Моя душа и честь (джен)

Служанка была новенькой: она не сводила глаз с Грегора, краснела и чуть не уронила кофейные чашечки. Грегор отвернулся и уставился в окно, надеясь, что это поможет делу. Когда он, наконец, получил свою чашку, то устроился с нею на ковре у ног Корделии — как делал, когда был маленьким.

— Если бы мне на прошлой недели сказали, что я буду мечтать, чтобы Майлз оказался в шести П-В туннелях отсюда, — сказала Корделия, отпивая кофе, — я бы не поверила. Но он последние пару дней носится по дому так, что от стен отлетает.

— Ты заметила разницу? — невинно поинтересовался Грегор.

— Только Майлз, — объяснила Корделия, — способен создать армию просто по стечению обстоятельств. Ты уверен, что позволить ему ее сохранить было хорошей идеей? Что он заполучит следующим? Цетагандийскую империю?

У Грегора голова на мгновение закружилась при мысли о том, что его собственная империя вырастет вчетверо, но потом он решительно изгнал эту картину из своих мыслей.

— То, что я совершил с дендарийцами, я бы сделал еще раз. "Они твои, Майлз". — Корделия подняла бровь, и он добавил: — В конце концов, это именно то, чего он всю жизнь хотел. Командовать пятью тысячами барраярских — в каком-то смысле — солдат в двадцать один год.

— И это того, чего я боюсь, — пробормотала Корделия.

— Все будет в порядке, — пообещал Грегор как можно тверже. — Средства, э-э, необычные, но результаты хороши.

— Разумное правительство не доверило бы Майлзу и пикника устроить, — со смешком объяснила Корделия.

Грегор припомнил несколько пикников с участием Майлза.

— Но я и есть правительство, ты же помнишь, — сказал он мягко. — Так настолько я разумен? — Вот корень всех его страхов.

Она взглянула ему в лицо.

— Ты о чем, Грегор?

— Вы лгали мне. — Слова упали ему на язык прямо из подсознания, где они, хитрые маленькие чудовища, таились все последние недели. — Про моего отца — про то, кем он был.

Другая стала бы уворачиваться или защищаться, ведь они не лгали прямо, а лишь умолчанием и подтекстом, но не такова была Корделия Форкосиган. Она не отвела глаз от лица Грегора и ответила:

— Да. Прости. И за причины этого прости тоже.

— Когда вы мне собирались все рассказать? Когда мне стукнет пятьдесят? Даже Майлз знал об этом, а я — нет.

— Майлзу мы тоже не рассказывали. Он узнал это сам.

— Как?

— Встретив одну из жертв.

— Когда? — Здесь, на Барраяре? Кто-то из его подданных знает и наблюдает за ним, ожидая проявления первых симптомов, что он такое же чудовище?

— Во время своего последнего... приключения с наемниками. Во время войны она была мичманом в эскобарских войсках.

— Ох. — Что же думала эта — и другие — женщины, встречая его в видеоновостях? Искали ли они в его лице его отца? — Я должен знать, что случилось во время той войны. Ты же знаешь это, верно? Ты и дядя Эйрел были там в самом центре событий.

— Да. Эйрелу тогда предложили командование флотом, но он отказался. Он не одобрял этого вторжения с военной точки зрения. Вот почему его возглавили Джес Форратьер и принц Зерг. — Она подбирала слова медленно и тщательно. — Я думали, они видели в этой кампании удачный шанс. Дома, на Барраяре, старый император держал власть крепко. Даже когда он умирал, весь контроль оставался в его руках. Кроме того, следовало принимать в расчет графов, и народ... прошло не так много лет с войны Юрия Безумного.

— Да, — прошептал Грегор пересохшим ртом. — Даже на Барраяре есть предел того, насколько далеко может зайти император в своей абсолютной власти.

— Для тебя это умозрительно или физически реально?

Грегор сглотнул.

— Когда я вспоминаю рассказ, как дядя Эйрел нанес первый удар Юрию Безумному, это пробирает в прямом смысле до печенок.

