Сэр, простите, ещё кое-что... (джен)

Через два года дорожная морока, слава богу, закончилась. Гарри исполнилось семь лет, и он перестал со скуки пересчитывать опостылевшие улицы: Александер-стрит, Милфорд-стрит, Лексингтон-драйв, Миртл-стрит, Калифорния-авеню, потом с Сейлем-стрит до Уилсон-авеню мимо Бродвея до Айви-стрит вплоть до начала Южной Пасифик-авеню, что означало, что северный Глендейл остался позади… Затем, миновав Хоторн-стрит и Гарвард, старый Пежо косолапил до самого конца — до Вайн-стрит мимо Ок-стрит за Колорадо и Элк-авеню. Потому что чертова школа Томаса Эдисона стояла именно там, на пересечении Вайн-стрит и Южной Пасифик-авеню.

И если у нас, у автора и у читателей, свело челюсти и зачесались глаза от бесчисленных авеню и стритов, то давайте простим и поймем, как несладко приходилось Гарри, который эти охреневшие улицы пересчитывал аж два года подряд по пути в школу!.. Теперь, когда его перевели из «детсада» в нормальную начальную среднеобразовательную школу на самой Доран-стрит, у Гарри словно крылышки за спиной выросли, так счастлив он был избавиться наконец-то от малышовой группы пяти-шестилеток. О том, что он сам малыш, Гарри предпочитал не думать.

Его старшие братья, правда, тоже на месте не стояли, а на те же два года унеслись вперед и были переведены в среднюю школу, так что, увы и ах, Гарри никак не мог их догнать. Но, господи ты боже мой, как же это оказалось здорово: сесть в желтенький автобус и поехать на занятия самостоятельно!

Просыпаясь, Гарри козликом скакал в ванную — умываться и чистить зубы. Потом так же по-козлячьи возвращался в комнату, где неспешно переодевал пижамку, сменяя её на повсеместную и повседневную одежку, состоящую из штанов с майкой-ковбойкой, надевал на ноги сандалии и, собрав школьный рюкзачок, развеселым архарчиком прыгал вниз по лестнице на первый этаж.

Бросив заплечный мешок с учебниками в прихожей, Гарри припрыгал на кухню и, звонко поздоровавшись с родителями, сел на стул. Мама тут же поставила перед ним тарелку с мягкими вафлями, щедро политыми кленовым сиропом, и высокий стакан молока. Майя, бывшая некогда тарахтелкой, сейчас упоительно и молча о чем-то мечтала, ковыряясь в чашке с хлопьями. Мелкая Мирабель, которой исполнилось четыре года, казалось, сменила Майку на посту — тараторила без умолку, не забывая размазывать по тарелке овощное пюре. Патрик и Сэм, сильно вытянувшиеся к своим двенадцати-тринадцати, лениво грызли гренки вприкуску к полоскам жареного бекона, тишком посылая обглоданные корочки под стол, где их благодарно и бесшумно принимал бассет по кличке Пёс, переправляя контрабандные кусочки по назначению — в желудок.

Фрэнк завтракал быстро и энергично, следя за тем, чтобы никто не остался голодным, и то и дело подкладывал в тарелки детям добавки того-сего. Ловко орудуя ножом и вилкой, он отрезал куски яичницы, переправив в рот, аппетитно жевал и во время этого процесса докладывал Гарри вафли, старшим подкидывал бекон, дочкам по краюшке хлеба, чтоб витающая в облаках мечтательница и болтушка точно получили свои порции углеводов… а то он их не знает, ага.

