Сонные сказки (джен)

Пауль терпеть не мог традиции караванщиков. Он бы вовек не ходил в идиотские караваны, если бы отец не настаивал на преемственности семейного дела. Самой идиотской из всех традиций странников пустыни действительно была привычка заматывать лица всегда, в дневное и ночное время суток. И это, напоминаем, в пустыне, в которой немилосердно пекло.

Пауль посмел проигнорировать эту традицию. И вышел после ночевки из шатра с открытым лицом. Суховеев не было. Все было вполне себе красиво — тем более что, в отличие от южной пустыни, самой ближней к землям Морфея, в регионе Сальвадор все было более привычно по отношению к правилам мироздания. Ни тебе изменчивых материй, ни неведомых монстров. Пески, крокодилы и скорпионы.

— Ох, накликаешь ты на себя гнев Сальвадор, — заметил Р’Ким, погонщик верблюдов.

— Почему это?

— Она в этих пустынях ищет любовь.

— И чего плохого?

— Шутишь? Что плохого в любви духа пустынной переменчивости? Что властвует жарой дня и холодом ночи? Которая налетает, как песчаная буря, и столь же безжалостна, как скорпионий яд?

— Почему она вообще эту любовь ищет? — мимо пронесся маститый рысак, и Пауль сложил руки козырьком, чтобы приглядеться к всаднице, что была верхом.

— Она была принцессой местных земель, когда те еще были цветущими. И вот ее убил жених, ради трона отца. Разгневанная, ее душа не смогла упокоиться, и она превратилась в духа. Иссушила все местные земли, истребила всех местных жителей. Хотела покинуть мир, но боги отказались выпускать ее, потому что она не созрела. Вот с той поры и мечется — после каждого романа ищет смерти и хочет покинуть наш мир.

— Я бы тоже хотел, что хорошего — властвовать пустынями? — и вот тронулся караван.

Коней перегонял Р’Ким, и у него была рабыня. Хороша, чертовка. Волосы светлые, талия тонкая, ноги крепкие. Пауль поневоле засматривался на нее, покуда двигался. Это была единственная девушка в караване. Единственная шла с открытым лицом, объезжала коней и гордо козыряла черным рабским клеймом на лопатке. Как только не сгорала с голой спиной под палящим солнцем?

Пауль и думать забыл про Сальвадор.

Девушку звали Сани. И ее привезли из краев Морфея. Животные слушались ее, и за этот дар она была благодарна шелковому небу и духам, что жили в его складках. Иначе — не по конюшням она бы болталась, а по гаремам, а это весьма сомнительное счастье.

— Все боятся Сальвадор, почему ты нет? — много после того, как Пауль настоял, чтобы она не обращалась к нему с «господином» и на «вы», за чашкой супа с полынью поинтересовалась Сани.

— А чего ее бояться? Дух и дух.

— Ходят слухи, что она жестока, — спускался ночной холод, и Сани уже натянула мужской кафтан, явно перешитый с плеча Р’Кима, — и всех своих возлюбленных испытывает.

— Как?

— Да по-разному. На верность, на честность, не знаю больше, это все же местные легенды, — Сани растянулась на песке, глядя, как на шелке неба меняется расположение складок, — даже странно, что ты не знаешь о них.

— Отец не любит легенд, — Пауль оглядел затихшую стойку каравана, — что, если я тебя куплю?

— Зачем? — удивилась Сани, приподнимая голову. — Вы же шелками торгуете, не лошадьми.

— Запала ты мне в душу, — произнес Пауль, — я тебя освобожу, а потом женюсь.

— Смелые слова. Рабыни на подобное и не рассчитывают, — Сани горько усмехнулась, — да вот только, господин, это все как раз с таким же вкусом, как и те легенды, что твой отец не любит. Да и господин Р’Ким меня задешево не отдаст.

И действительно не отдал. Заломил цену, что была равна полугодичному содержанию Пауля. Но сошлись на цене, и уже ночь спустя грело тело Пауля в ночной холодрыге тепло светловолосой северянки.

Отец не был рад столь большой трате. Больше того, Пауль даже не успел озвучить варианта о женитьбе на рабыне — ему представили невесту. Младшую сестру Р’Кима.

Приданное у нее было огромное, девушка была красивая.

Стал бояться он говорить с Сани. А она молчала и ждала. Наконец, когда объявили о свадьбе перед соседями, пришла.

— Отпусти меня, — сказала, — если не можем быть вместе, так хоть свободу мне дай. Дай любить тебя на свободе. Не хочу ненавидеть в рабстве.

— Не могу я тебя отпустить, — с тяжелым сердцем произнес это Пауль, — потому что если уйдешь ты — я тебя возненавижу. Сам твою неверность придумаю, сам в нее поверю и не смогу тебя любить.

Молчала Сани минуту, молчала вторую, а затем рассмеялась.

И над пупком ее черный треугольник расцвел — знак духов.

И взглянул Пауль в лицо Сальвадор и смерть свою увидел.

— Сколько смотрю на людей, столько понимаю — врут они о любви, — произнесла покровительница пустынь и песком сухим на землю осыпалась — исчезла.

Беды начались в семье Пауля.

Сначала пожгли лавку, товару потеряли — на много жемчужин.

Потом обручальное кольцо от семьи Р’Кима пропало и на мраморной статуе нашлось — на сжатом кулаке. Снять его не смогли.

— Проклятый он, — сказала невеста, — не пойду за него, беды на семью нашу навлечет.

А потом умер отец.

И не выдержал Пауль.

За три пути бросился, нашел капище, на котором Сальвадор жертвы приносили. И под черным шелком ночного неба вызвал духа Сальвадор не на жизнь, а на смерть. За отца своего и за все горести, его семье принесенные.

— Не трогала я твоего отца, — произнесла Сальвадор, являясь, — смерть мне не подвластна.

— Яды твоих скорпионов зато тебе подвластны.

— Пауль, если выйдешь против меня — либо ты уйдешь живым, либо я, — Сальвадор за оружие браться не спешила.

— Если я умру — одного хочу — семью мою в покое оставь.

Тяжел стал взгляд у Сальвадор. Лязгнули ножны, что на бедре ее покоились, и трехгранный клинок упал к ногам Пауля.

— Не убьешь меня простым мечом, — произнесла Сальвадор, — ранишь меня этим — не смогу заживить. А сюда ударишь, — ладонь к знаку духа на животе поднялась, — так и вовсе сгину.

— Будь по-твоему, — и зазвенела сталь сабли и клинка трехгранного. Нет — Сальвадор не собиралась ждать, пока ее прикончат. Она билась, сражалась, как и полагается подлинному духу.

Бились час, бились два, понял Пауль, что сил держать клинок больше нет. Руки дрожали, на плече и колене расцветали кровавые цветы.

Бросился он в последний раз, с последним ударом. И опустила руки Сальвадор, саблю на траву кинула. И пронзил трехгранный клинок знак духа.

— Пусть умру сегодня, все не ты, — только и успела шепнуть, исчезая. Выпал клинок из рук Пауля. Гнев иссяк. А боль — осталась.

А наутро — зацвела пустыня. Пошли слухи, что перестала пустынная владычица избранника искать.