Право на крылья (джен)

19 апреля 854 года

Во время обороны Троста погибло 356 человек. Из них 95 военных, в числе которых Сатоши, Хироши, Накамура и Юя Мияджи. Остальные — гражданские.

Вторжение длилось три часа и двадцать две минуты. Ещё никогда Разведкорпус и Гарнизон не теряли столь многих так быстро, но Вермана и Дока беспокоили лишь мы — Перевёртыши в военной форме.

356 человек…

До Стохеса Куроко сопровождал конвой. В Тросте его возглавил жизнерадостный Пиксис, он же вызвался присматривать за Гигантом в экипаже. Всю дорогу до города Дот напевал себе под нос какой-то военный марш и курил трубку. Взгляд лукавых глаз то и дело намертво прилипал к лицу Куроко и слегка нервировал, но, пожалуй, это был лучший из возможных вариантов, потому что Верман едва не выстрелил из пушки сам. По Куроко, Аоминэ, Кисэ и Кагами. Вовремя прибывший Пиксис и воистину устрашающий Акаши ситуацию спасли, но Китс, поддавшись первобытному страху, контролировал себя плохо и оставлять его наедине с Тэцуей было нелучшей идеей.

Эрвин прибыл прямо перед выездом из Троста, однако к конвою ему присоединиться не позволили — боялся ли Гарнизон, что тот знал обо всём с самого начала, или же подозревал его в желании организовать Перевёртышу побег, Тэцуя судить не брался. Посоветовал лишь глаз с Паука не сводить и замолк. Предупреждающе покачал головой, когда так и не присмиревший под взглядом сначала Акаши, а потом и Эрвина Аоминэ снова открыл рот, и позволил заковать себя в кандалы. Те бы его не сдержали, думать так было наивно, но ощущение мнимой безопасности успокаивало жаждущих расправы военных.

— Вы наделали шума, Тэцуя, — заговорил Пиксис

Перекричать шум колёс и стук копыт по земле он не старался, но голос был до того ровным и уверенным, что Куроко услышал бы его, даже не будь у него настолько острого слуха.

— Сделал необходимое. Это формулировка нравится мне больше.

Дот весело улыбнулся и закинул ногу на ногу.

— Капрал Верман будет настаивать на обратном.

— Он боится. И, по совести, его трудно в этом винить.

Пиксис отодвинул штору на крохотном окошке экипажа, давая себе время подумать, и, коротко вздохнув, вновь повернулся к смотрящему на него в упор Куроко.

— Когда ему было столько же, сколько вам, Китс хотел стать разведчиком. Престиж Разведкорпуса в те времена был выше, чем сейчас, вот только присоединялись к нему те, кто не был готов выйти за Стены. Вермана хватило лишь на одну вылазку: за первый час в Лесу выжрали весь его отряд. По возвращении он подал рапорт, к службе уже в Гарнизоне вернулся спустя полгода. — Дот пожал плечами и добродушно улыбнулся. — Так что Эрвин скорее исключение, чем правило, а вам очень повезло.

— Повезло? — сбитый с толку, переспросил Куроко.

— Мы все выросли под защитой Стен, — пояснил Пиксис. — Не осталось никого, кто мог бы рассказать, как было до и что там, за порогом. Те немногие, кто присоединялся к Разведкорпусу, понятия не имели, с чем столкнутся, едва за ними закроются ворота. А вы пошли в разведчики, мечтая о свободе, остались же осознанно. Шиганшина дала вам стимул, убедила в необходимости борьбы, познакомила со страхом не метафорическим — настоящим. Вы знали, с кем вам предстоит бороться и боролись так, как мы никогда не могли.

— Однако стоит вам подумать о том, что один из разведчиков — Титан, и запереть его кажется лучшим вариантом, чем использовать, — не удержался Куроко.

— Что вы, Тэцуя. Верман боится, но даже он понимает, сколько новых возможностей появится у нас, окажись вы на нашей стороне. — Пиксис снисходительно склонил голову и подался вперёд. — Но если один из людей оказался Гигантом, то что мешает всем остальным Гигантам быть людьми?

Куроко отвёл взгляд, и Пиксис, довольный реакцией, снова откинулся на спинку жёстких кресел.

— Вот видите. Вас заковали в кандалы из страха, что каждый из ваших товарищей превратится в монстра. В этом нет логики, но, повторю: Эрвин скорее исключение, чем правило. Большинство людей страх отупляет.

— А вас?

— О! — Дот искренне рассмеялся и достал из кармана фляжку. — Мне просто интересно, что будет дальше.

