Сучий сын (джен)

Мыльные пузыри взмыли в воздух. Их полет был плавен и спокоен, они парили над койками: сперва поднимались к потолку, а затем медленно опускались, точно что-то тянуло их вниз. Впрочем, все они неминуемо лопались один за другим, где бы в пространстве ни находились. Том равнодушно наблюдал их участь. Во всяком случае, Рик надеялся на то, что он смотрит на них, а не в потолок. Сын некоторое время почти не моргал, но со временем, казалось, увлекся и начал провожать этот мыльный жизненный путь пустым взглядом. Он лежал на спине и прижимал ладони к груди. Старался вчувствоваться в сердцебиение, догадывался Рик. Малыш нередко держал так руки. Но в последние дни особенно часто, словно боялся, что сердце остановится. Но внешне он более никак это не проявлял. Один пузырь подлетел так близко к лицу Тома, что малыш выпучил глаза и свел их к переносице, а потом так нелепо зажмурился и сморщился, когда в них попали брызги. И после так оживленно почесал нос, на миг превратившись в прежнего маленького мальчика. Рик с печалью следил за ним. И осторожно выдувал новую партию прозрачных солдат.

Койка Тома была полна игрушек. Здесь мирно лежал и слоненок — верный спутник в мир сновидений, и полицейский — достойный защитник от ночных кошмаров, и индеец — коварный похититель сладостей. Да, последний переключился с денег на что-то более съедобное, видимо, и в его жизни настали трудные времена. Том сам сообщил об этом Рику, когда тот принес из кафетерия пирожное с пышным кремом и кусочками шоколада сверху. Появился и кое-кто новый. Рик поглядывал время от времени, как сын присматривался к фиолетовому осьминогу с огромными глазами и длинными щупальцами и даже примерял ему роль нового злодея, пришедшего с морских глубин. Том вновь делился своими фантазиями, пусть робко и в незначительных количествах. Но Ричард ощущал, как внутри наконец появляется искренняя надежда, а не вымученные потуги мнимого оптимизма. Он боялся поверить, что его мальчик наконец перестанет быть тенью самого себя. Однако с утра Том не смотрел в сторону игрушек. Сегодня он снова плакал во сне.

Рик выдул еще одну компанию мыльных пузырей, словно бы столпившихся над койкой Тома, после чего они медленно разбрелись кто куда, как старые добрые друзья после встречи, каждый в свою повседневность, в свой маленький укромный мирок.

В палате погасили свет, последний на сегодня осмотр окончен. Наконец Рик остался один на один с Томом, а, точнее выражаясь, сам с собой. Он сидел на койке, оставленной ему в палате сына, и не мог найти себе места. Ему никак не удавалось поверить, что все это происходит на самом деле. Когда Рик ворвался в больницу, ни на что не обращая внимания, пока не увидел глаза, смотрящие в никуда, но полные слез, ему сообщили, что Том не спит уже двое суток. Малыш впал в беспамятство и горько плакал, погруженный в кошмар, но он не спал. Тогда на Рика обвалился шквал из жуткой правды. Клэр умерла. Ее тело нашли соседи, которые и обнаружили у ворот собственного дома его маленького мальчика. И именно благодаря им Том до сих пор не погиб. В это невозможно было поверить. И Рик не поверил, когда узнал. Слишком долго он размусоливал в своей голове, полной сомнений и страхов, насколько реален этот ужас. Это просто уловка, ловушка, говорил внутренний голос. Тупой параноик.

Рик поднялся и начал бродить по комнате. В попытках привести себя в порядок он был нелеп и неуклюж. Загнанный в клетку зверь, он рвался наружу, отчаянно искал выход и не понимал, что давно замурован. Сердце колотилось неистово, и сейчас Ричард позволил себе не вытирать поспешно пот с лица. Здесь было слишком душно.

Когда он увидел эти глаза, такие пустые и холодные, то внутри все перевернулось вверх дном. Его мальчик! Томми! Не он, а лишь блеклая тень, оставшаяся от него. Он оглушительно кашлял, задыхался, лихорадочно дрожало его тело, огненное от жара. Том не произнес и слова с момента, как Рик бросился к нему и крепко обнял, наплевав на свидетелей его искренности. Прошло уже больше девяти часов, и ничего не изменилось. Его беззащитный ребенок захлебывался в кашле, стонал и молчал, не в состоянии ни уснуть, ни заговорить. Он не видел своего никчемного отца, который не осмелился даже приехать по первому зову. Оставалось только догадываться, как он оказался в сугробе ночью, от чего он так быстро сбегал. И как он теперь переживет смерть своей несчастной матери.

Рик хотел взвыть от душащей его беспомощности. С его родным сыном приключилась такая беда, и теперь он никогда не станет прежним. Он был так же опустошен и слаб, как и Тиша в первые месяцы ее жизни в Вирионе. Да, пора была себе признаться, что твой ребенок окунулся в ад, от которого ты так хотел его оградить, сказал себе Ричард в ярости. Это все произошло только потому, что ты уехал, оставил ее одну, довел. А она не справилась. Вскрытие показало, что это был сердечный приступ. Она была больна, как и Том, и вот что произошло. Рик стиснул зубы. Нужно провести операцию, пока и с сыном не случилось непоправимое. Но здесь, в этом месте…

Холод пробежал по спине. Здесь не было никого, кому можно было довериться. Никого, кого бы Рик знал лично. Все эти люди, что говорили с ним, смотрели с такой опаской, с таким подозрением. Они не могли ничего знать, и все равно Ричард думал, как они мечтают видеть его за решеткой, подальше отсюда и ребенка, которого они еле спасли. Все здесь казалось враждебным настолько, что приходилось сдерживать себя, чтобы не высказать резкость и грубость в попытке защититься, и оттого Рик старался свести все общение, не касающееся здоровья Тома, к минимуму. Бессилие перед этими людьми убивало.

Послышался тихий стон, и Рик резко обернулся. Неужели его мальчик наконец пришел в себя?.. Он бросился к койке сына и взял его за руку, торчащую из-под одеяла. Все еще горячая, хотя температура должна была уже снизиться. В палате было слишком темно, и все же с задернутыми занавесками можно было разглядеть его бледное, измученное лицо, мокрое от слез. Рик укусил себя за губу. Невозможно изменить то, что уже случилось, можно лишь сбавить тяжесть последствий. Но один только вид бедного Тома сдавливал ему сердце с такой силой, что самого, казалось, ждал скорый конец.

— Ты в безопасности, ничего плохого не произойдет, — прошептал Рик, наклонившись как можно ближе к Тому. Пусть он слушает, даже если не отвечает. Он должен знать. — Я здесь. Я никуда не уйду.