Мама сновала по кухне с телефонной трубкой на плече, не в силах оторваться от сплетен со своей закадычной подружкой. Разговаривая по телефону и ухитряясь никого не опутать проводом, она мимоходом подбирала опустевшие тарелки и чашки-стаканы, окунала в мойку и принималась мыть, при этом бдительно следя за семьей — надо ли чего кому…

Потом после завтрака следовал быстрый спор по поводу того, кто сегодня заботится о собаке? Так же быстренько обсудив и перечислив, кто чем занимается, скоренько принимали решение: собака поедет на работу с Фрэнком. По пути он сможет подкинуть Пса в ветеринарную клинику, где за ним до вечера присмотрит знакомый стажер. А если нет… тоже не страшно, сегодня Фрэнку надо всего лишь допрашивать свидетелей, потом проконсультироваться по паре вопросов у знакомого дрессировщика, и собака на поводке этому никак не помешает.

Разобравшись с этим, все спешно кидались по машинам: дети к школьным автобусам, мама с младшей дочкой к своему шевроле — им надо было на массаж и кислородные коктейли, а Фрэнк с собакой семенил к Пежо.

Три автобуса для трех разновозрастных групп подбирали своих пассажиров по всем концам гигантской улицы, после чего разъезжались по своим маршрутам к младшим, средним и старшим школам. Гарри, Майя и их друзья, весело гомоня, ссыпались с автобуса и неслись в свои классы, мы ведь помним, что Майя на два года старше Гарри? А так как у девочки уроков по возрасту было чуточку больше, то её школьный день заканчивался на пару часов позже, чем у Гарри. И поэтому мальчик проводил это время на продленке, дожидаясь сестру, но это его совсем не тяготило, ведь ничего сложного не было в том, чтобы лишние пару часиков побездельничать — порисовать с такими же продленышами, поиграть на школьном дворе, где было очень много спортивных снарядов, качелей и горок. А можно было ещё утянуться в библиотеку или лекционный зал, где какой-нибудь профессор читал лекции шестиклассникам. Мелким, конечно, запрещалось туда входить, но если уж просочился, то как правило, не гнали, благо лекции были на невинную тему вроде садоводства или искусствоведения.

Главное, про сестру не забыть и вовремя встретить её у двери класса, чтобы вместе поехать домой. Рассеянная Майка могла и забыть про Гарри, но ей о нем напоминал водитель автобуса, помнящий своих пассажиров в лицо и наперечет. Заметив, что кудрявая девчонка села в гордом одиночестве, он обращался к ней:

— Мисс Коломбо, а где ваш брат?

Майечка вынужденно спускалась с розовых облаков и, оглянувшись, с удивлением обнаруживала, что рядом нету Гарри, вздохнув, вставала и шла на поиски забытого сопляка, находя его либо в лекционной аудитории, где он, развесив уши, слушал про богомолов, либо в читальном зале библиотеки, когда он тонул при кораблекрушении пиратского брига или сражался с белыми медведями на дрейфующем айсберге.

Только после этого водитель соглашался трогать свою машину, убедившись, что собраны все дети. Ничего не поделаешь, все младшие пребывали на продленках, пока учились их старшие братья-сестры, и приходилось дожидаться час-полтора-два. Это необязательное условие, просто случается в многодетных больших семьях.

Домашних уроков задавали мало, и Гарри успевал их сделать ещё в школе, за время ожидания Майи, таким образом домой он приезжал полностью свободным. Занеся в комнату и швырнув в угол рюкзачок, Гарри счастливо усвистывал на улицу, где быстренько вливался в компанию друзей, помогая старшим присматривать за младшими карапузами и играя в мяч.

Иногда, если было время и возможность, за Гарри заезжал Денвер и забирал его с собой. Его синий грузовик-пикап давно стал своим на западной Доран-стрит, и на него практически не обращали внимания. По субботам-воскресеньям Гарри не рвался, впрочем, к индейцу, предпочитал провести выходные с семьей, он очень ценил те моменты, когда дома были и мама, и папа. Да и на каникулы он не особенно-то и стремился к Денверу. Просто он перегорел, перестал интересоваться волшебством и находил свое состояние скорей досадным, чем привлекательным.