Звон ворот оповестил их о прибытии в Стохес. Стук копыт и шорох колёс по брусчатке в ночном городе казался особенно громким, свет уличных фонарей робкой полоской проникал за шторку, а отсутствие беснующейся толпы на улицах говорило о нежелании правительства предавать огласке случившееся в Тросте. Конвой неспешно двигался к Суду, где-то позади ехал экипаж со связанным по рукам и ногам Ханамией, а серебряные нити, коими Тэцуя обыкновенно цеплялся за своих, теперь крепко держали пять пар рук.

Слегка поколебавшись, Куроко коснулся беспокойных мыслей Кисэ и принялся неловко ждать.

Вести мысленный диалог с Аоминэ было просто: Дайки не обладал ментальными способностями, но долгая мыслесвязь с ним позволила им беспрепятственно общаться, не открывая рта. С остальными было труднее. Каким бы хорошим телепатом ни был Тэцуя, диалог с каждым, у кого не было невербальных способностей, обычно либо получался односторонним, либо состоял сплошь из слегка блеклых, брошенных ему в ответ картинок.

Куроко мог проникнуть в сознание других Перевёртышей, но в случае, если его проникновению сопротивлялись, подобный манёвр отнимал слишком много сил. Вырывать из неразберихи чужих голов нужное и без того было непросто, так что пользовался он этим нечасто.

Сейчас же особого выбора не было. Вряд ли им позволят увидеться до суда, а удостовериться в том, что ничего не поправимого не случилось, хотелось немедленно. Спросить вслух было не у кого, а полгода назад единственным, кто не воспринимал его заступ за границу личного пространства в штыки, был Рёта. Даже Дайки, с энтузиазмом принявший идею общения по мыслесвязи, никогда не пускал его дальше метафорического сапфирового каната. Кисэ же, не имея за душой ничего фальшивого, распахивал двери с такой простодушной откровенностью и готовностью слушать, что порой становилось страшно, как бы поразительная способность поворачиваться к людям сердцем нараспашку не вышла ему однажды боком.

И хотя с тех пор много воды утекло, стоило Куроко сделать нерешительный шаг назад, как Рёта откликнулся так громко и так радостно, что растерявшийся Тэцуя не сразу вспомнил, чего ради обратил на себя его внимание.

Кашлянул негромко, отворачиваясь от Пиксиса к зашторенному окну, и прикрыл глаза.

…не бойся, мы тебя вытащим!

Вихрь солнечно-жёлтых мыслей походил на шторм при ясном небе. Куроко привычно отфильтровал всё лишнее, молча поблагодарил бывшего товарища по отряду за весьма неплохую попытку не цепляться за иные потоки сознания, кроме непосредственно разговора с ним, и как можно спокойнее произнёс:

Не части. Сосредоточься на моём голосе и выбери точку в пространстве, которая не будет отвлекать тебя от разговора.

Затылок Акаши?..

Тэцуя улыбнулся и еле заметно качнул головой.

Если красное тебя успокаивает. Но учти, он может почувствовать.

Рёта уставился на едущий впереди экипаж с Куроко, и тот мысленно похвалил его за сообразительность.

Хорошо. Что слышно?

У ворот к нам присоединился Найл Док. Злой, как сотня Верманов.

Сказал что-нибудь?

Перекинулся несколькими фразами с Эрвином.

Едем к зданию Суда?

Судя по всему. Вероятно, тебя решено поместить в темницы под собором.

Это обнадёживало. Думай они, что Куроко действительно представляет угрозу, держать его под главным собором Культа Стен никто бы не стал. Центр города был густо населён, случись что непосредственно там, жертв будет не избежать. Так что намерение запереть его поближе к Суду было пусть и не совсем понятным, но всё же успокаивало.

Хорошо. Вас не тронут?

Бледное от ярости лицо Аоминэ так живо появилось перед взором Кисэ, что на одно мгновение Тэцуя решил, что он на него посмотрел. Но Рёта тут же взял себя в руки, воображаемый Дайки исчез, а Кисэ сердито фыркнул.

Аоминэ напрашивался, но, кажется, Акаши всё уладил. Ты как?

Всё хорошо, — не солгал Куроко. — Присмотри за ними. И не наделайте глупостей.

Так точно, сэр. — Кисэ хмуро улыбнулся и не слишком умело попытался мысленно сжать ему плечо. Прикосновение скорее напоминало грубый толчок, нежели жест, призванный успокоить, но Тэцуя оценил. Кивнул и аккуратно покинул чужое сознание.

