Личный враг (гет)

— Вы изменились, — сказал он в лифте.

— Я знаю, — ответила она устало. Видимо, за последние дни Юлиана вынесла ей мозг на тему важности соответствия внешнего и внутреннего миров.

— И не могу сказать, что удачно. Что-то вас из стороны в сторону шатает, Катя: то из а-ля натурель в авангард, а теперь — в гламур?

— Неудачно? — она покраснела, но сделала вид, что его мнение ее не интересует.

— Конечно. Вы были страшны, как смертный грех, так вас и сейчас писаной красавицей не назвать. Однако в вас было что-то... цепляющее, заставляющее думать, гадать, зачем молодая девушка вырядилась, как баба-яга? А теперь? Если вы мечтали слиться с толпой, то могу вас поздравить — не отличить от сотен, нет, от тысяч одинаково серых дур на улице. Что дальше? Стразы и розовые мини-юбки?

Она начала сердиться, и ему это нравилось значительно больше той апатии, в которой она пребывала до этого.

— Пусть, — она хмыкнула и первой вышла из остановившегося лифта. — Пусть стразы и... розовое все, пусть.

— Конечно, вам выбирать...

Ее номер был самым обыкновенным — открытый чемодан с тряпками у окна, стакан с водой на тумбочке, смятая постель.

— Говорите и уходите, — Катя села в одно из кресел, он сел напротив.

— Вы сбежали… — начал он.

— Я не сбежала! — она тут же прервала его.

— Нет, вы сбежали, считая, что Зорькин сможет как-то разрулить все сам. Это детский сад и только. Так дела не делаются, а вопросы не решаются. Вы умная девочка, Катя Пушкарева, но вы еще слишком молоды и... порывисты. Это пройдет, — он посмотрел на нее с теплотой. Она отвернулась. — Но я тут не для того, чтобы учить вас жизни. У меня к вам предложение. Мы вместе с Павлом Олеговичем долго ломали голову, что делать и...

— Как вы нашли меня? — внезапно спросила Катя.

Воропаев поморщился:

— Господи, да это проще простого! Вы же не по чужому паспорту улетели! И ясно было, что, скорее всего, в безвизовую страну. А еще все знали, что Юлиана едет за границу — банальная логика плюс желание. Мне даже платить никому не пришлось: рассказывал девочкам в авиакомпаниях, как сильно я вас обидел и как сильно вас люблю. Вуаля! Пришлось, правда, эту слезливую историю повторить столько раз, что я почти сам в нее поверил, — он засмеялся.

Он знал, о чем она думает — почему он, а не Андрей сидит сейчас в этом кресле, почему он, а не Андрей искал — и нашел! — ее.

— Но вернемся к нашему делу, Катя. Итак, Павел Олегович и я, мы вместе обсудили все возможные варианты, и вот что мы готовы вам предложить... — он откинулся в кресле. — Вы станете исполняющей обязанности генерального директора, а...

— Андрей, — снова перебила она его. — Что с Андреем... Палычем.

— Андрей Павлович вот уже какой день нажирается в кабаках и ведет себя так, что лично я бы ему и метлу дворника не доверил. Павел Олегович, кстати, тоже весьма разочарован.

— Это все моя вина, — она вскочила, отошла к окну.

— Ой, Катя, вот не надо, — он поморщился. — Пусть Кира верит в то, что вы одна во всем виноваты, но мы-то с вами знаем... — он встал, подошел к ней. — Да, я знаю всю вашу историю, — Катя дернулась, но он был готов и поймал ее, прижал к себе. — И Кира знает. Тихо-тихо, — она снова задергалась, застонала, кусая губы, стараясь не разрыдаться. Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. «Плачь, плачь», — думал он. Он готов был стоять так долго, очень долго, держа ее в объятиях, слушая, как она воет и вздрагивает в его руках.

— Пустите!

— Вы выслушаете меня? Вы готовы спокойно говорить?

— Да! — крикнула она, и уже тише: — Я в порядке, все... нормально.

Она опустилась в кресло, пряча от него глаза — ей было стыдно.

Он с трудом удержался от того, чтобы не улыбнуться во весь рот. Сейчас ему было положено делать сочувствующий и понимающий вид? Что ж...

— Это мерзкая история, Катя, но вам стыдиться нечего. Это они поступили подло...

— Я не хочу говорить об этом, тем более с вами.

— Помните, я говорил, что верность — никому не нужна.

Она вздернула подбородок и посмотрела на него, видимо, ожидая увидеть усмешку, он спокойно встретил ее взгляд.

— Мне жаль, что я оказался настолько прав, — произнес он и добавил: — а теперь к делу. Итак, я уполномочен говорить от лица совета. Мы предлагаем вам занять пост генерального директора. Вы получаете все полномочия, единственное — вам придется взаимодействовать со мной. Я буду контролировать, жестко контролировать вас. И поверьте, это не мое желание, но, увы... — он развел руками, — трудно полностью доверять человеку после того, что произошло. Вы проработаете на посту столько, сколько понадобится, чтобы выйти из этого пике. За это вы будет получать достойную зарплату, а также потом — я гарантирую вам — сможете найти прекрасную работу, рекомендациями мы вас обеспечим, я обещаю: на вас будут охотиться, чтобы купить подороже.