Корделия беззвучно выговорила нечто, что Грегор опознал как ее любимое ругательство — "Барраярцы!".

— Я полагаю, твоя мать верила, что Джес Форратьер развратил принца Зерга. Эйрел думает, что Зерг был худшим из двоих. А мне кажется, что это развращение было обоюдным. Дружба именно такова: в обоих друзьях концентрируется то, что есть в каждом, хорошее или дурное.

— Почем лорд Эйрел так думал? Я бы решил, что он не станет толковать сомнения в пользу ни одного из Форратьеров. Ведь после того, что случилось с его женой...

— Где ты об этом услышал? — безропотно поинтересовалась Корделия.

— От Байерли Форратьера, естественно.

Внезапно факты сложились в голове Грегора в единую картину с внезапностью сходящей с горы лавины.

— К-корделия... Эта история про Эйрела и адмирала Форратьера, э-э, я всегда думал, что это клевета — но то же самое я думал и о других рассказах! — Он перевел дыхание. Не услышал негодующего отрицания из уст Корделии. — Это правда? Но он же любит тебя!

Мысль, что Корделия была для Эйрела просто удобным выходом из положения, возможно, чтобы произвести на свет наследника Форкосиганов, была бы шокирующе отвратительной. А он-то думал, что исчерпал свою норму сюрпризов.

— О, да, — с бетанской непосредственностью подтвердила Корделия. — Он бисексуален.

— Чего только не узнаешь про родителей, — пробормотал Грегор, обмякнув от облегчения. Его мировоззрение, качнувшись, все же вернулось на место.

— Это тебя беспокоит, Грегор?

— Но все-таки... Форратьер. Я хочу сказать, этот безумец и садист, а потом — ты?

— А, так ты насчет вкусов Эйрела спрашиваешь, — перевела Корделия, мимолетно усмехнувшись. — Может, тебе стоит спросить его самого о...

— Нет, — отрезал Грегор, как он надеялся, ответив на этот вопрос раз и навсегда.

Корделия вздохнула.

— Нет, не могу даже представить, чтобы хотя бы один из вас начал подобную беседу. Что ж. Эйрел знал Форратьера еще с Академии, и, разумеется, они были родней — кузенами. Очевидно, когда Джес Форратьер того хотел, он мог выглядеть весьма обаятельным. Когда жена Эйрела покончила с собой, он был еще очень молод, безрассуден и несчастен — по-моему, он как-то употребил фразу "она покончила с собою в оскорбленных чувствах". Представляешь себе состояние, когда ты настолько несчастен, что тебе наплевать, будешь ты жить или умрешь?

"Ох".

— Форратьер не сразу стал таким, он делался хуже с годами, говорил Эйрел. Сперва он просто любил подглядывать. И Эйрел был тогда еще молодым и глупым. В сравнении с тем, что застала я, их отношения тогда были совершенно безобидными.

— И?... — удалось выдавить Грегору. У него было такое ощущение, что его сейчас вывернет прямо на ковер в библиотеке.

Корделия громко вздохнула и произнесла бесстрастным тоном бетанского психотерапевта:

— Форратьер выбирал себе среди пленных хорошеньких молодых женщин, и с каждой некоторое время... занимался. Сперва он отдавал их насиловать своим солдатам, причем не исключая физических повреждений. Он старался сломать их, и душу, и тело. Наслаждение разрушением, пытка как произведение искусства. А принц предпочитал беременные жертвы. Форратьер обычно приказывал предварительно удалять им импланты, а когда завершал свое дело, то, если девушки были еще живы, отдавал их принцу, чтобы...

— Хватит. Пожалуйста. — Грегора захлестывала паника, комната словно сжималась вокруг него. Странная реакция... он прижался лбом к ручке кресла Корделии, незряче уставившись на парчовую обивку.

— Слишком много правды? — В ее голосе были сочувствие и боль. — Ты об этом просил.

