Ниона и ребро мира-монеты (джен)

Чарльз даже не столько подгонял меня, сколько заставлял топать вперед. Он не мог ни на секунду расслабиться, понимая, что я не в самом стабильном состоянии, и продолжал вести. Я же, в свою очередь, изо всех сил старался привести свое ментальное состояние в более-менее нормальное и сосредоточиться на предстоящем сражении. На тот момент я понимал, что если не справлюсь со своей такой… давайте все будем называть своими именами… я понимал, что если не справлюсь с подступившей истерикой на фоне гнева, то все те старания, все те жертвы, которые приняли на себя друзья и семья, будут напрасными! Я это понимал и действительно пытался войти в нормальное состояние, при котором у меня не будет желания, ну, скажем так: творить разного рода глупости в большом и крайне большом объеме. Чарльз это хоть и чувствовал, но продолжал держать мое сознание в своих когтистых лапоньках, а все потому, что читал мою непредсказуемость перед самим собой. Так мы шли несколько минут, пока брумгол, ставший живым, не ощутил или не понял, что вот, достигнуто то место, та самая точка, с которой я уж точно не сорвусь и не побегу назад, потому что слишком далеко и потому что в этом просто не будет никакого смысла.

— Я не могу сказать тебе «спасибо» за то, что ты увел меня от дочки, которая явно нуждалась в помощи, но я не могу и ругаться или злиться на тебя, а все потому, что ты все правильно сделал! Так что не обращай, пожалуйста, внимания. Это старческое «бу-бу-бу» в моем исполнении, без которого я был бы не я… — сказав об этом, я пожал плечами.

Этими словами я старался сбавить напряжение, которое внезапно повисло в воздухе, и, как мне казалось на тот момент, у меня это вполне неплохо получилось. Ничего не могу утверждать, но подобное было куда лучше, чем раздраженное мое сопение в направлении брумгола, который и в самом деле поступил исключительно правильно, не дав мне задержаться на одном месте, а ведь я не то чтобы мог — собирался!

«Ладно. Идем дальше. Нам надо спешить», — транслировал Чарльз мне в голову моим же голосом свои мысли.

В тот самый момент я чувствовал себя несколько глупо, а все потому, что существо, что не так давно было заложником самого себя и сидело где-то в квадратном лесу в ожидании каких-нибудь путников, которых можно будет обобрать на предмет пропитания, давало мне советы о том, каким образом надо жить и что именно надо делать, чтобы одержать столь необходимую победу. И я сначала хотел осклабиться, оскорбиться, а потом понял, что в этом нет никакого смысла и, к сожалению, нет никакого применения этому.

— Да. Пойдем. Раньше начнем, раньше закончим, и не в наших интересах долго стоять на одном месте, поэтому ходу, Чарльз, ходу! — сказал я, и мы побежали.

Я понимал, что бег может быть достаточно рискованным мероприятием, если ссылаться на наличие возможных ловушек, но на тот момент меня подобное мало волновало, а все потому, что мне хотелось как можно скорее добраться до многовековника и увидеть там наглую, светящуюся за счет глаз морду лица своего давнего врага… настолько давнего, что столько даже не живут! Образно, конечно.

И вот мы побежали и бежали достаточно долго. Еще и в гору! От этого ноги просто моментально забились. Я даже подумал о следующем: «М-дя... это жесть… надо, наверное, сбавлять обороты!» — промелькнуло в голове, и спустя миг Чарльз, который не до конца покинул мысли, ответил мне моим же голосом: «Да. Я чувствую. Мы уже близко. Надо замедлиться для аккуратности».

— Да? Есть какие-нибудь предложения касаемо того, как будем действовать, когда попадем на разговор… или когда начнем наш разговор с не самым приятным представителем вашей стороны мира-монеты? — поинтересовался я с легким таким смешком, что своей фактурой больше напоминал издевку.

«Есть», — ответил Чарльз, и вот это было интересным, а все потому, что до этого он только слушал.

То есть сложилось такое ощущение, что он умеет только исполнять, как хороший такой трудяга-работяга, но оказалось, что он и предложить что-то мог, и в тот момент брумгол меня приятно удивил.

— Да? Интересно послушать, — улыбнулся я. — Ну, в таком случае, друг мой, вещай, а я внимательно послушаю, и если мне все понравится, то без лишних «но» и «давай подумаем еще» я скажу тебе: «Давай, друг, поступим по-твоему! Предложений, претензий, дополнений или чего-то такого, что меня могло напрячь, не вижу!» — на лице была улыбка, и я действительно улыбался, вот только за ней были: переживания, страх и боль за моих девочек.

Да-да, там и тогда мне было наплевать на мир, но не наплевать на моих девочек, в которых и есть мой мир… так было, есть и будет впредь.

«Ты иди вперед. Все внимание должно быть только на тебе. А я должен зайти со спины. Но я смогу это только в том случае, если все внимание будет на тебе... понял?» — поинтересовался брумгол-Чарльз.

— Ага, то есть мне только и надо, что отвлекать. Хорошо. Не вопрос! — весело сказал я. — Так, а есть предложения о том, каким образом мне ворваться в отвлечение, чтобы наверняка? — этот вопрос как-то сам по себе прорвался из меня, пусть и был достаточно глупым.

Глупым, потому что и так было понятно, что мне предстояло воспользоваться Рассекателем, чтобы привлечь внимание и сфокусировать на себе. С другой стороны, я понимал, насколько мне требуется быть осторожным, чтобы не попасть в ловушку.

— Так, а вообще, — внезапно меня словно током ударило от макушки до пяток. — Я вот чего не могу понять, — сказал я. — Канделябр украл у нас по несколько капелек крови, и, по идее, как он сам об этом говорил, ему этого должно было хватить, чтобы выполнить свою задумку. Так почему он, в таком случае, все еще не начал? Или начал, но не так глобально, как о том говорил? Может ли быть это все какой-то глобальной провокацией с его стороны? Такой, что привела нас сюда как можно скорее? — проговорил я. — Может ли это быть тупой ловушкой, в которую мы влезли, причем напрасно, в угоду нашего противнику?

«Это уже не имеет никакого смысла», — произнес Чарльз, что продолжал своими навыками, силами и талантами читать мои мысли и моим же голосом рассказывать мне о своих мыслях.

Несколько путано получилось, но я надеюсь, что вы поняли.

— Да… действительно, поскольку мы здесь, это уже не имеет никакого смысла… что он появился перед нам и украл некоторое количество красной жижечки из тел и начал ей пользоваться в рамках проведения своего дурацкого ритуала; что он просто заставил нас такой не самой хитрой хитростью явиться к нему, потому что мы ему нужны… Как бы то ни было, исход был бы один, пришли бы мы или нет. Нам суждено встретиться для битвы, как факт того, что мы ему просто нужны, и в этом «просто нужны» мы выполняем нашу роль, — сказал я, обратившись к союзнику, оставшемуся со мной ради того, чтобы попытаться изменить мир к лучшему, самыми не типичными для меня способами… без глобального мордобоя. То есть таковой, я понимал, должен был быть в любом случае, но вот его масштабы — они вызывали некоторое… как бы так сказать-то… короче, варьировались в достаточно немаленьком диапазоне, в связи с чем я не мог точно определить, что меня ждет.

При этом волнения за Кайсу и Ниошку никуда не делись, и мыслями о предстоящей битве я старательно пытался запудрить самому себе мозги. Да-да, все именно так. Я старательно водил сам себя за нос, чтобы сосредоточиться на предстоящем, а не на том, что происходило в то время, пока я только приближался к своей «развязке».

И вот спустя еще несколько мощных толчков, прокатившихся по земле, которые практически свалили меня, но не моего спутника, с ног, наконец показался многовековник во всей его красе. Он был спрятан за такой винтообразной лестницей без ступенек… за винтообразным подъемом, вот! В связи с чем его просто невозможно было увидеть до того момента, пока вся дистанция не останется позади, и вот, наконец, это случилось!

Чарльз остался немного позади. Он не стал высовываться до того момента, пока не убедился, что канделябр вступил со мной в дискуссию. Случилось это, кстати, достаточно быстро, благодаря моим прямым действиям, которые отличались изящностью кирпича, брошенного с крыши многоэтажки. То есть как только я вышел, или вошел, в проход, что открывал вид на многовековник, так сразу, взяв прицел на землю, я взмахнул Рассекателем и отправил странную энергетическую волну под углом. Кстати, как и ожидалось, несколько десятков колдунств тут же сработали разного рода фейерверками, каким-то пространственными дырами, вспышками чего-то там и так далее, и тому подобное. Короче, все происходящее словно было предсказано моим филейным местом, которое иногда думает и прочитывает ситуацию в разы лучше, чем то, что находится в голове, как бы странно и в то же время парадоксально подобное ни было.

Пространство я чистил не один раз, а несколько. Сразу после того, как первая энергетически волна достигла абстрактной точки на земле и, вонзившись, сделала в ней подобие надреза, я жахнул еще раз, совсем близко к земле, но таким образом, чтобы волна была широкой, плотной и не прерывалась, несмотря ни на что, пока не достигнет необходимой задуманной точки. Итак, вторая волна была крайне широкой и охватывающей немаленькую длину, но не сказать что способной на преодоление больших дистанций, но я сделал её узкой в плане толщины, что позволило не только запустить несколько дальше, но также прощупать пространство вокруг. Только после этого я зашел на плато перед многовековником и тут же обратил внимание на столб такого буро-стремного цвета, который устремился в небо. Казалось, что этот столб питается энергией многовековника. Это было так, потому что дерево изрядно потеряло в цвете и как будто бы иссохлось. Мне это не понравилось так же, как и оскал моего противника.

— Ну здравствуй, старый друг, — сказал мой противник, когда я вошел на плато. — Меня удивляет уровень твоей прозорливости! Неужели ты стал умнее и больше не прешь напролом? Или же тебя кто-то на подобное надоумил? — он неприятно хмыкнул, от чего я почувствовал, как внутри начало клокотать.

Это были злость и желание немного похамить, но этого ни в коем случае нельзя было допускать. Я хотел попробовать разобраться с проблемами так, как об этом просила Ниона, что смогла изменить ту сторону нашего мира своими просьбами, поведением и отношением, даже если оно было к врагам.

— Ах ты ж, глухой черт! Опять устраиваешь заварушку, которую не сможешь потом съесть?! — крикнул я, прекрасно помня, что все фонарщики глуховаты.

— И незачем так орать, — перебил меня канделябр, после чего недовольно ковырнул мизинчиком в ухе. — Я уже давно избавился от этого проклятия моего рода, — он хмыкнул. — Да, кстати, немного знаний для тебя напоследок!.. Фонарщики много столетий назад прекрасно слышали! Тогда они начали обижать ухочей, потому что те маленькие такие и физически не очень сильные. Тогда создатель обозлился на наш народ и проклял, — сказал враг, с которым мне не особо хотелось трепаться. — Когда это случилось, ухочи сначала опасались, потом привыкли, а затем и начали пакостить, мстить и так далее моему народу. Вот тогда создатель еще раз посмотрел на это дело и проклял уже ухочей. С тех пор мы плохо слышим, а они плохо видят. Вот такое вот правосудие подразумевает под собой наш создатель! Такое, в котором нет понятия: «Суд», «Вина» и так далее. Он просто видит и делает… как, к примеру, сделал наш мир, который должен быть цельным, но вместо этого две какие-то странные половинки, что разделены пространственно-временным ребром. Мне все это не нравится, — проговорил фонарщик. — Все должно быть едино и управляться совершенно по-другому! — он хмыкнул, продолжая ходить по одному маршруту, протяженность которого была метров десять от силы. — И я это «по-другому» привнесу в реальность! В прошлый раз не получилось, потому что я был слаб и решил довольствоваться тем, что у меня получилось сделать, тем, что у меня было! Но в этот раз такого не будет! В этот раз я буду идти до самого конца! — сказал он.

— Да? И чем же прошлый раз отличается от этого, а? — поинтересовался я и двинулся вперед. — Я не стану утверждать, что в этот раз у тебя что-то не получится, потому что это глупо, но я и не стану говорить о том, что в этот раз твоим планам суждено сбыться. Со временем станет известно, кто — прав, а кто — нет.