Том резко закашлялся, дернулись конечности от напряжения, в мучении скорчилось лицо. Беспомощность давила на грудь. В рот хлынула кровь, и Рик мысленно выругался. Губа пульсировала приглушенной болью, и язык облизал место прокуса. Томми немощно стонал под ухом. До чего же бессильными мы оба стали, в отчаянии подумал Ричард и тяжело вздохнул. Он подхватил сына на руки, стараясь не тревожить и не пугать, и принялся слабо укачивать его, как совсем маленького ребенка, кем он, по сути, и был в этот самый миг. И тогда сын медленно уснул. На утро он не проснулся. Врачам пришлось будить его три раза за сутки, чтобы не дать пневмонии растопить Тома как кусочек масла. Он громко и жалобно плакал, как только открывал глаза, но сил противиться у него не было. Он по-прежнему ничего не ел, и это начинало быть проблемой.

— Хочешь тоже подуть пузыри? — наконец решился заговорить Рик и тут же осекся, видя скупую реакцию. Том поджал губы и вяло покачал головой, потупив взгляд. Теперь он часто не поворачивался в сторону отца, когда что-то слышал от него. Том вновь уходил в себя, и Рику сложно было подгадать момент, когда пора хватать его и вырывать обратно в этот мир. Слишком пустой и безрадостный для его малыша. Слишком болезненный и холодный.

— Все пройдет хорошо. Слышишь? — нужно было продолжать говорить с ним. Рик не терял веры в то, что Том слушает его слова, понимает их смысл и внутренне реагирует на них. Рик не позволял себе сдаваться. У него не было на это никакого права. Даже если руки опускались каждый раз, когда возникало понимание, что все пропало, и его сына уже не вернуть. В кои-то веки нужно было просто быть ему хорошим отцом. — Как только откроешь глаза — я буду рядом. И… И буду держать тебя за руку. И не отпущу, пока ты не захочешь. Я буду с тобой, Том. Ничего страшного не случится.

Том закрыл глаза, тяжело вздохнув. Его губы мелко подрагивали, а тело казалось более напряженным. Рик отставил банку с мыльным раствором, неловко потянулся к сыну. Если он заплачет, нужно быть наготове, думал Ричард. Хотя зачем ждать, когда его боль проявится в слезах. Он сглотнул, метнул взгляд на настенные часы. Осталось всего тридцать минут. Слишком мало и в то же время до неприличного много. Волнение успеет отбить Тома себе. Да и Рик сам, хоть и боялся себе признаться, начинал беспокоиться. Он скрывал от сына дрожь своих пальцев в кулаках, когда не держал что-то в руках, а если Томми видел, то мысленно говорил себе, что это от отсутствия табака в организме. Малыша подобное объяснение только сильнее расстроило бы. Однако, подавшись вперед, Рик раскрыл перед сыном протянутые ладони и, получив одобрение, обхватил кисть Тома и стал медленно поглаживать ее.

— А если… — вдруг прозвучал в тишине тонкий голосок. Он наконец перестал хрипеть, но продолжал быть слабым. Или же Томми просто слишком много молчал, чтобы почувствовать уверенность в сказанных им словах. Рик ощутил, как тревога прошибает его с ног до головы, и стиснул зубы. Сколько чувств, сколько отвратительных эмоций появилось внутри него за это долгое время, и сколько сил было убито на то, чтобы только обуздать их и не дать прорваться, не дать им захлестнуть Тома.

— Если?.. — тихо переспросил Рик, когда убедился, что малыш вновь не решается заговорить. Только бы не смолчал и в этот раз, обеспокоенно подумал он, затаив дыхание.

— Если случится… И я… Ну… Я увижу… М-мам… Я… У-умру?.. — Том снова задыхался, хотя болезнь больше не сдавливала его легкие. Каждое слово, что произносил он, словно с огромными силами выталкивалось наружу, и только малыш закончил это тяжелое предложение, еще долго пытался отдышаться. Но когда Рик, опешив, собирался с мыслями, словно в первый раз услышал подобный кошмар из уст сына, Том продолжил. Он облизнул сухие потрескавшиеся губы, повернул голову и с трудом заговорил вновь: — И если… Если умру… Буду… Буду ли я… С-с… Ней?..

Рику потребовалось время, чтобы вдохнуть. Он опустил голову и закрыл глаза, чтобы только привести себя в порядок. Недостаточно. Всех стараний недостаточно. Невозможно представить, что Том не думал постоянно о матери. Но подобный вопрос все равно вогнал Рика в ступор. У него все еще, к собственному стыду, подрагивали пальцы от мысли, что нужно говорить с Томом о смерти. Слишком мал. Слишком мал для увиденного, пережитого и прочувствованного. Слишком рано соприкоснулся со смертью и дал ей войти в свою жизнь. Но он все еще не понимал, как она работает. А Рик все еще боялся ему объяснить. Спустя столько времени, проведенного здесь, и спустя столько слов, никак не подобранных правильно и к месту. В какой-то момент Ричард был готов наплевать на все, ведь правильного объяснения здесь быть просто не могло. Но невидимый барьер не позволял ему втоптать в землю все, что осталось от сына, подобно тлеющему фильтру.

— Ты не умрешь, — он наконец решился поднять глаза и посмотреть в бледное лицо Тома. Его облизанные губы все еще подрагивали, но теперь малыш потупил взгляд, как и всегда, когда чувствовал свою вину за сказанное или сделанное. Рик скрипнул зубами. Беспомощность разрывала на куски. — Ты проснешься. И будешь здоров. И проживешь долгую жизнь. И я… Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была счастливой.

Рик тяжело вздохнул. Он вновь вспоминал Тишу и то, как тщетно пытался ее утешить, когда она оказалась в месте, подобном этому. Такому же невзрачному, безжизненному и холодному. В месте, где никому нельзя довериться, где столько чужих, незнакомых лиц. Том часто трясся от страха, и в этот миг ничего не изменилось. Ричард практически чувствовал, как разорвал ему душу этими словами. И снова довел ребенка до слез, неспособный общаться с теми, кто так нуждается в чем-то добром и радостном. Однако Том не расплакался. Ни в этот миг, ни через минуту. Он только кусал губу, прижимая руки к груди и виновато опуская глаза. Нужно было что-то сделать. И Рик даже знал — что. Но всякий раз так тяжело было пересилить страх, что Том закричит и в ужасе оттолкнет его. Хоть никогда его мальчик подобного не делал, Тиша научила его тысячу раз думать, прежде чем касаться кого-то. И все же Рик поднялся. Неуклюже подсел на койку Тома и осторожно коснулся его плеча, укрытого больничной рубашкой. Как же сильно хотелось вобрать в себя всю его боль, чтобы защитить, спрятать от того кошмара, что таился в его голове. Рик совсем не узнавал себя. Со смертью Клэр для них обоих все раз и навсегда изменилось.

