Мир на кончиках пальцев (гет)

Вдохновение.

Оковы вдохновения, единственные оковы, от которых не хочется освобождаться. (dihotomiya)

Кресло не было таким удобным, как сказал Драко, но Гермиона всё равно заснула как младенец, закутавшись в собственную мантию.

В камине мирно потрескивали дрова, сжигая остатки прожитого вечера, большие настенные часы отсчитывали секунды, которые оставались до нового дня, а полированные дверцы шифоньера отражали спокойное лицо Драко, затерявшегося в лабиринте собственного сна.

Он бежал по бесконечной дороге, вымощенной человеческими костями, каждый шаг заставлял его морщиться от невыносимой боли, но он не мог остановиться, ведь тогда и его кости останутся здесь навеки. Где-то в гуще зловещего леса он заметил тёмный силуэт человека, глаза которого сверкали красными огнями. Этот человек смеялся, смеялся так громко, что Драко казалось ещё чуть-чуть, и он оглохнет.

Он проснулся.

Снова темнота, опять чёрное полотно перед глазами. А как хочется увидеть бледное сияние луны в ночном небе...

Птицы поют, петух будит лесничего Хагрида протяжным кукареканьем — значит, настало утро. Очередное мучительное утро, когда хочется жить, а приходится существовать, как домашнее животное, которого кормят и выгуливают, а ему остаётся только спать и мурлыкать на руках у хозяйки.

«Я бы не раздумывая продал остатки своей никчёмной души, если бы мне вернули всё, что я потерял», — подумал Драко. Он уже забыл, что рядышком на кресле спала Гермиона.

* * *

Гермиона перевернулась на бок и тут же проснулась, от неудобной позы. Правая рука онемела так, что она её не чувствовала. Она поднялась с кресла и потёрла левой рукой сонные глаза, прогоняя сон. Обернувшись, Гермиона замерла, с удивлением созерцая интересную сцену: Драко сидел возле окна и нежился в лучах весеннего солнышка. Улыбка украшала его лицо, и он был абсолютно беззаботен.

«Красивый у него профиль», — подумала Гермиона, изучая очертание его подбородка, носа, губ. Казалось, он забыл обо всём на свете, кроме щекочущего его бледные щёки солнца.

Она улыбнулась.

У неё вдруг появилось желание перенести увиденное на бумагу, превратить все чувства и эмоции в живую картинку. Она опустилась прямо на пол и достала волшебную палочку.

— Акцио карандаш и бумага, — прошептала она.

Дверцы столика рядом с кроватью Драко тихо открылись, прямиком с пыльных полочек к ней направились пергамент и простой карандаш.

«Что это на меня нашло?» — спросила она себя.

Карандаш порхал в её руках подобно бабочке, впервые увидевшей этот мир. Уверенные и резкие линии, несколько отрывистых и лёгких, почти прозрачных штрихов, снова резкие очертания. Она полностью погрузилась в рисование, стараясь передать максимально точно всю живость его лица. А он оставался почти неподвижен.

Гермиона когда-то пробовала нарисовать портрет человека, но это заканчивалось неудачно: лица получались мертвенными и пугали её. Но теперь на пергаменте она видела красивого парня с невероятно жизнерадостными глазами и лучезарной улыбкой. Когда она закончила рисовать и любовалась на результат, раздался негромкий голос Драко:

— Знаешь, Грейнджер, ты могла бы сказать мне, для начала, доброе утро.

Гермиона резко подняла голову и посмотрела на него.

— Не хотела тебя беспокоить, — смущённо отозвалась она.

— Я же всё равно услышал, как ты шепчешь заклинание.

— Но ты ведь не пожелал мне доброго утра.

— Я думал, ты уйдёшь.

— А я осталась.

— И что ты там записывала?

— Я... рисовала. — Она смутилась ещё больше и прижала пергамент к груди.

— И что ты рисовала? — поинтересовался Драко, отходя от окна.

— Тебя...

«Давай, смейся!» — подумала Гермиона, жалея о том, что сказала ему.

Но Драко лишь пожал плечами и улыбнулся уголками губ.

— И как? — спросил он спокойным голосом.

— Мне нравится, — выдохнула Гермиона, снова взглянув на рисунок.

— Не знал, что ты умеешь рисовать.

— У меня не всегда хорошо получается.

— А почему получилось сейчас?

— Вдохновение, оно не спрашивает когда.

— Вдохновение... — повторил Драко, приблизившись к ней ещё на пару шагов.

— Прекрасное ощущение, — мечтательно произнесла Гермиона.

— Почему?

— Оно даёт ощущение полёта, как будто ты касаешься облаков и забираешь их частичку с собой.

— А я думаю, что это просто оковы, — безразлично сказал Малфой. — Оковы заставляющие делать что-то, что кажется великим, а на самом деле ничего не стоит.

— Может быть, это и правда оковы, — задумчиво произнесла Гермиона. — Но оковы

вдохновения — единственные оковы, от которых не хочется освобождаться.

— Быть заложником собственной музы? — хмыкнул Драко. — Впрочем, люди сходят с ума

по-разному.

Гермиона рассмеялась.

— Знаешь, Малфой, ты такой угрюмый, что так и хочется нарисовать на твоём лице огромную улыбку, — сказала она.

— Это ничего не изменит.