Я задал вопрос и сразу же начал провоцировать врага на действия. При этом в голове было две мысли: «Стоит ли атаковать первым?» и «Стоит ли попробовать орудовать двумя оружиями одновременно?». Да-да, в тот момент у меня в руках был огромный двуручный меч, а по доспехам, издавая мерное лязганье, бился автомат, с которым я предпочел не расставаться, ну так, на всякий случай.

— Прошлый раз отличается от этого, мой друг, главным образом тем, что в этот раз я не намерен довольствоваться тем, что получилось. В смысле тем, что у меня якобы получилось и есть. В этот раз я намерен довести свое намерение до самого конца, чего бы мне это ни стоило, — ответил фонарщик, а я, честно говоря, не понял, о чем он говорит, о чем и поинтересовался в слегка глупой манере:

— А что было в прошлый раз?

— А в прошлый раз, прыгнув сюда только какую-то вашу технику, я подумал, что неплохо, для разминки, сначала установить свой контроль над этой стороной мира-монеты, чтобы потом, когда немного появится представление о вашей стороне, можно было по полной программе впрячься и найти способ объединить обе стороны, дабы оторваться от законов мироздания и стать самим мирозданием, но… по всей видимости, эта слабость, которую я проявил и решил поначалу довольствоваться тем, что было, и тем, как получалось, и погубила не только меня, но и мои стремления, — сказал канделябр, и тут я понял, к чему он клонит.

— То есть ты действительно думаешь, что тот факт, что у тебя не получилось запустить процесс объединения в прошлый раз, и стал причиной, по которой ты потерпел поражение, так? — с легкой издевкой в голосе поинтересовался я. — А ты не думаешь, что на самом деле ты потерпел поражение как раз потому, что всем твоим планам не суждено было сбыться?

— Нет, мой друг, об этом как раз я совершенно не думаю, а все потому, что у меня есть свой взгляд на происходящее, и заключается он, в первую очередь, в том, что еще тогда я мог прыгнуть к тебе, а потом прыгнуть с тобой куда угодно и начать претворять свой план в жизнь, но… Но поскольку я решил довольствоваться тем, что у меня было, произошло то, что произошло, — фонарщик говорил так, словно верил своим словам, и это было нехорошо. — Еще в тот раз я мог достигнуть величия и целостности для нашего мира, но решил не торопиться.

— Мд-а… а я думал, что у нас получится конструктивный диалог, в котором ты не станешь рассказывать о своей крутости, как это обычно делают все злодеи, а признаешь ошибки и потом такой: «Ой, да ладно… сдалось мне это объединение! Вроде бы и без него вполне неплохо живется! Давай лучше сядем за стол и вмажем кикса, а?» — я решил продолжить провоцировать врага.

В этом был подтекст, который с моей стороны прочитывался следующим образом: «Во что бы то ни стало надо как можно сильнее отвлечь канделябра, таким образом дав Чарльзу как можно больше времени и возможностей, чтобы атаковать нашего неприятеля ментально, на уровне мыслительных процессов! Надо поддерживать его интерес к себе, чтобы не было ни единого варианта посмотреть по сторонам!»

— А ты все такой же шутник, как и тогда! — фонарщик хмыкнул. — Можно сказать, что я даже несколько соскучился по твоим неудачным шуткам, пока сидел в мире Сновидца. Можно сказать, но этого не будет, потому что все то время, пока я сидел взаперти, меня донимала всего одна мысль: будет ли у меня хоть один шанс поквитаться с тобой. И я понял, что такой шанс на самом деле есть, — он улыбнулся. — Передо мной стояла задача следующего рода: «как прыгнуть именно тебя к нам?» и я долго не мог найти ответ…

— Ты говоришь так, словно в какой-то момент понял, что в любое время можешь свалить из мира Сновидца, и сидел там только потому, что пытался найти ответ на вопрос о том, как меня прыгнуть к вам, — я нахмурился.

Мне не нравилось то, что я слышал, и на то было множество причин. Как минимум одна из таковых заключалась в том, что любой, кто только мог того захотеть, мог вернуться с той стороны от жизни на эту. Именно это подразумевалось словами канделябра. И это было неправильно. Это, более того, что было просто неправильно, говорило о какой-то вполне очевидной лазейке, которой мог воспользоваться любой негодяй.

— Я говорю так, как есть, — холодно ответил канделябр и остановился. — Остальное — лишь твои догадки, домыслы и помыслы, которые меня никак не интересуют, — высказался он, а у меня по спине прокатилась волна неприятного холода.

Мне казалось в тот момент, что разговор заходит в тупик, причем такой, из которого единственный выход — через бой, а мне сражаться не хотелось по одной простой причине — я не был уверен в том, что смогу справиться с вставшим напротив противником. Даже с драконами такого не было, а вот в деле с канделябром я не чувствовал в себе уверенности.

— Допустим, так, — сказал я. — Допустим, мои домыслы! Ну, а дальше-то что? Неужели ты думаешь, что у тебя есть хотя бы один шанс сотворить задуманное? — я понимал, что мелю чушь, но она нужна была мне, чтобы подойти немного поближе.

При этом, озвучив чушь, я посмотрел на потускневший многовековник и столб энергии, который поднимался высоко в небо и переливался непонятно бурыми цветами и оттенками.

— Я не думаю об этом, — ответил фонарщик и поднял руку над головой, таким образом воздав хвалу богу тяжелой музыки. — Я просто сделаю то, что должен! То, чего хочу больше всего, и посмотрим, что из этого получится!

— И это несмотря на огромный риск оказаться неправым и, в итоге, пустить под откос один целостный мир, разделенный на две стороны? — задал я свой вопрос и прямо почувствовал, насколько нелогичным он мог бы показаться, потому что ответ был очевиден, учитывая то, о чем мы с канделябром все это время беседовали. — Неужели твоя попытка сотворить нечто, без уверенности в том, что что-то из этого получится, стоит того, чтобы уничтожить вообще все? В том числе и себя?

— Нет никакого риска там, где на кону стоит все, — сказал канделябр. — Ты просто слишком глуп, чтобы понять эту истину.

Он рассмеялся, а у меня в голове мелькнула мысль следующего содержания: «Ага, да… давай, расскажи мне про фатализм, неотвратимость и о том, что несмотря ни на что, если мир даже разлетится ко всем нехорошим личностям, что только были на обеих сторонах, мы об этом не узнаем, потому что перестанем существовать… а перестать существовать не является риском, просто потому, что это — логичное завершение мира как такового».

— Ладно, пусть будет по-твоему. Я глуп, и на этом сойдемся во мнении, — сказал я, после чего постарался сконцентрироваться. — По всей видимости, нам все же придется сразиться, пусть я этого и не хочу, — в этот момент я поднял Рассекатель, — Давай, в таком случае, начнем? Я быстренько завяжу тебя даже не в узел, а фигурный кренделек, чтобы красивенько было, и на этом закончим разговор, потому что смысла в нем не вижу.

В голове промелькнули детали плана, как долго и каким образом я смогу отвлекать канделябра от Чарльза при помощи сражения. На самом деле, я понимал, что недолго, но надеялся, что получится это «недолго» немного растянуть.

— О! Вот это уже похоже на тебя! Я даже начал немного бояться, что прыгнул сюда другого представителя вашей стороны мира-монеты! — весело проговорил фонарщик, наводя «козу» на меня. — Я думал, что не может настолько сильно поменяться кто бы то ни было, и все же не ошибся!

— Это ты к тому, что я раньше сначала вскрывал чердак и только после начинал разговаривать, так? — хмыкнул я, готовясь отражать удар колдунством, которое уже было предназначено для меня и ожидая которое, я чувствовал сильнейшую опасность.

Также я полагал, что подобные действия со стороны врага можно расценивать как отвлекающий маневр, чтобы быстренько зайти за спину. Дело заключалось в практически отсутствующей разумности в прямолинейности. Потому что нападать вот прямо так, в лоб, канделябру не было никакого смысла. Фонарщик прекрасно понимал, что это не сработает, в связи с чем явно готовил подлость. Я же осознавал, что если поведусь на разводку, то открою спину для крайне удобного, можно даже сказать, пригласительного удара по ней! А я не был готов делать столь щедрые подарки тому, кого надо было остановить любой ценой! Более того, я просто ожидал какую-то подлость!

— Ну, давай, останови меня, пока я даю тебе шанс! — весело сказал канделябр, таким образом демонстрируя свое безоговорочное превосходство.

Во всяком случае, он вел себя именно так, а было немного иначе, потому что превосходства у него не было. Только понты и желание вывернуть мне руки и воспользоваться ситуацией. Вдобавок, я до сих пор не понимал причины, по которой он взял нашу кровь и почему ему потребовалось столько времени, чтобы что-то начать, без дальнейшей возможности продолжить задуманное. В принципе, именно об этом я и поинтересовался у врага.

— Слушай! Ну вот взял ты немного крови у нас, и что, помогло? — спросил я. — Или это было нужно, чтобы мы наверняка явились сюда? — я хмыкнул. — Если это так, то могу поздравить с тем, что ты добился своей цели, и вот я здесь! Стою перед тобой и жду, когда ты сделаешь свой ход. А ты тянешь и тянешь! Неинтересно как-то… я был лучшего мнения о тебе, — я вновь хмыкнул, надеясь на то, что эти слова спровоцируют его на действие.

При этом я пытался глазами найти Чарльза, который скрылся на голой местности таким образом, что его не было ни видно, ни слышно. Это казалось мне удивительным и в то же время прекрасным, а все потому, что даже я не мог понять, где он.

— Хорошее наблюдение, — ответил канделябр. — Я бы даже сказал, что достойное для такого героя, как ты, учитывая тот факт, что думать не в твоих правилах. Я даже могу заподозрить в этих умозаключениях Мультана, но что-то мне подсказывает, что он тут совершенно не при чем. Браво! — мой враг заметно напрягся в этот момент, и я понял, что почти получилось вывести его на первый удар.

Сложность заключалось только в том, что я не мог предположить, каким таковой будет и откуда проследует. Выглядело так, что бить будет в лоб, но только для того, чтобы отвлечь от истиной атаки в спину.

— Я немного подрос с момента нашей крайней встречи. Немного изменился. Самую каплю пересмотрел свои взгляды и понял, насколько не то чтобы неправильно жил до этого, но что все это время придерживался не совсем идеальных идеалов, — сказал я. — И как бы тяжело ни было признавать подобное, да… в прошлом я был не самым хорошим героем, зато сейчас готов стать таким, каким должен был быть изначально.

Продолжая тянуть время, я думал о дочке, которая в тот момент сражалась с наблюдателем, и о Кайсе, которой пришлось вступить в бой против монаха, будь он неладен.

— Молодец! Мне прям нравится то, каким ты стал! Нравится и бесит, а все потому, что я немного на другое рассчитывал. Даже ловушек несколько сделал, думая, что ты попадешься хотя бы в одну, но нет! Ты проявил себя с наилучшей стороны и не оставил мне ни единого выбора! Придется разбираться с тобой самостоятельно, чтобы потом, почувствовав победу, воспользоваться шансом и воплотить стремление в жизнь, — проговорил канделябр и наконец нанес резкий, пусть и ожидаемый, но неожиданный удар.

Точнее, два.

Фонарщик щелкнул пальцами и запустил в меня какой-то непонятной молнией, которая тут же скрылась в пространственно-временной дыре. Каким образом у него подобное получилось — мне было непонятным, потому что подобное колдовство, а ничем иным это не было, никто никогда не использовал.

Я отпрыгнул в сторону, по диагонали, понимая, что прилететь может с любой стороны и что если это случится, то любое мое ровное передвижение в сторону делает шанс попасть по мне равным один к трем. То есть, тридцати трем и трем десятым процента, а это не так мало! Диагональ же делала вероятность примерно равной нулю. Также она способствовала тому, что канделябр, не зная, куда я направлюсь, тоже ошибся с просчетами, потому как прыгнул вслед за своим колдунством, только в другом направлении. Так, когда молния вылетела из прыжкового пространства, она просто протрещала мимо, после чего врезалась в чашу гор, где мы находились, а вот фонарщик выпрыгнул таким образом, что по какой-то случайности мы оказались стоящими спиной к спине. Это было забавным, учитывая тот факт, что такого я точно не планировал. Мой враг, соответственно, тоже, потому как намеревался покончить со всем максимально быстро, а быстро и сразу не получилось. Фонарщик даже рассмеялся на фоне такой промашки. Громко. Раскатисто. Неприятно.