— Я надеялся, что это окажется ложью. — Грегор почувствовал, как ладонь Корделии легла на его склоненный затылок, как прокладные пальцы перебирают волосы. — Остались после этого... живые дети?

— Когда эскобарцы забирали своих пленных, хирурги пересадили зародыши в репликаторы. И семнадцать репликаторов отправили прямо на Барраяр.

— Что с ними случилось?

— По большей части они попали в приют для детей военнослужащих. Эйрел говорил, что их должны были направить именно туда. Именно из этих семнадцати репликаторов мы взяли потом один для Майлза. Так из зла выросло добро. До того на Барраяре репликаторов не было.

— Почему их не остановили? Люди должны были знать, что там творится, — возмутился Грегор, чей разум мучительно требовал стереть случившееся, сделать так, чтобы его не существовало. Внезапно его мысли сделали крутой поворот. — Я не могу позволить, чтобы в моей армии происходило нечто подобное!

— И не должно, — согласилась Корделия. — Эйрел обнаружил, что легче провести реформу армии с поста Лорда Регента, чем просто коммодора Форкосигана, бегающего вокруг с плазмотроном в руках.

Догадка, таившаяся в дальнем углу сознания Грегора, внезапно сделалась отчетливой. Он сейчас слышит показания очевидца. Грегор поднял голову.

— Ты сама была военнопленной у барраярцев, — произнес он. Прежде он не мог такого и подумать: что женщина, учившая его арифметике, утешавшая, когда он просыпался после кошмаров, и собственными руками спасшая его от фордариановских солдат, была жертвой насилия его собственного отца и его приспешников.

— Мое знакомство с адмиралом Форратьером было милосердно коротким, — сухо заметила Корделия. — Меня не изнасиловали, а ему перерезали глотку.

— Ох, узнаю образ действий.

— Ты раньше никогда об этом не слышал? На самом деле, оружие держала не моя рука. И в первый, и во второй раз это был Ботари. Один из храбрейших людей, каких я встречала в жизни.

— Еще бы. Но... все же, что насчет моего отца?

— Я видела его всего лишь раз, в зеркале, когда пряталась в каюте Эйрела.

— Когда я был маленьким, я обычно мечтал: вот бы мой папа не погиб на Эскобаре! Тогда и мама была бы жива, и у меня были бы родители... Теперь я понимаю, что случившееся было наилучшим выходом.

— Верно, — мрачно подтвердила Корделия.

Грегор вздрогнул, точно от настоящего холода. Он понимал, что это постыдное лицемерие — испытывать облегчение из-за того, что он не знал ни одной из отцовских жертв лично, — но все равно ощущал его. Корделия оценивающе разглядывала его.

— Прости, что в этом деле мы поступили с тобой не лучшим образом. Я никак не могла найти подходящего времени, чтобы рассказать тебе подобного рода вещи, и мы оба надеялись, что тебе так и не придется их узнать.

Пять лет назад, когда он только что вступил во власть и был безрассуден и перепуган одновременно? Четыре, когда он вынес свои первые уроки из общения с жадными до власти маньяками? "Ну, спасибо, граф Фордрозда, хорошую вы мне сослужили службу". Нет.

"Ты просил правды, — безжалостно напомнил воспитанный бетанкою внутренний голос. — Теперь ты ее знаешь, и хуже быть уже не может. Я надеюсь".

— Я хочу тебе кое-что рассказать. — Прежде он не был уверен, что сможет это доверить, поэтому лучше было покончить с этим рассказом прежде, чем у него сдали нервы. Он не давал слова, когда именно поговорит с Корделией. — Я не свалился с того комаррского балкона. Я целенаправленно спрыгнул.

— О! — Корделия на мгновение прикрыла глаза. А она не удивлена, заметил Грегор мрачно. Расстроена, но не удивлена. — Бедный мой ягненок.

