человека, получившего сильную рану, которая причиняет боль не только телу, но сердцу и уму.

— Почему вы решили устроить против нас интригу? — поинтересовался он своим надменным тоном. — Заметьте, о мистере Уикхеме речь не идет. Но вы, миссис Янг, вы женщина весьма незаурядная. Я думал, что хотя бы ради мисс Дарси…

В его голосе звучала ледяная горечь. Я дерзко посмотрела ему в глаза, в первый раз своим настоящим взглядом, а не тем притворным, каким сумела его обвести.

— Вы видели то, что хотели увидеть, сэр, — сказала я. — Вы слышали то, что хотели услышать. Я вам не лгала. Вы обманулись сами.

Он вздрогнул.

Какая странная слабость! Не думаю, чтобы он понимал, что происходит в моей душе. Я намеревалась раскрыть ему все. И не смогла. Не смогла очернить в его глазах память его отца. Не смогла отомстить тому так, как годами мечтала. Я жаждала, о, как сильно я жаждала, чтобы у сына вовсе не осталось светлых воспоминаний!

— Все эти рассуждения ни к чему, — сказала я. — Все снова станет как было.

Он улыбнулся.

— Никогда уже ничего не будет, как было.

Боюсь, что для нас все потеряно. Не знаю, каким способом нас сумели изобличить — да это теперь и не важно. Не вини меня. Твои письма не могли послужить причиной: я уничтожала их по прочтении. Прощай же до поры! Как жаль, что мы не сумели ее обвести. Буду ждать твоего ответа. Мне придется вернуться в Лондон, и я рассчитываю на твою помощь. В сложившихся обстоятельствах я вряд ли дождусь своего огромного жалования. Напиши мне несколько бодрых строчек. Знаю, что это глупая слабость, но бледное, изменившееся лицо мисс Дарси продолжает стоять у меня перед глазами.

Письмо 73. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму, отправлено с нарочным в поместье лорда Эллингхэма в Фэнуорте, Сассекс

Ричард, немедленно приезжай в Рамсгет. Как можно скорее. Никому не говори ни слова, но отправляйся вместе с нарочным. Я жду тебя.

Письмо 74. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 21 августа 1811 года

Не ожидала, что ты дезертируешь, мой милый трус. Как это мерзко, но в каком согласии с твоим нравом и правилами.

Письмо 75. Молли Блэнч Люси Блэнч в Пемберли

Брик-стрит, Рамсгет, 21 августа 1811 года

Дорогая сестрица, пишу тебе, после того, как отправилась спать. И я, и барышня вполне благополучны, слава Богу! Эстер написала хозяину, и он примчался скорее молнии. Нечестивец скрылся. Такой нечестивости еще не было видано! Не отходил от барышни, забивая ее голову глупостями, пока она не потеряла всякое соображение. Обращался со мной так, как будто я какая-нибудь непристойная девица! А какие непотребства позволял себе с этой блудницей, с этой Иезавелью [1]! Я все видела. И барышня тоже. Она меня не заметила, но я видела, видела, как она стояла на лестничной площадке. Белая как снег. Ни кровинки в лице. Потом она почти всю ночь проплакала. Бедняжечка, несчастная бедняжечка, бедная обманутая овечка! Хозяин сейчас здесь с ней, и вид у него мрачнее некуда. Послали за доктором из самого Лондона. Полковник тоже здесь, так что сама понимаешь.

«Пристрелить его, как собаку», — сказал он, и я с ним согласна. Как подумаю про барышню, просто слов не нахожу. Он достоин виселицы. Порви это письмо на клочки, дорогая Люси.

Примечание:

1. Молли тоже читала в основном Библию. Репутация библейской царицы Иезавель известна и является синонимом всякого нечестия. Впрочем, как раз распутством она не отличалась — в основном коварством и жестокостью — П.