— Да! Ты действительно стал гораздо умнее, и, честно говоря, мне это очень нравится! А все потому, что теперь я чувствую, насколько этот мир нуждается в отделении от устоявшихся правил и в создании новых, в которых героев не будет! В которых вы больше не сможете своими указами распоряжаться судьбами, согласно тому, как это принято в данный момент! — фонарщик ржал, а я чувствовал, как начинаю путаться в его словах и, соответственно, стремлениях, и мне это совершенно не нравилось.

— М-да… сразу с козырей! Неплохо! — сказал я, понимая, что если махну мечом, это будет бесполезным действием, потому как не смогу этим ничего добиться. — А дальше что? Ну, давай, попробуй ещё раз, а я постараюсь угадать твои действия, потому что мне таковые кажутся слишком простыми, — хмыкнул я, продолжая накалять атмосферу и приковывать к себе внимание канделябра.

— Раз ты так просишь, — холодно ответил фонарщик и ударил ногой.

Я ожидал, что будет нечто такое, потому что сам планировал... в связи с этим пришлось сделать ещё несколько шагов в сторону. Самое неприятное при этом заключалось в том, что я понял, что не могу размахивать мечом, а все потому, что все его атаки направлены на то, чтобы бой был быстрым и закончился однозначно. Я был готов только к тому, чтобы повязать противника и представить его суду с дальнейшими попытками перевоспитания. Мне казалось, что это будет единственным правильным вариантом, хотя не был уверен, что это сработает и, тем более, автоматически не наложит на всю ту сторону мира-монеты определенного рода опасность.

Все очень просто в этом плане, я думал: «Если этот чувырла смог покинуть мир Сновидца один раз, скорее всего, сможет и ещё раз», — а это было не тем, чего мне так или иначе хотелось бы.

Надо было действовать наверняка, но философия дочки перманентно наложила на меня ограничения, через которые не хотелось переступать! Дело оставалось за Чарльзом и его способностями проникать в сознание, на которые я и надеялся.

Мне пришлось извернуться еще раз, после чего отскочить в сторону таким образом, чтобы оказаться лицом к лицу с фонарщиком. Тот хмыкнул. Громко. Настолько, что мне стало не по себе. Стало понятно, что не этого тот ожидал от себя и что он постарается не то чтобы всеми правдами и неправдами нагнать или отыграть хотя бы одно очко из двух в свою пользу, но сделать так, чтобы переиграть меня в конечном счете.

— М-да… дядька… — сказал я с тяжелым выдохом, понимая, что необходимо предпринимать любые попытки, прикладывать все силы, что есть, чтобы поддерживать его интерес ко мне. — Кажется, ты очень сильно теряешь хватку. И я даже не знаю, что в связи с этим чувствовать… ну, в смысле, радоваться ли мне или нет. Я бы, конечно, предпочел бы радость, но что-то мне подсказывает, что мне этого никто не позволит. Ну, как никто… Что ты мне не позволишь попасть по тебе. Что бы я ни делал, ты постараешься увернуться! Хотя уже могу сказать, что мог несколько раз тебе пробить по зубам и быть счастливым!

Я натянул улыбку, пусть улыбаться в этот момент мне не хотелось из-за полного сосредоточения на уже начавшемся сражении, в котором любое проявление невнимательности могло стоить гораздо больше, гораздо дороже, чем это можно представить изначально. В связи с этим мне приходилось сосредоточенно играть с врагом в игру, которую я заочно окрестил «глазелки с завтрашним днем». Не «жмурки», не «гляделки», а именно «глазелки», а все потому, что мы глазели друг на друга и пытались просчитать следующие шаги. У меня, к примеру, таких не было. Совсем. В связи с чем канделябр испытывал определенного рода трудности, хотя бы потому, что не видел дальше собственного горизонта восприятия. Я же в нем видел только одно: попытку одолеть меня, прежде чем приступить к окончательной фазе по выполнению своего плана, в котором меня, или кого-то из моей семьи, не хватало. В связи с этим я понимал, что, по-хорошему, надо торопиться… С другой стороны, я пытался унять свои чувства и настроиться на исключительную веру в Кайсу и Наошку! Я повторял себе: «Они, если еще не справились со своими противниками, то в скором времени это сделают! Если это будет так, то и мне волноваться будет не о чем, в связи с чем не получится такого варианта, когда монах или отступник прыгнут сюда с… пум… не прыгнут сюда с членами моей семьи для дальнейшего завершения ритуала». И, я скажу вам честно, эти мысли были настолько тяжелыми и настолько темными, что практически закрывали мне мой горизонт событий.

— Думаю, мне нет смысла останавливаться на достигнутом. Ведь на самом деле моя цель так близко… на расстоянии нескольких шагов! — улыбнулся канделябр, а в моей голове промелькнуло: «Проклятье, Чарльз, да где же ты запропастился?! Неужели обойти небольшой круг для тебя оказалось столь тяжелой задачей?! По какой такой причине ты все не можешь подойти и влезть в голову к этому чугунному… стальному… да, каким бы он ни был!»

— Думаю, тебе действительно нет никакого смысла останавливаться на достигнутом, — фыркнул я. — Давай! Вперед! Мне интереснее поиграть в защите, нежели в нападении, потому что от таковой, думаю, выиграю немного больше. Мне торопиться особо некуда, а вот ты… Я знаю это чувство, когда что-то прекрасное настолько близко, что сдержаться невозможно, и вот оно как-то предательски никак не хочет запрыгнуть в руки, — вновь натягивая улыбку на лицо. — Так что, дядька, вперед и с песней! Атакуй! А я буду продолжать действовать тебе на нервы, хотя бы потому, что мне это чертовски нравится! — сказал я, и в следующее мгновение с трудом увернулся от удара, направленного мне в челюсть с ускорением, равным прыжку сквозь пространство и время. Каким образом у меня это получилось? В смысле, увернуться… Опыт, наверное… а может быть, и предчувствие того, что так должно быть. Не знаю! И я даже думать об этом не хотел так же, как не хотел думать о том, что было бы в том случае, если бы не увернулся, а все потому, что для меня подобный ответ вполне очевиден и заключался в нескольких словах: «Конец всему сущему». В связи с этим я был рад тому, что рефлексы сработали так и никак иначе! А главное, пробудились вовремя, ибо до этого все те сражения третьего приключения на той стороне мира монеты воспринимались медленными, тяжелыми и словно помещенными в границы невесомости.

Далее мне предстояло еще несколько раз увернуться, в том числе от одной крайне мощной тычки, в основе которой лежал мощный колдунский заряд. Он прозвенел рядом с ухом, после чего взорвался за моей спиной. Где-то через метр, хотя данная сила предназначалась для моей головы. Сердце забилось с такой силой, что мне показалось, что грудь не то чтобы касается доспехов, в которые я был в тот момент облачен, что оно изгибает их, деформируя небольшую область слева под форму трепещущей от происходящего мышцы… но не под анатомически правильную, а ту, которую так любят рисовать все кому не лень, потому что это просто и, как бы то ни было, крайне символично.

«Надо ударить в ответ! Надо хотя бы раз взмахнуть мечом и по полной программе запустить Рассекателем в этого негодяя, — думал я. — Надо!» — но по какой-то причине рука не поднималась. Словно я боялся случайно нарушить порядок, который на той стороне мира-монеты установила дочка!

* * *

— Тю ты дурак, — сказала Кайса, когда мы встретились и я рассказывал об этом с каким-то особым трепетом. — Надо было сразу приложиться по полной программе! Не обязательно же было действовать острием! Можно было плоскостью жахнуть по щам таким образом, чтобы раз и навсегда отбить желание к размышлениям! — сказала она. — Как пощечиной, только при помощи меча!

— Да, я, наверное, поступила бы точно так же. Ударила бы плоскостью по голове, хотя бы раз, чтобы угомонить таланты… а ты что-то как-то сомневался… старался действовать не так, как привык сам, — Ниона пожала плечами. — Думаю, тогда и в том случае были не те обстоятельства, при которых надо было строго придерживаться каких-то норм, а все потому, что их могло просто не стать.

— Ага, именно поэтому ты в итоге сбросила Меч и Вирту и действовала головой, но не в смысле: «Обдумывала дальнейшие действия», а вписала лбом по лбу с такой силой, что когда мы с Чарльзом вас нашли, наблюдатель обрел прекрасное второе имя, принявшее слово «единорожек», — фыркнул я в ответ на брошенное в мою сторону своеобразное «фи».

— Ну, эм… тут такое дело, в общем, — Ниона замялась. — Я, знаешь, просто почувствовала, что так надо, и сделала как почувствовала. В общем и целом, на этом все! Главное, что у меня получилось сделать задуманное, и получилось вполне неплохо! — дочка пожала плечами. — А вот какая логика была в твоих действиях — вот это мне пока что не совсем понятно… нет, ну, то есть, все предельно понятно и вполне себе логично! — сказала она. — Вдобавок, ты ждал эффектного появления этого, как его, брумгола, которого вы так ласково назвали «Чарльз». Тут, вопросов нет! Но вот говоря о том, что ты, внезапно для себя, не захотел вступать в нормальный бой… как по мне, это несколько безрассудно с твоей стороны.

— Да-да, — прокомментировала Кайса. — А я согласна с дочкой, даже очень, а все потому, что ты рисковал всем! В том числе, нашими усилиями, просто потому, что…

— Закрыли тему, — сказал Блум, который присутствовал на нашей последней совместной уличной посиделке и обсуждении всего того, что и с кем из нас случилось в последнем походе. — Рассказывай давай! А тему закрыли, потому что вы все, и каждый из вас одинаково рисковали, стараясь соблюсти один и тот же общий… как бы так сказать-то… общий для всех вас план по перестройке нашего мира в лучшую сторону за счет собственного примера, — дракон хмыкнул. — Так что давай рассказывай дальше, что и как. А в остальном, все — молодцы!

— А дальше мне и рассказывать нечего, по сути, — я пожал плечами. — Дальше у нас началось такое, вязкое и не самое приятное противостояние, в котором я пытался уклониться, а он пытался ударить. При этом мне приходилось не затыкаться, а все потому, что надо было поддерживать интерес к себе словами… действиями не получалось. Не знаю почему. Мне казалось, что если я хотя бы разочек жахну, то на этом все и закончится, и, в принципе, так было бы даже лучше, но хотелось хотя бы раз все сделать правильно! Причем, хотелось сделать не лучше! Не так, как было бы лучше, для меня и проще, соответственно, тоже для меня, а как было бы пра-виль-но! — ответил я о том, как именно ощущал ту ситуацию.

— Как бы то ни было, рассказывай! — сказала Кайса. — Мне, как бы, тоже интересно узнать о том, как у тебя все прошло, потому что с того момента, как разделились, еще не обсуждали, — супруга пожевала губами, и я понял, что, действительно, наверное, надо несколько поднажать на темп повествования, а то от его размеренности начинало несколько сводить скулы.

— В общем, мы дрались таким образом, что я уворачивался и пытался как-нибудь пнуть. Пользоваться мечом было вот вообще не вариант, хотя несколько раз я все же жахнул так, что мало канделябру не показалось, — сказал я. — Я бил Рассекателем на самую маленькую дистанцию, какую только мог выдавить из легендарного оружия. Бил по большой площади параллельно земле, таким образом создавая подобие щита, о который разбивались колдунства и колдовство давнего врага. Взрывные волны при этом были настолько мощными, что мне только меч, воткнутый в землю, и помогал устоять на ногах. Канделябра же, даже несмотря на его далеко не маленькие габариты, отбрасывало потоками ветра на несколько десятков метров, и вот, наконец, я увидел то, что хотел увидеть, не больше всего, но достаточно сильно, — сказал я, нахмурившись. — Больше всего в тот момент я хотел увидеть рядом с собой семью и чтобы с ними все было хорошо. Вторым по списку было… как бы так выразиться… взлом Чарльзом мыслей фонарщика, и наконец это случилось!

