Сэйдзи (джен)

Пробуждение ожидаемо сопровождалось острой пульсирующей болью в висках, настолько привычной, что Огата замечал ее лишь по утрам, выныривая из душного липкого забытья, в которое превратился его еженощный сон. С трудом сфокусировав взгляд воспаленных глаз на часах, он хрипло застонал от осознания, что опять проснулся черт знает в какую рань. Безжалостный измученный мозг мстительно выкинул на поверхность напоминание о запланированных на сегодня учебных партиях в «Мурасакидзуи», го-салоне Тойи-сэнсэя. Никак он сошел с ума,назначать занятия с любителями на следующий день после титульного матча — чистой воды самоубийство. Хотя... нет, это не сумасшествие. Ему просто нужно занять себя однообразной привычной деятельностью, желательно отнимающей все силы и резервы сознания и протекающей в обществе как можно большего числа людей, которые будут отвлекать его от себя самого. Иначе выматывающий сеанс самокопания, начавшийся вчера как раз из-за наличия свободного времени, грозится превратиться в очередной вечер с бутылкой виски, переполненной пепельницей и упаковкой сильнодействующих обезболивающих.

Как вообще закончился вчерашний день? Сквозь застилающее сознание алое марево удалось вспомнить только сверлящую боль, стискивающую его голову тугим кольцом, расплывающиеся на доске черно-белые пятна в режущем ярком свете, гул вопросов Амано-сана, словно тот говорил из-за толстого стекла, сырой мартовский воздух, пахнущий снегом и тонким цветочным ароматом, и накатывающую равномерными волнами тошноту. Он знал, что выиграл второй матч, но не сумел припомнить, с каким счетом закончилась партия, или Курата сдался без подсчета? А на каком ходу? Ладно, плевать, это все можно прочитать в «Еженедельнике го» — там напечатают и кифу, и разбор, и счет. Хоть на несколько мгновений можно выбросить из головы все, оставив звенящую пустоту и тишину? Определенно, способность мыслить — самое страшное проклятие человека.

С трудом выпутавшись из насквозь мокрой простыни, Огата на дрожащих ногах добрался до холодильника и вылил в себя добрых пол-литра холодного чая. Баночка из-под таблеток обнаружилась на журнальном столике рядом с пустой пузатой бутылкой от виски, значит, справляться с головной болью придется другими способами. По крайней мере, до тех пор, пока он не доберется до аптеки.

Ледяной душ кое-как помог собрать мысли в привычную схему и позволил почувствовать себя хотя бы относительно живым. Здраво оценив опасность садиться в таком состоянии за руль, Огата набрал номер такси, наплевав на сумму, в которую ему выльется поездка почти через весь город. Тащиться в метро он не собирался.

* * *

— Доброе утро, Огата-сэнсэй, — Ичикава-сан дружелюбно улыбнулась, — принести вам чай?

— Доброе, Ичикава-сан, да, пожалуйста. Только без печенья, — он чувствовал, что все еще не в состоянии затолкать в себя хоть крупицу чего-либо съестного. А вот крепкий чай не помешает.

Огата прошел на привычное место в центре зала и, сев за столик и вдохнув терпкий аромат горячего свежезаваренного чая, прикрыл глаза, отдаваясь разлившемуся по телу спокойствию. Тихо. Утром тут немноголюдно — собираются только те, кому были назначены учебные партии, а Ичикава-сан никогда не пристает с лишними вопросами. Можно не думать ни о чем и наслаждаться горьковатым вкусом напитка, рождающим уютное тепло внутри.

Еще есть немного времени до появления первого ученика; он сверился с блокнотом — да, все верно, Никайдо-сан придет в десять часов. Интересно, почему он никогда не сталкивался с Шиндо и Тойей в этом салоне? От посетителей, постоянно трещащих об очередной перепалке этих двоих, Огата знал, что соперники часто играют здесь. Знают расписание и избегают его? Немудрено. И к лучшему: меньше нежелательных скандалов и разочарований.