Письмо 76. Фицуильям Дарси Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 22 августа 1811 года

Сэр, ваша низкая, бессердечная, расчетливая жестокость по отношению к моей сестре не имеет никаких оправданий. Прилагая все усилия, чтобы обольстить, обмануть и воспользоваться неопытностью молодой девушки, к которой вы должны были питать только приязнь и уважение, и самая юность и невинность которой должны были бы послужить защитой против взлелеянных вами замыслов, вы доказали, что недостойны имени «человек». Хотя бы ради моего блаженной памяти отца вам следовало бы избегать малейших попыток причинить ей горе. Искренность чувств еще можно извинить, обман — никогда. Вы не стоите даже презрения. Нет такого бесчестья, на какое вы не были бы способны. Уповаю, мы никогда более не встретимся ни на том, ни на этом свете.

Письмо 77. Сэр Бенжамен Рид Хартли Фицуильяму Дарси

Лондон, Саут-стрит,27 августа 1811 года

Пациентка — молодая, здоровая женщина. Она похудела и пребывает в унынии, пульс у нее частый, дыхание прерывистое, глаза кроткие и мягкие, жара нет, а температура скорее пониженная. Она наотрез отказалась как от настойки опия, так и от вина. Взвесив и проанализировав все симптомы, я пришел к выводу, что ее мучат печаль и тоска. Она признается, что ее разум расстроен, однако мысли ее не блуждают, и чувства не находятся в смятении. Она полностью утратила интерес ко всем занятиям и развлечениям, в коих ранее проводила время. Ей тяжело читать, и она не может заставить себя заняться музыкой, которая прежде составляла ее главную отраду.

И ее вид, и мера ее расстройства свидетельствуют о воздействии внезапного сильного потрясения на тонкую, чувствительную натуру. На мой вопрос она созналась, что «все кругом ей ненавистно», и что даже здравый смысл и доброта вызывают у нее недоверие. Но как бы не огорчали все эти симптомы тех, кому не безразлично ее благополучие, для ее же будущего здоровья и спокойствия много предпочтительнее, что потрясение проявляется так явно. Ее нездоровье — тяжелое, но не опасное. Она жестоко перетрудила свои нервические силы, а ведь известно, что причина нездоровья кроется в нарушении взаимодействия и гармонии между частями тела под взаимным влиянием симпатических нервов. Трудно излечить тело, когда душа непокойна.

Учитывая, что конституции мисс Дарси нанесен сильный урон, я бы рекомендовал ей сон, отдых, питательную и вкусную пищу при полном отсутствии каких-либо волнений. В пиявках и кровопускании пока нет нужды. Напротив, ни при каких условиях нельзя позволять ей сидеть в комнате с опущенными шторами и с лицом, отвернутым к стене. Я настоятельно советую Вам отослать ее вместе с заботливой женщиной, привычной ухаживать за больными, к какой-либо родне, которая с ней в хороших, но не слишком близких отношениях. Ее следует держать в отдалении от всех тех мест и особ, которую напрямую связаны с причиной ее нынешнего несчастья. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы особы, умышлявшие против нее, смогли к ней приблизиться, или чтобы что-либо могло пробудить в ней неприятные и несчастные воспоминания. Необходима разлука.

Письмо 75. Леди Кэтрин де Бэр Джорджиане Дарси в Рамсгет

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 30 августа 1811 года

Дорогая племянница, до меня дошло известие, что тебе нездоровится, и ты избегаешь общества. Не стану настаивать на твоем приезде в Розингс и посылаю тебе несколько новых романов и поэм, чтобы скрасить твое выздоровление. Молодые девицы — нежные растения, и их надлежит любить и лелеять. Но не допускай к себе знахарей, дорогая, ни при каких условиях. И ни в коем случае не езди в Бат! Воды еще не принесли пользы ни одной молодой девице. Твой брат никогда не пошлет тебя туда, если мое слово еще что-то значит. Хорошо питайся, каждый день обязательно гуляй, но избегай яркого солнца, оно опасно для здоровья и разрушительно для цвета лица. И не увлекайся музицированием: избыток музыки ведет к меланхолии.