Тут я улыбнулся и посмотрел на брумгола, который стал почетным жителем Плотного королевства, когда мы вернулись с духоборских гор.

— Фонарщик вздрогнул и на миг остановился. Кажется, у него даже глаза потускнели на несколько мгновений, а ведь глаза были ярким показателем его самочувствия и состояния, как такового, — сказал я, и тут Кайса задала свой вопрос:

— А что не так с глазами фонарщиков?

— Ну, ты же видела фонарщиков, — хмыкнул я. — Так вот, когда у них что-то меняется, к примеру, в восприятии или ощущениях, то и взгляд у них меняется. Становится ярче или наоборот, до невозможного тусклым. На самом деле, я сам не совсем понимаю, как это работает или может работать, потому как никогда не задумывался, но… я знал об этой особенности, потому что не раз сталкивался именно с ними в своих путешествиях, — чмокнув губами, я продолжил свое повествование. — Так вот, я увидел, как канделябра заглючило. Чарльза при этом видно не было.

— И как это выглядело? — поинтересовался Мультан.

— Ну… знаешь, так, словно к макушке была приделана веревочка, и за неё резко дернули вверх. Вот он приподнялся на носочках и словно телом как-то расслабился. Не знаю… на самом деле, со стороны зрелище было таким себе, достаточно страшным, — ответил я. — Но длилось это недолго. Всего несколько секунд, после чего фонарщика отпустило.

— А дальше что было? — поинтересовалась Ниошка, которой слабо верилось, что на подобном все закончилось, и, ведь, на самом деле, ничего не закончилось.

— Ну, я, на самом деле, решил не отвлекаться на канделябра, коим наконец занялся Чарльз, — сказал я. — Вместо этого я потоптал в сторону многовековника, чтобы посмотреть на колдунство, которое негодяй сотворил, чтобы воплотить свои мысли в реальность. Шел не сказать что долго… ну, может, секунд тридцать, сорок… хотя, может, и гораздо дольше. Не знаю. В любом случае, мне показалось, что быстро, в связи с чем на тот момент я в упор не понимал двух вещей: «Почему Чарльз так долго обходил?» и «Где он так удачно спрятался, учитывая тот факт, что спрятаться не сказать что было где, что его не было видно?»

Спустя несколько секунд созерцания непонятно-бурого столба энергии появился третий вопрос: «Не понятно, что Чарльз задумал и насколько крепко у него получилось схватить канделябра за восприятие действительности?»

— Я подошел к многовековнику, положил на него руку и ощутил, знаете, такое приятное жжение, сравнимое разве что с… ну вот у нас есть такая штука, на нашей стороне мира-монеты… такой шар стеклянный, внутри которого определенный газ и через этот определенный газ гуляют по стеклянной поверхности лучи, своим внешним видом напоминающие молнии, колдунские. Так вот, если на поверхность стеклянного шара положить ладонь, спустя несколько секунд становится тепло, потому что все заряды концентрируются на одном месте, соединяясь в один. Так вот, я, когда прикоснулся к многовековнику, именно это и почувствовал. А вместе с этим сильную тревогу.

К моменту, когда я добрался до этих слов, меня окончательно задолбали перекошенные запилы друзей. Я не мог понять той причины, по которой они пялились на меня как на какого-то идиота или как на того, кто сделал что-то такое… ну, вот совсем из рамок вон даже не выходящее, а вылетающее на турбонаддуве чудовищной силы. Хотя все же не все пялились на меня соответствующим образом. Кайса и Ниошка были на моей стороне и пялились на друзей в ответ. На самом деле, дурацкая ситуация, но забавная.

— А че вы так пялитесь на меня, а? — поинтересовался я. — Мне даже как-то не по себе от самой мысли, что вы на меня так пялитесь! И вдвойне или даже тройне! Десятине не по себе от того, что вы реально занимаетесь подобной бессмысленной чепухой! — на самом деле, сказано все было несколько иначе, с определенными интонациями и в определенном ключе, но… смысл, думаю, у меня получилось передать вполне точно и четко. Настолько, насколько только можно было точно и четко.

— Ты… ты… ты хочешь сказать, что действительно прикоснулся к многовековнику? — поинтересовался Мастер и как-то неоднозначно подался вперед — то ли с агрессией, то ли с таким любопытством, какого я за все свои годы не видел.

— Ну да… прикоснулся, погладил. Прямо не веточку, а вот дерево. Огромное такое, к которому мало кого подпускают, — я пожал плечами, не узрев в этом ничего такого, особенного, пусть и понимал что для друзей с той стороны мира-монеты это было совсем не так, как мне.

— Кажись, наш друг не понимает того, что он сделал, — Мультан поднял бровь, посмотрев на Эдифину с таким выражением, словно ему показали что-то крайне неприятное, что-то такое, крайне противное и, в общем и целом, не нужное.

— Да ну что б вас покусали едкозубовые покусакали за что-нибудь нежное! — высказался я. — Говорите уже, что случилось и в связи с чем у вас такая реакция на меня! А то я ж и кукухой могу поехать, чисто выслушивая ваше же шушуканье на тему: «О-о-о! Он сказал, что потрогал многовековник!»

— Да не, ничего… — сказал Мастер, решив присоединиться к небольшой беседе. — Просто ходит поверье, что к многовековнику никто никогда вот так просто не прикасался голыми руками. Что для подобного необходимо много лет служить этому древу, чтобы оно приняло тебя как своего послушника и дало возможность притронуться к себе! А тут ты уверяешь, что вот так просто подошел и прикоснулся! Вот как-то не вяжется это, самую малость. Во всяком случае, у нас не вяжется в головах. Хотя, быть может, это просто мы что-то не понимаем. Во всяком случае, не до конца понимаем… или даже не понимаем совсем, — пожал плечами старший из братьев-наследников самого Мурдыкса.

— То есть ты хочешь сказать, вот так совершенно ненавязчиво, что я стою тут и раскидываю лапшу на ваши ушки? Хотя были бы тут ушки еще, как у приемника какого-нибудь, то был бы хоть какой-то интерес, а на ваши не насыпать нормально, — я хмыкнул, и единственными, кто понял витиеватость моей фразы, стали дочка и супруга. — Короче, не думай, что я придумываю или обманываю. Это не так! Смысл? Вот ты можешь найти хотя бы одну причину, по которой можно было бы сказать, что мне есть смысл что-то придумывать? Можешь? Я думаю, что нет.

— Как бы то ни было, он сказал так, как есть на самом деле, — согласно кивнул Мультан. — Поэтому мы и удивились, что ты так свободно об этом рассказываешь, словно в этом ничего такого особенного нет, — он развел руками.

— А в этом ничего особенного и не было. Я уверен, что многовековник — дерево прекрасное, сильное… святое, можно сказать… а также я уверен, что подобный статус, который на него возложили, не что иное как прикрытие! Как уловка, которая имеет под собой следующий смысл и посыл: «Незачем вам лезть к святая-святых колдунской энергии нашего мира!» Кстати, именно по этой причине среди духобор нет колдунов, а если и есть, то они либо бывшие колдуны, либо те, кто скрываются по неизвестной причине и даже не думают о том, чтобы пользоваться колдунствами. Вот только не очень долго такие, обычно, не считая частных случаев, находятся рядом с деревом, потому что многовековник каким-то образом выводит на чистую воду всех и вся… К примеру, монах, которому удавалось, каким-то непонятным образом, сопротивляться столь великой силе!

— Ладно, рассказывай дальше, — нетерпеливо произнесла Милли, которой, по всей видимости, данная часть рассказа была куда интересней других. — Может, еще чего интересного случилось в твоем бою, что так резко закончился сбросом обязанностей на других? — фыркнула она, а я понял, что таким образом девушка пыталась меня жестко подколоть.

— Нет, ни в коем случае, — сказал я. — Меня просто будто бы поманило к многовековнику. Я чувствовал что-то странное в голове, и мне это не нравилось! Причем, насколько сильно, что я начал подозревать следующее: мне показалось, что канделябр каким-то образом перенаправил атаку Чарльза на меня.

— В смысле?! — дернулась Кайса. — В смысле: «Канделябр перенаправил атаку Чарльза на тебя?»

— В прямом смысле! — сказал я. — В тот миг мне даже показалось, что дернулся не фонарщик!.. — я выждал продолжительную паузу, после чего продолжил: — Что он всего на миг погрузился в затмение, после чего перекинул на меня и к моменту прикосновения к многовековнику, на самом деле, в реальности, канделябр, при помощи колдунств, уже тащил меня куда-то там для проведения окончательной части ритуала, — вздохнув, проговорил я. — Правда, дистанция до алтаря, специально возведенного для кого-то из нас троих, была не такой уж и колоссальной. Забавным было то, что я обнаружил тот небольшой столик, только когда пришел в себя.

— Ну, если об этом хорошо подумать, то, действительно, такой вариант, на самом деле, имел место быть, — сказала Ниона. — На самом деле, если хорошенько пораскинуть мозгами, то можно сделать вывод о том, что ты, действительно, уже некоторое время находился в состоянии дурмана. Возможно, твое ожидание и твоя попытка эм… отвлечь фонарщика в итоге стала тем самым, что отвлекло тебя. Мне кажется, что ты был слишком сильно сосредоточен на Чарльзе, — дочь поджала губы, после чего задала логичный вопрос: — А ты не пробовал, как только накрыло, сразу махнуть режиком таким образом, чтобы рассечь пространство? Ну, в смысле, находясь в этом своем забытьи, сделать что-нибудь такое, чтобы из него тебя выбросило?

— Не-а, поначалу даже мысли такой не было, — я улыбнулся. — Нет, конечно, ты права, и когда до меня дошло, я начал предпринимать попытки покинуть наваждение, просто это случилось не с самого начала, — я хмыкнул.

— А, ну, то есть на самом деле ты не касался многовековника, так? — даже с каким-то облегчением в голосе выдохнул Мультан, как будто бы в этом было что-то такое… не знаю… словно это его волновало куда сильнее, чем мой рассказ о том, что меня несли на завершающую часть ритуала, посвященного тому, чтобы раздолбить наши мир ко всем негодяям, что только показывали свои носы на любой из сторон! И даже на ребре!

— На самом деле касался, но не тогда, чуть позже, — сказал я.

— Так что было-то?! — поинтересовались все в один голос, чуть ли не прокляв меня там, на месте моего восседания.

— Я почувствовал себя как-то неправильно, — ответил я. — Знаете, всего на миг перед глазами мелькнуло что-то такое, невразумительное. И не то чтобы меня это напрягло, мне это словно по мизинчику ноги ударило чем-то реально тяжелым! Вот промелькнуло в глазах настолько резко, что аж потемнело! Как бы глупо это ни прозвучало бы! И вот тогда меня шестым чувством вернуло к моменту знакомства с Чарльзом, когда он копошился в голове, но не как друг, который только таким образом мог достаточно быстро рассказывать или показывать намерения, а как преступник, который не хочет навредить, и в связи с этим я подумал: «А что, если мне все это кажется и на самом деле в реальности происходит что-то такое, чему я уж точно не смогу обрадоваться? Что, если мне стоит собраться с мыслями и все же сделать что-то такое, чего от меня никто не ожидает?» — вот о чем я тогда подумал.

— Да? И что же ты в итоге сделал? — поинтересовались все в голос, потому что им было интересно узнать, каким именно образом у меня получилось одолеть того, кто без проблем обманул Сновидца и сделал то, о чем до этого никто даже помыслить не мог!

— А я срубил многовековник, — сказал я. — То есть я стоял рядом с ним и чувствовал, как от него исходит энергия, и вдруг понял, что в том случае, если дерева не станет, то канделябр просто сдастся. А если и не сдастся, то выйдет из себя, потеряет всякий контроль, и тогда я с ним без проблем разберусь, — я хмыкнул. — Поэтому я решил срубить многовековник, — пожав плечами, я улыбнулся, посмотрев на такие в очередной раз замершие физиономии, что практически не представлялось ни единого шанса выбрать между: заржать или продолжить на серьезном… а ведь я не шутил.