С детства зная, что он маг, Гарри к семи годам начал тяготиться этим, так как видел, что никакой практической пользы волшебство не приносит. Более того, его приходилось прятать от простых людей, а это всем быстро надоедает. Денвер, видя такое наплевательское отношение Гарри к магии, переживал и нервничал, несколько раз срывался в лекции, пытаясь внушить мальчишке важность своей необычности. Ведь ему скоро исполнится одиннадцать лет, к нему должен прилететь письмоносец из Хогвартса, а он и в ус не дует, даже коня не зовет… Гарри отбрыкивался, пропускал занудные нотации мимо ушей и старательно удирал домой, к друзьям или к папе.

Расстроившись, Денвер попытался усовестить пацана через отца, мол, поговорите с мальчиком, сэр, объясните ему… на что Коломбо мудро заметил:

— Да вы не переживайте так, мистер Куонеб. Всё будет в свое время. Не торопите Гарри, он сейчас просто живет, растет и развивается, а потом и до Хогвартса дозреет. Там-то уже надобность появится: надо будет, и поедет, никуда он не денется от своей магии.

— Так-то оно так, — согласился Денвер. — Но магию тоже надо развивать, это не дело, когда она дремлет, сырая и ни к чему не подготовленная.

— Понимаю, — покивал Коломбо. — Но заставлять Гарри что-то делать насильно я не стану. Это не этично: врываться в личное пространство человека против его желания. Магия Гарри — это сугубо личное его дело, и только он решает, как с ней поступить.

Индеец горько вздохнул — не спешит Гарри призвать своего коня. Придется скакуну ещё поспать-подремать… Но и Коломбо прав. Мальчик ещё так мал. Это ему, индейцу, надо воспитывать мужчину чуть ли не с пеленок, индейские дети рано взрослеют, уже к трем годам они приучаются к ответственности наравне со взрослыми, в отличие от детей белого человека.

Мяч, сияя разноцветными боками, упруго прыгнул к краю тротуара, ударился о поребрик и, пружинисто отскочив, бодренько ускакал куда-то вбок, подчиняясь силе тяготения и траектории. Гарри, громко топая сандалиями, побежал за ним, спеша перехватить. Но подъездная дорожка пошла под уклон, и мяч, сверкнув на прощанье красно-синим боком, занырнул на чужой двор, проскочив под калиткой. Подойдя к которой, Гарри вздохнул, узнав дом Мэдисонов. Войдя во двор, пошагал по дорожке, зорко высматривая яркий мяч. И тут же увидел его — он закатился под лавку и весело дразнился глянцевым бочком, мол, подойди, возьми! Гарри бы рад, да лавка занята! На ней сидел верзила-Грэм. Сильно располневший к своим двадцати двум годам, белобрысый пузан теперь слыл хулиганом среди молодежи и наводил страх и ужас на нынешних молодых благочестивых мамочек, которые чуть ли не крестились при виде его гигантской фигуры и крепче вцеплялись в ручки своих колясок с младенцами.

— Привет, Грэм, — поздоровался Гарри, подходя ближе. Толстяк открыл глаза и лениво глянул на пришельца, а узнав, степенно кивнул.

— Привет, мелкий. Не подашь мне пива?

Гарри проследил за его взглядом к переносному холодильнику и без колебаний подошел. Достал банку охлажденного пива и подал Грэму, попутно забирая из-под лавки мяч. Попрощался:

— Пока, Грэм!

— Пока, приятель, — верзила отсалютовал банкой.

Грэма ребята хорошо знали, тот работал в автомастерской, помогал своему отцу, любил рептилий и обожал сестренку Шарлотту, из-за чего случались разногласия с матерью, работающей на двух работах — официанткой в ночном баре и медсестрой в больнице. Грэма злило то, что девчонка мать сутками не видит: с работы та приходила к обеду, когда Шарли училась в школе, и уходила к пяти, то есть опять оставляла мелкую без своего личного присутствия. То ли дело раньше, когда Шарли была маленькой, тогда у матери хватало времени, пока не приспичило вдруг наняться в ночной бар официанткой…

