Навсегда твой (гет)

Авиньон встретил нас прекрасным расположением духа. Солнце хулиганило, направляя лучи на все отражающие поверхности, те с готовностью производили на свет солнечных зайчиков и отпускали их на все четыре стороны, что мешало сосредоточиться. Я прибыл в город не один, пришлось взять с собой Грейнджер и Орнери. Грейнджер исследовала бывшую штаб-квартиру «Ривендж» на предмет трансфигурированных предметов, а Орнери ходил за мной попятам и записывал, постоянно сбиваясь и переспрашивая. Этот молодой человек невозможно действовал мне на нервы, неуклюжий и сутулый, со слабым голосом и мутным взглядом он настолько выбивался из общей массы моих сотрудников, что это было заметно любому. Но у него был талант к составлению различного рода отчётов и докладных. Как ни старался Кингсли, Министерство не стало менее бюрократичным учреждением, а я просто не имел времени на всю эту писанину. Орнери отлично справлялся и притом умел грамотно выделять основное и ненавязчиво подчёркивать роль нашего Департамента в каждой операции, что заставило меня смотреть сквозь пальцы на все его недостатки.

К концу этого бесконечно долгого дня я был абсолютно выжат. Вернувшись в гостиницу, я переоделся, спустился в бар и присел за столик у стены, прикрыв глаза. Ко мне подошёл аккуратно одетый человек,

— Что бы Вы хотели, мистер Снейп?

Я встрепенулся.

— Вы не похожи на официанта.

— Я им и не являюсь, я хозяин этой гостиницы. Могу я присесть? — улыбнулся он.

— Я Вас не знаю, — сказал я и указал на стул напротив.

— Это так, зато я Вас знаю хорошо, моё имя Грэтфел, Вы помогли моей жене скрыться от Упивающихся Смертью когда-то, теперь всё что я имею — Ваше, только скажите.

— С меня достаточно будет и чашки кофе, если у Вас найдётся, — сказал я.

— Конечно, — он вскочил. — У нас самый лучший кофе во всём Авиньоне!

Грэтфел вернулся очень быстро, поставил передо мной дымящуюся чашку кофе, поклонился и отошёл. Я взял чашку. Интересно, кто-нибудь ещё знает меня здесь? Чуть поодаль за столиком в уголке я увидел Грейнджер. У неё было такое лицо, будто она наелась слизней. Она почувствовала мой взгляд и подняла глаза, я поманил её пальцем. Она подошла и присела напротив.

— Что мисс Грейнджер, — спросил я. — Никогда не было так много работы? Ну что же, привыкайте, теперь так будет всегда.

— Нет, профессор, — она мотнула головой. — Дело совсем не в этом.

Я заметил, что на её щеках блестят две мокрые дорожки.

— Мне кажется, или Вы плакали, мисс Грейнджер? — спросил я.

— Вы всё знаете, профессор, — начала она. — Скажите, почему, когда кажется, что всё должно быть хорошо, вдруг становится невыносимо плохо?

Я усмехнулся.

— Не смотря на то, что, как Вы говорите, я знаю всё, я не умею отвечать на вопросы, в которых совершенно отсутствует смысл.

Она чуть улыбнулась и уткнулась взглядом в столешницу.

— Я говорю о тех, кто рядом, профессор. Почему когда мы уверенны, что с ними нам будет очень хорошо, вдруг оказывается, что мы просто сами себе лжём.

— Вам плохо рядом с Ваши мужем, мисс Грейнджер? — спросил я.

Она подняла на меня глаза.

— Нет, мне очень хорошо, но часто мне кажется, что ему очень плохо.

— Почему Вы так решили?

Не знаю, зачем я начал разговор, но слёзы этой девушки напомнили мне об Эни и эмоции отодвинули разум на второй план.

— Ему совершенно не интересно, чем я дышу, какое моё любимое занятие, что у меня на душе…

Она запнулась, моё сердце сжалось, Эни тоже сказала мне недавно, что я не замечаю её.

— Вы должны разговаривать с ним, — сказал я. — Как можно больше разговаривать. Мы, мужчины такой народ, знаете ли, что сами ни за что не догадаемся.

— А Ваша жена говорит Вам всё? — вдруг спросила она.

— Не знаю, — я устало улыбнулся. — Раньше мне казалось, что — да. Теперь я думаю, что совсем не знаю её. Но это не мешает мне её любить.

Девочка, сидевшая напротив меня, внимательно слушала, не отводя взгляда. Мне на минуту показалось, что я рассказываю очередную историю своей дочери. Душа наполнилась теплом моего дома. Я ясно представил себе каждую чёрточку своей жены, не смог удержаться и поведал собеседнице всё. Я рассказал о своей любви к Эни, о том, как боюсь за неё и как переживаю, когда она делает по-своему. О том, как спешу завершить дела, чтобы снова почувствовать её рядом, чтобы она окинула меня насмешливым взглядом и, скрестив руки на груди, сказала: «Снейп, ну что ты за человек!» или «Как можно быть таким». А так же о том, как я скучаю и как хочу побыстрее закончить работу, чтобы вернуться домой.

Когда я закончил рассказ и поднял взгляд на свою слушательницу, я отчетливо различил в её глазах то, что мне очень не понравилось.

— Я отойду, Грейнджер, — сказал я, встал и вышел на крыльцо гостиницы.

«И кто меня тянул за язык, — ругал я себя. — Она нуждалась в совете, а вместо этого я стал изливать ей собственную душу. Непростительная ошибка».

На крыльцо вышел хозяин гостиницы.

— Что-то не так, сэр? — спросил он.

Я взглянул на него.

— У вас есть совятня?

— Пойдёмте я, покажу.