— Иди ко мне, — голос прозвучал слишком неуверенно. Рик мысленно огрызнулся сам на себя. Тому нужен сильный отец, тем не менее готовый проявить ласку в любой момент. О да, как все те недоумки, с которыми приходилось иметь дело, не стеснялись говорить о проявлении любви. Лишь одно удерживало Ричарда от резкой ругани с ними. Эти недоумки спасли Тому жизнь. Точно почувствовав его замешательство, малыш вдруг посмотрел на отца и, всхлипнув, забрался к нему на руки.

— П-пап… — потирая покрасневшие глаза, кое-как произнес Томми спустя какое-то время. Рик не выпускал его из объятий. Теперь он не делал этого никогда, пока только сын не захочет лечь обратно. — Подуй… Подуешь еще?..

— Да. Конечно, сейчас.

— А я… А я… — малыш прятал лицо от Рика, и все же так волнительно было слышать в его голосе что-то хотя бы отдаленно напоминающее прежнего Тома. При этом так сложно было убедить себя, что это лишь попытка выдать желаемое за действительное. И все же Рик не уставал гладить Томаса по голове и думать про себя, что еще не все потеряно. — А я буду их лопать…

Однако Том не лег обратно на кровать, не сдвинулся с места, а лишь крепче обхватил тело отца своими тонкими руками. Как же сильно ему, должно быть, страшно сейчас, думал Рик, придерживая малыша и забирая банку с раствором. Томми остался сидеть у него на коленях, ткнувшись щекой в грудь, и слушая сердцебиение Рика. Он много спрашивал о том, как работает сердце, когда постепенно пришел в сознание. Часто это были одни и те же вопросы, которые приходилось объяснять из раза в раз, но в какой-то момент Том сдался и просто проверял, билось ли оно у него самого и у своего никчемного отца. Ричард вновь тихо вздохнул, ласково потрепав по волосам малыша. Нужно подавать ему достойный пример даже в настолько паршивой ситуации и не позволять отчаянию одержать верх над их хрупкой верой в светлое будущее. Мысленно посчитав до десяти, Рик набрал в грудь побольше воздуха и выдул один огромный пузырь, а следом скопление малюток, хаотично разлетающихся кто куда.

Несколько мгновений Томми разглядывал этот хоровод из мыльных мошек вокруг одного гиганта, и Рик надеялся, что это смогло вызвать у него хоть какие-то эмоции. Казалось бы, какая нелепость — смотреть на то, как пузыри мечутся в пространстве, и даже не выдувать их. Но Том так жаждал этой странной забавы, он так просил об этом на свой День Рождения. Рик отчетливо запомнил весь список. Торт, свечи, желание, песня, пузыри. И пусть до праздника оставалось еще больше недели, Ричард чувствовал, что должен подарить хоть какую-то радость несчастному Тому, сделать хоть что-то по-настоящему важное для него. Рик приходил в ярость от одной мысли, что его сыну, возможно, придется провести свой День Рождения здесь. После всех тех восхищенных речей, ожиданий… Рик все чаще задавался идеей не говорить Тому о настолько важном для него событии и устроить таким образом сюрприз — выписку в столь знаменательную дату. Может, это смогло бы выдавить из его мальчика искреннюю улыбку.

В один из бесконечных дней, одинаково похожих друг на друга, Рика попросили выйти из палаты поговорить. Это показалось подозрительным с самого начала: никто в этом городе не знал, что он здесь. Новость настигла его внезапно; он только дождался, когда Том уснет, и он даже свободно выдохнуть не успел. Ночь выдалась тяжелой. Томми задыхался в кашле, его постоянно будили кошмары, он вскрикивал, звал маму, и Рик провел все время с ним до самого рассвета. Он собирался ненадолго вздремнуть или наконец съесть что-нибудь, но теперь каждая клеточка его тела напряглась. Ричард отошел от койки сына и застыл, погруженный в мрачные раздумья.

Если бы это была полиция или федералы, они бы не стали просить, чтобы он вышел. Они бы вломились сюда сами, пока Рик не сбежал. Или же они только прощупывали его, и не были уверены, что арест оправдан. Но как его нашли? Все-таки отследили перемещение? Уже прошло несколько дней с возвращения в этот город, к чему такая задержка? Нет, это нелепо. Но если не полиция, то кто им мог заинтересоваться? Возможно, лечащий врач Тома хотел поговорить с глазу на глаз. Обнаружилось что-то страшное в состоянии сына? Но он говорил, что малыш идет на поправку… Ричард еще не успел наладить вопрос опеки. Может, по этой причине? Черт возьми. Не так важно, по какой, если это не федералы или копы.

Не успел Рик прийти к взвешенному решению, как дверь резко открылась, и в палату зашли двое пожилых человек. Это были женщина и мужчина, оба в ярких свитерах, с кучей одежды на теле, в нелепых шляпах. Старуха шла впереди решительно и уверенно, выставляя грудь вперед, старик же плелся где-то позади, и он не сразу даже стал заметен за столь тучной женщиной. Рик сделал небольшой шаг навстречу, окинув людей невозмутимым взглядом. И все же испытал недоумение. Он никогда прежде не видел их. От внезапного шума проснулся Том и тихо простонал. Ричард стиснул зубы. Какого черта?! Но не успел он возмутиться, как старуха рявкнула:

— Убийца! — и на какое-то мгновение у Рика похолодело все внутри. Побледнев, он поглядел в упор на незнакомцев. Они не могли знать. Не могли, не могли… Никто не знает об этом, сказал он себе настойчиво. Происходящее с сыном слишком сильно повлияло на состояние, и Ричард никак не мог взять себя в руки.

— Кто вы такие? — отрешенно спросил он, казалось, совершенно бесцветным голосом. Его ладони потели, и он сжал их в кулаки. Нужно было быть готовым действовать. Но нелепый спектакль сбивал с толку. Если придется бежать… Быстрее всего было бы выпрыгнуть в окно, но с Томом на руках это стало бы слишком рискованно. Оставить ребенка здесь? Том… Что будет с Томом?! Нельзя, чтобы его забрали в приют. Нельзя, чтобы он вырос больным, брошенным и слабым.

— Наша дочь… Ты… Ты… Это все из-за тебя!

Барабанные перепонки взвыли от такого крика, а Том тут же заплакал, сжавшись под одеялом. Но всего на миг Ричард испытал облегчение, чтобы в следующую секунду быть пронзенным презрением в глазах этих людей. Родители Клэр. Рик затаил дыхание. Ну конечно. В этом отмалчивающемся позади жены старике проглядывались ее черты лица: ее мутно-зеленые глаза и прямой нос, узкий лоб и острый подбородок. Хотя ему все же пришлось постараться, чтобы признать в этом доходяге несчастную мать Томаса.