— Доброе утро, Огата-сэнсэй! — благообразный сухонький старичок Никайдо был как всегда пунктуален.

— Здравствуйте, Никайдо-сан. Прошу, присаживайтесь. На какой форе мы с вами остановились? Восемь камней, кажется?

Получив ответный кивок, Огата передал чашу с черными камнями устроившемуся напротив Никайдо-сану и терпеливо ожидал, пока тот расставит камни форы. А теперь — отключить лишние мысли и вникнуть в партию. Никайдо, несмотря на почтенный возраст, всегда играл весело и задорно. Правда, абсолютно безоглядно — никакой защиты. Именно поэтому Огата и ставил его занятие первым: может, это немного эгоистично, но подпитаться положительной энергией лучше всего получалось именно от солнечного весельчака. Что бы о нем ни думали остальные профи, Огата тоже человек, и, хоть он и тщательно это скрывал, но он настолько уставал от титульных матчей, что готов был проспать мертвым сном пару суток. И причина крылась не в физической усталости от многочасовой игры — а в мысленном напряжении, сопровождающем каждую его официальную партию последние несколько лет.

Пальцы на автомате вынимали камни из чаши, белые холодные кругляши аккуратно ложились на пересечение тонких линий, покрывая часть золотистой поверхности и создавая неповторимый узор. Никайдо-сан что-то рассказывал о своем внуке, школьнике-сорванце, о его проблемах с математикой и близости выпускного из младшей школы, Огата кивал и, удивительное дело, совершенно не уставал от старческой болтовни. Тепло, рожденное зеленым чаем, словно разрасталось от игры с этим светлым человеком, окутывая Огату непроницаемым защитным коконом теперь и снаружи.

— Никайдо-сан, думаю, мы можем закончить на этом. Вы прилично разыграли выбранный вариант джосеки и даже пытались поймать меня в ловушку. Это была хорошая идея, — Огата улыбнулся. — Вот в этой части более выгодным было бы соединиться на два хода раньше, а здесь группа черных могла бы выжить, если бы вы сыграли первым ходом на один пункт ближе. Огата смотрел в лучистые глаза напротив, внимательно следящие за разбором ходов, и сам удивлялся странному подъему в своей душе.

— Большое спасибо, Огата-сэнсэй. Но все же вы заметили мою ловушку и вовремя избежали ее, — тепло засмеялся Никайдо-сан, — ну, потому я и учусь у вас, а не наоборот, — и, довольный своей шуткой, он, поклонившись Огате и попрощавшись с Ичикавой-сан, отправился к своему непоседливому внуку.

Партия — разбор, партия — разбор… Следом за Никайдо появился Асаи-сан, за ним парочка неразлучных «друзей по го», как они сами себя в шутку именовали, Кэйдзи-сан и Кагава-сан, а после еще трое учеников.

— До свидания, Огата-сэнсэй! Спасибо за сегодняшнюю игру! — последними исчезла галдящая группа подростков, обожавшая одновременные партии.

Все они, приходящие к нему на учебные занятие, лучились каким-то странным восторгом и счастьем, и даже страх перед всегда серьезным Огатой не мог погасить эту радость в глазах. Радость от игры, от обучения, от открытия нового. Он с небольшой долей удивления заметил, что не зафиксировал ни одной посторонней мысли за весь день, тактика отдыха от официальных матчей работала. Жаль только, что стоит ему остаться наедине с собой, клубок вязких тяжелых мыслей моментально вернется.