Через несколько минут они с конвоем разминулись. Он вышел из экипажа, сопровождаемый Пиксисом и десятком дрожащих солдат Гарнизона, позволил затолкать себя на узкую лестницу, ведущую в темницы под собором, и весь путь в подземелье думал о том, что это — к лучшему.

Ему порядком надоело врать.

* * *

Мидорима методично массировал ноющее колено, когда Аоминэ, громко хлопнув дверью, зашёл в комнату ожидания.

К Куроко их, разумеется, не пустили. К остальным Разведчикам тоже, и сюрпризом это не было: когда речь заходила о странных перевоплощениях одного из Тейко, подозрения падали и на всех остальных. Другое дело, что после изматывающего боя хотелось чуть больше, чем помещение, где из горизонтальных поверхностей был только пол. Как бы они могли воспользоваться стулом во вред обществу Шинтаро представлял мало, а если же их тюремщики всерьёз опасались трансформации, то четыре голые стены их точно не сдержат.

Сейджуро — Сейджуро мог бы. Но его здесь не было, и хотя Мидорима не имел привычки копаться в чужих тараканах, между этой комнатой и кабинетом Акаши Масаоми, он бы выбрал первое.

— Кагами пустили к своим, — тоскливо разглядывая пустой мешочек из-под орешков, заметил Ацуши.

— Он выглядел достаточно удивлённым, чтобы сойти за непричастного, — негромко отозвался Шинтаро и перестал тереть уже давно зажившее колено. Бросил исподлобья взгляд на натянутого как струна Дайки и с плохо скрываемым укором спросил: — О чём ты думал?

— А с хера ли тебе интересно? — вяло рыкнул Аоминэ.

Прозвучало и вполовину не так зло, как должно было: не отреагировал даже обычно чувствительный к грубости Кисэ. Мурасакибара с любопытством перевёл взгляд с Дайки на Шинтаро и, решив, что ссорой не пахнет, расслаблено сел прямо на пол. Вытянул ноги, перегородив половину комнаты, и чавкнул невесть откуда взявшейся ириской.

— Убей тебя Фантом, он бы никогда себя не простил, — не сдался Мидорима.

Дайки дёрнулся как от удара, и тут же перестал выглядеть злым, вот-вот готовым к прыжку зверем. Устало прислонился к противоположной от Рёты стене и запрокинул голову.

— Я знал, что он этого не сделает. Он меня слышал. Я… я это видел. — Аоминэ повёл плечами и громко сглотнул. — Ты не поймёшь.

В другом месте, в другое время и при других обстоятельствах, Шинтаро бы вспылил. Возможно, не будь той их ссоры, он бы тоже вспылил, но теперь и он, и каждый из Тейко знал, как говорит Аоминэ, когда на самом деле хочет оскорбить, а когда за словами не скрывается ничего, кроме сухой констатации: «Я вижу то, чего не видите вы. Так всегда было, вы это знаете, а потому хватит, чёрт возьми, ко мне цепляться».

— Ладно.

Дайки выпрямился и удивлённо вскинул брови.

— Ладно? И всё?

— И всё, — твёрже повторил Шинтаро и раздражённо отвернулся. Тут же напоролся на всезнающую улыбку Кисэ и всплеснул руками. — Да бога ради!.. Плевать я на вас хотел.

— Как в старые добрые времена, — почти пропел Рёта.

Грустно улыбнулся и неловко замолчал, потому как, в действительно, как раньше не было. Они разошлись по четырём стенам как можно дальше друг от друга, в жестах, взглядах, словах — во всём скользила какая-то болезненная нервозность, и каждый, разве что за вычетом меланхолично жующего Ацуши, боролся с малодушным желанием сбежать.

Поговорить стоило о многом, но до Троста, до этой проклятой минуты никто из них и не думал, что придётся. Когда-то зудящая под кожей потребность себя изжила. В груди тлело смутное ощущение недоговорённости и тёмное сожаление. Обида, злость, отчаяние, страх — все чувства выдохлись, как забытое в графине вино, и теперь, когда случай вновь столкнул их лбами, тщательно замурованное и забытое едкой заразой лезло наружу. Невысказанные упрёки и проглоченные извинения горчили на языке, а просторная комната словно бы сжималась с каждой минутой всё больше.

Глупо и смешно, но ссоры им всегда давались проще.

— Ничего страшного не произойдёт, если мы хотя бы сейчас не станем собачиться, — очень тихо заметил Рёта. — Не стыдно переживать. Стыдно притворяться равнодушными.