— Не здесь, — практически шепча, выдавил из себя Рик. Не видя перед собой никакого понимания, он попытался смягчиться, но тщетно. — Прошу вас. Я успокою сына и…

— Вот и выродок здесь! — женщина брезгливо фыркнула, кивнув в сторону Тома, и в груди Ричарда что-то дрогнуло. Однако она не остановилась на этом. Она приблизилась к Рику, выставив свой толстый указательный палец, едва не тыча им в лицо. — Бери, бери его себе, не смей даже думать, что можешь повесить его нам на шеи! Доченька уже пыталась, прошмандовка, да простит Господь ее душу, но вот не получилось у нее греховное отродье пригреть у нас на груди!

Старуха повернула голову в сторону мужа и, небрежно кивнув ему, выдала надменное: «Не молчи, скажи что-нибудь этому безродному!». Но, хотел ли муж этой наглой женщины что-то промямлить или же нет, ему это сделать так и не удалось. Рик, словно ощетинившись, оскалился, подался вперед и схватил ее за ворот сиреневого свитера и притянул к себе поближе. Его глаза горели яростью, и он потратил немало сил, чтобы совладать с желанием раздробить ей череп.

— Заткнись, — сказал Рик, к собственному удивлению, слишком апатично и тихо. — Закрой свой поганый рот и не смей его даже открывать в присутствии моего сына. Мешок с дерьмом, кто тебе позволил вломиться сюда и что-то мне вякать, а? И муженек твой такой же обмылок, отходы в штопанном пальто. Настолько ничтожество, что не осмелился задушить тебя во сне?.. Если никому не хватило отваги вышвырнуть вас на помойку, где вам самое место, то ты думаешь, что мне не хватит, блядская ты рухлядь? Я мог бы вытрясти из тебя извинения, но не хочу замараться. Не смей показываться больше мне на глаза и приближаться к Тому. Да, его зовут Том, и это ваша дочь дала ему имя. Проваливайте отсюда оба. Я больше не намерен с тобой разговаривать, дрянь.

Его лицо покраснело от гнева, а внутри все горело, растекаясь по конечностям и обжигая кожу. Но какое же при этом ликование испытывал Ричард, когда наблюдал, как раздражение старухи постепенно сменяется на трепетный ужас в глазах, и сама она становится похожа на пугливую маленькую овцу. Как же приятно было осознавать, что они оба теперь заняли свои места в этой дешевой постановке. Хотелось плюнуть ей в лицо, но Рик сдержался. Нельзя довести до крайности, нельзя дойти до прямых угроз. В глубине души он был очень рад, что не позволил себе разойтись. Томми затих. Вряд ли он сумел обратно уснуть; скорее всего ступор сковал его. Впрочем, Рик не чувствовал стыда. Защитить сына было гораздо важнее в этот миг.

Женщина убрала подрагивающий палец подальше от лица Рика, а он в свою очередь пощадил и отпустил ее несчастный оттянутый ворот. Ярость его утихла, и все же зубы все еще стискивались и скрипели. Ошарашенная старуха отряхнулась, дернула головой и с вызовом посмотрела на него. Жест был настолько нелеп, что Рик даже улыбнулся. Широко, без утайки, хоть и не показывая оскал. Нельзя же было позволить ей помереть прямо здесь и сейчас.

— Н-ну… Ну знаете ли! Я это так легко не оставлю! Я добьюсь, что вас посадят за убийство! И тогда еще посмотрим, кого из нас задушат во сне! Хьюберт, идем, у нас еще много дел!

Они ушли: старуха, гордо подняв голову, но в страхе оборачиваясь, а за ней и старик, бледный и шокированный, так и не сказавший и слова. За ними захлопнулась дверь, и наконец в комнате стало по-настоящему тихо. Ричард мелко дрожал; не в состоянии двинуться с места, он какое-то время глядел перед собой. Нужно было ожидать нечто подобное. Ее должен был кто-то хоронить. Он глубоко вдохнул. Грязь. Человеческая грязь была повсюду, от нее нельзя было нигде спрятаться, никуда уйти. Ее можно было только сжечь. Уничтожить вместе с носителями, пока она не пробралась внутрь и не удавила в тебе все, чем ты гордишься.

Рик мотнул головой, мысленно выругавшись, и сел на свою койку. Он сгорбился, облокотился на колени и опустил голову. Нужно было привести себя в норму. Только что он чуть не раскрыл себя самым глупым образом и едва не перешел черту дозволенного. Наслаждение уже успело ухватить его за горло, но теперь и оно отпускало его. Рик ждал, что кто-то войдет сюда. Разгневанный врач или его ассистентка, и выскажет все, что думает о нем, после чего велит убираться отсюда.

— П-па-а-ап… — хрипло простонал Том и оглушительно закашлялся. Рик зажмурился, вновь стиснув зубы.

— Не сейчас, Том.

Нельзя было успокаивать его сейчас. Совершенно не вовремя, нет. Ричард с трудом отдышался. Нельзя сказать ему ничего резкого. Он наверняка в ужасе от произошедшего, наверняка эта женщина своими словами довела его до слез, а его никчемный отец напугал своим жестоким поведением. Теперь Том не станет доверять, прижиматься к груди. Теперь он, должно быть, и вовсе не захочет оставаться с ним наедине. И будет по справедливости считать чудовищем.

— П-па-а-ап…

Пусть это просто закончится, думал Рик, когда вдруг услышал скрип койки и почувствовал тепло на своей кисти. Он медленно открыл глаза и поднял взгляд. Томми сидел напротив, и его лицо действительно было бледным и заплаканным. Но малыш не трясся от страха. Свесив ноги с койки, он наклонился к Ричарду так близко, как только смог, лишь бы дотянуться. Он тихо закашлялся, скорчившись от боли. Его маленькое сокровище. Рик ощутил, как от жалости стиснулось его горло. И он крепко обнял сына, перетащив его к себе на колени.

Вдруг Том подался вперед и ткнул пальцем в гигантский пузырь. Тут же, как по волшебству, он испарился, и лишь мыльные ошметки стремительно понеслись на пол. Томми тихо хмыкнул, хотя Рик предположил, что он лишь попытался незаметно прочистить горло. Впрочем, малыш повернул голову к Ричарду и, заглянув в глаза, выдавил из себя очень слабую и скромную улыбку. И наверняка не потому, что действительно радовался, а потому, что устал видеть удрученное лицо своего отца, безнадежно бьющегося над ним, как орел над черепахой.

— Такой толстый был… — прошептал Том, изображая удивление. Рик ухмыльнулся, провел большим пальцем по его щеке. Ласка по-прежнему казалась ему чем-то чужеродным, но только при особых стараниях состояние Тома хоть немного улучшалось, и потому он продолжал пытаться.