Она посмотрела на него зло, задышала тяжело, часто:

— Вы обо всех думаете в категориях «купи-продай»?

— Я так думаю о людях, когда речь идет о работе, — ответил он холодно, — но я никогда не мешаю личное с работой. И я никогда... — он замолчал. — Не пытайтесь уверить себя, что я хуже Андрея, легче вам от этого не станет, — добавил он более теплым тоном.

— Простите, — пробормотала она, — я до сих пор... мне кажется, что я сплю. Я думала, если уехать, мне станет легче, но не становится. И сегодня...

— Вам показалось, что вы видите его, а это был я? — спросил он тихо.

Она в ответ кивнула.

— Я не смогу нормально работать бок о бок с... и Малиновский... это слишком, я не смогу.

— Вам не придется видеть их. Павел Олегович весьма, весьма разочарован. Настолько, что хотел уволить Андрея и лишить любой поддержки, но он все же мягкий человек; мой отец в подобной ситуации вел бы себя более строго... Так вот, Андрей и Малиновский будут работать отдельно, под контролем Павла Олеговича, Андрей — в Киеве, а Роман Дмитриевич, если ему будет угодно, в Астане. Вам не придется общаться.

— Но Кира...

— Я лично гарантирую вам: Кира сможет остаться в рамках приличий.

— Но... финансовый директор, и если Роман Дмитриевич...

— На вакантные должности придут мои люди, кризис-менеджеры. Они не такие веселые ребята, как Малиновский со Ждановым, но зато на работе будут заниматься работой и будут лояльны к вам, а акционеры смогут спать спокойнее.

— Давайте я напишу доверенность на вас, — Катя прижала пальцы к вискам, — пусть вы... вот вы сами и становитесь "и.о."

— Вы забываете, что я государственный служащий, я не могу, да и не хочу этой должности.

— Я не знаю, я не хочу, и Юлиана...

— Мы вылетаем завтра, — он встал, взял стакан воды, передал его Кате.

— Завтра? Вы не даете мне времени принять решение, и... — она тоже вскочила, словно боясь, что он подойдет к ней сзади.

— Екатерина Валерьевна, вы считаете, у вас есть выбор? — спросил он вкрадчиво. — Вы же представляете, какие деньги на кону? Представляете! И вы думаете, что можете вот так просто уйти, и все?

— Но ведь Андрей...

— Андрей — совладелец, сын патриарха-основателя, а кто вы? Залетная птичка с подмоченной репутацией, слабыми нервами и сомнительной моралью. Откажетесь, и вас размажут, по-настоящему. Игры закончились, Екатерина Валерьевна.

Она стояла, глядя на него исподлобья, стакан в ее руках едва заметно подрагивал. Он подошел к ней ближе, она инстинктивно отклонилась, насколько позволяло кресло за спиной. Он смотрел на ее губы, на поблескивающие брекеты, с удивлением отметил — в который раз — насколько у нее чистая кожа, с едва заметным нежнейшим пушком на щеках. Если ее ударить — не сильно, слегка, то наверняка эти щеки станут восхитительно пунцовыми. Он воочию представил, как след от его ладони наливается алым и потом постепенно, очень-очень медленно, гаснет и кожа становится вновь цвета топленого молока...

Она, конечно, не выдержала его взгляда, поднырнула под его руку, которой он упирался в стену за ее спиной, отошла почти что к двери.

— Я поняла вас, Александр Юрьевич — у меня нет выбора. Я должна вернуться и вернуться... завтра, да?

— Да. А за это вы получите спокойную жизнь — я обещаю вам. Вы решите одну мою проблему, а я решу ваши — любые. И еще я обещаю вам, что вам станет легче, как только вы, скажем так, полностью расплатитесь. Новая жизнь, новые перспективы... Разве плохо?

— Я не встречусь с Андреем?

— Если не захотите, то нет.

Она кивнула:

— Хорошо, но Юлиана...

— Она отпустит вас, не сомневайтесь.

— Я... я поняла... вас... Спокойной ночи, — она распахнула дверь в коридор, показывая, что разговор окончен.

— Спокойной. Самолет завтра около трех, вы вполне успеете предупредить всех... всех, кого сочтете нужным. В час будьте в номере, я зайду за вами. — Он прошел мимо нее, не останавливаясь. Дверь за его спиной хлопнула. Он кивнул и постучал в соседний номер к Юлиане. Та открыла быстро, но вид у нее был недовольный и растрепанный.

— Ты проспорила мне бутылку коньяка, дорогая. Выгоняй своего араба, этот формат нам сегодня не подходит, только ты, я и миссионерская позиция. Мне нужно привыкнуть.