— В смысле такой, который предназначен в жертву? Неважно... Когда у меня возникло желание высунуть нос за край балкона, меня всего затрясло. Там были какие-то лианы, с их помощью я и умудрился слезть. А когда я оказался на земле, до меня дошло, что существует не один способ уничтожить императора.

— Я не считала тебя достаточно бесчувственным, чтобы заранее решить уйти и сделать это, не оставив ни слова — хотя бы записки, где сказано, что ты точно не вернешься. Это убедило меня, что с тобою что-то случилось. А это была Комарра, и из всех сценариев политической катастрофы...

— Прости. Я виноват, мне жаль, я не хотел сделать больно ни тебе, ни дяде Эйрелу, ни Дру, ни Саймону... — Он прижал ладони ко лбу, точно защищаясь. — Разумом я рад, что все обернулось так, как оно есть, но какой-то голосок из подсознания говорит, что я упустил свой единственный шанс бежать.

— Барраяр пожирает своих детей, — тоскливо заметила Корделия. — Тебя в первую очередь. Тебя все еще тянет на самоубийство?

Тетя Корделия всегда пряма и откровенна. Интересно, как сложно ей сейчас хранить эту бесстрастность? Именно она помогает ему сейчас объективно оценить те минуты на балконе.

— Я просто хотел все остановить, от всего отделаться. Он этих куполов у меня клаустрофобия... и мне казалось, что лучше умереть тогда, чем потом, или медленно сходить с ума, как Юрий.

— Ты тогда только что узнал правду про кронпринца? — догадалась Корделия.

— Да. И еще я тогда не очень хорошо соображал, и... и был пьян.

— Слезливое раскаяние, — поставила диагноз Корделия. — Я такое уже видела. Наверное, тебе было бы лучше, если бы третий стакан валил тебя с ног, как Майлза.

— Я не думаю, что алкогольная анестезия — хорошая мысль, — вздохнул Грегор. — По-моему, сейчас я в порядке. Возвращаюсь к нормальному состоянию и к роли, которую играю во всеобщей иллюзии форства.

— В конструкте, — поправила Корделия. — Я пересмотрела свои воззрения на сей счет.

Грегор слегка улыбнулся. — Это как трехмерные рисунки, когда их восприятие внезапно меняется. Иногда изображение кажется настоящим, а иногда — нет.

— Кстати, ты только мне об этом рассказал?

— Еще Майлзу. И все.

— Это он тебя ко мне прислал?

— Он сказал, что понимает, когда ему что-то не по зубам.

— Да ну? — с явным сомнением переспросила Корделия.

— Я так же переспросил. И он ответил, что просто никогда в этом не признается.

— Ха.

Грегор вспомнил, как спокойно Майлз принял его признание, словно этот прыжок с высоты был таким же обычным делом, как дурачества Айвена с какой-нибудь девицей. Он решил не делиться этой мыслью с Корделией. Интересно, сколько раз подобные вещи пробовал сам Майлз?

— Знаешь, малыш, всякий раз, когда тебе потребуется поговорить об этом или снова захочется прыгать со всяких там балконов, приходи ко мне, хорошо? Ты же знаешь, мы не перестали заботиться о тебе только потому, что ты уже взрослый. Обещаешь?

— Слово Форбарры. — Он выдернул из обивки несколько торчащих ниток. — Я не беспокоюсь больше, что я всего лишь марионетка — мы с Эйрелом наконец с этим разобрались. Теперь меня беспокоит, как мне управляться с моей властью.

— Теперь ты понимаешь, почему Эйрел одинаково неохотно принимал регентство и отказывался от него?

— Да, О, да. И я очень рад, что он пока не удалился в отставку в Форкосиган-Сюрло. Он моя поддержка, он нужен мне.

— Полагаю, ты хорошо выучился. Спасибо небесам, что тебе достался ум. Вот что нам делать с Айвеном, я понятия не имею. Знаешь, а ты выглядишь гораздо увереннее с тех пор, как вернулся домой.