Рик сидел на корточках в небольшом парке, разбитом на территории больницы, недалеко от входа, и крепко обнимал Тома. За считанные мгновения до этого он смотрел в глаза, полные животного ужаса, и его пробивал ледяной пот. Прошло уже почти две недели с момента страшной трагедии, и пневмония наконец стала отступать, но морально малыш был столь же подавлен и замкнут, как и прежде. Рик проживал каждый день в сожалениях и печали, каждый день он вспоминал Клэр, ее родителей, и не верил в то, что это происходит с ним и его мальчиком. Все усилия раз за разом показывали свою бесполезность, и хотелось лезть на стену от отчаяния. Зато Рика так и не увезли никуда в наручниках, навсегда разлучив с сыном. Возможно, все риски и вправду было только в голове, но сейчас это имело куда меньшее значение, чем состояние Томми.

Его пугала улица. Его пугал холод. Его пугал снег. Вот и все, что понимал Рик в этот самый миг, когда прижимал к груди, к самому сердцу дрожащий комочек в красной куртке. Он уже второй день ни разу не закашлялся, и это был успех. Но вытащить Тома на короткую прогулку было тем еще испытанием. Уговоры попросту не работали. Из него и без того было сложно хоть слово вытянуть, а добиться согласия выйти на полчаса на воздух… В конечном счете Рик так и не понял, что заставило его сына выбраться. Возможно, солнечная безветренная погода казалась ему намного дружелюбнее, хотя по-настоящему холодных дней уже давно не наступало. Но даже сегодня он натягивал одежду медленно, с неохотой. И теперь Ричард понимал, что ему не почудились слезинки, что стояли в глазах Тома перед самой прогулкой. Он думал о матери. Иначе и быть не могло.

— Ты ни в чем не виноват, Том, — тихий голос должен был успокаивать, и Рик искренне верил в то, что малыш хотя бы слушает его. Даже если слова были уже сказаны несколько раз, они все еще имели смысл. Пусть ему совершенно не нравилось говорить так много, он оставался настойчивым. — То, что случилось, очень страшно. Но в этом нет твоей вины, слышишь? Наша мама, она… У нее было больное сердце. И доктор подтвердил, что это произошло из-за болезни. Ты не мог ничего сделать. И это не ты, а болезнь виновата, она и только она. А ты… Ты настоящий герой. И я очень сильно тобой горжусь, волчонок.

Томми ничего не ответил. Как и ожидалось, он лишь всхлипнул и простонал что-то бессвязное. По ночам, в стенаниях, он звал маму, в бреду тянул руки в неизвестность, наверняка представляя ее прямо перед собой. Ее никогда не удастся заменить, думал Рик с горечью. Никто не заменит родную мать. Скоро ему нужно будет рассказать об операции, решил Рик. Но сейчас это казалось совершенно неуместным.

— Я ее не спас… Она не проснулась… Какой я герой?..

Рик замер, затаив дыхание. Ответил. Все-таки ответил. А он только заметил, как на еловую ветку сел красный кардинал и начал чистить свои перышки. Это могло бы стать таким хорошим отвлечением для Томми, думалось Рику до сего момента. Теперь нельзя было проигнорировать его слова. Это теперь было бы просто неправильно. И все же он посмотрел сыну в глаза, осторожно стирая с щек слезы, и указал молча пальцем в сторону птицы. Томми даже застыл в удивлении, и Ричард заговорил максимально серьезно:

— Ты спас себя. Вряд ли много маленьких мальчиков способны на такое. Ты совершил настоящий подвиг. И я всегда буду тобой гордиться, Том. Благодаря тебе я не потерял своего волчонка. Что бы я делал, если бы не ты?.. Ты очень отважный.

— Мне холодно, пап… — скуля, протянул малыш, когда отвернулся от красного кардинала. Щеки Томми слегка порозовели, но глаза все блестели страхом. Его нужно вернуть обратно, он еще не готов, в волнении думал Рик, когда сын собирался с силами, чтобы продолжить. — Я не могу никак согреться… Давай уйдем… Пап… А теперь… А вдруг… Теперь и ты… Однажды… Не проснешься?..

Так вот какая дрянь гложила его. Рик стиснул зубы, вновь обнимая сына. Какой же ты у меня беззащитный, подумалось ему. Нельзя было позволить никому захватить себя и лишить Тома последней точки опоры. До организации это не должно было дойти, Тому не место было в подобном месте, что бы ни случилось. Нельзя позволить убить себя.

— Не сегодня, Том. И не завтра. Обещаю тебе. И я буду говорить тебе это каждый день. Если понадобится. Я позабочусь о тебе так, как только смогу, — он решительно прошептал на спрятанное под шапкой ухо эти слова, ткнувшись подбородком в темный шарф. Малыш все еще дрожал от холода. — Томми, я хочу попросить тебя. Если ты захочешь сказать мне когда-нибудь, что произошло тогда, не молчи. Я хочу, чтобы мы были друг с другом честны и откровенны. Если это только возможно. Говори со мной. Это очень важно.

Томми всхлипнул последний раз и затих в объятиях Рика. В голове уже сложилась картина произошедшего в ту страшную ночь, и все же малышу необходимо было поделиться, не держать эту страшную боль внутри, как он делал изо дня в день. Но он заговорил. С таким трудом, с паузами, слабеньким голосом, но заговорил. Значит, не все потеряно. Только больше стараний и проклятущей ласки. Рик тяжело вздохнул. Нужно было отвести Тома обратно, если ему и вправду было холодно. Не стоило искушать его и без того слабое здоровье перед грядущей операцией.

Рик выждал подходящий момент, когда Том полопал рукой оставшихся малышей, а уцелевшие завершили свой век самостоятельно, стукнувшись о стену или одеяло.

— Хочешь, еще такого большого сделаю?

Томми сдержанно кивнул, и это сомнительное развлечение продолжилось. Впрочем, он, казалось, и вправду постепенно погрузился в процесс. На свет, вопреки желанию Рика сделать один огромный пузырь, родились близнецы, сравнимо меньше первого гиганта. И вновь Том сперва долго разглядывал их плавный полет.

— …Сквайр сделал с Беном именно то, чего Бен так боялся: дал ему место привратника в парке. Он жив до сих пор, ссорится и дружит с деревенскими мальчишками, а по воскресным и праздничным дням отлично поет в церковном хоре. О Сильвере мы больше ничего не слыхали. Отвратительный одноногий моряк навсегда ушел из моей жизни…

Рик отвлекся от чтения, потому как под ухом стали раздаваться тихие, но частые всхлипывания. Том лежал на боку, укрытый одеялом, и прижимал к себе фиолетового осьминога, любителя послушать истории об океане — своем родном доме. Глаза малыша стремительно наполнялись слезами, и ничто не могло сделать этот вечер хуже. Книга кончалась, и он давно это подметил, Рик был уверен. Но наверняка Томми плакал не поэтому. На его тело опустилась тяжелая рука отца.

— Все в порядке, Том… Он просто убежал, — прошептал Ричард, поглаживая малыша. Но тот только сжался под одеялом, спрятав лицо в подушке.