— И-и-и? — протянула Милли, которая явно была не очень готова услышать, что какой-то там залетный с той стороны попытался разрубить многовековник легендарным мечом. Как бы то ни было, но к этому дереву почти все на той стороне мира-монеты относились с небывалым трепетом. Как к какому-то символу вечности, силы и самой жизни.

— Что «и»? — хмыкнул я. — Я сделал так, как считал нужным, собрал немного силы в… меч, — тут я лукавил, потому что, по факту, я собрал чуть ли ни все силы, что у меня были. — А потом как жахнул по стволу. При этом я до сих пор думал, что на самом деле я нахожусь в реальности и в этой самой реальности Чарльз отвлекает моего врага, а я в это время пытаюсь помешать ему сотворить нечто ужасное! Вот только на тот момент я не думал о том, что срубить многовековник, находясь в помутнении, значит — тоже сотворить нечто ужасное. Наоборот, в моей голове это укладывалось как великий подвиг, который никто никогда не мог себе позволить, а тут я такой: «Один из ларца, слегка помятый на лицо»! — рассказывая об этом, пришлось сдержать крайне тупой смешок, что хотел вырваться из груди.

— Ой… ду-ра-а-ак! — прогремело на открытом застолье. — Кому б, наверное, другому, лучше было бы доверять спасение мира, учитывая тот факт, что многовековник — неотъемлемая часть мира, которую мы с Ниной в прошлый раз спасали! — вразнобой и почти все… на самом деле большинство, высказалось насчет моих действий.

— Так, стоять! Некоторые из вас как раз наоборот пытались уничтожить многовековник, так что давайте будем считать, что я сделал это за вас, выбрав правильный момент и место, да еще и таким образом, чтобы под предлогом спасения всех и всея и, тем более, не в реальности это было, а вне её, — сказал я. — С другой стороны, многовековник… ну, он как стоял на месте, так и стоит на месте, и мое движение оказалось настолько необычным и нелогичным для Чарльза, что нас выкинуло из сна, в который нас перенаправил канделябр. Кажется, он был несказанно удивлен тому, что я быстро вернулся в строй.

* * *

Фонарщик отнес меня на какой-то стол и уже острием какого-то ножа выводил на предплечье какие-то древние или просто придуманные им символы. Больно было — шо кошмар! Но я нашел в себе силы, чтобы на грубость наконец ответить грубостью, в связи с чем раскрытой ладошкой приложился ему к уху. Поскольку противника был наклонен, то я без проблем попал в цель и таким образом отбросил его в сторону. Его ошибка заключалась в самоуверенности, которой не было предела. Как-то так. Иначе бы он приковал бы меня или хотя бы связал, на всякий случай. Но нет. Я просто лежал на созданном специально для проведения ритуала столе и пялился в тяжелое небо.

— Чарльз! Чарльз, ты где?! — крикнул я, поняв что мой план провалился и придется действовать открыто, потому что таким образом я не буду настолько сильно фокусироваться. А если не буду фокусироваться, то будет меньше вариантов к тому, чтобы меня обмануть и вывести нас обоих из игры в самый ответственный момент.

Фонарщик отшатнулся в сторону, причем достаточно далеко, при этом в эпитетах описывая свое великолепное отношение ко мне и к тому, что я его уже достал в последний момент менять судьбу или вырываться из каких бы то ни было удивительных обстоятельств целым и невредимым. Я даже хотел ему возразить на этот счет что-то вроде: «Слышь, дружище, в этот раз я был максимально нежным на этой стороне мира-монеты, в связи с чем редко куда встревал, а если и да, то старался чтобы не так, как в крайнем путешествии, посвященном разборкам с тобой и твоими адептами! Откуда у тебя их столько?! Как тебе еще и наблюдателя удалось под это дело подбить?! Подумать только! Одно из самых могущественных существ… наверное, самое могущественное, не считая остальных наблюдателей, выступает на твоей стороне, словно так и надо! Будто бы это — какая-то норма! Хотя нормы в этом нет! Как?! Я спрашиваю еще раз — как тебе это удалось?!»

— Не спрашивай об этом, потому что я все равно ничего не расскажу! — покачиваясь, отшатнулся от меня канделябр. — Я не пойму, откуда у тебя вообще силы, чтобы сражаться со мной! Более того, я не могу понять, каким образом ты смог вырваться из ловушки, которую так тщательно готовил для меня! — лицо фонарщика было достаточно сильно искажено.

Он смотрел на меня с ненавистью! Я понимал, что в его планах было как можно скорее со мной разобраться и что мое пробуждение эти самые планы разбило в пух и прах! На самом деле, я испытывал от этого неподдельное удовольствие. Знаете, будто бы сотворил что-то гаденькое и наблюдал за последствиями. Конечно, подобное нельзя считать правильным или хорошим, но так было, и я не стану отрицать или скрывать подобного, потому что это не подходит мне по характеру.

— В таком случае, думаю, раз уж у меня не получилось договориться с тобой по-хорошему, пусть я честно старался, сделать таким образом, чтобы ты угомонился, не применяя при этом грубую силу, то пришел тот самый час, когда мне придется надавать тебе по голове! — сказал я, потому что понимал, что еще одного раза вот так очнуться от забвения у меня просто не будет, потому что не получится отыскать подвох в происходящем и, таким образом, автоматически найти выход.

— Ну, давай, братан, в таком случае, покажи мне то, каким ты был раньше! А то я думал, что ты как-то сдулся! Но нет! По всей видимости, ты не только не сдулся, но и не поменялся! Я вижу это в твоих глазах! Наконец я вижу это в твоих глазах и чувствую это! — фонарщик рассмеялся, после чего вскинул обе руки в жесте воздания хвалы богу тяжелой музыки. После этого он подпрыгнул и ударил стопами по земле. Да, этот дядька никогда не мелочился и если избирал метод борьбы, то атаковал сразу, из всех орудий. До этого я даже был несколько удивлен его поведением, и вот наконец все встало на свои места. Для него также все устаканилось.

Поначалу мне пришлось вести сражение вручную. В принципе, по первым результатам рукопашного боя я даже подумывал о том, чтобы так же продолжить. Дело заключалось в том, что это было крайне интересным, но, как только я добрался до меча, так сразу схватил его поудобней.

— Дядька, я не смогу бить тебя в полную силу, но поверь, тебе даже так не понравится! — я рассмеялся. — В принципе, вот эта штуковина — крайне хорошее весло, которым я буду размахивать прям как веслом! Как оглоблей! — сосредоточившись, я размахнулся плоской стороной меча, после чего жахнул с прекрасной оттяжечкой.

Получилось, на самом деле, в разы лучше, чем я того ожидал. Та энергетическая волна, которая получилась, она была какой-то нереально широкой и направилась прямо в канделябра. Он-то, дурачок, думал, что все будет до невероятного просто и что я чуть что сдамся! Он-то думал, что стоит ему прыгнуть в межпространственную дыру, чтобы впоследствии выпрыгнуть передо мной или за спиной у меня и нанести мощный удар, но не тут-то было!

Он не знал о том, что Рассекатель может воздействовать на пространство и время. На тот момент с этим столкнулся только наблюдатель, и вот теперь еще и мой враг выхватил по полной программе. Его буквально вытолкнуло из пространства прыжка ко всем негодяям и, после уже, несколько десятков метров в воздухе крутило с такой силой, какую я не ожидал. Это дало мне повод улыбнуться. Ведь не я же его ударил? Нет! Не я. Его ударило пространством. Конечно, некоторые силы я к этому приложил, но не сказать что много и не сказать что они прямо были какими-то колоссальными. Так, чуть-чуть!

Поэтому я до сих пор считаю, что моя совесть перед Нионой чиста в рамках воздействия на ту сторону мира-монеты чуть более такими… как бы так сказать-то… чуть более мягкими и практически не подразумевающими под собой боли и страданий.

Фонарщик, приземлившись по касательной, катился, перекатывался и все это на очень высокой скорости, и я так и не понял, каким образом, но в итоге он остановился, причем встав на ноги.

— Ух, как же неплохо! Ух, как ты можешь! Ух, как прекрасно! — весело проговорил фонарщик, после чего промокнул рукавом кровь, потекшую из носа.

Меня это позабавило. Правда, не сказать, что прямо сильно, а все потому, что... как бы так сказать-то… в общем, я видел решимость в нем, и этой решимости было столько, сколько совершенно меня не радовало.

— Давай, дядька, нападай! — сказал я, и тут промелькнула мысль о Чарльзе и полном отсутствии понимания того, где же он запропастился и каким образом канделябр смог перенаправить его атаку на меня, причем, не напрягаясь. Еще спустя миг, увернувшись от нескольких сильнейших колдунских молний, которые полетели в меня, я еще раз размахнулся мечом, как веслом, после чего ударил, только на сейчас раз не по большой области, чтобы не подпустить к себе врага, а сконцентрировав внимание на тоненькой полоске энергии, что полетела вперед с невероятной скоростью. Канделябр прыгнул куда-то высоко в воздух, после чего начал планировать на меня. В это время дядька щелкал пальцами, языком и хлопал в ладоши, направляя чередой, огромным потоком, новые, и новые, и новые атакующие колдунства, от которых я был вынужден уворачиваться.

Конечно, я мог и лупануть в ответ, чтобы этого дядьку выбросило еще выше, но посчитал подобное не совсем правильным. Тем более, на тот момент я уже принял окончательное решение повязать его, чего бы мне это ни стоило!

— Ну, давай, слабак! А то я не могу понять, ты действительно хочешь поквитаться со мной или нет! Или все, что ты рассказывал — пустое сотрясание воздуха ради пустого сотрясания воздуха! Что нет в тебе силы к тому, чтобы воплотить свое желание в жизнь! — рассмеялся я, в очередной раз уйдя от серии колдунских атак.

Спустя несколько секунд мой враг приземлился и рассмеялся в ответ. Мне показалось, что наконец я смог достучаться до него, вывести из зоны комфорта и равновесия и что теперь у Чарльза появится шанс влезть в его голову таким образом, чтобы это не перекинулось на меня.

Кстати говоря, я понимал, что все происходящее — реальность. Я чувствовал чудовищную боль в предплечье, которое было фигурно изрезано ножом для проведения ритуала. По всей видимости, канделябру немного не хватило времени, чтобы закончить рисунок, и по этой причине он не смог активировать колдовство. В связи с этим же, скорее всего, он намеревался сковать меня любым образом. Ведь отправлять к Сновидцу не было никакого смысла, ибо я нужен был ему живым. Конечно, в рамках тех обстоятельств, что были тогда, у него могло быть еще две попытки, но я знал, что он ими не станет пользоваться без крайней необходимости, хотя бы потому что, в рамках его мести мне, на столе проведения ритуала должен был быть я… иначе бы он не дернул бы меня на ту сторону.

— Что-то я заигрался с тобой… а играть не должен… не должен был как минимум, — весело проговорил канделябр. — Но теперь-то я точно уверен что это — ты, а не какой-то старик, которого по какой-то причине случайно сюда закинуло! — он рассмеялся. — Ведь я потихоньку время от времени наблюдал за тобой, пока ты тут шарился, и не мог понять той причины, по которой о тебе не расходятся волны твоей былой славы! Что ты практически никуда не влезаешь и нет постоянных боев за честь и славу, за какое-нибудь прекрасное будущее и так далее! — фонарщик рассмеялся, а мне стало не по себе.

Дело заключалось в том, что он таким образом припоминал мне мою речь, которую я произносил, когда сражался с ним в первый раз. Это было, конечно, интересно — послушать вот такую-вот подколку с его стороны, но я предпочел бы все же обойтись без подобного, а все потому, что… ну, неприятно это было! Тем более, тогда, в нашу первую встречу, я думал, что она же будет последней, и считал, что все, что говорю — истина… а впрочем, я до сих пор считаю, что все сказанное мной должно было быть истиной, жаль, что получилось только отчасти.