— Отчасти дело в сражении — в знании, что у меня хватило смелости побывать в настоящем деле, а не только в качестве игрушечного командующего. Ох, и не смотри на меня так, я же барраярец и не могу им не быть. В любом случае, это позволило предотвратить полномасштабную войну, конечно, не без огромной помощи со стороны. И еще. Мне удалось направить энергию Майлза на что-то полезное, хоть раз.

Корделия фыркнула.

— Поделись со мной опытом, как именно.

— Но мне всего двадцать пять, Корделия. Даже если сейчас я в порядке, пройдут годы, и я сойду с ума,.

— Эйрел как-то сказал мне, что безумцы не творят барраярскую историю, но являются ее следствием.

— Что ж, это и заставляет меня метаться из стороны в сторону. По крайней мере, у нас теперь есть генсканирование, так что мои сыновья будут с рождения здоровы. Если только генетики смогут разобраться, какой кусочек отвечает за наследственное безумие, во всем этом перепутанном форском геноме.

— В галактической медицине есть и другие дисциплины.

— Бетанская терапия для барраярского императора? Нет. Решительно нет.

Он услышал, как она пробормотала под нос "Барраярцы!", с интонацией, превращающей это слов почти в ругательство, но упрямо продолжил:

— Да и что медицина может? Я не могу перестать быть императором, а править мои гены уже поздновато. Ты понимаешь, что я — единственный потомок первой жены императора Дорки, который пока еще не сошел с ума? Мой отец, Юрий, Вечно Нервная императрица Анна-Лиза, и я.

Корделия подняла бровь.

— Вечно Нервная? Это кто такое сказал?

— Майлз.

— И почему меня это не удивляет? — Корделия состроила кислую физиономию.

— Мы были еще мальчишками. Юрий Безумный и Анна-Лиза Нервная. Айвен хотел ее назвать Слегка Психованной, но Майлз, как всегда, настоял на своем. Еще бы, их бабушкой она не была.

— Грегор... Во-первых, генетика — это не все. Ты сам это прежде говорил. Эйрел — твой отец во всем, кроме как по крови. Семья сказалась на твоем характере не слабее, чем гены, хотя, признаюсь, Майлз — не самый лучший пример семейного воспитания. Во-вторых, ты ни слова не сказал про свою маму. Я проверяла: в ее семье не встречалось наследственного безумия, и на протяжении семи поколений у них с принцем Зергом не было общих предков.

Грегор распахнул глаза.

— Черт побери! Должно быть, дед подбирал ее тщательно, чтобы влить в фамильное древо свежую кровь. Это... это непристойно! Все равно как старый граф разводил своих лошадей. И как же мама... Что если я, в конце концов, превращусь в Эзара? Я его ужасно боялся, когда был маленьким, хотя не смел показывать виду. Он обычно так смотрел на меня... наверное, искал во мне отцовские черты. Я теперь знаю, почему он забрал нас с мамой к себе, когда я родился...

— Фактически, когда ты только был зачат.

— Ох. Да. — Грегор подавил тошнотворную отрыжку. — Теперь видишь, откуда я взялся? Во мне форратьерская порча. Они всегда были садистами и мучителями. Держу пари, старый Пьер Кровавый получил свое прозвище не только за то, что воевал с Доркой против графов. Потом Юрий, мой отец, адмирал... А если говорить о нынешнем поколении: Ришару я ни на грош не доверяю, его отец был не лучше. Наверное, Байерли среди них самый нормальный, а это о чем-то говорит, а?

— Ох, Грегор, ты все чрезмерно обобщаешь. Не все Форратьеры превращаются в Джесов. Сумасшедший архитектор если кого и мучил, то только видом своих творений. У твоей бабушки была всего лишь паранойя. А большинство из них просто склонны к затворническому образу жизни, вроде нынешнего графа и его младшего брата-лорда, как там его зовут. Некоторые из них вполне нормальны — ну или это сходит за норму на Барраяре.

— Да, но даже у людей вроде Байерли и Донны неприятное чувство юмора и склонность подкалывать собеседника. Мини-версия того же греха.