Том резко прихлопнул пузыря-близнеца, заставив его братца наблюдать эту жестокую участь. Малыш явно о чем-то задумался, потому как вид его стал на миг таким сосредоточенным и серьезным, даже мрачным. Его нужно было отвлечь. Рику внезапно пришла в голову идея о том, что можно было бы рассказать сыну о воздушных шарах. Полет второго пузыря вызвал у него ассоциацию, непонятно, откуда вылезшую, однако такую безобидную, что он даже сам себе подивился. Ричард сутки напролет проводил теперь с сыном, и его состояние постепенно выбило мысли об аресте. Бдительность сбилась, на ее место пришли тревога и отчаяние, и все вместе Рик не мог удержать в голове. Иначе все становилось слишком удушающе жутким. Он вошел в шкуру взволнованного отца и теперь и ассоциации вели к идеям для рассказов. Можно было бы даже сделать зарисовку в дневнике. Тому наверняка понравилось бы.

— Том, смотри, что у меня есть.

Рик дождался момента, когда Том доест ужин, и протянул ему толстый блокнот, обитый кожей коричневого цвета. Его страницы были еще чисты, ведь только накануне днем Ричард приобрел его, пока сын спал. Он напоминал о старом дневнике капитана Флинта, где тот хранил все свои секреты, и оттого выбор пал именно на него. Впрочем, выбирать слишком долго не приходилось — Том не отпускал отца на долгое время, и если не видел его поблизости, начинал громко плакать от ужаса. К сожалению, об этом Рик узнал не со слов посторонних, а убедился собственными глазами в один из дней, когда отлучился покурить. Поэтому всегда стоило спешить обратно, хоть без сигарет обходиться оказалось гораздо труднее, чем Ричард себе представлял, и оттого отказать себе не мог в единственном способе «выпустить пар».

Том метнул быстрый взгляд на дневник, но решился взять его не сразу. Между ними по-прежнему царила атмосфера недосказанности, отчего, Рик был уверен, им обоим было нелегко. И все же малыш положил блокнот себе на колени и, поджав губы, открыл где-то посередине. Впрочем, пролистав белые страницы, он словно бы разочаровался, до того быстро потерял к нему интерес. И вид Тома сделался расстроенным, хотя, возможно, Рику лишь показалось.

— Здесь будет история. Придуманная. Ты хотел, чтобы я рассказал, помнишь? После пиратов, — Рик попытался придать голосу больше уверенности в этих словах. Что бы ни происходило, следовало вести себя мягко и понимающе, даже если совсем не выходит и не хочется. Но волнение и смятение все же прорывались сквозь эту тонкую завесу. — Я плохой рассказчик. Но, может, если я сперва запишу, будет легче? Я буду записывать самое важное. И ты… И мы можем вместе в нем что-нибудь рисовать. Я куплю карандаши.

— Она… Она будет про нас?..

— Про все, что ты захочешь. У меня давно нет фантазии, но с твоей помощью получится что-то хорошее.

— Про тебя хочу… Маленького. Настоящего волка… Не такого, как я… Сильного… С клыками и… лапищами, как у медведя.

Отчего-то Рик даже не удивился, услышав этот ответ. Оттого ли, что больше всего боялся услышать именно его, или же потому, что прежний Том так активно выспрашивал его о прошлом и безумно радовался любой информации об этом. Так или иначе, это не избавило Ричарда от ступора, охватившего в тот момент его сознание. В голову полезли очень мрачные мысли, и он замер, чтобы совладать с ними. В горле встал ком. Томми так давно хотел узнать обо всем. О своем папе, замечательном и добром в своих невинных представлениях. И он всегда так ждал, так рвался к этим разговорам. Рик тяжело вздохнул. Воспоминания кислотой разъедали его мозг, и на душе стало грязно и горько. Но скрывать это дальше было бы несправедливо.

— Ты ведь знаешь, они не всегда были такими огромными. Когда-то они были просто большими.

Он попытался ухмыльнуться, но ничего не получилось. Том подсел поближе и осторожно открыл первую страницу. За последнюю неделю малыш стал постепенно приходить в себя, пусть прогресс оставался чертовски медленным. Но все же он был в сознании и даже иногда давал вдумчивые ответы. Хоть и слабо, это обнадеживало Рика. Томас положил ладонь на лист и растопырил пальцы, словно так она стала бы огромной.

— Такие?.. — спросил он слабым голосом. Рик не сдержался и потрепал его по волосам, довольно отросшим за этот месяц.

Ричард достал из заднего кармана ручку и, немного покрутив ее в руке, плавными движениями обвел ладонь Тома. Стоило ему закончить, малыш убрал ее и с интересом взглянул на получившийся след. Казалось, он действительно хотел погрузиться в этот процесс. Очертания получились достаточно ровными, прямо посередине белого листа. Рик сделал вид, что оценивает результат, после чего сказал:

— Почти. Может, немного побольше.

Томми изобразил слабую улыбку. Он все еще избегал смотреть в глаза и часто опускал их в пол, но видеть нечто подобное, пусть и такое неуверенное, было приятно. Рик постарался не придавать этому такого значения и тем не менее испытал непривычное облегчение. Том забрал у отца ручку и положил ее к себе на колени, но ненадолго. Ухватившись за руку Ричарда, он переложил ее на тот же лист бумаги, поверх рисунка, и тут же взял свой инструмент обратно, пусть еще совсем неумеючи, в кулак.

— Теперь я… Теперь моя очередь…

Малыш вел линию неуверенно, постоянно прерывался и начинал не с того места, где остановился, но в своем упорстве он напоминал Ричарду прежнего себя: еще активного, веселого и открытого. Непривычное чувство забилось внутри, когда сын схватился второй рукой за ручку, чтобы нажим был тверже, а линия — ярче и толще. Том был увлечен впервые за все время, проведенное здесь, не уходил в свои мысли, а находился здесь и сейчас. Он так сильно этого хотел — быть с отцом, получать внимание и заботу, но пришлось потерять родную мать, чтобы обрести желаемое. Рик сглотнул ком, что стоял у него поперек глотки. Том заслужил этот рассказ. Он заслужил знать, кто его папа. Ричард поднял руку и посмотрел на очертания своей ладони. Линия и вправду получилась очень неуверенная и плавная, огибающая его пальцы чуть дальше, чем нужно было, отчего они казались более овальными и толстыми. Кое-где она была не сплошной, а где-то — темнее, чем остальной рисунок. Но Том, казалось, был даже доволен.