С сожалением узнала, что ты лишилась своей компаньонки. У тебя привязчивая натура, и ты, верно, полюбила ту, чьим долгом было о тебе печься. Но с такой натурой ты сумеешь одарить своим расположением и других. Посылаю тебе миссис Аннесли, дальнюю родственницу покойного сэра Льюиса. Она оказалась в тяжелом положении, лишившись мужа, достойнейшего человека, который многие годы был священником в Картоне. Она не хочет принимать благотворительность, и оказалась без собственного дома. Твой брат особо просил уверить тебя, что по доброте сердца и твердости правил ей нет равных. В миссис Аннесли ты найдешь истинного друга, сердце ее полно материнской любви, и я, и твоя покойная матушка знали ее долгие годы. Я рада, что ты доверилась моему суждению, поскольку множество окрестных семей благодаря моим рекомендациям обрели бесценных помощников. Твой брат уверил меня, что ты чувствуешь мою заботу именно так, как подобает.

Письмо 79. Леди Алетея Фицуильям достопочтенному Ричарду Фицуильяму

Скроуп-холл, Олдборо, Суффолк, 2 сентября 1811 года

Дорогой брат, с тех пор, как ты поведал мне эту грустную, грустную историю, не могу думать ни о чем другом. Стоит мне вообразить, что и мои мышата через десяток лет могли бы стать таким же жертвами, меня переполняет безграничная ярость. Ингворту я ничего рассказывать не стала: он не знал бы, что сказать, и как поступить, и сразу же выдал бы бедняжке, что ему все известно. Ты же знаешь его бестактную доброту. Так дело не пошло бы. Может быть уверен, что, пока Джорджиана гостит у нас, о ней будут всячески заботиться. Ты совершенно прав, полагая, что общество тех, кто питает к ней истинную привязанность, облегчит ее горе, потрясение и стыд. Расчетливое притворство ее компаньонки должно было ранить ее не менее, чем ложь и выдумки этого развратника. О! Как я сочувствую бедному, несчастному Дарси. Это печальное происшествие не так-то просто пережить. Я стыжусь, что принадлежу к женскому полу, когда думаю об этой бессовестной обманщице [1].

Примечание:

1. Шадерло де Лакло, «Опасные связи», письмо 171 — Э.

Письмо 80. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 3 сентября 1811 года

Посылаю тебе, дорогая моя сестра, все, что может доставить тебе удовольствие — новые ноты, новый роман и миссис Аннесли. Ежели она придется тебе по душе, она останется. Мне придется по душе, ежели под ее влиянием ты снова начнешь улыбаться, как прежде. Будь уверена в ее доброте, твердых правилах и истинно христианском расположении духа. Твой кузен Ричард знаком с ее детьми (хотя один из них, по его словам, ужасный зануда), и ручается за ее ласковую, благоразумную, истинно материнскую натуру.

Твоя тетушка более не ожидает твоего визита. Сам я предполагаю двенадцатого быть в Лондоне, а оттуда отправиться в Пемберли. Милая моя сестра, ты всегда в моих мыслях и моих молитвах!

Твой вечно преданный брат.

Письмо 81. Энн де Бэр Джорджиане Дарси [1]

Розингс-парк, окрестности Вестерхэма, Кент, 20 сентября 1811 года

Дорогая кузина, я обещала твоему брату писать тебе часто и подробно обо всех наших новостях. Со мной все благополучно, насколько я с моим слабым здоровьем могу быть благополучна в такую мерзкую, холодную пору. Это немного, но все-таки это хоть что-то. От всей души надеюсь и молюсь, чтобы ты скорее поправилась.

В хансфордском приходе наконец-то новый священник. Преподобный мистер Коллинз принял сан совсем недавно, на эту Пасху. Он молод, скромного происхождения и ведет себя с нелепой торжественностью. Неуклюжий, громоздкий и пугающий, как говорит миссис Дженкинс, но все мужчины немного пугают и далеко не всегда приятны.

Брат твой рекомендовал другого человека — но сей джентльмен оказался слишком красноречив и набожен для вкуса моей матушки. Она заявила, что он не иначе, как из «богемских братьев» [2], и выразила совершенную уверенность, что твой братец не имеет никакого представления о его религиозных воззрениях. Мистер Лэтом и впрямь был немного дерзок, заведя разговор о воскресной школе и обучении прихожан. Матушка очень оскорбилась. Она не позволит открыть в деревне школу. Разговоры об обучении бедняков всегда приводят ей на ум писания Руссо, которые довели французов до якобинских злодейств.