Вернув мяч на улицу, Гарри ненадолго забыл о Мэдисонах, как и всегда, впрочем. Он всех ребят со своего квартала знал, а также и то, что не у всех у них дела благополучно в семьях обстояли: кто-то из знакомых курил травку, у кого-то родители темными делишками занимались, при этом стараясь не перегибать сильно рамки. Наличие соседа-полицейского, знаете ли, сдерживало в некоей узде. И что интересно, Коломбо даже не пытались подкупить — слишком хорошо знали его честную и неподкупную натуру, так же, как и постоянство к некоторым вещам. Ну, а сам Коломбо охотно прикрывал глаза на мелкие шалости-проделки некоторых соседей, прекрасно понимая, что весь мир под контролем не удержишь.

Наконец-то вечер. Потемнело небо и зажглись фонари, в домах задвинуты шторы и зажжен свет, замерли в гаражах честные трудяги — автомобили. И собрались на кухне все домочадцы, а сегодня даже папа дома! Гарри весело смеется, глядя, как отец, увлеченный новым делом, покрикивает на Пса:

— Убей! — показывая при этом на себя. Потом, указывая на дверь, строго командует: — Целуй!

Бассет смущенно моргая, кротко и обожающе, смотрел на хозяина, откровенно не понимая, чего от него хотят… За столом во время ужина лейтенант рассказал причину своего странного поведения. Оказывается, в его новом деле раскрывается крайне необычное преступление, орудием убийства которого послужили два прекрасно дрессированных добермана, которые по специальному закодированному хозяином приказу загрызли человека. Команда «Фас» была замаскирована под невинную фразу «Розовый бутон», которую неосторожно произнесла сама жертва, искусно спровоцированная убийцей. Лейтенанту пришлось защищать собак, благо, что знакомая дрессировщица объяснила, что доберманы на самом деле нормальные собаки, а не испорченные дурным владельцем механизмы для убийства. И она же сумела переориентировать доберманов Лорел и Харди так, что они сами помогли доказать убийство, облизав лицо полицейского по той самой смертельной команде — розовый бутон! Таким образом Коломбо спас собак от усыпления и арестовал преступника.

Теперь, находясь дома, в кругу семьи, он мило дурачился, играя в дрессировщика, пытаясь воспитывать своего бассета. Гарри и Мирабель, развеселившись, начали сами изображать собачек, звонко тявкая на папу и требуя внимания вместо меланхоличного и ленивого Пса, Фрэнк вскоре хохотал, сидя на ковре и обнимая расшалившихся детей. Гарри, прижатый к груди, блаженно затих, слушая, как сильно бьется и стихает, успокаиваясь, папино сердце. Вздохнув, тихо шепнул:

— Папа, я тоже буду полицейским, ладно?

— Ладно, — улыбнулся отец и лукаво спросил: — А не передумаешь? Сам же сказал, что Энди скукоте учится.

— Я был не прав, папа, — Гарри тоже улыбнулся. — Я точно стану полицейским. Стану сильным и храбрым, как ты, и буду защищать людей.

— Ну хорошо, хорошо… — вздохнул Коломбо, зарываясь лицом в макушку. — Хорошо, сынок. Уверен, ты будешь отличным полицейским. И наша династия никогда не прервется, и много-много лет спустя по Лос-Анджелесу будет ходить всё тот же лейтенант Коломбо. Ты только должность капитана не бери, она сидячая, вот тогда ты будешь скучать за бумажной, скучной и пыльной работой.

Гарри засмеялся, отлично понимая отцовский юмор. Мирабель, зажатая под мышкой с другой стороны, запрокинула голову и звонко сообщила:

— А я буду витинаром, папочка!

— Ты ж моя прелесть! — умилился отец, целуя дочку в кудрявую макушку.

На этой милой ноте закончился вечер. Члены большой и дружной семьи разошлись по комнатам и постелям. Затихарилась под одеялом с запретной книжкой и фонариком Майя, украдкой и урывками читая дешевый женский романчик, попой чуя, что ей рано читать данную литературу, но очень уж хочется узнать, как и чем продолжатся отношения Селены и Маркуса, что такое истома, и почему она тает от поцелуев… Как видите, мысли девятилетней девочки понятно чем забиты, и для неё это сейчас самое святое.