— Слушай, ну зачем же ты так грубо, а? — хмыкнул я, на самом деле стараясь воздействовать на совесть канделябра. — Я ж тогда серьезен был! И сейчас серьезен! А не стал поднимать кипиш, потому что смысла в этом нет. Тем более, вообще было не понятно, что происходит, — я запнулся. — Потом, конечно, пришлось заявить о себе, иначе ситуация могла выйти из-под контроля, но я об этом не жалею! Таким образом, я быстро выяснил, кто и что задумал… Частично выяснил, и вот наконец, после всех тех событий, мы вновь сражаемся один на один, — тут меня дернуло поинтересоваться: — А драконы-то тебе для чего нужны были?

И вот этот вопрос заставил канделябра нахмуриться, после чего улыбнуться и дать хороший ответ.

— Драконы мне нужны были только для того, чтобы избавиться от них, — он улыбнулся. — В новом мире не должно быть места таким ужасным существам! В связи с этим их необходимо оставить в этом, чтобы они вместе с ним ушли, без возможности вернуться, — враг рассмеялся, а я понял, что там все завязано на колдунствах, и решил, что не стану лезть к нему с разного рода вопросами, потому что вряд ли чего смогу понять, а время тратить уже было не комильфо.

— Ладно, последнее, о чем я хочу поинтересоваться, — сказал я, — а после продолжим и будем уже биться до победы одного из нас, — в тот момент я вздохнул, после чего свободной рукой указал в сторону многовековника. — Вон тот столб энергии — это энергия многовековника, которая необходима тебе, чтобы завершить ритуал?

Этот вопрос заставил канделябра скорчить не совсем понятную рожу. Точнее, как, рожа-то была непонятной, а вот её значение достаточно легко прочитывалось. Даже не надо было думать о смысле.

* * *

— И вы, ах-а, опять вступили в бой? — поинтересовался Меч с присущей ему легкой небрежностью в голосе.

— Нет, не вступили, — сказал я. — А вот в этот раз я уже разрубил многовековник.

Те, кто присутствовал на нашем небольшом собрании, не поверили в услышанное.

— Я размахнулся и острием направил в сторону дерева рассекающую волну. Максимально тонкую, какую только мог представить, и невероятно сильную, — я чмокнул губами. — Спустя мгновение после этого великое и древнее дерево раскололось на две части, — я вздохнул. — Помните те невероятно страшные звуки, которые раздались на всю округу непонятным страшным воем? Помните, еще полыхнуло сначала красным, а потом зеленым? — спросил я. — Так вот, это тот столб света разлетелся на огромное количество пылинок, а многовековник на две части. В тот же миг фонарщик заорал так, словно не просто ударился мизинчиком, а будто бы ударился обо что-то крайне горячее!

— Да ладно?! — выдохнули все. — Ты уничтожил многовековник? — спросили они, продолжая не доверять мне.

— Я? Уничтожил? Нет… я его рассек на две части, не более того, — я пожал плечами. — Это было необходимо для того, чтобы прекратить начатое колдунство до его финальной фазы, а учитывая тот факт, что моя рука сильно кровоточила и что дорисовывать на плоти оставалось совсем немного, действовать пришлось решительно и в то же время дерзко.

— Ты же шутишь, да? — поинтересовался Мультан, уставившись при этом на меня так, словно я был умалишенным.

— Нет, я серьезно. — ответил я. — Я разрезал напополам многовековник. Я сделал это одним ударом, в который вложил немало сил, и таким образом лишил канделябра его стремления. Я уничтожил источник колдунской энергии в том огромном количестве, которое там было и… все… — улыбнувшись и пожав плечами, я посмотрел на Ниону. — А потом… а потом мне пришлось сражаться против канделябра дальше, только тот больше себя не контролировал.

— Рассказывай, — как-то холодно и сухо сказали все, кто окружил меня.

Все же их реакция была понятной и даже правильной, учитывая, что именно я уничтожил.

— Канделябр, кажется, в тот самый момент потерял опору. Контроль. Чувство страха и прочее. И начал нападать таким образом, что меня отбрасывало от каждой его тычки, а они были не то чтобы прицельными, а прямо ювелирно вымеренными, от чего мне, честно говоря, было крайне несладко. Думаю, если бы там и тогда еще и духоборы были, то меня просто растерзали бы, — сказал я. — А так, ну, я столкнулся с одним безумцем, который пытался атаковать меня и которого не очень-то хотел атаковать я. Ничего нового или сложного не было, и знаете, до этого канделябр был более изобретательным. Каждая его тычка была логичной, хитрой, с какой-то заковыркой и подпитывалась любопытством. Все, что он делал, имело определенную грацию, а тут… начался полнейший хаос, пусть и прицельный. Он просто лупил, можно сказать, что не глядя, и пытался задеть меня. В принципе, я не могу сказать, что все его действия были прямо совсем безрезультатными. Он задевал меня осколками и в большом количестве, и от этого мне было нехорошо. Еще рука болела все сильнее, и от этого я прямо чувствовал, как все больше бросало в озноб. Видимо, крови я терял гораздо больше, чем мог себе позволить или чем предполагал, в связи с чем состояние становилось хуже с каждой минутой боя, а вот для канделябра, кажется, ничего не значило то количество колдунств, которыми он сыпал, практически превратившись в ударный или барабанный оркестр.

— А что с многовековником? Он же как-то обвалился, наверное? — спросил Фрил, которому было несколько не по себе от услышанного, но который сохранял спокойствие.

— Нет, не совсем так… многовековник начал испаряться. Он разделился на две части, да… и начал растворяться в воздухе. Кстати, это было красивым зрелищем, учитывая тот факт, что он рассыпался на маленькие, светящиеся желтым и зеленым крупицы! Это было как-то так… чудесно и залипательно, что мне прямо не нравится мысль о том, что пришлось променять такое удивительное зрелище на сражение с канделябром. Ведь я мог побыть с Кайсой… Но нет, этот фонарщик продолжал атаковать, и мне даже пришлось один раз пойти на уловку, которую я придумал, чтобы меня не снесло ко всем неблагопристойным личностям той волной колдунств, которые фонарщик выпустил практически одновременно, — я улыбнулся. — Повернув меч веслом, я не просто поднял его над головой, а даже прогнулся назад, после чего, со всей дури, скрутился вперед. Удар был рассчитан на большую площадь, в связи с чем та ударная волна, возможно, воздушная, что получилась, подкинула меня высоко в небо. Настолько, что чаша многовековника оказалась далеко внизу…

— Вот это ты перестарался, — сказала Вирта, хотя в её словах играли чуть другие нотки, которые достаточно жестко подкалывали меня. Хотя подкалывала она меня или нет, я понимал, что рубанул слишком мощно, о чем честно признался точно так же, как и о том, что испугался, когда взлет завершился и мне предстояло продолжительное пике вниз.

— Я думал: «Ну вот и все! Зато как эпично!» — сказал я, рассказывая об этом друзьям и семье, — Но долго думать у меня не получилось, потому что фонарщик, озверевший от ненависти ко мне, прыгнул в небо и продолжил атаковать. Так что мы превратились в два плохо пилотируемых летательных аппарата, что продолжали сражение. Я — взмахами оглобли и энергетическими ударами. Канделябр всем, чем только мог, и в таком количестве, какое мне до самой встречи со Сновидцем, наверное, будет снится… Он действительно сыпал ими как рисом или еще какой-нибудь крупой на свадьбе, и мне от этого было не то чтобы не по себе, а откровенно ужасно! Правда, думать или заострять внимание было некогда, потому что каждую секунду приходилось что-то делать! Вдобавок, поскольку мы были в воздухе и каждый взмах оглоблей относил меня в сторону, то приходилось еще отталкиваться теми волнами, которыми я бил, таким образом, чтобы если и разбиваться, то примерно там же, откуда взлетел. А еще я понимал, что в тот миг, когда переборщил, скорее всего, проиграл.

Я выдохнул и замер. Все, кто собрался послушать эту историю, наоборот, вдохнули и замерли. На самом деле, со стороны это было достаточно забавно. Но только со стороны, потому что, знаете, бой, который мы вели с канделябром, был таким… красочным, и это при том, что многовековник продолжал растворяться. Медленно. По крупицам поднимаясь в воздух. И, казалось бы, колдунские силы в связи с этим должны были уходить у моего врага, но нет. Они оставались ровно такими же, как и до того, как я рубанул так, что об этом можно сказать «от души». При этом канделябр ещё предпринимал попытки сделать прыжок, и иногда у него это получалось, в связи с чем я понял: он вряд ли разобьется. Возможно, если правильно все рассчитает, просто не кисло так прокатится кубарем по земле, но не более того. Однако спустя несколько секунд воздушного боя в голове созрел определенный план.

— Мы продолжали наше падение не знаю с какой высоты. Достаточной, чтобы об этом можно было сказать: «Было настолько высоко, что просто так дышать было практически невозможно!» — сказал я. — От того мне крайне удивительно, что от исполненного мной удара мне руки не оторвало и что подкинуло вверх, а не, скажем, сразу, на месте, не расшибло моим же ударом, но это лирика и не особо важная! — проговорил я, после чего, почувствовав, что кто-то что-то собирается сказать, выдал следующее: — В моей голове достаточно внезапно появился план, который говорил о том, что мне надо будет сделать удар на самом подлете к земле, — быстро выдал я. — Конечно, я понимал, что шанс на успех равен плюс-минус одному проценту, но на тот момент мне в любом случае надо было что-то сделать, поэтому я начал группироваться таким образом, чтобы большую часть времени лететь лицом вниз… в направлении земли, — я вздохнул. — Сказать, что было страшно, значит просто промолчать. Но мой страх прерывался частыми колдунскими атаками канделябра, так что с этим и в этом плане все было достаточно неплохо! Более того, скажу следующее: он сам не понимал, насколько сильно помогал мне. При этом он боялся подлететь вплотную, а я думал о том, что неплохо было бы выпустить случайную очередь из автомата, чтобы на время обеспечить себе спокойствие. Таким временем было избрано то, которое потребуется для просчета и нанесения удара в сторону земли, чтобы не расшибиться! Опять же, я понимал, что драконоборские доспехи были рассчитаны на то, чтобы выдерживать сильные удары, но в тот момент и там прекрасно осознавал, что такого они уж точно не смогут вытерпеть! — я рассказывал и видел в лицах не только заинтересованность и переживания, но и желание вставить пару слов, в связи с чем не останавливался ни на секунду. — И вот, увернувшись от очередного файербола, направленного в меня, одной рукой, спешно и борясь с потоками воздуха, я снял со спины автомат и начал отсчитывать. В голове был следующий план: как только пройду кромку чаши, так сразу выдам очередь вокруг себя, чтобы таким образом заставить канделябра ретироваться куда-нибудь, после чего необходимо будет собраться с силами и ударить в направлении земли таким образом, чтобы та энергия, чтобы та высвобожденная волна смогла меня затормозить за несколько метров до земли и чтобы она опустила меня если не мягко, то хотя бы не всмятку.

Как только я поравнялся со скалами, над которыми не так давно возвышался многовековник, так сразу, в полете, в танце парения… Хотя зачем я обманываю или кого пытаюсь убедить в том, что это было парение?.. Это было натуральным падением, в котором меня кидало из стороны в сторону… Ну, не важно! Ха! Главное, что мой план сработал и, выдав очередь вокруг, услышав клацанье затвора, я выбросил автомат подальше, чтобы он, по воле случая, не накрыл меня сверху. Нет, ну ведь правда, было бы крайне глупо, если бы мой план сработал, а потом, на голову, как в мультиках, приземлилось бы что-нибудь весомое и явно крайне твердое? Вот я думаю, что было бы глупо, в связи с чем, просчитывая этот вариант, я отбросил оружие, прошедшее со мной немало, в сторону, после чего сгруппировался и вновь посмотрел на быстро приближающуюся землю.

— Было просто чудовищно страшно! — сказал я, повествуя историю битвы против канделябра. — Но ничего не оставалось, поэтому я ещё раз выгнулся назад, после чего изо всех сил скрутился, чтобы послать вниз плотный поток или даже сгусток энергии Рассекателя и своей собственной. Да-да, это оружие, несмотря на свой статус, неплохо высасывало силы и энергию! Но «неплохо» не значит «всю за раз», за что я был признателен тому колдунствующему кузнецу, кто их выковал, — рассказывал я, ни в коем случае не оттягивая момент завершения своей истории, нет! Просто отвлекаясь от воспоминаний, что мелькали перед глазами и заставляли потеть, даже несмотря на то, что я просто сидел.