Матушка вернулась из Кентербери, настроившись против него.

— Боюсь, что Руссо и мистер Лэтом — одного поля ягоды, — сказала она. — Образование не идет беднякам на пользу. Каждый ребенок у нас в деревне знает Катехизис и десять заповедей наизусть, и, чтобы жить в довольстве, им ничего более знать не надобно.

Твой брат (который оказался при этом), пытался спорить. Но матушка не смогла бы терпеть человека, который позволил себе разойтись с ней во мнениях.

Так что теперь мы имеем мистера Коллинза. Они с матушкой с головой погружены в ремонт и отделку дома мистера Адамса, и говорят только о чуланах, полках и кроватных спинках. Мистер Коллинз еще много рассуждает о своем отце, который, как мне кажется, был изрядный тиран, невежественный и скупой. Но как я могу судить, будучи всего только незамужней барышней! Господи! Похоже, и я становлюсь сатирична. Любимая максима преподобного Коллинза состоит в том, что молодым девицам не дозволительно ничего знать о том, как устроен свет. Это невольно приводит на ум «Размышления» Штурма [3], которые мы сейчас читаем вслух. Королева в восторге от сей книги, посему и нам приходится ее любить. Это очень поучительный труд.

Твоя любимица Эллен Саузерн нынче в немилости, оттого что забыла закрыть на ночь флакон с лавандовой водой, коя и выдохлась.

Теперь о крестинах, свадьбах и похоронах. В Эмпсоне у Смитов родились близнецы. Очаровательные пухленькие девочки, и так похожи, что только мать и в силах их различить. С тех пор, как сын мельника Уоткина женился на Роуз Тайлер и разбил сердца половине девиц в Кенте, свадеб у нас не было. Мистер Коллинз пока не женат. Да и как бы он мог жениться, учась в университете и будучи бедным, как церковная мышь? Но, повинуясь настоятельному совету матушки, он, думается мне, женится на одной из своих пяти кузин. Он говорит, что все они — признанные красавицы и приятного нрава. Все-таки он весьма романтически настроен, поскольку отроду ни одну из них не видал. Они могут оказаться шумными, развязными и душиться розовым маслом, что матушка полагает верхом вульгарности. А ежели при этом они еще и любят наряжаться и танцевать, и не любят кур! И вдруг они дурно воспитаны?

Приходской бык скончался, что сделало поездки через приходское пастбище гораздо приятнее, однако, думаю, в скором времени постараются раздобыть нового.

Умер фермер Раддл. Бедняга! Его жена очень довольна: он бил ее всякий раз, как напивался, а на моей памяти он ни разу не был трезвым, что бы об этом не говорил наш ректор. Теперь ей будет полегче: их сын Роберт воспитан так, как следовало, и женился на очень милой, тихой девушке.

Уповаю, наша милая, славная миссис Аннесли пришлась тебе по душе. Ты не можешь ей не понравиться: кому придется не по нраву такая добрая, обязательная, внимательная девушка, как ты? Все шлют тебе свой привет и наилучшие пожелания. Как бы я хотела с тобой увидеться! Всегда помни, что твое благополучие — предмет первейшей заботы всей твоей родни.

Остаюсь твоя любящая кузина.

Примечания:

1. Письмо Энн де Бэр собрано из скрытых и прямых цитат из романа Элизабет Гаскелл «Миледи Ладлоу», с леди Кэтрин в роли леди Лэдлоу — Э.

2. Протестантская деноминация, выросшая из движения гуситов, последователей чешского реформатора Яна Гуса. Близки к английским методистам и немецким пиетистам с их вниманием к духовному миру личности и религиозной самодисциплине. Государственная англиканская церковь относилась к ним настороженно, подозревая в склонности к сомнительным экстазам и т.п. — П.

3. Кристоф Кристиан Штурм, «Размышления о Божьем Промысле и как он проявляется в Природе на каждый день в году». Книга была переведена на английский в 1788 г., и составляла излюбленное чтение Георга Третьего и его немецкой жены, Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой — Э.