— А теперь ты просто впадаешь в панику, — подвела итог Корделия. — Сейчас еще убедишь себя, что Айвен тоже Форратьер.

— Он просто не умеет изводить людей, — заметил Грегор. Тут в его памяти что-то щелкнуло, и он внезапно спросил: — А это правда про Айвена и леди Донну?

Корделия кивнула.

— Поскольку и он, и она тратят все свое время на то, чтобы переспать с половиной Форбарр-Султаны, рано или поздно это должно было случиться.

— Что касается Донны — более чем с половиной.

— Говоришь по личному опыту? Кстати, отвечать ты не обязан.

— О нет, идея переспать с собственной троюродной сестрой мне и раньше казалась отввратительной. Вообще-то, я все это прочел в отчетах СБ.

— Вот воронье бесцеремонное! Надо будет на будущее проверять под кроватью, не спрятался ли там кто.

Грегор усмехнулся.

— Пока в этой кровати нет еще и жены эскобарского посла, СБ ею не заинтересуется.

— Что ж, может, Донна успокоится рано или поздно на какой-нибудь симпатичной девушке. А Элис боится, что та наметила себе Айвена на роль мужа номер три.

— По-моему, у Айвена этого в планах нет, — вздохнул Грегор. Он кинул взгляд на Корделию, приподнял бровь. — И как ему удается? С любой женщиной, на которую он положит глаз... а мне достаются или застенчивые форские дебютанточки с маячащими поблизости мамашами-драконицами, или помешанные на власти вероломные дамочки с характером акулы и умом столь же извращенным, как... как у Майлза, ага.

— А-а. Эйрел рассказывал мне о командующей наемников.

Грегор грустно задумался. Он ведь не хотел ее саму, но лишь скрытые в ней возможности, ее снимок-негатив, "Кавилло наоборот".

— Она притворялась, что любит меня. Я бы предпочел честную жадность. Мне ее планы были понятны с самого начала — знаешь, это взгляд человека, увидевшего столь грандиозную приманку, как целая Империя?

— Фордариан, Фордроза или те форские мамаши, каждая из которых вознамерилась сделаться твоей тещей? Знаю.

— Я начинаю думать, что у меня тещи не будет в принципе. Все эти девочки желают замуж за императора, а не за меня. Я — подходящий путь к власти и статусу. И мне не хочется смотреть на свою жену и видеть в ней Кавилло.

— Для меня это прозвучало, — заметила Корделия, — словно тебе нужна жена, видящая в императорском титуле недостаток, а не стимул к действию.

— В таком случае она вообще за меня не пойдет.

— Если будет любить, то пойдет, — твердо заявила Корделия. Это был уверенный, успокаивающий голос из его детства, неизменно надежный, которому он привык верить.

— Надеюсь, мне не придется ее ждать так долго, как Эйрелу. Мне не улыбается еще двадцать лет терпеть попытки леди Элис с кем-нибудь меня свести. — Он пожал плечами. — В любом случае, где мне ее искать? Форы все со мною в родстве. Жениться на простолюдинке — тоже неосуществимо. Ты только представь, согласится леди Элис устраивать такую свадьбу? И как графы станут вкладывать свои ладони в ее? Случится еще один государственный переворот.

— Поищи за пределами планеты, — сухо посоветовала Корделия.

— Как лорд Эйрел? Если графам предстанет императрица-бетанка, половина из них рухнет мертвыми на месте.

Он поднял взгляд и встретился с загоревшимися глазами Корделии.

— Какой соблазнительный вариант, — выдохнула она.

— Фортрифранни просто лопнет, полагаю, — сообщил Грегор. Он с некоторым усилием подавил это соблазнительное видение.

— Не одних императоров ценят за "хорошие связи". Правда, это вряд ли тебя утешит.

— Ты не считаешь, что я неправ в том, что не спешу. Наверное, ты — единственный человек на Барраяре, кто так думает. Я уже начал получать многозначительные замечания насчет маленьких Форбарр.