— В тот момент, когда я в очередной раз воспользовался Рассекателем, я услышал наимощнейший треск. Оружие, которое было предназначено для борьбы против драконов, не выдержало и начало рассыпаться. В итоге острие, которое было чуть ли не больше меня, подхваченное порывом воздуха, взмыло в небо, а в руке у меня осталась от него только рукоять. — сказал я, и тут Кайса не выдержала, спросив:

— И как ты умудрился с этим справиться?!

— На самом деле, никак. Мой план пусть и сработал, и даже неплохо, но я все же смачно упал и покатился кувырками вперед. Все это сопровождалось громким лязгом доспехов о скалистую местность. Где-то там еще автомат разбился о скалу, но я этого не увидел… Так вот, я катился, благо, будучи наученным опытом сражения с наблюдателем, я надел шлем, достав его из сумки с расширенным пространством. Ещё, что было очень хорошо сконструировано, он не давал голове или шее, не знаю, сильно наклоняться в стороны. Конечно, в бою это накладывало некоторые ограничения, но вот тогда, в ту самую минуту, я был до безобразия рад тому, что они были.

После моей «прокатки» по скалам встать было крайне сложно, и получилось не с первого раза. Однако я поднялся. В следующий миг в землю, а по факту, в скалу вонзился меч. Звук при этом был настолько звонкий, что отдался во внутренностях, и только тогда я обнаружил, что продолжал удерживать в руке рукоять. Она была здоровой и вполне могла использоваться как оружие, при должной сноровке. В принципе, даже без таковой, рукоятка была лучше и больше, чем ничего, в связи с чем, подумав секундочку, я принял стратегически важное решение не расставаться с единственным оставшимися у меня оружием, что и на оружие похожим не было. Только смех сквозь слезы.

Следующим делом я посмотрел вокруг в попытке найти канделябра, и я нашел. Он лежал на земле без сознания. Видимо, приземление получилось не самым удачным, и в этом плане удача улыбнулась мне чуть больше. А может быть, и наблюдатели подсуетились, учитывая тот факт, что их пробудили вы, ребята, — я указал на Ниону, Фрила и Жупелку, что вообще на некоторое время превратилась в одного из высших существ, представляющих собой общее сознание, следящее за условным порядком.

— И что ты сделал? Ты же победил?! Да?! — поинтересовался Мультан. — Правда, для этого уничтожил многовековник…

— Слушай… что ты с этим многовековником?.. — поинтересовался я. — Колдунства никого не покинули? — спросил я с наездом и увидел очередной парад перекошенных физиономий. — Как я заметил, никто ничего не потерял! Так что, ребятушки, не надо мне тут рассказывать о неправомерности моих действий! Тем более, из того огромного дерева в итоге появилось небольшое, красивое и словно сообщающее, что это — начало нового и прекрасного времени! — я усмехнулся, правда, никто этого не оценил.

Почему это было так, я так и не понял.

— Рассказывай, папа, что дальше-то? — сказала Ниона, которая, наверное, была больше остальных вовлечена в рассказ о моем противостоянии, нежели остальные, что подвисли на вопросе многовековника.

Кайса тоже была сосредоточенна, но скорее всего, потому, что не совсем понимала значимость этого дерева и реакцию окружающих на мои слова.

— Я двинулся в сторону канделябра, а он, зараза такая, начал двигаться. Причем, знаете, достаточно резко и бодро. Я понял, что наше противостояние не окончено, в связи с чем крепче сжал в ладони рукоять меча. Я не понимал… точнее, не до конца понимал, каким образом она может мне помочь и сможет ли вообще! Еще я пытался понять, где находится Чарльз. Мне вообще было непонятно, куда он делся и почему не участвует в наших разборках. Как оказалось позже, он все время был не так далеко, просто, забравшись в мои мысли, скрывал свое присутствие. С его стороны это было вполне неплохим решением проблемы. В смысле, не показывать себя мне и, скорее всего, канделябру, потому что тот тоже не понимал, откуда ведется атака по разуму, в связи с чем время от времени его глазки бегали. Не заметить подобного было нельзя, благодаря их размерам.

— Ах-а, получается, фонарщик встал на ноги, и вы продолжили, так? — весело поинтересовался Меч, которому моя история очень нравилась.

Кажется, он видел во мне настоящего мечника-героя, который мог бы навести шороха на той стороне мира-монеты… В принципе, скорее всего, ему было бы интересно встретиться со мной до встречи с Нионой, для того, чтобы совершить нечто такое, что можно назвать «подвиг мечника».

— Ну да… он просто встал. Я старался доковылять до него раньше, но у меня не получилось, — сказал я. — И вот мы вновь встали друг напротив друга.

— Ты… ты… как ты это делаешь? — поинтересовался канделябр, чьи глаза пылали огнем ненависти. — Почему?! По какой такой причине я не могу с тобой справиться?! Ведь ты же был у меня в руках! Ты же практически проиграл мне! Я же практически смог сотворить чудо объединения и отделения от создателя! — истерически прокричал фонарщик.

Мне от этого стало не по себе. Ну, еще мне было не по себе от ранения руки, которое тот мне нанес фигурным рисунком и от которого мне планомерно становилось все хуже, и на тот момент, знаете, было такое чувство, словно начал потеть во время простуды с высокой температурой. Вот я чувствовал себя крайне никудышно, и самым обидным было то, что я не мог сдаться. У меня не было ни единого шанса опустить руки и прекратить сражение. От этого внутри было вдвойне нехорошо, однако я ничего не мог с этим поделать.

— Как-как? Ну, вот так. Слегка напрягаясь, однако стараясь не предать заветы нового героя, потому что они кажутся мне единственными правильными и способными сделать вашу сторону мира-монеты великолепным местом, в котором все народы будут жить в относительном мире, — сказал я тогда фонарщику и рассказал об этом, когда мы встретились всей компанией, после чего окинул собравшихся взглядом и остановил его на дочке. — Понятное дело, что всегда будут такие, кто с чем-то по каким-то причинам не согласен, но таких будет меньшее количество, и таких будет становиться меньше, меньше и меньше. Со временем, конечно, — сказал я, пожав плечами. — Самое главное, и я поверил в это, что всем надо научиться слушать, слышать и договариваться!

— И как? Подействовали, ах-а, твои слова на того, кто был готов сражаться до самого конца? До отправления, ах-а, на встречу со Сновидцем? — поинтересовался Меч, и тут я сказал одну интересную вещь.

— Знаешь, как бы то ни было, но наш знакомый боялся повторной встречи с хранителем той стороны, что расположилась на обратной от жизни, — хмыкнул я, — Это было одной из тех причин, по которым он так сражался и отказывался сдаваться, — на моем лице появилась улыбка.

— Ладно, это, конечно, очень интересно, но, скажи, как же все закончилось? Ведь вы тогда были в плюс-минус одинаковом состоянии, правильно? — спросил Мастер, который предпочитал внимательно слушать, пусть при этом делал такой вид, словно он вообще не при делах.

Самым забавным было еще то, что некоторые из собравшихся, так или иначе, в прошлом, причем не таком отдаленном, пытались уничтожить многовековник и сейчас слышали о том, что скорее всего из этого получилось бы «ничего». Что они просто потратили бы силы, время и в итоге остались бы ни с чем.

— Да, как бы так сказать… — хмыкнул я. — Мы вновь сошлись в битве. На этот раз канделябр уже не прыгал. Кажется, к той секунде он растратил большую часть колдунских сил и превзошел все мыслимо-немыслимые пределы, в связи с чем уже не мог использовать критические колдунства и такое же предельное колдовство, которым так лихо пользовался в самом начале. Да и его атаки стали гораздо реже, не такими сильными, как до этого, и потеряли в точности. Правда, даже несмотря на это, проще не стало, а все потому, что я тоже крайне истощился и уже не мог нормально уклоняться. Время от времени о меня разбивались достаточно сильные колдунства и практически роняли на землю. Только благодаря драконоборским доспехам я оставался на ногах, пусть и отшатывался назад. Вот так: он бил, а я подходил все ближе, сжимая рукоять меча в руке. С каждым ударом, принятым доспехами, мне становилось все тяжелее, да и сами доспехи ощущались все более плотными. Не знаю, как объяснить. Они словно сжимались, хотя это было не так. Становилось как-то тяжело дышать, и когда до фонарщика оставалось, не знаю, десяток метров, я почувствовал острое желание снять их, но понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя, и тут произошло чувство падения. В глазах на миг потемнело, а потом я понял, что не вижу перед собой врага, который отказался сдаваться после поражения. А ведь уничтожение основного источника энергии его плана можно было считать ничем иным, как поражением. Это понимал я, это понимал он. Это, думаю, понимаете и вы, — проговорил я, после чего провел ладонью по лицу. — Но я не остановился и продолжил идти вперед. Мне казалось, что это — единственное правильное, что я мог сделать. Мне казалось, что канделябр никуда не делся, просто я перестал его видеть. Мне казалось, что это — проделка Чарльза, который наконец смог что-то сделать, — я посмотрел на существо, созданное одним хорошим создателем брумголов. — В принципе, все именно так и было, да, чудовище ты этакое? — обратился я к существу, созданному руками и наделенного жизнью только благодаря безмерному таланту одного колдуна.

При этом, в голосе моем была нежность и не было никакого наезда. То есть само выражение, конечно, можно посчитать содержащим в себе предъяву, но её, по факту, не было.

— Хорошо… понятно, — Фрил кивнул. — А потом ты смог нащупать врага и ударил его, правильно? — поинтересовался он и попал в яблочко.

— В общем и целом, да, — ответил я. — Я шел вперед, выставив руку, и в какой-то миг почувствовал, что ладонь во что-то уперлась. Спустя мгновение о меня разбилось мощное огненное колдунство. Меня покачнуло. В глазах вновь потемнело, но я не дал сознанию ни единого шанса отделиться от меня. Я нанес удар рукояткой так, как если бы в руке был бы полноценный меч. Просто размахнулся и впечатал туда, где должен был быть живот врага. В голове в этот самый миг раздался мой же голос. Такой, отдаленный и уставший. Он сказал: «Почти все… почти все закончилось».

Я вздохнул, потому что вновь ощутил, как мне тогда было плохо. Повисло безмолвие. Никто не решался встрять в рассказ. Более того, та тяжесть, которая воцарилась, она ощущалась, буквально, физически. Я не знал, как об этом еще сказать… В любом случае, все ждали окончания моего повествования на такой ноте, которой могло придавить как горой.

— Туман, опутавший глаза, сошел за секунду, и я увидел перед собой фонарщика, который медленно опускался вниз. Рука с рукоятью ослабла и повисла. Ноги были как ватные, но я продолжал держаться изо всех сил, что только остались. Опускаться было нельзя. Ни в коем случае. Тут же, в метре от нас, показался Чарльз, который, вот только в этот миг, оказалось, что почти все время был рядом и так или иначе, но влиял на бой, пусть пользы от него оказалось не так много в самом столкновении… даже нет, немного наоборот… если бы фонарщик не смог перенаправить большую часть его наваждения на меня, может быть, было бы легче, но это не так важно. Главное, что на тот миг, наконец, все, в большинстве своем, закончилось. Фонарщик сползал вниз. Так он встал на колени, очень медленно. А после распластался на земле. Он был без сил. Без единой возможности продолжать сражение. Я тоже был таким, но продолжал стоять на ногах.

«Снимай доспехи, — обратился ко мне Чарльз. — Снимай доспехи, иначе задохнешься!» — сказал он, и мне ничего не осталось, кроме как сделать то, о чем он говорил.

Времени на это ушло немало, однако справившись и сбросив их с себя, я наконец смог более-менее нормально вздохнуть. По коже под мокрой от пота одеждой ударил холод, и он немного отрезвил меня. Отчасти благодаря этому я смог продолжить двигаться. Тогда я подошёл к лезвию, торчащему из скалистой местности, натянул один рукав, сделал надрез, после чего сорвал его и перевязал предплечье.