Хозяин привёл меня в маленькое помещение, в котором разместилось не больше десятка разномастных сов, протянул перо и чистый пергамент, отвесил лёгкий поклон и оставил одного. Я развернул пергамент и написал,

«Любимая,

Я невероятно соскучился, хотя прошёл всего один день, но каждый день без тебя пустой и бесцветный. Я прошу прощения за те сцены, которые устраивал в последние время. Я хочу, чтобы ты знала, я не могу не замечать тебя и всегда переживаю о том, что ты чувствуешь или чего желаешь.

Буду послезавтра к вечеру.

Навсегда твой, Северус Снейп.»

Перечитав письмо, я немного помедлил, вздохнул, и, разорвав его на три части, оставил только «Буду послезавтра к вечеру». Привязав листочек с этой фразой к лапке совы, я ещё раз вздохнул, назвал адрес и отпустил птицу.

Когда я вернулся в бар, Грейнджер уже не было за моим столом. Собственно, этого я и добивался. Моя чашка кофе всё ещё немного дымилась, это радовало, поскольку я решил поработать сегодня ночью. Я устроился за столиком и вдохнул аромат напитка. Хозяин не врал, кофе действительно хороший. Вдруг я уловил лёгкие нотки ещё одного запаха, сразу стало немного тоскливо. Это был мой самый любимый запах — запах моей жены.

«Ну что за день сегодня, — подумал я. — Теперь меня ещё и запах преследует».

Я сделал несколько глотков, приятные ощущения разлились по телу. Выпив кофе, я удивился, мне вдруг почему-то резко захотелось спать, а я ведь рассчитывал на совершенно иной эффект. Посидев ещё немного, я отправился в свой номер. С каждым шагом состояние ухудшалось: голова гудела, воздух казался ватным и из него, будто был выкачен весь кислород.

«Пожалуй, работы не будет», — успел подумать я и распахнул дверь своего номера.

На моей кровати сидела женщина. Это была Эни. Я бросился к ней и заключил в объятия.

— Откуда ты здесь, как? — выкрикнул я и покачнулся, снова перед глазами всё заволокло туманом.

— Я боялась, ты прогонишь, — ответила она каким-то чужим голосом.

— Тебя? Ни за что! — воскликнул я и стал покрывать её поцелуями.

Дыхание перехватило, полностью потерялось чувство времени и реальности. Я ласкал тело жены, но под пальцами было что-то абсолютно незнакомое. Я отдёрнул руки и попытался встать, но тут из глубины моего сознания поднялась и ударила мощная, похожая на животную, страсть. Я не смог больше сдерживаться и излил эту страсть на женщину, что была рядом. Словно в безумном бреду я выкрикнул,

— Эни!

Женщина в моих объятиях взвизгнула, оттолкнула меня и вскочила с постели, обернув себя простынёй.

Резкий звук немного привёл в себя. Я сел и потёр ладонью лоб. Чувство нереальности происходящего стало понемногу отпускать и ему на смену пришло чувство опустошения, смешанное с гадливостью.

— Эни, что… — начал я и поднял глаза.

Это было так, словно кто-то произнёс смертельное заклинание у меня за спиной. Передо мной дрожа и натягивая на себя простыню, стояла совершенно другая женщина.

— Какого Мерлина ты здесь делаешь? — заорал я. — Где моя жена?

Я вскочил и, что было силы, встряхнул её, она снова взвизгнула и задрожала ещё сильнее.

— Пошла вон! — я чуть не сорвал себе голос.

Она сгребла свою одежду и вылетела из номера. Я упал на кровать и уткнулся лицом в подушку. Боль, ужас, опустошение — всё разом навалилось на меня. Я застонал.

«Что ты наделал, Северус, — твердил я себе безостановочно. — Что ты наделал?»

Я вскочил, побежал в душ и стал тереть себя так, словно хотел содрать эту ночь вместе с кожей. Тошнота подкатывала к горлу волнами, чудовищно морозило. Так и не добившись хоть какого-нибудь облегчения, я вернулся в комнату и начал исступлённо метаться по ней, потом резко выпрямился и сказал вслух,

— Ты никогда не узнаешь, Эни.

* * *

Домой я вернулся на полдня раньше, поскольку полностью посвятив себя работе, завершил её досрочно. Я вошёл. Почему меня никто не встречает? Внезапно у себя на груди я почувствовал тёплые ладони, и Эни прижалась всем телом к моей спине. Я закрыл глаза. Проклятая боль снова застучала в висках.

«Ты никогда не узнаешь», — ещё раз мысленно повторил я и, натянув улыбку, повернулся.

— Ты написал, что будешь к вечеру, — сказала жена. — Но я всё равно ждала тебя.

Я подхватил её на руки и, не говоря ни слова, понёс в спальню. Бросив на кровать, я стал рвать на ней одежду и осыпать её поцелуями. Она отвечала жарко и страстно, и я совершенно потерял над собой контроль. Словно дикий зверь, я набросился на неё, не обращая внимания на слабые сопротивления.

— Северус, больно! — вдруг воскликнула она.

Это отрезвило посильнее ледяного душа, я отстранился и взглянул на неё. Она улыбнулась, обхватила меня руками и заставила перевернуться на спину.

— Ты какой-то дикий сегодня, — лукаво сказала она. — Позволь, я сама.

Она целовала меня так нежно, что я позабыл обо всём на свете. Абсолютно всё ушло на второй план и осталось там, подобно кошмарному сну. Меня закружило и унесло небывалое наслаждение.

Когда эмоции постепенно угасли, я прижал её к себе и спросил,

— Где ты этому научилась?

Она ткнула меня пальчиком в лоб и ответила,

— У тебя, глупый.

Мне снова стало хорошо и спокойно, словно всё неправда и я вообще никуда не уезжал.