— Хорошо, я оставлю тебя наедине с твоими мрачными мыслями, — продолжала смеяться Гермиона. Она развернулась к двери, чтобы уйти, но услышала голос Драко:

— Когда соберёшься прийти вновь, найди мою трость, она осталась там, где ты меня нашла. Я буду ждать.

— Трость или меня? — игриво спросила Гермиона.

— Грейнджер, не надейся! Трость, конечно.

Гермиона ухмыльнулась, совсем как он, и скрылась за дверью.

— И тебя тоже... — добавил Драко ей вслед.

___

Гермиона шла почти вприпрыжку и улыбалась всем вокруг. Сегодня было прекрасное утро, наполненное внезапным пробуждением вдохновения. Она всё ещё держала в руках нарисованного Драко, который двигался на пергаменте, улыбаясь ей. Жалко, что она не может показать это самому Драко, ведь он получился очень хорошо. Это первая удачная работа Гермионы, и последняя, как она думала. Мысли витали в её сознании, перетекая с одной темы в совершенно противоположную, и вдруг она вспомнила, что сегодня привезут новые лечебные настойки в больничное крыло, а мадам Помфри просила её разобрать товар и пополнить запасы. Она развернулась и пошла в обратном направлении, пряча рисунок в большой карман своей мантии.

Когда она вошла в больничное крыло, её сердце замерло на миг, считая секунды. На одной из больничных кроватей лежал Рон с закрытыми глазами, Гермиона мигом устремилась к нему.

— Рон, что с тобой? — спросила она в испуге, пытаясь трясти его за плечи.

Он открыл глаза и посмотрел на неё с удивлённым видом.

— Гермиона, всё нормально, не волнуйся, — быстро проговорил Рон. — Я просто думал, что здесь мы сможем провести время вдвоём.

— Ты меня очень напугал, — переводя дыхание, сказала Гермиона.

— Глупо получилось, да? Прости, я не думал, что ты так отреагируешь.

— Просто я сейчас сильно встревожена.

— Чем?

Гермиона присела на кровать, на которой так удобно расположился Рон.

— У Малфоя стала болеть чёрная метка. Рон, я очень боюсь, что будет ещё одна война, — с тревогой сказала она.

— Гермиона, пожалуйста, не нужно так бояться, мы же убили... его... — Рон всё ещё не мог произносить имени Волдеморта.

— А вдруг Пожиратели нашли какой-то другой путь, а что если у них новый лидер? — Гермиона нервно мяла простынь.

— Нужно сказать Гарри, — предложил Рон.

— Точно, Гарри! — воскликнула она.

— А я думал, что теперь будут спокойные времена, — разочарованно протянул Рон. — А всё этот Малфой!

— Но он же не виноват, что почувствовал боль в метке.

— Почему ты его защищаешь?

— Помнишь, ты сказал, что я вижу в людях то, чего остальные не замечают? Я увидела, Рон.

Он обречённо вздохнул.

— Мне он не нравится.

— Он просто не знает, что такое дружба, — задумчиво сказала Гермиона.

— Только не говори, что ты хочешь стать его другом.

— Хочу, — уверенно произнесла она.

— Зачем? — Рон хлопал ресницами и с недоумением смотрел на неё.

— Мне его жалко. — Гермиона опустила глаза.

— Вот скажи мне, сколько раз он уже успел тебя обозвать?

— Всего лишь несколько раз.

— Да, с ним явно что-то не так. Хорошо, допустим, он не такой противный, как раньше, но зачем превращать его в друга?

— Потому что у него их нет...

— Гермиона, я никогда не приму его как товарища.

— Всё меняется, Рон.

— Поверь мне, это не изменится.

— Ну, я же не заставляю тебя с ним общаться.

— Это хорошо.

Гермиона посмотрела на Рона, и чуть не рассмеялась — он сложил руки на груди, а на лице у него застыло выражение обиды.

— Мне нужно помочь мадам Помфри, — сказала она, вставая с кровати.

— А я думал, мы сходим на прогулку в сад.

— Я не против, но только после того, как я закончу.

Рон активно закивал головой, но потом нахмурил брови, вспоминая что-то.

— Я заходил к тебе сегодня утром, но тебя не было, что ты делала? — неожиданно спросил он.

Гермиона закусила нижнюю губу, лихорадочно копаясь в своём воображении. Она ведь не может сказать, что провела эту ночь у Малфоя в комнате. И пусть в этом не было ничего предосудительного, но прозвучит это не так, как нужно.

— Мне не спалось. Я ворочалась на кровати, а потом не выдержала и направилась в сад. Было пять часов утра, и я просто бродила по зелёным лужайкам, — быстро проговорила Гермиона, надеясь, что Рона устроит такой ответ.

— Хм, — нахмурился он, — в пять утра, по саду? Гермиона, это не очень безопасно, особенно сейчас. Не делай так больше.

— Хорошо, Рон, обещаю, — облегчённо сказала она.

Из кабинета медсестры вышла мадам Помфри и позвала Гермиону.

«Как я могла ему соврать?» — ругала она себя мысленно, следуя за школьной целительницей.

Но если Рон так легко принял её ложь, значит пусть так и будет. Она обернулась, чтобы посмотреть на него и увидела улыбающегося милого парня, в глазах которого читалась безграничная преданность, почти как у верного пса.

Друг. Он только друг...