«Все нормально, теперь он никуда от меня не денется. Теперь я полностью контролирую его», — сказал Чарльз, не покидая моего разума.

— Эти слова дали мне возможность подойти к ограждению, за которым до этого была громадина многовековника. Я подошел, чтобы посмотреть, что осталось от него, если хоть что-то осталось, и увидел небольшое деревце, которое светилось белым и желтым, и от этого мне стало как-то так хорошо. Как-то так тепло, что даже появилось немного сил, — рассказывал я друзьям и семье, что переживала за меня, наверное, даже больше, чем я тогда переживал за себя. — Увидев небольшое деревце, я развернулся на месте и пошел туда, где лежал канделябр. Там же, в метре, валялись доспехи, рукоять и сумка с измененным внутренним пространством. Я подумал тогда о том, что бросать доспехи таким образом ни в коем случае нельзя. В связи с этим пришлось потратить немного времени, чтобы спрятать их в колдунствами созданную сумку. Потом я взял рукоять и направился с ней к лезвию, что торчало из скалистой земли… не знаю, можно ли так сказать или нет, ну да ладно.

Я подошел к оружию, что едва не уничтожило меня, посмотрел на него, затем на рукоять, и принялся с её помощью раскачивать лезвие взад-вперед, чтобы вытащить. Вошло оно достаточно глубоко и не хотело двигаться… сначала… но спустя несколько минут все же поддалось, и так, медленно, по сантиметру, то упираясь, то надавливая, то ударяя ногой по плоскости, я смог достать кусок колдунсткой стали из земли. Аккуратно спрятал в сумку… благо внутренностям совершенно все безразлично, что хранится внутри, в связи с чем я не боялся, что лезвие разрежет хранилище, тем самым вызвав нарушение пространственного колдунства-колдовства. Туда же я закинул рукоять. В тот миг я думал о том, что никакой артефакт не заслуживает участи быть оставленным на месте битвы. Я понимал, что мне или кому-то из вас придется отдать его обратно в хранилище «Великого знания», в связи с чем и старался ничего не потерять. Еще я посмотрел по сторонам, чтобы отыскать взглядом автомат, но от него остались только детали, которые разлетелись в разные стороны. А дальше настало самое неприятное…

— И что же могло быть неприятней того, что ты уже описал? — поинтересовался Фрил, который сильно морщил лоб, словно не веря моим словам.

— Я понял, что мне придется каким-то образом тащить на себе фонарщика, — ответил я. — Что мне в любом случае надо доковылять до Мультана, потому что он был тем единственным, кто мог прыгнуть нас хоть куда-нибудь. Чарльз от этой моей мысли был не в восторге, однако ничего не смог возразить, потому что понимал, что это — правильное решение. Также брумгол не мог убежать, чтобы позвать на помощь, потому что был привязан к фонарщику, ибо установил полный контроль над его разумом. Побежать искать друзей могло значить лишь большой риск, а мы не были готовы к такому. Кстати, я тогда еще ждал Сновидца, который должен был появиться, но тот словно игнорировал нас, позволяя «наслаждаться» новыми миропорядками, которые были приняты со слов и действий Нионы. Возможно, теперь хранитель той стороны от жизни и проводник душ в свое царство будет терпеливо ждать того момента, когда сможет забрать канделябра… Не знаю, это не имеет значения.

— И что, ты потащил его туда, где оставил Ниону и Мультана? — поинтересовался Циф, что до этого момента не сказал ни единого слова.

— Знаешь, да, — честно ответил я. — Мне ничего кроме этого не оставалось, и по этой причине я сделал то, что сделать должен был. Тем более, оставлять его там не было никакого смысла, потому что могло стать причиной… ну, в принципе, я об этом уже сказал, — я откашлялся. — Поэтому я просто взял его за руку и потащил за собой. Двигаться приходилось спиной вперед, и это было не сказать что очень удобно. Благо, хоть Чарльз помогал мне всеми силами, что у него есть, — я посмотрел на создание, которое действительно неплохо так помогло мне, пусть я этого, во всяком случае, поначалу, и не ощутил. — Вот так вот мы его и тащили… Я рискнул бы закинуть его на спину, но это же фонарщик! Я слишком маленький для подобных трюков!

Эти слова немного разрядили обстановку, потому что друзья рассмеялись, после чего Меч задал интересный вопрос:

— Слушай, ах-а, а почему за руки тащили? Ведь, за ноги, ах-а, было бы действенней!

— Если бы я хотел бы ему отомстить еще больше или, скажем, если бы у меня было желание содрать ему все спину, то да, было бы действенней, — сказал я. — А так, я в этом не видел никакого смысла. Единственной целью для меня было — встретиться с Ниошкой, Кайсой, Мультаном и Эдифиной, сколько бы времени ни пришлось бы на это потратить, — сказал я, разведя руками. — Так что я пошел. Правда, было непросто, и я даже начал думать о том, что сражение, пусть и было тотально сложным, было как-то легче, чем все то, что следовало за ним. Конечно, может быть, я и ошибаюсь, но на тот момент у меня были именно такие мысли, — я пожевал губами. — Так что, господа хорошие, не думаю, что смогу рассказать что-то интересное про нашу дорогу. Ну, кроме тех моментов, когда я говорил, что надо остановиться, чтобы перевести дух, — в этот миг я хмыкнул. — М-да… все же, знаете, возраст постепенно дает о себе знать и… в общем… Если бы все происходило бы лет двадцать назад, думаю, я бы даже не почувствовал бы той прогулки, которая у меня была, а тут… Каждые минут пять приходилось останавливаться и переводить дух. Спина болела настолько сильно, что вполне справлялась с задачей поддержания меня в состоянии адекватности и способности к продолжению моего пути. Кстати, я даже несколько монахов встретил, и они были не особо рады увидеть меня, тащащего канделябра, причем настолько, что разворачивались и уходили туда, откуда пришли, что тоже вполне неплохой вопрос.

— Какой такой вопрос? — поинтересовался Мультан, мотнув при этом головой.

— Откуда они вообще взялись там? — хмыкнул я. — Вот какой вопрос! А все потому, что на той дороге я ни по пути к многовековнику не увидел ни единого ответвления, ни на обратной дороге тоже. Я внимательно смотрел по сторонам, но как мне показалось, по сторонам было пусто. Может быть, конечно, я не прав в этом умозаключении, но другого у меня просто нет.

— М-да… и долго ты шел к ним? — теперь уже свой вопрос задал Порег, который, как и Циф, сохранял безмолвие и внимательно слушал.

Только раз он отвлекся, и глаза его сверкнули каким-то таким ярким и в то же время не самым приятным или не самым чистым светом, чего я, честно говоря, не ожидал. Это случилось в тот момент, когда я сказал, что срубил многовековник. Учитывая тот факт, что этот дядька изначально планировал избавиться от дерева, такая реакция, конечно, понятна, но… это было не совсем приятно увидеть.

Также хочу вот о чем сказать касаемо этого старика — его разочарованию не было предела, когда я сказал о том, что на месте срубленного титана появилось небольшое, аккуратное деревце. Живое, красивое и будто готовое к светлому будущему! И если ты, читатель, поинтересуешься: «А почему именно светлое?» — я вот что отвечу вопросом: «А разве есть что-то плохое в том, чтобы стремиться к свету даже тогда, когда этот свет кажется далеким, недостижимым и прекрасным?!, — после чего скажу: — Нет, нету!»

Возможно, как раз это именно то, что позволяет миру продолжать плыть в пространстве и времени. Быть может, как раз поэтому и живем на ней — земле, пусть каждая сторона мира-монеты и разделена ребром с которой за нами внимательно смотрят наблюдатели и продолжают сохранять мир своими относительными методами подбора героев.

— Кстати, ты наверное пришел спустя… не знаю, может быть, час, после того, как мы расстались. Может быть, быстрее, — Ниона пожала плечами. — В любом случае, тебя не было не так-то и долго, хотя, может быть, мне просто это показалось, потому что сначала я была занята битвой, а потом вновь была занята, потому что тоже должна была блюсти тишину и спокойствие и моментальную выдачу каких-нибудь снотворных препаратов отступнику.

— Ах-а! Прикольно ты придумала, — сказал Меч, который, как только силы их противника немного восстановились, сразу рубанул с плеча да по лбу, правда, не сильно, но достаточно для повторной отправки в крепкий, как забытый на время на столе чай, сон. Такой остывший и, в принципе, не особо приятный.

— Слушай, а чем тебе предложенный мной вариант не понравился? — спросила Ниошка. — Я, знаешь, просто воспользовалась красноречием, чтобы сказанное не было таким… таким… — дочка не смогла найти слов, и ей на помощь пришел Мультан, который до сих пор чувствовал свою вину за то, что мало чем смог помочь ей в битве, и ладно бы просто это, еще и был некоторой обузой и своего рода заложником, которого приходилось выгораживать время от времени.

— Топорным, — сказал старый друг. — А даже изящным и мягким. Смысл заключается в том, что Ниона, как мне кажется, все же хотела поговорить с отступником, побежденным уже во второй раз, но ты повел себя как тот, кто должен с ним сражаться, и вновь вырубил. Конечно, честь тебе и хвала за это, спору нет, но уже тогда, или просто тогда, надо было дать ей шанс. А так, друг мой цельнометаллический, мы потеряли одну удобную возможность, а второй может и не быть вовсе, — крякнул Мультан. — Так что, как бы то ни было, мне кажется, ты немного поспешил, учитывая тот факт, что на тот момент ты в любой момент мог показать свою удаль и сделать ровно то же самое.

— Не скажи, ах-а, там и тогда у меня был всего один удобный момент, и я им воспользовался, чтобы в очередной раз не обрекать всех нас на продолжительную беготню, — сказал Меч, после чего возмущенно фыркнул, и, в принципе, он был прав.

Более того, он неплохо доказал свою точку зрения. Во всяком случае, мне, потому что я был согласен с ним.

— Как бы то ни было, я дотащил фонарщика до вас, и на этом, думаю, моя история все, подошла к концу. Не могу сказать, что сражение было каким-то феерическим, но вон то падение после воспарения, вот оно навсегда отпечаталось в моей памяти, и я буду думать о том, чтобы его как-нибудь забыть, — хмыкнул я, после чего свое слово вставила Кайса:

— А есть смысл забывать, учитывая. что все получилось даже неплохо?

— Не знаю, есть или нет, но мне просто неприятно вспоминать об этом, — ответил я. — Знаешь… Опять же, происходило бы все лет так двадцать назад, я повел бы себя иначе и даже не стал бы задумываться над тем, чтобы проявлять снисходительность к оступившемуся и последовавшему за ошибочными идеалами… В принципе, касаемо канделябра, лет двадцать назад как раз так и было, — я хмыкнул. — Я не стал ни думать, ни пытаться поговорить. У меня была цель — вернуться домой и спасти эту сторону мира-монеты, и я с ней справился. На тот момент справился! А ведь я даже подумать не мог о том, что кто-то сможет обвести Сновидца вокруг пальца! — я опять хмыкнул. — Кстати, Фрил, ты говорил, что ваш хранитель той стороны от жизни появился тут сегодня… это так? — спросил я.

— Ну, в общем и целом, да, все так, — пожал плечами Фрил, причем совершенно спокойно, потому что они нашли общий язык с этим созданием.

— И? Что он хотел? — поинтересовался я, таким образом приковав внимание к одному из двух правителей Плотного королевства.

— Он хотел встретиться с отступником и канделябром, — просто ответил Фрил с таким видом, словно я интересовался о какой-то глупости.

Глобальной и даже несусветной. О чем-то таком, что на самом деле очевидно.

— Для чего? — поинтересовался я, и собравшиеся напряглись в ожидании ответа.

— Чтобы сказать, что будет ждать их там, по ту сторону, но придет за ними только тогда, когда настанет время. — ответил Фрил. — Сновидец сказал, что заключение в темнице, сделанной из противоколдунского камня, будет наказанием за хитрость и изворотливость, которые те проявили не там, не тогда и против не самого подходящего противника, — он пожал плечами. — Кажется, Сновидец сам будет определять, когда настанет «то самое время», если вообще когда-нибудь настанет, — закончил Фрил.