— Маленький я был намного слабее тебя, Том, — неуверенно начал Рик. Этот рассказ получится чертовски неуклюжим и болезненным, подумал он, но, скрепя сердце, продолжил. — Он многого боялся, никого не любил и был очень одинок. И ему тоже… Тоже очень не хватало папы. В свое время. Потом ему очень хотелось, чтобы папа исчез. Потому что… Потому что после войны папа перестал быть тем, кто катал на спине, надувал вместе с маленьким мной лягушек и много шутил и смеялся. Он стал… Он стал чем-то страшным и… злым. Он потерял на войне ногу и волю к жизни. И все, чего он хотел — это умереть. А когда человеку ничего в жизни больше не нужно… Черт. Ты такой маленький, Том… Не надо об этом слушать. Просто знай, что… Что я очень не хочу стать злодеем в твоей истории. Вот и все.

Рик тяжело вздохнул. Великолепным рассказчиком себя назвать язык не повернется, подумал он с сожалением и горечью воспоминаний. Роберту не месту в этой истории, и все же он так и лез в нее, словно дорога в нее была ему заказана. Вновь Рику стало необыкновенно душно снаружи и грязно внутри, но деться было совершенно некуда. Томми был рядом и все еще заслуживал хорошего рассказа, а не этих нелепых переживаний. Малыш внимательно слушал и, когда Ричард замолк, схватил его за руку и прислонился щекой к его телу. Наверняка Тому было страшно, подумалось Рику, и только грустнее стало на душе.

— Я люблю тебя, пап.

Эти слова были сказаны так легко и уверенно, что Рик даже вздрогнул. Не могло это только послышаться. Но признание оказалось слишком неожиданным, он не понял даже, как отреагировать. Ричард и представить боялся, как давно ему не говорили нечто подобное. Но, зажмурившись, он почувствовал что-то другое. Не не говорили, нет. Как давно он не чувствовал искренность в этих словах. Искренность, пробуждающую трепет, дарующую странные, но приятные чувства. То же он почувствовал тогда, в машине, когда забрал Тома у женщины, что нашла его. Но теперь все воспринималось иначе, более ярко, как если бы на свежую рану плеснули спирт. Рик боялся шелохнуться, лишь бы это непонятное тепло в груди никуда не ушло.

— Я… Я тоже тебя…

Все еще непривычно. Ничего подобного они с Тишей друг другу и не подумали бы сказать, пусть с Томом Рик старался вести себя так же ласково и мягко, как и с ней. Но теперь Томми ни от кого больше не услышит этих слов, а они наверняка были гораздо значимее для него, чем когда-либо ранее. Рик мрачно ухмыльнулся. Этот ребенок еще многое изменит, подумал он. И стоило еще понять, обернется ли это чем-то хорошим.

Рик взял у Тома ручку и перевернул лист. Согнувшись, он сперва долго раздумывал, готов ли окунуться в еще более ледяные воды воспоминаний, но после решился и, погруженный в процесс чирканья линий по бумаге, думал лишь о том, как за столько лет растерял все навыки рисования и что получается совсем не то, что навсегда запечатлело сознание. Он возился слишком долго с легким наброском, но Том наблюдал, завороженный настолько, что даже не просил тоже порисовать. У зверя на бумаге появились глаза и морда, а под конец Рик долго выводил зубы и высунутый язык, закрашивал правое ухо, нелепо болтающееся при беге, в то время как второе всегда торчало. Рука предательски подрагивала от рвущихся наружу чувств, и Рик, стискивая зубы, сильнее сжимал руку.

— Забери, — сказал он отрывисто, бросив ручку и следом резко захлопнув дневник. Нужно было срочно отдышаться, а лучше — закурить, но это было попросту невозможно сейчас. Зря он понадеялся, что готов. Сердце колотилось непривычно быстро.

— Это собачка, — прозвучал тихий голос сына. Том по-прежнему сидел рядом и с интересом рассматривал получившийся рисунок. Но в какой-то момент он поднял встревоженные глаза на Рика и, немного помолчав, спросил. — Ты ее боишься?..

— Нет. Я просто… Задумался, — нужно было сказать хоть что-то в свое оправдание. Хотя, спустя несколько минут, стало и в действительности спокойнее. Ничего ужасного, это только воспоминания, к ним можно адаптироваться, сказал Рик себе, почему-то вспоминая слова Артура, сказанные Тише во время одной из встреч. Относиться к этому проще не получилось.

— Мне нравится… Она такая хорошая, — протянул Том, и эта искренность в голосе внушила Рику ощущение, словно все было не зря. Ему захотелось улыбнуться сыну, и, должно быть, в какой-то момент он и вправду не сдержался. Но тут же отвернулся, чтобы Том не увидел.

— Это Четыре. И он мой лучший друг. Точнее… Лучший друг маленького меня.

— Ого… Четыре… Это как цифра? — Рик сдержанно кивнул в ответ на удивленный вопрос. Том и правда очень увлекся. Он был почти как прежде в эти мгновения. Ничего приятнее, должно быть, с Риком не происходило за последний месяц.

— Я был странным ребенком. Мне нравились цифры намного больше, чем люди. Хотя этот пес был мне под стать. Во время грозы мне приходилось запираться с ним в сарае, чтобы ему не было так страшно и одиноко. А если рядом что-то падало с грохотом, то он сразу скулил и сбегал, поджав хвост. Четыре, он… Он очень боялся резких звуков. А Р-роберт… Твой дед… После войны он любил пострелять из ружья. Четыре это очень не нравилось. Они вообще… Всегда не слишком ладили.

Не доводи себя до крайности, сказал себе Рик. Совсем не обязательно рассказывать все в подробностях. Особенно о самой неприятной части этой истории. О ее концовке. Ричард проследил за реакцией Тома. Смущенный, но заинтересованный, он вызывал только теплые ощущения в груди, придавал уверенность и успокаивал.

— Почему?.. — несколько расстроенно спросил малыш. А Рик уже успел позабыть, как прежний Томми любил задавать вопросы.

— Потому что… Твой дед любил быть хозяином положения. А у Четыре мог быть только один хозяин. И он его выбрал до того, как твой дед вернулся, — нужно было сказать о чем-нибудь хорошем, чтобы разговор не оставил после себя ужасное впечатление и Том не ушел вновь в себя. Немного подумав, он добавил, стараясь звучать мягко и не опечаленно: — Знаешь, мы… Когда ты поправишься, я познакомлю тебя кое с кем. У них тоже… Странные имена. Но мне нравятся. Я завтра нарисую, если захочешь. А на сегодня пока все. Нам еще нужно тебя уложить.

Томми тянулся к выжившему пузырю-близнецу. И вдруг резко атаковал. Взмах руки — и полетели микроскопические брызги в разные стороны.

— Еще, — раздался тонкий голосок.

— Конечно.

За это время Рик произнес столько слов, сколько не произнес за несколько предыдущих месяцев или даже за весь этот год. Впервые за долгое время он столкнулся с тем, что его речь не воспринимается, а весь посыл, что он привык доносить кратко и четко, разбивается как рыба об лед. Том много молчал и много плакал. В основном его прошибало, конечно же, по ночам.