— Полагаю, от Айвена с Майлзом?

— И от всех прочих возможных наследников. От леди Элис. От Саймона. И от моих оруженосцев, черт побери!

Корделия хихикнула.

— Обычно говорят, что у женщины есть биологические часы, отмеряющие ее срок. У тебя эти часы политические.

— Не знаю, смогу ли я взвалить свою работу на собственного сына. Пока — нет. Какое право я имею так поступить с ним?

— Ты меня спрашиваешь? — сумрачно переспросила Корделия.

— У Майлза, похоже, дела идут неплохо, — осторожно предположил Грегор. — Он оказался неожиданно компетентен, э-э, на свой необычный манер.

Он подумал о Майлзе как о экспериментальном образце, выпущенном из предопределенного, проверенного окружения Форбарр-Султаны и Академии в дикие просторы галактики. И улыбнулся. Это может быть интересно. Будет интересно. Возможно — в старинном китайском смысле этого слова.

— У тебя снова в глазах горит огонек экспериментаторства, — заметила Корделия. — Обитатели Барраяра были бы весьма обескуражены, узнав, что их император видит в них нечто вроде огромного набора для химических реакций

— Что ж, ты прекрасно знаешь, кто научил меня думать подобными образом, — парировал Грегор.

— О, я и не говорю, что это неправильно; просто подметила, — объяснила Корделия. — Некоторое количество отстраненности — это весьма здраво. И набор "Юный химик" уж точно лучше, чем концепция "игрушечных солдатиков".

— Но нас-то готовили быть солдатами, — сказал Грегор. — К этому все привыкли.

Он подумал, не говоря этого вслух, что мгновенный психоанализ Корделии — штука не менее обескураживающая, чем любая его собственная позиция. Кому нужна бетанская терапия, когда есть тетя Корделия? Ощущение, будто его разум сейчас вымыли, почистили щеткой, встряхнули и аккуратно вернули ему. И такое не в первый раз.

Раздался беглый стук в дверь, и в библиотеку влетел Майлз. Видимо, он был телепатом, поскольку все сразу без слов заметили новые красные кубики у него на воротнике.

— Мама, а... о, привет, Грегор! — Выражение общего энтузиазма на физиономии Майлза сменилось глубоким облегчением от того факта, что ответственность за Грегора-Прыгающего-с-Балконов свалилась теперь с его плеч на материнские.

— Полон жизни, — пробормотала Корделия. — Это надо так понимать, что Саймон дал тебе задание, или ты просто выгуливаешь свой мундир? — Она встретилась глазами с Грегором, предусмотрительно сдерживая улыбку.

— Нечего надо мною смеяться, — поправил Майлз с достоинством. — Я вообще-то на пути к посту в штаб-квартире СБ.

Невозможно удержаться долго в барраярской форской политике, не умея контролировать выражение своего лица. Грегор с Корделией молча посмотрели на Майлза, переглянулись. Майлз громко вздохнул.

— Приятно видеть, что у тебя хорошее настроение, Грегор, — великодушно признал он.

На мгновение Грегор задумался, кого сейчас изображает Майлз, но тут до него дошло, как он благодарен богам, что тот не появился раньше во время этой беседы. Грегор был в состоянии говорить об этом с Корделией или с Майлзом, но не с обоими сразу. Фрагменты его разума сплавились в единое целое. На несколько секунд перед его внутренним взором плавало весьма яркое видение, на какую семейную беседу он мог бы рассчитывать, пойди дела на Эскобаре хоть немного по-другому. Нет, в жизни хватает настоящих ужасов, чтобы изобретать воображаемые. Грегор твердо избавился от этой мысленной картинки.

Майлз что-то возбужденно болтал, то и дело прерываемый ироничными репликами леди Корделии, но сейчас это было для Грегора лишь фоном. Так было с самого начала и будет всегда, подумал Грегор и мысленно усмехнулся. Он был дома.