Мидорима покосился на склонившего голову бывшего товарища и отчего-то сконфуженно отвёл взгляд. Природное умение Кисэ взывать к совести не было доведено до уровня рефлекса, как у Куроко, да и пользовался он им не так профессионально, но Рёта был мастером подгадывать момент.

Сейчас был выбран крайне удачный: даже Ацуши на мгновение перестал жевать. Дайки же поморщился, отмахнулся, как от большой, назойливой мухи и тихо проворчал:

— О, лучше бы заревел.

Кисэ вскинулся в наигранном возмущении, Дайки расплылся в широченном, довольном оскале и едва заметно, так, что Мидорима бы и не заметил, не смотри он на него со всем вниманием, кивнул.

Было похоже на «прости».

Напряжение лопнуло как мыльный пузырь. Рёта улыбнулся сначала неуверенно, затем шире и, наконец, почти счастливо, и сжавшиеся было стены комнаты снова встали на свои места.

* * *

— От одного твоего взгляда я не перекинусь, — негромко заметил Куроко и открыл глаза.

Кагами, смутившись, отвёл взгляд и крепче стиснул на груди руки. Ткань форменного пиджака с шорохом потёрлась о каменную кладку стены, и подозрительная тишина в тюремном коридоре стала особенно очевидной.

— Не думаю, что тебе разрешено сюда спускаться.

— Я и не спрашивал, — проворчал Тайга.

— В таком случае советую подниматься по чёрной лестнице.

Кагами проигнорировал беззлобную попытку пошутить и, оторвавшись от стены, сделал несколько шагов из стороны в сторону. Полумрак не позволял как следует разглядеть выражение его лица, а кандалы подойти поближе к решётке, но напряжённые плечи, тяжесть каждого нервного шага, скорбно опущенная голова — всё в нём словно бы кричало не о злости или страхе, а об обиде.

— Я не мог тебе рассказать, ты же зн…

— Ты хотя бы вообрази себе сколько жизней можно было спасти, не молчи вы всё это время.

Негромко сказанная фраза ужалила больнее, чем любой из укусов Паука несколькими часами ранее. Кагами стоял возле решётки, смотрел точно в поблескивающие в темноте глаза Тэцуи и выглядел не рассерженным, нет. Много хуже — горюющим за всё человечество сразу. Едва только переступив порог Сейрин, заново узнав бывшего товарища по училищу, Куроко посчитал, что простота, искренность и широта души не доведут его ни до чего хорошего. Тайга отличался от всех тех, к кому он привык, как Солнце отличается от Луны.

Привычка давать больше чем брать, грудью бросаться на остриё копья и природная честность — такие либо умирали сразу, либо спасали мир.

В Тейко подобных не было. Они предпочитали выживать.

— Не говори о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия, — глухо попросил Куроко. — Скажи мы, сидели бы в клетке вместе.

— И кандалы бы вас сдержали? — с щедрой долей яда в голосе поинтересовался Тайга. — Хочешь, чтобы я поверил, что уйти тебе решётка мешает?

— Война на два фронта…

— Какое решение сегодня вынесет суд?

— С чего ты взял, что я…

— Потому что ты знаешь!

Тэцуя выдохнул сквозь зло стиснутые зубы и яростно дёрнул приковавшие его к стене цепи. Кагами до побелевших костяшек стискивал прутья, и будь на его месте любой из них, стальная решётка уже бы помятой грудой металла валялась в углу.

Ссадины на запястьях зажили прежде, чем струйки крови потекли по ладоням, Куроко стиснул кулаки и еле слышно проговорил:

— Удачно подвернувшимся Титаном воспользуются как оружием.

— Именно…

— Но с чего ты взял, что я хочу им быть?

Вопрос вырвался раньше, чем Куроко успел как следует его обдумать.

Из коридора послышался звук шагов. Спустя ещё несколько секунд на стене забрезжил отсвет факела. Кагами разжал стиснувшие прутья пальцы, отошёл на шаг назад и тихо, но твёрдо, проговорил:

— Если ты всерьёз думаешь, что у тебя, у любого из вас, есть выбор, то я никогда тебя не знал.

Отряхнул ладони от ржавчины и ещё тише добавил:

— И знать бы не хотел.

На узкой лестнице Кагами плечом едва не сшиб двух охранников. К Залу Суда Тэцую вели в очень тонких, хрупких наручниках. Никто из них всерьёз не думал, что он решит сбежать.

19 апреля 854 года

…356 человек.

Все они могли выжить.