Письмо 82. Фицуильям Дарси достопочтенному Ричарду Фицуильяму, в действующую армию в Испании

Незерфилд-парк, Хартфордшир, 27 октября 1811 года

Вообразить не можешь, какая тут скука! Даже ты пришел бы в отчаяние: почти ни одной хорошенькой девушки и полное отсутствие ума и образованности. Общества сколько угодно, но приятного нет совсем.

Меня очень беспокоит моя сестра. Она по-прежнему тоскует, и все ее попытки убедить меня в своей бодрости окрашены меланхолией.

Письмо 83. Маргарет Аннесли Фицуильяму Дарси

Брук-стрит, Мэйфер, 30 октября 1811 года

Сэр, пишу Вам, дабы уверить, что ваша милая сестра благополучна и продолжает поправляться. Она более не засыпает в слезах, и сон ее, убеждена, несет целительный отдых. Ее не приходится уговаривать есть, и она немного пополнела. Она все еще необычно тиха, избегает серьезного чтения, нуждается в постоянных занятиях и едва прикасается к инструменту. Я делаю все, что в моих силах, чтобы способствовать ее исцелению, но искренне полагаю, что ей следует более бывать в хорошем обществе, и притом постоянно.

Я переговорила с преподобным мистером Фаррингтоном — он мой знакомец и добрейшая душа. Само собой, я не называла никаких имен. Он придерживается мнения, что гнусный обман, жертвой коего стало несчастное дитя, не может не подорвать веру в людей. Не хотели бы Вы навестить ее? Она с нетерпением ожидает и очень, очень внимательно читает каждое Ваше письмо. Я понимаю, что это против совета врача, однако бедное дитя любит Вас более всех на свете, и Вы — первый, к кому она обращается за советом и сочувствием. Вам довольно написать ей «Джорджиана, ты должна», чтобы она повиновалась. Насколько более пользы принесло бы ей постоянное ваше присутствие, предоставляю Вам решить самому.

Я уговорила ее описать все, что произошло, с предельной откровенностью, ни щадя ни себя, ни всех остальных. Потом она запечатала пакет, и мы его сожгли. Мы смотрели, как пламя страница за страницей пожирает плоды многодневного труда.

— Как бы я хотела быть кому-то полезной, — сказала она, положив голову мне на колени. — Какой я была дурой, какой дурой.

Я пишу Вам об этом, сэр, чтобы Вы лучше понимали, какая тяжесть лежит у нее на душе. За ее привычной кротостью скрывается необычайная сила и глубина и мысли, и чувства.

Письмо 84. Джорджиана Дарси Фицуильму Дарси

Брук-стрит, Мэйфер, 3 ноября 1811 года

Любимый мой брат, как великодушно с твоей стороны переживать мое отсутствие. Мне жаль, что я продолжаю испытывать твое терпение. Мне так жаль, что я так долго и так упорно пребываю в унынии. Я не хочу, чтобы из-за меня ты стал несчастлив. Поверь, я почти перестала быть трусливой мышкой, какой была. Я уже давно не боюсь темноты и не вздрагиваю от неожиданных звуков. И давно уже не проводила ночи без сна. Клянусь тебе, торжественно клянусь, что я еще утомлю твой слух и долготерпение, беспрестанно занимаясь музыкой. Ты выбежишь из комнаты, как новый Орландо, размахивая пером, с криком «Пощади и не играй более!» [1]. Тебе станет дурно от Клементи и Гайдна, гаммы и сонаты доведут тебя до изнеможения, герр Бетховен замучит, а призрак Моцарта будет являться ночами.

Что мне написать, чтобы убедить тебя, что я скоро буду совершенно благополучна и счастлива? Видит Бог, я к этому стремлюсь! О! Как я к этому стремлюсь!

Примечания:

1.Джорджиана пародирует известный эпизод из комедии У. Шекспира «Как вам это понравится», где Орландо выхватывает шпагу, чтобы раздобыть еды для своего престарелого слуги — Э.

И, на всякий случай — 4 ноября в Меритоне состоится очередная ассамблея, а 12 ноября Джейн Беннет получит приглашение в Незерфилд.