Огата иногда завидовал им всем: любителям, имеющим возможность играть в го тогда, когда им этого хочется, и не играть — когда не хочется, выкладывать узор из камней тогда, когда просит душа, а не по расписанию турнирной сетки. Они могут получать истинное наслаждение от каждой партии, проигранной или выигранной, неважно, главное, чтобы она увлекала внимание, будоражила воображение, заставляла работать мысль, искать оригинальный ход, хитрость…

В такие моменты он понимал Тойю-сэнсэя с его уходом из профи. Ему хватило смелости и воли отказаться от профессиональной карьеры и славы ради любви к великой и бессмертной игре. Ради поиска мифической «Руки Бога», высшего мастерства, ради красоты каждой партии. Возможно, это было эгоистично по отношению к го-сообществу не только Японии, но и мира. Возможно. Но кто не эгоист? Каждый игрок живет ради своих интересов и достижений, ради своего продвижения в рейтинге, собственной славы и известности, ощущения победы и превосходства. Потому те, кто обвинял и продолжает обвинять Тойю-сэнсэя в эгоизме, сами насквозь эгоистичны — ведь это им не досталось сыграть с ним официальную партию, это они больше не смогут наслаждаться полнотой игры против великого мастера.

А сам-то Огата? Разве не такой же была его первая реакция на известие об уходе учителя? Ему тоже хотелось лишь победить сильного игрока и тем стать сильнее, превзойти Мэйдзина и отнять у него титул. Когда он сам утратил ощущение красоты го? Когда потерял чувство игры? Перестал ценить в партии не только свою победу, но и мастерство противника? И наслаждаться каждым ходом... Когда узнал про таинственного великого игрока Сая и помешался на мысли сыграть с ним? Когда взял Дзюдан? В первой выигранной партии за титул Хонъимбо против Кувабары-сэнсэя? В последней проигранной? Раньше? Когда перестал играть с Акирой ради взаимного обучения и удовольствия? Когда увидел огонь вызова и предвкушения в глазах Шиндо-куна и Акиры-куна, обращенных друг на друга? Каждый раз он думал лишь о победе над противником, забывая про то, что го — это не только спорт и соревнование. Это искусство,танец, живопись, музыка. Это не только результат, но и процесс. Он понимал это, действительно понимал. Но не мог вновь почувствовать.

* * *

Уже выходя из салона и садясь в такси, Огата, повинуясь какому-то неясному ощущению, вместо домашнего адреса назвал Нихон Киин. Неспешно движущийся лифт поднял его на нужный этаж, и он, не включая света, зашел в пустой сейчас игровой зал: вечерние тени расчерчивали помещение словно гигантскую поверхность доски; темные гобаны — застывшие на пересечении линий камни — формировали причудливый рисунок неоконченной партии. Сегодня здесь проводилась часть игр четвертого тура лиги Мэйдзин, таблица у входа сообщала, что Акира-кун выиграл свою. Его собственный матч этого тура против Кувабары-черт-его-дери-Хонъимбо состоится послезавтра в Саппоро. Надо побеждать старика, хоть это и непросто, однако Огате непременно нужна четвертая победа — в этом году он должен стать претендентом на титул — а оставлять все решаться в партии с Акирой ему не хотелось.

— Огата-сэнсэй! — чуть удивленный незнакомый голос окликнул его из темноты коридора.

— Очи-кун, если не ошибаюсь? — невысокий паренек в больших круглых очках вошел в зал и утвердительно кивнул, поджав губы. — Что вы делаете здесь в такой час?

— Возвращаюсь из архива кифу. Огата-сэнсэй… — Очи поджал губы еще сильнее, так, что стал похож на злобного воробья, — могу я... могу я просить позволения посещать ваши учебные семинары?

Оттарабанил на одном дыхании, очевидно, просьба далась ему с большим трудом. И почему вдруг — именно к нему? Да, Огата действительно продолжал проводить учебные семинары, к которым присоединились почти все ученики Тойи Койо после ухода последнего, но это тянулось словно автоматически, как дань учителю или повинность, камнем висящая на шее. Как, впрочем, и все остальное в его жизни.