Тринадцатилетний тощий и прыщавый Сэм корпел над разобранным радио, пытаясь припаять какую-то крошечную детальку, поглядывая в раскрытый журнал по радиотехнике, где была подробная инструкция того, как в домашних условиях и из подручных средств можно соорудить домашнюю радиостанцию. Сна у него ни в одном глазу — сон подождет, надо успеть, завтра тренировка по баскетболу…

Крепко и честно спал Патрик, набегавшийся на той самой тренировке и уставший вусмерть. Сон Гарри был неспокоен, разгоряченное за целый день беготни тело зудело и чесалось от бесчисленных укусов калифорнийских комаров, вечного бича всех мальчишек и девчонок, любящих проводить всё свободное время на улицах.

В какой-то миг сон углубился и сменил скорость, и Гарри приснился конь. Тонконогий, длинногривый, он несся по бескрайной прерии, подобно шлейфу за ним реяла густая грива на крутой гибкой шее. Какой масти конь, Гарри не мог понять — сон был бесцветный, но отчего-то казалось, что он вороной. Звуков во сне не было, но мальчика разбудило ржание. Скачущий конь вдруг прянул на него и звонко, оглушительно заржал ему прямо в лицо. Так внезапно, что Гарри рывком сел в постели, моментально просыпаясь, и с удивлением ощущая в ушах отголоски стихающего эха конского гогота.

Как странно… такое чувство, словно конь наяву проскакал-проржал мимо него прямо здесь, в его спальне. Удивленный сверх меры, мальчик откинул простынь и встал с постели, шлепая босыми ногами, вышел из комнаты и прошелся по коридору, на всякий случай проверяя — всё ли в доме в порядке, все ли на месте? Из-под двери комнаты Сэма просачивался свет, подумав, Гарри заглянул туда — вроде всё в порядке, Сэм спит, на столе горит забытая лампа, подойдя, выключил её и снова вышел в коридор. Вблизи от лестницы, Гарри почуял запах. Принюхался: пахло тухлыми яйцами. Нет, не яйцами, а чем-то пострашнее… Узнав запах, который он неоднократно ощущал при розжиге плиты, Гарри толкнул дверь в родительскую спальню. И пережил несколько минут самого настоящего кошмара наяву — родители очень долго не просыпались…

— Папа, папа, проснись! Мама, вставай! Проснитесь, мама, папа, вставайте! Про-сни-тесь!!!

Уж он и кричал им в уши, и толкал, и за руки тянул, скинув одеяла на пол — ни в какую. Наконец он просто забрался к папе на живот и отчаянно попрыгал на нем, крича в лицо. И добился-таки! Докричался-добудился! Закряхтел Коломбо, с трудом разлепил глаза и поднял с подушки тяжелую, одурманенную газом голову. Встал, пошатываясь, и, моментально поняв, что произошло, принялся открывать все окна. Гарри молча последовал его примеру. Спустившись на кухню, Коломбо завернул вентиль, перекрывая подачу газа, потом, поднявшись обратно на второй этаж, принялся будить всех детей и жену. Миссис Коломбо, как и он, долго не просыпалась, всё же их комната была в начале коридора, у самой лестницы, почти над кухней… Надышались они, крепко надышались. И если бы не Гарри…

Утечка газа, как выяснили вызванные мастера, произошла от прохудившегося шланга старенькой плиты. Хорошо ещё, что электричество не было включено, что все предусмотрительно выключили везде свет, тем самым предотвратив возможное возгорание и взрыв. Гарри гулко сглотнул, вспомнив оставленную включенной лампу на столе в комнате Сэма, а Фрэнк крепко обнял удивительного мальчика, спасшего их семью своим чутким сном. Прижавшись к папе, Гарри закрыл глаза и снова увидел его — вороного скакуна, несущегося по прерии навстречу ветру и судьбе.