В воздухе зародилось еще несколько пузырей, в этот раз очень разных по размерам, но одинаково быстрых при всей размеренности их полета. Однако в какой-то миг произошло что-то внеплановое в их жизненном пути, и четверо или даже пятеро братьев слиплись воедино, а шестой, не найдя себе места, лопнул сам по себе. Теперь они напоминали странного уродливого мутанта, неспособного к полноценному существованию и тем не менее бороздящего просторы комнаты. Том завороженно смотрел на это чудище и какое-то время даже не решался прибить его.

— …Пустите меня к ней! Хватит, не надо! Я хочу ее увидеть! Мама! Мама! Пустите! Я не хочу!..

— …Пап… А она… На небе, правда?.. Или… Или с пиратом-дедом?..

— …Том, скажи мне. Ты хотел бы однажды сходить… Нет. Нет, забудь. Это плохая идея…

— …Пап… Давай вклеим маму… В нашу историю… И Дага… Я так давно его не видел… Когда он придет?..

— …О, что это ты нарисовал тут, Том? Тостер?.. Да. Да, думаю, мама очень рада, что он теперь целый…

— …Я хочу проснуться…

А пузыри все крутились вокруг своей оси в воздухе и постепенно отдалялись от малыша, точно хотели сбежать через закрытое окно и скрыть от этого мира свое уродство. И тогда Томми нерешительно опустился на пол, шагнул от Рика и, разведя руками перед мутантом, прихлопнул его со звоном. А потом повернулся к папе, посмотрел прямо в его глаза и сказал:

— Давай погуляем, когда это кончится. Хочу… На улице с тобой поиграть. И с ними. И… И…

— И?

Том виновато опустил взгляд, в неловкости сжалось его тело. Рик напрягся, увидев подобную реакцию сына, хотя разговор вызывал облегчение. Томас общался, почти смело высказывал все, что мог, и даже сообщил о желании поиграть на улице! Все это внушало надежду, что вся упорная работа не напрасна. Ричард выжидающе взглянул на Тома. Только бы мы со всем справились, подумал он мельком, когда вдруг сын потянулся обратно к нему на руки. Рик усадил Тома на колени, а сам все хотел повернуться к часам.

— И снеговика… Слепить с тобой…

— Обязательно. Только вылечим тебя и уедем отсюда, — Рик еще не знал, как рассказать Тому о планах на ближайший месяц. По правде говоря, он по-прежнему не был ни в чем уверен, и единственное, что знал наверняка — что они больше никогда не посетят дом, где умерла Клэр. Рик до сих пор не мог решить для себя очень важный вопрос — привести ли сына хоть раз на ее могилу. Казалось, при любом раскладе его сердце не выдержало бы такой боли. Но он так и не отважился спросить Тома, хотел ли он сам однажды туда сходить.

— П-пап… — Том позвал отца спустя некоторое время, прильнув к его груди и прикрыв глаза, словно бы в попытке расслабиться. Он был слишком неактивен здесь, пусть очень короткие прогулки на свежем воздухе в последние дни немного помогали. — Мне страшно. Я-я… Я буду как… Как мама?.. Ты… Ты не боишься?..

— Том, я… — они пообещали всегда быть честными друг с другом, и Рик до сих пор не мог это выкинуть из головы. Ничего подобного в разговорах с Робертом никогда не было, а если и было, то навечно стерлось из памяти, и оттого были настолько непривычны и чужды эти тепло и искренность. Но Рику начинало казаться, что ни на что на свете он эти мгновения не сможет променять. — Мне давно не было так страшно. Но я никому и ничему не позволю отнять тебя у меня. Поэтому нам очень нужно пойти на этот риск. Чтобы все было в порядке.

Даже если федералы в конце концов доберутся до него, Рик должен был быть готов дать им отпор. Слишком много времени прошло, и все же вести себя опрометчиво не стоило. Он все еще цеплялся за мысль, что Тому никто не навредит, даже если дело дойдет до угроз и пыток. Им не хватит духу поступить жестоко с ребенком, и все же полагаться на хоть какие-то зачатки доблести не нужно было. Но, смотря на Тома, на то, как сильно он нуждался в его никчемной любви, Рик наполнялся непривычным чувством. Оно появилось внутри него лишь однажды, но он знал, что именно оно заставило броситься на Уоррена и прикончить его, как последнее ничтожество. И Рик не сомневался — это чувство станет для него постоянным гостем.

— Не хочу… Умирать. И не хочу… Чтобы резали, — прошептал вдруг Томми и ткнулся лицом в его грудь. Ему наверняка хотелось спрятаться подальше от всех пугающих образов, которые пришлось открыть ему, ведь не вышло подать это безобидно.

— Ты ничего не почувствуешь. Ты ненадолго уснешь. А после проснешься. И больше никаких синих ладоней и одышки. Будешь бегать, играть, сможешь даже заниматься спортом. Всем, чем захочешь. Все будет в порядке. Шрам останется незаметный. Мы со всем справимся. Я буду очень стараться, волчонок, обещаю тебе.

Он все же повернулся к часам и утомленно вздохнул, посмотрев на Тома. Скрыть тревогу не получилось, или же малыш знал, что Рик там увидит, однако тут же сын сжался, опустив голову и обхватив себя за плечи. Скрипнув зубами, Ричард отставил банку с раствором на пол, лишь бы только не помешалась и не опрокинулась в самый неподходящий момент. Мы со всем справимся — мысленно повторил он, успокаивая дрожь в пальцах. И, пока Том не заметил, что ничего не вышло, крепко обнял его и провел по затылку рукой.

— Папа тебя любит, Том. Очень сильно, — прошептал Рик сыну на ухо. Произносить нечто подобное в первом лице было все еще неимоверно тяжело, а медлить в этот самый момент он не смел. Но он обязательно продолжит стараться и рано или поздно научится, в этом у него не осталось сомнений. Рик осторожно коснулся губами щеки Тома, с облегчением убедившись, что она сухая. Малыш вцепился в его спину и мелко дрожал. У них осталось слишком мало времени. — Вечером порисуем в нашей книге. И напишем продолжение, каким мужественным был мой волчонок, да?

— Не оставляй меня… Я очень… Очень… Не хочу оставаться один, — Рику показалось, что Том вот-вот расплачется, и сильнее прижал его к груди. В какой-то момент ему стало страшно перестараться и причинить сыну боль, и оттого он быстро ослабил хватку. И все же сказать что-то по-настоящему утешающее Рик, казалось ему, был абсолютно не способен.

— Тебе еще многое нужно обо мне узнать, малыш. И я тебе расскажу, обещаю. Я не брошу тебя. Мы все преодолеем, — Рик осторожно опустил Тома на койку и крепко взял за руку. И попытался придать своему голосу больше уверенности и тепла. — Не отпущу. И ты не отпускай. Нам пора идти, Томми. Врачи уже ждут.