Потерянные: жизнь - игра (джен)

То, что сказал Дамблдор, очень похоже на правду.

Однако Гарри не хочет, отчаянно не хочет в это верить.

― Нет, ― бормочет он. ― Это мой папа. Он такой же, как и в жизни, я отвечаю! Точь-в-точь. Даже манера говорить, голос… ну разве что он обычно не орет, но в такой ситуации он еще не бывал, поэтому…

Гарри беспомощно разводит руками, ища аргументы, потому что Дамблдор, судя по выражению его лица, ему не верит.

― Профессор Снейп ― не твой отец, ― в который раз внушительно повторяет тот. ― Ты должен с этим согласиться и относиться к нему с уважением. Я не хочу терять такого учителя, и тебе, я считаю, следует извиниться перед ним.

― После того, как он меня ударил? ― вырывается у Гарри. ― Еще и извиняться перед ним?

― Так значит, это… ― Дамблдор протягивает руку, но не доносит ее до лица Гарри. ― Я не просматривал в твоих мыслях ничего, кроме того момента, как ты попал сюда, ― как будто оправдывается он. ― Само собой, такое обращение со студентами недопустимо. Я поговорю с профессором Снейпом об этом.

Гарри кивает. А что ему еще остается? Что бы Дамблдор ни сказал его отцу, это не заставит его любить своего сына. Директор даже может уволить его ― в игре же свои правила, верно? ― вот только Гарри от этого ни холодно, ни жарко. Отец дал ему пощечину. Этот факт не стереть ничем. По идее ему должно быть все равно, ведь тот интересуется исключительно тем, посещает ли Гарри школу и все те дополнительные курсы, которые он оплачивает.

Но Гарри не все равно.

Просто отец не поступал так с ним. Он… он не такой.

Эта мысль продолжает раскалывать его сердце на части, и он уже плохо понимает, кто он, чего хочет, что чувствует…

В глубине души Гарри хочет, чтобы отец пришел в себя и попросил прощения. Хотя бы за этот момент. Хотя бы так. Но ни о каком доверии или любви и речи не может быть, это понятно.

― Ситуация крайне сложная и запутанная, но я обещаю сделать все, что в моих силах. ― Дамблдор кладет руку ему на плечо. ― А теперь… надо кое-что поправить.

Дамблдор снова направляет на него палочку и бормочет какие-то слова. Гарри чувствует легкое покалывание в щеке и холодок в том самом месте, где у него разбита губа.

― Все, никаких следов, ― довольно говорит директор. ― Я бы мог отправить тебя в больничное крыло… но давай договоримся оставить это между нами. Профессор Снейп, уверяю тебя, уже сожалеет о своем поступке.

Гарри так не думает.

И не понимает, почему Дамблдор его покрывает.

И утверждает, что это тот их местный Северус Снейп, который наводит страх на студентов.

Что ж, спорить с директором он не собирается. Да в этом и нет смысла.

― Спасибо, ― тихо говорит он, радуясь, что теперь хотя бы не придется никому объяснять, что у него с лицом.

Значит все, что остается ― сидеть и ждать, пока директор все разрулит.

Но ждать… как же это невыносимо!

Дамблдор выпроваживает его, и Гарри долго спускается по длинной винтовой лестнице, совершенно точно помня, что отец по ней не шел, когда тащил его в директорский кабинет.

Что-то было связанное с камином… Ладно, он разбирается с этим потом.

Лучше смотреть под ноги, а то он уже упал несколько раз и спотыкается через шаг.

Внизу он шарахается в сторону от чудовищного вида горгульи, которая охраняет вход в эту башню. У горгульи два лица ― спереди и сзади. А еще она громадная и как будто живая ― движется. Жуть.

Придя в общую гриффиндорскую спальню, он быстро пишет записку на клочке пергамента. Получается ужасно коряво с этим пером: ну почему здесь никто не додумался сделать шариковые ручки? Это же так просто! А ему еще писать огромное эссе по транс… ну, по тому предмету, что ведет профессор МакГонагалл. Гермиона обещала помочь ― вся надежда на нее.

Просто что-то ему подсказывает, что сегодня он вряд ли вернется домой. И завтра тоже. Так что делать домашку ему придется, как ни крути.

Как раз время обеда, но есть совсем не хочется. Гарри идет к Большому залу и напряженно ходит взад-вперед под дверью. Он не хочет входить туда, чтобы видеть отца, который наверняка сидит со всеми профессорами. Он лучше подождет здесь. Ему несложно.

Будто целая вечность проходит до того времени, как начинают выходить первые студенты ― один, второй… Вот уже целая толпа повалила. Гарри слышит, как профессор МакГонагалл покрикивает на своих, чтобы не толкались и вели себя прилично. Собственно, он теперь тоже ― «ее». И если она его заметит и узнает, что он не ел, заставит зайти в зал еще и с ложечки накормит. Не станет же он ей объяснять, что ему кажется, будто он наелся камней, хотя еще пару часов назад его желудок жалобно выводил рулады.

Напрягшись и вытянувшись в струнку, он почти сливается со стеной рядом с дверью. И вот, наконец, Драко, выходит, смеясь и болтая со студентами своего факультета.

Брат выглядит так, словно он ― часть этого большого праздника жизни. И он не чувствует себя здесь лишним.

В отличие от Гарри.

Гарри сбрасывает оцепенение. Шаг вперед ― и он вкладывает в руку опешившему брату записку, а сам быстренько ретируется, пока деканша на него не напала с претензиями.

Что ж, завтра в двенадцать как раз перед обедом они встретятся и поговорят. Пусть Драко насладится сполна этим днем в волшебном мире и переживет ночь на новом месте. Кто знает, может быть, завтра он уже будет более сговорчивым.