Очи... тот профи, который сдавал экзамен вместе с Шиндо, завершив его всего с двумя поражениями. Вроде бы, Акира-кун именно о нем как-то обмолвился, что тот достаточно сильный игрок. Странно, но турнирная сетка еще ни разу не сводила Огату с ним в очном поединке. Или он просто не помнит? Что ж, в любом случае, это может быть интересно, новая информация для размышления точно займет его на какое-то время и отвлечет от ежедневного самоедства.

— Как насчет партии прямо сейчас? — Огата фирменно ухмыльнулся, указывая рукой за спину, туда, где застыли в ожидании пузатые чаши на гобанах. — Хочу для начала оценить ваш уровень.

— Как вам будет угодно, Огата-сэнсэй, — да он прямо-таки скрипел зубами! Зачем проситься на занятия, если тебе это настолько поперек горла?

Пройдя к ближайшему гобану, Огата неспешно опустился на колени, ощущая возвращающуюся усталость. С удивлением он отметил, что не чувствует головной боли — абсолютно.

— Нигири! — Очи тем временем оглушительно треснул черным камнем по поверхности доски. Огата чуть поморщился от резкого звука, поправил очки на переносице и неторопливо зачерпнул горсть белых — девять. Сегодня он «учительствует».

Едва заметно кивнув головой, Очи, не задумываясь, — или страшась передумать? — поставил комоку в левый нижний, довольно традиционное начало. Огата криво улыбнулся уголком губ и равнодушно уронил белый камушек в правый угол в хоси, у него была собственная идея розыгрыша фусэки в этой партии. Не сговариваясь, они оба выбрали весьма быстрый темп, Очи напористо атаковал любой попадающийся на глаза уязвимый участок на территории противника, безоглядно вползая в расставленную Огатой ловушку, однако при этом успел оттяпать два угла и практически полностью вытеснить белых с левой стороны — неплохо, с учетом возраста и отсутствия форы. Что-то остановило Огату от того, чтобы следующим десятком ходов загнать Очи в безвыходное унизительное положение. Не донеся очередной белый гоиси до поверхности доски, он аккуратно опустил камень обратно в чашу.

— Спасибо, достаточно, — Огата задумчиво потер кончик носа и привычным жестом поправил очки. Очи практически зеркально отразил это его движение. — Хорошая атакующая игра, Очи-кун. Приходи на следующий семинар в понедельник.

— Благодарю, Огата-сэнсэй, — Очи поклонился и принялся методично складывать камни в чаши, отделяя черные от белых.

Казалось, он наконец успокоился и взял себя в руки, но Огата чувствовал, что это спокойствие показное. Очи напоминал ему себя самого в бытность инсеем — та же жажда победы над каждым противником, та же напористость и сила в игре, та же несгибаемая болезненная гордость. Да, мальчишка силен, и потенциал есть. Но… в отличие от него самого все это в Очи как-то слишком: чрезмерно увлечен целью победить, чересчур академично и математически просчитывает свои ходы, очень прямолинейно действует, даже в ситуациях, где лучше было бы мягко пойти на хитрость; как следствие, слишком предсказуемым и открытым для оппонента становится сам. Как будто торопится закончить партию, стремится своей силой и напором напугать противника. Это может сработать с любителями и новичками-инсеями, но не с профессионалами высших данов. Огата всегда — всегда! — пользовался слабостями и ошибками противников, он старался выискивать малейшие оплошности и заставлять их работать на себя, при этом играл осторожно и бил наверняка. Именно потому большинство выигранных им партий заканчивались по сдаче, без подсчета территории. Но...что-то в этом Очи было, что роднило его с Огатой. Какое-то отчаянное желание доказать, что он, именно он и никто другой — лучший.

Еще долго перед сном Огата прокручивал в сознании эти мысли, навязчивый образ Очи лез в голову, не давая заснуть. Он тоже выглядел в глазах окружающих вот так? Агрессивно, напористо и... смешно?